Глава 15

Самолет «Цитата-11» из личного воздушного флота Шана пролетел над Тонкином на высоте двадцать тысяч футов. Внизу тонули в облаках беспорядочные светящиеся брызги Ханоя и его спутника — Хайфона. Самолет нырнул на запад, в заходящее солнце над Лаосом и горным перевалом на границе Таиланда.

Вот они, исторические вехи мира, думал Шан, глядя с высоты на долины, горы и равнины. Эта земля стала исторической из-за идиотизма американцев. Он глубоко втянул в себя дезодорированный воздух салона и почувствовал аромат хвои.

Вот он, Золотой Треугольник, источник почти всего героина в мире. Из-за этого зелья десятки тысяч людей, бирманских и индонезийских крестьян, оказываются втянутыми в международные гангстерские войны. Героин — истинная причина политических эскапад американского правительства в Корее и Вьетнаме, думал Шан. Да, историческая, но кровавая земля.

Любой другой на месте Шана управлял бы своей промышленной империей, раскинувшейся вдоль всего восточного побережья Тихого океана, не вставая из-за письменного стола. Престижный, авторитетный, безопасный стиль руководства. Но Шан Лао больше по душе было «ручное управление», как выражаются американцы.

Шан наслаждался проникновением в самые истоки своих доходов. Он мог потратить месяцы, торгуясь и умасливая безродного, полуграмотного профсоюзного босса, хотя любой другой на его месте уладил бы вопрос о размере взятки через посредника. Зато напрасными были дьявольские усилия, предпринимаемые его конкурентами, чтобы организовать саботаж или стачку на заводах Шана. У них брали деньги — и тут же доносили обо всем хозяину.

Сегодня вечером великий Шан Лао, повелитель заводов электронного оборудования, звенящих автоматических конвейеров, сложных многослойных финансовых структур, направлялся в подлесок современного капитализма, можно сказать, к колыбели, из которой он вышел.

Когда над Юго-Восточной Азией опустилась ночь, самолет пошел на снижение. Они приземлились не в Рангуне, а в Мандалайе, в трехстах пятидесяти милях на север от столицы. Здесь их ожидал маленький вертолет китайского производства «Кай-3», в кабине которого стоял густой опиумный душок.

В темноте Шан, сопровождаемый двумя телохранителями — они же носильщики и проводники, — сел в вертолет. Они долетели почти до границы Таиланда, здесь высота гор достигала семи-восьми тысяч футов. Место, не подходящее ни для пехоты, ни для моторизованной кавалерии, — вот почему слабосильной бирманской армии удавалось удержать за собой героиновые тропы. Моральный дух игрушечного войска поддерживало то соображение, что без героиновых доходов во всей восточной части Бирмы наступил бы голод.

В темноте не видно было ни малейших признаков Монг-Кьят, обманчиво крошечной деревеньки, около которой устроил себе штаб-квартиру генерал Хун Ква. Десять лет назад, когда ЦРУ наступало доблестному воину на пятки, Хун Ква выпросил у Шана так называемую «ссуду». Урожденный китаец, как и Шан Лао, теперь он во всеуслышание объявил себя выходцем какого-то племени в Восточной Бирме. В армии Чан Кайши, правого крыла гоминьдана, Хун Ква был сначала лейтенантом, потом капитаном. После поражения в 1949 году все переменилось, оказалось, что у ЦРУ наготове и деньги, и оружие, и транспорт, и никто, за исключением отдельных слишком жадных агентов, не собирается требовать много от опиумной торговли. Гоминьдан остепенился, а вместе с ним и Хун Ква. Теперь он вместе с лаосским генералом Ванг Пао контролировал большую часть прибыли от продажи опиума американским «джи-ай»[21] в Сайгоне.

Под рокот вертолета, в ночной темноте, Шан Лао вспоминал, каким Хун Ква был десять лет назад, когда впервые получил у него деньги. Худой остроглазый ловкач, тонкие губы плотно сжаты, идеальный подчиненный, на вкус Шана. Было и еще кое-что в выражении его лица, слегка маниакальное, говорившее миру: «Я посланец высшей воли, моя миссия такова, что мир рухнет в случае моего поражения, ну, а если я добьюсь успеха, этого никто не заметит, никто не узнает о моей победе. Почему я взвалил это на себя? Кто-нибудь ведь должен...»

