Серебряная тоска

      - Что-то тут потолки низкие, - мрачно пошутил Колька, входя.
      - Это не потолки низкие, а пол высокий, - оправдался Серёжка, почёсываясь колбасой в затылке. - Мужики, колбасу будем?
      - Колбасу нужно под что-то, - разъяснил я ему. - Серёга, у тебя что-то есть?
      - У меня даже кое-что есть. Стоит в морозилке, холдным потом в ожидании покрывается. В количестве двух экземпляров.
      - Ну, иди, доставай её из холодильника.
      Серёжка помёлся на кухню, а мы в его отсутствие осмотрели квартиру что тут можно будет поломать, когда мы напьёмся. Впрочем, Серёжкина мама вряд ли одобрила бы такие развлечения, да и сам Серёжка относился к своему барахлу настолько же трепетно, насколько равнодушно к чужому.
      Всё же, я решился немного похозяйничать в его гостинной - достал из серванта четыре стопочки и расставил их на столе. Тут подоспел и Серёжка с водкой. На заледеневшей бутылке прозрачно читались отпечатки его пальцев.
      - Та-ак. - Он с некоторым неодобрением глянул на появившиеся в его отсутствие стопки на столе. - Ну, ладно, прошу рассаживаться.
      Мы сели. Серёжка разлил водку по стопкам.
      - Ну, хоп!
      - Хоп, - поддержали мы.
      - А колбаса где? - чревоугодно поинтересовался Руслан.
      - Ох, блин, на кухне забыл. Колька, нарежешь.
      Колька с готовностью метнулся на кухню.
      - Кстати, ме зами, - Серёжка откинул волосы назад. - На всякий случай приношу свои извинения, если ненароком шокировал вас тогда на кладбище... Ну, у могилы плотника. Не учёл разности потенциалов. В том смысле, что мы дети разных профессий. Что для меня суровые будни, то для вас экскурсия в зоопарк.
      - У тебя весьма своеобразная манера извиняться, - заметил я.
      - У меня вообще нет манеры извиняться. Исключительно ради вас. Будем считать инцидент исчерпанным?
      - Чёрт с тобой, - махнул рукой я.
      - У тебя, Игорёк, весьма своеобразная манера извинять. Но, поскольку инцидент исчерпан... Колька! - крикнул он в кухню. - Когда нарежешь колбасу, прихвати с собой, будь добр, ещё баночку маринованых маслят из холодильника.
      - Вы только не пейте там без меня, - ревниво отзвался Колька.
      - Под угрозой расстрела, - заверил его Серёжка. - Ну что, ребята, ещё по маленькой?
      - Стыдитесь, Серж, - покачал головой Руслан.
      - А я, может, и стыжусь. Я, может, даже терзаюсь. Может, лишь щетина мешает мне до конца покраснеть...
      - Что такое борода? Это средство от стыда. Потому что пол-лица не краснеет до конца, - неожиданно для самого себя продекламировал я.
      - Браво, - сказал Серёжка. - Экспромт или заранее готовился?
      - Кто ж знал, что ты ляпнешь про щетину? - удивился я.
      - А, может, у тебя экспромты на все случаи жизни заготовлены.
      - О, Господи, - только и сказал я.
      Тут, к счастью, появился Колька, держа в руках тарелку с нарезанной колбасой и небольшую салатницу с маслятами. Стол встретил его появление одобрительным гулом. Серёжка кинулся к серванту, выдвинул ящик и достал оттуда четыре мельхиоровые вилки.
      - Отведайте грибков, - предложил он нам. - Мамахен сама мариновала.
      - Вкусные звери, - сказал я, отведав.
      Колька захохотал с набитым ртом.
      - Какие звери - овощи!
      - Сам ты овощ!
      - Грибы - зонтичные растения, - уточнил Руслан.
      - А вот учёные, - продолжал настаивать я, - до сих пор не сошлись во мнениях, что такое грибы - растения или животные.
      - Дураки твои учёные, - заявил Колька. - Ясное дело - растения. Они ж не бегают.
      - Улитки тоже не бегают.
      - По-своему, может, и бегают.
      - Вы, ребята, своей манерой спорить Академию Наук до Сумасшедшего Дома довели бы, - заметил Руслан.
      - Грибы - растения, - резюмировал Серёжка. - Вы взгляните, как они размножаются.
