— Как красиво! — прокричала Гарнет. — Похоже на море!

Мимо них пронесся другой самолет, казавшийся крошечным на фоне безграничной водной глади.

— Видишь вон там что-то вроде узелка, покрытого зеленью? — показывал ей Чарли. — Туда мы и летим.

— Так близко! — разочарованно протянула Гарнет. — Смотри, как далеко протянулся остров!

— Ты хочешь облететь весь Лонг-Айленд? — Чарли потрепал по плечу пилота. — Как у нас с бензином, достаточно?

Тот ответил лаконично — утвердительным кивком.

— Прошу прощения?.. — насмешливо протянула Гарнет. — Что вы сказали?..

— Конечно, — разлепил губы пилот.

— То есть бензина достаточно, чтобы облететь остров и вернуться? — настойчиво поинтересовалась Гарнет.

— Конечно.

— И хватит вам на обратную дорогу?

— Конечно.

— Где ты нашел такого, болтливого пилота? — спросила она Чарли.

— Не давай ему повод зазнаться, — рассмеялся Чарли. — О'кей, давай долетим до Ориент-Пойнт.

— Смотри! Весь Коннектикут. И еще смотри! Атлантика! Можно немножечко пониже? — спросила она пилота.

— Конечно.

Они медленно снижались до двух тысяч футов. Над безобразными урбанистическими строениями и ядовитым дымом Бриджпорта самолет повернул налево, к похожей на крабью клешню гавани Порт-Джефферсон. Впереди на востоке побережье Лонг-Айленда красиво сужалось, и стал виден Ориент-Пойнт. Этот участок суши был как гарпун, нацеленный в брюхо похожего на кита Коннектикута. Чуть ниже узкого, как ниточка, перешейка примостилось зернышко крошечного островка.

— А это что? — спросила Гарнет, ткнув пальцем.

— Что именно? — не понял Чарли.

— Вон та изогнутая штучка, похожая на сперматозоид.

Чарли молчал. Гарнет вопросительно смотрела на него, сдвинув брови. И вдруг в разговор вступил пилот.

— Плам[64], — сказал он.

— Что?.. Но этот остров совсем не похож на сливу...

— Плам-Айленд.

Гарнет нахмурилась.

— Плам-Айленд. О Господи. Теперь я вспомнила. — Ее оживленное лицо омрачилось. — «Зеленые» натолкнулись здесь на непробиваемую стену...

— А что не так с этим островом? — спросил Чарли.

— Держу пари, ты должен знать. — Гарнет повернулась к молчаливому пилоту: — А что в вашей карте?

— Знак «приземление запрещено».

— Это ни о чем не говорит.

— Нет ни единой ровной полоски, чтобы приземлиться, — объяснил пилот. — И пристани тоже нет.

— И никогда не было?..

Гарнет, нагнувшись вперед, погрузилась в свои мысли. Самолет немного покружил над причудливым, похожим на большую голову с маленьким хвостиком, кусочком суши. Искоса она поглядывала на пилота, надеясь прочитать что-то на его лице, но оно было начисто лишено выражения, словно истощенное недавним разговором.

Маленький самолет сделал последний круг, набирая высоту, и снова повернул к заходящему солнцу. Закат окатил их россыпью золотых искр. Через двадцать минут они сели на воду около Ориент-Пойнт.

— В воскресенье? — спросил пилот. — В то же время?

— Да, пожалуйста, — ответил Чарли.

— Полет был чудесный, спасибо, — добавила Гарнет.

— Конечно.

Чарли снова подхватил ее на руки и пронес над мелководьем, над грязной, взбитой в хлопья пеной, а потом по лестнице наверх — до огромной, похожей на палубу, видавшей виды террасы. Он поставил Гарнет на ноги и достал связку ключей, которые Стефи послала ему почтой.

