Глава 6

Мисс Мэдисон очень обижалась, когда ее дом называли пансионатом. Это слово у всех вызывает в памяти что-то жалкое и убогое, похуже дешевой гостиницы. Мисс Мэдисон принимала у себя Платных Гостей. Сама она называла свое заведение «гостевым домом». За очень умеренную плату она старалась обеспечить гостям непринужденную обстановку, вкусную, аппетитную еду и домашний уют. Поскольку готовила она прекрасно, постояльцев всегда хватало. Старик Питере живет здесь уже десять лет после того, как умерла жена. Может, он и скорбит по ней, но все три мисс Пим не раз отмечали, что он помолодел и стал лучше выглядеть с тех пор, как поселился у мисс Мэдисон.

Каждая комната была обставлена мебелью одного цвета и соответственно цвету называлась.

Мистер Питере расположился в Красной комнате. Миссис Ботомли — она жила здесь почти столько же лет, что и он, — занимала Голубую. Ей шел девятый десяток, но она обладала прекрасным нежным цветом лица, который с годами становился все прекраснее и нежнее. Очень милая старушка. У нее голубые глаза и пушистые белые волосы, в Голубой комнате она смотрится просто очаровательно.

Мистеру и миссис Блаунтам досталась Розовая комната, а жаль: у бедняжки блеклое лицо, а пестрый ковер, розовые стены и шторы, розовые покрывала на кроватях делают ее еще более бесцветной. И для ее жиденьких соломенных волос розовый цвет тоже невыгоден. Она сама этого не замечает, но мисс Мэдисон переживала. Если бы была свободна соседняя комната, она бы уговорила Блаунтов перебраться туда. Впрочем, для этой дамы вообще трудно подобрать подходящий цвет. Желтый или зеленый неплохо сочетались бы с волосами, но как только мисс Мэдисон представляла, как тогда будет смотреться ее бледное лицо, она содрогалась. Нет, лучше не беспокоиться. Тот, кто все время нервничает, распространяет вокруг себя мрачное настроение. А ее долг — излучать жизнерадостность.

Миссис Блаунт сидела в своей Розовой комнате и смотрела веселенький яркий журнал. Это было одно из тех изданий, которые претендуют на лучшего друга Женщины с большой буквы. В журнале были всякие хозяйственные советы, была какая-нибудь любовная история со счастливым концом, рекомендации врача. В общем, чего там только не было! Как нужно одеваться, как вести себя в интимной жизни, как управляться с домом, детьми, мужем; там также были ответы на письма читательниц и, самое главное, советы, как быть красивой. Миссис Блаунт начинала всегда с любовной истории. Когда повествование обрывалось на том месте, где героиня убеждается, что высокий блондин, вошедший в ее жизнь, не устоял перед другой, она утешала себя тем, что если не на следующей неделе, то через одну, через две наверняка недоразумение разъяснится, и зазвенят свадебные колокола, Иногда избранник героини был брюнетом с горящим взором. Иногда он был отнюдь не красавцем, зато обладал обаянием истинного мужества. Но конец историй был предопределен: он обнимает героиню, и они целуются. Конечно, автор рассказа, излагал это не столь однозначно, но миссис Блаунт рассчитывала именно на такой финал. Она была простая женщина, к тому же очень несчастная. Ей легче было переносить свое несчастье, когда она читала о невезучих людях, которые сначала были несчастны, а потом преодолевали все невзгоды, и их жизнь налаживалась. Она не думала, что ей тоже так повезет, просто ей нравилось читать, что так бывает с другими. По той же причине она внимательно изучала рубрику «Как быть красивой». «Если у вас жирная кожа, если появился второй подбородок… морщины возле глаз… если вы теряете или набираете вес… если у вас узкое лицо… широкое лицо… те у кого худое… пухлое…» Существуют способы все это подправить. Ей не надоедало об этом читать. То, что она и сама может использовать эти рекомендации, как-то не приходило ей в голову. Она ни разу не попыталась представить себе, как будет выглядеть с ухоженным лицом, с завивкой, с подщипанными и подкрашенными бровями, с подрумяненными щеками… Она просто любила об этом читать.

