— Это был номер телефона «Будоко»?

— Подождите, это еще не конец истории. Трубку снимала женщина. По тому, как она говорила, я сделала вывод, что она — не профессиональный секретарь. Если я звонила не в офис и разговаривала не с секретарем, то тогда куда же я звонила? Я предположила, что это было частное владение, но ошиблась.

Однажды днем, во время отсутствия Миситы, в офис принесли конверт с какими-то бумагами, имевшими, по-видимому, большое значение, потому что конверт принес курьер, а обычно тексты документов передаются по факсу. Конверт был запечатан красной сургучной печатью, с эмблемой компании Каги. Я позвонила Мисите по тому номеру, и босс приказал мне привезти бумаги к нему. Но предупредил, чтобы я не брала служебную машину, а ехала на метро. Тогда я, естественно, подумала, что он хочет поскорее получить документы, и метро в плане времени — более надежный вид транспорта, чем автомобиль, который может застрять в уличной пробке. Как я узнала позднее, Миситу интересовало не время, а секретность. Я нашла его в частном клубе в районе Синдзюку в компании с Йеном. Женщина, отвечавшая на телефонные звонки, охраняла вход в комнату не хуже орлицы, защищающей от врагов гнездо с птенцами. Эта женщина сообщила мне, что у нее есть собственный акачочин, но за свою работу здесь она получает гораздо больше. В ее обязанности входит обеспечение полнейшей конфиденциальности встреч «особых» клиентов.

— Н-да, дельце становится с каждой минутой все интереснее и занимательнее, — сказал Большой Эзу. — Мисита и Ясувара обстряпывали такую сделку, что вынуждены были оставить свои респектабельные конторы и встречаться тайком. Так. А теперь ответь мне: почему Мисита решил не таиться от тебя? Он так сильно тебе доверял?

— Нет, доверие здесь было ни при чем. Мисита не принимал меня всерьез. Я настолько хорошо делала свою работу, что мое присутствие босс едва замечал. Для Миситы я была не более чем живым компьютером с руками, ногами и головой. Машиной, не имеющей индивидуальности.

Большой Эзу усмехнулся:

— Ну и дурак твой босс.

Йен Ясувара жил в новом, опрятном доме в районе Минато. Очевидно, преуспевающий юрист был лишен зазнайства, заставляющего богачей выставлять напоказ свое богатство и гордиться этим перед лицом многочисленных глупцов, которые относятся к собственности других очень неравнодушно. Человеческая глупость! Большой Эзу делал немалые деньги на человеческой глупости, благодаря ей он процветал!

Сверкающий «Мерседес» стального цвета ехал мимо аккуратных зеленых улиц к дому Йена Ясувары. У дома машина остановилась, ко мотор остался включенным. За рулем «Мерседеса» сидел Большой Эзу.

— Ты узнаешь его? — спросил Большой Эзу у Кои.

— Да.

Если Кои ответила «да», значит, так оно и будет. Большой Эзу никогда не сомневался в ее словах. Он безгранично доверял ей. Кои не имела привычки лгать — ей это было не нужно. Она с полным безразличием относилась к реакции других людей на свои слова и поступки. С одной стороны, эта черта характера Кои являлась ее достоинством, а с другой, подобное равнодушное отношение к общественному мнению подразумевало вседозволенность, и это беспокоило Большого Эзу. Хорошо, конечно, когда из крана под большим напором течет вода, но что делать, если хочешь закрыть кран, а он не работает?

Время было довольно позднее, на фоне бронзового неба горели миллионы ярких звездочек — огни вечернего Токио.

Большой Эзу и Кои весь день потратили на поиски Хитазуры и Тори Нан, но, несмотря на широкую сеть осведомителей, им так и не удалось выяснить, где находятся их враги. Многообещающее утро вылилось в бестолковый, беспокойный день, и неизвестно было, чем закончится вечер. Получив заверения своих людей в том, что к полуночи Хитазура и Тори Нан будут найдены, Большой Эзу отправился вместе с Кои на встречу с Йеном Ясуварой.