На столике в холле стояла бутылка «Стрега» и тарелка с кантуччи. Рядом с разбросанными веточками черники лежала записка: «Benvenuto a la mia casa! Я дала отпуск Эрминии и ее мужу, так что можете чувствовать себя молодоженами. Beve! Mangia! Auguri! Стефи».

Гарнет взяла в руки записку и долго смотрела на нее.

— Это означает очень многое, — произнесла она после паузы.

— Что именно? Записка?

— Все вместе, начиная с приглашения отдохнуть в ее доме. Тут зашифрованы два сообщения: во-первых, что ты навсегда ушел из ее жизни как любовник, во-вторых, признание за мной прав почетной сицилийки.

Чарли рассмеялся было, но осекся, когда увидел серьезное выражение ее лица.

— В жизни бы не догадался.

Гарнет оглядела гостиную и произнесла легким тоном:

— Это тайнопись, понятная только женщинам. Очень начитанным женщинам.

— О да, ты начитанная. Сотни книг за год! И к тому же, занимаешься садом.

Гарнет медленно прохаживалась по гостиной — эту комнату скорее следовало бы называть библиотекой. Темные дубовые книжные полки занимали три стены, от пола до потолка, четвертая стена состояла из маленьких стеклянных ячеек, по размеру гармонировавших с книжными корешками.

— Какая красота! Вид потрясающий, как из самолета.

— Тебе нужно посмотреть на залив из окна спаль... — Чарли осекся и покраснел.

Гарнет расхохоталась:

— Какая прелесть! Чарли, ты вовсе не тот очерствевший бизнесмен, за которого себя выдаешь!

Она достала с полки большую иллюстрированную книгу — того сорта, что предназначены подчеркивать интеллектуальность хозяев дома.

— Это фотографии Джерри, — сказала Гарнет, медленно опускаясь в кресло с подлокотниками и закругленной спинкой. — Смотри. — Она протянула Чарли открытую книгу.

Черно-белые мельницы на фоне деревенской дороги. На переднем плане — девушка со смоляным ежиком густых волос над треугольным личиком, юная Гарнет.

— Мы сняли это поблизости — под Уотермилом, на южном побережье, — сказала Гарнет.

Чарли начал перелистывать страницы.

— Ты на половине фотографий.

— Джерри страшно мной гордился. В то время, снимай он разбитый в катастрофе автомобиль или мусорный ящик, мне непременно пришлось бы залезть внутрь. Наверное, людей уже тошнило от моей физиономии.

— Не думаю. Интересно, знает ли Стефи, что на всех этих фотографиях...

— Стефи знает все на свете, — категорически заявила Гарнет.

— Она говорила с тобой?..

— Нет. Ни разу. — Она замолчала. — Чарли, обет воздержания мы уже нарушили. Может, выясним, как отразится глоток «Стрега» на моем деликатном положении?

— Ты не...

— Не что?

— Не беременна?

— К сожалению, нет. Ты огорчен?

Чарли вернул ей книгу.

— Забавно было бы, если б ты подарила мне третью дочку, младше малыша Банни.

Он вышел в холл и сразу же вернулся с подносом, на котором стояли бутылка с ликером и тарелка с кантуччи. Гарнет молча наблюдала за ним, словно черпая информацию в том, как он разливал вино.

— Ты уверен, что у тебя получаются только девочки? — спросила она после паузы.

— Не на все сто процентов, но в пользу этого предположения говорит статистика.

— Примерно так рассуждает Уинфилд.

— Неужели вы сплетничали обо мне?

— Она спросила, не собираемся ли мы завести ребенка. Эта девочка умеет смотреть вперед. Ты еще не развелся, а она уже пытается утвердить свой статус любимицы.

— Похоже, она тебя завоевала полностью, — произнес Чарли, потягивая ей маленький бокал с ликером. — Тут Уинфилд в своей стихии. Она с раннего детства обожает серьезные разговоры.

— Возможно. — Они одновременно взяли бокалы и начали протягивать густой, с острым ароматом ликер. — Я действительно могу иметь ребенка. Это будет просто еще одно отступление от советов врачей.

