Глава 4

Мисс Силвер читала письмо от своей племянницы Этель Бэркетт, жены управляющего банком в Мидленде[2]. Тема письма была не слишком приятной — глупое и легкомысленное поведение сестры Этель, Глэдис Робинсон, совершившей непростительную глупость — бросившей прекрасного мужа, который ей теперь наскучил.

«Ведь ни одна женщина в здравом уме не ожидает, что муж будет постоянно ее развлекать! — писала миссис Бэркетт. — Глэдис не сообщает, где она и чем занимается. Нам остается надеяться, что она хотя бы одна и не натворила ничего такого, чего Эндрю не смог бы простить. В конце концов, на какие средства она собирается существовать?»

И так далее в том же духе.

Отложив письмо Этель, мисс Силвер начала писать ответ четким и аккуратным учительским почерком.

Среди прочей мебели ее гостиной письменный стол выделялся своей невзрачностью — остальная мебель в комнате относилась к середине Викторианской эпохи[3] и не лишена была претензий на элегантность: стулья с завитушками на подлокотниках, ножками из желтого орехового дерева и широкими сиденьями, приспособленными для кринолинов, которые вновь вошли в моду при императрице Евгении[4]; портьеры и обивка переливчатого синего цвета, именуемого «павльиньим»; ковер того же оттенка с рисунком из цветочных венков. Со стен на них взирали репродукции шедевров той же эпохи: «Загнанный олень»[5], прекрасная монахиня — фрагмент полотна, изображающего Варфоломеевскую ночь[6] — и Надежда, склонившаяся с завязанными глазами над погруженным в сумрак миром.

Комната была вполне под стать ее хозяйке. Старомодная внешность мисс Силвер вызывала в памяти старинные семейные снимки, над которыми добродушно посмеивается молодежь, листая альбом зимними вечерами.

На любом из таких снимков в ней безошибочно узнали бы гувернантку. И это было бы правильно — она действительно посвятила этой профессии многие годы, ожидая, что в старости удалится на покой и будет жить на сбережения, накопленные из весьма скудного жалованья.

Однако странное стечение обстоятельств, которые сама мисс Силвер именовала «волей Провидения», побудило ее сменить профессию гувернантки на куда более увлекательную и прибыльную работу частного детектива. Она располагала внешностью, вполне подходящей для этого занятия. Мисс Силвер умела оставаться незаметной не только в толпе, но и, что было куда полезнее, в гостиной. Она старалась держаться на заднем плане, так что люди не замечали ее и часто говорили при ней то, что не предназначалось для посторонних ушей. Ее мягкие, пепельного оттенка волосы, уложенные в пучок на затылке, с маленькой челкой на лбу, аккуратно поддерживала невидимая сеточка. Бледное лицо, чистая кожа, тонкие правильные черты и глаза трудно определимого оттенка — весь этот облик сегодня дополняло кашемировое платье оливкового цвета, черные шерстяные чулки и черные лакированные туфли.

Дорогая Этель! — писала мисс Силвер. — Мне очень жаль, что ты так беспокоишься из-за Глэдис, но позволь облегчить твою душу. Глэдис поступила глупо и опрометчиво, но она, безусловно, не сбежала с другим мужчиной, а просто поссорилась с Эндрю и уехала в Саутенд[7] со своей подругой миссис Фармер. Помнишь, что Эндрю с самого начала не одобрял влияния этой Фармер на жену. Глэдис написала мне с просьбой оплатить ее счет в отеле, что я готова сделать при условии, что она вернется домой до конца недели. Ей повезло с таким терпеливым мужем.

Затем мисс Силвер перешла к куда более приятной теме — трем мальчикам Этель и восьмилетней Джозефине — очаровательной девчушки, которая сейчас несколько утратила свою прелесть из-за выпавших зубов.

Право, не думаю, что изменение ее внешности должно тебя беспокоить, — писала она. — Я уверена, что, как только у Джозефины вырастут новые зубки, ее личико станет прежним…

В этот момент в дверь позвонили. Так как мисс Силвер ожидала посетителя, она прикрыла письмо промокательной бумагой и повернулась к двери, которую открыла преданная Эмма, впустив Полину Пейн.

