Серебряная тоска

      - Э-э, в общем... - промямлил Колька.
      - Вы ведь, мужики, поймите прежде, чем осуждать, - разливался Серёжка. - Мужчина и женщина - по большому счёту - существа несопоставимые. Как сказал Бернард Шоу, его тянет на север, её на юг, а в результате оба сворачивают на восток. Хотя оба не переносят восточного ветра. А все их женские скандалы да истерики... Мне уже не один человек говорил: вот бы, говорит, женская физиология плюс ум мужчины. А только - не бывает. Вот я и выбрал из того, что бывает, для меня главное. Да, Колька? Ты всё ешё не закрыл свою мыльницу? Счас я туда мыло положу.
      Угроза подействовала - Колькин рот с костяным стуком захлопнулся.
      - Ну, ладно, харе таращиться, давайте водку пить, - подытожил Серёжка.
      Руслан автоматически налил всем водки.
      - Пусть у друзей не будет тайн от друзей! - поднял свою рюмку Серёжка. - И пусть... - Изо рта его вылетела весёлая стайка захлёбывающихся пузырьков. - Пусть друзья не обижаются на шутки друзей! - Он не выдержал, расхохотался, водка попала ему не в то горло, и он закашлялся, окончательно расплескав остаток.
      Колька тут же принялся услужливо хлопать его по спине.
      - Оставь, Николаша, - сипел Серёжка, - оставь эти гомосексуальные знаки внимания. Сказал же - пошутил.
      Мы с Русланом сидели никакие. Мы понимали, что Серёжка устроил этот цирк не просто так. И были мы ещё минуту назад отчаянно близки к тому, чтоб самим рассказать всё о себе. Впредь не надо быть глупыми рыбёшками и не клевать на столь дешёвую наживку. Надо быть Учёными Карпами и не попадаться в пасть щуке.
      - А вы чего не пьёте? - откашлявшись, спросил Серёжка.
      - Нам на тебя было интересно посмотреть, как ты кочевряжишься, нашёлся, наконец, я. - А теперь, конечно, выпьем. Давай, Русланчик.
      Мы выпили, но настроения не прибавилось. Серёжка, кажется, и сам почувствовал, что зашёл в своём розыгрыше слишком далеко, и выглядел слегка смущённым. Колька по-прежнему ничего не понимал. Счастливый человек!
      - Нет, пацаны, ну так не годиться! - неуверенно подбадривал Серёжка. Давйте, что ль, ещё выпьем? Или споём? У Кольки, вон, прекрасный баритон... Колька, давай: "Степь да степь кругом..."
      - "Путь далёк..." Да ну его, - отмахнулся Колька.
      - Ну, Николаша, прошу тебя! - Серёжка уже сам жалел, что затеял всю эту катавасию.
      - Да не хочу я.
      - Игорёк, ну, может, ты хоть стихи нам почитаешь?
      - В другой раз.
      - А на что вы, собственно, обидились? - рассердился вдруг Серёжка.
      - А я, кажется, знаю, на что, - сказал вдруг Колька. - И, знаешь, что не надо было так, Серый. Извини. Извините, пацаны. Мы счас пойдём.
      - Да ладно, ребята, посидите, - вяло сказал я.
      - Не, пойдём. Серый, одевайся.
      - Ничего себе! - изумился Серёжка. - Николя...
      - Меня Коля зовут! - аж взвизгнул Колька. - Одевайся.
      - Ну-ну. - Серёжка посмотрел на нас, иронично пожал плечами и заметил в пространство: - Подчиняюсь грубой силе.
      После их ухода мы некоторое время сидели молча.
      - Вот и выполз наш кот из мешка, - хмуро сказал я.
      - Ну, и пёс с ним, - отозвался Русланчик. - Шила в мешке не утаишь. Особенно, если мешок полиэтиленовый.
      - Да, не ожидал я от Серёжки.
      - А я от Кольки.
      - Серёжка, небось, думает: бунт на корабле.
      - А нечего, как учит "Броненосец Потёмкин", команду борщём из тухлого мяса кормить.
      - Как думаешь, Серёжка - сволочь?
      - Да что тут думать - сволочь, конечно.
      - А почему мы с ним дружим?
      - Потому что он наш друг. Мы и сами, может, сволочи. Но нам не видно.
      - Может, мы и сволочи, но не такие.
