Свесив ноги, Хонор положила руку на постель, на то место, где должен был спать Пол. Сейчас она уже могла сделать это, осмелилась встретить боль, хотя и не позволяла себе ощутить ее в полной мере. Странно, шевельнулась где-то в уголке ее сознания мысль, ей не раз доводилось слышать о том, будто любовь может спасти человека, но никто не говорил, что на это способна и ненависть.
      Встав с постели, она направилась к умывальнику, на ходу прокручивая в голове запись, оставленную ей Рамиресом. Хонор полагала, что полковник чуть подредактировал текст, однако в подлинности сведений нисколько не сомневалась. Конечно, такого рода запись не являлась юридическим доказательством, но ведь она и не собиралась подавать на своих врагов в суд. Насчет методов, какими ему удалось выудить у Саммерваля "добровольное" признание, Рамирес предпочитал не распространяться, однако срывающийся, дрожащий голос Саммерваля был выразительнее любых слов.
      Почистив зубы, Хонор взглянула в зеркало и увидела там собственное бледное, изнуренное, но все же узнаваемое - лицо. Глаза больше не были пустыми: их наполнили удивление и благодарность. Она и не думала, как много людей готовы идти ради нее на риск.
      Хонор прополоскала и убрала зубную щетку, не прекращая думать об этих людях, без колебания поставивших под угрозу свою карьеру. Ведь все тайное рано или поздно становится явным, что справедливо и в отношении проведенной ими операции. Правда, Саммерваль жаловаться не станет: огласка записи вне зависимости от методов ее получения будет иметь для него самые тяжкие последствия. Вполне возможно, что он умрет прежде, чем успеет рассказать о каком-нибудь другом "клиенте".
      Однако и его молчание вовсе не гарантирует от слухов: в историю оказалось замешано слишком много людей, и хоть кто-то из них хоть кому-то непременно проболтается за кружечкой пивка. Конечно, сомнительно, чтобы такого рода слухи обросли доказательствами: она знала Алистера и Томаса слишком хорошо, чтобы представить, будто они не позаботились о прикрытии, однако командование могло и поверить слухам.
      Друзья понимали все это ничуть не хуже ее самой, но все равно сделали то, что считали нужным. Сделали ради нее, а стало быть, из состояния зомби ее вывела не одна только ненависть. Их готовность пойти на риск сыграла здесь не меньшую роль, а ими двигала любовь.
      Губы ее задрожали. Она закрыла глаза, и из-под опущенных век покатились тихие, на удивление мягкие слезы. Быть может, им было не под силу растопить ледяную броню, которую Хонор все еще удерживала вокруг сердца, однако они омыли и очистили ее неким волшебным образом, позволившим ей остаться броней, но перестать быть льдом. Нимиц вспрыгнул на туалетный столик, ухватился передними лапами за ее запястье и ткнулся мордочкой ей в плечо. Его тихое, приветствующее ее слезы пение отдалось эхом, заполняя душу.
      Хонор не знала, долго ли она плакала, прижимая к себе кота, да это и не имело значения. То, что произошло, не могло быть измерено в часах, не могло быть разбито на минуты или секунды. Наконец, уже вытерев глаза полотенцем, Хонор увидела себя... другой. Она знала, что Мика опасается за ее душевное здоровье, но только сейчас осознала, насколько справедливы были опасения подруги. Теперь угроза безумия миновала. Ее целью по-прежнему оставалось убийство, но стремление к нему сделалось столь же здравым, сколь и холодным, столь же расчетливым, сколь и неизбывным.
      Высморкавшись, Хонор принялась одеваться. МакГиннеса она вызывать не стала: где он хранит мундир, ей было известно, а преданный стюард заслужил право поспать подольше. Одному Богу ведомо, сколько времени провел он в неустанных хлопотах, получая взамен лишь холодные, безучастные взгляды.
      Поправив мундир и собрав волосы в простую, не слишком длинную косичку, она вплела в нее траурную ленту из черного шелка и включила терминал.