Мисс Пейн оказалась именно такой, как ее описывала Маргарет Морей — добродушной, надежной и солидной.

При этом она явно смущалась, как, впрочем, большинство людей, входивших в эту комнату. Обычно к этому времени импульс, толкнувший их сюда, успевал иссякнуть, и теперь им больше всего хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Хотя последнее едва ли относилось к Полине.

Она села спиной к окну, радуясь возможности дать отдохнуть ногам.

Мисс Силвер опустилась в кресло по другую сторону камина и протянула руку за цветастой сумкой для вязанья, лежащей на маленьком столике. Она извлекла оттуда почти законченное детское одеяльце нежно-голубого цвета, но не сразу приступила к вязанию. Мисс Силвер знала, что мисс Пейн абсолютно глухая, и с любопытством предвкушала сеанс наглядной демонстрации искусства чтения по губам.

— Мы встречались недавно у миссис Морей, не так ли? — заговорила мисс Силвер. — Не уверена, что я тогда слышала ваше имя, но как только вы вошли, я сразу же вас вспомнила. В тот раз мне и в голову не пришло, что вы глухая. Мы разговаривали вполне свободно. Должно быть, чудесно уметь читать по губам.

— Конечно, — отозвалась Полина. — По вашим губам читать очень легко. После нашей беседы миссис Морей рассказала мне о вашей работе. Она говорила, что вы сыщик.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Я предпочитаю называть себя частным детективом.

Она подобрала спицы и начала вязать.

— Миссис Морей рассказывала, что вы помогли — очень многим людям, — продолжала Полина.

— И вам тоже кажется, что вы нуждаетесь в помощи, мисс Пейн?

Полина торопливо кивнула.

— Пожалуй. Во всяком случае, мне нужно с кем-то посоветоваться. Одной мне с этим не справиться. Поэтому я решила не терять времени…

— Произошло нечто встревожившее вас?

— Да.

— И вы бы хотели рассказать мне об этом?

— Да.

В комнате наступила тишина. С портретов глядели старомодные лица. Мисс Силвер молча вязала. Все выглядело таким мирным, спокойным и обыденным. Полине Пейн было жаль разрушить эту атмосферу.

— Я пошла в картинную галерею Мастерса, — наконец выговорила она. — Верхний этаж моего дома я сдаю племяннику Мореев — он художник, написал мой портрет и назвал его «Слушающая». Портрет выставлен в галерее и уже продан. Мой юный родственник Уилфрид Гонт тоже выставил там две картины, и я решила на них взглянуть…

Посмотрев поверх облака светло-голубой шерсти, лежащего у нее на коленях, мисс Силвер увидела руку в серой перчатке, судорожно вцепившуюся в подлокотник кресла.

— Там что-то произошло? — спросила она.

— Да. — Полины заговорила короткими отрывистыми фразами. — На банкетке сидел мужчина с каталогом в руках. Потом вошел другой мужчина, посмотрел на картины и сел на ту же банкетку. Вскоре он повернулся к первому мужчине и заговорил с ним. Я сидела на другой банкетке, на некотором расстоянии от них. Конечно, я не слышала ни одного слова — да и никто бы не услышал. Но освещение было хорошим, а говоривший мужчина сидел лицом ко мне, поэтому я могла читать по его губам. Я хочу рассказать вам об этом… Мне нужно кому-то сообщить…

— Что же он сказал? — решительно осведомилась мисс Силвер.

— Он сказал: «Все произойдет завтра. Секретарь выедет из банка ровно в двенадцать. Это будет при нем. Пока он на шоссе, действовать невозможно, надо дождаться, пока он свернет на боковую дорогу. Все должно пройти как по маслу. Когда я заберу то, что нужно, то встречусь с вами там, где мы условились». Он умолк, и заговорил другой мужчина. Я видела, как шевелятся мышцы его щеки, но губы, к сожалению, были мне не видны. «Я не хочу рисковать, что меня узнают, — отозвался первый мужчина. — Главное, чтобы на участке боковой дороги никого не было и чтобы никто не обернулся на выстрел, а остальное предоставьте мне». Второй мужчина опять сказал что-то, а первый заявил: "На других условиях я не стану за это браться.