Вспомнив его вид, Шан усмехнулся. Из таких убежденных людей выходили образцовые исполнители.

Когда-то эта инвестиция стоила Шану меньше, чем, к примеру, строительство автомобильного завода в Йокогаме. Но" через пять лет посеянные им в Бирме деньги вернулись урожаем в десять процентов. Наверняка Хун Ква обсчитывал его, но даже с учетом воровских десяти процентов — это приносило Шану миллионы долларов в год. Наличными.

Шан Лао переоделся в походный комбинезон вроде армейского, со множеством карманчиков, «молний» и кнопок. Усаживаясь за руль потрепанного, древнего джипа, он кивнул телохранителям, остающимся около вертолета.

Оставшийся путь он должен проделать один — ни проводников, ни телохранителей. Настоящий мастер «ручного управления», движущийся к самому сердцу потока наличных. Переключив фары на маскировочный ночной свет, Шан направил автомобиль вдоль темного следа, почти незаметного на траве. Он вдохнул влажный ночной воздух. Какой-то зверь сдох неподалеку, и падаль сообщала о своем присутствии отвратительным запахом. Неважное знамение для начала путешествия.

Звуки примитивной рок-музыки донеслись до него еще до того, как он добрался до штаб-квартиры батальона. Хун Ква говорил, что командует армией в сорок тысяч человек. На самом деле в его распоряжении было тысяч восемь, причем большая половина — мальчишки чуть старше двенадцати лет, с восторгом учившиеся управляться с автоматами, винтовками, гранатами, минометами и другим оружием.

Мальчишка-часовой шагнул в тусклый свет фар, нацелив в голову Шана «АК-47». Шан назвался. У мальчишки расширились от восторга глаза. Все знали, что в лагерь должен приехать «Великий Банкир», и встреча с ним была большим событием для игрушечного солдатика. Стараясь изо всех сил быть полезным, он вскарабкался на капот джипа, закинув за спину автомат, и завопил:

— Дорогу! Прибыл Шан Лао! Дорогу!

Штабные офицеры лениво тряслись и крутили задницами под хриплую диско-музыку. Пахло потом и спиртным. Несколько молодых парней, по большей части — лейтенантов, танцевали с приглашенными из города девушками. Они оставили своих партнерш и с обезьяньими ужимками откозыряли Шану.

В отдалении под стоваттным усилителем и огромным громкоговорителем за высоким столом сидел Хун Ква. Около него стояла бутылка с местным бренди, отвратительным, если не ядовитым пойлом. На этикетке красовались пять зведочек. Хун Ква, которому по средствам было бы купаться в «Хеннеси» или «Реми Мартин», давным-давно во всеуслышание объявил себя поклонником местного зелья, разновидности граппы, успешно используемого для заправки зажигалок.

Хун Ква с глупым видом смотрел на подходящего Шана. Его расслабленная поза говорила: это вовсе не встреча равных, нет, Придворный испрашивает разрешения приблизиться к трону.

Сидевший рядом с генералом молодой адъютант, полковник Туонг, скорчил раздраженную гримаску. Шан умышленно не устанавливал личного контакта с Туонгом, поручив это Бакстеру Чою, учившемуся вместе с ним в школе ирландских иезуитов.

Шан заметил, что за прошедший с последней встречи год Хун Ква сильно раздался в ширину. Его маленькие, близко посаженные глазки утонули в складках плоти, толстые щеки пылали нездоровым алкогольным румянцем. Облик мессии, посланца высшей силы исчез, перед ним сидел, развалившись, кусок сала с тупым взглядом.

Наглый убийца не собирался отрывать от стула свою жирную задницу, куда там! Хуже того, он поманил пальцем мальчишку-часового, стоявшего у двери с болтающимся у пояса «узи».

Перепуганный солдатик шагнул вперед и пискнул:

— Руки вверх!

Он дрожащими руками обшарил карманы Шан Лао — Шан Лао! — в поисках спрятанного оружия, потом шагнул назад.

— Приветствую тебя, Банкир, — вызывающим тоном произнес Хун Ква.

— Приветствую тебя, генерал. — Голос Шана был едва различим в грохоте рок-музыки. Он сел за стол, холодно кивнув полковнику Туонгу, и положил руки ладонями вниз на влажный, липкий стол. На близком расстоянии от Хун Ква пахло, как от жареного с чесноком кабана.

— Поговорим о Карибах, — произнес наконец Шан Лао.