Заслышав шаги мистера Блаунта, она сунула журнал под подушку. Он высмеивает любовные истории и ехидничает по поводу читательских писем. Но мало ли какие у людей проблемы — нехорошо над ними смеяться. Как только он вошел в комнату, по его виду она сразу поняла: что-то случилось. Он захлопнул дверь и гадким голосом произнес:

— Фред здесь.

Миссис Блаунт приоткрыла бледный рот, и он выругался.

— Нечего строить из себя еще большую идиотку, чем ты есть! Я сказал, Фред здесь! Можешь это понять, дура?

Она сказала:

— Да, Сид.

Он злобно уставился на нее.

— Дело затянулось, факт! А все из-за тебя, не могла мне подыграть! Тебе что полагалось изображать? Что ты просто до смерти желаешь жить в этом доме! И вот я беру тебя посмотреть на этот самый дом, и что ты делаешь? Развалилась на кресле, как куча старого тряпья, и повторяешь:

«Очень мило»!

— А что я должна была говорить? — вяло спросила она.

Он опять выругался.

— Надо было оставить тебя в пансионе, факт! Я должен был знать, что на тебя рассчитывать нечего! Сказал же: ты должна изображать, что ты в восторге от дома, и я не успокоюсь, пока не куплю его тебе! И ты так хочешь его заполучить, что я продолжаю набавлять цену, пока они не сломаются! И вот я тебя привожу, а ты проявляешь такой же восторг, как кошка перед купанием! Я готов был свернуть тебе шею! И каков результат?! Каков результат, я тебя спрашиваю?! Фред — говорю тебе, — Фред возвращается и перебивает мою цену! Фред, у которого не было ни гроша в кармане, который приходил ко мне перехватить деньжат! А что теперь? Ему где-то подфартило, и он заявился перебивать мою цену! К тому же еще недоволен, говорит, что я дважды перебегал ему дорогу! Когда сам не мог добыть ни одного пенни! А теперь заявляет, что он все кому надо скажет, если я не отступлюсь! Мерзкая тварь!

Миссис Блаунт молча смотрела на него. Она ничего не знала о его делах, он не рассказывал. Время от времени, когда что-то случалось, он начинал орать и ругаться, как сейчас. Он ничего не объяснял, и это ее устраивало. Она не хотела знать о его делах. Иногда, когда ночью ей не спалось, она думала, что если что-то узнает, то всякое может случиться. Что-нибудь ужасное. Она просто сидела и смотрела на него. Когда он говорил таким злым голосом, она замирала. И хотела бы отвести глаза, но боялась. Он был невысоким, но мощным. Лицо у него было красное, а глаза от этого казались слишком светлыми. Он считается весельчаком. Руки у него очень сильные, хватка просто железная.

Она вышла за него замуж, потому что никто другой не предлагал, и довольно скоро поняла, что он женился из-за того дома, что ей оставил дядя Георг, и тысячи фунтов в банке.

Он прошагал к окну, вернулся обратно.

— Слушай! Если наткнешься на Фреда, ты ничего не знаешь, поняла? Вообще ничего! Если он спросит, какие у меня виды на дом, ты ничего не знаешь! Изображай из себя полную идиотку, будто не знаешь ничего вообще! Уж будь спокойна, Фред постарается подстеречь тебя, чтобы что-то вытянуть. Мотай головой и говори, что ничего не знаешь!

Можешь сказать, что я не обсуждаю с тобой свои дела, и это правда! Поняла?

Она лишь сказала:

— Да, Сид.

— Смотри у меня!

Он выскочил из комнаты, но не хлопнул дверью, а осторожно прикрыл ее, памятуя о том, что он заботливый муж привередливой больной жены. В этот момент из Зеленой комнаты выходили мисс Моксон и ее подруга миссис Доил.