      - А как они размножаются? - сразу же заинтересовался Колька.
      - А размножаются они, Коля, спорами.
      - Да, - потрясённо протянул Колька. - А если б люди размножались спорами? Они ж, блин, только и делают, что спорят.
      Мы в восхищении посмотрели на Кольку.
      - В тебе, Коля, погиб великий биолог, - вздохнул Серёжка.
      - Да чё там, - махнул рукой Колька. - Просто чё думаю, то и говорю. А всякие глупости меня не интересуют.
      - Я, пожалуй, пойду покурю, - сказал я, вставая. - А то ещё ляпну что-нибудь непотребное. Серёга, где у тебя тут курить можно?
      - На кухне, старик, и только на кухне. И при закрытых дверях. Мамахен моя к табаку страсть как восприимчива. Только унюхает - и тут же начинает пилить. Не люблю.
      Я пожал плечами - мол, хрен с тобой и с мамой твоей, на кухне, так на кухне.
      Показывай, где пепельница. Ах, прямо в раковину, а потом водой смывать? Ну, хорошо. Я плотно прикрыл за собой кухонную дверь.
      - Ну, - обратился Русланчик к пацанам, когда дверь за мною закрылась. Так что там у вас за тема?
      - Русик, где твоя дипломатия? Ты прям с места в карьер, - развёл руками Серёжка.
      - Так я ж не знаю в чём дело. Только и понятно, что Игорька как-то касается.
      - Отрывается от нас Игорёк, - грустно произнёс Серёжка. - Обидно. Мы, всё ж, четыре школьных товарища. Друзья.
      - Куда это он отрывается?
      - В космос. В свой Вселенский Разум.
      - К марсиянам намылился, - вставил Колька.
      - Николаша, помолчи. - Серёжка положил Кольке руку на плечо.
      - Бред какой-то, - поморщился Руслан.
      - Ничего и не бред! - выкрикнул Колька в запальчивости.
      - Николаша, не мельтиши. - Серёжка обнял Кольку рукой за шею и насильно усадил на стул.
      - Итак, Матушинский рвётся в космос, - сказал Руслан. - Ну, а дальше что?
      - Кстати, день рожденья у него, у Игорька нашего, через неделю?
      - Ну, так. При чём здесь космос и Вселенский Разум?
      - Вот скажи, Русик, что бы ты хотел Игорьку подарить?
      - Ну, не знаю пока... Может книжку какую-нибудь.
      - Книга - лучший подарок! - восторженно вспомнил Колька. - А токо у Матушинского книжек этих уже штук двадцать, не меньше.
      - Коленька, будь любезен, заткнись, - ядовито-сладко произнёс Серёжка. - Впрочем, Коля прав. Книга - подарок хороший, но - увы! - банальный. А Игорьку хотелось бы сделать такой подарок, которого ещё никто никогда не получал. Ты разве против?
      - Хм... дальше.
      - Нет, ну скажи, Русик, вот что бы ты - книгу уж побоку - предложил ну вот чего бы-то такого, вот... эдакого?
      - Поездку в Париж, - сказал Руслан.
      - В Париж! Во здорово! - восхитился Колька. - Я тоже хочу! У меня день рождения в следующем месяце.
      - Николя! Силянс, если ты ещё парле франсе со школы. Неплохо, неплохо, Русик. Но всё ещё не фонтан. Во-первых, финансово мы не потянем. Во-вторых, каждый разбогатевший жлоб может позволить себе то же самое. Но Игорёк-то наш не жлоб.
      Ему совсем другое нужно. Понимаешь? "Сны о чём-то большем". А о чём его сны? О Вселенском Ра...
      - Ты ж не хочешь сказать... - поднял брови Руслан.
      - Хочу. Именно хочу.
      - Ну, и где мы его возьмём - Вселенский Разум? Игорёк ищет его уж который год.
      - И ещё столетия будет искать, - вздохнул Серёжка. - А мы ему его подарим.
      - А где он у вас? В коробочке? В пробирках? Надеюсь, розовой ленточкой уже перевязали?
      - Не шути. Вселенский Разум - это абстракция. А, значит, настоящий он или нет - роли не играет. А вот сделать другу приятное - это важно. Пусть это будет понарошку - главное, чтоб Игорёк поверил.
      - Во что поверил? - устало вздохнул Руслан. - В то, что он Вселенский Разум обрёл?