Ничего не подозревающий Йен шел домой, когда Кои остановила его. Адвокат был явно недоволен тем, что его потревожили, но Кои сказала что-то ему на ухо, и лицо Йена из недовольного стало белым от страха. Большой Эзу плотоядно улыбнулся. Кои открыла заднюю дверцу «Мерседеса» и, впихнув Йена в машину, быстро скользнула вслед за ним и уселась рядом.

— Вы красивый молодой человек, — сказал Большой Эзу, нажимая на газ. — Вы должны иметь успех у женщин.

— Кто вы такие? — резким, напряженным голосом спросил Йен. — Что вам от меня нужно?

Большой Эзу заметил, что адвокат, хотя и был до смерти напуган, смотрел на Кои не отрывая глаз. «Тем лучше, — подумал Эзу, — я останусь в тени. Это работа Кои, пусть она ее и делает».

— Красота, по моему мнению, — продолжал свою речь Большой Эзу, — это дар свыше. Красоту не следует воспринимать как само собой разумеющееся.

— Да что за чушь вы тут несете? — возмутился Йен, стараясь казаться сердитым, но выглядел он еще более напуганным, чем когда сел в машину.

Сидевшая рядом с Йеном Кои подняла правую руку и вонзила ему в щеку острый и длинный, покрытый кроваво-красным лаком ноготь мизинца. Йен дернулся от боли и ужаса и попытался отстраниться от своей ужасной соседки, но та уже вцепилась ему левой рукой в плечо, как клещами, и с нажимом повернула ноготь в ране, вонзая его глубже.

— Вы!.. — завопил ошалевший Йен, — как вы смеете?

— Не волнуйтесь так, господин Ясувара, — издевательским тоном проговорил Эзу, — мы решили немножко поразвлечься.

Кои провела ногтем вниз, и на щеке несчастного адвоката образовался глубокий продольный порез; потекла кровь, и скоро отутюженный воротник белоснежной рубашки Йена насквозь пропитался густой алой жидкостью. Кровавые капли падали на бежевато-голубой галстук и дорогие шелковые подтяжки.

— Господи, помоги мне, — прошептал Йен.

— Кажется, сейчас наступил подходящий момент для нашего разговора, — заметил Большой Эзу.

— Разговора? Это все, чего вы хотите? Почему было не сказать об этом с самого начала?

— Разговор будет серьезный, и, надеюсь, мы ясно дали вам это понять, — продолжал Эзу. — Я делаю деньги на добывании информации, господин Ясувара, и сегодня я благодаря вам должен прилично заработать.

— Вы ошибаетесь. Вы меня с кем-то путаете. Иногда подобные вещи случаются.

Большой Эзу пропустил этот жалкий лепет мимо ушей.

— Вы имеете деловые отношения с двумя людьми. Имена этих людей — Кунио Мисита и Фумида Тен, директор компании Каги. Я не ошибся?

— Вы якудза, не так ли? — ответил ему Йен вопросом на вопрос и в ужасе уставился на приблизившийся к его лицу кровавый ноготь, похожий на клюв ястреба.

— Какая вам разница, кто мы такие? — холодно спросил Эзу. — Это не ваше дело. Вам задали вопрос. Будьте любезны быстро на него ответить.

— Отпустите меня. Я не знаю этих людей. Кровавый ноготь молнией метнулся к щеке Йена, и через секунду на ней красовалась еще одна кровавая рана. На этот раз Кои распорола щеку без лишних раздумий.

— Мисита и Тен — ваши клиенты?

— Да, — моментально подтвердил Йен. Стараясь не выпускать из поля зрения ноготь Кои, он рисковал получить косоглазие.

— Что вы знаете о западногерманской фирме, принадлежащей аргентинцу Эстило?

— Послушайте, если я отвечу на этот вопрос, у меня будут большие неприятности.

Большой Эзу рассмеялся.

— Но вы не понима... — диким голосом завопил Йен, когда кровавый ноготь вонзился ему под правый глаз. Адвокат хотел было отодвинуть голову назад, но Кои не дала ему сделать это.

