Лимузин оставил больницу далеко позади. Загудел зуммер радиотелефона.
— Ричардс слушает.
— Это Итало Риччи. Ricordi?
По плечам Чарли пробежала дрожь. Он давно не общался со своим смертоносным дядюшкой и надеялся, что уже не придется.
— Buona sera, Чио.
— Как жена?
— Чио, не надо темнить. Думаю, у тебя есть заботы поважнее, чем здоровье Мисси.
— У тебя тоже. — Лимузин набирал скорость, выбравшись из дорожной пробки. — Слушал бы меня хорошенько, может, сумел бы проследить за своей задницей, — издевательски хмыкнул Чио.
— Что за загадки?
— Загадки?! — Итало умолк, вероятно, для усиления драматического эффекта. — Вот тебе отгадка: посмотри в свое расписание на будущий понедельник, ты запланировал встречу. Эта встреча для тебя отменяется.
И отключился.
Чарли опустил телефон и обнаружил, что сидит в позе жокея, пригнувшегося в стиплчезе между двумя рискованными препятствиями. У Чарли на шее висел последний обломок империи — японская компания «Ричтрон-электроник» по производству миникомпьютеров, быстродействием превосходивших гиганты «Крэй», к которым питал слабость Пентагон. Расписание на понедельник встало перед глазами у Чарли: Вашингтон, министерство торговли, встреча в Пентагоне перед ленчем. Отменяется?..
Он позвонил Керри.
— Ты телепат, — заявил любовник его дочери. — Десять минут назад позвонили из Пентагона и отменили встречу на понедельник. Просто отменили — не называя новую дату.
Чарли нахмурился.
«Ричтрон» — последнее крепкое звено в его кандалах. Даже не считая того, что это японская компания, «Ричтрон» требовала большой бумажной работы, которую хотелось побыстрее сгрузить с себя. Это случайное промедление, подумал Чарли. Случайность, черт.
Лимузин проезжал мимо бывшего дома Гарнет. Чарли попросил шофера остановиться.
Большая часть следов реконструкции исчезла. Чарли заметил, что парадный вход открыт, и вошел внутрь, размышляя над настораживающей выходкой Чио Итало.
Это место всегда оказывало на него успокаивающее действие. В садике-патио обычные скамейки сходились под углом, чтобы можно было понежиться и на западном, и на южном солнышке, в зависимости от времени дня. Но сейчас, в феврале, здесь было зябко и мрачно. Выскочил встревоженный сторож, но, узнав Чарли, поздоровался и ушел. Размеры контрибуции позволяли Чарли чувствовать себя здесь своим. Штат переезжал в отремонтированное здание в следующем месяце. Электропроводка, приготовленная для компьютеров, свисала вдоль стен. Теперь составление проектов будет происходить не вручную.
Чарли понемногу привыкал к основному тезису доктора Гарнет — образование определяет основной набор национальных стандартов. Слишком часто он сталкивался с безграничной самоуверенностью безграмотности, с невежественным сопротивлением всему новому. И начал верить, что с этим можно бороться. Должен найтись путь заставить людей разозлиться на то, что их лишили интеллигентности. Разозлиться достаточно, чтобы захотелось взяться за дело. Один из деятелей Товарищества объяснил ему теорию всеобщей энтропии. Получается, что все — планета, вселенная — движется к упадку. А образование?
Чарли потянулся и внезапно почувствовал, как в него вливается счастливое ощущение независимости от Риччи. У него большие затеи, и он займется воплощением их в жизнь, не оглядываясь на старого крохобора. Грядут большие перемены!
Первый раз за день он почувствовал облегчение.
Глава 57
Чио Итало редко случалось делать ошибочные выводы. Но когда несколько месяцев назад ему сообщили, что жена доктора Эйлера, обласканного Винсом, — адвокат Винсовых шлюх, он решил, что ситуация под контролем. Классический заговор, нейтрализующий жену Эйлера, — браво, Винс! Точно так же, узнав, как сдружились Ленора Риччи и Эйлин Хигарти, Итало подумал, что Винс приставил жену шпионить за Эйлин. Каждый мог так подумать. Каждый, кто привык к власти, кто привык манипулировать людьми по своим запутанным схемам.