      - Русик, ну почему ты норовишь всё время в лоб? Нет, всё-таки дипломат из тебя никудышний. В Ирак тебя запускакть нельзя.
      - Сдался мне ваш Ирак.
      - А чё, такие же мусальмане, как и ты, - брякнул Колька.
      - Колька, заткни хавальник, - впервые рассердился по-настоящему Серёжка. - Ладно, Русик, нет у нас по-настоящему никакого Высшего Разума ни в коробочке, ни в пробирочке. И подарить его Матушинскому в реальном виде мы не можем. Разве что как розыгрыш.
      - Так... - сказал Русланчик.
      - А что! - вскинулся Серёжка. - Ведь никто ещё не дарил другу на день рождения РОЗЫГРЫШ! Не дешёвый - типа: "У меня на спине ничего не написано", - а крупномасштабный розыгрыш, который...
      - Попрошу исключить меня из числа участников, - твёрдо произнёс Руслан.
      - Русик, да ты послушай...
      - И слушать не хочу.
      - Хорошо, - сказал Серёжка после паузы. - Вернёмся к этой теме позже.
      - Навряд ли.
      Серёжка хмыкнул.
      - Но Матушинскому, хотя б, пока ни слова? Хоть это ты можешь обещать? Пусть это будет сюрприз от нас с Колькой. А, Русик?
      - Ладно, - Руслан махнул рукой. - Делайте, что хотите.
      - Ну, и всё. - Серёжка хлопнул себя по колену. - С делами на сегодня покончено.
      Развлечёмся, мужики?
      - Допьём водку? - обрадовался Колька.
      - Да при чём здесь водка?! - раздражился Серёжка. - Ты, Колька, чё, совсем дурак стал?
      - А-а-а, - залыбился Колька. - И кому?
      - Вы о чём, ребята? - встревожился Руслан.
      - Да о том, старик, что пора сюда баб вызванивать.
      - О! О! Уже покраснел, - загоготал Колька, тыча Руслану пальцем в грудь. - Нечего из себя... этого корчить. Или, скажешь, ты ни разу с бабой не спал?
      Руслан медленно поднял указательный палец и поцокал себя по черепу в районе виска.
      - Пойду курну, - отважно произнёс он и отправился на кухню.
      - Игорёк, - сказал он на кухне мне, - там Колька с Серёжкой затеяли баб пригласить.
      - А тебе-то что? - пожал плечами я, подкуривая новую сигарету от старого бычка.
      - Хочешь быть их моральным кодексом?
      - При чём здесь моральные кодексы? Мы-то что делать будем?
      - Да ничего особенного, - хмыкнул я. - Посидим спокойно, выпьем ещё вина... или шампанского. Пусть уж Серёжка подсуетится. Его идея.
      - Алло?! - змействовал Серёжка в трубку. - Анечка? Выходная? Не знаешь, куда себя девать со скуки? А вот я тебя как приглашу сейчас в гости на сегодня!
      Придёшь? Вот оно и отлично. И подругу какую-нибудь с собой захвати. Посмазливей.
      Нас тут четверо. Что значит, где достанешь? В общаге, типа, уже девчат не осталось? Все ушли на фронт? Воевать с блядством, не жалея собственного тела? Ну вот, другое дело. Кстати, вы что там предпочитаете, водку или шампанское?
      Хорошо, тогда прихватите с собой шампанского. В общем, ждём вас. Целую, Серёга.
      Пэ-эс: желаем хорошо провести время.
      - Ловко ты, Серый, базаришь, - завистливо покрутил башкой Колька.
      - Это потому, Коленька, - погладил его по шишковатой голове Серёжка, что я умный.
      - А я глупый, да? - слёзно обиделся Колька.
      - По-своему, Коленька, ты тоже умён. Психи в дурдоме прозвали бы тебя "профессором". Ладно, пошли на кухню, как бы там Игорёк с Русланом никотином не отравились.
      - А кто к нам счас приедет, - заорал Колька с порога. - А кто нам счас шампанского привезёт!
      - Дедушка Мороз? - догадался я - Серый, ну смотри, какой он дурак! Матушинский, ты в окошко глянь - счас что, Новый Год?
      - Снег есть, - спокойно сказал я, глянув в окошко. - Ёлки растут. Значит, Новый Год.