      - Да, другие.
      И две другие сволочи - Русланчик и я - поцеловались.
      - Ига, - сказал Русланчик, - а хочешь, я сделаю тебе тот самый подарок, которым Серёжка грозился? Только, конечно, без Али-Вали?
      - Хочу, - просто сказал я.
      И мы пошли в постель.
      Когда я проснулся, Руслана, как всегда, уже не было. Я ещё повалялся немного в постели, потянулся к стулу, ожидая найти на нём сигареты, не нашёл и, проворчав что-то про бардак в доме, неохотно встал.
      Сигареты нашёл я только на кухонном столе - почти полная пачка. Под сигаретами лежала записка: "Не забудь позавтракать и вынуть почту. Целую, Руслан".
      Завтракать мне не хотелось. Я поставил чайник на газ, пропустил опохмельную рюмочку и закурил сигарету. За почтой сходить успею - тем более, одеваться не хочется. Я сделал себе чай, закурил ещё одну сигарету, выпил ещё одну рюмочку и с наслаждением развалился в кресле в комнате с сигаретой в зубах и чашкой чая на журнальном столике. Было всего десять утра. Малопривычный к столь раннему времени, я с удивлённым восхищением наблюдал солнечные лучи, которые, прорезавшись сквозь окно, ложились золотыми прямоугольниками на пол. Лучи падали под незнакомым углом - мне стало весело.
      "Вот так-то, Игорь Васильевич, - подумал я. - Вставайте пораньше, и вы узнаете мир в незнакомом для себя свете". По этому поводу я поднял себя с кресла, прошёл на кухню и выпил ещё рюмочку. Выпил, вернулся в комнату, снова сел в кресло. Чай к тому времени остыл достаточно, чтоб его можно было пить, а вот сигарета подохла - в воздухе остро тлело бычком - и пришлось закурить новую. Русланчик бы ужаснулся - третья сигарета натощак. А завтракать по-прежнему не хотелось. И не хотелось спускаться за почтой для этого нужно было одеться, а одеваться НЕ ХОТЕЛОСЬ. Почему человек не может провести всю жизнь голым - в золотых лучах солнца, в серебряных лучах луны... Нет, не надо сегодня серебра, нет причин для тоски, пусть будет золотая ода к радости... Я вытянул ноги так, чтобы их пальцы попадали в солнечные лучи. Лучи запрыгали зайчиками по ногтям, и - клянусь - я почувствовал, как пальцы моих ног становятся золотыми.
      - Вот вам и серебряная тоска! - расхохотался я вслух. - Интересно, сумею я написать что-нибудь под золотом?
      Продолжая хохотать, я схватил ручку и листок бумаги - прибегать к компьютеру почему-то не хотелось - и застрочил:
      Как весело замертво падать Услышав тишайший шорох Вино превратится в радость Любовь превратится в порох Который взорвёт нам сердце Подобно слепой комете Скажи мне куда нам деться На этом несчастном свете Вина ль откупорить флейту И музыку лить в стаканы Иль попросту кануть в Лету Случайно спонтанно спьяну А может отбросить шторы И настежь раскрыть оконце И вперить хмельные взоры В глазное яблоко солнца И пить этот свет и мякоть До бешенства до кончины И выпив до дна заплакать Без боли и без причины.
      Дописав, я бросил ручку и перечитал написанное. Солнце на бумаге побледнело, мгновенно превратившись из золотого в серебряное. Ода к радости обернулась всё той же серебряной тоской. Вот и не обманывай себя, Игорёха, ты не поэт золота, ты поэт серебра. Хоть в семь утра вставай. Я задумался, есть ли на свете что-нибудь, кроме серебра. Может, и есть. Но не для меня. Для Ходжи Насреддина, который смотрел на солнце, не щурясь. А я не могу. У меня фиолетовые червячки начинают перед глазами ползать. И вообще, я люблю серебро больше золота. Я чувствую благородство серебра, но не чувствую благородства золота. Золото - как на мой взгляд - жлобский, насквозь фальшивый металл. Его желтушная надутость - антипод сдержанной трепетности серебра. Русланчик бы меня сейчас понял... Ах, да - не забыть позавтракать и вынуть почту.
      Завтракать по-прежнему не хотелось. Ладно, хоть почту выну. Чёрт, придётся, всё же, одеться.