Но перед Рождеством кристально ясная картина помутнела. В некое машинописное бюро поступила для расшифровки магнитофонная запись. Продолжительность — час с небольшим, качество — ужасное, неразборчивость не позволяла идентифицировать голоса на ленте. Но очевидно было одно: в офисе некоего лица по имени Винс установлено подслушивающее устройство.
Некая машинистка, получившая в руки магнитофонную запись, сделала копию расшифровки и через своего кузена отослала Итало Риччи. Ей уже случалось поступать так в прошлом.
Мафия обычно действует достаточно прямолинейно, но основательно. К примеру, за подчисткой пометок о нарушениях в водительской лицензии следует взлом бюро движущих средств и размагничивание целой картотеки, установлению контроля над каким-нибудь видом промышленности предшествует взятие измором профсоюза, и так далее.
Итало перечитывал расшифровку несколько раз, отмечая отдельные слова и фразы. Он не хотел зря тревожить Винса с его неукротимым нравом. Он пока не был уверен, что «Винс» с магнитофонной ленты — это его Винс. Вот если бы он мог послушать саму запись, он сказал бы точно. Но у него был только машинописный текст.
— ...двадцать три тышши за неделю...
— ...держись подальше от этого, понял?..
— ...черта с два он знает... — говорил какой-то Винс.
Двадцать машинописных страниц таких обрывков позволяли предположить одно: какому-то Винсу на хвост сел некто, пользующийся услугами машинописного бюро. Теперь, скомандовал себе Итало, пора пошевелить мозгами.
Самый простой путь — показать Винсу и выяснить, не его ли офис прослушивается неизвестными. Колебания Итало в очередной раз уводили его от единственно возможного умозаключения: Хигарти решила подкрепить свою позицию за счет доказательств, полученных незаконным способом. Но ни в одном суде такие записи не признают доказательствами!
Итало позаботился, чтобы женщине, которая передала копию, хорошо заплатили. Он надеялся, что в следующий раз получит копию ленты, а не расшифровки.
Он вернулся к более злободневным проблемам. Но время от времени его мысли возвращались к этой головоломке, к неразгаданному кроссворду, предмету вроде бы теоретического интереса... И в очередной раз, просмотрев текст, Итало думал, что в экстремальных мерах нужды нет.
Это было еще одним неверным заключением.
* * *
— Болтовня, не имеющая отношения к нашему процессу. — Голос Эйлин звучал обреченно. Она подошла к окну, а Уинфилд села за ее стол.
— Ни один адвокат не рискнет назвать это бесспорным доказательством. Здесь нет ни одного слова, которое стоило бы показать нашей приятельнице Леоне Кэйн. Единственный интересный фрагмент — разговор в офисе в Монако, когда Винс расспрашивает База, каким образом проститутки разносят СПИД.
У Уинфилд был страшно несчастный вид.
— Давайте потянем еще месяц. Повсюду на пленках есть Ленора. Почему бы ей не подкинуть Винсу пару вопро...
— На этом закончим. — Силуэт Эйлин вырисовывался на фоне окна. — Вы ведь не собираетесь просить ее о таких рискованных вещах?
— Что страшного, если она задаст вопрос?
— Уинфилд, временами вы меня пугаете.
Повисла тишина. Уинфилд сидела за столом, Эйлин мерила шагами кабинет. Больше половины своего времени она проводила с маленьким Бенджи, что сильно отразилось на ее стиле одежды — низкие каблуки, простые блузки и юбки, гладкая прическа. Теперь она была похожа на домохозяйку-почасовика, а не на прежнюю блестящую молодую даму.
— О'кей, — сдалась Уинфилд. — Возьмем другой вариант: в свите Винса есть человек, еще помнящий лучшие времена, но сейчас втоптанный в грязь, как это может быть с врачом на службе у мафии. Это вам никого не напоминает?
— Вы надеетесь раздразнить База идеей социальной реабилитации?
