Глава 4

Лариса Верижская казалась существом целеустремленным и упорным. Она привыкла добиваться поставленных целей, каковы бы они ни были — от самой маленькой, например: достижения овальной формы ногтя, несмотря на уверения маникюрши, что более овальным сделать ноготь уже никак невозможно, — до самой большой: получения изрядного куша от бывшего мужа.

Когда-то такой целью для юной Ларочки Верижской было замужество. И не в том дело, что в данном случае цель оказалась ложной и брак распался, не выдержав даже испытаний первой пятилетки, а в том, считала Лариса, что цели порой исчерпываются быстрее, чем достигаются. Иногда чем быстрее они достигаются, тем быстрее исчерпываются. Вожделенная форма ногтя приедается уже на другой день, муж — на другой год. Форму ногтя можно сменить, равно как и мужа. И не надо мучиться размышлениями, морально ли это или аморально. Смутно подозревая о существовании Макиавелли, Лариса была поклонницей его тезиса:

«Цель оправдывает средства».

Она не была охотницей за скальпами, просто когда она видела перед собой цель и если целью был очередной скальп… То сами понимаете! Сейчас ближайшей целью Ларочки, то есть Ларисы Михайловны, было с блеском выйти из обрыдшего ей брака, понеся минимальные финансовые потери самой и причинив максимально возможный ущерб бывшему супругу. И можно было не сомневаться, что она выполнит это с блеском. Недаром она завербовала себе такого могущественного союзника, как Гурьянов, правая рука Игоря Георгиевича.

Ларочка вышла замуж поздно, когда ей было уже двадцать семь. В этом возрасте женщины часто уже отдыхают после второго, а некоторые и после третьего брака, а она лишь впервые примеряла на себя свадебное платье. Она не питала иллюзий относительно того, что отныне ее жизненный путь будет усыпан розами. Ей было известно, что в браке и шипы случаются тоже, но она не предполагала, что их окажется так много!

Ее избранник был из хорошей интеллигентной семьи и подавал блестящие надежды. Через своего отца, научного руководителя будущего мужа, Ларочка познакомилась с перспективным студентом еще в нежном возрасте и приберегла его на закуску, одновременно бдительно посматривая по сторонам, не подвернется ли кого-нибудь более замечательного. Но более замечательных женихов расхватали менее разборчивые подруги, а вожделенный плод давно созрел, грозя упасть в подставленные ладони… И тогда Ларочка решилась. У нее была отработанная тактика: два-три умелых взмаха ресницами, вздох, перемена настроения — от щеняче-радостного до печально-элегического, — и жертва была готова к испытанию ЗАГСом.

Между тем Игорю тогда некогда было раскусывать загадочные маневры особы, которая сама себя навязала ему в жены: он занимался поиском места под солнцем. Некоторое время после окончания института он проработал во Франции вторым секретарем посольства, а потом перешел на работу в советское торгпредство. На родину он вернулся через четыре года. Вернулся он потому, что ему предложила сотрудничество влиятельная и могущественная организация, КГБ.

Ничтоже сумняшеся, он перешел под крылышко всевластного монстра, полагая, что сможет сделать неплохую карьеру. А потом грянула перестройка, и его жизненные планы пошли прахом. Держа нос по ветру, многообещающий молодой специалист порвал с издыхающим монстром и, нажав на связи, вновь обратился к торговле с развитыми западными странами.

Наступила эпоха торжества частной инициативы, эпоха, когда торговля стала приносить стократные прибыли. Игоря Георгиевича не привлекала перспектива впаривать ширпотреб ошалевшим от внезапно грянувшего изобилия соотечественникам. Он работал на другую сторону, его коронным номером был экспорт леса.

Быстро поняв, что монополия государства на торговлю лесом разваливается, он принял ее в свои трудолюбивые руки, организовав поставки отборной древесины на Запад. Первый удачный опыт показал: лучше действовать под эгидой правительства и, прикрываясь могущественными именами, класть денежки в собственный карман, чем постоянно находиться под обстрелом конкурентов.

Понятно, что такая бурная деятельность не могла существовать без поддержки влиятельных лиц из Белого дома.