      Сообщений с выражениями сочувствия оказалось даже больше, чем она опасалась: если бы не услышанные ранее признания Саммерваля, она бы не выдержала. Первыми Хонор услышала полные неподдельной боли голоса родителей, но было и множество других посланий с выражением соболезнования. Королева Елизавета обратилась к ней лично. Герцог Кромарти говорил суховато, официально, но сочувствие в его голосе было искренним. Еще адмирал Капарелли, от имени лордов Адмиралтейства, леди Морнкрик, сослуживцы и сокурсники Пола... Пришли послания даже от дамы Эстель Мацуко и контр-адмирала Мишеля Рено, начальника службы Астроконтроля на станции "Василиск".
      Все эти сообщения причиняли ей боль. Каждое слово ранило ее, ибо служило напоминанием о невосполнимой утрате, однако теперь Хонор могла совладать с этим страданием. Не раз и не два ей приходилось прерывать просмотр, чтобы утереть слезы. Просмотрев две трети накопившихся сообщений, она опустила глаза и обнаружила у локтя дымящуюся чашечку какао.
      - Мак! - с печальной улыбкой окликнула она стюарда, уже возвращавшегося в буфетную.
      Он замер, и сердце ее сжалось от жалости. Впервые в жизни Мак предстал перед ней не в безупречном мундире, а в какой-то нелепой, накинутой поверх пижамы робе - но хуже всего было то, что он выглядел постаревшим, осунувшимся, изможденным... и уязвимым. Уязвимым как человек, потерявший надежду.
      Хонор протянула ему руку, и он крепко сжал ее пальцы.
      - Спасибо, Мак. Большое спасибо за все.
      Слова прозвучали так тихо, что стюард едва их расслышал, но он расслышал главное - то снова был ее голос, и благодарила она его не только за чашку какао. В его покрасневших глазах блеснула подозрительная влага, и он, отняв руку, торопливо наклонил голову.
      - Не за что, мэм, - хрипловато пробормотал МакГиннес, но тут же встряхнулся, прокашлялся и покачал пальцем. - И не вздумайте убегать оставайтесь на месте, а я распоряжусь о завтраке. Вы не ели толком уже бог весть сколько времени!
      - Слушаюсь, сэр, - ответила Хонор. Мак попытался улыбнуться: у него не слишком-то получилось, но эта попытка согрела ей душу.
      Управившись с весьма плотным завтраком, Хонор вытерла рот салфеткой. Странно, но ей действительно не удавалось вспомнить ни об одном завтраке, обеде или ужине, съеденном после получения страшного известия и до сегодняшнего утра. Что-то она, надо полагать, ела, но никаких воспоминаний на сей счет не сохранилось. Как, наверно, намучился с ней бедняга МакГиннес !
      Сидевший за столом напротив нее Нимиц тихо мурлыкнул, и она слабо улыбнулась.
      - Спасибо, Мак. Все было очень вкусно.
      - Рад, что вам понравилось, мэм. Я...
      Он осекся: терминал издал сигнал вызова.
      - Каюта капитана. Говорит главный стюард МакГиннес.
      - Мак, у меня запрос на связь с капитаном от адмирала Белой Гавани, послышался голос Жоржа Моне.
      - Соедините, Жорж, - сказала Хонор офицеру связи. Тот выждал момент, когда она оказалась перед камерой, и, увидев ее лицо, выдохнул с явным облегчением:
      - Слушаюсь, мэм.
      Александер любезно кивнул ей с экрана. Лицо его было спокойным, хотя в глубине голубых глаз угадывалась настороженность.
      - Доброе утро, дама Хонор. Прошу прощения, что побеспокоил вас так рано, да еще и в первое же утро по возвращении.
      - Не за что, сэр. Чем могу служить?