Мисс Моксон была высокая и сухопарая, ее подруга — круглая, как яблочко, но очень энергичная. Миссис Доил то покупала по чьей-то просьбе вещи для людей, оказавшихся вне дома, то ходила встречать приезжающих школьников, чтобы водить их по Лондону. В свободное время она писала письма женатым сыновьям и дочерям, разъехавшимся по всему свету, от Китая до Перу. У мисс Моксон было одно занятие — разгадывать кроссворды, но она делала это так медленно, что ей не требовалось иных развлечений. Они остановили мистера Блаунта, спросили, не стало ли лучше его жене, и он удрученно покачал головой. Они ему посочувствовали, и обе подумали, как повезло его половине.

Миссис Блаунт слышала их голоса из-за двери. Она знала, что они говорят — все говорят одно и то же. Они жалеют ее, потому что они добрые, но еще больше жалеют Сида, которому досталась такая убогая жена.

Когда шаги и голоса стихли, она извлекла из-под подушки журнал и стала читать, как обновить шерстяное платье, если его проела моль. Нужно из длинных рукавов сделать короткие, а из отрезанных частей выкроить карманы. Ничего не говорилось о том, что делать, если на изъеденное молью место нельзя налепить карман. Два года назад моль у нее свирепствовала, она забыла положить в ящик шарики от моли, и на всех шерстяных комбинациях зияли дыры.

Она перешла к совету, как сводить пятна с мрамора.

Глава 7

Миссис Грэхем очень нервничала. И было из-за чего…

Во-первых, ей было досадно, что Алтея уделяет мало внимания своей внешности, потому что никто не поверит, что тебе чуть за сорок, если твоя дочь выглядит на тридцать пять. Во-вторых, тут снова объявился Николас Карей — принесла его нелегкая. Когда о человеке пять лет ни слуху ни духу, любой станет думать, что он уже не вернется.

Конечно, едва ли у него остался хоть малейший интерес к Tee. Миссис Грэхем считала очень глупой французскую поговорку, что первая любовь не проходит. Это просто забавная прибаутка. По собственному опыту она знала, что если мужчина уходит, то уже навсегда. Она надеялась, что они даже не встретятся. Тея расстроится, а когда она в мрачном настроении, в доме угнетающая атмосфера. Действительно, лучше уж продать дом этому Блаунту, раз он так загорелся. Мебель они куда-нибудь пристроят, а сами еще до холодов отправятся в круиз. Интересно, предложит ли он больше семи тысяч? Если да, отказываться будет глупо, и тогда у Теи появится столько хлопот, что ей некогда будет думать о Николасе Карее.

В таком нервозном состоянии ума миссис Грэхем пребывала вплоть до приема у миссис Джастис. По иронии судьбы масла в огонь подлила Элла Харрисон. Она пробралась в уголок, где устроилась миссис Грэхем, села на ручку кресла и стала комментировать окружающее.

— Ну и сборище! Вон все три мисс Пим. Я думала, они никуда не ходят вместе, но раз Софи Джастис вышла замуж за их родственника, они, наверное, решили, что обязаны выступить строем. Мейбел опять в этом синем платье!

С тех пор как мы сюда приехали, я не видела ее в другом, не представляю себе, как ее вообще угораздило этакое купить! Ни у кого из этой троицы нет вкуса.

— Она купила его пять лет назад к свадьбе Софи.

Миссис Грэхем ехидничать не стала, потому что на ней самой был новый наряд: нежно-голубое платье с гармонирующей по цвету накидкой. Оно стоило больше, чем она могла себе позволить, но когда они продадут дом, она вычтет эту цену, и выйдет незаметно, как будто платье ей досталось даром.

Миссис Харрисон сказала:

— Оно и видно, что пять. Но наверняка оно и новым было ужасно. А где Тея? Неужели не пришла? Знаешь, я притащила Николаса Карея! Интересно, у них найдется что сказать друг другу? Он приехал, чтобы разобрать свалку на чердаке. Он оставил свое барахло Эмми Лестер, а она — нам, и видит бог, я буду рада от него избавиться! Ага, вон она, Тея, разговаривает с Нетти Пим у окна! Батюшки, что она с собой сделала! Потрясающе! Если бы не зеленое платье, я бы ее не узнала! Послушай, Винифред, если она и в круизе будет так сногсшибательно выглядеть, ее кто-нибудь подцепит, и тебе останется только рыдать и проклинать судьбу! — заключила миссис Харрисон.