— Сначала выпьем. — Хун Ква плеснул в грязный стакан немного жидкости из бутылки с пятизвездной этикеткой и придвинул его Шану.

— Спасибо, не нужно, — произнес финансист. — Расскажи мне о Карибах. Перевозки сокращены?

— Пей!

— Спасибо, я не хочу, генерал. — Голос Шана был сухим, как толченая известка.

— А я не хочу копаться в этом карибском дерьме! Они делают, что приказано, вот и все. Я не затеваю игры с покупателями, которые платят! Пей, Банкир!

Шан медленно покачал головой из стороны в сторону, подчеркнув этим жестом несоразмерность большой головы и хрупкого торса.

— Полковник?.. — тихо произнес он.

Полковник Туонг слегка шевельнулся. Отрывистый щелчок заставил всех на минуту застыть — выстрел из «смит-и-вессона» был направлен прямо в лицо Хун Ква. Сидевших позади него осыпали сине-фиолетовые брызги мозга, лучшего мозга, какой когда-либо тренировало ЦРУ. Кто-то, справившись с оцепенением, догадался выключить музыку. На реакцию собравшихся сильно повлияло выпитое — а выпито было немало, поскольку Хун Ква запрещал своим людям курить опиум, — и прежде, чем ошеломленные офицеры успели осознать, что главарь мертв, полковник Туонг лающим голосом выкрикнул несколько команд. Король умер. Шан Лао подумал, что повелительный тон и команды, позволившие Туонгу установить полный контроль над этим сбродом, — универсальное средство, в котором нуждается большая часть человечества. Бакстер Чой отлично поработал со своим соучеником, юным полковником.

Труп усадили в кресле, затейливо украшенную фуражку надели на простреленную голову.

Снова громко заиграла музыка.

В углу двое подростков-часовых расширенными глазами смотрели на происходившее, словно на экран телевизора. Шан Лао налил полный стакан пойла из пятизвездной бутылки и вылил на стол, смывая кусочки генеральской плоти прямо на его мертвые колени. Запах гнилого чеснока поднимался откуда-то из-под стола почти различимыми зрением волнами. Ну можно ли сравнить это великолепие, это буйство, это упоение всех пяти чувств с унылым управлением из-за письменного стола? Шан Лао справился со своим лицом, придав ему обычное равнодушное выражение.

— Полковник Туонг, карибские перевозки?..

— Для Риччи? Я распорядился все остановить.

Он извлек откуда-то бутылку «Джонни Уокера» и налил до половины в два чистых стакана.

— За лояльность, — произнес он торжественно. — Вы можете всегда быть уверены во мне.

— За лояльность, — эхом отозвался Шан. — Вы можете всегда быть уверены... во мне.

Оба приподняли стаканы в сторону поникшей разукрашенной фуражки. Чистый, отдающий дымком аромат виски действовал освежающе. Шан мысленно подсчитывал, какую дань будет получать его королевство теперь, когда Туонг согласился на двадцать процентов. Тут он заметил, что между его большим и указательным пальцами прилипла частица мозга, Шан брезгливо стряхнул ее. Продолжала греметь музыка.

Глава 16

В Манхэттене много маленьких баров и ресторанчиков, словно специально созданных для уединения. «Вы не рискуете здесь нарваться на знакомых» — таков девиз хозяев этих укромных местечек. К сожалению, это заблуждение, подумала Ленора Риччи, сидевшая в маленьком бистро на Второй авеню, неподалеку от офиса доктора Эйлера. Она потягивала ромовый пунш, а ее спутник уже расправился с третьим очень сухим мартини — безымянная водка, лимонный сок, щедрая толика джина.

Есть на свете и другие заблуждения, к числу которых следует отнести мнение, что водку невозможно распознать в дыхании и что крутить роман с пациенткой приятно и безопасно. Ленора Риччи никогда раньше не изменяла Винсу. Но ей казалось, что эта чудная теплая осень — особый знак ей лично, знак, что срок ее пребывания на земле истекает.

Винс на Карибах. Она в безопасности, если будет дома ко времени его обычного контрольного звонка. Ленора пришла на свидание с Базом, но сознание ее было лишь наполовину ясным. Вторая половина была подавлена, затуманена чувством вины: она собиралась предать свою лучшую подругу. За летние месяцы они с Эйлин сошлись так близко, как не случалось с ней даже в школьные годы. Глядя на лицо База, с каждым коктейлем все сильнее наливавшееся краснотой, она думала о своем страхе, о том, что ей придется обмануть Винса, чтобы остаться в живых, и что, заполучив здоровую, жизнеспособную клеточку доктора Эйлера, она осквернит и уничтожит брак Эйлин.