      - Я просил соединить меня с вами по двум причинам. Во-первых, мне хотелось лично выразить мои соболезнования: капитан Тэнкерсли был прекрасным офицером и прекрасным человеком, смерть которого - огромная потеря как для Короны, так и для всех, кто его знал.
      - Спасибо, сэр, - отозвалась Хонор чуть хрипловатым сопрано и тут же прокашлялась.
      Адмирал сделал вид, будто ничего не заметил.
      - Во-вторых, я должен сообщить вам, что за время вашего отсутствия парламент проголосовал за объявление войны, в связи с чем мы возобновили активные действия против Народной Республики. В прошлую среду. Хонор кивнула, и он продолжил:
      - Поскольку наше соединение приписано к Флоту Метрополии, наше непосредственное участие в боевых операциях, во всяком случае в ближайшее время, не планируется, однако обстановка может измениться в любой момент и, таким образом, скорейшее завершение ремонтных работ на вашем корабле становится делом особой важности.
      - Да, сэр, - отозвалась Хонор, чувствуя, что ее бросает в жар. Боюсь, сэр, что я действительно не в курсе последних событий. Однако, как только...
      - Пожалуйста, без спешки, - мягко прервал ее Белая Гавань. - Коммандер Чандлер неплохо поработала в ваше отсутствие, и я никоим образом не намерен вас подгонять. Мои слова вовсе не означают, что от вас требуются какие-то особо активные действия. Тем более что, - он позволил себе улыбнуться, результат все равно зависит не от вас и не от меня, а от работников ремонтной верфи.
      Хонор была готова сгореть от стыда, хотя адмирал вовсе не собирался укорять ее тем, что она явно не следила за текущими событиями.
      - Ремонт идет нормально, - благодушно сказал он, - и я уверен, служба не пострадает, если вы уделите денек-другой самой себе. Я знаю, что вам не довелось побывать на похоронах капитана Тэнкерсли, да и других дел у вас, надо думать, накопилось немало.
      - Так точно, сэр, - ответила Хонор более холодно, чем хотела.
      Лицо адмирала на миг застыло. Причиной тому было не удивление, а подтверждение собственной догадки и, может быть, толика страха. Саммерваль был опытным дуэлянтом, неоднократно убивавшим людей в "поединках чести". Граф Белой Гавани вообще не одобрял смертельные дуэли, законны они или нет, а неотступное видение Хонор Харрингтон, лежащей мертвой на траве, леденило его сердце.
      Он открыл рот, видимо, собираясь высказать свое мнение, но отказался от этого намерения. Никакие доводы все равно не были бы приняты ею во внимание, да и права отговаривать ее у него не было.
      - Ну что ж, капитан, я отдам приказ о предоставлении вам официального трехдневного отпуска. Если потребуется больше, это можно будет устроить.
      - Спасибо, сэр, - снова сказала Хонор, на сей раз не столь холодно.
      Порыв адмирала не остался незамеченным ею, и она была благодарна ему за то, что он удержался от попытки навязать ей свою точку зрения.
      - Всего доброго, дама Хонор, - спокойно пожелал граф и отключил связь.
      Глава 24
      Физиономии выскочивших из бокового коридора людей сразу выдавали в них журналистов, а предводитель этой троицы успел включить голографическую камеру прежде, чем Хонор его заметила.
      - Леди Харрингтон, нашим зрителям хотелось бы знать, что вы скажете по поводу..
      Репортер осекся, когда между ним и Хонор неожиданно появился майор Эндрю Лафолле. По меркам Мантикоры майор был отнюдь не великаном, однако имел перед журналистом явное преимущество - примерно тридцать фунтов железных мышц. И что, пожалуй, еще важнее, в нем за версту можно было узнать иностранца, которому наверняка плевать на традиционное для Мантикоры уважение к средствам массовой информации и их сотрудникам.
      Майор воззрился на газетчика с холодным бесстрастием. Он не вымолвил ни слова, не сделал ни одного жеста, который можно было бы истолковать как угрожающий, однако репортер, медленно и осторожно, действуя только одной рукой, выключил камеру Лафолле улыбнулся, и группа журналистов расступилась, освобождая путь.