Миссис Грэхем сдвинула тонкие брови.

— Какая чушь!

— Вовсе нет! Я говорю это не к тому, что все мужчины, которых вы встретите, будут иметь серьезные намерения, но там будет бездна развлечений и игр. Я бы хоть завтра поехала, если бы могла! Но Джек начнет нудить, сколько это будет стоить, да какие у него убытки. Его послушать, так я весь век должна сидеть в Гроув-Хилле и экономить, экономить! Ничего себе перспектива! Бывают же люди, скучные до смерти! Вот в круизе было весело, я давно так не веселилась. Была бы у меня такая же возможность, как у тебя!

Миссис Грэхем отвела глаза в сторону.

— Я не уверена, стоит ли это затевать.

Элла Харрисон задохнулась от возмущения. До чего она взбалмошная, эта Винифред Грэхем! То просто жаждала поехать в круиз — надеется подцепить там поклонника, — но как только я сказала, что у Теи тоже будет шанс, она сразу пошла на попятный.

Такой поворот Эллу никак не устраивал. Фред хочет купить дом, и если она уговорит Грэхемов продать, то окажет ему услугу. Она не знала, зачем ему нужен их дом, но намерена была выяснить. Она встречалась с Фредом каждый день за чашкой кофе или ходила с ним в кино по вечерам. Похоже, он снова влюбился в нее или… очень хорошо притворяется. Она понимала, что будет полной идиоткой, если сама им увлечется. Она хорошо знает его: у него на уме какая-то афера. Ему нельзя доверять ни на грош, это она тоже знает. Нельзя поддаваться на его уловки. Но даже понимая все это, она была без ума от него, как много лет назад, и если он решил выжить Грэхемов из дома, она пойдет на все, чтобы ему помочь.

Такие мысли пронеслись у нее в голове, и она ответила миссис Грэхем:

— Дорогая, ты не представляешь, как тебе понравится!

Тобою будут без конца восхищаться! Мужчины обожают хрупких блондинок! Поклонники будут ходить за тобой толпами! И почему бы Tee не порадоваться жизни? Разве она этого не заслужила? Надо и ей немного поблистать!

Сама Элла Харрисон была образцом искусства блистать, и потому могла говорить авторитетно. Она состояла из сплошного блеска: волосы цвета меди сверкали, глаза из-под длинных черных ресниц тоже, зубы можно было снимать на рекламу зубной пасты, бриллианты в ушах, ослепительная брошь на плече и множество колец, вспыхивавших при каждом движении рук. Умело наложенный макияж, алая помада в сочетании с облегающим ярко-синим платьем, прозрачным голубым шарфом и блестящей заколкой в волосах смотрелись очень эффектно. Она была безмерно довольна собой, когда дома спускалась по лестнице в холл, где ждал Николас. Он пожирал ее взглядом, не мог отвести глаз. Она снова почувствовала себя на сцене.

Лестница — самый эффектный выход! Она была бы счастлива узнать, что такая же мысль промелькнула в голове Николаса. Ах, как бы она обиделась, если б вдруг поняла, о чем он подумал. А он мысленно так откомментировал ее живописный выход: «Трубите, трубы! Идет Королева варваров!»

Глядя на нее из толпы гостей. Алтея в который раз подивилась, как мать может общаться с этой женщиной. Сама она готова смириться с ее вульгарностью и манерой одеваться, но когда она надоумила мать продать дом и отправиться в круиз, Тея решила, что это уж слишком. Конечно, в качестве последнего средства она может разыграть козырную карту — сказать, что дом ее, и он не может быть продан без ее согласия, но она надеялась, она очень надеялась, что до этого не дойдет.

