Пройдя луг, я взобрался на насыпь. Прошел мимо переправы.
      Соединяет берега седой паромщик… Нет, для меня уже не соединит…
      Я зашагал еще быстрее.
      Миновал кладбище - днем совсем маленькое и запущенное. За ним следовала дорога на ферму. Тут мы со Славкой и Катей всегда пили первое парное молоко…
      Из- за поворота показалась деревня.
      Что- то слишком легко иду… -подумал я и в тот же миг ощутил усталость. Она словно ждала этого момента и навалилась разом. Больная рука потянула книзу, как ядро каторжника. А ноги невесомыми, и стало удивительным, что я не падаю.
      И зачем только я не дождался грузовика? Может, все-таки стоило вернуться в лагерь? Или присесть в тень где-нибудь на дороге и перехватить машину тут? Это было здраво. Но я сам убежал ото всех - и теперь казалось несерьезным возвращаться или ждать. Теперь я шел очень медленно. Деревня тянулась без конца. Она совсем затихла. Ни кур, ни гусей не виднелось на дороге; даже в луже у поворота не было свиней. Только овцы с привязанными к шерсти красными, и белыми метками тихо валялись под кривыми заборами… Из-за одного, совсем ветхого и завалившегося, утонувшего в высоком бурьяне, вдруг послышался стук посуды, голоса и даже какая-то песня. Я невольно заглянул туда. Около серой прогнившей избы за вбитым в землю столом сидели четыре старушки в черных платках. Маленькие и жалкие, как галки. Я даже не думал, что в этой деревне такие водятся. И они тянули песню. Протяжную и ужасно жалостливую:
      - …Жила-была юная фея,
      В реке она часто купалась,
      Но раз, позабыв осторожность,
      В рыбацкие сети попалась…
      Странная какая-то песня, - думал я. Я такой никогда не слышал. Юная фея, надо же… Остановившись, я вслушался. Но песня смолкла, словно ее и не было. Я оглянулся, пытаясь рассмотреть поющих старушек. Но из-за забора торчал только бурьян выше меня ростом; было совершенно очевидно, что сам двор так же зарос, и, возможно, даже дом заколочен… Так значит, мне все померещилось: старушки, похожие на галок, и песня? Мне стало холодно и одновременно жарко… Юная фея…
      Или все- таки они сидели там, у разваливающейся избы за бурьяном? Я хотел вернуться и посмотреть. Постоял несколько секунд и пошел дальше. Я побоялся возвращаться. Не только из-за экономии сил. Просто я испугался, что никаких поющих старушек во дворе нет, а они мне*привиделись*. Это означало бы, что у меня уже начался бред… Я пошел быстрее, чтоб скорее покинуть место искушения. Но обернувшись, увидел забор в нескольких десятках метров от себя. Или это был уже другой? Такой же почерневший забор и такой же серый от пыли бурьян вокруг другой умирающей избы? Я больше даже не оборачивался -спешил вперед, торопясь скорее миновать деревню и выйти на шоссе. Там с одной стороны дороги начинался лес, падала тень, и мне должно было стать полегче…
      Не помню, сколько я шел; счет времени давно потерялся. Но когда я поднял глаза, то опять увидел забор и бурьян. В том, что забор был тем же самым, я уже не сомневался, запомнив две причудливо выломанные доски. Я остановился, не понимая, в чем дело. Неужели я заблудился - что в принципе невозможно, поскольку единственная дорога идет извилисто, но без разветвлений? Или эта проклятая деревня всосала меня, заставляя кружить, сворачивать в одни и те же узкие проулки между глухих заборов… Или… Или это настоящий бред, и я вовсе никуда не иду, а стою на месте, и мне чудится, будто деревня движется мимо?!
      Мне стало по-настоящему страшно. Я уже не понимал, наяву происходит все, что я вижу, слышу и ощущаю… Откуда-то послышался треск мотора. Из-за поворота вылетел мотоциклист и, волоча за собой шлейф едкой непроглядной пыли, просвистел мимо меня. Нет, значит, я в сознании и мир пока реален. Сейчас был встречный мотоцикл, но в принципе меня может нагнать попутка! Подобрать и подкинуть несколько километров дол платформы - не все потеряно, осталась надежда не застрять здесь навсегда, а попасть на электричку… Я приободрился и зашагал, уже не оглядываясь по сторонам.