Это мое последнее слово". Другой мужчина поднял руку с каталогом и что-то произнес, а первый сказал: «Значит, их будет двое — вот и все». Потом он засмеялся, встал и подошел к одной из картин. Я тоже поднялась и вышла, не зная, что мне делать. Я боялась, что они заметят меня, поэтому отправилась в чайную, чтобы подумать. Эти люди планировали ограбление и убийство, и я почувствовала, что должна им помешать. После чашки чаю мне стало лучше, и я вернулась в галерею. Оба мужчины уже ушли. Я сказала смотрителю — старому мистеру Пеглеру — что, по-видимому, уронила платок возле банкетки, где сидели два джентльмена. Смотритель сказал, что один из них обратил внимание на мой портрет — сходство очень большое. Мистер Пеглер рассказал ему, что я глухая и умею читать по губам. По его словам, джентльмен очень заинтересовался.

Мисс Силвер спокойно вязала.

— Мистер Пеглер дал вам понять, что тот человек узнал в вас оригинал картины? — спросила она.

— Я уверена, что он узнал меня. Ведь он указал на банкетку, где недавно сидел, и осведомился: «Вы имеете в виду, что если бы она находилась вон там, то могла бы понять, о чем мы с вами говорим, просто глядя на нас?» А мистер Пеглер ответил, что слышал, как мистер Морей, который нарисовал картину, говорил то же самое джентльмену, который купил ее.

— Имя мистера Морея было упомянуто?

— Да.

— А ваше?

— Нет. Но этот человек без труда узнает его, если захочет.

Вряд ли он этого захочет, подумала мисс Силвер.

— Конечно, вы можете сообщить эту историю полиции, — сказала она, — но нет никакой возможности определить, что именно должны украсть и где произойдет кража. Вы в состоянии описать этих двух мужчин?

Полина рассказала все, что смогла заметить. Одного из них она видела анфас, а другого в профиль. На одном был поношенный плащ-дождевик, и на другом такой же, но потемнее. Полина понимала, что под это описание подойдет любой мужчина на любой улице Лондона. Она могла добавить лишь то, что узнала бы их, если бы увидела снова.

Мисс Силвер разматывала клубок.

— Как вы думаете, мисс Пейн, за вами следили, когда вы покинули галерею?

— Едва ли. Я ведь ушла первая. Только потом один из них увидел мой портрет и мистер Пеглер рассказал им о моей глухоте и умении читать по губам.

— Понятно. А когда вы шли сюда?

Полина бросила на нее странный взгляд.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Почему бы вам просто не ответить на вопрос?

— Потому что я не уверена. Хотя вообще я не то чтобы нервная особа, но сейчас в самом деле разнервничалась.

Я уже выходила из дома и когда открыла дверь на улицу, то увидела стоящее перед домом такси, в котором сидел мужчина. Мне это не понравилось. Я вернулась в дом и попросила миссис Маунт, которая снимает полуподвал, вызвать мне такси по телефону.

— А другое такси следовало за вашим?

— Оно отъехало сразу же после моего. Думаю, мы сумели оторваться — затерялись в транспортном потоке, но кто знает? Все такси так похожи друг на друга, а лица мужчины я не разглядела.

— По-моему, мисс Пейн, — задумчиво промолвила мисс Силвер, — вы должны сообщить обо всем этом в Скотланд-Ярд.

Но Полина покачала головой.

— Полиции тут абсолютно не за что ухватиться. Кроме того, они не поверят, что можно так легко читать по губам, и решат, что я все выдумала. Люди иногда устраивают подобные вещи, просто чтобы привлечь к себе внимание. А если даже они поверят мне, что они могут сделать?