— Да, да! — закричал Йен. Глаз его залило кровью, по щекам потекли слезы. — Хорошо, я скажу. Фирма Эстило наняла меня для того, чтобы я помогал ей перевозить необычный груз с места на место.

— Что вы имеете в виду под словом «необычный»? Незаконный? Скорее всего именно так. А выражение «с места на место» означает, по всей видимости, провоз груза через таможенные границы?

Йен Ясувара молчал, и Кои, намочив свой палец его кровью, вымазала ему рот. Адвокат всхлипнул и сказал срывающимся голосом: «Да».

— Откуда Эстило получает гафний? — спросила Кои, и Йен подпрыгнул на месте от неожиданности, — он и не подозревал, что женщина, сидящая рядом с ним, может говорить человеческим языком.

— О, пожалуйста, прошу вас, — захныкал Йен. Кои зловеще склонилась над адвокатом, и тот, дрожа как осиновый лист, заговорил:

— Эстило покупает гафний у французской фирмы «Ля Люмьер д'Ор». Эта фирма — частная, но ее патронируют американцы.

— Не является ли собственником фирмы тот американец, который сопровождал Кунио Миситу во время переговоров с Кагой о создании совместного предприятия? — немедленно среагировала Кои.

— Не знаю.

— Но скорее всего, это именно он.

— Не думаю, — возразил адвокат, — я считаю, что «Ля Люмьер д'Ор» — не более чем перевалочный пункт, удобный для транспортировки партий гафния. Поверьте моему опыту. Кроме того, американец, интересующий вас, мало походит на бизнесмена.

Уже второй раз Кои слышала о том, что загадочный американский подданный не был похож на бизнесмена.

Вице-директор компании Каги сказал то же самое, что и Йен Ясувара.

— Kara покупает гафний непосредственно у Эстило?

— Нет. Собственно говоря, для этой цели я и понадобился: с моей помощью мы устроили дело так, чтобы Ми-сита покупал гафний через один банк на Карибском острове Монсеррат; банк же, не подозревая ни о чем, оплачивает счета несуществующего, фиктивного треста. Так что Мисита официально не имеет ни малейшего отношения ни к гафнию, ни к немецкой фирме.

— Как так? — вмешался Большой Эзу. — Кто-то же должен представлять этот фиктивный трест? Он не может существовать сам по себе.

— Разумеется, не может, — подтвердил Йен. По его лицу ручьями тек пот, смешиваясь с кровью. — Существует третье лицо.

— Да? Кто же это?

Йен колебался лишь мгновение и, прежде чем кровавый ноготь приблизился к его глазу, выпалил: «Хитазура!» и обмяк, как мяч, из которого выпустили воздух.

«Вот оно что, — подумал Большой Эзу. — Наконец-то мы нашли ключ к головоломке! Даже Какуэй Саката не осмелился изложить этот факт в своих записях».

— Трудно поверить, не правда ли? — обратился Эзу к Кои. — Хитазура, Мисита и Kara — все трое замешаны в этой миленькой истории с гафнием.

— Почему, — спросил он у адвоката, — Мисита и Хитазура пошли по незаконному пути, чтобы создать предприятие по производству деталей для ядерных реакторов? Секретное предприятие, о котором никто ничего не знает.

— Потому что в Японии законы, касающиеся атомной промышленности, слишком строгие. Кроме того, совместное предприятие не только делает ядерные реакторы, но и продает их.

— Продает, и по выгодной цене, конечно?

— Не совсем так. У предприятия — единственный покупатель. — Йен говорил таким голосом, словно на мгновение увидел свое будущее и понял, что оно не сулит ему ничего хорошего. — Сделку устроил я, так что отвечаю за свои слова. Товар уходит в Россию. А покупатель — организация «Белая Звезда», которая объединяет националистов всех республик бывшего Советского Союза.

Свет погас, но в темноте Ирина видела Одиссея даже лучше, чем при свете. Странно светящаяся кожа космонавта в темноте начинала фосфоресцировать. Ирина необыкновенно хорошо чувствовала себя в соленой воде бассейна, плавая рядом с Одиссеем и дельфином.

