Лос-Анджелес — Звездный городок

Тори вернулась в Лос-Анджелес в самый разгар послеполуденной жары; душный, желтоватый смог уже неделю висел над городом, и детям и пожилым людям старше шестидесяти лет врачи советовали оставаться дома во избежание несчастных случаев. В это время года Лос-Анджелес мало чем отличался от Токио. Рассел остался в аэропорту дожидаться прилета Бернарда с восточного побережья. Тори не имела ни малейшего желания видеться с Бернардом и заявила об этом Расселу еще в самолете. Полет прошел относительно спокойно; оба — и Тори, и Рассел — были эмоционально и физически вымотаны и проспали практически всю дорогу. Незадолго до посадки между ними произошла небольшая стычка из-за Бернарда.

— Знаешь, Тори, — сказал Рассел, — только что пришел факс. Бернард шлет нам свои наилучшие пожелания.

— Вот это новость! Ума не приложу, что же мне теперь делать: радоваться или плакать.

— И я тоже.

— Ты меня не понял, — Тори посмотрела на Рассела. — Я не собираюсь бежать к Бернарду с распростертыми объятиями. И вообще, после всего, что случилось, как ты можешь общаться с ним?

— Во-первых, это моя обязанность. — Рассел наклонился, налил себе кофе в чашку, положил сахар, — Во-вторых, события в Москве показали, что не все так просто, как нам казалось сначала. Разве Бернард виноват? В чем, скажи на милость? А мы сами? Мы всегда поступали правильно? Я судить не берусь и тебе не советую. Кто мы такие, чтобы осуждать его? Ты, по-моему, слишком строга, Тори. Все так запутанно, так сложно! А в-третьих, мне необходимо кое-что обсудить с Бернардом, поставить точки над i, и если мы не придем к определенному соглашению по некоторым вопросам, я вынужден буду оставить свой пост. И уволюсь из Центра.

— По крайней мере, — съязвила Тори, — ты хоть немного изменился. Перестал быть противным твердолобым карьеристом.

— О, того Рассела Слейда больше нет. — Рассел нахмурился. — И все-таки, Тори, лучше дождись Бернарда.

— Бернард подождет, — ответила Тори. Мои родители для меня важнее. Кроме того, признаюсь, я сейчас не готова к встрече с ним. Мне надо какое-то время, чтобы прийти в себя, чтобы я смогла посмотреть на ситуацию со стороны, как посторонний человек. Я до сих пор не разобралась в своих чувствах к Бернарду и поэтому, боюсь, в беседе с ним наговорю много лишнего.

— Не сомневаюсь, — ответил Рассел, и что-то в тоне его голоса насторожило Тори.

— Ты что, Расс? — спросила она.

— Послушай, — он притянул ее к себе, — ты не исчезнешь неожиданно, как раньше делала? Тебя ведь и днем с огнем не отыщешь.

— Нет, — серьезно сказала Тори, — у меня нет причин для того, чтобы неожиданно исчезать.

Рассел не отпускал ее.

— Нам нужно многое сказать друг другу.

Тори ласково дотронулась до его щеки:

— Ты боишься, что у нас не будет на это времени?

— Я задержу тебя еще ненадолго, ладно? Когда я учился в колледже, мне постоянно снился один и тот же кошмарный сон. Будто я долго-долго иду по бескрайней, пустынной равнине. Иду месяцы, годы. И вдруг равнина кончается и передо мной, совсем рядом, открывается бездонная, черная пропасть. Я просыпался в холодном поту от страха, что упаду в эту жуткую дыру, просыпался как раз перед тем, как сделать следующий шаг — в пропасть. А теперь у меня появилось другое желание: я не хочу больше оставаться на бескрайней безликой равнине и готов сделать шаг вперед. С риском для жизни.

— Значит, сделаем этот шаг вместе, — заявила Тори и, обняв Рассела, крепко его поцеловала. — Мы будем вместе столько времени, сколько ты захочешь, сколько мы захотим, обещаю тебе.

