Глава 86

Рано утром двадцать четвертого декабря Гарнет приехала в офис, измученная слепой тревогой за Чарли. Она должна была своими глазами убедиться, что никакого жульничества не намечается. В мрачном зимнем свете она посмотрела на конверты с бюллетенями, скользящие через механическую щель. Они выскакивали и падали в специальную проволочную корзину.

Она постояла немного у окна, глядя на Ист-Ривер. Верхний густо захламленный слой воды уже подернулся льдом. Гарнет подумала о том, что Товарищество по исследованию образования сегодня завершает свою первую предвыборную собачью резню.

Все последнее время Чарли сохранял молчание, не отвечая на выпады, становившиеся все более резкими.

— Чем это отличается от президентских выборов? — говорила ему Гарнет. — Почему ты не пытаешься ответить на эти грязные трюки? Дай людям то, чего они от тебя ждут!

И вот сегодня, через месяц после рассылки, бюллетени вернулись к отправителям. На конвертах значился серийный индекс, позволявший сортировать их с помощью компьютера. Как и подобает организации интеллектуально ориентированной, бюллетени предлагали такое количество вариантов, что это должно было насмерть перепугать избирателей. Можно было единственным крестиком проголосовать за одну кандидатуру, за все шесть вместе, за каждую по отдельности. Если в бюллетене были отмечены только трое, каждый из них получал по два голоса — извращенная аналогия пропорциональному представительству, открывавшая простор для мошенничества. Можно было также дописать одно имя или же проголосовать лично на собрании в этот же день. Для мелких политиканов из Товарищества запутанная система голосования выглядела прямым приглашением к установлению контроля над правлением.

Волонтеры — учителя начальной школы — начали проверку серийных номеров. Гарнет немного постояла рядом и убедилась, что времени для мошенничества нет ни у кого. Быстро росла гора выпотрошенных конвертов.

— Ежегодное собрание в час? — спросила Гарнет.

Менеджер Товарищества, плотная дама с необычайно густыми снежно-белыми, как у Гарнет, волосами выдавила кислую улыбку.

— Не представляю себе, что будет, если по почтовым бюллетеням не получится подсчитать большинство.

— Должно получиться.

— Ах, тут никогда ничего не знаешь наверняка. — Она поправила очки. — А если две-три сотни пожелают голосовать лично?

— Это не должно серьезно изменить соотношение.

Глаза собеседницы за толстыми стеклами очков казались огромными.

— Пари хотите?

Начался подсчет голосов. Волонтеры сбивались с ног. Данные по каждому бюллетеню заносились в компьютер. Гарнет еще немного посмотрела и пошла домой.

Последний оплот демократии в нашем мире — безличное щелканье компьютера, запрограммированного считать каждый голос.

На Лонг-Айленде на Рождество погода может быть ясной и солнечной, а может нависнуть туман и посыпаться снег. В этот уик-энд было всего понемногу.

Стефи настояла, чтобы все собрались у нее. В доме на острове нашлись комнаты даже для тех, кто не принадлежал к семье, как Эйлин и Баз с маленьким Бенджи. Она заполучила Ленору с маленьким Юджином, Банни с крошкой Лео и даже бабушку Лео Николь. Настоящее семейное Рождество, одним из самых сильных впечатлений которого стала индюшка, которую зажарила Николь.

В семейном кругу не хватало двоих мужчин — Чарли, занятый предвыборными хлопотами, должен был появиться попозже, вместе с Гарнет. А вот Кевин просто исчез. Никто о нем ничего не слышал с самой весны, когда убили Винса и Чио Итало.

Смерть Итало лишила клан Риччи лидера. В сфере бизнеса это было не так уж существенно, этим было кому заняться. Хуже оказалось то, что не стало старшего, на которого смотрели как на предводителя, судью, оплот семьи, с течением времени расходившейся все дальше в разные стороны. Главой клана Риччи стала Стефи, обладавшая безусловным чувством семейного единства. Чарли отказался взвалить на себя это бремя — он наконец добился своей цели и мог послать к черту родных, помогая зато полным чужакам, которых не видел никогда в жизни.

Чарли и Гарнет приехали в Товарищество строго к часу. Сегодня было не просто ежегодное собрание или выборы в правление, а еще и официальное открытие новой штаб-квартиры.

В патио со стеклянной наклонной крышей собралось около двухсот человек. Здесь было тепло, и участники собрания оставляли пальто и теплую обувь в гардеробе. Чарли и Гарнет видели, как озабоченно и деловито сновала в круговороте приглашенных Имоджин Рэсп. Она здоровалась, улыбалась, обменивалась репликами с новоприбывшими. Даже худосочный юноша, прошлогодний председатель правления, был осенен королевской милостью.

Наконец он вышел на маленький подиум и положил перед собой стопку листков. Над его головой на огромном экране появилась рамка в ярд шириной. Председатель взглянул на часы, потом на экран. В десять минут второго он объявил собрание открытым.

Лорда Хьюго Вейсмита Мэйса разбудило свирепое солнце Калабрии, проникавшее сквозь опущенные веки. Он уже давно не проводил ночи, окутанный рыхлой желтой женской плотью. Здесь хватало юнцов, согласных немного пошалить за умеренную плату. Лорд Мэйс считал очень важным без нужды не раздражать Молло, но Молло не беспокоили ни мальчишки-проститутки, ни опиум, пока Мэйс успешно справлялся с лингвистической стороной наркоторговли. При этом условии Молло был легким человеком.

Мэйс не знал подробностей крушения империи Шан Лао. Без великого завоевателя Шана, наследного принца Никки и супервизора Бакстера Чоя бесчисленные подмастерья растащили ее по кускам, все исчезло.

