Глава 26

В воскресенье утром мисс Силвер посетила местную церковь. К ее удовольствию, компанию ей составили мистер Беллингдон и миссис Скотт, причем у Аннабел оказался очень красивый голос. Мисс Силвер нравились маленькие сельские церквушки, словно выросшие из деревенской почвы, — живая память об ушедшем. Внутри этой церкви находилось пышное надгробие ныне угасшего рода Мирфилдов — настенный рельеф, изображающий сэра Лукаса де Мирфилда и его жены Филиппы, преклонивших колена лицом друг к другу — он в доспехах, она в одеянии монахини. Позади сэра Лукаса стояли, склонив голову и молитвенно сложив руки, пятеро мальчиков, а позади его супруги — пятеро девочек. Казалось странным, что столь плодовитое семейство вымерло полностью, но мисс Силвер уже давно обратила внимание на этот причудливый феномен — большие семьи в следующем поколении резко уменьшаются или исчезают вовсе. К тому же с тех пор, как Лукас и Филиппа произвели на свет десятерых детей, успело смениться множество поколений. Мисс Силвер слышала, что последняя из Мирфилдов, которую тоже звали Филиппа, умерла глубокой старухой во время Первой мировой войны. Отбросив эти мысли как неподобающие, она постаралась думать о вещах более возвышенного свойства.

Женщина средних лет в шляпе, напоминающей ту, которая красовалась на голове у самой мисс Силвер, играла на органе прелюд, явно находящийся за пределами ее исполнительских возможностей. Куцая занавеска, на которой не хватало кольца, позволяла время от времени видеть в профиль ее лицо, красное от напряжения. Наконец музыка смолкла, Аннабел Скотт расслабилась, а старик священник с мягким, но звучным голосом объявил тему утренней проповеди:

— «И когда беззаконник обратился от беззакония своего и стал творить суд и правду, он будет за то жив»[15].

Мисс Силвер подумала, что всегда есть время вернуться и раскаяться.

Остальные в церковь не пошли. Впрочем, Салли собиралась пойти, но, когда Мойра посмотрела на нее и сказала: «Ты, наверное, пойдешь в церковь», что-то заставило ее ответить «нет», а потом отступать было уже поздно. Вообще-то, пойти было можно — Мойра и Дэвид с утра куда-то исчезли, а Уилфрид увивался вокруг нее, как назойливая муха. Когда Салли сказала ему это, он явно остался доволен.

В течение дня не происходило ровным счетом ничего, только бесконечно нарастало раздражение и скука. Если с утра Саллли себе не понравилась, то к вечеру она уже видеть себя не могла. Дэвида все не было, Мойра тоже куда-то пропала. Мисс Брей выглядела так, словно проплакала несколько часов. Ее брат Арнолд прибыл перед ленчем на велосипеде с чемоданом. Салли, которой уже приходилось с ним встречаться, не надеялась, что он внесет в атмосферу хоть какое-то оживление. Хватало и одной мисс Брей, а Арнолд, увы, походил на свою сестру не только неопределенно русой мастью, но и речью, где словно не было ни начала, ни конца. Конечно имелись и различия: в облике Элейн, к ее чести, не было ничего скользкого — в отличие от братца. К счастью, Арнолд почти сразу же удалился в свою комнату — Элейн объяснила, что ему нужен отдых.

Салли не знала, куда себя деть. Мисс Силвер беседовала с Элейн. Люшес и Аннабел уехали куда-то на машине.

Уилфрид продолжал липнуть к ней, — хотелось его прибить. Если бы он молчал, его еще можно было бы вытерпеть. Но молчать Уилфрид не умел.

— Давай смешаем наши слезы, дорогая. Нас обоих бросили: тебя — Дэвид, а меня — Мойра. Все мои надежды на двадцать тысяч фунтов в год отправились коту под хвост! Давай же поплачем друг у друга на плече!

