Глава 30

Мистер Харрисон слегка присел. Фарфоровая дама в светло-зеленом платье с цветастой нижней юбкой шмякнулась о закрытую дверь, и осколки ее рассыпалась по паркетному полу. Голова закатилась под маленький позолоченный и довольно безвкусный стульчик. Элла с пылающим лицом стояла у камина, тяжело дыша. Все молчали, потом Фрэнк холодно и деловито произнес:

— Пожалуй, лучше на время прервать наш разговор и подождать, пока миссис Харрисон остынет. ;

— Да, так будет лучше, — подал голос Джек. — Если понадоблюсь, я у себя в кабинете. — Он развернулся и ушел.

Элла отошла от камина.

— Ну что ж, теперь можем и продолжить! — громко и властно сказала она.

Она была невероятно зла, но фарфор больше бить не собиралась. Там было еще что разбивать, но пока хватит.

Она подошла к одному из изящных стульев и оперлась руками о спинку.

— Вы… — она обернулась к Фрэнку, — вы спрашивали что хотели. А Теперь послушайте меня! У меня тоже есть что сказать!

— Вы желаете сделать заявление?

— Если хотите, называйте так! Я имею что сказать, а вы, если хотите, пишите.

Инспектор Шарп уселся, вынул блокнот и положил его на край стола, середина которого совсем недавно была украшена бриллиантом.

— Может, вам лучше сесть, миссис Харрисон? — предложил Фрэнк.

Она сверлила его злыми глазами.

— Нет уж, я постою! Это недолго! Поменяемся ролями — теперь я буду говорить, а вы слушать. Хватит идиотских вопросов, как будто вы комик-премьер, а я ваш подпевала.

Так учтите, мистер Веселый Полисмен, я в подпевалы не гожусь! И если вы думаете, что можете меня прищучить, то вам придется здорово попотеть, потому что у меня есть алиби! А вы, мистер Как-вас-там… Шарп, пишите свой поганый протокол!

С нее слетел весь внешний лоск. Теперь это была женщина, выросшая в доме пьяницы, языку она научилась, слушая скандалы отца с матерью, ребенком играла в сточной канаве, ногтями процарапывала себе путь в театр детской пантомимы, расталкивая всех локтями, а оттуда благодаря красивым ногам и звучному голосу пробилась в варьете. Она тогда ничего ни у кого не просила, не попросит и теперь у этих легавых. Она вопила во всю мощь своего голоса:

— Не знаю, чего вы хотели добиться своими наскоками, вытащить из меня, будто я была у Грэхемов во вторник вечером! Не была, нате вам, можете затолкать это в свою трубку и раскурить! А почему не была? Видите, теперь я. : спрашиваю! И вот вам ответ! Я не была у Грэхемов, потому что у меня была рыбка получше! А хотите знать, с кем я. жарила эту рыбку? С Николасом Кареем! Он вернулся сюда, когда часы били одиннадцать, и больше уже не уходил, будьте уверены! Он здесь был, он здесь остался, и мы оба не желали ничего другого. Джек завалился спать в десять, слуги ушли домой, так что нам никто не мешал, а нам только того и надо. Все, теперь вы знаете!

Фрэнк посмотрел на нее холодным изучающим взглядом. Какая часть того, что она наговорила, нацелена против Джека Харрисона? Какая-то — вне всякого сомнения, чтобы побольнее его ранить, унизить. Но главное — алиби, то самое, о котором предупреждала мисс Силвер. Ее собственное, а не Карея.

— Когда вас опрашивали раньше, вы утверждали, что в одиннадцать легли спать и не знаете, когда мистер Карей вернулся домой. Сейчас вы говорите, что он пришел в одиннадцать, и потом вы какое-то время были вместе.

Она отодвинулась, чтобы стукнуть каблучком.

— Кто же все выставляет на витрину?

— Вы хотите сказать, что правду говорите только тогда, когда она вас устраивает?

— Вы опять пытаетесь повернуть все так, будто я говорила то, чего я не говорила!

— Но вы сами признались, что сначала сказали одно, а потом другое относительно вечера вторника.

