Глава 10

На следующий день после обеда в университетском клубе, который Шанель Деверю считала местом скучным, неуютным и безнадежно старомодным, она отправилась подыскать сумочку к платью, купленному в магазине, где были выставлены различные образцы нью-йоркской моды. Ничего подходящего, однако, не нашлось, и, решив не тратить больше времени, Шанель остановила такси и поехала домой. Хождение по магазинам требует отрешенности, сосредоточенности и терпения, а сегодня мысли Шанель витали совсем в другом месте. Из головы у нее не выходила Ариэль ди Русси.

Способ использовать Ариэль в планах, касающихся ее кузена, найтись должен, но ничего конкретного пока не вырисовывалось. В плане светском эта женщина полная идиотка.

Когда Шанель предложила между делом как-нибудь пообедать вместе, Ариэль заморгала, отвернулась, забормотав, что редко выходит из дома.

Что-то с ней не так, но что именно? За обедом она почти все время была в каком-то оцепенении. Может, больна, а может, спиртным злоупотребляет, хотя характерный запах не чувствуется. Бокал шабли она перед едой, правда, выпила, так ведь и другие тоже, за исключением одной лишь Глори, которая не нашла ничего лучшего, чем заказать «апельсиновую шипучку». Ну и язык, прости Господи. Апельсиновая шипучка.

Ясно одно: чем бы ни было вызвано состояние Ариэль – болезнью, душевной или физической, алкоголем, наркотиками, – она и половины происходящего за столом не уловила.

Нельзя, правда, сказать, что происходящее выходило за пределы обыкновенной болтовни. Именно поэтому Шанель и было так скучно в этой компании. Если б не Ариэль, она вообще не пошла бы в этот чертов клуб. Если уж возить саночки, то и покататься надо – такова была ее жизненная философия.

А скука – это те еще «саночки».

Тем не менее, поскольку она все же надеялась покататься, прийти на следующую встречу надо. Ее мотивы ясны. Но что там со всеми остальными? Отчего они так дружно согласились увидеться вновь, хотя никому из них «катание на саночках» явно не светит?

А может, все-таки светит? С чего бы иначе так расхлопоталась эта профессорская жена, Дженис, кажется? Ведь она фактически заставила спутниц согласиться хотя бы еще на одно свидание. Между прочим, именно Дженис пригласила их в клуб, и она же предложила сформировать группу поддержки.

Каковая, конечно, является чистым бредом. Кому нужна поддержка женщин, особенно таких, как эти?

Впрочем, этой, как ее, из Милл-Вэлли, костыли явно требуются. Поэтому неудивительно, что она так быстро нашла. общий язык с Дженис. Ну а как насчет рыжей с ее умопомрачительной прической? Что, право, за чучело: каблучки высотой в добрых четыре дюйма, косметика – не дай Бог, а уж о костюме и говорить не приходится, только панки так одеваются. Кому-нибудь следовало отвести ее в сторону и сказать, что выглядит она, как дешевая шлюха. А может, она и вправду из них? При всем своем нахальстве и развязных манерах чувствовала она себя явно не в своей тарелке, так на черта ей эти посиделки?

Что же касается Ариэль… Да, прийти она согласилась, но вот появится ли действительно – это вопрос.

Такси притормозило у большого жилого дома, современная архитектура которого резко контрастировала со всеми другими зданиями, построенными на рубеже веков. Шанель вышла из машины, и дувший с залива легкий ветерок растрепал ей волосы. Она дала водителю десять процентов чаевых, получила в ответ сквозь зубы «спасибочки, мэм» и вошла в дом.

В просторном и в то же время уютном холле никого не было, в лифте тоже. Нажимая кнопку третьего этажа, Шанель рассеянно подумала, что бы сказали ее недавние сотрапезницы, узнав вдруг, что не такое уж прочное положение занимает она в местном обществе?

Положим, самозванкой ее не назовешь, само имя Деверю кое-чего стоит. Шанель всегда значилась в списке приглашаемых на большие вечера, благотворительные собрания, многолюдные праздничные встречи, но по-настоящему важных знакомых, тех, что открыли бы ей двери в узкий круг избранных, у нее не было.