— Плачь на здоровье, — неосторожно ответила Салли, — но с чего ты взял, что и мне хочется плакать?

— У меня чуткая натура. Малейшую боль, которую испытывает объект моей любви, я ощущаю, как свою собственную.

— А мне казалось, что объект твоей любви — Мойра.

— — Дорогая, я никогда этого не говорил. Боль, которую испытываешь при потере двадцати тысяч в год, совсем другого свойства — куда более земного. Разве я скрывал от тебя мое корыстолюбие?

— Нет. Тебе было бы нелегко это сделать.

Уилфрид послал ей воздушный поцелуй.

— Ты не знаешь, на что я способен, если постараюсь.

— Завтра я уеду с первым же поездом! — сердито сказала Салли. — Не знаю, почему я согласилась остаться!

— Это очевидно, дорогая, — ты хотела присмотреть за Дэвидом. Полагаю, тебе известно, что он поехал в город за своими причиндалами для живописи?

Это даже не приходило ей в голову.

— Правда?

Уилфрид кивнул.

— Чтобы утречком на свежую голову начать писать Медузу. Вероятно, это идея Мойры — позировать в Северной сторожке. Там уютно и можно уединиться — сторожка пустует много лет, но Люшес позволил покойному Ходжесу — кстати, неплохому художнику — устроить при ней студию с северным освещением. Как видишь, в мышеловке имеется сыр. — Его глаза злорадно блеснули.

— Разве это мышеловка? — спросила Салли, вновь позабыв об осторожности.

Уилфрид поднял брови.

— Дорогая, не будь ребенком!

Салли с ненавистью посмотрела на него и выбежала из комнаты.

Этого тоже не следовало делать. Двадцать два года Салли Фостер мирно уживалась сама с собой, но сейчас впервые в жизни она не находила для себя доброго слова. У нее нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства. Так себя выдать — да еще Уилфриду! А самое главное — ее-то почему это волнует? Если Дэвид собирается завести грязную интрижку с Мойрой, то это их дело. Как говорится, совет да любовь!

Но Салли была не в состоянии сохранять безразличие, если бы даже захотела. Мойра — сущая змея, а змеиный яд опасен. Мысль о том, что Дэвиду могут причинить боль, была для Салли мучительной. Выглянув из окна своей комнаты, она увидела, что небо покрыто черными тучами.

Салли повязала голову косынкой. Ей хотелось поскорее выйти на воздух, вон из этого дома — и будь что будет, пусть ливень промочит ее до нитки, пусть разразится гроза или буря — ей все равно. Главное — выскользнуть из дому незаметно. Салли вышла через боковую дверь, по тропинке выбралась сквозь кустарник на подъездную аллею и сразу почувствовала душевный подъем. Ощущение бегства приятно щекотало нервы.

Но это была не та аллея, которая вела в деревню. Что ж, тем лучше — здесь она вряд ли кого-нибудь встретит.

«Эта аллея ведет к Северной сторожке», — подсказал ей внутренний голос. «Но я ведь этого не знаю», — мысленно возразила она. «Не знаешь, но надеешься», — отозвался голос.

Куда бы ни вела эта аллея, по ней ходили явно реже, чем по другой. Ветви деревьев по обеим сторонам почти смыкались наверху, а живая изгородь вдоль обочины разрослась и одичала. Раньше, до войны, в «Мирфилдсе» было пять садовников, но сейчас остались только Доналд — старик, ни шатко ни валко ковыряющийся в оранжереях — и два парня, со дня на день ожидавшие призыва на военную службу. Дорога становилась все уже, а кусты все гуще.

Впереди появилась калитка, а справа от нее виднелась сторожка, почти полностью скрытая деревьями. Конечно Салли не знала, что это именно Северная сторожка, но у нее не было в этом сомнений. Толкнув скрипучую калитку, она прошла по заросшей мхом тропинке к двери. По обе ее стороны находилось по окну, но ставни были закрыты.