— Я считала, что это никого не касается. Тогда я так считала. Но раз уж вы пытаетесь мне что-то пришить, я должна позаботиться о том, чтобы вас не занесло не туда!..

Ники был со мной с одиннадцати и большую часть ночи.

До сих пор ни мне, ни ему было совсем ни к чему, чтобы это вышло наружу. Но вот как оно было на самом деле, и вам придется с этим смириться!

Теперь она пылала не от злости, а от торжества. Одним выстрелом убила двух зайцев. Раз у нее есть алиби, не смогут они доказать, что она была ночью во вторник у Грэхемов. Ну а если это алиби ударит Джека в самое больное место — так ему и надо, сам напросился, все рвался доложить этим ищейкам, что видел кольцо во вторник и все камни были на месте. Другой бы придержал язык, когда в доме полиция и пахнет обвинением в убийстве. Но только не Джек, ее придурочный муженек — о господи! Надо было ему вламываться со своей наблюдательностью: все камни, видите ли, были на месте! Ну что ж, захочет развода — получит! Катись колбаской!

Местный инспектор записал то, что она сказала, прочел ей, и она подписала. Оба ушли. Она слышала, как они прошли через холл к парадной двери. Слышала, как открыли ее и закрыли за собой.

Злость и удовлетворение постепенно затихали.

Глава 31

Николас Карей сидел в своем номере в отеле «Георг» за туалетным столиком, но вовсе не потому, что решил заняться туалетом. На столе стояло старомодное зеркало с ящичками по бокам — по два справа и слева и один в центре, для колец, брелоков или что там еще у вас есть, но сейчас все они были сдвинуты в сторону, чтобы освободилось место для пишущей машинки, на которой он выстукивал свою последнюю статью. Номер был обставлен громоздкой викторианской мебелью, единственное, что в нем заменили с тех времен, как «Георг» был придорожной корчмой, — это кровати: вместо угрюмого четырехместного чудовища тут стояли кровати с пружинными матрасами. Возможно, был заменен ковер, но даже сам мистер Пиквик не смог бы этого заметить, и дух мрачной респектабельности ничем не был нарушен.

Зазвонил телефон, Николас прошел между кроватями и снял трубку. Ему сказали, что его хочет видеть один джентльмен, мистер Эбботт. Он сказал: «Пропустите», — и, вернувшись к столику, взял два напечатанных листа и хмуро уставился на третий, который был сейчас в машинке.

Дадут ли ему закончить статью до того, как арестуют, захочет ли после этого «Джанитор» ее печатать?

Раздался стук. Вошел Фрэнк Эбботт, закрыл за собой дверь. Он был один, и его визит явно не был официальным.

Николас отложил листки.

— Мистер Эбботт? Вы это из соображений такта или…

— Думаю, незачем давать портье повод для свеженьких сплетен.

— Но вы же не просто заскочили поболтать?

— Не просто.

— Тогда давайте хотя бы сядем.

Он уступил Фрэнку кресло, а сам сел на кровать. Он ждал. Если инспектор полиции решит перейти границу, пусть сам пробивает лед.

Фрэнк откинулся в кресле, закинул ногу на ногу и небрежно сказал:

— Я решил, что полезно будет узнать, что вы думаете о показаниях миссис Трейл. Мисс Грэхем вам говорила о них?

— Да.

— Не хотите ли их прокомментировать? Конечно вы не обязаны, вы об этом знаете. Но все равно я должен был вас предупредить.

— Что все мои заявления могут быть приобщены к делу и использованы против меня? Ладно, пусть так. Насчет показаний миссис Трейл — я не был в павильоне в двадцать. минут двенадцатого во вторник. Я ушел, как только Алтея увела мать в дом.

— Вы настаиваете на этом?

— Это правда.

— Миссис Трейл слышала, как миссис Грэхем назвала ваше имя. Она готова повторить под присягой, что та сказала: «Как вы посмели, Николас Карей!»

Николас кивнул.

— Да, она такое говорила, когда вошла в павильон. Но во второй раз она не могла видеть, кто там. Все, что она могла видеть или слышать, — что там кто-то есть, и она тут же решила, что это я.