Самолет приземлился, и Тори пошла к выходу. В аэропорту было душно, пахло чем-то горелым, словно в Лос-Анджелесе был пожар. Поскольку у нее был статус дипломата, она быстро прошла таможню и иммиграционную службу. В аэропорту Лос-Анджелеса, а также в аэропортах Вашингтона, Сан-Франциско и Нью-Йорка, работали специальные отделы Центра, — об этом в свое время предусмотрительно позаботился Рассел, — и Тори зашла туда, чтобы оформить кое-какие бумаги. И встретила там Бернарда Годвина.

— Здравствуй, Тори, — поздоровался Бернард.

— Здравствуйте.

Они помолчали, испытующе глядя друг на друга, потом Бернард сказал:

— Великая кудесница вернулась. С приездом. Почему-то Бернард показался Тори ниже, мельче, она помнила его более крупным, хотя своего представительского вида Бернард не утратил.

— Хочешь кофе? — предложил Бернард.

— Нет.

— Но мне нужно поговорить с тобой.

— Вас ждет Рассел. — Тори повернулась к Бернарду спиной, подписала счет, который ей дал служащий Центра.

— Тори, вы с Расселом провернули огромную работу, — снова начал Бернард, — сотворили настоящее чудо.

— Мы старались для вас, — ответила Тори, — исключительно для вас.

— Зачем городить всю эту ерунду, Тори? Это не так, и ты об этом прекрасно знаешь. Тори молчала.

— В чем дело? — спросил Бернард, — Ты недовольна? Я же дал тебе все, о чем ты просила: работу, особые полномочия, Рассела, в конце концов. Я даже вернул тебе твоего брата.

«Вот скотина, — подумала Тори. — Язык бы ему отрезать или врезать по шее». И тут она выложила Бернарду последние новости: оставленную про запас информацию о том, как Хитазура преспокойно занимался производством суперкокаина буквально у него под носом. Услышав это, Бернард побледнел, лицо его вытянулось, он схватился рукой за сердце, покачнулся, но Тори и пальцем не шевельнула, чтобы помочь ему, и продолжала говорить, пока не рассказала все.

— К сожалению, Бернард, — едко заметила она напоследок, — платить приходится каждому, и вам в том числе. Свобода не дается даром.

И ушла, оставив ошеломленного и расстроенного Бернарда переваривать полученные новости. Тори думала, что ей будет приятно видеть его страдания, но она ошиблась. Сознание своей победы над Бернардом и превосходства над ним не принесло ни облегчения, ни радости.

Лоры Нан дома не оказалось, — она уехала на киностудию на съемки какого-то детектива под названием «Дело Черной Лисицы». В картине Лора исполняла роль матери главного героя.

А вот отец, к большому удивлению Тори, взял в этот день выходной. Тори приехала после пяти утра, уже не застав мать, и тихо прошла в дом, никого не потревожив. Оставив багаж в холле на первом этаже, она поднялась к себе в спальню и с наслаждением плюхнулась на свежезастеленную кровать, — несмотря на то что Тори никогда не предупреждала родителей о своем приезде, в спальне было убрано, все сияло чистотой.

Несколько часов Тори проспала как убитая, а проснувшись, встала, подошла к окну и посмотрела вниз, на раскинувшийся у дома Сад Дианы. У бассейна прогуливался отец; на миг солнце осветило его с головы до ног, он остановился, повернулся к окну спальни дочери, и Тори ясно увидела отца, удивилась тому, какое все-таки русское у него лицо. Все старания Эллиса Нана ничем не отличаться от американцев были потрачены впустую, — внешность есть внешность, и изменить ее было невозможно. Жесткое выражение лица несколько смягчали большие сине-зеленые глаза, такие же, как у Тори и Грега.

Через полчаса Тори спустилась в столовую завтракать. Отец сидел за столом, заставленным едой, и, увидев Тори, поднялся, радостно обнял дочь, расцеловал в обе щеки.

— Добро пожаловать, — сказал он по-русски, потом перешел на английский. — Ужасно рад видеть тебя целой и невредимой. Но давай оставим разговоры на потом, ты, наверное, умираешь от голода, — он показал на обильный завтрак, — во всяком случае, твоя мама думала именно так и поэтому подняла с постели Марию и нагрузила работой с утра пораньше.

— Но мама уехала на съемки, и я ее не застала. Мария только что выложила мне все домашние новости.

— Н-да. — Эллис помолчал. — Тогда, значит, Мария увидела твои сумки и сообразила сама, что нужно делать. У нее всегда была к тебе слабость.