      И точно, через пару минут сзади раздалось громыхание автомобиля. Я обернулся и понял, что еще не повезло. Через деревню пылил знакомый желтый молоковоз с того берега. В кабине рядом с водителем сидели две толстощекие девки. При всем желании мне не могло бы найтись места.
      Я шел, согнувшись под тяжестью рюкзака, который казался набитым кирпичами. Хотя вроде ничего, кроме свитеров да рубашек в нем не было; даже алюминиевую кружку свою я забыл на гвоздике в столовой. Снова услышав шум машины, я опять отступил к обочине и не глядя поднял руку. Меня обогнал красный "жигуленок" с полным семейством - мужчина за рулем, женщина рядом и ребенок на заднем сиденье. Несомненно, они просто не решились остановиться. Небритый, с замотанной грязным бинтом рукой я был страшен для постороннего глаза. Я потащился дальше. Теперь идти было совсем тяжело. Ноги двигались еле-еле, рука не просто тянула - казалось, что с каждым шагом я растягиваю привязанную к ней толстую резину, которая увлекает меня назад. И вот-вот не хватит сил противостоять натяжению, и я упаду и полечу куда-то обратно, в черную глухую пропасть.
      Я почувствовал, как лоб покрывается холодной испариной. Меня начал бить озноб. Страшный, леденящий озноб, несмотря на жаркое солнце. Зубы стучали друг о друга, и я никак не мог подавить эту противную дрожь.
      Деревня, окружившая меня, не думала кончаться. Я только-только достиг поворота, откуда выехал мотоцикл. То есть прошел за это время всего несколько десятков метров…
      Я остановился. Дурак, - с предельной четкостью осознал я. - Зачем ушел один? К чему требовалась вся эта глупость? Глупостью было все - начиная с отвергнутой возможности уехать в город сразу же после ранения и заканчивая этим моим внезапным побегом. А теперь я миновал точку возврата, у меня не хватит сил вернуться назад… Оставался лишь один путь вперед. Правда, оставалась-таки возможность, что через несколько часов меня подберет грузовик, везущий вечернюю смену. Но оценив свое состояние, я понял что к тому времени могу упасть без сознания куда-нибудь под насыпь, где меня не заметят с машины…
      Значит, надо постараться сберечь силы и продвигаться самому. На повороте росли три старых ивы. Две стояли прямо, образуя густую тень. А третья у самой земли лежала горизонтально, и лишь потом, изогнувшись под прямым углом, тоже шла вверх. Я шагнул туда и в изнеможении опустился на кривой ствол, прислонившись к другому спиной. Точнее, рюкзаком: я не стал его скидывать, зная, что вряд ли смогу надеть обратно. О, как хорошо оказалось сидеть в тени… Даже проклятая рука полегчала, словно расплавился и вытек копившийся там свинец. Все тело, казалось, парило в зыбкой невесомости, приносящей приятное легкое головокружение. Сладостное, непонятное, всеобъемлющее чувство. Тихое блаженство нового познания мира и самого себя в нем. Рука раздулась опять, но уже не была свинцовой - нет, она наполнилась легчайшим гелием, и увлекала меня ввысь, и я висел, как на воздушном шаре. Я видел дорогу и деревню, и наш лагерь, и всех ребят вокруг костра, который почему-то уже горел невидимым при свете пламенем. Мне стало жарко - до тошноты, до потемнения в глазах. Надо лететь выше, понял я - и рука сделалась больше, и я поднялся, но там еще сильнее палило солнце…
      Я открыл глаза. Нет, я никуда не улетал - сидел на твердом, слегка покачивающемся стволе. Растворяясь в воздухе мириадами невидимых, но ощутимых брызг, с ивы тихо капала влага. Где-то опять звучала таинственная и грустная песня… Я встряхнул головой. Нет, это просто стучала кровь в моих висках.
