— Пусть скажет, мясо это или нет! — Он тщательно прожевал еще кусочек. — Иисусе, я знаю, что это такое!

— Не говори таким устрашающим тоном.

— Это новейшее микомясо фирмы «Фуд Ю-Эс-Эй». — Он драматично откашлялся. — Разновидность волокнистого грибка с гидролизированным растительным протеином. Ботаники называют это лишаем. Свиной, куриный и говяжий лишай. А вон та морская закуска — вероятно, микомоллюск. Как выражается в таких случаях Банни, ох и дрянь же!

Он подчистил всю подливку, но мясо больше есть не пытался, только задумчиво трогал его вилкой и что-то потихоньку мурлыкал себе под нос. Наконец не выдержал и прошептал ей на ухо:

— Сегодня утром я сплавил «Фуд Ю-Эс-Эй» Чио Итало. Из-за этого и задержался.

— Но ты продал ее уже после того, как выпустил эту дрянь.

— Гарнет, это старое предприятие моего отца. Последняя сделка! Теперь Итало принадлежит все, кроме финансовых компаний. Осталось еще одно маленькое предприятие в Японии — «Ричтрон». — Он приподнял свой бокал с минеральной водой. — Наконец-то свободен!

— Чарли, это великая новость! — Они чокнулись бокалами. — Но как это Итало согласился?..

— Я воспользовался подходящим моментом. Его часть семейного бизнеса сейчас не приносит ничего, кроме головной боли. Кто-то из людей Итало устроил форменную резню в Корлеоне — там истреблен целиком враждебный клан, и, конечно, место убитых заняли другие, и теперь у Риччи на Сицилии целое поколение заклятых врагов. Кроме того, он послал своего человека на Филиппины, тот попал в большую переделку и удирал оттуда, стреляя налево и направо. В Нью-Йорке у него тоже хватает хлопот: из окружной прокуратуры ему сообщили, что Винса ждут большие неприятности.

— Неудивительно, что тебе хочется отделиться от своей семейки!

— Итало понимает, что обратного пути уже нет. А когда мне удастся сплавить ему и «Ричтрон», я стану свободным человеком, а он — замаскированным владельцем огромной империи, которой ему придется управлять самостоятельно, без моей помощи.

— Ты считаешь, он в конце концов смирится с этим?

Чарли задумался. Он отломил кусочек булочки и понюхал его.

— Хоть хлеб у них настоящий? Вот черт. — Он немного помолчал, машинально пережевывая булку.

— Я успел сильно продвинуться, воспользовавшись растерянностью Чио. Это не страховка от неприятностей. Наоборот, теперь я попадаю в самое начало его черного списка.

— По-моему, ты уже давно абонируешь в нем первый номер.

Чарли помолчал, размышляя.

— Семья, — задумчиво произнес он, — слишком разрослась, в этом все дело. Итало уже не может справиться со всеми проблемами в одиночку. Для одного человека это слишком много, и он это прекрасно понимает.

— Спасибо, — произнесла Гарнет, когда затихли аплодисменты. — Я благодарю Фонд Германа, великодушно отметивший мой вклад в дело охраны окружающей среды. Мне посчастливилось наблюдать за работой дочерней организации Фонда, Товарищества по исследованию образования. — Она замолчала и сделала глоток воды. — Я слышала, как некоторые из присутствующих спрашивали, какое отношение имеет образование к проблемам экологии.

Она обвела взглядом аудиторию, и Чарли показалось, что все в зале подались вперед, прислушиваясь. Скорее всего, так оно и было на самом деле.

— Чтобы объяснить, какая связь существует между образованием и экологией, мне придется начать издалека. Сначала мы должны ответить на вопрос — общество, в котором мы живем, это действительно демократия? Мы действительно держим в Белом доме того человека, которого хотим? Мир удивлен: почему при выборах первого лица в государстве мы продолжаем опираться на избитый ассортимент из экс-шпионов и отставных киноактеров?

Аудитория заволновалась, и Чарли тоже. Здесь присутствовали в основном денежные мешки, и наступать им на любимую мозоль было опрометчиво для карьеры Гарнет.

— Ответ на эти вопросы — это убийственное состояние американских избирателей. Вот наш самый позорный секрет: мы произвели три поколения учителей, каждое из которых невежественнее предыдущего.