— Тем не менее, — твердо заявила мисс Силвер, — ваш долг — все им рассказать.

Полина встала.

— Вы были очень любезны, но я чувствую, что с моей стороны это глупость — когда я завела обо всем этом речь, то сама убедилась, что мне практически ничего не известно. Очевидно, у меня расшатались нервы, я сделала из мухи слона. Может быть, эти люди просто обсуждали сюжет книги или фильма, а я могла не правильно прочитать одно или несколько слов, что совершенно изменило смысл всего разговора.

Полина удивлялась быстроте, с которой фразы слетали с ее собственных губ. Притом что ей стоило огромного труда выйти на мисс Силвер, теперь ей больше всего хотелось уйти и не слышать уговоров обратиться в полицию.

В отличие от нее мисс Силвер нисколько не удивлялась. Не впервые она сталкивалась с подобной реакцией, что обычно следует за чувством облегчения, — оттого что человек наконец нашел слушателя и высказался. А вместе с облегчением возникает чувство, что все, что ты только что сказал, в сущности, пустяки, не стоящие внимания.

Наверное, пока что с этим ничего не поделать. Невозможно принудить мисс Пейн пойти в полицию, можно только еще раз со всей серьезностью ей это порекомендовать.

Полина снова покачала головой.

— Я поговорила с вами, и мне сразу полегчало. Большое вам спасибо. Разумеется, вы дали мне профессиональную консультацию, так что скажите мне, сколько я вам должна.

— За совет обратиться в полицию? Так как кроме этого я не сделала ровным счетом ничего, вы ничего мне не должны, моя дорогая мисс Пейн. Позвольте вызвать вам такси по телефону.

Но Полина отказалась. Вечер был прекрасный, а ее настроение значительно улучшилось. Она не сомневалась, что возникшее было чувство, будто за ней следят, всего лишь игра воображения. С улыбкой попрощавшись с мисс Силвер, Полина спустилась по лестнице и вышла на Маршем-стрит.

Глава 5

Стоя у окна, мисс Силвер наблюдала за Полиной Пейн, покуда та не скрылась из виду. Это произошло достаточно быстро, так как Полина при первой возможности повернула налево к автобусной остановке. Мисс Силвер было не по себе. Она не припоминала, чтобы когда-нибудь так волновалась из-за дела, за расследование которого, по сути, еще не взялась. Мисс Пейн искала помощи, но отказалась следовать ее совету и ушла, не оставив ничего, кроме слов, которые, как известно, не воротишь. Мисс Силвер смотрела на людей, шедших по противоположному тротуару следом за мисс Пейн. Их было полдюжины — пожилой мужчина, молодой человек, две женщины средних лет, молодая девушка и мужчина в черной фетровой шляпе. Пожилой мужчина, обе женщины, девушка и человек в черной шляпе перешли дорогу и свернули налево, как и Полина Пейн.

Когда они скрылись, мисс Силвер села за письменный стол, но не сразу вернулась к прерванному письму. Правда, она взяла ручку, которую отложила, чтобы приветствовать мисс Пейн, но почти сразу же снова положила ее.

Прошло несколько минут, прежде чем мисс Силвер наконец решилась на неординарный поступок. Личная тайна клиента, разумеется, священна, но когда готовится убийство, то на первом месте — долг перед обществом. Сняв телефонную трубку, она набрала номер Скотланд-Ярда и попросила старшего инспектора Лэма.

Они были старыми друзьями, и хотя Лэма иногда раздражало, что мисс Силвер вмешивается в расследование, он испытывал к ней глубочайшее уважение. Вежливо поздоровавшись, мисс Силвер, как всегда, осведомилась о его семье.

— Надеюсь, миссис Лэм в добром здравии? А дочки?

А детки Лили? Должно быть, они доставляют вам много радости!

Дочери Лэма были его слабостью. Лили состояла в счастливом браке, и инспектор обожал ее детей. Даже находясь на службе, он не смог противостоять искушению поведать пару забавных историй о них. Будь интерес мисс Силвер притворным, искушения бы не возникло. Но в ее голосе звучала искренняя теплота.