— Нам не нужно будет просить его о многом. Один полезный медицинский разговор с Винсом у него уже состоялся. Пусть еще раз затронет эту тему.
Эйлин села напротив нее.
— Баз, каким я видела его последний раз, был похож на какого-то персонажа Гоголя, оплакивавшего старое пальто.
— Реабилитация, — задумчиво произнесла Уинфилд. — Реставрация. Реформация. Боже, сколько «ре». Самый низкий грешник жаждет реабилитации... Почему бы Базу не выступить с сокрушительным соло сверхлояльности?
— Поясните.
— "Винс, я должен сказать тебе ужасную вещь. Ты помнишь еще уголовное дело против твоих потаскух? А ты видел эту Эйлин Хигарти? Ты помнишь мою жену. Эйлин? Это она и есть!"
— Безумие.
— Уловка, обеспечивающая доверие, — хладнокровно парировала Уинфилд. — Винс благодарен за предупреждение. Баз заговаривает с ним о процессе. Наши маленькие игрушки все мотают на ус. И если Баз справится с ролью и ничем себя не выдаст, дело в шляпе.
— Вы надеетесь, что Баз способен сыграть какую-то роль? — горько рассмеялась Эйлин.
— Вы должны убедить его.
Вздох Эйлин был достаточно выразительным. От Уинфилд снова потянуло холодком. Эйлин опять вздохнула и заговорила:
— Уинфилд, ошибки, которые вы делаете, говорят о том, как мало вы понимаете в людях.
— Не стоит развивать эту мысль. Я уже слышала это от матери.
— Ну, конечно. Такая тоска, а? — Эйлин покачала своей изящной головкой. — Вы готовы бросить львам двух близких мне людей — Ленору и База. Постарайтесь вспомнить, что... — Она запнулась, и Уинфилд увидела, что ее глаза полны слез. — Вы ничего не знаете о Базе, — продолжала Эйлин. — Он абсолютно непредсказуем. Раздавлен. Я не запрещала ему приходить, но он совершенно не интересуется Бенджи. Он выбрал рулетку, и теперь «блэкджек» все больше приближает его к конечной цели в небытие. Он совершает самоубийство при помощи медленного яда.
— Есть быстрый способ — предательство по отношению к Винсу Риччи! — сердито выпалила Уинфилд.
— Я не хочу, чтобы он погиб! — Голос Эйлин взвился почти до визга. — Он больше меня не любит. Ладно. Но это не значит, что я хочу видеть его убитым!
— Попробуйте поговорить с ним! Посмотрите, как он реагирует. Самое худшее — он скажет «нет»! Но это путь к реставрации его личности! Он мог бы восстать из мертвых! А вы на что надеетесь? На божественный промысел?
Губы Эйлин сжались в узкую, отчаянную линию.
— Я не могу просить мужчину, так мало меня уважающего, о такой вещи.
— Трусость.
— Уинфилд, заткнитесь, ладно? Вы ничего не понимаете в людях.
— Самое худшее — он скажет «нет».
— У него большая практика по части «нет». — Эйлин опустила глаза. — Вы понятия не имеете, что это был за человек, когда мы поженились. Какой он был всего лишь пару лет назад. Что было между нами. И не имеете понятия, какой он сейчас. Он... он... развалина.
— Все равно — спросите его. Вы единственная, кто это может.
— Как он смотрит на меня... мертвыми глазами...
Уинфилд обошла стол и обняла Эйлин.
— Это его единственный шанс. И ваш тоже.
Глава 58
Никки Шан получил приказ: быть на пристани в шесть утра. Его подберет моторная лодка «Леди-дракон», разукрашенная бронзой и красным деревом. Он поднимется на борт и представится как Артур Дюмон (инициалы А. Д. — это подчеркивалось отдельно). Его будет ждать человек, инициалы которого В. С. Вот и все, что сказал ему Шан. Остальное — в его собственных руках. Это было чем-то большим, чем простое испытание — как если бы его забросили на глубину, не спрашивая, умеет ли он плавать. Утонешь или выплывешь — твое дело.
