Глава 9

В этом большом каменном доме на набережной жили четыре поколения семьи Ариэль. Расположенный в дальней, самой уютной части квартала, дом выходил фасадом на Приморский бульвар – неширокую луговину, отделяющую самую большую во всем заливе бухту от города. С обеих сторон к дому примыкал просторный итальянский сад, большая редкость в этом районе, где большинство участков были такими маленькими, что дома буквально прижимались друг к другу, как любовники.

Прадед Ариэль, сделавший деньги на торговле древесиной, был человеком не только хватким от природы, но и расчетливым, распорядился своим состоянием так, чтобы будущие поколения Ферментов не могли его промотать. Родив ему двух сыновей, жена вскоре умерла от брюшного тифа, распространившегося после землетрясения 1906 года, когда была отравлена вся вода; младший из них был дедом Ариэль, жену он взял из семейства Крекеров, увеличив тем самым свой и без того огромный капитал, доставшийся по наследству.

Ни дедов, ни бабок Ариэль не знала, все четверо умерли еще до ее рождения. Ребенком она была поздним, и пожилых родителей, похоже, постоянно раздражало присутствие ребенка, поэтому ее и передали на попечение нянькам, а потом гувернанткам и домашним учителям.

Невозможно было даже помыслить, чтобы благородный покой дома Ферментов нарушался хоть малейшим шумом, так что Ариэль, затерявшаяся в огромных, гулких залах, выросла ребенком тихим. Бродя вверх-вниз по изящно изогнутым лестницам или оказываясь рядом с родителями за обеденным столом, она порой казалась призраком, блуждающим по старому дому. Из-за давней семейной свары она практически не встречалась с двумя оставшимися в живых родственниками, в том числе и с овдовевшей двоюродной бабкой (к нынешнему времени и она отошла в мир иной). Но поскольку жила бабка совсем неподалеку, Ариэль знала о существовании Лэйрда Фермента, своего двоюродного брата, и даже такого полузнакомства было достаточно, чтобы возбудить детскую фантазию.

Они не сблизились и впоследствии, но, встречаясь порой на луговине, обменивались парой слов, так что, преодолев природную застенчивость, Ариэль отважилась сказать Лэйрду, что разводится. И это он посоветовал ей обратиться к Арнольду Уотерфорду.

Еще до смерти родителей Ариэль жила жизнью замкнутой, в которой главным были музыка, картины, литература.

Отдавая себе отчет, что вкус у нее не развит и потому суждения сомнительны, она никому не говорила, что предпочитает эстетику недолгого периода арт-нуво рубежа веков, а также живопись, поэзию, музыку и даже черно-белый кинематограф двадцатых – тридцатых годов.

Однажды, в самом начале своего знакомства с Алексом, она ошибочно приняла его молчание за интерес и выразила восхищение работами Альфонса Мухи, художника, весьма популярного в двадцатые годы. На что Алекс холодно заметил, что суждения ее отдают не только простодушием, но и дурным вкусом. С тех пор она держала свои мнения при себе.

Поначалу Алекс был ее психотерапевтом, затем любовником и, наконец, мужем. В нем была вся ее жизнь, и с того самого момента, когда он заговорил о разводе, Ариэль со страхом ожидала дня, когда он попросит ее убраться из того единственного дома, который она знала. Да, дом принадлежал ей, но ведь сказал же он, что, поскольку здесь находится его контора, ему уезжать отсюда было бы смешно. А когда она спросила, сколько времени ей дается на поиски нового жилья, он пожал плечами, заметив, что спешки нет и что Джеймс Краветт займется всеми бракоразводными делами и проследит, чтобы ничьи интересы не были ущемлены.

Так что единственная перемена пока заключалась в том, что Алекс велел ей перебираться в одну из гостевых комнат.

Понимая, что таким образом исчезает якорь, за который можно уцепиться, когда накатывают ночные кошмары, Ариэль хотела было попросить разрешения спать у него, если не в постели, то хотя бы на кушетке, но побоялась обозлить его. Не то чтобы Алекс нужен был ей как мужчина. Занимаясь любовью, она чаще всего эмоционально замыкалась в своей раковине; да и сама-та эта «любовь» была ценой, которую Ариэль платила за то, чтобы не оставаться одной, когда кошмары не дают уснуть. Порой после любовных объятий, ощущая, что одно его присутствие надежно защищает ее от кошмаров, Ариэль прислушивалась к его рассказам о каком-нибудь трудном случае или о комплиментах со стороны коллег; для Алекса она была чем-то вроде звукоотражателя, ну а ей было тепло и покойно.