Потом мисс Силвер спросила о Вайолет, младшей дочери Лэма, — хорошенькой девушке, у которой вошло в привычку обручаться с в высшей степени неподходящими молодыми людьми. Среди ее последних трофеев были дирижер южноамериканского танцевального оркестра и длинноволосый оригинал, утверждавший, что британские армия, флот и военно-воздушные силы — это единственное препятствие на пути к всеобщему братству и вечному миру.

Эти двое едва не толкнули старшего инспектора на убийство, от которого его удержало только благотворное влияние мисс Силвер и двух других дочерей. Мисс Силвер с облегчением услышала, что оба претендента исчезли со сцены, и их место занял ученый-атомщик.

— Не знаю, что Вайолет в нем нашла. В голове ничего, кроме цифр. Жена, правда, уверяет, что это увлечение долго не продлится. Зато с Мертл никаких проблем, если не считать того, что ее интересует только ее работа медсестры. А мы-то прямо мечтаем, чтобы она тоже обзавелась семьей!

После сочувственных комментариев мисс Силвер перешла к делу.

— Вы всегда так любезны, старший инспектор, поэтому, надеюсь, простите, что я отнимаю ваше драгоценное время. Дело в том, что у меня была посетительница и рассказала такое, что мне стало не по себе. Мне было бы куда спокойнее, если бы я могла поделиться с вами.

Инспектор молча слушал историю мисс Пейн. Когда мисс Силвер умолкла, он выказал некоторый скепсис, чего так опасалась Полина.

— Вы пытаетесь убедить меня, будто двое мужчин пришли обсудить предстоящее ограбление с убийством в картинной галерее, где кто угодно мог их услышать!

Мисс Силвер деликатно кашлянула.

— В том-то все и дело, старший инспектор. Банкетка, на которой сидела моя посетительница, находилась слишком далеко от этих двоих, чтобы она могла их слышать, а на тот момент в галерее больше никого не было. К тому же мужчины пришли порознь, так что стороннему наблюдателю могло бы показаться, что они просто обмениваются мнениями о картинах.

— Вы говорите, она сидела слишком далеко, чтобы что-нибудь слышать?

— По моим сведениям, да.

— И она уверяет вас, что может на таком расстоянии читать слова по губам?

— Она сидела в моей гостиной и беседовала со мной так, точно слышала каждое мое слово.

В трубке послышался искренний смех Лэма.

— А почему вы думаете, что она вас не слышала?

— Миссис Чарлз Морей говорила мне, что она абсолютно глухая. Племянник Чарлза Морея, молодой художник, снимает студию в ее доме.

— По-моему, все это слишком фантастично, — проворчал старший инспектор. — Не знаю, что мы тут можем предпринять. Предположим, все это правда — по крайней мере, по мнению вашей посетительницы, — ну и что дальше? Мы ровным счетом ничего не знаем об этих двоих, а словесный портрет подойдет к сотням. Непонятно, о каком банке шла речь и что они намереваются оттуда похитить. Упоминался секретарь, но неизвестно чей. Сколько, по-вашему, банков в одном только Лондоне? А из ваших слов вовсе не следует, что этот банк не находится в Эдинбурге, Глазго, Йорке, Лидсе, Бирмингеме, Гулле, Манчестере или любом другом из крупных городов. Расследовать тут решительно нечего; если вы дадите мне адрес галереи, я пошлю туда кого-нибудь навести справки о двух мужчинах, которые были там… в котором часу?

— Незадолго до пяти, — ответила мисс Силвер. — Но в галерее их никто не знает. Моя посетительница уже спрашивала.

— Ну, тогда ничего не поделаешь. Буду очень удивлен, если мы снова услышим об этой истории. Но лучше все-таки сообщите мне адрес.

Мисс Силвер назвала адрес галереи, после чего старший инспектор попрощался и положил трубку. Чувствуя, что сделано все возможное, она села дописывать письмо к Этель Бэркетт.