      - Ну так иди и укрась их, - недовольно буркнул Серёжка. Ему не нравилось, когда кто-то кроме него насмехался над Колькой.
      - У вас ёлки, а у нас тёлки! - неожиданно сострил Колька и сам же загоготал.
      Все посмотрели на него с удивлением, а Руслан порылся в карманах и протянул Кольке небольшую шоколадную конфету.
      - Спасибо, - сказал Колька и конфету съел. Все с облегчением вздохнули, а Серёжка снова погладил Кольку по небольшой шишковатой головёнке.
      Девчонок, всё же, приехало только две. Обе держали в руках по бутылке шампанского. Они вообще были очень похожи - и та, и другая рыжие, худенькие, вульгарно накрашенные. Серёжка тут же подскочил к ним и галантно поздоровался с каждой.
      - Рады. Николай, прими у дам шампанское. Позвольте представить моих друзей.
      Известный в своих кругах поэт Игорь Матушинский. Руслан Ибрагимов, крупный программист. С Николаем Васильевичем Рябининым вы уже знакомы...
      - Кончай брынчать, - сказала одна рыжеволосая девица.
      - Похоже, мальчики, у вас тут весело, - сказала другая.
      - О, мать, не сомневайся! - влез Колька. - Серый столько приколов знает.
      - Колька, сдохни, - рявкнула первая.
      - В самом деле, Николай, не снижай впечатления. Анечка, как зовут твою подругу?
      - Марина. - Вторая назвалась сама. - Можно просто - Маня.
      - Аня и Маня! - восторженно всплеснул руками Серёжка. - Ну, не чудо ли?
      - Кочумай, баклан, - поморщилась Аня. - Чудо у тебя в штанах висит.
      - А почему ваши друзья всё время молчат? - спросила Маня.
      - А мы глухонемые, - сказал я.
      - Как? - удивилась Маня.
      - Ну, в смысле, ошарашены встречей.
      - Да все вы одним... этим мазаны, - махнула рукой Аня. - Базарить умеете, а шампанское вам бабы должны таскать.
      - А вот у него конфекты зато к шампанскому есть! - Колька радостно ткнул пальцем в Руслана. Руслан брезглинво отстранился.
      - Ладно, ладно, - засуетился Серёжка, - пройдёмте в комнаты.
      - У тебя их, типа, много?
      - Много. Две.
      Мы сели за стол, Серёжка откупорил шампанское и разлил его по чашкам.
      - Николаевский фарфор!!! - гордо объявил он.
      - Колькин, что ль? - фыркнула Аня. - Оно и видно. Тоже мне, эстет шампанское из чашек.
      - Не хош - не пей, - сострил Колька.
      - Ну да, дурой я была бы не пить шампанское, которое за свои деньги купила.
      - Вот ты уже и деньгами попрекаешь, - вальяжно оскорбился Серёжка.
      - А ваши друзья всё молчат и молчат, - заметила Маня.
      - Робеем, - потупился я.
      - А вы и вправду поэт?
      - И вправду. А вы чем занимаетесь?
      - А мы монтажницы.
      - Кто? - не понял Руслан.
      - Монтажницы. Высотницы. И с высоты мы шлём вам пламенный привет.
      - Спасибо, мы и так уже с приветом.
      - Мы это уже заметили.
      - А вы почитаете чего-нибудь?
      - С удовольствием.
      Я снял с полки томик Пушкина.
      - Я памятник себе воздвиг нерукотворный, - нагло прочитал я. - Не зарастёт к нему народная тропа...
      - Ой! - всплеснула руками Маня. - Я вас уже читала! Мы вас в школе проходили.
      - В школе, - буркнул я. - Меня, между прочим, за эти стихи на дуэли убили.
      - Господи, кто?!
      - Скульптор Вучетич. Увидел во мне конкурента.
      - Но вы, всё же, выздоровели после того, как вас убили.
      - Чёрта с два. Видите ж - я уже трупной зеленью покрылся.
      - Ужас какой!
      Руслан не выдержал и захохотал, опрокинув чашку с шампанским. Серёжка, давясь смехом, выскочил в туалет. Аня хмурилась.
      - Да врёт он всё, - сказал Колька.
      - Как вам не стыдно! - возмутилась Маня. - Вашего товарища убили, а вы...
      - Да он правда врёт, - посерьёзнел вдруг Руслан.
      - Врёшь? - Маня повернулась ко мне.
