Избранник Ворона (Черный ворон - 4)

      Такая халява была, конечно, предпочтительней, чем по двенадцать часов в сутки месить бетон на строительстве КамАЗа или катать асфальт на болотах Полесья в надежде привезти с этой двухмесячной каторги, в самом лучшем случае, столько, сколько можно было взять за один скромненький "разгон" на Галере или за удачную карточную партию с применением Ниловой оптики. Но перспектива провести лето в сельском нечерноземном захолустье и в тесном принудительном общении с полусотней пьяных рыл, успевших обрыднуть за учебный год, радости не внушала. У Нила, правда, была пуленепробиваемая маза - перенесенный менее года назад гепатит. Но у Линды ничего подобного не имелось, а бросать жену на произвол судьбы он не собирался.
      Помог случай. На последнем экзамене Нил отстрелялся быстро, удачно, и в праздничном настроении заглянул в комитет комсомола, намереваясь сгоношить кого-нибудь на распитие бутылочки-другой пива. Но там он застал только Карину Амирджанян из факультетского бюро. Вид у комсомольской богини был озабоченный.
      - Спихнул? - спросила Карина.
      - А как же! Четыре шара по общему языкознанию - это вам не хухры-мухры!
      - Поздравляю... Слушай, Баренцев, ты-то мне и нужен!
      - А что такое?
      - Новая разнарядка прямо из горкома. Агитколлектив при городском штабе ССО. Позарез нужны классные музыканты в молодежном стиле. Пуша я уже подписала, дело за тобой. Заработков не обещают, зато поездишь за бесплатно, страну посмотришь, с новыми людьми пообщаешься. Ты, конечно, имеешь право отказаться, у тебя освобождение... Только ты ведь не хочешь испортить отношения с комитетом? А я в долгу не останусь. Ну как, согласен?
      Нил улыбнулся.
      - Как говорил некто Мечников, согласие есть-продукт при полном непротивлении сторон. Карина ответила недоуменным взглядом.
      - Утром деньги - вечером стулья, - подсказал он цитату из классиков.
      - Баренцев, ты же умный парень. Это же официально заработков не будет, а в принципе... Она многозначительно замолчала.
      - Так ничего нет, а в принципе есть все, да? - Карина хихикнула. Этот анекдот она знала. - Давай поторгуемся, принципиальная моя. Мне нужна не денежная халтура, а чтобы вместе со мной взяли и Линду. Если нет - мы оба подаемся в "мичуринцы". Устроишь?
      - Кем, интересно?
      - Допустим, солисткой.
      - Издеваешься?! Я ж говорю - заявка пришла на классных музыкантов. Городской уровень, будет профессиональное прослушивание. А твоя Линда, извини...
      - Я все сказал. Будешь у нас в "Борее" - заходи в гости.
      Карина позвонила на другое утро. Линду берут в секретариат городского штаба. В паузах между выездами агитбригады они смогут быть вместе, к тому же твердо обещано, что в некоторые поездки он сможет брать ее с собой. Вопрос был решен.
      III
      (Ильинка - Ленинград - Новгород, 1974)
      - Ну что, комиссар, ужин у вас в семь, концерт в половину восьмого. Получается, у нас есть... - Вова Слонов, представитель горкома ВЛКСМ, посмотрел на свои японские часы в хромированном корпусе, - еще шесть часов. Колись давай, какая в вашей глуши развлекуха имеется, окромя самогона?
      - Самогон, Вова, предлагаю отложить на после выступления, - вмешался Олег Иванович, директор студенческого клуба, ныне исполняющий обязанности художественного руководителя агитбригады. Неровен час, нажрутся господа актеры, сорвут мероприятие, кто отвечать будет?
      - Пожалуй, - степенно согласился Вова. - Тогда, может, что-нибудь пасторальное? Рыбалка там, грибочки-ягодки...
      - С рыбалкой напряженка, - сказал комиссар. - Снастей нет, озеро далеко. Грибы еще не пошли.
      - У Ильинки малины завались, - вмешалась санинструктор отряда. - С дороги видно.
      - До поворота на Ильинку километров восемь, не меньше, - проговорил комиссар задумчиво. - Обернуться не успеете.