Напряженное молчание разорвали свистки и выкрики, но Гарнет продолжала:

— Сложнейшая часть проблемы в том, что ни сами эти учителя, ни те, кто проходит через их руки, не имеют ни малейшего представления о глубине своего невежества. Это вовсе не глупые люди! — Она повысила голос. — Это дезинформированные или просто неинформированные, умственно ленивые, необщительные люди. Они и есть избиратели Америки.

Невнятный ропот в зале.

— И Америка чувствует это. Разве «масс медиа» обращается с ними, как со взрослыми? Разве политические партии доверяют им выбрать кандидата без своих назойливых наставлений? Мы все сидим в очень ненадежной лодочке, и никто не рискнет раскачивать ее... И никто не поинтересуется — что за причуда составлять правительство из самых коррумпированных и неквалифицированных личностей? И никто не крикнет — глупо надеяться на здравый смысл этих высевков, на безостановочный политический маскарад вместо реальных дел... Подумайте над этим, и вы поймете, почему деятельность Товарищества по исследованию образования жизненно важна для спасения окружающего мира. Спасибо.

Сначала раздались жиденькие хлопки нескольких отъявленных поклонников Гарнет, потом к ним присоединились некоторые из приглашенных, вспомнившие, что на подобных сборищах аплодисменты после речи обязательны. Нарастающая овация побудила остальных испугаться, что они обнаруживают свои истинные чувства, и присоединились к аплодирующим. В конце концов звук аплодисментов позволил предположить энтузиастический отклик на выступление, а Чарли слишком гордился Гарнет, чтобы задуматься от причинах такого энтузиазма.

Но подумал про себя: в Америке, пока ты хорошо смотришься, о чем еще беспокоиться?

На небе холодно сияло зимнее солнце.

Одетая гейшей черная официантка, путаясь в подоле кимоно, принесла два бокала кока-колы со льдом для двух пожилых посетителей. Они с недоумением оглядели обстановку кафе, лакированные джунгли, изображавшие знойные тропики, и, превозмогая дрожь, взялись за свои напитки.

— Уф-ф, — выдохнул один из них, — эти жители Нью-Йорка просто сумасшедшие.

— Аминь, — произнесла Ленора Риччи, проходившая мимо.

Попытки манхэттенской мэрии пресечь строительство небоскребов, заслоняющих солнце над городскими улицами, с помощью специальных постановлений потерпели поражение. Можно было возводить сколько угодно этажей сверху, если первый пожертвовать какому-нибудь Обществу Божественного Барбекю. По всему Манхэттену высились самодовольные стеклянные исполины, один из которых известный архитектор назвал «Похоронным бюро мафии на берегу Амазонки». Ленора Риччи знала владельца этого небоскреба, он приходился ей родственником.

Сегодня она была совершенно свободна от домашних обязанностей. Ленора уже выпила кофе в одном из крытых портиков, где чах вдоль стен бамбук, вывезенный из тропиков и обреченный умирать на Пятой авеню. В другом синтетическом патио она прошлась вдоль растущих в горшках гинкго и карликовых смоковниц. Декабрьское солнце вяло пригревало через прочную стеклянную крышу, солнечный шар казался серовато-бежевым, как растопленный маргарин.

Юный Юджин, неутомимый ползун, вырос достаточно, чтобы его можно было оставить на день с няней. Ленора старалась изо всех сил, чтобы придать содержательность редкому дню свободы. Она купила себе костюм и блузку, которые, вместе с несколькими парами туфель, подобранными в тон, обошлись Винсу в пять тысяч долларов. Но пока она еще не испытывала удовлетворения от того, как распорядилась выходным.

В одном из углов стилизованного японского садика защелкали репортерские вспышки. Ленора, тепличный цветок, поспешила к выходу. Перебирая в памяти свои покупки, она еще раз напомнила себе, что пять тысяч — мелочь для Винса. Это поступления за шестьдесят секунд от ста четырнадцати детоксикационных клиник, разбросанных от побережья до побережья. Естественно, ей не показывали бухгалтерские отчеты «Риччи-энтертэйнмент», просто однажды Винс обмолвился, что медицинские центры приносят свыше трех миллиардов в год. Остальные подсчеты Ленора произвела самостоятельно.

Огромный, как расписание электричек, плакат был укреплен на одной из стеклянных стен кафе. Это была копия обложки нового бестселлера Пэм Скарлетти под названием «Выжить в этом столетии». Расторопная нью-йоркская издательница посоветовала ей развить первый творческий успех, увенчанный президентской наградой, и выпустить второй буклет. Новый буклет Пэм был адресован алкоголикам, больным СПИДом, избиваемым женам, курильщикам, изнасилованным и другим жертвам индустриальных джунглей.