Николас Карей стоял в дальнем углу, и массивная фигура миссис Джастис практически закрывала его от любопытных взоров, но самому ему хорошо было видно, как Алтея изменилась в лице. Он смотрел на нее не отрываясь, пока миссис Джастис рассказывала о свадьбе Софи — на которую он посмел не явиться! — потом перешла к последним сведениям о зяте, о старшем сыне Софи, о втором сыне, о дочке и, наконец, о близнецах. "Мальчик и девочка, она говорит, они такие пупсики! И рыжие оба! Представляешь, мой мальчик? Моя Софи в восторге. Между нами говоря, я думаю, что со временем волосы потемнеют, но сейчас, она говорит, оба рыжие, как морковка!

Веселый цвет, они все большие весельчаки, вся семейка.

— Софи всегда была очень энергичной, — улыбнулся Николас.

Она заговорила о ком-то еще, а он продолжал смотреть на Алтею. На ней было зеленое платье, не то, что на фотокарточке, но оно так же меняло цвет глаз. Элла Харрисон наплела ему, что Тея ужасно изменилась, но та женщина, которую он сейчас видел, и пять лет спустя была прежней, каждое движение, каждый взгляд… Когда-то он отшвырнул этот образ, запер в глухой ящик, а сам пустился странствовать по чужим опасным дорогам. Но в конце концов он вернулся домой и увидел, что там ничто не изменилось.

Ящик открыт — и пуст. А Алтея — вот она, живая, на том конце комнаты, будто он никуда и не уезжал. Вот она повернула голову… и их взгляды встретились.

Любопытное ощущение. Как будто он проснулся и вдруг понял, что между ними не было ничего страшного Он увидел, как Алтея вспыхнула, а потом краски медленно сбежали с ее лица, оставив только слабые пятна на щеках. Она так старательно наносила румянец, что никто бы не догадался, что он ненатуральный, но когда она побледнела, следы ее трудов проявились. Тея стала пробираться к двери. Она, разумеется, знала, что может здесь встретить Николаса. Об этом знали мисс Ним и многие другие, все, кому известно об их отношениях, и теперь они с интересом ждут момента их встречи. Весь Гроув-Хилл предвкушал этот захватывающий миг, который никак нельзя было упустить! Самой ей временами казалось, что она этого не вынесет, но потом поняла, что гораздо тяжелее будет вообще его не увидеть.

Если бы ей пришлось выбирать, встретиться ли с ним на глазах у толпы или вообще не встретиться, — ответ был бы однозначный. Сам он к ней не пришел бы после того расставания пять лет назад. Но все же он здесь, возможно, приехал на час, или два, или на пару деньков, и если она не увидится с ним в этот короткий промежуток, то не увидится никогда. Она больше не колебалась. Если ты в пустыне и умираешь от жажды и вдруг видишь воду, ты не думаешь о том, что будет после, — ты подбегаешь и пьешь.

Но когда она увидела его, увидела, что он смотрит на нее, она не выдержала. Она не знала, что с ней сейчас, что будет потом, она только знала, что их встреча не может происходить под прицелом всех этих любопытных глаз. Трещал по швам выработанный за эти годы противоестественный самоконтроль, и нужно было бежать, пока он окончательно не лопнул. Она пробиралась между галдящими, кричащими, не слышащими друг друга людьми, не оглядываясь, не проверяя, идет ли за ней Николас. До нее донесся металлический смех Эллы Харрисон, и нежный девичий голос пропел вдруг над самым ее ухом: «А нос у него был холодный как лед!» — и вот она уже у двери. К двери привалился толстяк, который здорово перебрал и едва держался на ногах.

Она прикидывала, как ей протиснуться мимо него, и тут раздался голос Николаса: «Подвинься, приятель, нам нужно выйти». Ее плечо сжала его ладонь, толстяка отодвинули в сторону, дверь отворилась, и они вдвоем оказались в коридоре. «Быстрей!» — выпалил Николас и, обняв ее за плечи, ринулся в комнату, которую раньше занимала Софи. Когда дверь захлопнулась, он отпустил ее и отодвинулся. Они молча смотрели друг на друга. Наконец он сказал: «Ну как ты?» — а она в ответ спросила: «Где ты был?»

Глава 8

Николас смущенно засмеялся.

— Да мотался туда-сюда по всей земле, как когда-то библейский Иов.