На этот раз Чарли не выдержал и громко рассмеялся.

— Этот полет сотворил чудо, — сказал он. — Ты сейчас — другой человек. Нужно почаще катать тебя в самолете.

Гарнет кивнула. Она медленно отщипнула кусочек кантуччи и положила в рот, явно не чувствуя вкуса. У нее был странный, отрешенный вид, словно она смотрела на что-то вдалеке, за Лонг-Айлендом.

— Я представила себе, — задумчиво произнесла она после паузы, — жизнь здесь, в сердце природы... — И снова замолчала. — Я сейчас пытаюсь ее понять.

— Стефи? — Чарли опустился в кресло напротив нее. — Тебе кажется, она так же помешана на «зеленых», как и ты?

— Эту книгу она купила много лет назад. Задолго до того, как мы с тобой встретились.

Чарли не стал говорить, что книга могла быть куплена совсем недавно, именно ради фотографий Гарнет, из ревнивого любопытства. Он взял большую фотографию, оправленную в серебряную рамку, с одной и полок, и протянул ее Гарнет.

Этот снимок был сделан недавно, по случаю совершеннолетия близнецов. Фотограф расставил Стефи и мальчиков так, что она казалась одного роста и возраста со своими сыновьями. Ни украшений, ни грима — и от этого ее красота выигрывала еще больше.

Гарнет, с расширенными от удивления глазами, взяла фотографию.

— Не подозревала, что она такая красавица! Знаешь, вдова фотографа может увидеть многое на случайном снимке... Ты уверен, что между вами больше ничего нет?

Чарли улыбнулся, опускаясь в кресло.

— С тех пор как мы с тобой встретились, — нет.

— Храни меня Господь от сицилийских льстецов.

— То же самое говорит Стеф.

— И мальчики выросли здесь, в таком уединенном месте? Им не было одиноко?

— У Стеф есть еще квартира в Манхэттене. Пока мальчишки учились в школе, она жила в городе. А сюда Стеф вернулась, когда близнецы поступили в колледж. Она...

Чарли умолк, наблюдая за Гарнет, пристально изучавшей фотографию. У нее был сосредоточенный вид, будто она надеялась извлечь ответ на интересующий ее вопрос из-под слоя серебристой эмульсии на фотобумаге. Ее внимание было сосредоточено на близнецах, стоявших рядом с матерью. Через минуту Гарнет подняла глаза.

— Чарли...

— Нет, их отец не я.

Она удивленно рассмеялась.

— Как ты дога...

— Меня давно это беспокоило. Последний раз, когда мы виделись со Стефи, я вытянул у нее, что отец мальчишек погиб во Вьетнаме. Это был ирландский парнишка, выросший по соседству. — Он помолчал. — Стефи любит одиночество. Ей нравится здесь жить. Спокойное, относительно чистое, безлюдное место. Это ее протест против насквозь прогнившего мира.

— Опасное заблуждение.

— Почему?

— Чарли... — Гарнет выбралась из своего кресла и села к нему на колени, по-прежнему держа в руках фотографию.

— Временами мне кажется, что тут нечем гордиться — я насчет принадлежности к человеческой расе. Нельзя поддаваться, конечно, но временами от людей нестерпимо смердит. Твой дядя... Знаешь, из всех пород только человеческая склонна к самоуничтожению.

Чарли обнял ее, чувствуя разницу в температуре тел. Гарнет продрогла во время полета, а он, наоборот, разгорячился, поднимая ее на руках с берега.

— Что навеяло тебя на эти мысли?

— Стефи думает, что выражает протест... Вспомни наш полет. Садится солнце, все вокруг окутывают черные бархатные тени... Такая красота, что кажется — вот он, рай на земле! А потом — натыкаешься взглядом на Плам-Айленд... И все, чертик выглянул из-под ковра!

Чарли повернул к себе ее лицо.

— Что за чертик прячется на Пламе?