Каменные ступени крыльца тоже были скользкими от мха.

Если сторожка пустовала много лет, как говорил Уилфрид, то ее, возможно, убирали в последний раз еще до войны. Под деревьями было совсем темно. Салли протянула руку к ржавому дверному молотку.

Внезапно полыхнула молния, за которой последовал удар грома. Почти в тот же момент хлынул такой ливень, что козырек над дверью, под которым стояла Салли, едва ли мог защитить. Она прижалась к двери, и та неожиданно подалась. Внутри была кромешная тьма. Впрочем, если сторожка в самом деле пустовала, то зажечь в ней свет было некому. При очередной вспышке молнии Салли разглядела узкий коридор с дверями на обе стороны и еще одной дверью в торце. Пол покрывал стертый линолеум. Все двери были закрыты. Шагнув в коридор, Салли снова оказалась в темноте.

Если это Северная сторожка и она пустует, то почему входную дверь оставили открытой? Салли собралась был" окликнуть — есть тут кто-нибудь! — но молния сверкнула в третий, раз, и дверь в конце коридора медленно открылась.

Глава 27

Снова загрохотал гром. Двери не открываются сами, собой, подумала Салли. Значит, в сторожке кто-то есть.

Молния вспыхнула опять, и на мгновение стало светло как днем. Салли увидела идущего ей навстречу Дэвида Морея, который сердито хмурился, глядя на нее. «Он так смотрит, словно ненавидит меня!» — мелькнуло в голове у Салли.

Подойдя к ней, Дэвид громко спросил, стараясь перекричать рев бури:

— Что ты здесь делаешь?

Он положил руки на плечи Салли и склонялся к ее уху, иначе бы она его не услышала. Дождь колотил по крыше у них над головами. Они стояли совсем близко друг от друга, но их разделял гнев.

— На улице гроза, — сердито отозвалась Салли. — Очевидно, ты ее не заметил.

Молния снова озарила коридор голубым сполохом. Дэвид протянул руку поверх плеча Салли и закрыл входную дверь, потом взял ее за руку и повел по коридору. Она слышала обрывки его фразы — насчет того, что он пока еще не оглох.

— Раз уж ты пришла, взгляни, что здесь творится. Не знаю, что мне с этим делать.

Они вошли в комнату, откуда только что вышел Дэвид.

Это оказалась кухня. Здесь было достаточно света, чтобы разглядеть деревянный стол, пару стульев и плиту. В дальнем углу стоял посудный шкаф, а пол также был, покрыт линолеумом. Следующая вспышка молнии была не такой яркой, и гром прозвучал тише. К кухне примыкала крошечная буфетная с дверью на улицу. Оттуда дорожка, по каменным плиткам которой барабанил дождь, вела к большому темному строению — очевидно, студии, сооруженной покойным Ходжесом. Дэвид снова взял Салли за руку.

Поняв, что он собирается вывести ее под дождь, она крикнула, перекрывая шум:

— Нет, Дэвид!

По-видимому, его голос звучал громче, так как Салли четко расслышала, как он переспросил:

— Что?

— Я… не… выйду… под… дождь, — заявила Салли, делая большие промежутки между словами.

На сей раз Дэвид, очевидно, понял, так как он наклонился к ее уху и крикнул.

— Тут всего несколько шагов! Пошли!

Обняв Салли за талию, он приподнял ее и быстро перенес по дорожке в открытую дверь напротив.

— Ну, вот и все! — Дэвид опустил Салли на пол. — Здесь опять сухо.

— Но я промокла!

— Не может быть — ты пробыла под дождем одну секунду. Не понимаю, почему ты не взяла плащ.

— Я не знала, что будет гроза.

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Как ты вообще здесь оказалась? Ты ведь не могла знать, что я приду сюда.

— Конечно не могла!