      Я, поискав, натянул трусы, которые оказались, как всегда, под подушкой, затем остальное, взял ключи и спустился на лифте вниз.
      В почтовом ящике не было ни газет, ни журналов. Лежал лишь какой-то чёрный конверт квадратной формы с адресом Руслана и припиской: "Игорю Матушинскому лично в руки".
      * * *
      Я сидел один в совершенно пустом пивном баре "Солнечный", потягивал "Жигулёвское" местного разлива, бессмысленно перекладывал из руки в руку дискету для "zip"а, и предавался мрачным размышлениям.
      Трус я, вот что. И всегда был трусом. Даже в детстве, на качелях - так и не осмелился совершить "солнышко" - полный оборот вокруг оси, хотя уже был прекрасно осведомлён о центробежной силе, и знал, что упасть с качелей вниз головой физически невозможно. Но очко-то сыграло, коньконул я - вот и не решился. И теперь - хотя опасности вообще никакой нет - не решаюсь последовать инструкциям этой дискеты, хотя опасаться, повторяю, нечего просто не люблю я таких посланий без обратного адреса. А эта дискета явная анонимка. Я обнаружил её сегодня в почтовом ящике - в плотном чёрном конверте с адресом Руслана и подписью "Игорю Матушинскому, лично в руки", хотя кроме меня и Руслана только три человека в Саратове знали, где я живу в настоящий момент. Чёрный конверт сам по себе выглядел достаточно мрачно и навёл меня на странные размышления. Мне ли не знать, насколько сильно порой бывает влияние мистических знамений на нашу жизнь. Чёрный квадрат конверта - конверт был почему-то квадратный - вызвал в памяти массу ассоциаций... Малевич, военные похоронки... Если их две взять, покрасить в чёрный и приложить друг к другу. Глупость какая-то. Возьму-ко ещё пива. Я подошёл к стойке и с умилением обнаружил, что за то время, пока я предавался упадническим размышлениям, подвезли свежайших раков и они теперь лежали за прилавком солидной красной горкой. Стало понятно происхождение названия этого места в Москве. "Красная горка - а вы не слышали? Да Господи, самый раковый у нас тут район!" То же у Коваля, кажется: "В рака нужно больше соли, больше перцу, больше лаврового лука." Блин, баран, листа, листа лаврового!
      Какого ещё лука в рака... Это там у него, кажется Петюшка Собаковский вещал - хотя нет, это капитан, потому что - "... с Петюшкой Собаковским мы как-то съели по сто раков".
      Мне бы сейчас раков отведать. Кажется, я даже облизнулся, но тотчас смутился и спрятал язык. Хочется - перехочется. У меня из личных после дня рождения всего червонец остался. Я взял ещё кружку пива (без раков), и вернулся к своему столику. Нечего мне миндальничать, сегодня ночью же попробую. Ишь ты! Я припомнил текст, что был на дискете. "Высший Разум! Пришельцы, ещё, небось, какие! Но, Игорь, не из какого-нибудь сраного Космоса, а из другого измерения".
      Интересно, как они видят наш мир? Наверное, так, как мы видим двухмерный мир.
      Всезнание! К ихнему всезнанию мне б ещё и деньжат немного. А может, именно с помощью всезнания я деньжата и раздобуду? Как же, держи карман шире, раскатил губу по всей Ивановской, а губа-то ох, не дура у тебя, ох, до чего не дура, аж жуть, Матушинский-сякой!
      Тут я с новым умилением обнаружил, что в бар стали сползаться первые чумазые посетители. Ну да, смена-то закончилась, трудовой люд спешит залить горе пивом.
      Напротив меня уселся потный грязноватый индивид и дыхнул мне в лицо запахом смазки и лука. Я быстро допил своё пиво, ставшее в момент безвкусным, и хотел было удалиться, сохраняя, впрочем, достоинство, как вдруг узнал в индивиде Митяя с товарной станции.
      - Ну, - насмешливо сказал Митяй, глядя своим прищуром мне в глаза, говорил я тебе, что мы ещё встретимся. И не на угле. Не хош угостить коллегу кружкой пива?
      - Хотелось бы, - смущённо ответил я.
      - Понятно, - с каким-то удовольствием кивнул Митяй. - Финансы поют романсы?
      - Хрен их знает, чего они там поют, но - поют.