Фрэнк подумал: «Резонно. Может быть, и правда».

А вслух произнес:

— У нее в кармане пальто нашли фонарик.

Николас хохотнул. , — Это не довод! Если бы она пользовалась фонариком, он бы упал и откатился. Он не мог бы оказаться в кармане.

— Если только убийца не положил его туда.

— Господи, Эбботт, какие же нервы должны быть у этого типа?! Павильон стоит совсем близко к дороге, любой может проходить мимо — шла же миссис Трейл, — а миссис Грэхем кричала. Могли быть и другие вполне подозрительные звуки. И вы допускаете, что человек, который только что задушил ее, станет мешкать? Вы можете представить, как он рыщет в поисках фонаря, находит, засовывает его ей в карман… Я — нет. Кстати, если он это сделал, на фонаре есть отпечатки его пальцев, а если он их стер, то нет никаких отпечатков. Если же его положила сама миссис Грэхем, там ее отпечатки, и я полагаю, полиция это проверила.

Фрэнк кивнул.

— Очко в вашу пользу. Так и есть. Теперь вернемся к тому, что вы делали после того, как мисс Грэхем увела миссис Грэхем в дом. Куда вы двинулись — вверх, к вершине холма, или вниз?

— Вверх. Моей первой мыслью было вернуться в Гроув-Хилл-хаус. Это рядом, вы знаете, — вверх по Хилл-райз и за угол. Я дошел до угла и вдруг понял, что не хочу туда идти. Не имело смысла, потому что я все равно не смог бы заснуть. Я пошел вниз по Хилл-райз, перешел через Бельвью-роуд. Там между домами есть проход, его называют Нырок. Его не застраивали, потому что это самый короткий путь с горы туда, где раньше был луг и фермерские земли.

Я прошел его и повернул налево. Дальше не могу сказать определенно. За пять лет там столько всего понастроили.

Я не думал о том, куда иду. Набродившись, я решил, что пора подниматься. Пошел наугад вверх, полдороги не знал, где я. Потом услышал бой часов на церкви и понял, куда забрел. Я был примерно в десяти минутах ходьбы от Гроув-Хилл-хауса. Не могу сказать, во сколько я туда пришел. Но точно за полночь, потому что уличные фонари уже не горели. Я открыл своим ключом. На часы не посмотрел и не слышал, чтобы они били. Я устал, как собака. Даже свои ручные часы снимать не стал, только разделся и повалился на кровать. Хотите верьте, хотите нет, но это правда.

Что ж, может быть. Фрэнк Эбботт готов был поверить.

Голос Николаса Карея, сама манера речи были заряжены какой-то нервной энергией. Как будто у него была потребность все рассказать, и поскорее. Нет-нет, ни намека на агрессивность. Просто у него было что сказать, и он торопился это высказать. При этом у него был вид человека, который изо всех сил напрягает память, старается вспомнить все предельно точно.

Фрэнк Эбботт сказал:

— Ладно, значит, ваше заявление таково. Как я понимаю, вы готовы его написать и подписаться?

— Прямо сейчас. Если хотите, напечатаю.

Он сел за туалетный столик, придвинул к себе машинку, вставил чистый лист и начал печатать, очень быстро, чувствовался долгий опыт. Он переводил строку, не задерживаясь ни на одном слове. Закончив, вынул лист из машинки, достал из кармана ручку и поставил под текстом витиеватый росчерк. Потом вернулся на свое место на кровати, попутно вручив листок Фрэнку.

— Вот, это все, что я смог вспомнить.

Эбботт пробежался глазами по тексту. Великолепно, ни одной опечатки, слово в слово то, что он говорил. Похоже, Карей настойчиво вспоминал, что делал, уйдя из павильона, и результат этих усилий прочно отложился в памяти. Теперь уж он этого не забудет.

Николас сказал:

— Что-нибудь еще?

— Да. Вы дали показания о своих перемещениях ночью во вторник. Думаю, я должен вам сказать, что они совершенно не совпадают с другими показаниями.

Николас усмехнулся.

— Не собираюсь подлаживаться под то, что скажет кто-то другой.