      Кивнув, словно ничего не произошло, Хонор в сопровождении капрала Маттингли прошла мимо. Лафолле выждал несколько мгновений и последовал за ней.
      Когда он, догнав свою подопечную, пристроился справа от нее, Хонор повернулась к нему и сказала:
      - В Звездном Королевстве поступают не совсем так. Эндрю хмыкнул и покачал головой.
      - Наслышан, миледи. Я потратил некоторое время на чтение всей этой бредятины... То есть, прошу прощения, миледи, я хотел сказать, что ознакомился с тем, как в мантикорской прессе освещался процесс Павла Юнга.
      По тону офицера было нетрудно догадаться о том, что он думает и об освещении процесса, и о процессе как таковом. Хонор поджала губы.
      - Я вовсе не хотела сказать, что не ценю ваши услуги, майор. Однако едва ли вы сможете постоянно отпугивать от меня репортеров.
      - Отпугивать? - переспросил Лафолле с невинным удивлением. - Да я в жизни своей никого не напугал!
      Хонор хотела было возразить, но передумала, потому что успела убедиться в том, что спорить с майором - дело заведомо бесперспективное. Он никогда не возражал и выслушивал ее с бесконечным почтением, однако имел твердые, незыблемые представления о своем долге, а упрямством ничуть не уступал ей самой. Разумеется, прикажи она, он пропустил бы к ней журналиста, но ей пришлось бы отдать прямой, недвусмысленный приказ.
      Мысленно Хонор вздохнула: эта странная ситуация казалась нелепой, но порой ей приходило в голову, что лучше не вникать и оставить все, как есть. До сегодняшнего утра она просто не замечала, что за ней постоянно таскаются вооруженные гвардейцы. Наверное, ее недавнее душевное состояние вполне оправдывало наличие сопровождения, но сейчас охрана начинала досаждать. Возможно, будь она с самого начала в курсе происходящего, ей удалось бы отделаться от эскорта, но теперь было слишком поздно. Хонор подозревала, что ей будет не просто привыкнуть к постоянному присутствию грейсонской охраны, но выбора у нее, похоже, не было. Лафолле прошел превосходный инструктаж и при малейшей попытке спорить с ним начинал не только ссылаться на бесчисленные статьи и пункты законов Грейсона, но и самым бесстыдным образом взывал к ее чувству долга. Хонор заподозрила, что к ней этого рьяного служаку сосватал не кто иной, как Говард Клинкскейлс, - а узнав, что ранее майор состоял в Гвардии Протектора, весьма в этом подозрении укрепилась.
      Все ее доводы против постоянного присутствия телохранителей Эндрю или игнорировал как не заслуживающие возражения, или опровергал, находя веские контраргументы. Она не могла даже сослаться на законы Мантикоры: с утренней почтой ей доставили особое уведомление Королевского суда, в котором сообщалось, что по запросу Министерства иностранных дел землевладелице Харрингтон (как оказалось, случайно делящей одну телесную оболочку с капитаном Харрингтон) предоставляется ни больше ни меньше чем право на постоянный вооруженный эскорт с дипломатическим иммунитетом.
      И вдобавок ко всему этому Лафолле явно спелся с Томасом Рамиресом и заручился молчаливой поддержкой МакГиннеса. Да и Нимиц косвенно выступил на его стороне: настоял на том, чтобы транслировать ей эмоции майора. Честность и преданность которого и без того не вызывали сомнений.
      Каких бы то ни было внешних проявлений удовлетворения майор, разумеется, себе не позволил, однако сознание его оставалось открытым, и она смогла оценить это чувство. Кроме того, ей удалось ощутить в нем нечто на удивление знакомое: по всему выходило, что она заполучила второго МакГиннеса, только с пушкой. Из чего следовало, что ее жизнь уже никогда не будет прежней.