На следующий день у нее не было ни минутки свободного времени. Мисс Силвер поехала в Блэкхит проведать Эндрю Робинсона, мужа ее племянницы Глэдис, и поняла, что ей придется на время забыть о работе, если она хочет добиться примирения супругов. Мистер Робинсон был почти на двадцать лет старше жены и очень долго терпел ее капризы и причуды. Глэдис уже перешагнула сорокалетний рубеж, и Эндрю считал себя вправе ожидать, что жена наконец остепенится и успокоится. В противном случае мистер Робинсон соглашался на развод, а так как его доход был уже не тот, что прежде, то на сумму, которую он собирался выделить Глэдис, можно было прожить только при строжайшей экономии. Мисс Силвер вернулась домой, понимая, что Глэдис следует осознать всю серьезность положения. Она написала одно длинное письмо Этель Бэркетт, другое самой Глэдис и третье Эндрю Робинсону.

Целый день, вникая в семейные коллизии, мисс Силвер не имела ни времени, ни желания думать о проблеме Полины Пейн, однако, проснувшись среди ночи, она внезапно вспомнила о ней и долго не могла заснуть.

Глава 6

Артур Хьюз спустился со ступенек банка графства в Ледлингтоне. Артур был очень хорош собой, причем данный факт отнюдь не являлся для него тайной. То, что Люшес Беллингдон отказался от его услуг в качестве помощника секретаря сразу после сравнительно краткого испытательного срока, Артур без тени сомнения объяснял естественной неприязнью богатого старика к безденежному молодому человеку, завоевавшему благосклонность его дочери.

Конечно, старик одумается — иначе сам же выставит себя посмешищем. Сварливый папаша, традиционный персонаж бесчисленных любовных романов, превратившийся в наши дни чуть ли не в пародию на самого себя, всегда в конце концов одумывается. А если и нет, у Мойры есть и собственные денежки, которые она заполучила, выйдя замуж за. Оливера Херна.

Артур, хмурясь, шел в сторону Маркет-сквер, где оставил машину. Он знал Олли Херна, и тот ему совсем не нравился. Артур присутствовал на его свадьбе с Мойрой Беллингдон. Тогда это мероприятие не вызывало у него никаких возражений, так как он еще не был влюблен в Мойру. В то время Артур ухаживал за девушкой по имени Китти, но она вышла за другого, и теперь он даже не мог толком вспомнить, как она выглядела. После нее были Мэри, Джуди, Энн и много других. Но ни одна из них не походила на Мойру. Артур не мог понять, что она с ним сделала. Он считал се холодной и неприступной, но внезапно у нее в крови словно вспыхнуло пламя. Даже если бы у Мойры не было ни пенни за душой… Нет, конечно, это чепуха — на нищих не женятся. В любом случае, все должно быть в порядке — папаша выделил ей содержание. А дать задний ход ей не удастся — у него ее письма и эти фотографии. Разумеется, он не стал бы их использовать. Достаточно сказать Мойре, что он их не сжег, присовокупив обычное для влюбленного оправдание: «Дорогая, я просто не мог расстаться с ними!»

Но пришло время действовать. Как только они поженятся, его положение станет неуязвимым. А Люшес Беллингдон непременно одумается. В наши дни невозможно вычеркнуть из завещания единственного ребенка.

Уже сев в машину и заведя мотор, Артур продолжал думать о Мойре Херн. Было приятно сознавать, что при нем сейчас ее «ожерелье королевы». Ему повезло, что у старины Гэррета случился очередной приступ и он не смог за ним приехать. Артур представлял, как он бросит запечатанный пакет на колени Мойры, она вскроет его, достанет и наденет ожерелье, а он ее поцелует. И то, что эта приятная мечта имела очень мало шансов на воплощение, не слишком омрачало удовольствие.

Он так искусно выскользнул из толчеи на рыночной площади, словно вполне осознавал, что делает, и свернул в один из узких переулков, соединяющих площадь с Хай-стрит.