Ливень ослабел, а может быть, крыша тут не так гремела. Во всяком случае, слышно тут было куда лучше.

— Не могла, потому что я сам этого не знал, — сказал Дэвид, не замечая возмущения в голосе Салли. — Мне показалось, что разумнее будет сразу принести сюда все вещи, поэтому я вышел из автобуса на углу. Но теперь я не уверен, что из этого будет толк.

— Почему? — спросила Салли.

Они плохо видели друг друга, хоти здесь было не так темно, как в сторожке. На фоне двух огромных окон их фигуры казались тенями — тень Дэвида, тень Салли. Ей, впрочем, не нужен был свет, чтобы понять, что Дэвид опять хмурится.

— Как тебе сказать… Освещение и правда хорошее…

— Дорогой, да здесь же темно, как в подполе! — не удержалась Салли.

— Это сейчас, — объяснил Дэвид. — Естественно, я приходил сюда утром.

— Еще бы! Вместе с Мойрой?

— Почему бы и нет?

— Ты собираешься писать ее здесь, не так ли?

— Даже не знаю, — уныло проговорил Дэвид.

— Не знаешь, будешь ли ты писать ее портрет?

— Конечно буду! — сердито отозвался он. — Но не знаю, стоит ли делать это здесь. Место… немного отдаленное.

Салли злорадно подумала, что Дэвид осведомлен о мышеловке из метафоры Уилфрида. Возможно, ему хотелось сыру, но шотландская осторожность брала свое.

— Но, дорогой, разве ты не этого хотел? — промурлыкала она. — Сюда никто не будет заходить, чтобы взглянуть, как у тебя продвигаются дела с… с Медузой. Что еще тебе нужно?

Дэвид стиснул ее запястье.

— Прекрати!

— Прекратить что? — спросила Салли.

— Твои намеки! Как будто я только того и хочу, чтобы остаться наедине с этой чертовой куклой! Не надо мне этого! Я хочу только написать картину, и написать хорошо, черт меня дери! И ты будешь при этом присутствовать!

— Это еще зачем?

— Ты будешь приходить на все сеансы и следить, чтобы Мойра не откалывала свои номера.

— Дуэньи вышли из моды, дорогой! — засмеялась Салли. — Кроме того, я не гожусь на эту роль. Могу себе представить чувства Мойры!

Дэвид еще сильнее сжал ее запястье.

— Тебе очень важны ее чувства?

— А тебе? — усмехнулась Салли.

Дэвид отбросил ее руку с такой яростью, что она вскрикнула.

— В чем дело?

— Ты мне чуть запястье не сломал!

— Не смей так говорить. Тебе хорошо известно…

Он умолк. Казалось, будто они подошли к краю обрыва и если сделают еще один шаг, то свалятся в пропасть. Салли хотела спросить, что именно ей должно быть известно, но не могла вымолвить ни слова.

Дэвид прошел мимо нее к двери.

— Нам лучше вернуться.

Салли не двинулась с места. В голове у нее словно вспыхнули свечи, огромные, сияющие как звезды. И вдруг оказалось, что найти простые слова совсем нетрудно.

— Я не хочу промокнуть.

Но и Дэвид, как выяснилось, тоже не лез за словом в карман.

— Дождь уже кончился.

Салли подошла к нему и выглянула наружу. С карнизов сторожки ручьями стекала вода, но дождя больше не было.

Дэвид быстро перенес ее по каменным плиткам, потом вернулся запереть дверь студии.

— Утром перетащу вещи в дом, — сказал он. — Лучше работать там.

Они прошли через кухню и открыли дверь в коридор.