В пять тридцать его разбудила Банни. Все ее движения теперь приобрели скользящую изысканную плавность, свойственную Николь. Она причесывалась, как Николь, высоко поднимая волосы и закалывая их сзади шпильками. Она носила такие же длинные узкие юбки с разрезом, сшитые для нее Николь. Она говорила мягко, мелодично, приглушенным голосом. И так же, как Николь, обращалась со своими «мужчинами» — Ником, Лео и Лао — как с инопланетянами. Их встречали, обслуживали и забавляли — проворно и молчаливо, отвечая веселым щебетом на редкие обращения или вопросы.
Только Никки огорчала эта перемена. Лео и Лао воспринимали все как должное. Как естественное право — быть постоянным объектом хлопот и забот. Возможно, Лео и имел такое право на ближайшие несколько лет, что же касается отца — Никки никогда раньше не обращал внимания на то, как подчиненно ведет себя Николь по отношению к Шану, пока Банни не начала подражать ей.
Он стоял на берегу и смотрел на приближающуюся лодку с заглушенным мотором. На борту красовалась картинка из старого мультика и надпись «Леди-дракон». Лодка, почти не производя шума, остановилась у причала. Молодой человек с сигарой во рту протянул руку Никки и помог подняться на борт. Снова приглушенно забулькал мотор.
— Бакстер Чой[81], — представился молодой человек с круглым, лунообразным лицом.
— Артур Дюмон.
— Господь милосердный... — Чой засмеялся, поглядывая на Никки. Он был на полголовы ниже, с красновато-бронзовой кожей, как у американских индейцев. У Никки цвет кожи был скорее оливковый. — Господь милосердный, — повторил Чой с ирландским акцентом. — А мне сказали, ты вылитый француз!
— По-твоему, не похож?
Чой рассмеялся. Сигара, прилепившаяся к губе, подпрыгивала.
— Не особенно. Впрочем, на пару китайцев мы тоже не похожи, верно?
Он повел Никки в камбуз мимо молодого матроса-китайца.
— Молоко к кофе? Сахар?
Лодка шла так плавно, что Никки почти не ощущал продвижения.
— Ты представляешь себе, какую ценность имеют в Нью-Йорке такие физиономии, как у нас с тобой! — очень серьезно произнес Чой, отбросив свой ирландский говор.
— Именно таких, как мы, постоянно цепляют копы.
— Я не про копов, — отмахнулся Чой. — С копами всегда можно договориться. Я про пуэрториканцев, доминиканцев, гаитян, кубинцев, мексиканцев, короче — про тех, чьи предки прибыли сюда на рабовладельческих кораблях. Они бросают на меня единственный взгляд — и принимают как родного брата. Примут и тебя, если ты избавишься от акцента лягушатников.
Никки сделал глоток кофе.
— Акцент обычно не чувствуется, если я не устал и не волнуюсь.
— Левее на пять градусов, — скомандовал матросу Бак-стер Чой, выглянув наружу. Он обернулся к Никки. — Твой отец взял меня на службу, потому что я закончил колледж. За его деньги. Так что с распределением ролей все должно быть ясно: ты — начальник, я подчиненный.
Никки ухмыльнулся.
— Каждый обязан что-то изображать. Какой университет?
— Миссионерский колледж в Гонконге, колледж Святых отцов. — Чой выпустил огромный клуб сигарного дыма и осторожно отогнал его в сторону. — Шан Лао купил меня, когда мне было шесть лет. Иезуиты сказали ему, что я подаю надежды. Он хорошо платил все годы, чтобы у меня было достаточно одежды, еды, книг. Знаешь, как говорят иезуиты? Дайте мне дитя, которому нет пяти, — и уже не важно, чье оно было до этого.
Никки рассматривал своего помощника. Бакстер Чой был похож на боксера-средневеса, под одеждой угадывались крепкие бицепсы и развитые плечи. На его губах постоянно играла издевательски угодливая усмешка: «Чего изволите, сэр?» Никки подумал, что Чой совершенно прав насчет своего лица. Его можно было принять за кого угодно — от эскимоса до перса. Достаточно добавить пару национальных черточек в одежде, и Басктер Чой справится с любой ролью.