      - А мы автобус организуем. Мне так и так в Хвойное заглянуть надо. сказал Вова. - Это ведь в ту же сторону?
      - Ну да! От поворота еще километров тридцать - и Хвойное, - сказала санинструктор.
      - Так и постановили. Тебе, Надюша, места эти известны, пойдешь с народом, чтобы никто не заблудился, часам к пяти обратно на дорогу выведешь. Мы с Вовой будем из райкома возвращаться - подберем вас. Годится?
      Комиссар вопросительно посмотрел на Слонова и Олега Ивановича.
      - Годится! - решил Вова. - Ну что, народ, кто по малинку желает?
      Желающих набралось двенадцать человек - две трети агитбригады. В их числе и Линда с Нилом...
      * * *
      - Ау, я тут!
      Нил поднял голову и невольно застонал - Линда стояла на крутом склоне у самой вершины холма, а за ее спиной виднелся острый обломок кирпичной стены.
      - Зигги, ну же, иди сюда!
      Это прозвище она подарила мужу за день до поездки вместе с альбомом прежде неизвестного ему английского музыканта Дэвида Боуи "Ziggy Stardust and the Spiders from Mars". Развернув бумагу, в которую была завернута пластинка, Нил обомлел: с обложки на него глядело лицо, конечно, изрядно отретушированное и подгримированное, дополненное сверкающим психоделическим нарядом и диким желтым хайром, но - его собственное! "Наконец-то я увидела твой истинный фейс, Давид Робертович, - сказала тогда Линда, утирая слезы, выступившие от безудержного смеха. - Отныне быть тебе Додиком". "Помилосердствуй! - воскликнул Нил. - У нас и так за стенкой полна хата Додиков!" - "Тогда будешь Зигги-Звездная Пыль..."
      - Да хватит уже! - крикнул Нил, задрав голову. - И так полное ведро набрали. Пойдем лучше назад!
      - Ой, ну пожалуйста, пожалуйста! Тут такая красота!
      Нил вздохнул, переложил потяжелевшее за какой-то час ведро в отдохнувшую руку и начал подъем.
      Поравнявшись с Линдой, он поставил ведро, уселся на замшелый камень и достал погнувшуюся сигарету. Линда отошла на несколько шагов и застыла, глядя куда-то вниз. Он докурил сигарету, а она все не двигалась. Нил подошел к ней, тихо положил руку на плечо.
      - Что с тобой?
      - Ильинка...
      Деревня под холмом опустела давно. Это было понятно и по отсутствию столбов с электропроводами, и по высоте деревьев, проросших на крышах и сквозь крыши. От деревянных домов остались закопченные трубы, сиротливо выглядывающие из буйной дикой зелени, от кирпичных - осыпающиеся красные стены с пустыми черными глазницами окошек. Дом, стоящий несколько на особицу и обнесенный чудом сохранившейся чугунной оградой, обращал на себя внимание. Это было длинное двухэтажное сооружение, на стенах которого кое-где сохранилась желтая штукатурка, с облупившимся прямоугольным фронтоном и высоким каменным крыльцом с монументальной дверью, крест-накрест заколоченной почерневшими досками. Над дверью косо свисали остатки черепичного козырька. Один столб под козырьком упал и теперь лежал поперек крыльца, расколотый на три части. Сбоку от входа Нил разглядел круглую, дырявую крышу беседки.
      - Там была усадьба помещиков Ильинских, - прошептала Линда.
      - Откуда ты знаешь? - спросил потрясенный Нил.
      - Я не знаю. Я так думаю. Пошли. Не пройдя и пяти шагов, они наткнулись на удивительный малиновый куст, сплошь облепленный громадными, прозрачными, сочными ягодами. В лучах солнца, клонившегося к закату, ягоды отливали золотом изнутри. Мгновенно повеселевшая Линда принялась горстями сгребать золотистые ягоды и запихивать Нилу в рот. Он, недолго думая, последовал ее примеру. За считанные минуты они наелись до отвала, почти до тошноты, но остановиться никак не могли - нежная, ароматная, тающая сладость чудо-ягод была непреодолима...