Девушки – нет, теперь уже женщины, – с которыми она училась в школе? Дамы с безупречным общественным положением, у которых есть все возможности стать для нее настоящей группой поддержки? Эти сучки встали против нее единым фронтом, даже щелочки не оставили, даром что она вышла замуж за Жака…

Шанель прикрыла глаза, отгоняя злых демонов прошлого.

Свело желудок, будто она проглотила что-то горькое, да свело так сильно, что едва удалось подавить стон. Все, наверное, из-за этого салата, что она съела за обедом. Таблетку надо проглотить. И когда наконец она откажется от огурцов?

В квартире стояла полная тишина. Так оно и должно быть, ведь домработница приходит только два раза в неделю, сегодня не ее день, а дочь в школе. Шанель бросила сумочку на стул в Холле, скинула туфли и направилась было в гостиную, но на пороге остановилась: комната была занята.

– Привет, мама, – сказала Ферн.

Ей было семнадцать, этакая цветущая пышечка с отцовскими глазами и волосами.

Лицо у нее было маленькое и округлое. Глядя на дочь, Шанель всегда вспоминала французских кукол, в которые играла в детстве. Сейчас Ферн сидела, уютно свернувшись в большом шезлонге с книгой на коленях, и при виде матери лениво улыбнулась ей, словно сонный котенок. Как обычно, на Ферн были джинсы и помятый свитер – классная униформа, никак не соответствовшая элегантному убранству гостиной.

– Стало быть, решила пожаловать домой на выходные? – спросила Шанель. – Это для меня сюрприз.

– Да, знаешь, как это бывает, – стукнуло вдруг в голову, взяла да приехала. Рассчитывала пообедать с тобой, но тебя не оказалось дома. – В голосе Ферн прозвучал легкий упрек, и Шанель внутренне ощетинилась.

– У тебя что, случилось что-нибудь? – неприветливо спросила она. Ферн редко искала общества матери, они давно уже жили каждая сама по себе, и потребность поговорить друг с другом возникала у них нечасто.

У Ферн расширились глаза, что всегда раздражало Шанель, ибо это выражение ее лица было словно зеркало, в котором Шанель самое себя узнавала. Может, Ферн передразнивает ее, или это получается естественно?

– Почему, собственно, ты так решила?

– Вполне закономерный вопрос. Часто, что ли, ты стремишься провести со мной выходные?

– Да и ты со мной, мама.

– Называй меня, пожалуйста, Шанель. Как всегда называла, до самого последнего времени. Что это у тебя, новая стадия развития, что ли?

– Но ведь ты действительно моя мать. Хотя, кажется, иногда об этом забываешь.

– Слушай, я делаю для тебя все, что могу, – огрызнулась Шанель. – Когда ты родилась, мне было всего шестнадцать, на год меньше, чем тебе сейчас. Если бы у тебя был на руках годовалый ребенок, ты что, прыгала бы от радости?

– Бессмысленный вопрос. Я бы предохранялась, а уж если залетела, сделала бы аборт.

– Какие ужасные вещи ты говоришь!

– Почему ужасные? Это правда. – Ферн потянулась к вазе с виноградом, стоявшей на столе. Обнажились зубы – белые и ровные, результат работы лучших дантистов. – А если бы мой богатый папочка пригрозил лишить меня в этом случае содержания, я бы поступила в точности, как ты. Я бы плюнула на свои материнские обязанности и, едва родив, вернулась бы в школу. Но при этом не ожидала бы благодарности от чада, когда ему исполнится семнадцать.

– Хватит. Тебя никто не бросал на произвол судьбы. Ты ходила в лучшие школы. У тебя собственная машина, щедрое содержание, никто тебя не обижает…

– А ты-то откуда знаешь?

– Ты хочешь сказать, что тебя обижают? – требовательно спросила Шанель.

– Нет. – Ферн отвела взгляд. – Физически – нет. Но иные из тех женщин, что ты нанимала присматривать за мной, это же чистый ужас. От одной несло так, словно она зубы чистила чесноком. Тебе бы понравилось, если б тебя укладывали в постель чесночницы?

– Если бы я отдала тебя на попечение папочкиных родственников, было бы еще хуже, – возразила Шанель. – Вот уж кто действительно были чесночниками, так это его родители. Можно подумать, они в кофе чеснок добавляют.

– Да, но, возможно, это были добросердечные и славные люди, – заметила Ферн.