Но теперь все это осталось в прошлом. Алекс чаще всего просто не обращал на нее никакого внимания, а однажды, когда она попыталась расшевелить его, сказал, что говорить больше не о чем и что развод – единственный выход.

Выход из чего? – хотелось задать ему вопрос. Может, у него появилась другая женщина? Может, он уже выбрал новую жену?

Но Ариэль так и не задала никаких вопросов. Она стараясь не сталкиваться с Алексом, проводя почти все время у себя в комнате и спускаясь вниз только к столу. Поскольку Мария, выполнявшая одновременно обязанности домработницы и кухарки, а также Хосе, присматривавший за садом, получали распоряжения исключительно от Алекса, вряд ли им могло прийти в голову, что хозяйка теперь превратилась просто в нежеланную гостью.

А когда все бракоразводные документы будут подписаны и ей придется оставить дом, куда идти? В гостиницу? О гостиницах да квартирах она и понятия не имела, как не знала и о том, как жить в одиночку, без сторонней опеки. Она не умела готовить, не знала, как покупают продукты, убирают дом или стирают белье. Для этого всегда существовали слуги. На следующий день после свадьбы Алекс уволил кухарку, домработницу и садовника, заявив, что это баловство, куда дешевле обойдутся нелегальные иммигранты. Тогда-то он и нанял Марию и Хосе и платил им наличными.

Может, после того как появится новая квартира, удастся нанять домработницу? Да, но хватит ли денег? Положим, отец оставил ей немало, но распоряжался наследством по ее доверенности Алекс, а разве он не говорил ей, что все доходы съедает содержание дома? Правда, если они расстанутся, проценты, надо полагать, будут перечисляться ей, а не на его счет, как сейчас.

Все, что имело отношение к деньгам и счетам, вызывало у Ариэль головную боль, но все равно она собиралась поговорить сегодня на эту тему с Арнольдом Уотерфордом. Потом возник соблазн порасспрашивать женщин, с которыми она обедала, но стыдно было демонстрировать свое финансовое невежество. Они так непринужденно держатся, так уверены в себе. И зачем только нужна им эта группа поддержки?

Шанель Деверю – она почти такая же решительная, как Алекс. Вся из острых углов. А эта странная полуулыбка, будто она находит происходящее чрезвычайно забавным. В присутствии Шанель Ариэль было не по себе, хоть та и вела себя так, словно они давние подруги. Может, Шанель потому столь мила, что Лэйрд ее кузен? Эта женщина много говорила о нем, наверное, они близко знакомы.

А эта, с торчащими волосами и странным именем, Морнинг Глори Брауни – настоящая злючка, кажется, вот-вот готова в тебя вцепиться и всю душу вытрясти. Когда этот славный старичок официант спросил, не нужно ли чего еще, она выставила подбородок и заявила, что, да, нужно, почему мне, как другим, не налили воды в стакан? Впрочем, отчасти она права, он действительно не то чтобы обходил Глори вниманием, но обращался с ней как-то настороженно.

Стефани, ну, та, что живет со своими сыновьями-близнецами на Милл-Вэлли, она мила, приветлива, хотя и видно, что себе на уме. Держится она, как бы сказать, по-матерински, что удивительно, ведь она такая красивая и совсем еще не старая.

Пожалуй, бледный лоб, розовые щечки и теплый взгляд придают ей некоторое сходство с женским портретом кисти Моне, что висит в одной из гостевых комнат. Даже не поверишь, что у нее четырнадцатилетние сыновья.

Остается профессорская жена, Дженис. Эта – настоящая наседка, всех втягивает в беседу, проследила, чтобы никто не забыл оставить адреса и телефоны. Похоже, она из этих дам, клубных организаторов, порядок навести умеет.

Такси притормозило у дома Ариэль, и она расплатилась с водителем, оставив слишком щедрые, кажется, чаевые, не зря он так рассыпался в благодарностях. Она всегда путается, как только дело доходит до чаевых. Раньше, когда полагалось платить десять процентов, а не пятнадцать, как сейчас, было куда проще.