Она вдруг выпалила ни с того ни с сего:

— Помнишь, как на день рождения Софи ты нарядился чертом — с рогами, с хвостом — и всех напугал? Выключил свет и потом вошел в комнату, намазавшись флуоресцентной краской.

— Не просто вошел, а с грохотом!

— На конце хвоста была петарда, и когда ты ее взорвал, все жутко заорали.

— Кроме тебя.

— Я никогда не ору, когда что-то случается, я цепенею.

— Дорогая, все твои проблемы оттого, что у тебя слишком много тормозов. Ты не кричишь, не плачешь, ты не лезешь на стул при виде мыши.

— Если б это был паук, я бы точно залезла.

— Учти, что пауки тоже запросто залезают на стулья, правда только маленькие. Большим лень. Им проще затаиться и зависнуть над ванной, когда ты собрался наконец помыться. Но давай-ка вернемся к твоим тормозам. Если ты от них не избавишься, то скоро совсем окаменеешь.

Тебе это понятно?

Она сказала: «Понятно». Слово вырвалось из глубины души.

— Что нам с этим делать, Алли?

Ей свело губы, но она заставила их выговорить:

— Не знаю…

— Да? А как тебе вот это? — Он стиснул ее и крепко прижал к себе — так, что она услышала стук его сердца.

Он не поцеловал ее, просто держал и смотрел в глаза. Она не знала, что он там увидел, но знала, что видит сама.

Она ожидала увидеть злость, издевку, страсть — в свое время он так смотрел на нее. Но сейчас взгляд его был совсем другим, и она не могла отвести глаз. Он сказал:

— Что нам с этим делать, Алли?

Они ничего не могут с этим сделать. И она ответила:

— Ничего.

— Оно очень сильно. Я не знал, что оно так сильно. А ты?

— Я тоже…

— Ты должна знать. Ты сделала все, чтобы убить его пять лет назад, и с тех пор я бегал от него. Если бы оно не было столь несокрушимо, мы бы его прикончили. Я твердил себе, что за пять лет все умерло, но это не оказывало ни малейшего эффекта.

— Я тоже…

— Я приехал сюда по необходимости. Эмми оставила на чердаке мои вещи, когда продала дом Джеку Харрисону.

Я не хотел приезжать — боялся увидеть тебя. И знаешь почему? Я внушал себе, что это якобы потому, что я боюсь, что все начнется сначала. Но дело было не в этом. Просто я боялся обнаружить, что все умерло. А что делать, если у тебя на руках труп? От трупа избавиться очень сложно. И я не собирался рисковать! Зачем мне такие неприятности? Но это не-пойми-что оказалось не просто живым, чертовски живым, оно разбушевалось! Я только посмотрел на тебя, а оно — вот оно, вопит во весь голос и прожигает насквозь!

Он говорил быстро-быстро, не останавливаясь. Слова падали, отскакивали, возвращались. Голос был совсем слабый, зато хватка — сильнее не бывает, и надо всем этим его часто бьющееся сердце. И в груди самой Теи стало что-то оттаивать, что-то такое, что было заморожено, казалось, намертво. Она почувствовала тепло, и внутри словно что-то отпустило. Она не могла пошевелиться, так близко они стояли. Она уткнулась лицом ему в рукав, и по щекам побежали слезы. Вот и все, что может быть между ними, — слезы, боль разлуки и боль воспоминаний, но хоть это у них общее, им не придется страдать в одиночку.

Неожиданно он выпустил ее из объятий и отстранился.

— Алли, ты плачешь?

Какой смысл отнекиваться: все лицо мокрое, а слезы льются и льются.

— Да. — пролепетала она.

— Ты же никогда не плакала!

— Нет.

Он вдруг расхохотался.

— Вот видишь, все-таки ты еще не совсем безнадежна!

На, возьми платок. У самой, конечно, нет — если только ты не изменилась.

Платок был мягкий и прохладный. Она прижала его к лицу и сказала:

— В том-то и дело. Ник, я изменилась, ужасно изменилась.

— И как же?

— Я стала жесткая и холодная… и… и злопамятная.