– Добросердечные и славные? – хмыкнула Шанель. – Когда твой отец привез меня в Йонкерс познакомить со своими родителями, твоя бабка хотела столкнуть меня с лестницы.

Тогда-то я и обнаружила, что никакой он не арабский шейх, а итальянец. Знакомство получилось то еще. Новоиспеченная свекровь заявила, что я ведьма, околдовавшая ее сына, и всякий раз при встрече делала так. – Шанель скрестила указательный и средний пальцы. – А уж о том, что он наврал все насчет своего происхождения и что оказался на двенадцать лет старше меня, я и не говорю.

– Да, гены у меня завидные, – протянула Ферн. – С одной стороны – врунишка и старая карга, верящая в приметы, а с другой – растратчик.

Шанель подлетела к дочери и, схватив ее за узкие плечи, изо всех сил встряхнула:

– Никогда, слышишь, никогда не смей говорить таких вещей о деде. Это был замечательный человек. Во всем виноваты его гнусные партнеры – сами подделали записи в бухгалтерских книгах, а его подставили. И если бы не инфаркт, он в конце концов доказал бы свою невиновность.

Ферн попыталась высвободиться, и Шанель отпустила ее.

Она даже почувствовала некоторую неловкость.

– Ладно, забудем. Поскольку уж ты здесь, почему бы нам не поужинать? – извиняющимся тоном предложила она, хотя при мысли о том, что придется целый вечер провести в компании с Ферн, внутри у нее все так и заныло. – Сегодня я как раз свободна.

– После того как вы с Жаком разошлись, ты вроде часто бываешь свободна, – участливо заметила Ферн. – Неужели потеряла интерес ко всей этой светской жизни?

Шанель с трудом удержалась от того, чтобы не накричать на дочь. Противная девчонка – да нет, уже не девчонка. Даже удивительно, как она повзрослела за последнее время.

Забыв о недавней пикировке, Шанель внимательно посмотрела на Ферн, стараясь быть объективной. Не то чтобы писаная красавица, но что-то такое в ней есть. Наверняка молодые люди на нее посматривают, хотя, казалось бы, чем она со своими узенькими бедрами и грудками-точечками может привлечь их? Больше похожа на мальчишку, чем на женщину.

С другой стороны, волосы роскошные – густые и черные как ночь. А огромные глаза придают ей обманчиво-невинный вид. Фэй – так называл ее Жак, и действительно Ферн выглядела так, будто только что танцевала с феями на поляне. Удивительно, что только она, ее мать, видела, что за этой невинной внешностью скрывается ее собственное подобие. Ферн такая же практичная, такая же жесткая, так же себе на уме, как и она сама, Шанель.

Возможно, пора подумать о том, чтобы выдать ее замуж.

Не за какого-нибудь юнца, не способного ее обеспечить. За солидного, серьезного мужчину.

Школьные отметки Ферн не позволяли ей рассчитывать на стипендию, а плата за учебу в престижных колледжах вроде «Смита» или «Рэдклиффа» запредельная. Да и дарований особенных, чтобы получить хорошую работу, например, в издательском деле, либо в мире моды, либо на дизайнерском поприще, не заметно. Ну а она, Шанель, вовсе не собирается содержать взрослую дочь. В общем, хорошо бы ей выйти замуж за нужного человека, тем более что и сама она интереса к карьере как будто не выказывает.

Единственное ее настоящее увлечение – лошади, и увлечение весьма дорогое: конюшни, счета от ветеринаров, овес.

Покуда Жак, что вообще-то на него не похоже, беспрекословно оплачивает все эти конские траты, но ясно, что это лишь до тех пор, пока не выяснится, что при разводе она обдерет его как липку.

– Что собираешься делать после школы? – спросила Шанель. – Со своими отметками в хороший колледж ты не поступишь, даже если бы он был мне по карману.

– Придумаю что-нибудь. Может, замуж выйду.

– Замуж? А что, уже есть кто-нибудь на примете?

– Пока нет. Но когда подойдет время – кто знает? – Ферн искоса посмотрела на мать. – Не представляю себя на какой-нибудь черной работе. Так что остается только замужество. Ведь тебе вряд ли захочется держать меня на иждивении до конца жизни.

Шанель нахмурилась. До чего же иногда точно дочь угадывает ее мысли, даже жутковато становится.