Тори достала из кармана фотографию, на которой был снят Ариель. Показала отцу. Эллис взял снимок и долго разглядывал его.

— Подумать только! — в голосе отца слышалось восхищение, — Бернарда и меня застали на месте преступления! Застукали, что называется с поличным. Да, на этом снимке мы с мамой, спешим на свидание с Бернардом.

— Снимок был сделан одним из сотрудников Бернарда.

— А-а, понятно.

Завтрак остался почти нетронутым, — выяснилось, что ни Тори, ни ее отец есть не хотели. После еды они вдвоем вышли в сад на прогулку. День выдался солнечный, в саду повсюду стоял запах цветущей липы.

— А почему ты никогда не говорил мне о «Ля Люмьер д'Ор»? — спросила Тори. Она имела в виду французскую фирму, принадлежавшую американцу Эллису Нану, как Тори узнала позже, — о которой говорила Кои.

— С какой стати я должен был говорить тебе об этом? Я владею фирмами в Италии, Испании, Гонконге, так же как и во Франции. О других своих фирмах я тоже тебе никогда не рассказывал. Мне не приходило в голову, что тебя подобные вещи могут интересовать.

— Как раз деятельность французской фирмы представляет для меня интерес.

— Но мой бизнес касается только меня. — Эллис посмотрел на дочь. — Ну не гляди такой букой, Тори. Я и твоей матери сказал бы то же самое, что и тебе сейчас, но у нее хватает ума не спрашивать.

— Но в сделке с Бернардом участвовал не только ты, но и мама.

— Бернард имел с Лорой отдельный разговор. Твоя мама — обеспеченная женщина и принимает свои собственные решения. И по этому вопросу тоже. Она вполне справляется с делами, а бизнес, кстати, вносит некоторое разнообразие в скучную семейную жизнь.

— Не понимаю, как Бернарду удалось втянуть вас в это дело. Почему вы согласились финансировать покупку оружия для националистической организации в бывшем Советском Союзе? Он рассказал вам про Грега, так?

— Во-первых, Тори, Бернард нас ни во что не втягивал, как ты изволила выразиться. Мы оба — я и Лора — сами решили финансировать затею Бернарда, и приняли свое решение независимо друг от друга. Во-вторых, Бернард предупредил нас, что дело рискованное. Он объяснил нам ситуацию.

— Рискованное дело? — переспросила Тори.

— Ну да. — Эллис остановился, повернулся лицом к дочери. — Я говорю о том риске, которому подвергались ты и Грег, а не мы с Лорой.

— А-а...

Они пошли дальше, к увитой плющом и виноградной лозой аллее, и Эллис спросил дочь:

— Ну как тебе понравилась Москва?

— Она мне показалась такой... странной, что ли, — быстро ответила Тори. — Я ждала другого. Чувствовала себя в этом городе неуютно, наверное, из-за тех сложных обстоятельств, в которых мы там очутились. Хотя, Москва... вообще какая-то беспокойная, неустроенная, там не расслабишься...

— Да, я понимаю, — задумчиво сказал Эллис; перед его глазами встали картины детства, проведенного в России, и они были таким яркими, словно все происходило только вчера.

— Папа, но ты мне так и не ответил на мой вопрос, — напомнила Тори. — Почему все-таки Бернарду удалось уговорить вас?

— Подожди, Тори. Имей терпение. — Эллис остановился посередине аллеи. — Как ты нашла Грега? Я имею в виду его самочувствие.

— Грег изменился, — ответила Тори и увидела, что отец вздрогнул при этих словах. — Ничего удивительного в этом нет. Наоборот, после того, что он пережил, это даже естественно.

— Что с ним произошло? Даже Бернард не имеет ни малейшего представления о том, что с Грегом делают русские и почему они держат его в плену.

— Грег и русский космонавт были незаконно подвергнуты эксперименту, в результате которого получили приличную дозу космической радиации.

— Боже мой! — воскликнул Эллис. — Тори, нам необходимо заключить с тобой соглашение. Никогда и ни при каких обстоятельствах мы не скажем этого твоей матери.

— Но Грег уверял меня, что вы знаете о том, как он сейчас выглядит.