— Ты занимаешься бегом? — спросил Никки. — Я стараюсь делать не меньше двух миль в день.
— Ты про джоггинг? Я предпочитаю качать вес.
— Придется попробовать бег, — задумчиво произнес Никки. — Это очень бодрит, верно?
— К вашим услугам.
— В качестве телохранителя, э?
Когда Чой становился серьезным и исчезала умильная, слащавая гримаска, его лицо становилось убийственно жестким.
— В какой-то степени. Но вообще, если ты в форме, главное — не позволяй застать себя врасплох.
Он сунул палец в лужицу кофе на столе и вывел: Н = У. Какое-то время оба серьезно разглядывали это уравнение как магический знак.
— Неожиданность равна Успеху, — объяснил Чой. — Неожиданность — тайное оружие, доступное каждому. Если не сумеешь им воспользоваться — проиграешь.
— Отличный девиз, — Никки беспомощно покачал головой, — но почему не нашлось лучшего места, чем Нью-Йорк, для нашей операции?
Чой рассмеялся:
— Смелее в бой, Бакстер Чой с тобой! Я получил приказ — вывести тебя на старт. Стратегия классическая: каждый, кто окопался, лишается свободы маневра и потому уязвим. Атакующий, действующий неожиданно, разнесет его на куски. Вспомни пращу Давида. Ремарка: в ходе операции нам хотелось бы остаться в живых. Принято?
— Это было бы мило.
Чой внимательно всматривался в хмурое лицо Никки.
— Развеселись! Мы хотим сделать нечто неслыханное: побить Риччи на их собственном поле.
* * *
Чарли старался никогда не приезжать в Вашингтон заранее, задолго до назначенной встречи в министерстве торговли. Когда им с Керри случалось оказаться в городе раньше установленного времени, то в любых ресторанах — элитных, ограниченно доступных или просто безумно дорогих — он все равно сталкивался с публикой, которой обычно избегал: соучениками по Гарварду, конкурентами-промышленниками, стервятниками-лоббистами и самыми шикарными шлюхами к востоку от Калифорнии.
Прихватывая с собой «тинкмэн» Керри, запрограммированный на выявление подслушивающих устройств, он обнаруживал «жучка» едва ли не на каждом телефоне, под каждым столом и за половиной украшающих стены картин. Чарли не страдал паранойей. И не считал себя мучеником, обреченным на исключительно тяжелые условия выживания. Но сама мысль, что кто-то невидимый из ФБР постоянно следует за ним по пятам, могла сильно омрачить настроение.
И самое неприятное, этой поездки могло бы не быть. Проклятому старику удалось каким-то образом повернуть ситуацию с «Ричтроном» так, что японская компания пиявкой прилепилась к Чарли. И требовала внимания и времени. Ужасно неудачно!
Чарли щелкнул переключателем телевизора, чтобы поймать программу новостей. Перед огромными окнами его номера на фоне темно-синего, как индиго, неба выделялся залитый ослепительным светом прожекторов фаллический Вашингтонский обелиск. Дверной звонок ожил и разразился трелью из трех тонов.
— Да? — отозвался Чарли.
Приглушенное тяжелой дубовой дверью бормотание. Чарли открыл дверь. Перед ним стояла девушка, почти такая же высокая, как его дочери, и примерно того же возраста, белокурая, с заброшенной назад гривкой длинных волос.
— Чарли Брэвермэн?
— Чарли, но другой.
У нее были небольшие, но красивые глаза, смотревшие на него странно-рассеянным взглядом. Девушка была одета в парчовое платье с низким вырезом, снежно-белое с вплетением блестящей нити. Одно плечо прикрывала соболья накидка.
— Мне не помешал бы Экскалибур[82], — задумчиво произнес вслух Чарли.
— Мистер Брэвермэн? — Ее взгляд мимо него скользнул в глубь номера в поисках другого Чарли.
— Сожалею, это ошибка. — Он начал закрывать дверь. — Спокойной ночи.
— Чарли Брэвермэн, из «Топп-электроник»?
— Обратитесь к портье. — Он закрыл дверь.