      - Ладно, коллега, давай я тебя угощу. Не побрезгуешь?
      - Не надейся.
      Митяй сходил к стойке и вернулся с четырьмя кружками пива и тарелкой раков.
      - Работнику труда умственного от благодарного пролетариата, - объявил он.
      "Всё ж, поем сегодня раков", - с беззастенчивой признательностью подумал я. И принялся за работу. Взламывал панцири, высасывал сладкий сок. Митяй с удовольствием наблюдал за мной.
      - Что, поэт, иной раз и ты не прочь поработать руками?
      - И ртом, - добавил я.
      - Скользко шутишь, - скрутил физиономию в улыбку Митяй.
      - Стар я, батюшка, шутить.
      - Ну-ну. - Митяй отхлебнул полкружки. - Вишь, как приятно работяге пьётся?
      - А мне, думаешь, не приятно? - Я тоже отхлебнул полкружки.
      - Сравнил ту приятность и эту. - Митяй махнул рукой. - Не, ты представь:
      намахался ты кайлом, руки ноют, плечи ноют, поясница ноет, душа... тоже ноет. И тут ты хватаешь своей мозолистой рукой кружку пива и высасываешь из неё сладкой горечи. И по всему телу, по всей душе ползёт благодать. Благостная расслабуха. - Митяй зажмурился, как сытый кот, и отхлебнул ещё. В кружке осталось на донышке.
      - Любопытная концепция, - заметил я.
      - А ты не выражайся. Ты поработай с моё. Кстати, вагоны разгружать когда снова придёшь?
      - Приблизительно никогда.
      - Шо ж так? Без денег сидишь, а подзаработать не желаешь? Или физический труд претит?
      - Да ничего мне не претит. Но есть причины...
      - Лень?
      - Ага.
      - Эт ты молодец, хорошо ответил. - Митяй неожиданно залыбился и хлопнул меня по плечу. - Без понтов, как без пружинок. Хотя и врёшь.
      - Хотя и вру.
      - Мне перед моей бабой тоже одно время неудобно было, что я, мол, грузчик, а не академик. - Митяй с якобы пониманием поглядел на меня. - Так что я сделал?
      Послал бабу на хер. С тех пор горя не знаю. Баба - существо временное, а деньги - предмет постоянный. Мой тебе совет - гони свою, пока не поздно.
      - Поздно.
      - Сочувствую, - равнодушно сказал Митяй. - Чё, такая хорошая?
      - Тебе и не снилось.
      - Везёт. - Митяй взялся за вторую кружку. Я корпел над раками.
      - Экай же ты счастливчик, - поцокал языком Митяй. - И стихи он пишет, и любовь у него неземная, и дядя Митяй его раками с пивом кормит... Ну, понятно, чего тебе ещё какие-то вагоны разгружать... А в голову тебе, скажем, не приходило, что за это твоё счастье кто-то другой горбатиться должен? А то и слёзы в подушку проливать? Может, ты кусок чьего-то счастья украл?
      - С получки верну.
      - Юморист ты. А я серьёзно. Хотя я тебя и понимаю - с радости почему б и не поюморить.
      - С радости... - Я хмыкнул. - Дурбень ты, Митяй. Где ж ты на свете радость видел.
      - Шо, нету? - обрадовался Митяй. - То-то и я смотрю...
      - Счастье - есть. Но не от радости. А от тоски.
      "От серебряной тоски", - подумалось назойливо.
      - А ты, часом, не заболел? - Митяй участливо потрогал мой лоб. Счастье от тоски... Горе от ума. Вон, пивко лучше хлебай. Всё полезней.
      Я отпил из кружки.
      - Кстати, - вспомнил я, - как там твой напарник? Ну, Петро, в смысле?
      - А пёс его знает. Я его после той разгрузки и не видел. Сагитировал ты его чем-то против меня. То от него не избавиться было, а теперь уж вот как несколько дней и носу не кажет.
      - А, может, это ты его сам против себя сагитировал?
      - Слышь, ты... - Митяй сощурил глаза. - Сидит тут, понимаешь, пьёт моё пиво, жрёт моих раков, ещё и хамит.
      - Ладно, Митяй. - Я встал из-за стола, положил Митяю руку на плечо. За пиво спасибо, за раков спасибо, за хамство извини. Сам в себе разберись.