Открыв дверь, Ариэль вздохнула с облегчением. Наконец-то она дома. Здесь всегда пахнет по-особому, резковато: запах мраморной крошки перемешивается с запахами потертой кожи, старых бумаг, старого дерева, старых снов. И никакая уборка, никакая полировка не убивают этого запаха. Ей-то все равно, но Алекс постоянно ворчит.

Поднимаясь по лестнице, Ариэль услышала мужские голоса; они доносились из большой комнаты, которая некогда была библиотекой, а сейчас переделана под кабинет Алекса. Вдоль стен расставлены полки с книгами, оставшимися от отца и деда. Алекс, впрочем, к ним не прикасался – философия, археология и история его не интересуют.

– Не надо, – ответил он, когда она как-то предложила поменять их на литературу, более соответствующую его вкусам. – Книги в кожаных переплетах всегда производят впечатление, создается определенный имидж.

Когда она впервые пришла к Алексу на консультацию – это было три года назад, – его кабинет помещался в центре города, в одном из новых больших домов. Поначалу ее оттолкнули агрессивно-модерная обстановка, востроглазая секретарша да и сам Алекс. Его волосы, прямые, густые, тронутые сединой, поднимавшиеся надо лбом, как петушиный гребешок, его брови вразлет напугали ее, но одновременно внушили какое-то чувство защищенности. Может, потому, что он чем-то напоминал ей отца Но голос у него был свой – вкрадчивый и завораживающий. Вскоре ей, впрочем, предстояло убедиться, что он может и урчать, как кошка, и хлестать, как кнут.

А когда Алекс впивался в нее своими голубыми глазами, отвернуться было невозможно.

Когда же это она влюбилась в него? Наверное, почти сразу же во всяком случае, она быстро поймала себя на том, что ждет каждой новой встречи, просто мочи нет. О том, что сказать, она думала загодя, всячески расцвечивая в уме истории, которые самой ей казались ужасно скучными. Поначалу он относился к ней с холодной отстраненностью – как профессионал. Ариэль казалось, что их свидания нагоняют на Алекса невообразимую тоску, и, чтобы привлечь его внимание, она начала придумывать всякие экзотические сны.

Затем все переменилось Началось с нечаянных на первый взгляд прикосновений – то по колену погладит, то, провожая до двери, дружески обнимет за плечи, то за руку возьмет, когда она заговорит о невыдуманных своих, подлинных ночных кошмарах. Первый поцелуй был таким обыденным, что остался почти незамеченным. Затем поцелуи участились, и, поскольку Ариэль уже полностью зависела от своего врача, она даже не попыталась отстраниться, когда он впервые поцеловал ее взасос. И не оттолкнула, боясь обозлить его, когда он сжал ее грудь.

При следующей встрече он плюхнулся рядом с ней на кожаную кушетку и, не говоря ни слова, впился в нее губами.

Руки его блуждали по ее телу, юбка задиралась все выше, и, когда обнаженных бедер ее коснулся прохладный ветерок, Ариэль испытала странную апатию, словно кролик, завороженный взглядом змеи.

Тут он прошептал, что она должна ему верить, что он поможет ей высвободиться из скорлупы, в которой она замкнута. Он будет ее наставником, она научится расслабляться, поймет, что такое естественное женское желание. Он обо всем позаботится, не надо волноваться о последствиях. Все, что от нее требуется, откинуться на спину и расслабиться. А остальное уже его дело, он заставит ее испытать настоящее наслаждение…

Он мягко, умело ласкал ее, и, хоть ничего такого особенного Ариэль не ощущала, страха не было. Наоборот, она чувствовала себя защищенной, очень защищенной. Он упорно поглаживал ее по бедрам, поцелуи становились все настойчивее и настойчивее. В невинности своей Ариэль испугалась, когда дыхание его сделалось тяжелым, глаза остекленели, подумала, что ему плохо.

Он прижимался к ней все теснее и наконец нагнулся и раздвинул ей ноги.

– Ты что – девушка? – прошептал он, подняв голову, так хрипло, что она едва расслышала его слова.

– Да, – с трудом выдавила Ариэль, от неловкости едва шевеля губами.

Глаза его блестели, как осколки синего стекла.

– Ну что ж, пусть так, – сказал он и стянул ей до колен КОЛГОТКИ.