— Вы встречаетесь с другими пациентками тоже? — спросила она. Глагол «встречаетесь» использовался в манхэттенском, копулятивном значении.

Баз моргнул. Его пухлые щеки горели.

— Вы не пациентка, — сказал он шутливым тоном, цитируя старый фильм, — вы — мое мясо.

Не дождавшись улыбки, он подался вперед, словно собираясь прокладывать путь напролом, не надеясь на ее милосердие.

— Ленора, я никогда не испытывал такого...

— Такого — чего? Опьянения?

Он сделал вид, что обиделся. Но представление прервал бипер — Баз взглянул на часы.

— Мне нужно возвращаться на работу.

Он бросил на стол деньги и помог Леноре встать.

Провожая ее к выходу из бистро, Баз неотрывно смотрел на ее изящные икры, перетекающие в очень тонкие лодыжки, на туфли с очень высокими каблучками. Он почувствовал комок в горле. Он должен обладать этой женщиной. Должен! Слава Богу, его офис был совсем рядом, иначе он трахнул бы ее прямо у стены в гардеробе.

Боже, какая штука у него есть для этой крошки!

Эйлин знала по опыту — если Баз обещал задержаться, значит, явится не раньше полуночи. Она давно смирилась с этой неприятностью, поздними возвращениями с работы. У пациентов своя жизнь, и это неизбежно отражается на рабочем дне врача. Бывало и такое, когда за ним присылали среди ночи из одной из трех больниц, в которых Баз числился консультантом. А в остальное время... Зачем вести счет вечерним отлучкам мужа, если уж дневные часы он в буквальном смысле проводит в других женщинах? Баз возвращался домой, окутанный их ароматами. Эйлин едва удерживалась от того, чтобы не отправлять его под душ сразу же при входе в дом. Шахтерские жены имеют на это право, а жены гинекологов — нет.

Этой ночью, ожидая База, она рано забралась в постель, прихватив с собой протокол предварительного слушания с показаниями Сальваторе Баттипаглиа, доктора медицины, негодяя или невежды, сказавшего ее клиентке, что она здорова. Доктор Баттипаглиа, хоть и состоял на жалованье у семьи Риччи, не показался ей злодеем: «Вы знаете, как это бывает... В конце недели приходится осматривать сотню женщин, ужасная спешка... Возможна небрежность... Я же не могу проверить, правильно ли записала медсестра в карточки пациенток результаты анализов? Это обычная небрежность, общечеловеческое свойство, не так ли?..»

Подчеркивая ярко-желтым карандашом некоторые строчки, Эйлин услышала, как щелкнул замок на двери.

— Баз?

— Хийя-хийя-хийя!

Пьян, констатировала Эйлин, прислушиваясь к возне в темноте, потом шуму воды в ванной. Наверное, так пропитался за день, что сам почувствовал необходимость избавиться от чужих ароматов.

Десятью минутами позже Баз появился в дверях спальни совершенно голый, с накипью светлых волос на белой коже.

— Вечер добрый, мсис Эйлер.

— Ты сегодня рано, — сказала Эйлин, отложив свои бумаги.

Баз несколько секунд сосредоточенно изучал свои наручные часы.

— Дес-с-ть пятнацть, — сообщил он.

— Эй, ты в порядке?

— З-замечатно, мсис Эйлер. Ма-а-ленький загульчик с мальч... мальччиками, мсис Эйлер.

Эйлин наблюдала, как он медленно, неуверенно приближается к кровати. У него на уме что-то еще, кроме секса, подумала она.

— Вы оч-чень аппетитная, мсис Эйлер.

Эйлин смотрела с удивлением, как он опускается на колени.

— М-м, вкусно, — бормотал он, разводя ее ноги на гинекологический манер. Эйлин захихикала, потянувшись к выключателю.

Ленора сняла трубку после одиннадцатого гудка, дав время Винсу почувствовать укол вины в сердце. Ничто не причиняет сицилийцу больших страданий, чем мысль, что его жена наслаждается сексуальной жизнью так же, как и он сам.

— Чего долго не снимала трубку?