      В сопровождении телохранителей Хонор вступила в одну из предназначавшихся для персонала транспортных кабин "Гефеста", и размышления о гвардейцах были отброшены, сменившись более насущными. Судя по показаниям индикатора перемещения, кабина быстро приближалась к бару Демпси.
      Ко времени ланча посетителей прибавилось, а стройный, светловолосый мужчина уже успел угоститься кренделем и наполовину опустошить пивную кружку. Он сидел спиной к входу, вроде бы не обращая внимания на суету в зале, однако в действительности внимательно следил за происходящим с помощью зеркальной стены за стойкой бара.
      Его глаза и выражение лица не выдавали никаких чувств, но на самом деле Денвер Саммерваль был человеком страстным. Правда, страсти свои он умел держать в узде, скрывая их за фасадом ледяного спокойствия, причем делал это настолько хорошо, что порой и сам о них забывал. Он прекрасно понимал, как опасны личные чувства, например гнев или обида, для человека его профессии, однако на сей раз остро сознавал, что привычная ледяная броня дала трещину. Поручение уже не являлось для него обычным заказом: он не мог допустить, чтобы кто-то безнаказанно поднял на него руку.
      Уже очень давно никто не осмеливался сделать этого - благодаря репутации, создававшей вокруг него ауру страха. Внушать трепет было приятно, однако по-настоящему Денвер осознавал, насколько это для него важно, лишь в тех случаях, когда его враги не поддавались ужасу.
      Сейчас он сидел за кружкой с ничего не выражающим лицом, а его сознание омывала жаркая волна ненависти. Хонор Харрингтон не знала этого, но их пути пересекались и раньше. Из-за нее он потерял источник немалого, хотя и незаконного, дохода, но тогда воспринял это лишь как неблагоприятный поворот фортуны и мстить не стал. Нынче все обстояло по-другому. Столь страстной ненависти ему не доводилось испытывать с тех пор, как герцог Кромарти и пальцем не пошевелил, чтобы помешать Королевской морской пехоте вышвырнуть со службы своего хоть и дальнего, но все же родственника.
      Вспомнив о том, что сделали с ним друзья и приспешники Харрингтон, Денвер стиснул зубы. Тэнкерсли ударил его публично: это было унизительно, но терпимо, поскольку, во-первых, помогло ему выполнить заказ, а во-вторых, придало выполнению этого заказа особый шарм. И хотя проклятый капитан ухитрился ранить его, - а окажись выстрел чуть более верным, рана была бы серьезной, - это тоже было приемлемо. Подобно мести, риск был частью его работы, придававшей ей особый, связанный с выбросом адреналина, чувственный вкус.
      Но на Грифоне произошло нечто иное. Никакого адреналина, никакого напора, никакой власти, позволяющей ощутить себя ангелом смерти. Только мучительная боль, страх, по мере нарастания этой боли превращавшийся в панический ужас, и в итоге - стыд, который оказался хуже боли.
      Томас Рамирес мог считать себя покойником. За смерть этого человека никому платить не придется: расправа над ним станет для Денвера чуть ли не любовным актом. Конечно, он должен выждать время, чтобы никто, прежде всего никто из предыдущих заказчиков, не догадался о подлинных причинах данного убийства, но оно и к лучшему. Ожидание сделает месть слаще, тем более что он покончит с Рамиресом не сразу, сначала он причинит ему боль.
      Безразличие на лице Саммерваля сменилось злобным подобием улыбки. Заметив ее в зеркале, он тут же вернул прежнюю маску невозмутимости, однако в душе возликовал. Он знал, как наказать Рамиреса. Безмозглый мерзавец сам подсказал ему верный способ... причем - надо же, как удачно все сложилось за эту работу уже заплачено.
      Сверив по дисплею время, он устроился поудобнее на высоком табурете бара. С момента прибытия Харрингтон Денвер следил за репортажами, ибо не только интервью с ней, но даже сама манера общения с журналистами позволила бы ему лучше понять ее душевный настрой. Однако, хотя все знали, что она вернулась, ей удавалось с поразительным успехом уклоняться от общения с прессой.