Там было по-прежнему темно, но блеснувший на мгновение огонек свидетельствовал, что дверь справа приоткрыта. Кто-то в комнате за дверью, возможно, воспользовался зажигалкой, чиркнул спичкой или включил фонарик. Салли вцепилась в руку Дэвида, но прежде чем они успели произнести хоть слово, в комнате справа раздался смех. Ни один человек, слышавший этот смех раньше, не мог не узнать его. Он принадлежал Мойре Херн, и при мысли о том, что Мойра застанет ее в темноте с Дэвидом, Салли задрожала от ярости. Достаточно хорошо зная Мойру, Салли прекрасно понимала, какие выводы она из этого сделает. Поделом ей за то, что согласилась приехать в «Мирфилдс»! С другой стороны, это слабое утешение — знать, что сама напросилась на неприятности и получила их в полной мере. Хорошо, что Дэвиду хватило ума придержать язык и не окликать Мойру!

Быстро закрыв дверь в коридор, Салли потянула Дэвида за руку, намереваясь пройти через буфетную, чтобы выйти наружу через заднюю дверь. Если они обойдут вокруг сторожки и выберутся на аллею, им удастся ускользнуть незаметно. Но Дэвид принадлежал к той породе мужчин, которые громко спрашивают у жены, почему она ущипнула его или наступила на ногу, когда та пытается ему на что-то намекнуть.

— Куда ты меня тащишь? — осведомился он, несомненно, считая, что говорит шепотом.

— Ш-ш! — прошипела Салли. Кто-то распахнул дверь справа и остановился в проеме. Это была Мойра Херн — трудно было не узнать ее монотонный тягучий голос, когда она обратилась к кому-то, стоящему позади нее в темной комнате. Салли знала, что там темно, так как, еще подходя к сторожке, заметила, что ставни закрыты.

— Ты абсолютно уверен, что его доставят завтра? — осведомилась Мойра. — потому что я не стану продолжать, пока этого не произойдет.

В ответ послышалось невнятное бормотание мужского голоса.

— Ну, я тебя предупредила, — продолжала Мойра. — Что касается Дэвида, то тебе не о чем беспокоиться. Я могу все устроить. Просто скажу ему, что это место не подходит. Пойдем, а то я опоздаю!

Она вышла из сторожки. Мужчина последовал за ней.

Они не видели его и не слышали его ответа. Входная дверь закрылась.

Салли и Дэвид, стоя на каменных плитках дорожки, слышали, как Мойра и ее спутник направляются к калитке и выходят на аллею. Очевидно, там их ждала машина, так как через пару минут раздалось урчание мотора.

Некоторое время они не двигались с места, — ведь Мойра могла проводить мужчину и вернуться.

— Можно идти — она уехала с ним, — сказал наконец Дэвид. Закрыв за собой скрипучую калитку, они зашагали по подъездной аллее. Только когда впереди показались освещенные окна дома, Салли заметила:

— Ты начал о чем-то говорить в сторожке, Дэвид, но не закончил.

— Разве?

— Да. Ты сказал, чтобы я не смела говорить таких вещей.

— Понятия не имею, о чем ты, — проворчал он.

Салли рассмеялась.

— Дорогой, ты отлично все понимаешь. Тебе придется сказать правду, потому что ты не умеешь лгать. Я заметила, что Мойре не понравится, если я приду наблюдать за ее позированием. А ты спросил: «Тебе очень важны ее чувства?»

А я тогда спросила: «А тебе?» Но ты чуть не сломал мне запястье и заявил, что мне что-то хорошо известно. Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что именно.

Наступило молчание. Оба явно не собирались его нарушать.

Салли взяла Дэвида под руку. Он не отстранился, что уже было хорошо, но взрыв мог произойти в любой момент. Она вытерла мокрую щеку о грубую ткань его рукава.

— Скажи мне, Дэвид…

Он схватил ее за руку.

— Ты отлично знаешь, что я хотел сказать и почему промолчал! Я скажу тебе, когда буду в состоянии это сделать, но не раньше!