      - Вру, - печально ответил я.
      - Врёт, - повторил Руслан. - Его вовсе не Вучетич убил.
      - А кто?
      - Дантес.
      - А это кто?
      - Полуфранцуз-полунемец.
      - Ой, так вы во Франции были?
      - В Полуфранции-Полугермании.
      - Это он, Дантес, здесь был, - мягко заметил Руслан.
      - А как же его через границу пропустили с оружием?
      - А он его уже здесь заказал. В Туле.
      - Так он вас в Туле убил?
      - Зачем же в Туле. Под Петербургом.
      - Под Ленинградом, да?
      - Нет. Под Петербургом. Это он потом будет Ленинградом именоваться. Под Петербургом на Чёрной речке.
      - На Чёо-о-оорной речке, - прошептала Маня,от ужаса округляя глаза и рот.
      - Да. На её заснеженном берегу стоял Дантес в шинели навыпуск и ждал меня со своим лепажем - Двое на одного! - возмутилась Маня.
      - Таково было его понятие о благородстве, - вздохнул я. - Мы сошлись, и Дантес выстрелил в меня с тринадцати шагов.
      - Несчастливое число, - покачала головой Маня.
      - Да, мне чертовски не повезло. Пуля попала мне в живот. Страшно захотелось пить. Я умолял дать мне хоть глоток воды из Чёрной речки, но Дантес только смеялся, засунув лепаж за пояс.
      - Мерзавец, - твёрдо произнесла Маня.
      - Какая вы чистая девушка, - сказал я. - Сколько в вас души. Вам нужно выйти замуж за юношу столь же чистого, незамутнённого сознанием.
      - За вас? - подняла длинные ресницы Маня.
      - Что вы, я грешен. Коля, комм цу мир, мой ясный перец. Ну, сюда иди, дятел.
      Послушный движению моего указательного пальца, Колька подскочил и стал рядом. Из туалета осторожно выполз Серёжка.
      - Рассказ о дуэли Матушинского уже закончен? - на всякий случай спросил он.
      - Закончен, закончен, - успокоил его Руслан.
      - Не мешайте, - сурово оборвал их я. - Здесь происходит таинство соединения двух душ. Маня, сегодня ваш день. Сегодня случай подвернул вам ментально близкого вам человека.
      - Это как? - зашептала Маня во все стороны.
      - Духовно, - ответил ей Руслан через всю комнату.
      - Посмотрите в эти невинные, незамутнённые бременем разума глаза. - Я схватил Кольку за волосы и развернул к Мане. - И ты, дурак, сделай то же самое.
      - И чё? - спросил Колька.
      - Да разве вы не видите, что вы - Адам и Ева, ещё не вкусившие плода познания!
      Так вкусите же его! Да стой ты, дурак, погоди кусаться - это же я фигурально.
      - А что такое "фигурально"? - спросил Колька.
      Руслан объяснил ему, показав фигу.
      - В общем, отдаю вас в руки друг другу. Занавес опускается для первого поцелуя.
      А вы там - чур, не подсматривать.
      - Но я ... - начала было Маня, однако послушный Колька уже ловко закрыл её говорильник поцелуем.
      - Так, а я чё ж? - сердитая, что о ней позабыли, надулась Анька.
      - А вам, мадам, сулили мы лучшее, что у нас есть, - нашего Сержа. Судите сами - элегантен, скромен, мил, не без юмора. И столь же воспитан, как и вы.
      - Закрой хлебало, Пушкин, - сердито буркнул Серёжка.
      - Именно это я и имел в виду, - сказал я, поводя рукой от Серёжки к Ане. - В общем, не теряйтесь.
      - А я татарчонка хочу. - Аня показала на Руслана. - Я торчу от татарчат.
      - Я наполовину татарин, - поспешно сказал Руслан.
      - Мы, увы, должны откланяться. Нас ждёт сеанс у скульптора Вучетича. Мы позируем ему для скульптурной группы "Три грации".
      - Но вас же только двое!
      - А мы поочереди позируем.
      - А третий, всё же, кто?
      - Он. - Я показал на Руслана. - Ну, до свидания, девочки.
      - Мальчики, может, всё же, останетесь?
      - Я им останусь, - ревниво молвил Серёжка. - Можете выпить ещё по чашке шампанского - и чтоб духу вашего тут не было.