      Я направился к выходу.
      - А, всё ж, ещё встретимся! - не то с угрозой, не то с надеждой крикнул мне вдогонку Митяй.
      - Там видно будет.
      Выйдя из бара я, прижмурившись, оглядел микрорайон Солнечный. Довольно гнусный, надо сказать, микрорайон. Однообразные десяти- и двенадцатиэтажки, хаотично разбросанные по долинам и по взгорьям окраины Саратова. Руслан жил прямо напротив бара, на десятом этаже типичного для этих краёв дома. Я обогнул этот дом по гиперболе и, зайдя с тыла, вошёл в первый подъезд. И, как ни был я проворен, дверь с тугой-претугой пружиной всё же успела звездануть меня по жопе.
      Чрезвычайно взбодренный таким приёмом, я пулей взлетел к лифту и нажал большую красную кнопку...
      Двери лифта разъехались в стороны, открыв под собою щель. На мгновение мелькнула сумасшедшая мысль: достать из кармана чёртову дискету и бросить её в эту щель.
      Как говорится, концы в воду.
      Я вошёл в лифт и нажал кнопку десятого этажа. Дискета осталась в кармане.
      - От тебя шикарно пахнет пивом! - сказал Руслан, целуя меня в прихожей.
      - И раками, - похвастался я.
      - Банк, что ли, ограбил?
      - Угостили.
      - Везёт вам, поэтам, поборникам чести, - вздохнул Руслан. - Любого так словесами оплести сумеете, что он вам и пиво, и раков поставит...
      - Эт мы умеем. Всякий выбирает себе жребий. Юлий, вон, Цезарь швырнул свой вверх - и перешёл Рубикон.
      - А потом его зарезали, - с ядовитой улыбкой продолжил Руслан.
      - Но его ж не сразу зарезали.
      - А как? Постепенно?
      - Не строй из себя дурака.
      - А знаешь, Ига, Цезарь-то по другому поводу жребий кидал.
      - По какому?
      - А, вот, думает: орёл - первым в деревне; решка - вторым в Риме.
      - И что?
      - Ну, а монета, не будь дура, встала на ребро. Пришлось ему, бедному, стать первым в Риме. Вот его и зарезали.
      - Ис-то-рик. - Я потрепал Руслана по волосам.
      - От ис-то-ри-ка слышу.
      - Ладно, не дерзи, мальчик. Лучше позволь мне вновь восползоваться твоим компьютером.
      - Снова в качестве микроскопа для заколачивания гвоздей?
      - Приблизительно.
      - Не дам, - потешно замотал головой Руслан. - Это унижает меня как программиста.
      - Вот жлоб! - ахнул я. - Ты принуждаешь меня к насилию.
      - Опять бить будешь?
      - Бить не буду, но к компьютеру прорвусь. Даже если придётся побить.
      - Ладно, - вздохнул Русланчик. - Побей и иди печатай.
      - Обойдёшься без побоев, - сурово отрезал я.
      - Приказаний никаких не будет? - угодливо согнулся Руслан.
      - Один кофе, - приказал я. - И один сигарета.
      - Чурка нерусская, - хохотнул татарчонок. - Будет исполнено. - И помёлся на кухню.
      Я включил компьютер и вставил дискету в слот zipа. Мне смертельно захотелось ещё раз перечитать послание. Монитор замерцал звёздами, словно настоящее ночное небо, послышалась заунывная неземная музыка - не то марсианский гимн, не то псалмы в исполнени ансамбля херувимов, мающихся зубной болью. Затем чернота со звёздными родинками расступилась, точно волшебные дверцы из "В гостях у сказки", и по лазоревому экрану поплыл текст:
      "Игорь. К тебе обращается Высший Разум. Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось вашим мудрецам. А тебе оно может присниться, если ты приобщишся ко мне. Как? Просто. Ложись в ночь на 27 ноября ногами на север, и мой разум вольётся в твой. Ты будешь знать ВСЁ. И не торопись скептически улыбаться.
      Скепсис есть признак не Высшего Разума, но мелкого ума".
      - Пип, пип, пип, - прокомментировал послание компьютер и выключился.
      Некоторое время я по инерции ошалело глядел на экран. Затем откинулся на спинку стула.
      - Вот именно, что "пип, пип, пип", - сердито пробурчал я.