      И все- таки -жила-была юная фея… У нее тонкая и прохладная белая кожа. Почти прозрачная и чуть-чуть светящаяся… И зеленые глаза. И волосы тоже зеленые, и тоже тонкие и прохладные. И вся она тонкая и прохладная, и вообще около нее всегда приятно - прохладно и спокойно, и не болит голова. Особенно если она прикоснется ко лбу своими тонкими прохладными пальцами…Вот так, как сейчас… Я опять с усилием поднял веки, которые, оказывается, закрылись сами собой…Тонкая, прохладная, прохладная-тонкая… Слова были ощутимыми, живыми - более ощутимыми, чем передаваемые ими образы… Потому что она была здесь и стояла рядом, обдавая меня своей тонкой прохладой…
      Снова начинается бред - теперь уже не только песня, но и сама фея?
      Сверху доносился писк, негромкий но пронзительный и настойчивый: высоко в небе над деревней вился коричневый коршун. Наверное, тот же самый, что кружил над нами, когда Степан вез меня, раненого, в лагерь…
      Да нет же, никакой это не коршун. Это гриф… Огромный мерзкий и вонючий гриф, пожиратель падали, который спокойно плавает в тугом от жара воздухе, ожидая моей смерти… Нет, не гриф - обычный черный ворон, тоже большой любитель мертвечины… Все!!! - я встряхнулся из последних сил. - Дальше сидеть нельзя. Чем дольше я тут, тем глубже погружаюсь в свой бред. Надо подниматься и идти.
      Идти. Вперед. Там электричка. Она увезет в город. А там - спасение.
      Оттолкнувшись спиной от дерева, я встал.
      Страшно отяжелевший рюкзак тянул назад, не давая выпрямиться. Я сделал несколько шагов, балансируя непослушным телом. И понял, что вот сейчас уж точно упаду. И больше не поднимусь… Это был, конечно, не я. Кто-то другой, по нелепой случайности оказавшийся в телесной оболочке Евгения Воронцова, не знающий, что он - Евгений Воронцов, то есть я! - бессмертен, а значит, с ним не могло произойти таких ужасных метаморфоз… Я бессмертен, бессмертен, со мной ничего не должно случиться… Это не я, не я… Мне просто снится дурной сон - не может быть человеку так плохо, как мне сейчас, а*мне* и подавно не может: ведь я бессмертен, бессмертен… Бессмертен, конечно - в отличие от всех прочих, но… но сейчас вот-вот упаду… не успев проснуться и найти себя здоровым и свежим в чистой прохладной постели… упаду и, возможно, здесь же умру…
      Я остановился. В рюкзаке не лежало ни одной ценной вещи: так, всякое отслужившее век старье, которому находилось применение лишь в колхозе или на овощебазе. И сам рюкзак был латаный-перелатаный, давно следовало купить новый, его тоже не стоило жалеть. Имелась, правда, одна столь же бросовая, но очень дорогая мне вещь: свитер. Старый, потерявший форму серо-бурый свитер неровной ручной работы. Его связала мне Инна - давным-давно, в прошлой жизни… Четыре года назад, когда она еще не ударилась в науку и оставалась обычной женщиной, заботливой женой, и ухаживала за мной.
      И сделала то, что делает хоть раз в жизни любая нормальная жена: изготовила мужу теплый свитер. Он, конечно, давно износился, был многажды заштопан на локтях и у ворота, и уже нельзя было надевать его в приличное место, но я упорно не хотел с ним расставаться. Сначала всячески прятал, когда Инна, устраивая периодические разборки в шкафу, пыталась выбросить старые тряпки. В последнее же время, когда Инне стало практически все равно, что творится в доме и что надето на мне - вообще все равно, кроме своей диссертации - я берег его сам. Мне казалось, что в этом свитере, хранящем частицу самого счастливого начала нашей семейной жизни, мне теплее и уютнее, чем в любом другом, даже самом новом.