И тут же вспомнил, кто такой Чарли Брэвермэн. Это был руководитель среднего ранга в «Ричтроне», уволившийся пару лет назад. По слухам, он уехал на Дальний Восток и нашел себе отличное место с прекрасным окладом — в два раза больше, чем платил ему Чарли. Значит, он устроился в «Топп-электроник», подумал Чарли. Интересное совпадение. «Топп» в Сеуле была главным конкурентом «Ричтрона», эта фирма копировала каждый новый прибор «Ричтрона», сбивая цену и переманивая покупателей. Порочная практика, подумал Чарли, и сулящая неприятности в будущем, хотя лидером гонки по-прежнему является «Крэй».
Чарли провел сегодня целый день, убалтывая пожилых полковников и генералов Пентагона, обремененных детьми, образование которых обходится так дорого в наше время. Он до хрипоты втолковывал военным, что модель «Ричтрон-030» вовсе не угроза для «Крэй» и никогда не вытеснит любимые монстры Пентагона. Неприятная работа. Еще более неприятная оттого, что втравил его в это Чио Итало. Наконец удалось достичь предварительной договоренности.
И в этот момент на сцену выходит «Топп-электроник». Значит, сегодняшний день потерян. Чарли Брэвермэн из «Топп» предложит аналог «Ричтрона-030» за треть цены, что открывает простор для солидных взяток. Чарли повернулся и открыл дверь. Девушка стояла неподалеку от его номера, потупив глаза, с немного сконфуженным видом.
— Войдите.
— Мистер Брэвермэн?
Чарли подумал, что красавица не отличается сообразительностью.
— Почему бы вам не обратиться к портье и не спросить, в каком номере он остановился?
— Спасибо, — так же хмуро, без улыбки произнесла она. — Если он не у вас, значит, в номере у мистера Сеонга.
— Мистера Сеонга из «Топп-электроник»?
Она покачала белокурой головкой, и легкие волосы ореолом разлетелись вокруг ее головы.
— Мистера Сеонга из «Шан Лао, Лтд».
Глава 59
— Для меня так непривычно быть без Бенджи, — сказала Эйлин.
Они с Ленорой прогуливались пешком по улицам Атлантик-Сити, заглядывая в витрины дешевых сувенирных лавок и обмениваясь возгласами притворного ужаса.
Хмурый февральский день подчеркивал неприглядность улиц, грязных и захламленных, с комками голубой жевательной резинки, прилепленных повсюду, цветными обертками от конфет, коричневыми гнилыми банановыми шкурками, упаковками биг-мака и банками от пепси-колы, разбросанными где попало. У них на глазах бродяга выудил из трещины в тротуаре пакетик от кукурузных хлопьев и запустил руку внутрь — не остались ли крошки?
— Бенджи, пожалуй, не стоило бы на это смотреть.
Ленора еще раз напомнила себе, насколько важно, чтобы в ближайшее время мальчики не оказались рядом. Утром она сделала несколько звонков, выслеживая База — он мог оказаться в любом из новых казино Винса. Но Баз был все еще в Атлантик-Сити. Они с Эйлин обулись в спортивные туфли без каблука и сели в автобус, идущий из Манхэттена в Атлантик-Сити, любимый рейс заядлых игроков. В шикарном центре Риччи База не оказалось. Тогда они заглянули в соседнее казино, рангом пониже, — как сказала Ленора, «блэкджек» — он везде «блэкджек».
Это был удачный ход. Через пару минут они стояли за спиной у База, только что с двух рук спустившего четыреста долларов. Дилер, развязная индианка, засекла Эйлин и Ленору, как только они вошли.
— Это ваши ангелы-хранители? — поинтересовалась она у База.
Он оглянулся и едва не свалился с табурета. Эйлин и Ленора рядом — это не просто две маленькие изящные брюнетки, похожие, как сестры, это удвоенный призрак вины, две бомбы с часовым заводом, представшие перед ним одновременно мамаши двух его малышей. Бледный щеки База, и без того нездорового цвета, стали серыми.