— Я спала, Винс. Ну, как тебе Багамы?

Последовала пауза. Ленора как наяву представила себе Винса, подмигивающего милашке, которая сегодня делит с ним постель. Наверное, мясистая, сиськи размером с «фольксваген».

— Влажность здесь ужасная, чуть не сто процентов. Завтра прилетаю.

— Буду ждать, — Она подавила зевок. — Пока.

Повесив трубку, она молча смотрела на телефон. Ей казалось, что еще одна ниточка вплелась в ткань предательства. Но, Господи, ставка слишком высока, чтобы остановиться на полдороге.

Баз Эйлер не был толстым, но обнаруживал склонность к полноте. Его завтрак обычно состоял из чашки черного кофе без сахара и двух крекеров из банки с надписью «Здоровая пища». Сегодня, сделав скидку на ужасное самочувствие, он добавил к обычному меню апельсин.

Сидя за столом в затрапезном клетчатом халате, он пытался разрезать скользкий апельсин на маленькие кусочки. Из-за похмелья его ловкие пальцы хирурга были неуклюжими, непослушными. Он, отец знаменитой Секции Эйлера, не мог справиться с паршивым апельсином!

— Ты уверена, что серединка здесь? — угрюмо спросил он Эйлин.

— Посоветуйтесь с доктором, доктор.

Эйлин уже оделась — она собиралась в окружную прокуратуру. На ней был темно-синий деловой костюм и белая блузка с оборками у горла. Она протянула мужу несколько очищенных долек апельсина.

— Выглядишь ужасно. Тебе вредны половые излишества.

Баз залился румянцем. Что она знает?.. Не сболтнул ли он лишнего вчера ночью? У него разболелась голова.

— Это оскорбление?

— Баз, некоторые вещи являются в нашей семье событием. Во-первых, похмелье, во-вторых, секс. Так что это не оскорбление, а констатация факта.

У База перед глазами замелькали воспоминания. Вчера он обладал обеими женщинами, их гладкими, сочными, нежными телами, с промежутком не более часа. Он почти слышал свист плети, приближающейся к его спине.

— Требую, чтобы суд исключил это из протокола, — пробормотал он. Неудивительно, что его пенис выглядел сегодня так жалобно, когда он принимал душ. Как забытый в жаровне пересохший кусок мяса.

Справившись с собой, он с натужной жизнерадостностью произнес:

— Что за день у вас сегодня, адвокат?

— О, сплошная беготня, — ответила Эйлин таким же тоном. — И случайные вылазки во вражеский стан. И несправедливость, и скрежет зубовный. А у тебя?

— А, ничего особенного...

Он допил кофе в мертвой тишине. Страх опутал его душной пеленой. Он наделал вчера глупостей, кажется, за это придется расплачиваться.

У прокурора округа Нью-Йорк, больше известного как Манхэттен, был очень простой офис, находившийся в той части Леонард-стрит, которую недавно переименовали во Фрэнк Хоган-стрит по имени предыдущего прокурора. Туда входили через боковую дверь, а не со стороны Сотой Центральной улицы.

В еще более простом кабинете трудилась над делами очень простая помощница окружного прокурора Леона Кэйн. Единственное яркое пятно — поникшая лилия в горшке, бросавшая желто-оранжевый отблеск на стену напротив мрачного окна. Впечатление, что комната маленькая, усиливалось из-за внушительных габаритов хозяйки, рослой, как Уинфилд, но без капли миловидности. Когда две великанши церемонно прижались щеками. Эйлин показалась себе скворцом, глазеющим на аистов. Леоне Кэйн явно хотелось поскорей составить впечатление о деле, чтобы решить, стоит ли вмешиваться окружному прокурору.

Выслушав Уинфилд, Леона пожала плечами. Ее крупное простоватое лицо выглядело довольно свирепым.

— Бывают случаи, которые окружной прокурор просто не может доверить другим, но... Очень сожалею...

— В чем дело? — перебила ее Уинфилд. — Ты хочешь сказать, что нет показаний Баттипаглиа против Риччи?

— Конечно.

— А если мы добудем их?

Помощник прокурора взглянула на часы.

— Ричардс, звони мне сразу же, как только что-нибудь найдешь!

Но Уинфилд продолжала сидеть.

— Кэйн, я надеюсь, ты понимаешь, от какого дела отказываешься. Прокурор, который посадит Винса Риччи на скамью подсудимых, может стать следующим мэром нашего города.