      Расставаться с этим свитером казалось невозможным до боли. Но отстраненным сознанием я понимал, что с рюкзаком до электрички не дойти. И я скинул с плеча сначала одну лямку - чтобы падающая тяжесть поклажи не увлекла меня за собой - потом вторую. Рюкзак мягко плюхнулся в пыль, и мне сразу стало легче. Теперь мое тело ничего не весило. И я легко плыл по воздуху над землей, отклоняясь то вперед, то назад - куда тянула меня рука - но, сохраняя неустойчивое равновесие, продвигался к цели… Кровь грохотала во мне, отдаваясь тяжелым звоном, и я не сразу различил тяжкий гром мотора, настигающий меня сзади. Кто-то ехал, отчаянно газуя на первой передаче. Отступать на обочину я уже не мог, не имея возможности отклоняться от своего плавающего курса. Объедет, - отстраненно подумал я. - А если нет… То, может, это и к лучшему. Все равно уже нет никаких сил идти… Но все-таки я оглянулся. Ко мне медленно приближался тот самый зеленый "ЗИЛ", что остановился у реки возле лагеря. Ехал он неуверенно, виляя от обочины к обочине, ежеминутно рискуя соскользнуть или врезаться в дерево. Видимо, я ошибся в своих предположениях и мужики куда-то спешили, раз быстро приговорили свою водку и двинулись дальше.
      Грузовик загудел длинно и тревожно. В последний момент еще теплившаяся во мне тяга к жизни пересилила: скатившись с дороги и едва не упав в канаву, я прижался к забору. Однако совершенно неожиданно машина затормозила - вздрогнув и резко осев своей тяжелой тушей, подняв облако пыли. Мотор заглох, и кругом сделалось совершенно тихо. Только отчетливо трещали кузнечики на невидимом лугу. Жар горячего железа обволакивал меня душной слоистой волной. Я стоял и тупо смотрел на пьяный грузовик. Я не знал, зачем он тут, и мне было все равно.
      Дверца кабины неуверенно распахнулась, показалась длинная голая нога в пляжной тапочке… И на дорогу спрыгнула Ольга. Я опять потряс головой, отгоняя видение, потому что это, ясное дело, продолжался бред. Хотя с какой стати фея обрела форму Ольги на грузовике? Ведь я никогда не питал к ней абсолютно никаких чувств. Но это была Ольга. Именно она и никто другой. Не Вика, не Катя, не Тамара… Высокая и черноволосая, в неизменном оранжевом купальнике.
      - Это… ты?- глупо пробормотал я, чувствуя, как тяжело ворочается язык в пересохшем рту.
      - Как видишь, - спокойно ответила она.
      - А ты… от…куда?
      - Оттуда, - она махнула рукой в сторону лагеря. - Давай руку.
      Забирайся скорее в машину, поедем на станцию…
      - Так ты… - я верил и не верил; происходящее все еще казалось бредом.
      - За мной, что ли, приехала?
      - За тобой, за тобой, а то за кем же… Давай, помогу…
      Ольга уверенно схватила меня за здоровую руку. Прикосновение ее было прохладным и приятным. Точно, как у той самой феи. Я не помнил, как сумел взобраться на высокую подножку и упал на горячую подушку сиденья. Внутри машины все плавилось от жара, но все-таки это была машина, которая*могла* довезти меня до станции. Но Ольга… При чем тут Ольга?…
      А она уже вскочила в кабину:
      - Слушай, там рюкзак на дороге валяется… Это не ты потерял?
      - Я. Только не потерял, а сам бросил. Мне с ним было бы не дойти…
      - Подожди, я сбегаю сейчас…
      - Нет, - ко мне вернулось прежнее, идиотское мужское достоинство. - Я… сам… схожу.
      - Сиди уж! Я быстро сбегаю… Просто я развернуться не могу на этой машине, руль слишком тяжелый… И задним ходом тоже не сумею сдать, не вижу ничего. Я сейчас! - прокричала Ольга уже снаружи. Я сидел в прокаленном грузовике, тупо разглядывая налепленные там и здесь переводные картинки и не мог понять: где я и что с мной происходит. Мне было лучше: то ли состояние мое перемежалось волнами, то ли я просто успокоился, увидев перспективу доехать до станции…
      - Вот и я! -Ольга забросила рюкзак и уселась за руль, решительно хлопнув дверцей. - Теперь можем ехать.
      - А откуда машина? - спросил наконец я. - Как они тебе ее дали?
      - Я сама взяла.
      - Угнала?!
      - Не угнала, а взяла напрокат, - ответила она, повернувшись ко мне со светлой, не виданной мною улыбкой.