— Миссис Харрисон утверждает, что вы пришли в одиннадцать.

— Миссис Харрисон ошибается.

— Боюсь, она так не считает. Она категорически утверждает, что вы вернулись в Гроув-Хилл-хаус в одиннадцать и провели с ней большую часть ночи.

Николас Карей вскинул тонкие черные брови.

— Очень неумно с ее стороны. Полагаю, она думает, что таким образом гарантирует мне алиби.

— Значит, это не правда?

— Разумеется. Я помолвлен с Алтеей Грэхем. Если бы не случилось всего этого кошмара, в среду мы бы уже поженились. Нелепая история!

Тут Фрэнк не мог с ним не согласиться. Николас продолжал, в сердцах повысив голос:

— Нелепая история, а она — нелепая женщина! Думаю, лучше вам сказать: она уже предлагала мне эту идею, и я ее отверг. Это полная чушь! Я вернулся уже заполночь. У меня был ключ, и я сразу прошел в свою комнату. Не встретил ни души. Бедняга Джек! Ему можно посочувствовать, что подцепил такое сокровище! Если она собирается всем рассказывать эту байку, ему будет очень больно, больнее не бывает. Он хороший парень, но ему иногда не хватает пороху, он не справится… Честно говорю вам, Эбботт, вся эта история — пустая болтовня.

— И вы настаиваете на своем заявлении?

— Категорически настаиваю.

Глава 32

Мисс Силвер была на чердаке «Лоджа». Дело в том, что перед ленчем позвонила миссис Джастис и спросила, как себя чувствует Алтея, и нельзя ли к ней зайти в два часа.

Отказать старой и доброй подруге, такой доброй и заботливой, было невозможно.

Мисс Силвер оставила их вдвоем и отправилась на чердак. Со вчерашнего дня ее преследовала мысль, что хорошо было бы покопаться в книгах, о которых говорила Алтея. Посмотреть, что там есть об истории Гроув-Хилла, но до сих пор ей не представлялось такой возможности.

Однако Луиза — чуткая женщина, мать, с ней можно спокойно оставить Алтею. Выразив сочувствие, она не станет мусолить подробности трагедии. Она уже сообщила мисс Силвер, что Софи прислала фотографии близнецов и что Алтее, вероятно, будет интересно их посмотреть. Так что мисс Силвер могла спокойно рыться в книгах мистера Грэхема.

Чердак был просторный и хорошо освещенный, книги не были связаны в пачки. После смерти мистера Грэхема сюда перенесли книжные шкафы, которые раньше загромождали столовую. Сам бы он очень рассердился на это, но вдова решила, что теперь может делать так, как ей удобнее. Большая часть книг находилась в двух шкафах, а те, что не уместились, стояли стопками на полу. Книги по истории, видимо, представляли для бывшего их хозяина наибольший интерес. Среди них были воспоминания восемнадцатого века на английском и французском языках — «Жизнь Сэмюэла Джонсона» Босуэлла[4] в старинном издании, альбом с прекрасными гравюрами соборов, случайный том из собрания «Древние аббатства и замки», «Романтика французской революции» Ленотра[5], обзор девятнадцатого века леди Шарлотты Бьюри, мемуары графини де Буань[6]. Все эти книги стояли на нижней полке одного шкафа. Мисс Силвер надеялась, что среди них попадутся и те, что она ищет, но надежды не оправдались, и поскольку она не знала ни названия, ни автора, задача ей предстояла нелегкая. Все, что она знала от Алтеи — что книги лежат на чердаке и что в одной из них говорится об истории Гроув-Хилл.

Она нашла то, что искала, во втором шкафу. Это был потрепанный том благочинного Томаса Дженкинсона, бывшего священника церкви Святого Иуды. Он оказался также автором работ: «Вывески старых гостиниц» и «Некоторые интересные эпитафии». Книга, которую мисс Силвер сняла с полки, называлась «Гроув-Хилл. Поместья аристократов и дворян. Характеристика семейств, живших здесь в XVIII веке», и на титульном листе значился 1810 год. Мисс Силвер пододвинула старый, но вполне удобный стул и погрузилась в чтение.