– Ладно, только смотри не промахнись. Надо, чтобы муж обеспечил тебе жизнь, к которой ты привыкла. Как тебе известно, я в этом смысле ошиблась уже дважды.

– Ничего, в третий раз попадешь в точку. – В глазах Ферн мелькнула какая-то недобрая искорка.

Лениво, как кошка, потянувшись, она встала:

– Пойду переоденусь. Как насчет того, чтобы сходить в этот новый французский ресторан на Полк-стрит? Один приятель говорил мне, что место классное. Просто супер.

Шанель поморщилась. Это уж точно – «супер». Супердорогое место – вот что такое этот «Ла пти лапен». А Шанель никогда не любила тратить собственные деньги на всякие преходящие вещи вроде еды.

– У меня есть предложение получше, – с напускным оживлением заговорила Шанель. – Давай я приготовлю салат и омлет, и поужинаем у камина. А потом можно посмотреть телевизор. Либо просто поболтать.

– Но послушай, ведь как славно было бы: оденемся пошикарнее да поужинаем в ресторане – только ты да я.

– Что это ты задумала? – подозрительно посмотрела на нее Шанель.

Ответила Ферн не сразу. Она отвела глаза, но все же Шанель успела заметить в них нечто похожее на разочарование.

– Не пойму, о чем ты, мама?

– Слушай, ты же всегда ешь что попало, на французскую кухню тебе наплевать. В чем дело?

– А вот как раз и не наплевать. Но на самом-то деле я хочу поужинать с тобой, потому что ребята в школе вечно хвастают, что родители берут их во всякие шикарные места, ну а мне что остается – врать, что ли?

– Понятно. Ну что ж, пойдем в «Ла пти лапен». Сейчас позвоню, закажу столик, если, конечно, еще не поздно.

– А я уже заказала, мама. Решила, если не получится, ну, ты не сможешь, всегда можно снять заказ – Ферн снова посмотрела на мать широко раскрытыми глазами – Замечательно – только ты да я.

Слегка польщенная, но все еще испытывая некоторые сомнения – чего это Ферн так радуется перспективе вечера вдвоем? – Шанель отправилась переодеваться. Выбирая платье, она попыталась припомнить, когда в последний раз ужинала с дочерью. До чего же быстро превратилась Ферн из ребенка в женщину! Словно гормонам дали какую-то мощную подпитку. Если кто начнет подсчитывать годы, сразу станет ясно, что ее матери не тридцать один, как она говорит, а все тридцать четыре. Ладно, сегодня вряд ли будет кто из знакомых. «Ла пти лапен», при всем его шике и запредельных ценах, еще не освоен теми, кто подсчитывает годы.

Пройдет совсем немного времени, и выяснится, что Шанель заблуждалась, и еще как.

Лэйрд Фермонт. Вот уж кого она не ожидала здесь увидеть.

Тем не менее, едва усевшись за столик и подняв голову, Шанель обнаружила, что глядит прямо в лицо именно этому человеку. Лицо весьма привлекательное. Это она тоже принимала в расчет, когда решила, что именно он станет ее третьим мужем. С таким гномом, как Жак, в постель она больше не ляжет. Когда выходила за него, думала, что это пустяк, даже если партнером он окажется неважным, но выяснилось, что ошиблась, – не пустяк, по крайней мере на первых порах, когда он пытался похваляться своей мужской доблестью.

Потом, когда Шанель стала спать отдельно, это уже не имело значения. Она научилась придумывать различные отговорки, то больной сказываясь, то на «женские дела» ссылаясь.

Жак был достаточно старомоден, чтобы не верить ей, а если и сомневался в чем-то, никогда не показывал виду.

Но теперь ей хотелось мужа, который и в постели будет на высоте, с которым не придется выдумывать всякие предлоги.

Ибо, честно говоря, Шанель любила секс, а отыскивать надежных партнеров – всегда такая тоска, С другой стороны, когда повсюду только и слышишь что о СПИДе и разных других вещах, глупо залезать в постель к первому встречному.