— Нет. Мы не знаем. Или он ошибся, или его неправильно проинформировали.

— Тогда конечно. Мама не выдержит удара, если увидит его таким, какой он сейчас. У него кожа стала скользкой и гладкой, как у дельфина, да еще приобрела серебристый оттенок. У него абсолютно нет волос. Нигде. А какие с ним произошли внутренние изменения — одному Богу известно. Вполне возможно, что к тому времени, когда ты увидишься с ним, появится что-нибудь новое.

Эллис устало опустился на массивную каменную скамью, стоявшую неподалеку, и долго сидел, ничего не говоря и уставившись в пространство.

— Какой жестокий мир, — наконец вздохнул он. Тори подошла к нему, постояла рядом. На душе у нее было пусто. Ни сочувствия, ни жалости к отцу она не испытывала, и не потому, что у нее было черствое сердце, просто она знала, что он, как всегда, далек от нее; несмотря на то что они были одной плотью, — отец и дочь — между ними никогда не было ни настоящей близости, ни взаимопонимания. Отец и сейчас был так же далек от Тори, как и прежде. И в его переживаниях она не видела ничего, кроме огромной любви к Грегу. Тори вспомнила Кои, последний ужасный день, проведенный вместе с ней, яркие краски, удушливый запах цветов, блеск стального лезвия в лучах солнца, фонтаном брызнувшую кровь. Непонятные горы и мелькавшие среди них огоньки... Открыть дверь и впустить свет в комнату... О чем-то похожем, кажется, говорил Грег. Интересно, смерть человека может открыть путь свету?..

Наверное, такое возможно. Последние секунды жизни Кои изменили не только ее саму, но и Тори тоже. И она была одета в тот день в белые одежды, и кровь Кои пролилась на них, и очистила ее. Тори смогла наконец сделать то, что так долго боялась сделать: заглянуть в глубину собственной души, понять, что, как и Кои, зашла слишком далеко. Она привыкла к насилию, упивалась властью, которую оно давало в мире, где правят сильные. И насилие испортило, развратило ее, распространилось в ее душе, как раковая опухоль. Кои не видела для себя выхода и предпочла умереть; Тори надеялась, что сумеет справиться с собой, изменить себя.

Эллис Нан отвлекся от своих мыслей, посмотрел на дочь. Изумился выражению ее лица и хотел что-то сказать, но передумал. Так они и молчали, два родных человека, одновременно близкие и далекие друг другу люди.

Лора Нан вернулась со съемок где-то около полуночи и быстро нашла Тори, — она всегда знала, где следует искать дочь. Чутье не подвело ее и на этот раз. Она зашла в библиотеку и увидела, что девушка, свернувшись калачиком в кресле, читает книгу Стэнли Карноу «Вьетнам. Страницы истории».

— Моя дорогая! Как чудесно, что ты снова дома!

— Здравствуй, мама, — Тори закрыла книгу. Лора нахмурилась и подошла к креслу, где сидела дочь, опустилась рядом с ним на пол, сложила ноги в позе лотоса.

— Занятия йогой помогают быть в форме, — сказала Лора и весело рассмеялась, вспомнив серьезный тон, каким произносил эту фразу ее преподаватель по гимнастике йоги.

Тори почувствовала, что мать нервничает. Это было так необычно! Она не помнила, чтобы Лора когда-нибудь нервничала. Во всяком случае, в ее присутствии.

— Если я не ошибаюсь... Я так поняла, что ты виделась с Гретом?

— Почему ты мне не сказала о том, что мой брат жив? Очень жестоко с твоей стороны, Зачем ты заставила меня проливать слезы скорби по живому человеку?

— О, дорогуша, ты думаешь, мы с отцом не страдали? Нас постоянно мучили мысли о том, как он там? Что с ним?

— Мама, ты мне не ответила.

— Я не люблю, когда меня допрашивают.

— Мама, ну что ты говоришь? Никто тебя не допрашивает. Я просто задала тебе вполне естественный вопрос.

— Мне не нравится тон, которым ты задала этот вопрос.

— Ну, хорошо, извини меня, пожалуйста, — примирительно сказала Тори, зная, что если она сейчас не извинится, то дальше будет разговаривать еще сложнее.