Благочинный Томас Дженкинсон имел склонность к многословию. У него было, как бы он сам это назвал. Пристрастие к Заглавным Буквам, и он явно упивался титулами Знати. На страницах мелькали персоны самого высокого ранга. Имелся раздел «Анекдоты», некоторые из коих были очень фривольными. Мисс Силвер была вынуждена признать, что многие из них недостойны внимания.

Она листала страницы минут двадцать, пока не наткнулась на имя Уоррен — мистер Генри Уоррен, богатый и щедрый пивовар. Далее она с интересом прочла, что этот джентльмен в 1749 году купил Имение Гроув-Хилл с рядом Доходных Ферм. Затем на самой вершине холма он построил для себя роскошный Особняк и дал ему название Гроув-Хилл-хаус[7]. О мистере Уоррене говорилось очень много — о его двух женитьбах, о девяти детях, ни один из которых не пережил его, о преумножавшемся богатстве. Здесь мистер Дженкинсон позволил себе немного поморализировать, и мисс Силвер пролистнула несколько страниц. Далее был описан «бунт Гордона», мистер Дженкинсон скорбел о Безумии Толпы и ужасном крахе Имения. Особняк мистера Уоррена был разграблен и сожжен, а мистер Уоррен был смертельно ранен куском обрушившейся стены.

Далее следовал абзац, кое-где подчеркнутый карандашом. Мисс Силвер внимательно прочла его. «Говорят, несчастный Джентльмен делал отчаянные попытки спасти наиболее ценные из Картин. Одна из этих попыток и довела его до трагической Кончины. Картины стоимостью в тысячи фунтов полностью погибли в Пожаре. Более повезло некому Столовому Сервизу и Драгоценностям его последней жены, которые в это время находились в доме. Среди Руин никаких Драгоценных Сервизов не обнаружено, и потому не исключено, что он сумел перенести его в безопасное место до того, как Рок пресек его Жизнь. Единственным живым его наследником был Младенец, и поиски не проводились. Возможно, Золотой Сервиз огромной ценности унесли Мятежники, но покойный м-р Д. Л., с которым я имел Случай побеседовать, впервые посетив этот Приход, убедил меня, что этого не могло быть. Ему было почти восемьдесят лет, но он был в ясном уме и хорошо помнил Безумства, творимые Мятежниками. У него был брат, врач, которого вызвали к несчастному м-ру Уоррену. Он сообщил м-ру Д. Л., что нашел м-ра Уоррена в критическом состоянии, но он был еще жив. Он сказал, что умирающий все время бормотал фразы вроде: „Золото спасено“ и „Я спас золото“. Врач спросил его: „Что вы с ним сделали?“ и „Где это золото?“ М-р Уоррен посмотрел непонимающим взглядом и пробормотал что-то нечленораздельное. Вскоре он впал в Беспамятство, из которого так и не вышел. М-р Д. Л, утверждал, что Истинность вышеизложенного легко проверить, поскольку при этой сцене присутствовало несколько человек, в том числе и молодая женщина, впоследствии вышедшая замуж в Йоркшир. Эта дама, м-с М-н, после многолетнего отсутствия вернулась уже вдовой и сейчас служит в моем приходе. Она подтвердила рассказ м-ра Д. Л., ныне покойного, даже повторила некоторые слова умирающего. Я смею оглашать их в книге, дабы не вызвать ложные надежды или Алчность у непорядочных людей».

На этом история кончалась. Благочинный Томас перешел к рассуждениям, касающимся родника на Долгом Лугу, отметив, что название оного — Воды Несчастья — весьма символично, ибо существует поверье, будто его поток каким-то образом возвещает приближение Национального Бедствия. Как ни любопытен был этот сюжет, мисс Силвер не стала на нем останавливаться. Она встала и с книгой подошла туда, где с потолка свисала голая электрическая лампочка. И сразу стал виден слабый след от карандашного грифеля между первой буквой "М" и последней "н" в той фамилии, которую Благочинный Томас Дженкинсон не стал полностью называть, и это была фамилия дамы, вышедшей замуж в Йоркшир, а после смерти супруга вернувшейся к нему в приход. Когда она поднесла бумагу к свету, у нее не осталось сомнений. Там действительно было написано имя, но кто его написал? Если Дженкинсон, то приписка была сделана более ста лет назад, если мистер Грэхем — не более двадцати. Буквы были почти не видны. Они выцвели от времени и сырости. Но они давали глазу какую-то зацепку для образа.