Я больше не люблю людей… у меня нет друзей. Я совсем не такая, как была раньше. Я тебе не понравлюсь. Я сама себе не нравлюсь.

— А кто виноват? Она превратила тебя в рабу. Мне Элла Харрисон говорила.

— Да…

Преграды рухнули, не осталось ничего, кроме правды.

Слезы смыли все старания казаться цветущей девушкой.

Он видел ее такой, какая она есть: худая, бледная, сильно постаревшая. Он с улыбкой сказал:

— Дорогая, у тебя на носу осталась краска. Дай-ка я сам.

И в этот момент что-то произошло. Словно подул свежий ветер и унес мертвящие мысли, забивавшие ей голову, а она их нетерпеливо подгоняла, она не могла больше с ними жить. Ее Ники вернулся, он ее любит, прошлого больше нет!

Он вытер ей лицо и сунул платок обратно в карман.

— Или оставить его тебе?

— Не надо, у меня есть, правда есть. Ники, нужно возвращаться.

— Нет, давай поговорим. Сядем и разберемся. Только ты больше не плачь, слезы мешают разумному обсуждению проблемы. На случай, если сюда кто-нибудь заявится, припудри носик. Думаю, у тебя в сумочке для этого что-нибудь найдется?

Она достала из сумки пудру, которую он подарил ей на Рождество, за месяц до разрыва. Когда она закончила пудриться, он взял у нее пудреницу.

— Я ее уже видел. Это я тебе подарил?

Она кивнула, и он бросил пудреницу в сумочку со словами: «Давненько не брал я в руки такие штучки. Рад встрече!»

Говорил он легким тоном, но с оттенком враждебности.

— Ник, где ты был? — быстро спросила она.

— Я уже тебе ответил.

— Ники!

— Дорогая, отложим это до долгих зимних вечеров. Сериал в несметное количество серий. Ты будешь захвачена, очарована, испугана и временами шокирована. Скучать не придется.

— Ники, я видела одну статью в «Джаниторе», подписанную «Перекати-поле». Это был ты?

Он кивнул.

— Я так и подумала. Я продолжала покупать эту газету, надеясь, что будет что-нибудь еще. После второй статьи я уже не сомневалась, что это ты, но они появлялись нерегулярно.

— Дорогая, удивительнее то, что они вообще появлялись. Самая лучшая так и не была опубликована. Конечно, у меня нет доказательств, но я уверен, что мой посыльный передал ее местному знахарю, тот сварил ее с травами и стал лечить самых уважаемых пациентов. Видишь ли, моя репутация в тех краях была очень высока, и все, что я писал, воспринималось как магическое заклинание.

Но давай не будем предвосхищать зимние вечера. Сейчас поговорим о деле. Когда мы поженимся?

— Ники!

— Нет, не говори ничего сгоряча! Все это я уже слышал, и все это чушь собачья. Пять лет назад ты была молодая дурочка, а я вспыльчивый дурак. Оглядываясь назад, уже без эмоций должен сказать, что она устроила талантливый спектакль, и ей мастерски помогал доктор Баррингтон, доверчивый старый лопух.

— Ники!

— Дорогая, оставь этот укоряющий тон. Ну да, я Ники.

Перчатка брошена, меч вынут из ножен и все прочее в том же духе, что придет в голову. Короче, нам нужна правда, только правда и ничего кроме правды. Твоя мать попробовала нас разлучить семь лет назад. Она внушила тебе, что ей осталось недолго жить, и твой долг — оставаться при ней. Так продолжалось два года, а потом произошел взрыв.

Я был уже настолько измучен, что сказал ей, что мы можем жить в Гроув-Хилле, и я стану ездить на работу в редакцию «Джанитора». Под конец я забылся настолько, что предложил, чтобы мы заняли верхний этаж дома. Должно быть, я сошел с ума, но она не потеряла голову! Она изобразила сердечный приступ, и Баррингтон сказал, что она может умереть, если будет так волноваться из-за твоего замужества. Конечно, как врач он был обязан сказать, что мы столкнулись с притворством. И когда она узнает, что ее игра кончена, ничего особенного не случится, она слишком себя любит и всегда любила.