      - А они…
      - Не волнуйся. Они в дупель пьяные и спят, как сурки. До вечера проспят - там четыре пустых бутылки валялись… Не успеют очухаться, как я им машину верну.
      - Ну ты даешь…
      - А на всякий случай я записку оставила. Если вдруг встанут раньше времени.
      - Губной помадой за зеркале? - плоско и пошло усмехнулся я, мгновенно вспомнив ее разрисованную помадой грудь и тут же отметив, что мне точно стало лучше, раз могу думать о таких вещах.
      - Нет, на бумажке, - серьезно ответила она, не поняв шутки.
      - Но почему именно ты?…
      - Ну надо же было тебя спасать, в конце концов. Я сразу поняла, что ты недалеко уйдешь, хоть и потащился, как третьеклассник…А больше некому. Мужики рыбачат еще. Да и вообще толку от них… Ольга презрительно махнула рукой.
      - Ладно, надо ехать. Только вот почему-то она заглохла у меня, - спохватилась Ольга, будто только сейчас заметив, что мотор молчит.
      - Ты когда затормозила, на нейтралку не перевела.
      Левой рукой, которая, слава богу, была здоровой, я взялся за рычаг переключения скоростей. Подергал туда-сюда, нашел свободное положение.
      - Ну вот, теперь заводи, - сказал я.
      - А как?
      - Ключом, ясное дело.
      - Так тут нет никакого ключа…
      - А как ты у речки завела?
      - Не помню. Просто взяла и все кнопки подряд стала нажимать, она вдруг сама завелась. Сейчас уже и не помню, что нажимала… Ольга взглянула на меня так жалобно и беспомощно по-женски, что я забыл о своем положении, о том, что эта женщина приехала меня спасать. Я снова стал мужчиной, и знал, что должен разобраться.
      - Сейчас посмотрим и найдем, - сказал я как можно спокойней, хотя понятия не имел, как заводится этот раздолбанный "ЗИЛ", в котором не имелось даже ключа.
      Прямо над баранкой был примотан изолентой здоровенный тумблер с красным шариком на конце. Я щелкнул - на приборной доске погасла единственная уцелевшая лампочка и медленно упала какая-то стрелка. Зажигание, понял я, хотя довольно смутно разбирался в подобных тонкостях. Я вернул тумблер в прежнее положение. И заметил, что под рулем, также обмотанная изолентой, болтается на двух переплетенных проводах большая черная кнопка - явно снятая с какой-то сельхозтехники. Наверняка это был стартер. Я нажал кнопку - под полом раздался длинный скрежет, мотор стрельнул дымом, потом заработал ровно и тяжело.
      - Поехали, - удовлетворенно сказал я.
      - Ну ты молодец…- пробормотала Ольга, двумя руками вцепившись в огромный, обмотанный все той же синей изолентой руль и напряженно глядя вперед. - Так здорово машину знаешь…
      - Ничего я не знаю. Просто интуиция. А так я вообще даже водить не умею.
      - Ты - не умеешь?! - поразилась она так, будто я признался в неумении читать или писать.
      - Ну да. У нас в семье отродясь и машины не было… У меня родители учителя, - добавил я, почему-то смутившись. - И я к своему стыду ничего не знаю и не умею.
      - Ну, это не твоя вина, - серьезно ответила Ольга, не отрываясь от дороги. - Как и не моя заслуга в том, что права есть.
      - Нет, ты все равно молодец, - возразил я. - Редкая женщина справится с грузовиком.