— Доктор Эйлер, если я не ошибаюсь, — сказала Ленора. — В этой крысиной норе найдется укромное местечко, чтобы мы могли поговорить?
Он переводил глаза с одной на другую, потеряв голос от испуга. Наконец Баз пошарил в кармане и выудил оттуда ключ — с таким торжеством, будто нашел волшебную палочку. Он размахивал ключом, пока Эйлин не выхватила его из рук.
— Мы оторвем драгоценные пять минут от «блэкджека», — сказала она, — после чего ты сможешь вернуться сюда.
— Ты... — Он нервно сглотнул слюну. — Что?..
Он умоляюще покосился на Ленору, которая, как ему казалось, имела особую власть над ним. Все, что от нее требуется, — это сказать пару слов, и тогда Винс или Эйлин прикончат его голыми руками, смотря кто добежит первый.
— У Эйлин есть к вам дело, — сказала Ленора. — Я подожду у первого от входа автомата. На нем легче выиграть, чем на остальных, — добавила она с усмешкой.
Баз потрясенно молчал. Ленора продолжала, понизив голос, очень зловещим тоном:
— Доктор Эйлер, это очень серьезно.
— Вы ва...
— Позвольте сказать вам... — Ленора выдержала паузу, — что я советую... согласиться на сотрудничество.
Медленную, угрожающую интонацию она позаимствовала не из собственного опыта общения с мафиози, а в каком-то боевике. Ей страшно нравилось говорить медленно, прожигая взглядом дрожащего База, со смертельной холодностью:
— Что бы ни... попросила Эйлин... я присоединяюсь... Вы меня поняли?
— В-вы обе...
Эйлин ухватила его за руку и потащила к лифту — стеклянному цилиндру, по которому безостановочно сновали кабинки. Поднимаясь наверх в прозрачной кабине, Эйлин помахала рукой Леноре, и та махнула в ответ.
В номере у База постель была неразобрана. Видимо, он только что успел его снять. Кроме небольшой сумки, здесь не было ничего, что позволило бы идентифицировать постояльца, да и вообще — факт его наличия. Баз доигрывал свой гамбит в сильно ограниченном шахматном пространстве, словно король, загнанный в угол четырьмя ладьями.
— Ты знаешь, что это такое? — спросила Эйлин, сунув ему под нос один из блеклых спичечных коробков Уинфилд.
— Спички?
Она присела на подоконник, маленькая изящная фигурка, четко выделяющаяся на фоне хмурого февральского дня.
— Это подслушивающее устройство. Одно такое уже находится в ящике стола Винса Риччи в его главном офисе. Мы записываем все, что там происходит, уже несколько месяцев.
— Эйлин!..
— Материалы, которыми мы на сегодняшний день располагаем, практически бесполезны. Несколько раз на этих лентах мне попадался твой голос — ты разговаривал с Винсом о МегаМАО, а однажды — о СПИДе и проститутках. Я вспомнила, что мы ни разу не говорили Винсу, кто такая твоя жена. Он до сих пор не знает, что миссис Эйлер — это Эйлин Хигарти, которая взяла на себя защиту проституток Риччи на процессе о заражении СПИДом.
— Он не... не... знает?
Его голос сорвался от ужаса, от обреченности. Баз был небрит. Наверное, он успел только сойти с самолета и швырнуть сумку в угол необжитой комнаты — и сразу же ринулся к игорному столу. Жестокий дневной свет, без теней, выделял его бесцветное лицо, мешки под глазами, обвисшую складку кожи под челюстью, проблески серебра в двухдневной щетине.
— О Господи, Баз!..
Ее полустон-полувсхлип прорезал безликую угрюмость комнаты, стрелой вонзился в его сердце. Ей не понадобилось слов, чтобы выразить, как он выглядит в ее глазах и стыд за это. Баз замахал руками перед лицом, заслоняясь от нее, спасаясь от боли, которую она могла ему причинить.
— Знаю, — невнятно бормотал он, — знаю... Надо бы побриться и выспаться... Ты не...