— Я должен тебя предупредить, — сказал космонавт. — Во время полета к далеким звездам я подвергся действию космических лучей и получил, судя по всему, изрядную долю радиации.

— Неужели и в космосе существуют ловушки для человека?

— А тебя моя внешность не волнует? — вопросом на вопрос ответил космонавт.

— А почему она должна меня волновать? Ларе и Татьяне все равно, не так ли?

— Они на работе, пойми. И ко многому привыкли.

Ирина дотронулась до Одиссея и сказала:

— Извини, что я так легкомысленно говорила о твоей беде.

— Не извиняйся, — ответил Одиссей, и широкая улыбка осветила его лицо, словно солнышко мелькнуло над водой. — К сожалению, люди, окружающие меня, не отличаются большим чувством юмора. Мне так скучно с ними.

— Ну, это Марс сплоховал, — заявила Ирина и вдруг вскрикнула от неожиданности: дельфин проплыл у нее между ног.

— Ты ему нравишься, — сказал Одиссей. — Я думал, дельфин будет к тебе ревновать.

Дельфин подплыл к Ирине, громко прищелкнул, и Ирина погладила его симпатичную морду.

— Арбат знает, что я не собираюсь забирать его у тебя.

— Верно. Дельфин все знает.

Животное резвилось в воде, поднимая волны, соленые брызги фонтаном взмывали вверх, и Ирина совершенно расслабилась; в присутствии этих двух удивительных существ она ничего не боялась, и измученная ее душа стремилась к ним, хотя до этого момента она пряталась глубоко внутри ее, подобно тому, как прячется улитка в своем домике.

— Скажи, Одиссей, а что еще знает Арбат?

— Это Волков интересуется? — глаза космонавта стали светлыми-светлыми, еще светлее, чем его бледная кожа.

— Нет. Зачем ему это?

Наступило недолгое молчание, и даже дельфин притих.

— Да, ему это вряд ли интересно, — согласился Одиссей.

— Не очень-то тебе нравится Марс Волков.

— Давай не будем о нем говорить. Предмет для беседы довольно неинтересный.

— А как ты познакомился с Наташей Маяковой?

— Когда я вернулся из космоса, ни бассейна, ни дельфина еще не было. Я маялся от скуки, и меня повезли в Москву, в театр. Шла «Чайка» Чехова. Наташа играла в этом спектакле и произвела на меня сильное впечатление. Я попросил, чтобы меня познакомили с актрисой. Она — необыкновенная женщина.

— Это правда. Я тоже полюбила Наташу, хотя сначала она мне не очень понравилась. Некоторые люди при близком знакомстве оказываются совсем не такими, какими кажутся вначале. И получается, что они как бы дурачат других.

— Это лучше, чем дурачить самих себя. Ирина подплыла ближе к Одиссею.

— Здесь, кроме нас, есть еще кто-нибудь? — спросила она.

— Волков ушел. Лара и Татьяна спят. Мы одни, если не считать, конечно, мониторов. Но они, кроме щелканья Арбата, ничего не улавливают.

— Как ужасно, когда за тобой следят.

— Можешь попробовать на себе.

— Я поговорю с Марсом, может быть, он сделает что-нибудь?

Одиссей, откинув назад голову, рассмеялся.

— Поговори. Жаль только, что я не буду при этом присутствовать и не услышу его ответ.

— А что ты смеешься? У Марса есть власть.

— Н-да. Ну, если ты уговоришь его увести своих сторожевых псов, я буду тебе глубоко благодарен.

— А тебе не надоел этот бассейн? — задала очередной вопрос Ирина.

— А тебе не надоела Россия? — передразнил ее Одиссей.

— Ты шутишь, что ли?

— Ни в малейшей степени. Я серьезен, как никогда. Свобода — не объект для шуток.

— Ты прав. Я устала от жизни здесь.