Мисс Силвер несколько раз отводила глаза, потом снова всматривалась. Ее уверенность росла. Написанные карандашом буквы между "М" и "н" действительно обозначали фамилию, и очень знакомую — Мартин.

Глава 33

На следующее утро, оставив Алтею в обществе Николаса Карея, мисс Силвер отправилась в центр города. Пройдя половину Хай-стрит, она свернула к конторе «Мартин и Стедман, агенты по недвижимости». Спросив мистера Мартина, она была препровождена в уютную комнату в задней части дома. День был теплый, и стеклянная дверь в сад, пылавший яркими осенними цветами, была распахнута.

Если возглас восхищения мисс Силвер и был данью светской любезности, то данью искренней. Алтея ее предупредила, что комплименты в адрес сада — верный путь к сердцу мистера Мэртина, но ее восхищение было абсолютно искренним. Георгины, хризантемы, поздние сорта роз, гвоздики, астры — они были ослепительны. Сердечным голосом мисс Силвер сказала:

— Какой чудесный сад!

Мистер Мартин улыбнулся. Ему эти слова были привычными, но не менее желанными от частого повторения.

В ходе короткого обмена мнениями о прелестях садоводства мисс Силвер с сожалением призналась, что она в этой области совершеннейший дилетант, потому что живет в городской квартире.

— А здесь сады один другого краше! Наверное, благодатная почва. Я живу у мисс Алтеи в «Лодже» на Бельвью-роуд.

Лицо Мартина приняло скорбное выражение.

— В таком случае скажите, как она? Я был крайне подавлен, узнав об этой трагедии. Мы ходили в одну церковь, и по дороге на работу я всегда прохожу мимо их дома.

Мисс Грэхем я знаю с детства. Я рад, что вы сейчас у нее.

По-моему, у нее нет родственников.

— Мне тоже так кажется. Я с удовольствием с ней побуду. Меня зовут мисс Мод Силвер. Мисс Грэхем говорила, что вы всегда были очень добры к ней.

Он со смущенным видом передвинул бумаги на столе.

— Я как мог старался ей помочь. Наверное, она вам рассказывала, что у меня есть клиент, который жаждет купить ее дом. Пока, наверное, едва ли мисс Грэхем в состоянии принять какое-то решение, но по чисто практическим соображениям ей лучше не затягивать с этим. Последнее предложение мистера Блаунта было очень заманчивым, но я не уверен, что он не передумает. Знаете, трагедия всегда самым пагубным образом отражается на стоимости дома, тем более убийство. Мистер Блаунт потому готов так расщедриться, что его жена, миссис Блаунт, — у нее вроде совсем никудышное здоровье, — она буквально влюбилась в «Лодж»! Хотя этой леди трудно угодить. Он не хочет жить далеко от Лондона, они осмотрели уже сотню домов в разных пригородах, но миссис Блаунт все отвергла. Говорит, он не поверил собственным ушам, когда она стала нахваливать «Лодж». «Попомните мое слово, мистер Мартин, — так он сказал, — если мне удастся предоставить ей дом, который ей по вкусу, переменится вся наша жизнь. Что мне нужно, так это мир и покой, и за это я заплачу любую цену, в пределах разумного». В сущности, если вдуматься, что может быть важнее, чем покой в доме?

Мисс Силвер с ним согласилась и спросила, обращался ли к нему клиент после смерти миссис Грэхем.

Мартин взял карандаш, будто бы собираясь писать, но положил его на стол.