— Ничего, ничего, — Лора милостиво кивнула головой. — Меня попросили, чтобы я не говорила тебе о Греге.

— Кто?

— Твой отец, конечно. Кто же еще?

— А чья это идея? Эллиса?

— Нет. Насколько я помню, Бернард Годвин что-то такое говорил по этому поводу.

— А ты не знаешь, почему Бернард хотел скрыть от меня, что Грег жив? — продолжала терпеливо допытываться Тори.

— Конечно, знаю, — сердито ответила Лора. — Он не хотел беспокоить тебя. Да-да, я прекрасно помню его слова: «Хочу избавить Тори от ненужных волнений».

— Странно как-то.

— Поговори с отцом. Тори наклонилась к матери:

— Но сейчас я разговариваю с тобой и спрашиваю тебя.

— Не настаивай, Тори. Я не имею права...

— Но ты — моя мать. И ты имеешь право. Лора закрыла лицо руками и разрыдалась. Тори наблюдала за матерью, не зная, искренние ли это слезы или всего лишь актерское притворство.

— Ты, наверное, считаешь меня глупой, — немного успокоившись, сказала Лора. — Занятой лишь модами да организацией пошлых вечеринок. И не отрицай, я вижу тебя насквозь. Ты презираешь тот образ жизни, который я веду. — Лора вытерла глаза, вздохнула. — Но и я сама презираю эти вечеринки, глупые разговоры и прочее. В душе я — простая деревенская девушка, стеснительная, боящаяся быть самой собой. Я живу не в том городе, занимаюсь не тем делом. Все не то и не так. И никого не волнует, что творится в моей душе. А если кто и копнет поглубже, то это не из интереса к моей особе, а в каких-то своих эгоистических целях.

— Что-то похожее есть и в моей профессии, — задумчиво произнесла Тори.

— Да, ты права, — Лора подняла голову, — вполне может быть. В определенном смысле, конечно. — Она дотронулась до коленей Тори ласковым и нежным жестом. — Но ты, моя дорогая, занимаешься гораздо более важными делами. Нас и сравнивать не стоит. Ты ведь у нас полицейский Дзэн, не так ли?

«Помни о полицейском по имени Дзэн», — снова прозвучали в ушах Тори слова брата, сказанные ей на прощанье.

— Что ты имеешь в виду, мама?

— Ну, видишь ли... Мне, наверное, не следует говорить тебе об этом, но... Твой отец считает тебя полицейским Дзэн. — Лора взяла руку Тори в свои, погладила. — О, я знаю, ты считаешь отца жестким и бессердечным. И тебе больно думать, что Грега он любит больше, чем тебя. Понимаю твои чувства, твою обиду. Только, дочка, ты на этот счет сильно заблуждаешься, так сильно, что мне просто смешно. Поверь мне, именно Грегом, а не тобой отец был всегда недоволен. Грег доводил отца до отчаяния, представь себе. Он был на редкость слабым ребенком, всего боялся: темноты, одиночества, а особенно воды. Ты даже не представляешь себе, как Грег боялся воды! Я обычно защищала его, но это злило Эллиса еще больше. «Мальчик должен слушаться отца, а не мать», — говорил он мне. А когда родилась ты, Эллис чуть с ума не сошел от счастья. Он любил тебя безумно, а ты была таким прелестным и смышленым младенцем! И чем дальше, тем умнее, красивее и сильнее становилась. Ты обожала играть с Эллисом, а он приходил от тебя в полный восторг. Ему все в тебе нравилось, абсолютно все. Для него ты была идеальной дочкой. И когда ты была маленькой, и когда выросла. Это правда, Тори. Отец так горячо любил тебя, всем сердцем, и сейчас любит, разумеется, а ты вдруг взяла и сбежала из родительского дома на край света, в Японию, бросила его. Он сильно горевал, когда ты уехала!

Тори вспомнились слова Бернарда: «Если жизнь и научила меня чему-то, так это тому, что истина — шустрый зверек. Только ты ухватишь его за хвост, а он, глядишь, опять от тебя сбежал».

— Но, мама, я же объяснила причины отъезда.

— Конечно, конечно, моя дорогая девочка. Но твой отец не мог или не хотел понимать этих причин. Ты была всем для него — его вселенной, смыслом жизни. Он мог думать лишь о том, что его любимая дочь оставила его.