— Замечательно. Первый шаг в нужном направлении. Ирина рассказала бы Одиссею все: о Кембридже и славных студентах, о кока-коле и пицце, рок-н-роле и многом другом, но слова застряли у нее в горле и никак не хотели выходить наружу.

Одиссей какое-то время плавал в молчании. Он смотрел в потолок, словно мог видеть сквозь него ночное небо и звезды, закрытые большой тучей, нависшей сейчас над городом, словно у него были не глаза, а радары. Ирина уже привыкла к частым паузам в их разговоре, они внезапно возникали и так же внезапно кончались. Молчание Одиссея не означало, что он забыл о ее присутствии или не слушает ее, как раз наоборот: он находился в состоянии напряженного внимания. Позднее Ирина поняла, что долгие паузы в разговоре с Одиссеем — не паузы вовсе, а просто иная форма общения.

— А что ты увидел там, далеко, среди звезд? Одиссей будто застыл, и глаза его, похожие в этот момент на глаза дельфина, заблестели подобно лампам, развешанным повсюду в помещении, где находился бассейн.

— А как ты узнала о том, что я что-то видел? — с неподдельным удивлением спросил космонавт у Ирины.

— Не могу сказать. Я не совсем понимаю. — Ирина была изумлена не меньше, чем Одиссей. — Я будто услышала слова. Или увидела какой-то образ...

— Я думал сейчас о той части моей души, что осталась в космосе. Или не души, не знаю, Просто части меня.

— Какой части?

— Точно не знаю. Это не нога и не рука. — Одиссей подумал, подыскивая подходящее слово. — Часть моей сущности во время того неудачного полета исчезла, сгорела, что ли. Но, потеряв эту часть, я получил взамен новую. А потом уже я потерял кусочек этого нового, и это ужасно. Понимаешь? Или все это кажется тебе полной белибердой? Бессмыслицей?

— Не более, чем все остальное в этом мире.

— Но то, о чем я говорил сейчас, не имеет отношения к нашему миру, — терпеливо продолжал объяснять Одиссей. — Ни к тому миру, в котором мы живем, ни к любому другому, который ты можешь себе представить.

Ирина ничего не ответила. Она как бы полностью растворилась и плыла в фосфоресцирующем пространстве, и все окружающее казалось ей далеким-далеким, она словно попала в другое измерение, и случилось это так, что она даже не успела ничего заметить.

— И все-таки я постараюсь тебе получше объяснить. Мне так необходимо поделиться этим хоть с кем-нибудь, кроме Арбата. Марс Волков не в счет — ему такого никогда не понять. — Одиссей облизнул сухие губы. — Представь, что я тебе говорю: «Вот огонь. Сунь в пламя руку». Ты, естественно, будешь думать, что, сделав это, обожжешься. Или, если я заведу тебя на крышу высотного дома и скажу: «Прыгай вниз!» Что ты подумаешь? Что ты упадешь и разобьешься, верно? А если нет? А если ты не обожжешься и не разобьешься? Представь другое. Шесть часов утра, время рассвета, ты выходишь на улицу, а солнца нет. Какое ты испытаешь чувство? И это чувство будет сродни тому, что я испытал в космосе. Вселенная бесконечна, и, следовательно, бесконечно число понятий о вещах и материях. Только реальность, та действительность, в которой мы существуем, имеет начало и конец. Но реальность огромна, она пересекается с временем и не всегда подчиняется его законам.

— Я поняла так, что ты — вроде как беженец, бездомный; что-то изменилось в тебе, когда ты был в космосе, тебе открылся путь в другую реальность, в другой мир, а мир, в котором мы живем, перестал быть твоим домом. Правильно?

— Правильно. — Лицо Одиссея смягчилось, напряжение исчезло. — Ты выразила мысль как нельзя лучше.

"И почему я на удивление хорошо понимаю все, о чем говорит Одиссей? — думала Ирина. — Возможно, причина во мне. Я чем-то похожа на него, я тоже живу одной жизнью, а часть моего существа живет другой, принадлежит другому миру. Происходит какое-то ужасное раздвоение, а то и растроение личности. Слова Одиссея для меня полны глубочайшего смысла, но почему это так, я не могу объяснить. Слава Богу, что мы одни здесь и никто не слышит наш разговор, иначе принял бы нас обоих за сумасшедших.