      Это вызывало некоторое разочарование. Правда, всеми по-настоящему необходимыми сведениями Денвер, тщательнейшим образом изучивший ее послужной список, безусловно, располагал. Из имевшихся сведений со всей непреложностью вытекало, что она станет разыскивать его, горя жаждой мести. А когда разыщет, он ее убьет.
      Денвер снова улыбнулся, на сей раз почти мечтательно. Хонор была флотским офицером, хорошим офицером, с каким ему вовсе не хотелось бы встретиться в космическом бою. Он допускал, что у нее достаточно мужества, и знал, что в отличие от большинства флотских, привыкших к космическим расстояниям и битвам с противниками, обозначенными точками на дисплеях, ей случалось встречаться с врагами лицом к лицу и убивать их лично. Однако на дуэли она не дралась никогда, а гибель Тэнкерсли подтолкнет ее к собственной гибели. В данный момент во всей бескрайней Вселенной для нее не существует ничего важнее пролития его крови, и это ему на руку. Денвер уже потерял счет мужчинам и женщинам, выходившим против него к барьеру, пылая праведным гневом, однако он сидит здесь и пьет пиво... в отличие от них. Их ярость была его союзником, ибо подталкивала противника к необдуманным действиям, а находящемуся во власти эмоций дилетанту нечего и надеяться устоять против профессионала. Ему нужно только одно - ждать. Мысленно Денвер уже слышал ее яростный вызов и свой ответ: если вызовут его, то и условия поединка определит он.
      Отпив еще глоток пива, Саммерваль мысленно усмехнулся. Некоторые депутаты парламента десятилетиями пытались лишить законной силы Протокол Эллингтона. Когда еще их потуги увенчаются успехом?.. Многие осуждали этот свод правил, находя альтернативный ему Протокол Дрейфуса более приемлемым. Денверу, как правило, удавалось столь успешно вывести жертву из себя, что тяжесть нанесенных ему словесных оскорблений (а то и оскорблений действием, как в недавнем случае с Тэнкерсли) служила достаточным объяснением, почему он настаивал на более жестких правилах.
      Протокол Дрейфуса позволял каждому из участников сделать лишь по пять одиночных выстрелов и предоставлял Распорядителю Поля право после каждого обмена выстрелами обращаться к дуэлянтам с предложением о почетном примирении. Дуэли, проводившиеся по этим правилам, в большинстве своем заканчивались первой кровью. В таких условиях Саммервалю приходилось заботиться о том, чтобы первый же его выстрел оказался смертельным, что, конечно же, существенно осложняло жизнь.
      По Протоколу Эллингтона поединки проходили совсем иначе: каждый получал полный десятизарядный магазин и волен был стрелять без перерыва, пока его противник не упадет на землю, не выронит оружия или не запросит пощады. Денвер прекрасно владел использовавшимся на Поле Чести архаичным огнестрельным оружием. Старинные пистолеты действовали совсем не так, как привычные для офицеров флота пульсеры, и он ничуть не сомневался, что сумеет всадить в нее самое меньшее три пули, прежде чем она рухнет на землю.
      Денвер мысленно увидел на ее лице боль и потрясение, вызванные его первым попаданием. Рана будет болезненной, но не смертельной, и упрямая ненависть заставит ее бороться с болью. Она устоит, но тут ее настигнет вторая пуля. А затем и третья. Фокус заключался в том, чтобы она успела помучиться перед последним, роковым выстрелом. После которого ей уже не понадобится медицинская помощь.
      Снова улыбнувшись, он поднял пивную кружку и кивнул своему отражению в зеркале. Ему предстояла славная забава.