Внезапно она задрожала, почувствовав, как к телу ее прижалось что-то мягкое и влажное. Поняв, что это его язык, она в ужасе хотела было вскрикнуть: «Не надо!» – но даже и звука не смогла издать, ибо происходило с ней что-то странное, что-то вроде приятного пощипывания, становившегося все сильнее, все ощутимее, так что, не отдавая себе отчета в том, что происходит. Ариэль извивалась от наслаждения, а потом – взрыв, такой сильный и опустошительный, что она просто задохнулась Дрожа всем телом, совершенно растерянная, Ариэль услышала, как Алекс проворчал что-то, и отшатнулась, когда он поцеловал ее, в дыхании его ощущался запах ее собственного тела.

– В следующий раз будет еще лучше, – прошептал он ей на ухо. – Можно много чего придумать, тебе понравится, но сейчас – моя очередь.

Не дожидаясь ответа, он взял ее вялую ладонь и прижал к чему-то торчащему из его расстегнутых штанов.

– Берись, – грубо сказал он, – живо.

Ариэль попыталась освободить руку, но он до боли стиснул ее.

– Ты ведь хочешь, чтобы мне было хорошо? – Он разжал ее негнущиеся пальцы и аккуратно пристроил их на место. – Вот так, – он показал ей, чего хочет, – и так, и так.

Не бойся. Секс – естественная часть жизни Ты не забеременеешь, так что волноваться не о чем. – Глаза у него разгорелись, лицо покраснело – Нет, быстрее, быстрее и сильнее.

Представь себе, что ты гладишь кошку. Вот так, только не останавливайся… не останавливайся… О, я умираю, умираю.

Он конвульсивно изогнулся и протяжно застонал. Ариэль отдернула руку, в ужасе глядя на болтавшуюся где-то у него между ног красноватую грушу, такую увядшую, такую влажную и вытянувшуюся. Какой кошмар, какое отвращение, ее вот-вот вырвет.

Она с облегчением вздохнула, когда Алекс отвернулся и застегнул штаны. И тут же перед ней предстало его улыбающееся лицо, такое безмятежное, будто ничего не произошло.

Он заботливо помог ей натянуть колготки, огладил юбку.

Поправив ей сбившуюся на сторону прядь волос, он заговорил глубоким, обволакивающим голосом:

– Ты сейчас как только что раскрывшийся цветок, Ариэль, а я буду садовником, что не даст тебе засохнуть на корню.

Ты женщина эмоционально задавленная, лишенная естественных радостей любви. Я буду твоим избавителем, твоим гидом.

Ты только доверься мне. Ведь ты мне веришь, правда?

Загипнотизированная его прикосновениями, его голосом, а может, и собственным пробудившимся женским инстинктом, Ариэль только кивнула.

Через два дня Алекс пришел к ней домой. Словно агент по продаже недвижимости, он обследовал все помещение, заглянул в каждый уголок, включая и просторный винный погреб.

Не говоря ни слова, Алекс осмотрел украшенные орнаментом лари, канапе, кресла в стиле арт-нуво, камин из темного мрамора с позолотой в библиотеке, черный, покрытый лаком рояль в гостиной. Он надолго задержался у портрета балерины кисти Дега, висевшего над камином, еще дольше перед работами Пикассо начала двадцатых годов, двумя-тремя картинами Моне и лишь беглым взглядом удостоил коллекцию отлично сохранившихся плакатов работы Альфонса Мухи.

– Если хочешь знать мое мнение, арт-нуво и арт-деко – все это декаданс, – заметил он, осматривая статуэтку, изображающую нимф и хитровато улыбающихся фавнов, играющих на флейтах, фарфоровую фигурку женщины со взбитой прической, темные лакированные лампы фон Франкенберга.

– Кое-какие картины тут стоят целое состояние. Но все остальное – мусор. – Сделав это заявление, Алекс улыбнулся. – Ну что же, Ариэль, теперь пойдем-ка к тебе в спальню.

Коль скоро уж я здесь, почему бы не приступить к нашим сеансам? Тогда тебе не придется завтра идти ко мне на прием.

На сей раз он не стал тратить времени на разговоры ни о чем, которыми обычно начинались их пятидесятиминутнце встречи. Он быстро раздел Ариэль, подтолкнул к кровати, раздвинул ей ноги и положил ее руки на треугольник внизу живота.

– Начинаем курс лечения, Ариэль. Шаг за шагом мы будем изгонять страхи, что лежат в основе твоих кошмаров.

Шаг первый: ты школьница, вернулась с уроков домой. Мамы нет, а я твой папа. Захожу к тебе в комнату и застаю тебя на постели занимающейся непотребным делом. Конечно, я должен наказать тебя, ты ведь понимаешь, что заслужила наказание, не так ли?