— Если бы ты знала, как мне нужен человек, который бы понимал меня! — воскликнул Одиссей. В глазах его стояли слезы. Он вдруг начал смеяться, покрывая горячими поцелуями глаза, щеки, губы Ирины. — Подумать только! И это именно Волков привел тебя сюда, спасение мое!

Когда Одиссей дотронулся до Ирины, она вздрогнула, и ее сердце затрепетало, как испуганная птица, и вскоре обжигающее пламя охватило не только тело, но и разум Ирины. Взаимопонимание, возникшее между ней и Одиссеем, прочной нитью протянулось от ее души к его душе, и навечно связало их вместе, в одно целое.

— Космос жесток, — говорил Одиссей, и Ирина не только слышала его слова, но и чувствовала их, словно они были осязаемыми предметами, — он притягивает к себе, как магнит, как сладкоголосая сирена, до тех пор, пока сердце не открывается ему навстречу, и тогда... Ты делаешь шаг вперед, ступаешь в неизвестные темные воды — пространство между звездами, — и обнаруживаешь, что дна нет, и проваливаешься в это пространство, в его всепоглощающую тишину, и с удивлением узнаешь, что это не тишина, что ты можешь разговаривать с этим пространством, понимать его, и твой неразвитый, ленивый человеческий мозг меняется, начинает воспринимать все по-новому... Уходит сознание того, что ты — человек, ты становишься частью этого неведомого мира, растворяешься в нем, и остается только полное и совершенное взаимопонимание, и только это важно. Ничто не избавляет людей от одиночества, но там одиночеству нет места. Божественный свет наполняет душу, и ты становишься сродни ангелам.

От охвативших ее чувств Ирина испытывала легкое головокружение. Близость тела Одиссея и удивительное единение душ слились в одно ощущение, в водоворот эмоций и мыслей, и она с жадностью окунулась в этот водоворот. Над темной поверхностью воды бассейна пульсировали концентрические круги: реальность (время) энергия — реальность (время) энергия... И вода стала горячей, и горячим стал воздух, и легкие, как мехи, качали кислород в кровь, а кровь уже не пульсировала, а пела...

Окружающий мир исчез, остались только Ирина и Одиссей — две звезды в темноте Вселенной, и Одиссей был близко-близко, и был частью Ирины, и был внутри нее.

Ирина не заметила, когда и как произошло их соитие, ей казалось, что так было давно, всегда. «Божественный свет наполняет душу, и ты становишься сродни ангелам...» Ирина знала г что она больше не одинока, что пришел конец ее мучениям. Их близость не была просто физическим актом, но актом психологическим, эмоциональным, и даже символическим. Наконец-то она могла отдать всю себя, каждую клеточку своего тела, не думая, не страдая, не испытывая страха, ревности или скуки, и целиком принять того, кого любила, кого хотела, таким каким он был, плохим или хорошим; растворилась темнота в ее душе, ушла безвозвратно, потому что, обнимая Одиссея, растворяясь в нем, она примирилась сама с собой, и та ее часть, которую она всегда ненавидела, которой боялась и хотела отторгнуть от себя, не была больше инородной частью.

Грудь Ирины соприкасалась с грудью Одиссея, ее соски терлись о его гладкую странную кожу, ее руки обнимали его, пальцы чувствовали искривленный позвоночник, но ничего похожего на страх или отвращение не было в ее сердце — таким был Одиссей и таким она его любила.

Она открыла глаза, чтобы видеть его лицо, и вздрогнула от неожиданности, когда и его глаза распахнулись и с любовью посмотрели на нее; она окунулась в их глубину и узнала все, что случилось с ним в далеком необъятном космосе, среди звезд. Она видела то, что видел он, чувствовала то же, что чувствовал он, и два их сердца бились в унисон: их биение — тиканье космических часов в черном океане реальности — времени — энергии.