— А теперь... выступит... Пэм! — Все телекамеры развернулись. Заинтересованная, Ленора вернулась в патио и подошла поближе.

Господи, Пэм выглядела великолепно. Она была на десять лет старше Леноры, но очень помолодела за последние месяцы. Изысканно угловатая фигура, водопад угольно-черных волос, коротко подстриженных на затылке и волной опускающихся на плечи, элегантный костюм — все это придавало ей очень энергичный и немного порочный вид. Другими словами, чрезвычайно современная, полная жизни, достойная зависти женщина.

Ленора почувствовала настоящую гордость — за Пэм, за всех родственников. Не важно, что движущей силой успеха был Винс, а не Пэм, не важно, что буклет был просто глазурью, которой сверху прикрывались темные дела. Все равно Риччи — великолепная семья! Она помахала Пэм рукой.

После съемки они обнялись и договорились вместе позавтракать. К кузинам присоединилась издательница Пэм, одна их тех шикарных блондинок, которые сделали стиль «Шанель» обязательным атрибутом мира бизнеса.

— Хай, я — Имоджин Рэсп. Знаете, мы решили отдать десять процентов прибыли от издания на благотворительность.

— Это немного охладило пыл налогового управления? — поинтересовалась практичная Ленора.

Имоджин Рэсп, не отвечая, торопливо осушила бокал «Перье» и встала, улыбаясь так всепобеждающе, что зимнее солнце, отразившись от ослепительных фарфоровых зубов, отпечатало их на сетчатке зрителей.

— Вам, девочки, наверняка есть о чем пошептаться. Пока!

Пэм проводила ее взглядом.

— Грандиозная девка, — сказала она, машинально переставляя с места на место тарелочку, на которой лежали затейливо нарезанные свежие овощи и четыре ломтика копченого цыпленка, размером с карандашные стружки.

— Знаешь, я стояла такая гордая, — улыбнулась Ленора. — За тебя. За Винса. За всех Риччи. Мы — великая семья. То есть, конечно, мы Джанфло, только двоюродные, и...

— Зато ты произвела на свет настоящего Риччи. Этот крошка Юджин должен быть изрядным хулиганом!

— Очень деятельный. — Ленора не стремилась развивать эту тему.

— В папочку, — засмеялась Пэм.

Ленора без особого энтузиазма согласилась.

— Это точно.

— Все были в таком восторге, когда ты забеременела, — продолжала Пэм. Ее голос был низким, глубоким и напоминал виолончель. Но голос Имоджин Рэсп был еще более низкого тембра — как контрабас, и Ленора подумала, что Пэм старается ей подражать в чем только можно. — Молодец, сумела закрепить победу. Я знаю, как Винс помешан на детях.

Улыбка Леноры вышла немного кривой.

— Все в семье об этом знают.

— Честно говоря, — добавила Пэм, — надеюсь, ты не обидишься — многие в семье считали, что Винс вообще не сможет иметь ребенка. При его образе жизни... Ну, ты меня понимаешь.

Ленора задумалась.

— А что, это отражается на семени?

— Так говорят. — Пэм захихикала на такой басовой частоте, что люди за соседними столиками начали оглядываться на них. — К тому же ты ведь знаешь, какие грязные трюки придумывают мужики. Могу себе представить... — Она умолкла, якобы из деликатности, но на самом деле ее голос был нисходящей гаммой подавляемого удовольствия. — Имоджин притащила мне кучу макулатуры про секс — ну, там, содомия и так далее. Если ей верить, мужики переспят с ней один раз и все, рабы на всю жизнь.

— С Винсом этот номер не прошел бы.

— Может, ты не все знаешь, — заметила Пэм.

Повисла напряженная тишина — в голосе Пэм прорезалась предательская нота, говорящая о личном опыте общения с Винсом. Пэм поторопилась прервать молчание:

— Теперь, когда ты — мама Юджина, все, чего Винс хочет от жизни, — это второй сын. Для этого есть только одно средство, а то, что ему нравится, на этот случай не подходит.

На этот раз взрыв смеха был аккордом басовой каденции и гобойной трели. Что имела в виду Пэм, Ленора не поняла, но зато теперь ей было ясно, что кузина проводит разведку боем. Зачем ей нужно знать о сексуальных пристрастиях Винса?

— А как этому учатся? — шутливо поинтересовалась Ленора. — По журналам и книжкам? Винс не захочет заниматься моим просвещением.