      - Ты что-то сказал? - спросил меня Руслан, входя с чашкой кофе и дымящейся сигаретой в руке.
      - Я сказал: "пип, пип, пип", - сердито повторил я.
      - Если ты ищешь рифму, то есть хорошая рифма "влип", - услужливо подсказал Руслан.
      - Кто влип? Куда влип? - не понял я.
      - Извини. Я думал, ты пишешь новый стих. Про "пип".
      - Кофе поставил, сигарету мне дал и вон пошёл, - окрысился я.
      - Что, плохая рифма? - удивлённо вскинул брови Руслан.
      - Задушу, - коротко сообщил я..
      - За рифму?
      - За всё! И за рифму, и за... - тут я осёкся и подозрительно глянул на Руслана.
      - А ну, признавайся, татарская душа, - твоя работа?
      - Что - моя работа? - перепугался Руслан.
      - Ну, вот это - "ноги на север"?
      Руслан подошёл ко мне и участливо потрогал лоб.
      - Что с тобою, Ига? Нехорошо себя чувствуешь?
      - Счас здесь точно кто-то будет нехорошо себя чувствовать, - прорычал я. - Но сомневаюсь, что этим кто-то буду я.
      - А кто?
      Я издал рёв раненного тигра и заметался по комнате, чтобы кого-нибудь не убить.
      - Ига, может, похаваем чего-нибудь? - робко пискнул из угла Русланчик.
      Я остановился.
      - Да. Пожалуй, это будет лучше всего. - Я устало вытер пот со лба. - А что есть?
      - Картошка с грибами. Жареная. С белыми.
      Я подошёл к Руслану и ласково потрепал его по волосам.
      - Ты прощён, - сказал я ему.
      - А можно узнать, за что?
      - Да ни за что, - подумав, ответил я.
      - Но ведь это же самодурство!
      - А я и есть сам-дурак.
      - Ну, и хорошо, - успокоился Руслан. - Значит, с этим разобрались. Пошли картошку чистить. Я как раз новый тупой нож купил.
      Когда грибы и картошка, издавая дивный аромат, уже шкворчали на сковороде, Руслан сообщил следующую приятную новость:
      - А к ужину выпьем по маленькой холодненькой.
      - Это водки, что ли?
      - Керосину.
      - А почему ж тогда холодненькой? Керосин, я знаю, тёплым пьют. И, кстати, откуда у нас водка?
      - Я не знаю, кто и зачем пьёт керосин тёплым, а водка у нас с твоего дня рождения. Заныкал одну бутылку.
      Я смахнул невидимую миру слезу умиления и поцеловал Руслана в щёку.
      - Ты бы побрился, - попенял я.
      - Ты бы себе губы отрезал.
      - А как бы я тебя стал целовать?
      - Ладно, не отрезай.
      - Ладно, не брейся.
      - Никогда-никогда?
      - Русланчик, давай водки выпьем.
      - Водка - к ужину.
      - А ложка - к обеду. Ну, всё, пора брать власть в свои руки.
      - Возьми у меня.
      - Чего?
      - Ну, власть.
      - О, Господи! - Я отодвинул Русланчика в сторону и проложил себе дорогу к холодильнику.
      - Боже, что за пьяница! - простонал Руслан, глядя, как я сдираю с бутылки закрутку.
      - Тебя не спросили. - Я плюнул закруткой в Руслана.
      - Ещё глотка не выпил, а уже дебоширит, - заверещал Руслан. - Что же будет, что будет...
      - Будет весело, - озорно пообещал я. - Эй, татарин, выпьешь с нами?
      - А что мне остаётся делать, - вздохнул татарин. - Всё равно бутылка погибла.
      - Рюмки доставай.
      Руслан достал, я разлил, мы выпили.
      - Дай занюхать. - Я наклонил голову Руслана к своему носу.
      - А мне чем занюхивать? - спросил Руслан.
      - Носом, естественно. Ладно, на, на, не плачь. - Я наклонил свою голову к его носу. Русланчик внюхался и чихнул.
      - Что ты всё чихаешь, чихун? - обиделся я. - То плечо мне забрызгал, то вот причёску спортил...
      - А вдруг я болен страшной чихоткой. - Руслан округлил от внезапного ужаса глаза.
      - Как тебе помочь? - упавшим голосом спросил я.