— И с тех самых пор он злится на меня? Придумывает мне наказания?

— Что ты! — Лора уставилась на Тори широко открытыми от удивления глазами. — Как тебе такое в голову Пришло! Ничего подобного. Кстати, кто, ты думаешь, поднял сегодня Марию ни свет ни заря? Он, твой отец. Ему хотелось, чтобы к тому времени, когда ты проснешься, завтрак был уже готов. Он, понятно, никогда тебе в этом не признается. А если он и злился когда-либо, то не на тебя, а на себя. Он, по-моему, считает, что упустил что-то в твоем воспитании, поэтому все и произошло, поэтому ты и бросила родительский дом так внезапно, так неожиданно.

Лора поднялась с пола, нежно поцеловала дочь в щеку:

— Мы гордимся тобой. Понимаешь, почему мы согласились на предложение Бернарда? Не только из-за Грега и русских корней Эллиса. К тому же Бернард нам ничего не сказал.

— Наверное, потому что мы похожи друг на друга. И полны иллюзий и призрачных надежд, которые никогда не осуществятся.

— Может быть, ты и права, дочка. Ты всегда была у меня умницей.

— Без твоего воспитания здесь не обошлось. Эллис крепко прижал ее к себе, ласково погладил по голове.

— Я так люблю тебя, папа! — сказала Тори.

Грегори Нан спал у дельфина на спине. Ирина тихо плавала рядом с ними. Все самое худшее осталось позади:

Валерию Бондаренко и его организации удалось предотвратить страшные события. И хотя ядерное оружие применять не пришлось, жертвы все же были: одного из людей Валерия застрелил полковник службы безопасности, другой погиб при попытке убедить одного из генералов отказаться от безумной затеи вторгнуться на территорию Латвии и Литвы. Итак, все кончилось относительно благополучно. Вторжение в Прибалтику не состоялось. Ничего не случилось и с президентом. Попытка России снова стать империей была предотвращена.

Ирина наблюдала за отблесками света, падавшими на лицо спящего Грега; ей хотелось разбудить его, но она не осмелилась потревожить его сон — Грег, измученный и уставший, первый раз спал спокойно. Однако он вскоре проснулся, может быть, услышав мысли Ирины. Она не только видела, но и чувствовала, что он открыл глаза, их свет начал согревать ее.

— Ты тоже спала? — спросил Грег.

— Немножко. Но я больше наблюдала за тобой. Ты скучаешь без своей сестры?

— Скучаю. Но другие вещи меня волнуют гораздо сильнее.

— Понимаю...

— Я знаю, что ты понимаешь.

— Интересно, они разрешат мне полететь с тобой?

— Если их об этом попрошу я, они не смогут отказать.

— Но у меня нет никакой специальной подготовки.

— Я сам займусь твоим обучением, — рассмеялся Грег. — Надеюсь только, что ты не боишься замкнутого пространства.

— Все равно, я не уверена, что смогу отправиться в космос. Почему русские должны тратить время и деньги на организацию нового полета?

Грег пожал плечами:

— Человек по своей природе исследователь. Он все время стремится к знаниям. Твои соотечественники заинтересовались тем существом, которого я встретил в космосе, они обязательно организуют полет, чтобы я смог выяснить, кто это был. Конечно, в России сейчас не хватает средств на социальные нужды, но русские всегда помнят о том, что первыми проникли в космос, и, как бы им ни было трудно, не приостановят космических исследований.

— Что мы найдем там, в далеком космосе? — спросила Ирина.

— Ты действительно хочешь знать это сейчас?

— Да.

Ирина почувствовала, что должно произойти нечто важное, таинственное. Она увидела, как просветлело лицо Грега, словно солнце поднялось над пустыней. Ирина испытывала бесконечную любовь к Грегу, их общее дело объединило навеки их сердца, соединило их тела, окутав бессмертной бесконечностью космоса. Душа Ирины наполнилась радостью, и ее радость слилась с радостью Грега, и она уже знала, что он скажет ей.

— Мы найдем там Время, — сказал Грег и улыбнулся своей загадочной улыбкой. — Время такое же бесконечное и удивительное, как ангельское терпение.