      - Ай! - вдруг воскликнул Нил, его голова нырнула под руку Линде и исчезла в густой поросли, следом посыпался сладкий малиновый дождь.
      - Эй, ты что там делаешь?
      - Лежу. Навернулся обо что-то.
      - Так вставай, если можешь. - Сейчас, зажигалку обронил...
      - Давай помогу.
      Линда раздвинула зеленые прутики, и взгляду ее открылась ровно обтесанная поверхность. На гладком розовом камне проступала глубоко и четко высеченная изогнутая роза, а в полукруге стебля - православный крест.
      - Зигги, ползи сюда! Гляди, чего я откопала.
      В полуметре от камня вынырнула взъерошенная голова Нила.
      - Вот он-то мне под ногу и попался... - Он вгляделся в изображение. Э, да мы, мать, похоже, на старое кладбище попали. То-то малина такая нажористая...
      - Тьфу на тебя!
      - Успокойся, здешние бренные останки давно уже биологически пассивны. Даже косточки истлели задолго до нашего рождения.
      - Гляди, а тут еще один камень. И крест поваленный...
      Оли дружно присели на мягкую траву.
      - Зажигалку нашел? - шепотом спросила Линда.
      - Ага. Вот она.
      - А сигарета есть?
      - Держи.
      Они замолчали, глядя друг на друга и пуская дым в чистое небо.
      - Знаешь, мне вдруг в голову пришло... Если бы эти камни могли говорить, сколько всего они нам рассказали бы...
      - Камни не говорят, - отозвалась Линда.
      - Само собой...
      - ... но думают.
      - Что-что?
      - Думают. Лежат и думают. У них, видишь ли, много времени на раздумья...
      - И о чем, интересно, они думают?
      - Они думают о том, что люди, наверное, открыли секрет бессмертия и перестали умирать. Погост стоит, а никого не хоронят.
      - Странно все это...
      - Зигги, ты можешь пообещать мне одну вещь? - Какую?
      - Если я... если я уйду первой, ты постарайся сделать так, чтобы меня закопали под тем камнем, с розой. Буду выращивать солнечную малину...
      - Линда, прекрати, что ты несешь!
      - Нет, не надо. Земля тяжела... Лучше отдай меня чистому огню, а пепел отпусти на волю, развей по ветру...
      - Какая чушь!
      - Без воли и ветра душа не живет... Зигги, сделаешь?
      - Ты перегрелась...
      Линда тряхнула головой и, резко качнувшись, встала.
      - Извини, сама не понимаю, что на меня нашло, не придавай значения... Ой, побежали, наши, наверное, уже на дорогу вышли...
      * * *
      В конце августа все стройотряды вернулись в город, а второго сентября начались занятия в университете, однако, городской штаб работу не свернул. Линда, официально освобожденная от учебы еще на месяц, с утра до позднего вечера корпела над разного рода отчетностью и домой возвращалась усталая, голодная и злая. Она пулей пролетала через владения Яблонских, сразу за балконной дверью скидывала кроссовки или босоножки и переоблачалась в розовый халат, красноречиво вывешенный на дверях ванной комнаты. На столе ее ожидали бутылка пива, только что из холодильника, и что-нибудь вкусненькое на укрытой полотенцем сковородке. И лишь когда она, утолив первые голод и жажду, закуривала сигарету, начинала звучать негромкая восточная музыка, и словно джинн из кувшина материализовался Нил, прятавшийся доселе за высоким матрасом. На этот же матрас они обычно и заваливались после ужина, оставив мытье посуды на утро.
      - Зигги, ты меня балуешь, - говорила Линда, целуя мужа.
      - Не-а, проявляю элементарный эгоизм. Хочу приучить тебя к мысли, что и тебе придется именно так встречать с работы меня. Каждый вечер, много-много лет подряд. Даже когда я буду заслуженным старым пердуном, а ты...
      - Заслуженной старой пердуньей, - докончила она.
      - Отнюдь. Элегантной старой дамой с голубой челкой и ястребиным шнобелем.
      Она выхватила из-под головы подушку и принялась охаживать ею Нила. Он уворачивался, хохоча во все горло...