Подобного рода терапия Ариэль не понравилась Во-первых, было слишком унизительно лежать голой прямо перед Алексом, а во-вторых, все слишком близко напоминало действительность. Было время, когда после смерти матери отец каждый вечер приходил к ней. Она лежала в темноте, вдыхая знакомый аромат его одеколона, прислушиваясь к прерывистому, тяжелому дыханию и странным звукам – словно ткань трется о сухую кожу, – которые по-настоящему пугали ее, хотя, в чем дело, она понять не могла. Через некоторое время он уходил, оставляя ее растерянной, слегка возбужденной и испытывающей чувство какого-то стыда, будто она сделала что-то нехорошее.

Теперь наконец она поняла, чем он там в темноте занимался, и ей хотелось заплакать, потому что, хоть и был отец таким старым, таким чужим, Ариэль все равно любила его. Во время предыдущих сеансов она рассказывала Алексу об этих вечерах, когда она лежала тихо, как мышка, боясь даже вздохнуть, а отец стоял у самой кровати. Неужели действительно избавление от этого страха поможет ей избавиться и от кошмаров?

И вот Алекс, тоже совершенно обнаженный, приближается к ней, какая-то часть ее самой, хрупкая и съежившаяся от страха, отступает, уходит. Всего лишь зрительница, она заползает в свою скорлупу и завороженно следует приказаниям Алекса, хоть ей и стыдно и она корчится от отвращения.

Потом он посадил ее к себе на колени, словно и впрямь она была ребенком, а он отцом.

– Скоро ты избавишься от этих кошмаров, – увещевал он. – Мы выведем твои страхи, твои фантазии – а ведь я знаю, что они преследуют тебя, хоть ты и не признаешься, – наружу, и я избавлю тебя от демонов. Мы будем повторять наши упражнения вновь и вновь, пока не выдавим весь яд до конца. И конечно, я сделаю так, чтобы тебе было хорошо.

И поскольку в самом деле Ариэль, кроме страха, испытывала еще и удовольствие, темное наслаждение оттого, что уступаешь кому-то, кто сильнее, старше, опытнее тебя, она, как в омут, бросилась за ним.

Даже после замужества она оставалась девушкой. Порой он делал ей больно, но девственная плева была нетронутой.

Что девственность обостряет его наслаждение и как-то связана с его собственными сексуальными фантазиями, она начала понимать только позже, привыкнув к заведенному им ритуалу.

Она не позволяла себе сопротивляться его «шагам», даже когда ей было больно. К этому времени Ариэль уже научилась бояться неудовольствия Алекса, его яростных вспышек.

Порой она задавалась вопросом, почему человек, профессионально излечивающий от психозов других, сам не обратится к психотерапевту по поводу собственных сексуальных наклонностей и безудержного нрава. Теперь Алекс сделался ей необходим – как буфер между нею и преследующими ее кошмарами, странным и непонятным миром. Может, это и любовь, пусть и необычная, во всяком случае, лучше, чем быть одной.

И вот теперь пришли к тому, что хоть и делает она все, чтобы ублажить Алекса, он требует развода Может, влюбился в другую, более развитую, более образованную, чем она, которая все делает вовремя, не боится выйти из дому, показаться на людях? В кого-нибудь, с кем ему лучше в постели?

– А я уж начал беспокоиться, Ариэль. – Упрек прозвучал мягко, но явно потому лишь, что Алекс был не один. – Ты ведь сейчас так редко выходишь из дома.

– У меня… у меня было назначено свидание, но оно не состоялось.

– Ладно, зайди ко мне, выпьем чего-нибудь. У нас Джеймс Краветт. Он приготовил кое-какие бумаги, которые тебе надо подписать.

Ариэль не смогла скрыть страха. Чувствуя себя, словно захваченный на месте преступления воришка, она последовала за Алексом в библиотеку.

Джеймс Краветт стоял перед камином, вертя в пухлых пальцах бокал с бренди. Это был мощный мужчина, солидный живот которого выдавал изрядный аппетит и склонность к кайфу. Будучи дюйма на четыре ниже Алекса, он все же был мужчиной рослым, почти шесть футов. Ариэль этот человек всегда нервировал, может, потому что никогда не смотрел ей прямо в глаза. Но сегодня он был подчеркнуто внимателен, во всяком случае, приветливо улыбался и глаз не отводил.