      - В гробу мы видали ваше шампанское из ча-ше-чек. Адьё.
      Мы с Русланом быстро оделись и вышли на лестничную площадку. На площадке Руслан обнял меня, а я его.
      * * *
      Николай Павлович тоскливо глядел в окно, за которым хронически нездоровая петербургская погода проделывала свои излюбленные шутки с моросящим дождём. Рука императора поигрывала небольшими золотыми часами с репетиром. Император бессмысленно глянул на часы, опустил их в карман, вздохнул и перевёл взгляд на своего собеседника - Александра Христофоровича Бенкендорфа.
      - Вот такая погода, милый мой, - сказал он, - для нас, людей с низким кровяным давлением - сущий ад. Меланхолия, дэпрэссия, желание уйти в монастырь или кого-нибудь зарезать. Если я после смерти попаду в ад, это будет несправедливо - как вы полагаете? Ведь я, если разобраться, и так провёл всю жизнь в климатическом аду Петербурга.
      - Я полагаю это несправедливым, ваше величество, даже если б вы всю жизнь провели под лазурным небом Италии, наслаждаясь солнцем и запахом апельсиновых деревьев.
      - Ответ искушённого придворного, - усмехнулся Николай. - Цитрусовые я, кстати, не переношу. Однако, к делу. Я хотел расспросить вас, Христофор Бонифатьевич...
      - Александр Христофорович, ваше величество, - робко, несколько удивлённо поправил Бенкендорф.
      - Ах, да знаю, знаю! - Николай досадливо поморщился. - Шучу я так. Это у меня юмор такой - подстать погоде. Не обращайте внимания. Так вот... Ох, Господи, совсем я никудышний хозяин. Не хотите ли с дороги чего-нибудь... эдакого?
      - Признаться, с удовольствием, ваше величество. Благодарю.
      - Ванька! - закричал Николай. - Принеси Александру Христофоровичу кошку поиграться.
      Глаза Бенкендорфа округлились.
      - Что? - спросил он.
      - И снова шучу, - раздражённо сказал Николай. - В этой несчастной стране никто не понимает царский юмор. И потрудитесь, пожалуйста, мне не "чтокать". По отношению к коронованой особе это совершенно недопустимо. И очень, кстати, не похоже на вас.
      - Простите, ваше ве... - Бенкендорф залился краской.
      - Ванька! - снова заорал Николай. - Попробуй только, дурак, кошку принести!
      Сожрать заставлю! Тащи поставец с коньяком и наливками и рюмки эти... ну, из стекла из рубинового такие... ну сам же, скотина, знаешь - любимые мои.
      Ванька, Иван Табачников, увалень лет тридцати с на редкость глупыми глазами и на редкость добродушной улыбкой, почти тут же объявился в дверях с поставцом и рюмками в руках. Не переставая улыбаться, уставился на царя в ожидании дальнейших повелений.
      - Принёс, так налей, дурак, - незло заметил Николай. - Вы что, Александр Христофорович, будете: наливку или коньяк?
      - Наливку, с вашего позволения.
      - А я - коньяк. В такую погоду - самое разлюбезное дело. Отлично расширяет сосуды. Эй, Ванька, стой не уходи, дубина, давай-ка, шутки ради, и себе налей - выпьешь с нами. Ну куда, куда ты, подлец, к коньяку потянулся? Тебя коньяком поить - что свинью кормить мармеладом. Один перевод продукта. Вон, водку пей.
      Выпил? Всё, поставь рюмку, кому говорю, скотина! Не смей мне "чтокать". Если мне сегодня ещё кто-нибудь "чтокнет", я ему башку "отчтокаю". Вот ведь народ, Александр Христофорович! Одно на уме, дорваться и нажраться. Думаете, Александр Христофорович, это они наши холопья? Как бы-с не так-с! Это мы им трудами во славу отечества на водку зарабатываем. А ты, подлец, уши тут не развешивай, не для них говорится. Пошёл к ебене-фене!
      Ванька влюблённо глянул на императора и ушёл совершенно счастливый.
      - Хороший малый, но дурак, - кивнул ему вслед Николай, - за что и люблю. Люблю, знаете ли, Александр Христофорович, дураков. Самая надёжная опора любого государства. А уж у нас-то им цены просто нет. В нашей же матушке Рассее ежели какой умник умствовать начнёт, так не остановится, пока до полного идиотизма не договориться.