      * * *
      - В Новгород, на четыре дня. Зональный смотр агитбригад, - пояснил он, перехватив ее удивленный взгляд. Взгляд был направлен на упакованный под завязку рюкзачок, стоящий возле матраса. - Поезд завтра утром. Наших полвагона, так что если хочешь, могу и тебя вписать.
      - Хочу. - Линда вздохнула. - Но не могу. Никто не отпустит. Отчет сдаем послезавтра.
      - Жаль... Ладно, вернусь - тогда и погуляем. Имеем право. А пока что ты отдохни от меня.
      - Хочешь, открою страшную тайну?
      - Ну?
      - От тебя-то я как раз и не устала... Ладно, смотри там, веди себя, ешь с аппетитом, пей с перерывами, с кем попало не трахайся...
      - И вам, гражданка Баренцева, настоятельно рекомендуется воздерживаться от случайных связей, - с важным видом изрек Нил, но не удержал тона и фыркнул в кулак.
      Некультурная программа началась уже в поезде но Нила не тянуло ни на портвейн, ни на хоровое исполнение популярных песен, и как только позволили приличия, он удалился в тамбур спокойного соседнего вагона, где и провел большую часть пятичасовой поездки, общаясь преимущественно с мятой пачкой "БТ". За окном было тоскливо и пасмурно, и смутные дурные предчувствия бередили душу.
      Тревога не покидала его весь этот день, и следующий тоже. Все было как в тумане. Их куда-то везли, что-то они там устанавливали, что-то играли и пели, потом их чем-то кормили, потом везли обратно, потом опять кормили, а потом они где-то спали. То есть, вообще-то он знал, что иногородних участников слета с шиком разместили в гостинице "Садко", в двухместных номерах, что соседом его по комнате числился лиаповец Скрипка, во многом благодаря своей фамилии ставший классным барабанщиком. В номере Скрипка появился дважды - один раз, когда заносили вещи, а вторично в первом часу, возбужденный и крепко поддатый. Нил не спал и слышал, как тот, громко соня, возится с сумкой и достает из нее что-то булькающее и что-то шуршащее.
      От экскурсии по городу и окрестностям, устроенной наутро, у Нила остались смутные впечатления, запомнились только синие, в золотых звездах, купола Юрьева монастыря, да всеобщее оживление, когда Олег Иванович, решивший сфотографировать группу на фоне Кремля со стороны Волхова, слишком энергично попятился и с высокого причала плюхнулся в реку вместе с фотоаппаратом, импортным плащом и фетровой шляпой. Но Нила даже это не позабавило. Меланхолию его не сбили ни выступление на послеобеденном конкурсном концерте, где сводный вокально-инструментальный ансамбль с его участием удостоился похвалы авторитетного жюри, в составе которого заседал какой-то хрен из ЦК ВЛКСМ, ни последовавший за концертом роскошный ужин с обильными возлияниями. Под высокими темными сводами детинца средневековые братины и ендовы соседствовали на длинных столах с современными салатницами, графинчиками, литровками и поллитровками, а среди многочисленных блюд предлагались и вовсе невероятные: типа стерляжьей ухи из судака и картофеля по-древнерусски. Их-то Нил из мрачного любопытства и заказал. Как известно, на халяву и уксус сладок. Но оказалось действительно вкусно, а черный квас, которым он запивал трапезу, отдавал медом, луговыми цветами и чуть-чуть мятой. Хотелось бы, конечно, чего-нибудь покрепче, тем более что выбор был богат. Но Нил предпочел не рисковать - нынешнее сумеречное состояние пугало его своей интенсивностью и полной беспричинностью, и алкоголь мог подействовать самым непредсказуемым образом.
      Между тем, физиономии набившихся в банкетный зал молодых талантов с каждым новым стаканом делались все румяней и веселей, вместе с несвязностью речей нарастала их развязность, от гама, дыма и недосыпа разболелась голова. Когда же с противоположного конца стола покатилась, множась и крепчая на ходу, сильная идея всей гурьбой двинуть в общий зал, шугануть с площадки местных музыкантов и врезать несколько зажигательных комсомольско-стройотрядовских номеров, Нил окончательно понял, что отсюда пора делать ноги, иначе и его вытянут на сцену на чужом инструменте шибать идейно выдержанной романтикой по подгулявшим душенькам.