— Кто отказывается? Показания, Ричардс, показания. На улице, пытаясь поймать такси, Эйлин поглядывала на свою спутницу.

— Почему вы решили, что ваша соученица питает большие политические амбиции?

— Я хорошо знаю Леону. Это вам не просто хорошенькая мордашка.

Эйлин зашлась в приступе истерического смеха.

— Если человек с ней работает, она ему помогает по-настоящему, черт возьми, пылинки с него сдувает. Такси!

Она решительно шагнула с тротуара и буквально силой остановила проезжавшую машину. Когда они забрались внутрь, Уинфилд продолжила:

— Я знаю ее стиль: ближайшие несколько месяцев она будет внушать кому-нибудь из начальства, человеку, не довольному своей карьерой, с большими амбициями, что без ее помощи ему не обойтись.

Эйлин вполоборота поглядывала на мелькающие за окном машины улицы.

— Мне кажется, вы больше меня хотите прижать кузена Винса.

— Это не личное чувство. Просто тактический ход в большой игре.

— Вы бы лучше объяснили мне, в чем тут дело.

Уинфилд немного помолчала.

— Я вам уже говорила: у моего отца неприятности. Источник неприятностей — мой двоюродный дед, он стареет, но еще ужасно хитрый. Если мне удастся организовать серьезные проблемы для Винса, это заставит деда забыть про отца... Нет, пожалуй, просто на время переключиться на другие мишени.

Они молча ехали дальше, Эйлин осмысливала полученную информацию, искоса поглядывая на спокойный профиль Уинфилд. Нет, все это чересчур по-византийски, подумала она. И посочувствовала стареющему дедушке.

Глава 17

На Карибах было сосредоточено не все богатство Риччи, но изрядная его часть.

Возвращаясь в Майами, Винс развернулся, как кошка, на заднем сиденье самолета. Он еще раз напомнил себе, что, даже если не принимать во внимание его особую, мафиозную влиятельность, он все равно остается некоронованным королем Карибов.

Разбросанные по побережью курорты были давно оприходованы и разделены организованной преступностью с ее феодальными нравами и гегемонией Мейера Лански, рожденной на Кубе. Но семейства вроде Риччи продолжали спокойно стричь купоны.

Сотрудничество Мейера и Этторе Риччи возникло после первой мировой войны. От возглавляемого Мейером «паточного» бизнеса отпочковалась фирма, специализировавшаяся по убийствам на заказ, ею руководил Багси Сигэл. Первым клиентом этой фирмы стал Этторе Риччи, отец Итало.

Сын Этторе, Эудженио, позже — горько оплаканный отец Винса, изучал способы употребления пешни для льда под руководством Мейера и Багса, пока газеты не прозвали их компанию «Убийства, Инкорпорейтед». Поэтому совершенно естественно, что, как только Винс завершил свое ученичество в Лас-Вегасе, парни с Карибов обеспечили ему свободный вход на Багамы. Там как раз требовался хищник, безжалостный бандит вроде Винса.

Курортная жизнь ему понравилась. Он выглядел сногсшибательно в самых крошечных плавках на всем побережье, успешно справлялся с любым количеством спиртного типа «зомби», лихо отплясывал под любую музыку и имел подход к богатым клиенткам, обеспечивая их более основательными впечатлениями, чем скоропалительное соитие, перед возвращением домой, в Гранд-Рапидс, штат Мичиган.

Еще существенней было то, что в казино у Винса все поступления учитывались не хуже, чем в игровом автомате. Многие из остепенившихся проходимцев наперебой предлагали ему контракты на управление их курортами.

Однажды он спросил своего дядю Итало:

— Чио, я плачу налоги с большей части своих доходов. Почему бы мне не выйти на поверхность, как Эль Профессоре?

— Кому нужна известность, cretino? Твоим нелегальным притонам? Твоим проституткам и кокаинистам?

— Я могу отколоть их от «Риччи-энтертэйнмент».

— Слушай Чио, Винс. Я скажу, когда тебе можно будет светиться.

— На собственных похоронах, — съязвил Винс, — вот когда.