      - Горе от ума, а не страна, ваше величество, - кивнул Бенкендорф, потягивая наливку. - Верно он, очкарик тот, подметил. Ну, подметить-то подметил, а вот для себя выводов не сделал. Весьма плачевно кончил.
      - Кстати, Александр Христофорович, - после паузы проговорил Николай, ведь Грибоедов этот, конечно же, проходил по вашему ведомству?
      - Разумеется. С такими-то взглядами.
      - Он ведь в Персии погиб?
      - В Персии.
      - А от чего?
      - Персия, - развёл руками Бенкендорф. - Восток. Чуть что - за ножи хватаются.
      Опять же, персиянки с вот такими персями. Восточная рэвность. Так что, кто, когда за нож схватился, по какой причине - теперь уж вовек не узнаешь... Вы позволите, ваше величество? - Он покосился на поставец.
      - Наливайте, сколько хотите, не стесняйтесь.
      Николай Павлович и Александр Христофорович некоторое время пили молча. Александр Христофорович, раскрасневшийся, первый нарушил молчание.
      - Чем человек умней, тем больший он дурак, - заявил он. - У меня в ведомстве это каждый до последнего назубок знает. Как "Отче наш". Нужнейшая государству российскому фигура, ваше величество, это какой-нибудь фельдфебель или капрал.
      Чтоб всё чётко и организованно. Напрр-ра-ва! - так все направо; налл-ле-ва! - так все налево; а ежели смир-р-на! - так хоть умри, а смирно! И не шелохнись!
      Иногда, ваше величество, такая картинка в голове рисуется: наш российский крестный ход, люди идут, несут иконы. Вот только люди все в форме, а на иконе не Спас, а наш Капрал; лик суровый, бульдожий, такая, знаете ли, очаровательная харя - в оклад не влезает.Тут каждый поймёт этот, если что, о спасении души миндальничать не будет, это сразу - в карцер и шомполов велит врезать. Разок через строй прогонит - сразу забудешь умничать. С таким капралом и Бог никакой не нужен.
      - Ну-у, - развёл руками Николай, - это уж вы, Александр Христофорович, через край хватили.
      - Да поймите же, ваше величество! - воскликнул захмелевший Бенкендорф. - Что Бог, что капрал, суть одна, изначальная - порядок. Бог на зарвавшегося шикнет, капрал гаркнет, Бог адом пригрозит, а капрал тут же на земле такой ад устроит, что тот, Боженькин, раем покажется. Люди-то Бога не так уж и боятся, потому как где-то далеко, вот и подраспустились. А капрал - вот он, рядом, кулачище пудовое, дубинка такая, что и быку башку проломит. Никто пикнуть не посмеет, шёлковыми все будут. По-ря-док! Верьте, ваше величество, капрал лучше Бога.
      Он допил свою рюмку, кончиками пальцев утёр повлажневшие от выпитого и высказанного губы. Николай свою рюмку не допил, отставил на стол и, склонив голову набок, поглядел на Бенкендорфа.
      - Необычный вы человек, Александр Христофорович, - произнёс, наконец, он. - Очень необычный. Только не кажется ли вам, что вы сами вроде как умствовать начинаете?
      - Э-э, ваше величество, - усмехнулся Бенкендорф, - можно иногда и поумствовать.
      Если для порядку.