      Стараясь не привлекать к себе внимания, он поднялся, медленно вышел и по крутой лестнице спустился в общий зал, на ходу полюбовался на эстраду, откуда облезлые молодцы в розовых пиджаках пропитыми голосами призывали город Одессу цвести и процветать, глянул на самозабвенно выплясывающую потную публику, и поспешил дальше - звуки из мерзко хрипящих динамиков молоточками долбили мозг.
      Дорогу сюда Нил не запомнил, поэтому дороги отсюда не знал. Вывернув из короткого коридора в узкое помещение, где вдоль одной стены тянулась деревянная стойка бара с высокими табуретками, а вдоль другой расположились столики на двоих, отделенные друг от друга невысокими барьерами, он решил, что забрел не туда, и хотел уже вернуться в коридор...
      - Нил?
      Растерянно щурясь, Нил завертел головой, но свет в узком зальчике был тусклым, и он не сразу разобрал, что за женщина машет ему рукой с дальнего столика, а, разобрав, обрадовался несказанно.
      - Катя! Как ты здесь оказалась?
      - На работе путевки в Новгород были. В "Детинец" поужинать зашла. А тебя каким ветром? Да ты садись...
      И интерьер, и меню, и публика здесь были попроще, чем наверху. На тарелке перед Катей лежали три бутерброда - один с килькой и яйцом, два с докторской колбасой, - рядом стоял стеклянный кувшин с чем-то темным и пенным.
      - Пиво? - поинтересовался Нил, присаживаясь.
      - Круче. Медовуха. Попробуй, зашибенная вещь.
      - А вот зашибать мне сегодня не хочется. И так башка болит.
      - Как раз и пройдет. Ты не бойся, она мяконькая, почти квас.
      Не слушая его возражений, Катя направилась к стойке и вернулась оттуда с чистым стаканом для Нила. Честно говоря, возражал он не сильно. Катя была частицей того мира, в котором ему было хорошо, весело, уютно: Мира Линды. Тревожная тоска отступила, и теперь можно было слегка расслабиться не опасаясь за последствия.
      - Вкусно, - сказал он, осушив первый стакан. - Мы же с самой весны не виделись. Куда вы запропали?
      - Соскучился? Сами вы запропали. После свадьбы к нам вообще не заглядывали, будто дорожку забыли. А потом пошли дела всякие, командировки. Ты же знаешь Ринго, он всегда найдет занятие... Лучше расскажи, как вы с Линдой лето провели.
      И он начал рассказывать. Сначала сдержанно, больше отвечая на Катины вопросы, потом все обстоятельнее, откровеннее. Катя несколько раз поднималась, приносила новые кувшины, разливала, чокалась с ним, смеялась своим неподражаемым смехом, на который невольно оборачивались едва ли не все посетители. А Нил этого уже не замечал...
      Первое, что он ощутил, еще не разлепив глаз, - трусы. Сползшие на колени, совершенно мокрые трусы.
      - Это что же, это я же... - пролепетал он, чувствуя при этом, что пересохли и потрескались губы, а вместо языка во рту - кусок разогретого наждака.
      На всякий случай он пощупал голову. И не совсем напрасно - волосы оказались не суше трусов, стало быть, не осрамился, а всего-то искупался где-то, а вытереться забыл. Интересно, кстати, что еще забыл? А вот все забыл! Между встречей с Катей и мокрым пробуждением у себя в номере (а номер точно его - голубые занавески, на стене "Жнецы" кисти Венецианова) зияет черный провал. Как наркоз...
      - Который, однако, час? - вслух произнес он, радуясь членораздельности собственной речи. - Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?
      Не дослушав себя, Нил рывком поднялся и даже сделал два четких шага.
      - Тысячелетье не из лучших, а времени десятый час... Гляди-ка, тоже почти стихи получились. Здравствуй, Нил.
      - При... Я сейчас!