      * * *
      Остановившись в двух метрах от вращающихся дверей, наличие которых на борту космической станции не имело никакого смысла, Хонор глубоко вздохнула. Легкое покалывание пробежало по ее нервам, однако броня самоконтроля осталась незыблемой. Взглянув на своих телохранителей и мысленно порадовавшись тому, что оставила Нимица на "Нике", она сказала:
      - Эндрю, Саймон. Надеюсь, вы мне не помешаете?
      - Вы наш землевладелец, миледи. Ваши приказы имеют для нас силу закона, - ответил Лафолле.
      Хонор вдруг почувствовала, что его рассудительный тон пробуждает в ней совершенно неуместное веселье. Он говорил со всей серьезностью, словно сам верил сказанному, но следующие слова выдали его с головой:
      - То, что вы будете рисковать собой, нам не по душе, однако мы не станем вмешиваться, пока Саммерваль не попробует применить по отношению к вам насилие.
      - А мне не по душе, когда подчиненные пытаются самостоятельно определять пределы моей компетентности, - тут же отреагировала она.
      Желание рассмеяться исчезло, и голос ее звучал хоть и спокойно, но с той холодной властностью, с какой майор при общении с нею еще не сталкивался. Он моргнул - почти моргнул, - и она нахмурилась.
      - Не стану растолковывать вам, в чем заключаются ваши обязанности при обычных обстоятельствах, но когда я говорю вам, что вы не станете вмешиваться вне зависимости от того, как будет проходить моя встреча с Саммервалем, я рассчитываю на точное понимание и выполнение моих указаний. Ясно?
      Лафолле непроизвольно вытянулся, и с его лица стерлось всякое выражение. До сих пор Хонор не говорила с ним повелительным тоном, но будучи военным до мозга костей, он сразу признал в ней настоящего командира.
      - Так точно, миледи, - отчеканил офицер.
      Хонор удовлетворилась этим. Разумеется, она понимала, что Лафолле, так или иначе, будет руководствоваться своим чувством долга, который в первую очередь заключался в предотвращении ее гибели. Непривычная к такой опеке, Хонор подозревала, что на этой почве между ними будут возникать трения, - и уважала его готовность отстаивать свою точку зрения. Однако сейчас важно было дать ему понять, что существует черта, преступать которую нельзя. И указать, где эта черта проходит.
      - Хорошо, - подвела черту Хонор и, снова вздохнув, выпрямилась. - В таком случае, джентльмены, вперед.
      * * *
      Дверь позади него отворилась, и Саммерваль увидел в зеркале черный с золотом мундир. Он даже не вздрогнул, хотя вошедшую узнал мгновенно. Она оказалась бледнее, чем на голограммах, которые вдобавок не передавали в должной мере ее красоту, но ошибиться было нельзя. Она принялась шарить взглядом по залу, и в нем уже всколыхнулось предчувствие, однако тут его внимание привлекли неожиданные обстоятельства.
      Рядом с Харрингтон, по обе стороны от нее, появились двое мужчин в незнакомой Денверу военной форме. Их манера держаться не оставляла сомнений в том, что это телохранители, и телохранители хорошие. Они не переглядывались, а внимательно смотрели каждый в свою сторону, с порога поделив ресторан на сектора ответственности. Импульсные пистолеты на ремнях этих типов выглядели так естественно, словно они родились с оружием. Саммерваль понятия не имел, откуда они взялись, но сразу понял, что это не просто наемные охранники. Такой поворот событий внушал беспокойство: заказчик ни о чем подобном его не предупреждал.
      Неожиданное появление охранников отвлекло его, и пока он пытался определить их место в этом уравнении, Харрингтон уже наполовину пересекла зал, направляясь к нему.
      Денвер внутренне собрался. Кем бы ни были эти люди, они являлись второстепенными персонажами, и он сосредоточился на своей добыче. Губы его тронула едва заметная хищная улыбка, но стоило ему присмотреться по-настоящему, улыбка исчезла.