Все — кроме Мэйса, Ионического побережья и всех дорог, ведущих в Рим. Да, Калабрия — большая помойка, кусок грязной земли, засыпанный мусором и густо приправленный мухами. Но если не скулят калабрийцы, на что же жаловаться Мэйсу? В этих краях каждый может удержать свою голову чуть выше уровня дерьма и... привыкать потихоньку. Не так ли, викарий?

Баз Эйлер, сидя на полу, играл со своими сыновьями. Пока еще никто не сказал вслух, до какой степени похожи друг на друга маленькие Бенджи и Юджин. Единственным отличием двух пухлых мальчишек можно было считать то, что более темные волосы Юджина вились красивыми локонами.

— Точно как у Винса, — сказала Ленора, появившаяся на пороге.

Баз нахмурился, глядя на нее.

— Вы считаете, мы должны продолжать эту игру?

— Я уже опробовала это на Эйлин. В смысле, как забавно, что у нас с ней, похожих, как сестры, и дети похожи.

В соседней комнате раздался взрыв смеха. Ленора моргнула от неожиданности. По радио зазвучала песенка про Санта-Клауса.

Он список составил,

И дважды подправил,

Чтоб всех, кто шалил,

Непослушен, но мил,

Нашел и поздравил...

Баз обнял за плечи мальчишек и крепко прижал к себе.

— Что мне с вами делать, крепыши...

— Я собираюсь крестить Юджина на будущей неделе, — объявила Ленора. — Эйлин сказала, что вы будете крестным отцом.

— Правда? — Глаза База расширились.

На пороге второй двери появилась Эйлин.

— Неужели никто, кроме меня, не обратил внимания, на зловещий подтекст этой дурацкой песни? — спросила она. — Ты представляешь себе обязанности крестного отца, ты, язычник? Это все равно что быть настоящим отцом. В глазах Господа это одно и то же.

— П-правда?

— И в моих тоже. — Эйлин села на пол и жестом пригласила Ленору последовать ее примеру.

— Нам следует раз и навсегда обсудить один вопрос. Во-первых, Ленора, поздравляю тебя с получением донорского семени такого высокого класса.

— Я... я...

— Все сказанное в присутствии доктора и адвоката остается сугубо частным делом. И никуда отсюда не выйдет. На этих двух маленьких толстячков приходится один отец и крестный. Да будет так!

У Леноры глаза наполнились слезами.

— Эйлин, я не думала...

Ты не плачь, не грусти,

Ты в окно посмотри -

Санта-Клаус торопится в город!

Эйлин шлепнула Ленору по колену.

— Единственное требование: больше никаких донорских услуг!

— ...И подкомитет искренне надеется, что его работа заслужила одобрение... — Председатель взглянул на часы. Он так же нервно, как и все остальные, ждал результатов голосования.

Монитор над его головой ожил, замерцал зеленым, и побежали строчки:

«РИЧАРДС 6607, ВЕНТВОРТ 6044, НУССБАУМ 5853...»

Локоть Гарнет безжалостно вонзился в бок Чарли, так, что он болезненно охнул. Присутствующие пару раз вежливо и бесшумно соединили ладони — грубые проявления энтузиазма вроде нормальных аплодисментов недостойны интеллектуалов.

Имоджин Рэсп подняла руку.

— Как насчет вписанных дополнительно кандидатур?

Председатель обернулся к седовласой даме.

— Мисс Фрэнд?

— В бюллетени вписывали главным образом мистера Ричардса.

— Зачем? — с недоумением произнесла Имоджин Рэсп. — Ведь за него можно было голосовать обычным способом?

— Наверное, для уверенности, что он обязательно пройдет, — ответила мисс Фрэнд.

По залу прокатилась волна смешков.

— Очень необычно, — отрезала мисс Рэсп.

Председатель поискал глазами Чарли.

— Мистер Ричардс?

Чарли встал, держа в руке заготовленную стопку листков. Он немного постоял, растерянный Эль Профессоре: подслеповатый от трудов в затхлой библиотеке.

— Во-первых, я хотел бы поблагодарить всех, кто проголосовал за меня. Думаю, очень трудолюбивая группа единомышленников мисс Рэсп, наш уважаемый комитет по выборам, справилась со своей задачей и сумела очистить атмосферу. Поздравляю вас, Имоджин.

В зале захихикали. Чарли огляделся — на него были устремлены все глаза, как обычно бывало с Гарнет. Он казался очень худым. Гарнет подумала, что через несколько лет он будет похож на отшельника-аббата, как когда-то Чио Итало.

Чарли старательно выпрямился.

— Мы стараемся держаться очевидных истин, высказанных нашими предшественниками, — начал Чарли. — Для победы нужны правильные призывы. Вспомните — Свобода. Равенство... — Он стоял, помахивая у себя за спиной стопкой листков — видимо, заготовленной «тронной речью», о которой забыл. Настоящий рассеянный профессор. — Мы — в состоянии войны. Наш враг — невежество. Пока мы проигрываем в этой гражданской войне. Но у нас есть секретное оружие. Наши противники никогда не придумают себе настоящий воинственный клич — потому что никто не решится сказать: «Я — законченный невежда и очень этому рад». Но временами, едва открыв рот, наши политиканы и бизнесмены выдают, до чего они рады видеть нацию, погрязшей вневежестве. — Он огляделся, высоко подняв руку: — Это все, что я хотел сказать, кроме... Счастливого Рождества!

Круглая гостиная взорвалась криками одобрения. Чарли сел под гром аплодисментов — настоящих, честных и грубых. Руки Гарнет сомкнулись вокруг него. Эль Профессоре обрел свой дом.