      Нил едва успел добежать до туалета. Вышел он оттуда не скоро, но с приятной улыбкой на зеленоватом лице.
      - Извини, я вчера...
      - Знаю. Медовуха коварна, как сердце женщины. А пиво, как верный друг, никогда не подведет и никогда не обманет.
      Стол был уставлен бутылками пива. Их было не меньше десяти. И две немаленьких воблины.
      - Садись, - сказал Ринго. - Будем тебя лечить...
      - Эт-то я тебе только как др-ругу... Я гор-ржусь, что у меня есть такой друг, как ты, - втолковывал Нил полчаса спустя. - Ты ведь мне др-руг? Я тебя уважаю, я тебе как другу говорю...
      - Ты лучше мне вот что как другу скажи - как оно с Катькой, хорошо было?
      - Хорошо... То есть, в каком смысле?
      - В самом прямом. Хорошо ее иметь?
      - Иметь? Хорошо, наверное, я не знаю... Ринго хмыкнул и произнес устало:
      - У тебя вся шея в засосах. Твоя подушка перемазана ее помадой, в ванной на твоей расческе ее крашеные волосы. Но главное - запах. У каждой женщины свой интимный запах... Ты не знал?
      Нил закрыл глаза, надавил на них пальцами. В ослепительных оранжевых кругах, как в фотографических вспышках, осветилась картинка: обнаженная Катя в пластикатовой шапочке стоит под душем, его руки касаются ее плеча. Она оборачивается, проводит губкой по его лицу, легонько отталкивает его. "Нилка, отдзынь! Иди спать! Я опаздываю. Повеселились - и будет..."
      Повеселились - и будет.
      Нил сполз со стула на колени, уткнулся лицом в желтый утепленный линолеум.
      - Ринго, я... Бес попутал, понимаешь. Я ничего не соображал...
      - Ты сам встанешь, или помочь?
      - Прости, если можешь, я подлец, мерзавец... Ринго расхохотался. Это было так неожиданно, что Нил оторвал лицо от пола, перекатился на бок и ошалело уставился на Ринго.
      - Тебя бы сейчас сфотографировать - и на обложку "Крокодила"... Нарочно не придумаешь, или из жизни чайников... Поднимайся, попей пивка, расслабься.
      - Ты... - недоверчиво начал Нил. - Так ты не сердишься, не обижаешься?
      - На сердитых воду возят, а обиженных ставят раком. - Ринго разлил пиво и поднял стакан. - За разнообразие, которое украшает жизнь, и за ту силу, которая позволяет нам этим разнообразием пользоваться... Вот так, молодец... Пора, старик, уяснить некоторые вещи. Катюша - женщина совершеннолетняя и половой вопрос вправе решать самостоятельно. Честно говоря, я даже рад, что она трахнулась именно с тобой - так я хотя бы могу рассчитывать, что в ближайшее время не буду вознагражден какой-нибудь неприличной инфекцией. Жалко, конечно, что ты был в отрубе и ничегошеньки не помнишь. А то бы сравнили впечатления...
      - Жалко, - поддакнул Нил, окрыленный тем, что все так удачно разрешилось.
      - Ты много потерял, - продолжал Ринго. - Катя по этому делу большая умелица. Самую чуточку не дотягивает до Линды, та вообще профи... На-ка, пососи.
      - Что? Что ты сказал?!
      - Икру, говорю, пососи. Икра в вобле - самый смак.
      - Нет, до того! Про Линду!
      - Про Линду?.. Ну, можно и про Линду...
      <Хотите верьте, хотите - нет, но я здесь была не при чем. Не имелось никаких резонов форсировать события. Расставание Нила и Линды было делом времени - ни он, ни она не были созданы для семейных идилий. Ринго заложил Линду исключительно по собственной инициативе - должно быть, "сутику" стало кисло без своей дойной коровушки, и он решит вернуть ее. За что вскоре жестоко поплатился.>
      IV
      (Ленинград, 1974)
      Зеленые прутики черемши и красные лодочки перца на голубой тарелке. В белой пиале - толченые грецкие орехи, приправленные сметаной и специями, одновременно гарнир и соус. Высокий бокал, на три четверти заполненный темным вином. Сковорода плотно прикрыта крышкой, но по запаху совершенно ясно, что в ней - цыпленок табака, купленный в придворной кулинарии и подогретый на электроплите. Дежурное парадное блюдо дома Баренцевых. В воздухе, напоенным тлеющим сандалом, тихо парит "Magic Woman"<"Волшебная женщина" (или "колдунья") (англ.)> Карлоса Сантаны.