— Баз, — перебила Эйлин, — ты выглядишь как бродяга. Господи Боже мой, трудно узнать в тебе человека, которого я... — Она умолкла. Ее лицо застыло, стало каменным, черты заострились. — Баз, настало время предупредить Винса Риччи о том, кто такая твоя жена. Ты должен сказать ему...
— Он меня убь...
— Он скажет тебе спасибо. Он будет благодарен. Ты поговоришь с ним наедине, как с другом. Все это запишет наш «жучок». Если ты справишься, если Риччи проявит неосторожность, если, если, если — мы сможем поднять дело. Сейчас мы безоружны.
— Я не мо... — У него сжало горло от страха. Он судорожно закашлялся. — Ты не долж... — Снова приступ судорожного кашля. — Эйлин, слушай, я никогда, никогда, никогда... — Казалось, у него насмерть отшибло мозги от страха.
— Даже ради самоуважения? — спросила Эйлин. И мгновенно пожалела об этом. Это не зал суда, а перед ней — не свидетель противной стороны. — Даже ради того, что осталось от нашего брака? Ради твоей семьи? Я догадываюсь, что мы немного значим для тебя, Бенджи и я. Но... — Она безнадежно махнула рукой.
— Только не я, Эйлин. Кто-нибудь другой. Не я.
— Он болтает с тобой. Больше ни с кем он не чувствует себя свободно. Потому что ты сделал его отцом. Потому что ты сделал его королем наркобизнеса Америки. Потому что он знает, что спалил тебя дотла... Ох, как хорошо этот ублюдок знает тебя! Заставь его поговорить с тобой о докторе Баттипаглиа. О женщинах... Ты сможешь это. Только ты.
В его глазах появилась боль.
— Ты считаешь, что я пал так низко?
— Низко? — Она встала. Они стояли лицом к лицу, разделенные дюймовым пространством безликого ковра. — Низко? Предать убийцу — хуже, чем предать жену и сына?
— Я не могу.
— Сделай это для меня, Баз.
— Я не могу.
— Ох, ты можешь. — Она сделала глубокий вдох, ее глаза сверкали. — Если он захочет, этот Баз Эйлер, он может все.
Его глаза расширились, и, к ужасу Эйлин, слезы побежали по щекам.
— Это старый Баз мог все, — пробормотал он.
— Это мой Баз.
Он рыдал. Все его лицо стало мокрым, короткое тело тряслось от судорожных вздохов.
— Мертвый Баз, — простонал он.
— Ты сделаешь это для меня?
— Эйлин! — От рыданий все его тело раскачивалось вперед-назад. — Эйлин, ты же знаешь, я все сделаю!
Оба шагнули вперед и обнялись. Сумрачный февральский день цедился в серый номер. Эйлин вдохнула, втянула в себя его запах. Но ничего не почувствовала — ни табака, ни пота, ни алкоголя. Как бесплотный дух.
— Ты сломлен, Баз, — произнесла Эйлин, мягко покачивая его в своих объятиях. — Ты крепко побит. — Она на секунду высвободилась из его рук и, положив ладонь ему под подбородок, приподняла его влажное лицо. — Но я все еще люблю тебя. Скажи мне знаешь что, Баз? Кто из нас сумасшедший?
Глава 60
— Нет, спасибо, Хани, только не сегодня. Чарли Брэвермэн изо всех сил напускал на себя значительность. Он Сеонг, его босс, выглядел уцелевшим участником японского марша голода. Они сидели за большим стеклянным столиком для коктейлей в номере Чарли Ричардса. Высокая белокурая проститутка, освобожденная от обычных обязанностей, готовила напитки и подносила соленые орешки из минибара.
Так как Брэвермэну редко случалось лично сталкиваться с Ричардсом во время работы в «Ричтроне», их общение было теперь достаточно непринужденным, без обвинений и недоброжелательства. Если бы какая-то нотка, тень раздражения проскользнула в разговоре, чувствовал Ричардс Он Сеонг расстроился бы. Этот восточный джентльмен излучал особую благожелательность и вынесенное из жизненного опыта стремление к миру и согласию. Трудно было поверить, что такой человек возглавляет самую свирепую по отношению к конкурентам дальневосточную компанию по производству электронного оборудования.