      - Для порядку, - проговорил Николай. Потянулся к недопитой стопке, допил, поставил назад. Затем, словно отмахнулся рукой от чего-то и заговорил уже весело:
      - А вот был у меня как-то один, аудиенции не просил, а просто требовал. Да вы его знаете - господин Карамзин. Уж такой умник, что в целой России умнее его будто и нет. Десять лет взаперти сидел, по пьянкам-гулянкам, балам-бабам не шлялся, писал - ни больше, ни меньше - "Историю государства Российского". И вот, значит, этот умник стоит передо мною, слюною брызжит, руками машет, ногами разве что не сучит - и орёт благим матом, как бы обустроить Россию - народ, там из нищеты поднять, из невежества, от пьянства отучить, чтоб, каждая баба что неделя - в новом сарафане гуляла, а каждый мужик засыпал с томиком Вольтера под подушкой. А, может, Руссо. Чтоб с природой зажил одной семьёй и не давил похмельными пальцами божьих коровок. И до того он, знаете ли, Александр Христофорочич, народ этот любит, что разве в постель с ним не ложится. Короче, такую уж он охинею понёс, что я подумывать начал, не оказать ли такому высокоучёному человеку подобающую почесть - спустить с лестницы царским поджопником, как вдруг вижу - Ванька мой, Табачников, он тут же рядом стоял, - во всю свою пасть лыбится и костяшками пальцев по лбу стучит. Ну, тут и я расхохотался - уж если Ванька, дурачок мой миленький, просёк, что за Спиноза нас тут просвещает, и, представьте, народофил наш вдруг краснеет и заявляет мне:
      "Зачем же вы, ваше величество, позволяете своим холопам надо мною глумиться?" Я чуть в пляс не пустился. "Помилуйте, - говорю, - господин гуманнист Карамзин, где ж вы тут увидели холопов? Это же он, народ ваш любимый, обожаемый ваш лё мюжик рюс! Нехорошо-с". Отпускаю Ваньку, чтоб глаза не мозолил, поворачиваюсь к этому благодетелю грязножопого человечества и говорю ему эдак так с ядом: "Даже очень нехорошо-с, милостивый государь. Холопами это я их звать могу по царскому своему невежеству и самодурству. А для вас это народ, вы над ним слёзы лить должны, молиться на него, на руках его носить, набираясь от него вшей. Извините, но как гуманист вы сейчас допустили обидный прокол и моветон". Тут этот радетель сопеть начинает, а я уже и сам распалился, как следует. "Вы ж, - говорю, - выразитель всего народа, вы ж символ его нашли, вы ж "Бедную Лизу" создали!
      Какая точность! Так, одним словом, охватить целый народ - бедная Лиза, которая лизала и лизать будет. У неё это уже и в крови, и в мозгу, и язык так обустроен.
      Не Россию, а язык народа обустраивать надо - чтоб слаще лизал. А насчёт России - не туда, пардон, явились. Не по адресу. Вам не ко мне, а в кабак какой-нибудь явиться надо было. И там орать: бросай пить, айда обустраивать Россию. Они бы вас живо обустроили бутылкой по голове. А сейчас, извините, не могу долее наслаждаться беседой с вами. Вынужден спешить к фрейлине Раковой на вечерний пистон. Жё сюи-з-аншанте дё ву раконтр".
      Николай махнул рукой.
      - Ладно, Бог с ним, с Карамзиным этим. Я вас, Александр Христофорович, не из-за него, а из-за дружка его к себе позвал. Что там стряслось у камер-юнкера с этим графом Монте-Кристо?
      - Ч... простите, ваше величество?
      - Ну, у Пушкина с этим... Жоржем Дантесом.
      - А-а, - Бенкендорф усмехнулся. - Ссора. И весьма крутая. По всему, придётся нашему стихотворцу теперь в стрельбе поупражняться.
      - Дуэль, значит? - Николай нахмурился. - Нехорошо. Не люблю. А из-за чего ссора?
      - Да из-за пушкинской жены. Француз к ней лыжи клеить начал, а ревнивый африканец теперь их отстегнуть хочет.
      - Ну и тьфу на них. - Николай скривил брезгливо-скучную мину. - Вот уж действительно - до чего ново и интересно: два болвана поцапались из-за бабы.
      Знал бы, не стал вас по такому поводу и тревожить. А ещё, небось, умным человеком себя считает, арап моржовый. Примерещилось чего-нибудь такое спьяну - и вот вам, имеете, скандалище, пиф-паф - покойника. Мне бы их, щенков, обоих просто высечь публично, чтоб они ещё месяц почёсывались. Тогда б, небось, не до глупостей стало. Как будто у меня в России других забот нет, кроме их блядских дуэлей. Ну, вот что, Александр Христофорович, в дело это не влезайте, но в курсе будьте. Если и впрямь до поединка дойдёт, то я тому, кто в живых останется, покажу, как дуэлировать. Я ему, сукину сыну, покажу, как на законы плевать.
      Пушкин этот у меня не в Михайловском говённым пёрышком по бумаге скрипеть будет, а на красноярскую музу дрочить. Ему там и повеселей будет - поближе к дружкам-декабристам. Ну, а французик этот... пёс с ним. А только, чтоб в три дня и духу его после этого его в России не было. Пусть во Франции своей лягушек жрёт, ежели ему непременно нужно в русский пирог галльского дерьма подсунуть.