Так что не удача ли, что Лэйрд оказался таким привлекательным мужчиной? Правда, в не совсем обычном смысле этого слова. Черты лица у него были не правильные, само лицо слишком худое, нос заостренный, плечи узковаты. К тому же при всей своей известности Лэйрд был замкнут, пожалуй, даже застенчив, чего трудно ожидать от человека, у которого больше миллионов, чем он способен сосчитать. Но глаза у него по-настоящему красивы, а улыбка совершенно неотразимая…

Тут Шанель заметила, что, пока она разглядывала Лэйрда, он поднялся с места и направляется в их сторону. Впервые он проявляет к ней нечто большее, чем вежливый интерес, так что ей стоило некоторого труда скрыть удивление, когда Лэйрд с улыбкой остановился у их столика.

– Добрый вечер, миссис Деверю, – приветливо поздоровался он.

– По-моему, мы уже давно называем друг друга по имени, – заметила Шанель.

– Ну что ж, добрый вечер, Шанель. Нынче вечером, выходя из дому, я столкнулся с Ариэль, и она сказала мне, что обедала с вами в одной компании и вы были чрезвычайно милы с ней. Большое спасибо – сейчас она очень одинока и буквально места себе найти не может.

Только ли сейчас? – подумала Шанель, посылая Лэйрду самую радушную из своих улыбок.

– Ариэль – славная женщина. Надеюсь, мы станем друзьями. Развод и все такое – друзья ей не помешают.

– Развод вообще-то отменяется. – У Лэйрда залегла складка между бровями. – И признаться, это меня немало огорчает. Алекс не тот человек, что ей нужен.

– Тем более друзья ей будут необходимы. Я позвоню, и мы договоримся как-нибудь пообедать вместе. Может, вам захочется…

– Присоединиться? Позвольте, я позвоню вам на следующей неделе, и мы условимся насчет даты.

Пытаясь привлечь внимание Лэйрда, Ферн потянулась за бокалом с минеральной водой. Она невинно улыбнулась ему, и Шанель стало ясно, что хочешь не хочешь, а познакомить их придется.

– Это Ферн, – с улыбкой сказала она. – Приехала на выходные. Она из Бэрлингтонской академии – моей альмаматер.

– Очень приятно, Ферн, – сказал Лэйрд. – Наверное, после школьной столовой поход в ресторан – целое событие, а?

– Точно. А равно возможность на целый вечер захватить матушку в собственное пользование.

В глазах Лэйрда что-то мелькнуло. Шанель чуть не физически ощущала, что он подсчитывает ее годы.

– Стало быть, вы дочь Шанель, – протянул он. – Да, теперь я вижу, что вы действительно похожи.

– Ферн скорее в отца, – сказала Шанель. – Плод детского, знаете ли, увлечения. Мне было пятнадцать – совсем ребенок, но очень романтический. Абдул был настоящий красавец, потомок какой-то арабской королевской семьи, великолепный наездник, разве устоишь? – Шанель негромко рассмеялась.

– Бывает, – улыбнулся Лэйрд, все еще не сводя глаз с Ферн. – Вспоминаю свою первую любовь. Она была актрисой, по возрасту годилась мне в матери, но от этого только еще более желанной становилась.

Подошел официант. Лэйрд извинился: надо возвращаться к своей компании. Когда заказы были сделаны и официант удалился, Ферн повернулась к матери:

– Что это за бред насчет арабских шейхов?

– А ты что же, хотела, чтобы он знал, что твой отец был паршивым конюхом, несчастным итальяшкой из Флоренции, чья семья осела в Америке только поколение назад? А дед его – мусорщик? Пора бы тебе знать, что о людях судят по одежке. У человека должно хватать мозгов представить себя в наилучшем свете. И не задирай, пожалуйста, нос. Ты-то сама что говоришь приятелям об отце?

– Правду: что не помню его, что он как-то был связан с лошадьми, что у вас был бурный роман и что ты осталась совсем еще юной вдовой, – без всякого выражения ответила Ферн.

Глава 11

Стефани бросила взгляд на настенные часы. Обычно ей не приходилось звать мальчиков, к столу они никогда не опаздывали. Но в последние дни у них вроде пропал аппетит. По отцу, что ли, тоскуют?

Само предположение было таким чудовищным, что Стефани подумала даже, что становится ревнивицей. Что, конечно, глупо. Отношения у нее с Чаком и Ронни были прекрасные.

Это нормальные ребята, увлекаются спортом и вообще физическими упражнениями. И совершенно естественно, что они тянутся к отцу – человеку, который разделяет их интересы.