      На лице Хонор не было ожидаемой ярости: на нем вообще отсутствовало какое-либо выражение. В душе Саммерваля зазвучал сигнал тревоги, сделавшийся еще громче, когда он заметил, как расступаются перед ней люди. Расступаются непроизвольно, словно угадывая в ней нечто такое, что он привык видеть только в себе. Неожиданно ему захотелось сглотнуть.
      Она подошла прямо к нему: единственным признаком, выдававшим какие-либо эмоции, было легкое подергивание правого уголка рта, и Саммервалю вдруг стало трудно сидеть к ней спиной. По хребту пробежали мурашки, словно он оказался взятым на прицел, и Денвер вынужден был напомнить себе, что именно этого он и добивался. Что она ведет себя так, как и планировалось.
      - Денвер Саммерваль? - прозвучало ледяное, напрочь лишенное ожидавшейся ярости сопрано, и ему потребовалось усилие, чтобы, перед тем как обернуться, иронически скривить губы.
      - Да?
      Многолетний опыт отточил его тон, позволив вложить бездну оскорбительного презрения в единственное слово, однако ее глаза даже не блеснули.
      - Я - Хонор Харрингтон. - произнесла она.
      - Это должно что-то для меня значить? - издевательски осведомился он.
      Она улыбнулась. Улыбнулась так, что у Саммерваля неожиданно вспотели ладони: он начал понимать, насколько недооценил эту женщину. Ее глаза, в которых не было и следа человеческих чувств, производили впечатление наведенных на цель ракетных установок. Он ощущал ненависть, однако эта ненависть находилась под полным контролем: не чувство повелевало ею, а она чувством. Инстинкт подсказал Денверу, что ему повстречался хищник, не менее опасный, чем он сам.
      - Должно, - спокойно ответила Хонор. - В конце концов, мистер Саммерваль, я та самая женщина, за убийство которой вам заплатил граф Северной Пещеры. Точно так же, как за убийство Пола Тэнкерсли.
      Говорила она громко и отчетливо, и после ее слов в ресторане воцарилась мертвая тишина.
      Саммерваль опешил. В пределах слышимости находилось никак не менее полусотни людей, а эта сумасшедшая обвинила пэра Королевства в том, что он заказал убийство. В первое мгновение Денвер просто не поверил, что это действительно случилось. Никто - никто! - никогда не обвинял его в платных убийствах, ибо все понимали, чем это чревато. У него просто не могло быть иного выхода, кроме как вызвать на поединок и убить любого посмевшего даже заикнуться об этом. И не только для того, чтобы заткнуть ему рот. Оставив подобное оскорбление не отомщенным, он стал бы объектом всеобщего презрения, и ни один человек чести, ни мужчина, ни женщина, не принял бы впредь его вызов.
      Однако ее это не остановило. Она не только обвинила его, но и осмелилась назвать вслух имя заказчика! Денвер не рассчитывал на такой поворот, и сейчас, даже пребывая в растерянности, выругал себя за недальновидность. Никогда прежде никому не удавалось узнать, кто его нанял. Анонимность нанимателей являлась важнейшей предосторожностью, защищавшей обоих, как заказчика, так и исполнителя. Однако Харрингтон знала, кому нужна была ее смерть. Хуже того, она имела в своем распоряжении запись, на которой он, Саммерваль, назвал имя Павла Юнга. Мысли его забегали, соображая, чем это чревато.
      Разумеется, учитывая обстоятельства получения записи, она не может служить юридическим доказательством, но частные лица - не судебные инстанции и подобными ограничениями не связаны. Вздумай он сам или Северная Пещера выдвинуть обвинение в клевете, им придется самим опровергать ее слова. И в этом контексте будет не так уж важно, откуда взялась запись и какими средствами добыта. Значение имел лишь сам факт ее существования. Но самое худшее заключалось не в юридических последствиях: если его наниматели узнают, что он, пусть единожды, но проболтался, они...
      - Мы ждем, мистер Саммерваль. Ледяное сопрано ворвалось в водоворот его мыслей, и он понял, что уставился на нее, как кролик.