      Я похвалил ее от души, хотя ехали мы еле-еле: мотор ревел надсадно, поскольку Ольга боялась или не умела переключиться хотя бы на вторую передачу; руль жил своей жизнью, не поддаваясь ее тонким рукам, и огромный грузовик рыскал по дороге, то и дело задевая колесами траву обочины и угрожающе накреняясь. На рытвинах кабина взлетала вверх, и я бился всеми своими частями о железные углы, которых почему-то оказалось тут в избытке. И вообще казалось, что мы едем не на автомобиле, а на танке. Я надеялся, что нам не попадется встречных машин, ведь не умея водить сам, я не смог бы помочь в критической ситуации. Но мы все-таки перемещались гораздо быстрее, чем если бы я шел пешком… Выехав из деревни, где дорога стала шире и ровнее, Ольга оторвала одну руку от руля и быстро утерла пот. Глядя на нее, я опять подумал, до чего же хороша и красива эта женщина. Она не показалась таковой в первый раз, когда я ее увидел, потому что была переменчивой и всегда разной. Одной, когда страстно танцевала с Лавровым у костра; другой - когда спала, раскидав голые груди, около потухшего костра… И третьей - сейчас. Когда разгоряченная и яростная, словно какая-нибудь мифологическая валькирия, отчаянно гнала вперед непослушный грузовик с единственной целью прийти мне на помощь. Красота ее, в отличие от тех размалеванных кукол, что смотрели отовсюду с дурацких наклеек, была живой и почти мучительной. Сейчас я понимал Сашку - и сквозь дурман своего затуманенного восприятия завидовал ему… Мне вдруг захотелось дотронуться до нее, погладить ее черные волосы или просто коснуться плеча - но мне мешал лежащий на сиденье рюкзак; к тому же я боялся отвлечь Ольгу от дороги.
      - Ох… - вздохнула она. - Здесь вроде полегче. А то на этом грузовике скорости не так, как на "волге" переключаются. И педали тугие, и руль тяжелый и вообще машина здоровая и я ее не чувствую совсем…
      - Все нормально, - подбодрил ее я, улыбаясь сквозь снова нахлынувший жар. - Едем ведь. Ни о чем не волнуйся, и все будет хорошо… Мы доехали до станции быстрее, чем я предполагал.
      Переключившись на нейтраль, Ольга шумно затормозила у переезда. Выскочила из кабины, помогла мне вылезти, вытащила рюкзак. Ноги мои едва держали. С трудом поднявшись на невысокий настил платформы, я сел прямо на доски, уже ничего не видя перед собой. На меня снова, медленно но неотвратимо, накатывала волна дурноты.
      - Ну, я обратно поехала…
      Я открыл глаза - Ольга стояла передо мной, вся овеянная горьким ароматом ромашек, ужасно высокая на своих невероятных ногах.
      - Спасибо… тебе… - пробормотал я, делая попытку подняться.
      - Сиди-сиди…- Ольга нагнулась и поцеловала меня в щеку. - Ладно, Женя, теперь все будет хорошо. Выздоравливай.
      - Спасибо тебе…- повторил я, вслепую поймав ее руку и задержав в своей ладони, судорожно наслаждаясь прохладой, что перетекала в меня из ее здорового, не пораженного болезнью тела. Она опустилась ко мне. Потянувшись из последних сил, я прижался грудью к ее коленям, которые холодили даже сквозь рубашку. Брошенный грузовик грохотал на холостых оборотах.
      - Спасибо… - сказал я в третий раз.
      - Ну… Поеду я. А то вдруг эти хорьки в самом деле проснутся…
      - Поезжай… только…- я снова почувствовал наваливающееся на меня смертное одиночество и против воли пытался задержать около себя хоть на полминуты эту женщину. - Только ты знаешь как проедь… Тут разворачиваться тебе трудно… Ты проедь еще с полкилометра, там влево уйдет дорога на полевой стан - помнишь ведь, каждый день по ней ездим… Ты по ней спустись немного. Там скоро будет ровное место без насыпи, дорога прямо среди луга пойдет. И ты сможешь развернуться и поехать назад… Поняла?
      - Поняла… - тихо ответила Ольга. - Ну я поеду…
      - Поезжай…- так же тихо ответил я, с трудом отрываясь от ее прохладной руки.
      От прокаленных солнцем шпал одуряюще несло креозотом…
      - Постой! - крикнул я вслед, когда она уже спускалась с настила.
      - Если опять мотор заглохнет, помнишь, как заводить?
      - Помню! Красную кнопку нажать… Пока! Выздоравливай! И возвращайся…
      Ольга махнула рукой и, не оборачиваясь, побежала к грузовику. Вот она скрылась в кабине. Хлопнула дверца, заскрежетала переключаемая скорость, взревел мотор. "ЗИЛ" дернулся, осев сначала носом, потом кормой, потом тронулся и, окутанный пылью, медленно покатил к полевому стану.