Взяв у Алекса бокал с бренди, Ариэль лишь сделала вид, что отхлебнула От спиртного ее всегда тянет в сон, что вообще-то совсем неплохо, но только не сейчас, когда Алекс смотрит на нее, как кот, изготовившийся к прыжку.

– Ну что ж, моя дорогая, рад встрече, – с подчеркнутым оживлением заговорил Краветт, – а то я уж думал, не дождусь вас.

Ариэль опустилась на канапе с плетеным подголовником и уныло посмотрела на янтарную жидкость; жаль, что ей не удалось проскользнуть к себе незамеченной.

– Много времени это у нас не отнимет, надо всего несколько бумаг подписать.

– Знаете… боюсь, что мне нельзя ничего подписывать, – Ариэль поперхнулась, – пока бумаги не посмотрит мой адвокат.

– Адвокат? – У Алекса сузились глаза. – Какой адвокат? Твой адвокат – Джеймс.

– Насколько я понимаю, мы не можем иметь одного и того же адвоката.

– Что за чушь, – взорвался Алекс. – Это кто же тебя научил?

– Лэйрд. Когда я сказала ему, что ты требуешь развода, он спросил, кто мой адвокат. Я ответила, что все берет на себя мистер Краветт, а он посоветовал обратиться к Арнольду Уотерфорду. – Увидев, что лицо мужа пошло красными пятнами, Ариэль запнулась. – Мистер Уотерфорд… словом, он очень мило разговаривал со мной по телефону.

– Мило? Да ведь это же акула. – Джеймс Краветт сердито посмотрел на Ариэль. – Полагаю, лучше немного отложить это дело, надо еще пройтись по документам.

– Давайте так и сделаем, – согласилась Ариэль.

Адвокат поднялся на ноги, чопорно кивнул Ариэль и направился к двери. Алекс пошел его проводить, и, прислушиваясь к их негромким голосам, Ариэль поняла, что Алекс не на шутку обозлен. Она одним глотком осушила бокал, хотя никогда особенно не любила бренди с его резким запахом. Как и отец, она предпочитала вино, и после замужества оно стало истинным избавлением, особенно когда слишком уж наваливался на нее внешний мир.

Но от бренди в животе сделалось тепло, и неожиданно тревога поумерилась. В конце концов худшее уже произошло:

Алекс хочет развода. Чего еще бояться? Если даже от одной порции бренди она так осмелела, то вторая добавит храбрости еще больше. Ариэль поднялась и подошла к небольшому старинному бару, где Алекс держал напитки. Плеснув себе во вместительный бокал бренди, Ариэль поспешно осушила его и снова потянулась за бутылкой.

Когда Алекс вернулся, она уже сидела на канапе, потягивая бренди.

– Может, объяснишь, что происходит? Зачем тебе понадобилось посвящать этого ублюдка в наши домашние дела?

Странно, но голос его звучал ровно, и, если бы не эти предательские пятна на щеках, даже и не скажешь, что злится.

Ариэль сделала большой глоток, подождала, пока по телу разольется тепло, и только тогда заговорила:

– Он спросил, все ли у меня в порядке. Боюсь, выглядела я не лучшим образом…

– И когда же это было?

– Недели две назад. Я вышла на бульвар, а он как раз прогуливался с собакой, остановился поболтать… ну и слово за слово… К тому же ведь то, что мы разводимся, не тайна? – Не дождавшись ответа, Ариэль продолжала, уже более уверенно:

– Лэйрд всегда был так добр ко мне. Помню, в детстве он помогал мне запускать воздушного змея, а когда папа умер, взял все похоронные хлопоты на себя. И еще, он вложил, как это называется, да, ликвидные активы, что мне оставил папа, в государственные облигации. Мистер Уотерфорд заинтересовался ими и спрашивал про трастовый фонд, но я в этом мало что понимаю, ну он и послал мне кое-какие бумаги…

– Облигации? Ты никогда мне ничего про них не говорила. И что это еще за бумаги?

– А-а, я должна была подписать какой-то документ, дающий ему право выяснить все насчет этого трастового фонда.

Помнится, папа завещал дом со всем его содержимым мне, но только на время жизни. А потом все переходит музею Де Янга, а что останется от трастового фонда, пойдет на оплату работ по переделке дома в музей. Не уверена, что я передаю все точно, но так мне, во всяком случае, запомнилось. – У Ариэль слегка закружилась голова.