– Привет, мама, что там у нас на завтрак?

Чак, как всегда, появился первым. При взгляде на полусырой бекон, постепенно остывающий в собственном жиру, обычно живые глаза его потухли.

– Извини, меня оторвал телефонный звонок, – виновато сказала Стефани. – Садись, вот тебе для начала каша с молоком да сок. Через пару минут будут готовы яйца с беконом и оладьи. А где твой брат?

– Идет. Шнурок порвался, и он ищет новый.

Чак перевернул картонный пакет и плеснул себе в кашу молока; при этом несколько капель упали на скатерть. В иной ситуации Стефани прикрикнула бы на сына, но сегодня всего лишь перевернула бекон на сковородке, прикинувшись, что даже не заметила его виноватого взгляда.

– Извини, не руки, а крюки.

– Не важно. Тебе сколько оладий положить?

– Одну, а яиц не надо. Я на диете.

– Что-что? Наш толстячок Чак решил заняться собственным весом? – неловко пошутила Стефани.

– Ужасно смешно, – заметил Чак, набивая рот кашей.

Пять минут спустя Стефани уже, как обычно, изо всех сил старалась помирить мальчиков, а заодно и сохранить выдержку. Ронни, который с утра был в плохом настроении, разворчался, что, мол, бекон пересох, что было, между прочим, чистой правдой. При этом он умудрился перевернуть стакан с соком, смешавшимся на свежестиранной скатерти с каплями молока, далее затеял ссору с Чаком, который сегодня тоже не выказывал почему-то обычного своего оптимизма.

– Довольно – Стефани пристукнула вилкой. – Вы оба наказаны: телевизор на сегодня и завтра отменяется. И чтобы после уроков сразу домой вернулись, не смейте болтаться бог знает где. Мне надо в город, работу искать, но около трех позвоню домой, и, смотрите у меня, чтобы к этому времени вернулись.

– Да ну тебя, мама, я уже обещал Ларри, что зайду к нему после школы мяч в кольцо побросать.

– А мне надо в библиотеку, – заявил Ронни. – Кое-что для доклада на уроке истории почитать.

– Ничего не хочу знать. В библиотеку можешь пойти после ужина. И не забудьте насчет телевизора.

– Как это, интересно, ты узнаешь, включали мы его или нет? – хмыкнул Чак.

– Да уж будь покоен, узнаю. И не надо умничать, а то еще чего-нибудь лишу.

– Может, поэтому папа и смылся? – выпалил Ронни. На побледневшем его лице ярко горели глаза. – Невтерпеж стало выслушивать разные твои указания – сделай то, не делай этого?

От жестокости и несправедливости этих слов у Стефани язык к гортани прилип. Она почувствовала, что вот-вот расплачется, но все же удержалась и взгляда не отвела.

– То, что происходит у меня с отцом, не ваше дело. И попридержи язык, если не хочешь, чтобы я с тобой по-настоящему разобралась. А теперь выметайтесь-ка оба…

К собственному ужасу, Стефани услышала, что голос у нее задрожал… А она-то думала, что держит себя в руках. Она вскочила из-за стола и, уже выбегая из кухни, услышала, как Чак говорит брату:

– Ну что, засранец, добился-таки своего? Это ты заставил маму плакать.

– А мне плевать, – воинственно ответил Ронни. – В последнее время она ведет себя, как настоящая стерва, и тебе это известно не хуже моего.

Поднявшись к себе, Стефани бросилась на кровать. Слезы уже прошли. Ронни прав. В последнее время ее действительно заносит. А ведь надо наоборот, чтобы все было, как обычно, хотя бы ради мальчиков. Интересно, догадываются ли они, как ей скверно? Или просто поддразнивают – выясняют, как далеко могут зайти? Или обвиняют в том, что она разрушила семью? Но это же несправедливо! Во всем виноват Дэвид, вот только объяснить им этого она не может.

Ладно, надо что-то предпринимать, и чем скорее, тем лучше. Исповедника у Стефани не было, в церковь она перестала ходить, едва уехав из родительского дома. Может, записаться в какое-нибудь общество групповой терапии? Но там вроде требуют полной откровенности, а как сказать совершенно незнакомым людям, что ее муж – «голубой»? Глядишь, еще посоветуют не обращать внимания, быть терпимой. А то и чистоплюйкой обзовут, такое уж тут либеральное общество.