Через несколько лет невзрачный молодой мужчина в строгом костюме с выдержанным в классических тонах галстуком стал неформальным королем леса. В мозгах преуспевающего коммерсанта было намертво отпечатана ленинская формула: политика — это концентрированная экономика. Поэтому вскоре половина президентского окружения ходила в корешах у обаятельного коммерсанта. За лесом последовали магнитная руда, алюминий, оружие — короче, все, что хоть что-нибудь стоило на западных рынках. Игорь Георгиевич от имени государства продавал вагоны, контейнеры, фуры, баржи с товаром…

Он еще только начал входить в силу, когда неожиданно для себя оказался женатым. В сущности, он не был уверен, что лично принял решение о женитьбе, но, по словам Ларисы, выходило, что он принял его самовластно и единолично, потом еще и навязал это решение ей, Ларисе, сломив ее сопротивление своей настойчивостью. Позднее она упрекала его в том, что, пообещав рай на земле, он не смог ей дать ничего, кроме вещественного воплощения этого рая.

Обеспеченная жизнь еще не означала для нее полного счастья.

Лариса обладала приятной внешностью, острым умом и неистребимым жизнелюбием. Она стремилась участвовать в бизнесе своего супруга и мечтала подчинить его своим далеко идущим замыслам. Но муж совершенно не стремился плясать под чужую дудку, и таким образом кроме внешних врагов у него постепенно появился еще и враг внутренний, грозивший ударить с тыла.

Стойкая оборона мужа раздражала Ларису. Она не для того выходила замуж, чтобы похоронить себя в глуши огромного дома, чтобы чахнуть над пеленками и бутылочками с молочной смесью! Ее кипучая натура требовала выхода.

Она жаждала действий, но поскольку муж не давал ей развернуться, то она решила избавиться от его опеки.

Роль домоправительницы, роль изысканного обрамления мужа на светских раутах унижала ее. Только большая игра, игра в бизнес казалась достойной ее. В голове Ларисы каждую секунду зрели миллионы грандиозных планов, по сравнению с которыми планы Наполеона о мировом господстве казались мечтами детсадовского карапуза о вооруженном захвате формочек в песочнице. Однако в одиночку действовать было трудно, Лариса нуждалась в союзнике. Он должен быть достаточно осведомленным в делах ее супруга, он должен его ненавидеть, он должен признавать ее, Ларису, своим руководителем. И такой человек нашелся.

Сквозь маску корректности, намертво прилипшую к Гурьянову, Лариса быстро разглядела его извечное недовольство своим положением. Человек неглупый, образованный, он вынужден был оставаться всегда на вторых ролях — что может быть ужаснее для такого самолюбивого типа, как Гурьянов! А ведь когда-то он был однокашником своего босса и его добрым приятелем.

После выпуска из института они разъехались и встретились вновь в то время, когда Игорь стал сколачивать преданную команду единомышленников. Былая дружба быстро разрушилась,не выдержав губительных отношений «начальник-подчиненный». Через какое-то время Игорь Георгиевич перестал замечать в Михаиле приятеля, видя в нем лишь удобную, совершенную машину для выполнения деловых поручений. В этом была его ошибка. Лариса решила обратить возникший диссонанс себе на пользу.

Она умело строила из себя жертву семейной жизни, примеряя тогу обиженной девочки. Она играла свою роль так умело и самозабвенно, что постепенно сама начала верить в нее.

Артподготовка началась загодя, линия поведения была обдумана досконально. Роль жертвы казалась универсальным средством борьбы. Уже все знали, что отношения босса с супругой далеки от идеальных. Наверняка знал об этом и Гурьянов.

Однажды Лариса вбежала в приемную своего мужа (предварительно убедившись, что того нет на месте) и со стоном упала на услужливо подставленный Гурьяновым стул.

— Я… так больше не могу! — Крупные как горох слезы катились по ее лицу. — Михаил, вы замечали, он стал совсем другим? Он стал чужим, властным, жестоким… Он… Недавно он ударил меня!

— За что? — одними губами спросил Гурьянов, участливо подавая белоснежный, безупречно выглаженный платок.

— Я… Я спросила его относительно той сделки… Он меня оборвал… я попыталась возразить, а он… Он поднял на меня руку! И даже прислуга видела это! Скажите, почему он так переменился?