      Он не стал садиться за стол. Взял с него откупоренную бутылку "Мукузани", хлебнул из горлышка, отошел с бутылкой к окну, закурил, выжидая.
      Она появилась не из-за матраса, а из прихожей, в любимой им голубой кружевной комбинации, лишь обнаженные плечи прикрыты пестрой шалью. Дошла до середины комнаты и остановилась.
      - Зигги!.. У тебя фингал. Откуда? Он отвернулся и буркнул неприязненно:
      - Оттуда.
      - Ты не поел. Не хочется?
      - Отчего же, - он усмехнулся. - Хочется. Только не этого.
      - А чего? - с удивлением спросила Линда.
      - Сырого фарша.
      - Странные фантазии. Но у нас нет сырого фарша.
      - И не просто сырого фарша, а отжатого через марлю и поданного на простыне. Или такое блюдо ты, Magic Woman, могла для меня изготовить только один раз?
      Больше не взглянув на нее, он вышел на балкон, несколько секунд постоял, не заходя на кухню Яблонских. Но она не бросилась вслед за ним. Тогда и он не стал возвращаться.
      * * *
      Ржавчина давно стекла, и в дно ванны била теплая, прозрачная струя. Воронкой покружившись над черной дырой стока, вода бесполезно уходила в трубу. Линда сидела на краю ванны и невидящим взглядом смотрела на струю...
      Она далеко отсюда. Ей четырнадцать лет, и голодные юные зубки с наслаждением терзают подогретую рубленую начинку слоеного пирожка.
      - Не погуби, пацанка... - Над тарелкой, где лежат еще два пирожка, хрипит и извивается тяжелое, похмельное лицо. Из крупных пор сальными червяками ползут короткие белесые волоски. - Ну, выпивши был... Я ж не знал, что у тебя батя...
      - А если бы не батя, тогда что? - высокомерно спрашивает она. Лицо моргает, выжав из нечистого уголка глаза микроскопическую слезинку. - На конвейер бы поставили? Сперва ты, потом начальник твой, потом в спецприемнике воспитатель в погонах, потом еще какой-нибудь гражданин начальник... Нет, не люди вы, менты, а псы позорные.
      - Но-но, ты полегче... - прикрикнуло было лицо, но рык сполз на фальцет.
      - Батя приедет, мы первым делом в поликлинику... - Она откладывает недоеденный пирожок и сладко потягивается. - Потом к прокурору. Суши сухари, Бузинов.
      Его заскорузлые толстые пальцы нервно разглаживают мятые купюры на краю стола.
      - Вот... Возьми... Только бате не закладывай, Христом Богом...
      - Поезда тут долго стоят, - задумчиво говорит она, не глядя на деньги. - Бабульки мно-ого чего продать успевают. И рыбку, и морошку, и огурчики. Торговля бойкая... А с каждой бабульки-то по полтинничку... Или по рублику, а, Бузинов? - В ответ слышится только громкое сопение. - На "Москвича" набрал уже или еще копишь?
      - Коплю...
      - И сберкнижка есть?
      - Есть...
      - Бате еще часа два ехать... Давай, Бузинов, поспешай, успеешь еще две сотни положить - твое счастье...
      - Ах ты...
      Мерзкое лицо наливается краской.
      - На передачи больше уйдет. Если, конечно, женка их тебе носить не побрезгует, педофилу сраному.
      - Я тебе не пидор... - хрипит вконец униженный Бузинов.
      - Будешь, если бабки не принесешь. В две секунды опетушат...