      - Есть одно средство, - умирающим голосом проговорил Руслан.
      - Какое?!
      - Помешай грибы с картошкой...
      Я поспешно исполнил его последнюю волю. Руслан чихнул.
      - Ааабманшик! - возопил я. - Не буду больше мешать грибы с картошкой.
      - Тогда раскладывай их по тарелкам.
      - А ты не будешь больше чихать?
      - Никогда! - Руслан ударил себя кулаком в грудь.
      Весомость клятвы потрясла меня. Я разложил наш ужин по тарелкам. Руслан чихнул.
      - Это невыносимо! - взорвался я. - Ты лжёшь мне во второй раз.
      - Водку разлей.
      - И ты...
      - И я чихну.
      - Шут.
      - Хам.
      - Разливай.
      - От разливая слышу.
      Я схватился за голову.
      - У меня, кажется, дежавю.
      - Очень болит? - скорбно спросил Русланчик.
      - Что болит?
      - Дежавю твоя.
      Я схватил Русланчика за шею и посадил его за кухонный стол.
      - Вот тебе водка, разливай на двоих.
      Русланчик потрогал свою шею и послушно разлил.
      - С тобой, Ига, лучше не связываться, - с ужасом произнёс он.
      - Только в постели! - Я поднял указательный палец. - Ну, приятного аппетита.
      - Спасибо, барин. Кушайте и вы.
      - Ладно, Федька, я сегодня добрый. Можешь со мной чокнуться.
      - Благодарствуйте, Аким Яковлевич.
      Мы чокнулись, выпили и испустили по слезе.
      - А давай, - предложил Руслан, - я теперь буду Сасипатрий Матвеичем, а ты - Васькой.
      - А зачем это?
      - Ну дава-ай...
      - Ну, давай.
      - Васька, пшёл вон из-за стола!
      Я отвесил барину подзатыльника.
      - Революция, - захныкал барин.
      - Наливай ишо! - велел я.
      Русланчик послушно налил.
      - А то по шее получу, - объяснил он.
      - Верно, - сказал я, погладив его по головке.
      Мы звякнулись рюмками и выпили.
      - Грибки - первый сорт, - заметил я, закусывая.
      - Угу.
      Мы быстро расправились с ужином, допили водку и, слегка пошатываясь, направились в комнату.
      - А чё, раскладушка правда сломалась? - спросил я.
      - Не, конечно. А тебе на что?
      - Эт я, выходит, маме наврал?
      - А ты не знал?
      - Знал. Каюс-сс.
      - А зачем те раскладушка?
      - А я на ней сегодня спать буду.
      - Это ещё что за новости?
      - Понимаешь... Наш диван на-пра-влен с запада на восток. А я читал сегодня в этом... как его... газете, что спать полезней всего с севера на юг.
      - Я тоже хочу с севера на юг!
      - Давай тогда диван передвинем.
      Мы передвинули диван, сориентировав его с помощью компаса, разделись (Руслан два раза упал (пьянь!)) и легли.
      - А теперь расскажи мне на ночь сказку, - попросил Руслан час спустя.
      - Ну, слушай. - Я погладил его по голове, как ребёнка. - Жили-были Картавин и Базедова, а детей у них не было...
      - Спокойной ночи, - сказал Руслан и засвистел носом, уткнувшись в моё плечо.
      * * *
      Когда я проснулся, Русланчик ещё спал. Но я знал, что он проснётся через пятнадцать минут. И сразу запросит кофе. Который же я ему и подам. Прямо в постель. С сигаретой. Не знаю, откуда я это знал. Просто знал, и всё.
      Я встал и пошёл на кухню варить кофе. Открытая пачка сигарет лежала на журнальном столике, и я прихватил её с собой. В ту же секунду, когда кофе оповестил о готовности взбегающей пеночкой, из комнаты послышалось мычание Руслана:
      - Кофе! Бжалуста! И сигарету! Тоже бжалуста!
      - Уже несу!
      И я выскочил из кухни с чашкей кофе в одной руке и пачкой сигарет в другой.
      - Спсибо, - блаженно промяукал Руслан. - А твой кофе где?
      - А мне что-то не хочется.
      - Как не хочется?
      - А вот как-то так.
      - Не узнаю брата Колю.
      - Привыкай.
      - К чему?
      - К результатам вашего розыгрыша.
      - ???