— Да, я тоже в последнее время вижу в нем некоторые изменения… — внешне сухо кивнул Гурьянов. Внутри него все пылало — Лариса наступила на его любимую мозоль. — Он может сорваться, накричать…

— Как, и на вас тоже? — изумленно спросила Лариса, поднимая розовые от слез, припухшие глаза. — Вы же его близкий друг! — Для пущего эффекта она еще присыпала рану солью:

— Раньше он так вас уважал.

— Раньше, — горько усмехнулся Гурьянов.

Будто бы движимая дружеским порывом, Лариса приблизилась к нему, точно ища защиты и опоры. А Гурьянов в запале обиды даже не замечал, что находится с супругой своего патрона на расстоянии, куда более близком, чем то регламентируется правилами этикета.

Было еще несколько невинных встреч, несколько подобных разговоров… Так постепенно сеялись семена недовольства, зародыши бунта.

Лариса нежно и трепетно ухаживала за ними, защищая от того, что могло бы погубить их развитие. Она надеялась на поговорку:

«Посеешь ветер — пожнешь бурю». Буря — вот была ее ближайшая цель!

Та самая цель, которая оправдывала средства…

Вскоре жена патрона и его помощник стали тайными союзниками. Лариса понимала, что союз хорош тогда, когда он зиждется на прочном материальном интересе. Но ей нечего было предложить своему верному другу. И тогда она предложила себя.

Что греха таить, Гурьянов импонировал ей как мужчина. Вне кабинета своего босса он казался высоким и стройным мужчиной с фигурой гимнаста, а стоило ему снять строгие очки в официальной черной оправе, как за толстыми линзами обнаруживались голубые глаза такого беззащитного младенческого цвета, какой бывает лишь в тот первый день после затяжной зимы, когда ясное небо молодо и свежо раскинулось над скованной снежным кафтаном землей… Даже плотно сжатые губы не портили его, придавая твердое и сдержанное выражение. В одежде его сказывалась школа: безупречного покроя костюм, брюки с идеальной стрелочкой, галстук, подобранный в тон рубашке.

Место и время действия были выбраны осмотрительно. К тому времени между Ларисой и Гурьяновым уже установилось своеобразное родство, близость товарищей по несчастью. Они уже понимали друг друга с полуслова, обмениваясь многозначительными взглядами, и походили на заговорщиков, вступивших в опасную коалицию. Лариса едва дождалась, когда муж уехал по делам.

Сразу из аэропорта она направилась в офис. Вечерело. Здание выглядело пустынным, и лишь единственное окно преданно светилось в ночи. Лариса знала, кому это окно принадлежит. Гурьянов допоздна корпел над срочными делами.

"Похвальное усердие! — усмехнулась она про себя и подумала:

— Он пригодится мне и после того… Говорят, он хороший специалист… Сделать разве его своим новым мужем? Нет! — Она решительно тряхнула головой. — Тогда он, пожалуй, еще вздумает мной командовать. Лучше держать его на коротком поводке и кормить несбыточными надеждами!" Она самодовольно усмехнулась.

Каблуки легко застучали по лестнице. Перед дверью лицо Ларисы приняло потерянно-горестное выражение.

— Ах, это вы, — растерянно произнесла она, входя в знакомый кабинет. — Простите, я не хотела вам мешать!

Гурьянов выглядел удивленным. Он пытался угадать причину, по которой жена патрона неожиданно, в неурочное время очутилась здесь. Ему невдомек было, что этой причиной оказался он сам.

— Я только что из аэропорта, — произнесла Лариса расстроено. — Мне нужно взять только кое-какие бумаги… Я не буду вам мешать.

— Ничего, — произнес Гурьянов, отмечая ее покрасневшие от слез веки. — Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего, ничего! — Голос Ларисы предательски подрагивал, искаженный плаксивыми интонациями. — Почти ничего!

Жертва купилась на приманку и сделала шаг навстречу своему охотнику, преданно ловя его ускользающий взгляд.

— Нет, я вижу, что-то случилось!

«Конечно случилось! — подумала про себя Лариса. — Случилось то, что к тридцати пяти годам я осталась у разбитого корыта, а мой враг живет со мной в одном доме!» И ей так стало жалко себя, что по лицу невольно заструились крупные быстрые слезы.