— Всегда можно кого-нибудь найти. Ты очень привлекательная женщина, Ленора. Я постоянно работаю с моделями, актрисами. Ты лучше их всех! У мужчин такое примитивное представление о женской привлекательности. Имоджин — она считает себя бой-бабой — показывала мне письма, которые ей присылают некоторые психи. Там такие вещи! По-моему, для мужчин не существует никаких запретов, они просто не в своем уме, когда дорвутся до женщины. У тебя самая подходящая внешность, piccola cugina[75].

— Но мне никто не присылает писем.

— Это еще раз доказывает, какие глупцы мужчины.

— Или что никто не станет связываться с женой Винса Риччи.

— Понятно. Понятно. Трусы.

У Леноры возникло ощущение, что Пэм манипулирует ею, что своим низким виолончельным голосом она завела мелодию, в которую предстоит вплестись ее собственным дрожащим трелям.

— Удивляюсь, как это Винс не пытался подбить клинья под тебя, Пэм.

Блестящие, четко подведенные глаза Пэм быстро опустились, и она занялась исследованием своего салата с цыпленком. Красно-коричневые пятна на скулах проступили еще ярче. Она потеребила завитки своих коротко подрезанных и взбитых волос.

— Ну, такое тоже было, только очень давно, — довольно лживым голосом произнесла она.

— Когда он был женат первый раз?

— Еще до того.

— Когда он увивался за Стефи?

Пэм нахмурилась. Из-за этого между ее бровями залегли морщинки, выдававшие возраст.

— И он туда же? Боже мой, есть ли на свете мужчина, который не путался с этой леди?

— В семье — нет, — злорадно уточнила Ленора. — Кстати, последняя сплетня — ее Керри и Уинфилд, дочка Чарли...

— Но!.. Это же!..

Ленора с удовлетворением любовалась брешью, пробитой в оболочке лицемерия и снисходительности, которой окружила себя Пэм.

— Все в семье умирают от любопытства, — добавила Ленора. — Стефи никогда никому не признавалась, кто отец близнецов.

Пэм с усмешкой покачала головой.

— Не исключено, что Винс сделал эту парочку.

— Вот уж нет. — Слова вылетели быстрей, чем Ленора успела это понять. Что бы она ни добавила, не спасало положение. Она молча взялась за салат.

— Не важно. — Пэм оглядела кафе, пропитанное духом добротности. — Стефи никому не скажет, кто отец. И я ее не виню. — Она положила прохладную ладонь на руку Леноры. — Или тебя.

Контора «Хигарти и Кребс» казалась вымершей. Даже в приемной не было ни души. Было около пяти, когда сюда пришла Ленора, облегчив семейный бюджет еще на три тысячи.

Она не была здесь довольно долгое время. Крошка Юджин требовал много внимания. Можно было предположить, что маленький Бенджамин Эйлер, родившийся двумя днями позже, тоже отнимал много времени у своей мамы. Родившаяся в большой семье, Ленора знала, что внимания требуют все дети, но только немногим удается своими требованиями ставить весь мир на голову.

— Хэлло-о? — Четырехдюймовые каблучки Леноры простучали по коридору. Она подошла к кабинету Эйлин. Дверь была открыта, контора пуста. Ленора постучала в дверь кабинета Маргарет Кребс.

— Эй, есть кто-нибудь?..

Она открыла дверь — еще один пустой кабинет.

— Она в суде, — произнесла у нее за спиной Уинфилд.

Ленора резко повернулась с расширенными от испуга глазами.

— Buona sera. Come stai?[76]

Они обменялись сухими поцелуями. Уинфилд, возвышавшаяся над ней, как башня, помахала рукой с растопыренными пальцами:

— Bene. E tu?[77]

Ленора расхохоталась:

— Ты совсем не умеешь шпарить по-нашему. Придется брать у меня уроки. У тебя получается «A-two»[78]. Слушай, тут кто-то умер? Тихо, как после похорон.

— Так оно и есть. Похороны фирмы состоялись. Бетти и Долорес пришлось уволить. Эйлин тратит большую часть времени на ребенка, здесь бывает нечасто. Маргарет ведет дела в суде. Я пишу все материалы, сама же их печатаю.

— Я думала, у вас полно клиентов.

— Так и было. Но теперь денег у нас нет. Мы полупарализованы.

Уинфилд повела Ленору в свой кабинет и усадила на стул напротив себя.

— Не буду рассказывать, сколько времени Эйлин потратила, отбиваясь от кредиторов База. Она пустила в ход второй раздел о банкротстве и так далее.