Во время близости, когда бедра Ирины двигались все быстрее и быстрее, а плоть тяжелела, наполнялась сладким ожиданием и изнывала от желания, Ирина увидела, почувствовала то загадочное неведомое существо, которое Одиссей встретил в космосе, которое показало ему вселенную (время) реальность; существо, пульсирующее, как сердце, существо с жидкими костями и твердыми мускулами, с органами чувств, собранными в звездчатый пучок, напоминающий голову, существо с телом, очертания которого уловить было невозможно, потому что тело его существовало одновременно в двух-трех измерениях и постоянно переходило из одного измерения в другое.

Одиссей не сошел с ума, а если он был сумасшедшим, то и Ирина стала сумасшедшей тоже. Два безумца. Но если это так, если все это было безумием, Ирина считала такое безумие счастьем и благодарила судьбу за такой чудесный дар.

Мгновение спустя тело Ирины уже содрогалось в сладостном экстазе, и Одиссей достиг вершины наслаждения одновременно с ней, и извержение было таким бурным и сильным, а его член проник так глубоко, что Ирина испытала оргазм вторично, со стоном прижавшись к груди Одиссея и слыша его стон не только ушами, но всем своим существом.

Вокруг них по воде шла сильная рябь; вода скрыла их, защитила от любопытных глаз, омыла и обласкала. Дельфин плавал на другом конце бассейна, спокойный, молчаливый, счастливый, потому что Одиссей был счастлив, довольный, потому что Одиссей был доволен.

Прошло много времени, пока Одиссей наконец оторвался от Ирины, вышел из нее, но Ирина не ощутила ни горького чувства, ни пустоты и внутренней неудовлетворенности, как обычно случалось с ней после окончания акта. Она полна была новыми образами, ощущениями, знаниями; она протянула руку и дотронулась до Одиссея, чтобы узнать: а вдруг у него вместо костей — жидкая субстанция?

Одиссей засмеялся и сказал, прочитав мысли Ирины:

— Нет-нет, пока еще нет. Но, может быть, однажды...

Ирина все еще дрожала, никак не могла прийти в себя. Все было так чудесно, необыкновенно, и только одна мысль угнетала ее: она лгала Валерию, Марсу, Наташе. Но она не хотела лгать Одиссею. И поэтому, стараясь не думать о последствиях, Ирина призналась:

— Марс просил меня кое-что у тебя узнать. Одиссей ничего не ответил. Дельфин подплыл ближе и посмотрел на Ирину странным напряженным взглядом. Она судорожно сглотнула слюну и на мгновение пожалела, что начала этот разговор, но продолжала говорить дальше:

— Марса интересует, откуда ты достал документы величайшей секретности, доступ к которым имеют немногие. — Ирина наблюдала за реакцией Одиссея затаив дыхание. — Ты сердишься на меня?

— Да ты что? Напротив, я благодарен тебе, что ты мне это сказала.

Ирина обвила руками шею Одиссея, прошептала:

— Я должна была сказать тебе с самого начала.

— Разве?

— Я не хочу тебе лгать. Никогда.

— Похвальное намерение. — Одиссей улыбнулся. Он произнес эту фразу таким тоном, что было ясно, — подобное желание он считает практически неосуществимым.

— Мне бы хотелось... — начала Ирина и замялась. — Мне нужен человек, которому я бы полностью доверяла, на которого могла положиться, не боялась бы рассказать ему все-все.