Винс немного нервничал во время обратного перелета в Манхэттен — во-первых, самолет вел не его обычный пилот, а какой-то новый, незнакомый, во-вторых, обнаружились кое-какие непрятные симптомы в Гренаде, Мастикве и Гваделупе. Пришлось убрать кассира из казино в Вирджин-Горда. Ребята сработали под несчастный случай при серфинге, так что Винсу это встало втридорога. Самое обидное, никто так и не добился от него, куда он запрятал сто кусков в пятидесятидолларовых банкнотах. Винс заранее представил себе, как Чио скрипучим голосом выговаривает ему: "Buco di culo[22], сперва деньги, потом наказание. Как мертвец скажет тебе, где деньги?"

Кроме того, его заставила почувствовать себя дураком азартная высокая рыжеволосая бабенка, которую он подцепил в казино, владелица сети шикарных магазинов дамской одежды в Индиане и Айдахо. Винсу всегда нравились крупные женщины с большими сиськами. Эта рыжая всю ночь вопила от удовольствия, смущая Винса своими оргазмами. Он никогда не считал секс удовольствием для двоих. Как всякий настоящий сицилиец, он усвоил, что только извращенцев интересует, что испытывает женщина во время полового акта.

Женщины не должны осложнять жизнь. Посмотреть только, как эта индейская цыпочка заморочила голову Чарли, вбила клин между ним и семьей. Но Эль Профессоре с детства вбивали, что он должен быть респектабельным. Так что его лохматая скво просто выпустила наружу то, что уже было вложено.

Но все это еще мелочи по сравнению с новостями кузена Лауро, «дополнительного» менеджера — эту должность Винс ввел совсем недавно. В соответствии с возросшими требованиями клиентов приходилось поставлять кокаин и прочее для желающих через коридорных и девочек по вызову. Эти операции вел Лауро. Прибыль от наркотиков росла так быстро, что почти сравнялась с поступлениями из казино, и все — наличной монетой. Глядя, как лихо Риччи развернулись с наркотиками, напомнил о себе картель Медилли, назначив при поставках розничную цену вместо оптовой. Лауро переориентировался на другие источники. Где-то на Дальнем Востоке он сговорился взять приличную партию по двадцать тысяч за кило. Винс знал, что товар будет из нового источника, но какая ему разница? Была бы цена подходящая.

Винс зашевелился, устраиваясь поудобней на заднем сиденье. Скоро он пересядет в маленький самолет «Фоккер-128», тоже собственность семьи Риччи, спроектированный специально для доставки отдыхающих на курорты Карибских островов. Глядя на Винса, свернувшегося клубочком, можно было подумать, что он дремлет, но мысли его продолжали кружиться.

Его смуглое, арабское лицо с орлиным носом побледнело, под большими глазами обозначились полукружья, словно подрисованные тушью. Плохие новости у Лауро — новый источник зелья накрылся. Сначала ему обещали пятьдесят килограммов в неделю, потом, ссылаясь на технические трудности, цифра снизилась до одиннадцати...

Малыш «Муни» — ужасно шумное устройство. Полуоткрыв один глаз, Винс покосился на индикатор горючего. Они едва притронулись к запасам — эта модель была приспособлена к длительным перелетам.

Модель была знакома Винсу, а вот пилот — нет. Обычно часовой перелет в Майами он совершал с пухлощеким парнем по имени Норман. Новый пилот — очень худой, в темно-зеленых солнцезащитных очках, таких темных, что казались черными, — за все время после вылета не произнес ни слова.

Молчание пилота было по душе Винсу — это давало ему возможность собраться с мыслями. Он запустил пальцы в свои коротко подстриженные курчавые волосы и яростно поскреб череп, словно докапываясь, что там внизу, под ним. Нужно любой ценой уладить вопрос о доставке наркотиков, без них доходы упадут втрое.

Через плечо пилота он взглянул на альтиметр.

— Двенадцать тысяч? Понятно, почему мне дышать нечем. Спускайся.

— Мы летим согласно маршруту, мистер Риччи.

— Я сказал, спускайся! Что это еще за хреновый маршрут на двенадцати тысячах футов? Нам кислорода не хватает!

Винс наблюдал, как пилот выполняет серию поворотов. Стрелка альтиметра начала опускаться.

— Вот так и иди. Дай мне отдышаться.

Он снова свернулся по-кошачьи, подтянув колени к груди. Остроносые ковбойские сапоги стояли под сиденьем. На мгновение Винс окунулся в размытое пространство подсознательного, где самые странные идеи кажутся вполне разумными. Самолет легонько покачивался на поворотах, словно колыбель, медленно, медленно...