Салли хотелось смеяться, плакать, а больше всего — дать Дэвиду звонкую пощечину. Беда в том, что пощечину можно влепить только экспромтом — а стоит задуматься, и воспитание не позволит вам совершить столь эксцентричный поступок. Ну, если приходиться быть благовоспитанной, то можно, по крайней мере, успокоить бурю.

— Какой ты свирепый, дорогой! — улыбнулась Салли. — И сам не замечаешь, что делаешь мне больно. Нам лучше поспешить, иначе мы не успеем переодеться, и Элейн поднимет шум.

Глава 28

Мисс Брей действительно подняла шум, но не из-за них.

Люшес Беллингдон позвонил и сказал, что его машина сломалась в Эмберли, в пятнадцати милях от «Мирфилдса», поэтому они с Аннабел опоздают.

— Люшес сказал, чтобы их не ждали к обеду, так как они поедят там, а я ответила, что не важно, когда они вернутся, потому что в воскресенье у прислуги выходной и все равно придется есть холодное. Но он заявил, что они пообедают в Эмберли, и повесил трубку. Не понимаю, почему автомобиль сломался.

— А вы как думаете, мисс Брей? — с нотками злорадства в голосе осведомился Уилфрид. — Это самая старая уловка в мире. Все лучшие машины обучены ломаться, когда нужно хозяину.

Элейн посмотрела на него сначала озадаченно, а затем сердито.

— Не знаю, что вы имеете в виду. Но раз Люшес сказал, чтобы мы их не ждали, нам надо спуститься в столовую.

Мойра появилась, когда остальные уже сели за стол.

Она успела переодеться в светло-зеленую домашнюю куртку и накраситься. Услышав, что Люшес и Аннабел застряли в Эмберли, Мойра подняла брови, опустилась на стул и, назвав Дэвида «миленьким», заметила, что холодный обед в воскресенье — это «викторианский пережиток» и слишком большая гадость, чтобы его есть, однако, раз уж на то пошло, он может положить ей немного салата с курицей. Выполняя просьбу, Дэвид подумал, что она, должно быть; приехала на том самом автомобиле, чей мотор они с Салли слышали.

Заметив его отстраненный взгляд, она обратила на него свой небрежный взор.

— О чем мы задумались? Плачу пенни за вашу мысль, а если она хорошая, то и двух не жалко.

Все сами накладывали себе в тарелки. Дэвид принес и поставил перед Мойрой блюдо с салатом.

— Вряд ли, — отозвался он. — Я всего лишь думал о том, много ли времени вам понадобилось, чтобы переодеться.

— Сто лет, — усмехнулась Мойра и добавила тем же тоном:

— Между прочим. Северная сторожка слишком далеко отсюда. Лучше я буду позировать в доме. Есть прекрасное помещение на чердаке…

— Нет, Мойра, только не на чердаке! — запротестовала Элейн.

— Почему?

— Там страшно пыльно, дорогая, и ужасный беспорядок!

— Сойдет, — небрежно отмахнулась Мойра и снова обратилась к Дэвиду, который вернулся на свое место с другой стороны стола. — Вы привезли ваше снаряжение?

Разговор показался Салли любопытным. Сначала Мойра была захвачена идеей позировать в Северной сторожке, а теперь внезапно отказалась от нее — безусловно потому, что так велел ей мужчина, с которым она там встретилась.

Что касается его мотивов, то их могло быть два. Либо он хотел сохранить сторожку для личных встреч с Мойрой, либо ему причиняла страдания мысль, что она будет встречаться там с кем-то еще. Но как бы то ни было, Мойра выглядела абсолютно равнодушной.

Люшес и Аннабел прибыли очень поздно. На все вопросы Беллингдон ответил только, что они пообедали и что автомобиль им пришлось оставить в Эмберли и взять напрокат машину, чтобы вернуться домой. Однако мисс Силвер ему, очевидно, было что рассказать. Легкое прикосновение к ее руке означало, что Люшес хочет побеседовать с ней наедине, и вскоре она последовала за ним в кабинет.