— Увы, нет. Нет, не обращался. И это меня беспокоит. Видите ли, по словам мистера Блаунта, его супруга — чрезвычайно нервная особа, и она могла передумать. Нервные дамы, к сожалению, таковы: сегодня скажут одно, завтра другое. Но полагаю, мисс Грэхем не захочет оставаться в этом доме, особенно если верны слухи, что она выходит замуж. Я могу сказать, что все, кто ее знает, очень будут за нее рады. Я хорошо помню мистера Карея. Мы занимались продажей дома его тетки мисс Лестер — Гроув-Хилл-хаус. Сделка была семейная, но все должно быть оформлено как полагается. Мистер Харрисон, нынешний владелец дома, приходится мисс Лестер кузеном, однако юридические тонкости всегда лучше предоставить специалистам. До отъезда мисс Лестер мистер Карей сюда часто наведывался на каникулы. Они всегда были большими друзьями с мисс Грэхем.

Мисс Силвер тихонько покашляла.

— Они и теперь в дружеских, очень дружеских отношениях, но, видимо, сейчас не тот момент, чтобы объявлять о помолвке.

— Разумеется, я это очень хорошо понимаю. Но в отношении дома, учитывая сложившуюся ситуацию, полагаю, нужно быть реалистами. Если мистер Блаунт повторит свое предложение или намекнет, что готов его повторить, нужно немедленно соглашаться. Он называл весьма солидную сумму! Мисс Грэхем вряд ли может ожидать более выгодное предложение от другого претендента Даже если теперь мистер Блаунт предложит меньше, я думаю, ей следует хорошенько все взвесить.

Тут мисс Силвер, по-птичьи склонив голову набок, вдруг сказала:

— Признайтесь, вы опасаетесь, что цена понизится не столько из-за трагической смерти миссис Грэхем, которая могла повлиять на решение мистера Блаунта, сколько потому, что мистер Уорпл вышел из игры.

— Мистер Уорпл? — переспросил Мартин.

Мисс Силвер кивнула.

— Да. Мне довелось с ним встретиться, когда он приходил справиться о мисс Грэхем.

Мартин нахмурился. Каждый раз, когда всплывало имя Фреда Уорпла, он ждет неприятностей. Где Фред раздобыл столько денег, чтобы покупать дом выше его рыночной стоимости? Повезло на скачках, удачно поставил на аутсайдера — таков был бы ответ Фреда. Зачем ему дом в Гроув-Хилле, он там наверняка не приживется? Он от души надеялся, что Фред отступится. Мартин подозревал, что он может пойти на любую подлость, чтобы помешать его клиенту, мистеру Блаунту. Чем больше он думал об этой истории, тем меньше она ему нравилось. И тут мисс Силвер снова изрядно его удивила.

— Мистер Уорпл — ваш родственник, не так ли?

По опыту мистер Мартин уже знал, что лучше держаться от Фреда Уорпла подальше. Поэтому он воспользовался давно заготовленным на подобные случаи ответом.

— Он сын моей мачехи от первого брака. У него своя жизнь, я практически ничего о нем не знаю.

— Понятно. Мисс Грэхем говорила, что ваша семья имеет давние корни в Гроув-Хилле.

Мартин впервые улыбнулся.

— Эта контора была создана моим дедом, но мы и раньше были — связаны с Гроув-Хиллом.

Мисс Силвер просияла.

— Видимо, вы хорошо знаете историю этих мест? Мне попалась интересная книга на эту тему в «Лодже» — история окрестностей, написанная Благочинным Томасом Дженкинсоном.

— О да. У моего отца она тоже была, но я не знаю, куда она подевалась. Вещи часто куда-то исчезают. Забавно, не правда ли? Мачеха могла выбросить. Меня бы это не удивило, ничуть. Забавно, что вы заговорили об этой книге, я не вспоминал о ней много лет. Мистер Дженкинсон пишет довольно нудно, но вот его описание бунта Гордона…

Знаете, отец считал, что этот кусок довольно убедителен, ему про мятежи рассказывала бабушка. Она была из этих мест и вернулась сюда после того, как овдовела. Она помнила, как Гроув-Хилл-хаус сожгли мятежники. Она там кем-то работала, не знаю кем, и рассказывала отцу, как толпа ворвалась, и вскоре мистер Уоррен лишился жизни.

Чудовищное изуверство, к тому же уничтожили много ценных вещей. Как хорошо, что теперь ничего такого не происходит!