Она опустилась на стул и разрыдалась. Пока Гурьянов бегал за водой, подносил носовой платок, гладил плечи, утешая, Лариса выдавливала из себя слезы, подстегиваемая жалостью к собственной особе, — и рыдала, рыдала, рыдала…

И вот настал момент, когда в азарте утешения он наконец приблизился к ней так близко, что она уловила запах его утреннего одеколона, пряного и острого. Горячее сбивчивое дыхание опаляло ее щеку.

— Михаил… — прошептала она. — Скажите мне… Только не лгите, ради Бога не лгите! Вы знали, с кем он летит?

Гурьянов удивленно вздернул брови, пребывая все в той же опасной близости.

— Я только что из аэропорта, — севшим голосом продолжала Лариса и громко всхлипнула. — Прибежала, как дура, хотела попрощаться… А он там… С ней… — И она замолчала, тихо давясь слезами, — Я не знал, — сдержанно вымолвил Гурьянов. — Да, я сам заказывал билеты, но никакой женщины…

— Он был с ней! — перебила его Лариса. — Они выглядели как любовники, сбежавшие на волю. Ей от силы лет двадцать! — Непрерывно всхлипывая, она спрятала лицо на груди утешителя, а ее пушистые, коротко стриженные волосы опалили его ноздри душным восточным ароматом.

Михаил растерянно молчал. Что ему было делать? Искать неубедительные слова утешения? Между тем рыдающая женщина перед ним была так хороша, так доверчива и так близка… Как часто он мечтал о ней, усилием воли сдерживая разыгравшееся воображение, и вот она рядом… К ней можно прикоснуться, обнять, поцеловать — и она не оттолкнет его!

«Ну когда же он решится!» — в это время нетерпеливо думала Лариса.

И вот его осторожная рука с давно сдерживаемой страстью опустилась на талию, а другая обхватила затылок. Мягкие губы сами нашли ее податливый рот, жадный до нежных ласк и виртуозный в поцелуях.

Гурьянов опомнился только тогда, когда тонкая шелковая блузка сползла с плеча, оголив белую, бурно вздымавшуюся грудь. Пьянея от захлестнувшего его желания, он едва нашел в себе силы прошептать:

— Только не здесь… Не здесь…

— Нет, здесь, — прошептала она и острыми наманикюренными пальцами потянулась к пуговицам его рубашки. Сброшенная блузка метнулась серебряной молнией, застыв на ручке объемистого сейфа.

— Как давно я об этом мечтала! — прошептала она, задыхаясь. Он не услышал ее слова, а скорее угадал их по движению губ.

— Пойдем сюда! — Он интуитивно выбрал самое безопасное место — кабинет шефа. Они скользнули туда, прикрыв за собой дверь. И там, на кожаном диване все и произошло…

После того как они затихли, все еще страстно, до боли прижимаясь друг к другу, она шепнула счастливым голосом:

— Что мы наделали! — и рассмеялась серебристым смехом, довольная тем, что все так удачно получилось. И вновь прижалась к его губам благодарным поцелуем.

— Я… Я люблю тебя! — плохо соображая, что именно он говорит, прошептал Михаил. Кажется, под напором этой женщины он терял остатки благоразумия. Он знал, что сожаление и раскаяние о случившемся придут позже, но сейчас ему ни о чем не хотелось думать. Он хотел только быть рядом с этой женщиной и жадными губами до боли прижиматься к ее благоуханному телу…

На следующий день, встретившись на квартире Ларисиной подруги, они вновь с жестокой жадностью мяли друг друга в объятиях, точно два ожесточенных борца на ринге. Победа была суждена одна на двоих.

То, что начиналось как тривиальный служебный роман, неожиданно переросло в нечто более глубокое и важное. За первым свиданием последовало второе, потом третье… Позже, после возвращения их общего врага, встречи продолжались то в снятых на ночь номерах в гостинице, из которых они сбегали, не дожидаясь утра, то на квартирах друзей, то на чужих дачах.

После каждого свидания Михаил давал себе клятву, что эта встреча будет последней, однако стоило этой женщине улыбнуться ему таинственной зовущей улыбкой, намекая на известные только им двоим тайны, как он вновь спешил к ней, забывая о своем благоразумии и о том, что у этой связи не может быть никакого логического продолжения, кроме ужасной оглушительной катастрофы или же благоразумного разрыва.