— А Волков не годится на эту роль? «Ну вот, — подумала Ирина, — наступил тот самый момент. Я должна рассказать. Одиссей поймет, обязательно меня поймет». И, набрав в легкие побольше воздуху, Ирина начала сбивчиво рассказывать:

— Я была в Америке, в Бостоне. Работала там какое-то время. Встречалась со студентами — в Кембридже полно студентов из самых разных стран. Мне все там нравилось: университет, студенты, бесконечный обмен мнениями, вообще, атмосфера студгородка. Я буквально ходила пьяная от всего этого. А потом, когда вернулась в Москву, очарование кончилось; я стала скучать по студентам, по Кембриджу, по Америке. Я оставила часть своей души там, в другом полушарии. Я была безнадежно влюблена и не находила себе места. Можно ли влюбиться в город, в университет? Почему нет? Но я страдала от этой любви, тоска по Америке камнем лежала у меня на сердце. — Ирина остановилась и перевела дух. Дельфин подплыл ближе, у него был такой вид, словно он тоже слушал. — Теперь я знаю, какие чувства испытывала шекспировская Джульетта. Часто любовь и страдание неотделимы друг от друга.

— Да, — согласился Одиссей. — Это правда. И воспоминания тоже часто причиняют боль. Воспоминания о том, что было и чего не было, грустные мысли о непройденных дорогах, о несовершенных поступках, о непережитых чувствах.

Ирина наблюдала за игрой света и тени на лице Одиссея, и видела на нем печаль, и ощущала эту печаль всем сердцем.

— Ты находишься здесь по собственной воле? — спросила она.

— Вопрос из области метафизики, — сказал Одиссей. — Даже не уверен, что я в состоянии на него ответить. Знаний может не хватить.

Ирина вскинула голову, но ничего не ответила, промолчала. Она уже немного научилась пользоваться паузами в разговоре.

— Вопрос о свободе выбора — очень непростой и очень важный, Допустим, человек уверен, что он делает что-то по своему собственному желанию, но так ли это на самом деле? С детства нам внушают определенные понятия, кроме того, мы бессознательно впитываем множество информации от наших близких, знакомых, друзей, и эта информация оседает в нашем мозгу, прибавь сюда воспитание и образование. Вот и получается, что, когда мы вырастаем и начинаем вести самостоятельную жизнь, мы судим о себе и своих поступках очень субъективно.

Пока Одиссей говорил, Ирину почему-то начало знобить, и она, чтобы согреться, прижалась к нему. Ей было так хорошо вместе с ним, и близость их была восхитительной, но чем дальше, тем сильнее мучили Ирину неприятные мысли. Только что она познала настоящую свободу и не хотела терять ее.

— Интересно, — заметил Одиссей, — ты обнимаешь меня точно так же, как и других своих любовников?

— А ты ревнуешь? — игриво ответила Ирина вопросом на вопрос, стараясь казаться веселой, но от этого ей стало еще тоскливее.

— Ревность здесь ни при чем.

— Конечно, ни при чем. Ты — не единственный мой любовник. А один из них — сотрудник органов безопасности.

— Знаю.

— Как? Откуда ты об этом знаешь? — Ирина была поражена.

— Секретным службам известно многое, но мне — еще больше. — Глаза Одиссея посветлели, и Ирина увидела в их глубине танцующие искорки. — Я понимаю, что мы встретились не просто так, по воле случая. Но мне на это наплевать. Меня беспокоит твоя зависимость от мужчин.

— Что ты имеешь в виду? — сердце Ирины тревожно забилось, предчувствуя ответ.

— Да так. Ничего особенного. — Одиссей проговорил эти слова таким печальным тоном, что Ирина окончательно расстроилась.

— Ты не хочешь об этом говорить?

— Нет. Не хочу. Лучше я буду говорить с тобой о космосе. Космос — это последний рубеж, правда? — Одиссей горько засмеялся, и Ирина почувствовала тревогу в его голосе, отчего ей стало невыносимо больно, Дельфин беспокойно наблюдал за людьми и плавал рядом с ними.

— Разве я сказала тебе что-нибудь обидное?

— Ни в малейшей степени.

— Но что случилось? Почему ты сразу как-то отдалился от меня?

— Это не я от тебя отдалился, Ирина. Ты находишься не в ладах с собственным сердцем, стало быть, проблема заключается в тебе самой.

— Тогда почему ты не поможешь мне?

— Если я попытаюсь это сделать, то добьюсь лишь того, что ты заблудишься еще больше в том дремучем лесу, в котором, собственно говоря, давно заблудилась.