      - Вы хотели дать мне сверхзнание? Спасибо, вы мне его дали. Теперь не обижайтесь.
      Лоб Руслана в какое-то мгновение покрылся испариной.
      - Сверхзнание? - спросил он.
      - Я спал ногами на север, - ответил я.
      - Но ведь это же бред... Это же шутка...
      - Да-да, шутка. Но некоторые шутки оказываются всерьёз, - без тени улыбки откликнулся я.
      - Так ты хочешь сказать, сверхзнание...
      - Уже во мне.
      Русланчик с минуту сверлил ладонью лоб, а потом расхохотался:
      - Я понял. Ты догадался про розыгрыш и решил ответить на него таким же розыгрышем.
      - Да, Русланчик, - вздохнул я, - да, как всё просто. Пей кофе и иди на работу.
      Тебе сегодня предстоит очередной неприятный разговор с шефом.
      Русланчик со страхом взглянул на меня.
      - Мистификатор, - отмахнулся он и, быстро засобиравшись, ускользнул за дверь.
      После его ухода я сварил кофе себе и выпил его. Стоя голым. На балконе. Мне было наплевать, кто меня видет. Девушка с десятого этажа дома напротив, как я знал, не появится. Боже, до чего странно - знать. И до чего ещё более странно знать, что знаешь. Я вдруг почувствовал, что голова раскалывается.
      - Хочу играть в киножурнал "Не хочу ничего знать"! - нарочито громко сказал я и плюхнулся назад в постель.
      Тёплое одеяло и нежная подушка обволокли меня, и я погрузился в тёплое и нежное полубеспяматство. Тёплое и нежное, но тщетное - через пять минут я выстрелил собой из постели. Лежать было невозможно. Голова, не готовая к свалившемуся на неё, трещала швами. Я знаю, что я ничего не знаю. Завидую тебе, Сократ, завидую тебе стократ. А я знаю, что я всё знаю. Знаю, например, компьютерный код "Финансбанка". И знаю, как через "Интернет" снять кучу денег так, чтоб не засекли. А только мне не нужно. Я вот даже вторую чашку кофе не хочу пить. А чирик я завсегда у папани стрельнуть могу. Так что денег я тоже не хочу. А чего я хочу?
      - Ха-а-чу пра-а-жить жизнь та-а-к, что-о-б па-а-том не-э бы-ыла-а му-у-чи-тельна-а больна-а за-а ... - пропел я. - Бесцельно. Прожитые. Годы.
      Стало вдруг мучительно и больно. Пойти, что ли, прогулятся? Нет, не пойду, сейчас мерзкий дождь со снегом начнётся. Я заварил свежего чаю, насыпал в тарелку сушек и сел в кресло у окна, прихлёбывая и прикусывая. Полил ледяной дождь. Со снегом.
      - До позднего вечера, - прокомментировал я. - А Русланчику, бедному, под этой пакостью ещё домой возвращаться. Придёт мокрый, злой, как собака, ну ещё бы - от шефа нагоняй плюс мерзкая эта погода, а у нас и выпить-то нечего. Понятно, накинется на меня с упрёком - накаркал, мол, неприятности с шефом. А причём тут я, если так оно и должно было случиться? Я ж не делаю события, я о них просто знаю. Странно, никогда не думал, что всезнающий человек чувствует себя таким тупым и беспомощным. Хотя - почему это беспомощным? Вот сейчас оденусь потеплее и отнесу Русланчику на работу зонт, чтоб он не промок по дороге с работы к автобусу и от автобуса домой.
      Я надел шляпу, куртку, обмотался подаренным Русланом шарфом, сунул подмышку зонтик и смело вышел из дому. Меня ошарашило снегом, огорошило дождём. Умственно больной ветер швырял пригоршни этого дерьма мне прямо в лицо.
      Я сел в подошедший автобус (билет брать не стал - всё равно конролёра не будет)
      и доехал до центра. Отсюда - от Крытого Рынка - до Русиковой конторы было рукой подать.
      Пожилая вахтёрша с кочанчиком седых волос на затылке, клюя носом, вязала нечто среднее между шарфом и носком.
      - Гетры вяжете? - поинтересовался я.
      От неожиданности старушка так перепугалась, что уронила вязанье на пол.
      - Вам кого, молодой человек? - так ответила она на мой вопрос.