      Принес. Пыхтя, вывалил перед ней на стол. Вид красных червонцев и сиреневых четвертных не согревает. Греет другое: мысль о том, что в следующий раз она слиняет из родительского дома не бродяжкой беспаспортной на товарняках, легкой добычей любого самца, наделенного властью или просто силой, а законнейшей пассажиркой мягкого вагона, при деньгах и документах...
      - Все теперь? - сипит Бузинов. - Почти. - Она не спеша прячет деньги во внутренний карман курточки. - Наклонись-ка. И остывшим какао - в рожу.
      - Умойся, Бузинов. А то вот-вот начальство нагрянет...
      * * *
      Ей пятнадцать лет...
      - Позор! - визжит мать, заткнув уши, чтобы не слышать никаких возражений. - Дочь начальника милиции города!..
      - И директора универмага... - послушно вторит папаша, а на пропитой физиономии выражение тихой радости, что не его, горемычного, сегодня ефантулит дорогая супруга.
      - Шлюха помоечная! С последней шпаной, по подвалам!..
      - Ключи бы от дачи не прятала, так было б не по подвалам...
      - Что! Отец, ремня! В колонию! Валидолу мне!.. Мать в изнеможении валится в кресло. Отец, кряхтя, шарит по полкам в поисках лекарства. Секунда передышки...
      - И как нам теперь людям в глаза смотреть прикажешь?!
      - А вы меня с этих самых глаз сплавьте куда подальше. В Москву, на худой конец, в Ленинград. В торговый техникум...
      * * *
      Ей шестнадцать...
      - Это все? Да на один наркоз как минимум тридцатник нужен.
      - Я и так шапку продал... - В глазах Сережки недоумение, упрек, обида. - И вообще, не надо из меня негодяя делать, а! Сама напросилась, а теперь...
      - Сама, говоришь?.. А не пошел бы ты, Жибоедов...
      * * *
      Ей семнадцать...
      - Чего ревешь-то, подруга, радоваться надо. Теперь гуляй сколько хошь - и подзалететь не страшно! Да и кому они нужны, спиногрызы-то, при такой нашей жизни?.. А что из техникума поперли - так у нас на химическом лаборанткам лимитную прописку дают и общежитие... Да, на восемьдесят рэ, конечно, не разбежишься, ну, ничего, я тебя подрабатывать научу - не фиг на фиг! Значит, вечерком одевайся пофасонистей, подмажься... В ресторан пойдем!
      * * *
      Восемнадцать...
      - Где это я? Что было?
      - Было, родная... Правило у меня такое, для подобных случаев жизни бокальчиками обменяться, быстро и незаметно для дамы. Если бы помыслы твои были чисты, гуляла бы сейчас с честно заработанной двадцаткой, а не валялась здесь, бледная, как спирохета... Так что, гражданочка Ильинская Ольга Владимировна, выходит, ты теперь моя со всеми потрохами.
      - Паспорт отдай...
      - Это же за какие такие заслуги?
      - Я тебе денег дам...
      - Сколько мне надо, у тебя нет.
      - В менты сдашь?
      - А что я с этого буду иметь? Нет уж, я тебя, Ольга Владимировна, намерен использовать с максимальной выгодой... Кофейку хлебнешь? Бодрит.
      - Ты что задумал?
      - Не боись, родное сердце, не расчлененку... Топорно работаешь, Ольга Владимировна. Кло-фелинчик твой - штука иногда нужная, но примитивная и, как видишь, небезопасная. Пора, дорогая, разнообразить арсенал, повышать квалификацию.
      - Учить будешь?
      - Чем иронизировать, лучше скажи - насчет хипеса как мыслишь? Никак. В картишки не интересуешься? Тоже нет. Где и на чем солидного клиента брать знаешь? Не знаешь. Почем сейчас доллар стоит? Тоже не знаешь. Знакомства в гостиницах есть? А в комиссионках?.. Учиться тебе и учиться, дорогая Ольга Владимировна, как завещал великий Ленин.
      - Меня Линда кличут...
      - А меня Ринго. Говорят, похож.
      - Похож. А на самом деле как зовут?
      - Виктор. Виктор Васютинский. Правда, родился под другой фамилией. Знаешь, какой?
      - Ну?
      - Штольц. Так что, наша встреча - знак судьбы.