После первого свидания Лариса лишь весело рассмеялась, тряхнув спутанными кудрями, вспоминая о сцене совращения святого Антония, разыгранной ею точно по нотам. Но, потом со временем планы мести отступили на задний план, а на первое место вышло одно огромное, всепоглощающее желание — видеть его, чувствовать его рядом с собой, наслаждаться его телом, а потом тихонечко лежать рядом, опустошенной и счастливой, выбросив из головы все мысли, кроме одной — о том, что он рядом, забыть все, кроме всепоглощающего ощущения счастья.

Их встречи продолжались около года, и за это время им обоим стало ясно: так дальше продолжаться не может. Они должны быть вместе все двадцать четыре часа в сутки, потому что (вот нелепейшая, не запланированная ситуация!) — они любят друг друга!

Впервые осознав этот факт, Лариса удивилась сделанному ею открытию.

Столь эфемерное чувство, как любовь, занимало чуть ли не последнее место в ее иерархии ценностей, сильно уступая таким вещам, как деньги или карьера. И вот теперь оно неожиданно вышло на первый план и потребовало всю ее без остатка…

По мере того как ее связь с Гурьяновым развивалась и крепла, холодок отчуждения, издавна сквозивший между супругами, постепенно превратился в панцирный лед, разделивший их на два враждующих лагеря. Лариса считала, что, пока у нее еще осталось какое-то влияние на мужа, пора откусить от него солидный куш. Этим-то она и занималась в последнее время. И верный Михаил не за страх, а за совесть помогал ей, видя в этом залог их будущего совместного благополучия.

— Послушай, ты уверен, что это она? — они разговаривали по телефону, избегая имен и фамилий.

— Зачем тогда он просил собрать о ней информацию?

— Ну и кто она?

— Какая-то танцовщица из бара, — хмыкнул он.

— Конечно же, стриптиз?

— Обычная пошлятина под видом высокого искусства.

Они помолчали.

— Я даже не уверен в том, что вообще они встречаются. У меня нет доказательств. Я знаю только, что один раз он был в клубе, где она выступает.

— Какие могут быть еще доказательства? — Разговор вновь угас. В трубке слышалось только легкое дыхание и шелест эфира.

— Кроме того, по сведениям из другого источника, танцовщица уже в прошлом. — Михаил нарушил молчание. — Теперь у него на примете художница.

— Час от часу не легче! И кто она?

— Я не могу назвать ее имя по телефону. Оно у всех на слуху.

— Вот как? — оскорбился голос в трубке и тут же зло заключил:

— Тем хуже для нее!

Она опять угодила в ловушку, которую сама организовала. Но было поздно, слишком поздно, и она ничего не могла поделать, совершенно ничего. Она оказалась в западне, и эта западня стоила миллионы!

Архитектор Дино Чентура теперь обитал не столько на земле, сколько на небесах, причем буквально. Большую часть своего времени он проводил в самолетах и вертолетах, курсируя между затерянным в теплых водах Ионического моря островом и Римом. Конечно, он мог бы поселиться где-нибудь поближе к месту работы, но как ему было уговорить этого чертенка Салаино — самое капризное, самое ветреное, самое непостоянное существо в мире — покинуть Рим? Этот избалованный кареглазый юнец ни за что не соглашался оставить роскошь и цивилизацию — все то, к чему привык, все то, что дал ему Дино.

А между тем на острове с утра до позднего вечера кипела работа.

Целый день над вырытым котлованом кружили вертушки, непрерывно доставлявшие с континента стройматериалы, машины, рабочих. Целый день с утра до вечера Дино носился по острову, следя за тем, чтобы идея его гениального, необыкновенного проекта не была окончательно испорчена безмозглыми строителями, как всегда норовившими искалечить задуманное им чудо.

И вскоре эта муравьиная суета стала приносить свои плоды: из земли постепенно вырастал прекрасный дворец, накрепко сросшийся со скалами, с морем и с чудным закатом вдали.

«Еще полгода такой жизни, — думал донельзя уставший Дино, — и я не выдержу! А все этот чертов русский! Взбредет же такое в голову — строить виллу прямо посередине моря!» Здесь никто не увидит созданной им красоты, лишь с проплывающего корабля будут видны в бинокль острые башенки, парящие в мареве заката, да чайки удивленно крякнут, пролетая над островом.