— Погоди. Сначала давай подумаем, что такое для Америки эти три штата вокруг Нью-Йорка?

— Ну, во-первых, здесь живет миллионов двадцать человек... Или двадцать пять?

— Прежде всего, это средоточие всех культурных ценностей Америки — музыки, изобразительного искусства, театра... Ты можешь представить себе страну без этого уголка трех штатов?

— Жители Востока или Лос-Анджелеса не согласились бы с тобой. А также округа Колумбия, Чикаго, Сан-Франциско...

— Конечно. Но, Чарли, какими бы еще богатствами ни располагала Америка, в этот мегаполис вложено больше всего надежд, труда, амбиций...

Чарли нахмурил брови.

— Предположим, я согласился. Что тогда?

— Тогда я могу рассказать тебе историю Плам-Айленда. — Гарнет прижала его руки к своему телу. — Давно, еще до первой мировой войны, еще до вступления в нее США, наши жлобы занялись производством химического оружия.

— Правда?..

— А горчичный газ — правда? А фосген? Это продолжалось в течение двадцати лет, уже после перемирия. К тому времени, когда над человечеством нависла вторая мировая война, безумные эксперименты набрали обороты. Теперь речь шла уже не о химическом оружии — бактериологическом!

— Об этом я слышал.

— Ну конечно, твоя «Джет-тек интернэшнл» влезла довольно глубоко в военные заказы, так что ты должен знать, что за сорок пять лет «холодной войны» наши ученые окончательно свихнулись. Нет на земле ничего живого, что бы не использовалось в их жутких экспериментах. Государство наделило их теми же полномочиями, что и Гитлер — врачей-убийц в концентрационных лагерях. Постоянной правительственной лицензией на убийство... — Она замолчала и встала. — Мы не знаем точно, сколько невинных жертв этих экспериментов погребено на Плам-Айленде. Известно только, что там сейчас — свалка смертельно опасных отходов, груды канистр с дьявольски жизнеспособными, мощными микроорганизмами. И все это — в разрушающихся, ржавеющих емкостях.

В комнате сгустилась темнота. Чарли едва мог различать ее лицо. Гарнет придвинулась к мозаичному окну, и казалось, что ее фигуру оплела паутина.

— Двадцать лет назад, — продолжала она тихо, сдавленным голосом, — мы попытались заставить правительство признать, какую опасность представляет Плам-Айленд для Америки, для всего мира. Такое признание позволило бы нам потребовать уничтожения зловещих следов бесчеловечных экспериментов... Ты поверишь. Чарли, нам не позволили даже поездку туда! Никому это не нужно, никто не хочет ничего знать...

— О, этому я охотно верю, — сказал Чарли. — Если правда выйдет наружу, это страшный удар по целой курортной индустрии! Как потом уговоришь кого-нибудь снять или купить дом на Лонг-Айленде?

— Всегда есть убедительные причины, чтобы чертик мог спокойно сидеть под ковром, — задумчиво пробормотала она. — Все это происходило двадцать лет назад. Можешь себе представить, что творится на острове сейчас.

Теперь ее лицо было каким-то потерянным, опустошенным.

— Мы получаем ежедневно свою дозу катастроф — несчастные случаи на АЭС, отравления морей, озоновые дыры, всемирное потепление, кислотные дожди, эпидемии, истребление лесов... Сколько способен вынести человек?.. Я уехала назад, на Запад. Плам-Айленд остался застарелой болевой точкой, шрамом на душе, тревожной нотой на задворках моих мыслей.

Гарнет отвернулась от окна. Теперь она стояла лицом к Чарли. Он включил маленькую настольную лампу около всего кресла.

— Думая о таких вещах, на первое место подсознательно выносишь высокое развитие разнообразных технологий. Это неправильно! Прежде всего человечество обязано обуздать очень старомодный и плохо поддающийся контролю институт — а ведь это истинная чума для всего живого! Я имею в виду правительства, насадившие Плам-Айленды по всей стране.