— Неблагодарный ублюдок.

— Это время следовало потратить на дело по СПИДу. Нам посоветовали найти других проституток Риччи. Мы их нашли. Дело можно было положить на стол окружному прокурору...

— Но вместо этого ей пришлось заниматься долгами База.

— Совершенно верно. А я печатаю справки. Мы полупарализованы...

— А Баз вытанцовывает вокруг Винса и все дальше залезает в долги.

— Основной кредитор — Винс. Но Винс с него ничего не требует, поскольку Баз сделал его неприлично богатым.

— Благодаря рулетке или детоксикационным центрам?

Уинфилд откинулась назад и положила свои длинные ноги на стол.

— Когда начальства нет, я всегда так делаю. Можешь последовать моему примеру.

— У меня ноги слишком короткие. Слушай, я хочу пригласить на Рождество всех наших — тебя, твоего папу, Стефи с близнецами. База, Эйлин и твою сестру. Банни. Будут еще моя мать, сестры и их дети. Три малыша познакомятся...

— Ужасная ошибка, — перебила Уинфилд. — Во-первых, Банни настолько придавлена ответственностью — она растит инфанта, — что отказывается оставить Лео даже на пять минут. Во-вторых, если устроить сборище, Винс наконец уяснит себе, что маленькая миссис Эйлер — это планомерно изживаемая им Эйлин Хигарти.

За окнами взвыли гудки — водители, угодившие в дорожную пробку, требовали, чтобы регулировщик устранил помеху. В пустом офисе гудкам вторило эхо, которое теперь не перебивал треск пишущих машинок.

Уинфилд вздохнула.

— Эйлин столько времени потеряла, пока перевела кредитные карточки на свое имя. Некоторые компании отказались это сделать. Они предпочитают иметь мужчину в качестве мальчика для битья. Что касается вечеринки — повторяю тебе: это рискованная затея.

— Винса не будет.

Уинфилд села прямо.

— Откуда ты знаешь?

— Винс проведет праздники с какой-нибудь крошкой, толстозадой и грудастой, в Агадире, или Монако, или на Гроттерии, или на Багамах, а если не сумеет удрать из страны — в Атлантик-Сити. Ему без разницы, где получить свой СПИД.

— Уверена, что он предостерегается.

— Только не со мной. Я обязана быть в чем мать родила каждый раз, когда ему взбредет в голову меня завалить.

— Тебя? Но ты же на для е... Ты мадонна. Тебя папа римский приказал заваливать почаще, чтобы нарожала побольше святых младенцев.

— Я жертва собственной... — Ленора осеклась и переключилась на другую тему так быстро, что Уинфилд почти ничего не заметила. — А как там насчет привлечения Винса к суду?

— Благодаря Базу у Эйлин без этого хватает хлопот. Две наши свидетельницы по делу о СПИДе уже умерли. Теперь их всего девять, и некоторые тоже едва живые. Эйлин потеряла кураж. Она считает, что ей ни за то не выиграть этот процесс.

— Так что пока выигрывает Винс? Ну ладно. Теперь, когда я стала мамочкой Юджина, он дает мне столько денег, сколько я прошу. Так что я вполне в состоянии заплатить вашим девочкам. Сколько нужно? Пару сотен в неделю? Пять? Я имею в виду — чтобы заплатить машинисткам и так далее?

Уинфилд выпрямилась, ошеломленная.

— Ты хочешь нам заплатить, чтобы мы не оставляли в покое Винса?..

— Уинфилд, детка, ты такая умница. — Ленора копалась в сумке в поисках чековой книжки. — Может, лучше наличными?

Она смеялась, а Уинфилд — нет. Она медленно убрала ноги со стола и села прямо, очень пристально, серьезно глядя на Ленору.

— У меня давно в голове вертится один вопрос, но Эйлин строго запретила задавать его тебе. Она сказала, что такие вещи вообще спрашивать нельзя, ни у одного человека.

Внизу снова завыли гудки, пунктиром пронизали тишину коридоров, словно герольды, возвещающие приближение чего-то необычного. Уинфилд встала.

— Мне нужно забросить кое-какие бумаги к Эйлин. Поедешь?

Ленора встала.

— А о чем ты хотела меня спросить?

— Скорее — просить. Но это должна сделать Эйлин, если переменит свое решение. А мы попросим его переменить.

— А это поможет прижать к ногтю Винса? — требовательно поинтересовалась Ленора.

— Скорее всего.

— Поехали.