Беллингдон стоял спиной к ней, глядя в окно. Услышав звук закрываемой двери, он обернулся и двинулся навстречу мисс Силвер. Та сразу обратила внимание на необычайно суровое и напряженное выражение его лица.

— Кто-то поработал над моей машиной, — сообщил Люшес без предисловий.

Мисс Силвер не проявила удивления.

— Давайте сядем, мистер Беллингдон, — спокойно предложила она.

Казалось, ему плеснули в лицо холодной водой. Столь сдержанная реакция явно рассердила Люшеса, но он достаточно владел собой, чтобы пододвинуть стул мисс Силвер и сесть самому.

Мисс Силвер задумчиво посмотрела на него.

— У вас есть основания полагать, что поломка вашего автомобиля была неслучайной?

— Я это знаю. На крутом спуске с холма неподалеку от Эмберли у машины отвалилось колесо. К счастью, мы уже почти достигли подножия. Если бы это случилось чуть раньше, мы бы могли разбиться насмерть. На спуске два крутых поворота прямо над обрывом. Нам повезло — мы врезались в насыпь и пострадал только автомобиль.

— И вы уверены, что аварию подстроили?

— Абсолютно уверен, хотя не могу этого доказать.

— Как, по-вашему, это сделали?

— Любой, у кого есть гаечный ключ, мог ослабить гайки. Полагаю, вы видели, как меняют колесо — сделать это было так же просто. — Люшес хмыкнул. — Отвинтить колесо мог даже Паркер. Хотя он уже пятнадцать лет водит мой автомобиль и заботится о нем, его, возможно, обуяло внезапное желание убить меня. Правда, желание должно быть очень сильным, потому что, как бы Паркер ни относился ко мне, машину он обожает, а ей здорово досталось.

Небрежности с его стороны я никогда не замечал. И это никак не могло произойти на станции техобслуживания, так как мы даже рядом с ней не были, а если бы и были, то Паркер все бы проверил сам — он не слишком доверяет механикам.

Хотя многое из этого было для мисс Силвер китайской грамотой, она кивала с понимающим видом.

— Разумеется, я не подозреваю Паркера, — продолжал Беллингдон. — У меня нет доказательств, но я уверен, что кто-то покушался на мою жизнь. И… — добавил он после паузы, — на жизнь Аннабел.

— Вас в самом деле спасло чудо.

Люшес встал и подошел к письменному столу. Постояв там несколько секунд, он повернулся и спросил:

— Кажется, вас не удивляет, что меня пытались убить?

— Нет, мистер Беллингдон.

— Почему?

— Я боялась, что такое может произойти.

Повторное «почему?» прозвучало еще резче.

— Потому что я не уверена, что одна попытка сделать это уже не была предпринята.

— О чем вы?

— Вам никогда не приходило в голову, что тот, кто вызвал у мистера Гэррета приступ астмы, мог с полным основанием предполагать, что в случае болезни вашего секретаря вы сами поедете за ожерельем?

Он нахмурился.

— Но ведь застрелили Артура Хьюза.

— Я никогда не верила, что убить намеревались именно его.

— Тогда почему его застрелили?

— Ожерелье в любом случае выглядело заманчивой добычей, и тот, кто взял его, не мог рисковать, чтобы его узнали. Но мне всегда казалось, что кража ожерелья была задумана как прикрытие более страшного преступления.

Люшес невесело усмехнулся.

— Можете сказать напрямик, что кто-то хочет меня убить. Вы ведь это имеете в виду?

— Да, мистер Беллингдон.

— Тогда довольно экивоков. Итак, кража ожерелья была прикрытием, а убить должны были меня. Возможно, вы в состоянии объяснить почему?