Он шлепнул ладонью по своим коленям.

— Иди сюда. Садись.

— Сейчас, — рассеянно пообещала она и вдруг сорвалась почти на стон: — Я не могу!.. Видеть опять это жуткое место... Смотреть, как оно затаилось под золотыми солнечными лучами, в надежде улучить момент — и уничтожить благословенный уголок трех штатов, населенный рабочими, детьми, учеными, художниками... Что делать, Чарли?..

— Во-первых, немедленно подойти и сесть ко мне на колени. Вспомни, Плам ждет уже семьдесят пять лет, так что до понедельника потерпеть можно. Во-вторых, давай все обсудим и попробуем найти выход. У нас есть деньги, ученые, связи в политических кругах. К примеру, один сенатор в Коннектикуте считает себя моим должником, поскольку я сделал его главным действующим лицом в одном выгодном правительственном контракте. Он поможет нам начать компанию — соберем факты, пустим в ход проверенные методы «зеленых». Сидячие забастовки. Весной — флотилии частных лодок, блокирующие Плам-Айленд, На Лонг-Айленде вечно ищут, чем бы занять детей по воскресеньям? Ха!

Она стояла перед ним, кивая сначала медленно, потом все быстрей.

— Благотворительный концерт в Карнеги-Холл. Марафон из Хэмптона к Ориент-Пойнт. — В ее темных глазах засветилось оживление. — Подключим церковь. Местных политиканов. Университеты. Все, кроме военных, терпеть не могут бактериологическое оружие!

Гарнет медленно оживала — ее огромные глаза пожирали Чарли, руки непроизвольно сжимались, словно она была не в состоянии проследить за полетом его мысли.

Чарли притянул ее на колени.

— Ты имеешь представление, во сколько обходится дезактивация единицы химического оружия? — требовательно поинтересовался он. — Потребуются сотни специалистов, пропасть рабочих рук! Эта часть Лонг-Айленда стонет от безработицы. Расчистка Плам-Айленда вернет жизнь и процветание целому региону! Там нужно будет уложить миллиард тонн бетона, как в Чернобыле. Ба-а-альшие деньги!

Гарнет уютно свернулась около него, все еще не выпуская из рук фотографию. Ее голос прозвучал на удивление уныло:

— Еще глоток «Стрега». У-у, Чарли!

— Ты опять расстроилась?

— Чарли, меня и так рвут на части дюжины комитетов и комиссий, требующих статью и речь. С каждым днем я все больше втягиваюсь в работу Товарищества. И это все не считая «Ричланд»...

— Используй «Ричланд» в качестве стартовой площадки для наступления на Плам. Можно открыть филиал здесь.

— Чарли.

— Снова этот тон.

— Чарли, ты же знаешь, что Плам-Айленд — собственность департамента обороны. Как только твой дружок сенатор заикнется про Плам, он сразу получит под зад коленом.

— Для красотки-модели ты чересчур цинична.

— Прекрати. Ох, Чарли, это был просто восторг — вся эта воображаемая кампания. В точности то, против чего меня предостерегали врачи... Флотилия! Марафон!.. О Господи, что мы за болтуны.

— Из-за «Стрега», наверное. — Он потянулся за своим бокалом.

— Вот почему я тебя так люблю, — тихо произнесла она. — Ты такой же сумасшедший, как и я. — Она свернулась клубком. — Но гораздо более практичный: Чарли, как я тебя нашла?

— Двадцать раз в день спрашиваю себя об этом.

— С удовольствием родила бы тебе третью дочку. — Ее проказливые глаза прищурились. — Или еще пару мальчишек.

— Ты действительно сошла с ума.

Она немного помолчала, размышляя.

— Знаешь, я уже не жалею, что опять увидела Плам. Сейчас я не могу ничего с ним сделать. Но постараюсь. Ты правильно сказал, он ждет семьдесят пять лет. Подождет еще немного.