Алекса перекосило.

– Он, то есть мистер Уотерфорд, сказал, что ему нужно знать все точно, чтобы защитить мои интересы, – продолжала Ариэль. – А почему бы тебе не обратиться к нему самому?

Только придется подождать до завтра, потому что он попал в небольшую аварию и ночь проведет в больнице. Ты не сердишься? Я ведь следовала твоему совету, разве что к адвокату обратилась другому. Честно говоря, мне не очень нравится мистер Краветт.

Пятна на лице Алекса сделались багровыми. Он круто повернулся и пошел к двери.

– Сейчас вернусь, – бросил он через плечо, – а пока почему бы тебе не выпить еще бренди?

Снова послышались мужские голоса, что было странно, ибо она думала, что мистер Краветт ушел. Когда Алекс через несколько минут вернулся, Ариэль приканчивала четвертый бокал бренди. Она сделала открытие: оказывается, бренди лучше вина, потому что, как выпьешь, все начинает мерцать, включая Алекса. Ариэль захихикала, когда Алекс взял у нее из рук бокал и поднял ее на ноги.

– Я соскучился по тебе, Ариэль. Ты и представить себе не можешь, как мне тебя не хватало.

Он поцеловал ее и, отстранившись, прожег взглядом так, что Ариэль даже замигала.

– Пошли-ка наверх, давно у нас с тобой не было лечебных сеансов.

Больше всего Ариэль хотелось сейчас вздремнуть, но сказать этого она не осмелилась и послушно последовала за Алексом. В спальне он задернул занавески и включил лампу на прикроватном столике. На старую тяжелую мебель полился мягкий свет; в углах комнаты собрались тени, словно летний туман упал.

– Ты скверная девчонка, – сказал Алекс, и глаза его вспыхнули, будто огоньки. – А я твой папа. Я только что застал тебя в каморке садовника с каким-то мальчишкой. Так что придется наказать тебя. Раздевайся, только колготки не снимай.

Ариэль очень хотелось отказаться от этой игры, но она боялась, что он снова рассвирепеет. Она неохотно начала раздеваться. Одежда упала на пол, но у нее слишком кружилась голова, чтобы нагнуться и поднять ее. Обернувшись, Ариэль увидела, что Алекс уже разделся и, сидя на постели, наблюдает за ней.

– Ты плохая девчонка и сейчас будешь наказана. – Голос Алекса звучал как-то певуче, так что у Ариэль еще сильнее закружилась голова. – А ну-ка, иди сюда.

Она медленно двинулась к нему. Стены в комнате как будто немного скособочились. Алекс перекинул ее через колено лицом вниз, и его напрягшаяся мужская плоть впилась ей прямо в мягкий живот. Хоть и знала она, что последует за этим, первый удар оказался неожиданным, она даже невольно вскрикнула.

– Что, больно? Так и должно быть. Ты отвратительно себя вела, и папочка должен сделать тебе больно, чтобы это не повторилось. Нельзя показывать пипку мальчишкам… нельзя, вот тебе, вот тебе, будешь знать наперед. – Алекс колотил ее ладонью по ягодицам. Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Удары становились все сильнее. Ошалев от боли, Ариэль попыталась было прикрыться руками, но тщетно.

– Не надо, так только хуже будет, – сказал он.

При очередном ударе Ариэль не смогла сдержать рыдания.

Такие сцены разыгрывались и раньше, но тогда он ограничивался двумя-тремя шлепками, переходя затем к другим способам «наказания». Рука механически поднималась и опускалась, и перед глазами снова поплыл туман. Где-то в самом низу живота он упирался в нее своим орудием, и Ариэль знала, что назавтра здесь будет синяк. Неужели в форме пениса? – смутно подумалось ей.

Впрочем, видение это не задержалось, ибо теперь с Ариэль творилось что-то удивительное. Она почувствовала жар, исходящий как снаружи, так и изнутри нее самой. Жар растекался по всему животу и, минуя бедра, проникал куда-то глубоко-глубоко. Все еще было больно, но теперь этой боли ей хотелось, страха она не вызывала. Все ее члены охватила какая-то слабость, в паху сделалось влажно, а во рту, наоборот, очень сухо. Казалось, в нем язык не умещается, становясь все больше и больше, и неожиданно Ариэль захотелось, чтобы Алекс продолжил «наказание».