— Мотив, безусловно, играет важную роль. Если отбросить случаи, когда к фатальному результату приводит внезапный порыв, и сосредоточиться на преднамеренном убийстве, то для этого преступления существуют три основных мотива — любовь, ненависть и алчность. Я использую слово «любовь» в том смысле, в каком его использовал бы убийца, а не в том, в каком я его понимаю. Возможно, мне следовало бы сказать «ревность», так как речь идет о том, что французы называют crime passionnel[16].

На губах Люшеса вновь мелькнула усмешка.

— По-моему, этот мотив можно смело отбросить. И я не могу представить себе кого-нибудь, кто ненавидит меня достаточно сильно, чтобы убить. Во всяком случае… — Он оборвал фразу.

— Остается третий мотив, — сказала мисс Силвер, не дождавшись продолжения. — Вы обладаете огромным состоянием.

Наступила тишина. Повернувшись к столу, Беллингдон поправил подставку для карандашей, передвинул кусок сургуча и карандаш, потом снова посмотрел на мисс Силвер.

— Что вы имеете в виду?

— Кто выигрывает от вашей смерти в финансовом отношении?

— Достаточно много людей. — Внезапно его голос и поведение изменились — казалось, он больше не в силах скрывать растущее эмоциональное напряжение. — Говорите прямо! Я терпеть не могу намеки, а вы зашли слишком далеко, чтобы отступать. Если вы кого-то подозреваете, то скажите, кого именно, а если собираетесь выдвинуть обвинение, то делайте это!

Мисс Силвер хранила полнейшее спокойствие.

— Я спросила вас, мистер Беллингдон, кому принесет выгоду ваша смерть. Вы не ответили на мой вопрос, но я готова быть с вами откровенной. Если миссис Херн получает основную часть наследства по вашему завещанию, мне кажется, вам следует подумать, не является ли она участницей определенного плана…

— Какого еще плана? — прервал Люшес, окончательно потеряв самообладание. — Вечно вы недоговариваете! Вы обвиняете Мойру в попытке убить меня?

Мисс Силвер укоризненно кашлянула.

— Это не входило в мои намерения. Если миссис Херн — ваша наследница, это могло послужить мотивом для человека, считающего, что она согласится разделить с ним наследство.

— Будущий зять обычно предпочитает ждать естественного развития событий. Не знаю, кого из молодых людей Мойры вы считаете способным рискнуть отправиться на виселицу ради того, чтобы подстегнуть их. Такое происходит в мелодрамах, а не в реальной жизни.

Мисс Силвер печально вздохнула.

— Вы можете открыть газету, чтобы не найти в ней материала для мелодрамы? Алчность, как и похоть, не ведает жалости.

— Все это просто нелепо, — более спокойно произнес Люшес. — Начнем с того, что ваш гипотетический убийца должен быть полностью уверен в Мойре, чтобы рисковать своей шеей. Насколько я вижу, здесь нет никого, кто бы мог этим похвастаться: мужчины вьются вокруг Мойры, а она забавляется, играя с ними в кошки-мышки, но после смерти ее мужа не было и намека на что-нибудь серьезное, во всяком случае, со стороны Мойры.

Мисс Силвер могла бы возразить, что Беллингдон просто сам себя уговаривает, спорит с собственными страхами и сомнениями, но предпочла промолчать. Неловкая пауза затягивалась, наконец он, не выдержав, с усилием произнес:

— Вам что, больше нечего сказать?

— Мистер Беллингдон, мы имеем дело с фактами, а не с фантазиями. Могу я напомнить вам некоторые из них?

Существовал план похитить ваше ожерелье. Этот план предполагал убийство того, в чьем распоряжении ожерелье будет находиться. У мистера Гэррета, который должен был доставить его из банка, внезапно случился приступ астмы — по-моему, спровоцированный намеренно. Наиболее вероятным человеком, который мог занять его место, были вы, Человек, который занял место мистера Гэррета, был убит.

План мог быть задуман и осуществлен только лицом, находящимся в непосредственном контакте с вашей семьей.