Нет, придется выбираться самой. О Боже, как хочется поговорить хоть с кем-нибудь! Раньше всегда Дэвид был под боком. Трудно привыкнуть, что теперь придется рассчитывать только на себя. «В одиночестве» – что это, название песни или книги? Во всяком случае, очень подходит к ее положению.

Но последние несколько дней ее кое-чему научили. Никогда в жизни больше она вот так глупо и слепо не доверится мужчине. Хорошо, а как насчет секса? Воздержание? Положим, секс особенно большой роли в ее жизни и не играл, инициатива всегда исходила от Дэвида, по крайней мере раньше. Сразу после женитьбы, будь на то его воля, они бы вообще из постели не вылезали.

Странно, как это она не заметила, что постепенно секс у них начал сходить на нет. Роли удивительным образом поменялись: теперь ей чаще хотелось близости, любовных забав, а он ссылался на головную боль, она же – вот дура так дура – казнила себя за то, что не видит, как он устал. И все это время Дэвид, наверное…

Нет, об этом даже думать не хочется. Потому что новый повод для страха появляется. Теперь Стефани боялась будущего. Придется ей заполнять ту пустоту, что образовалась в их жизни после ухода Дэвида. И каким же образом этого достичь? Спортом Стефани никогда не увлекалась, из-за этого над ней постоянно подсмеивались. Так как же заменить Дэвида?

Что ж, для начала надо походить на футбол, посмотреть, как мальчики играют. Пусть ничего она в этом не смыслит, но хоть интерес выкажет. В отличие от Дэвида она не могла часами говорить о «Тиграх» и «Пантерах», но можно слушать, вопросы задавать, разве не так?

Ну и своими делами, конечно, придется заняться. Раньше Стефани то тут, то там подрабатывала, чтобы пополнить семейный бюджет. Теперь нужна постоянная работа. А для этого следует стильно выглядеть: прическа, маникюр и так далее.

Стефани не могла не заметить, как следят за собой Шанель и Дженис. А какие у нее самой ногти? Ну разумеется, не то чтобы она вовсе не обращает на них внимания, но видно, что у профессиональной маникюрши никогда не была.

Да, если заняться собой как следует, это должно помочь с работой. Положим, профессии у нее как нет, так и не будет.

Теперь-то ясно, что в колледже наряду с историей живописи и музыки следовало заняться чем-нибудь более практичным, но тогда это и в голову не приходило, Стефани занималась только тем, что нравилось.

На этой неделе у нее было собеседование с одним кадровиком, симпатичным пожилым мужчиной, и он предложил ей для начала пройти курсы в местном центре по найму.

– Они, собственно, и созданы специально для женщин, которые хотят вернуться на работу, – пояснил он. – И делают свое дело отлично, помогая выявить ваши истинные интересы и способности.

Ну, на всякие там курсы да университетские программы у нее времени нет. К счастью, о деньгах пока вопрос не стоит.

На прошлой неделе Дэвид положил на ее счет еще пару тысяч, так что можно сделать все платежи на месяц вперед. С другой стороны, любую покупку, в которой нет острой необходимости, приходится откладывать, тем более что на еде, коммунальных услугах, бензине и банковском кредите, выданном на строительство дома, не сэкономишь.

Алиментами займется мистер Уотерфорд. Хоть Дэвид и избегал говорить на эти темы, Стефани знала, что зарабатывает он вполне прилично, даже для адвоката. Удивительно вообще-то, как мало ей было известно о собственном финансовом положении. Свекровь, вроде Дэвида, лишь только речь зайдет о деньгах – рот на замок, а со свекровью что поделаешь?

Миссис Корнуолл была без ума от близнецов, что не мешало ей давать массу непрошеных советов матери о том, как их воспитывать. Сейчас она, наверное, на стороне сына, настаивает, чтобы он вытребовал себе право встречаться с сыновьями либо даже, чтобы их оставили с ним. Миссис Корнуолл – Стефани так и не смогла заставить себя называть мать Дэвида по имени, Стеллой, – была настоящей, стопроцентной сукой, а Дэвид – единственный сын, впитывающий наподобие губки все ее ламентации и обвинительные тирады.