      Я смотрел ему вслед и вдруг с внезапной тоской осознал, что, кажется, за всю жизнь никто никогда так не рисковал ради меня, как эта совершенно чужая женщина, с которой за две недели тут мы не перекинулись и десятком слов.
      Грузовик, уже едва заметный в сером облаке, притормозил перед ответвлением дороги, осторожно съехал вниз, а потом, проехав еще немного - аккуратно следуя моим указаниям - медленно закачался на невидимых ухабах, описывая широкий круг по полю. Я отвернулся и закрыл глаза. И сразу почувствовал, как опять кружится голова и перебивая друг друга, толкаясь и споря, плывут какие-то разрозненные обрывки снов, мыслей, образов. Фея, коршуны и грифы, горячее небо, холодный огонь костра… Все навалилось на меня с прежней силой, и я уже не мог противостоять, хотя угасающим остатком сознания еще понимал, что все это бред…
      - … Женя! Женя, что с тобой?!
      Инна… Инна узнала про мое ранение - видно, кто-то из ребят послал телеграмму из райцентра, и сначала прилетела на самолете, потом ехала сюда на электричке, потом пешком бежала обратно из лагеря, узнав, что я ушел… Инна приехала за мной и теперь в самом деле все будет хорошо…
      Я очнулся, всплывая не поверхность яви. Ольга осторожно трясла меня за плечи. Тихий грузовик опять стоял поодаль.
      - Это… ты… Сумела развернуться?…- я улыбнулся, по крайней мере, мне так чудилось. - Зачем опять остановилась…
      - Мне показалось, ты без сознания, - ответила она. - И стало страшно бросать тебя тут одного.
      - Да нет, поезжай, - возразил я, хотя был совершенно невероятно, нечеловечески, ужасно рад ее возвращению. - А то в самом деле у тебя неприятности будут.
      - А, наплевать! - отмахнулась Ольга. - Машина цела. И что они со мной сделают? Максимум изнасилуют. Так я от этого больше удовольствия получу, чем они сами…
      Криво усмехнувшись, она села рядом и прижалась ко мне голым плечом.
      От него шла успокоительная прохлада. Я опустил на него голову.
      - Боже мой, Женя…- вздрогнула Ольга. - Ты же весь горишь… У тебя такой жар!
      - Да… Ничего страшного. Приеду в город, там пару уколов вколют. И все будет снова нормально.
      Я говорил эти слова, а самому хотелось сбросить всю душную больную одежду и каждой своей клеточкой припасть к ее обнаженному, чудесному, холодному телу…
      Словно слыша мои мысли, Ольга привстала, осторожно расстегнула рубашку и коснулась ладонью моей груди.
      - О господи… Ужас… Ты весь такой горячий…А у нас даже воды нет, хоть какой-то компресс сделать, чтоб тебе полегче стало. Она сидела передо мной на корточках так близко, что я видел темные, пушистые интимные завитки, выбившиеся из-под ее оранжевых трусиков. Но это не возбуждало меня и не рождало мыслей об Ольге как женщине. Меня манили прохладой ее плотные и наверняка совершенно ледяные бедра. Я больше не мог сдерживаться.
      - Можно?…- тихо спросил я.
      - Конечно, - так же тихо ответила Ольга, поняв с полуслова.
      С трудом приподнявшись, я лег животом на ее ноги. Ольга неожиданно и нежно погладила меня по голове.
      - Женя, Женя… Ну почему такая несправедливость всегда на свете, а?
      - Какая? - пробормотал я, испытывая блаженное, неописуемое облегчение.
      - Такая. Что страдают всегда самые лучшие из всех, кому вообще не за что страдать…
      - А откуда ты знаешь, что я именно самый лучший? - я осторожно перевернулся, чтоб остудить спину. - Откуда ты вообще знаешь, какой я есть? Мы же с тобой даже не разговаривали ни разу!
      - Конечно не разговаривали, - грустно усмехнулась Ольга, глядя сверху из-под нависших черных волос. - Ты же другими увлечен был. Интеллектуалками, с которыми можно вести умные разговоры. А я…
      - Ну ты, положим, тоже времени зря не теряла, - ответил я, чувствуя, что мне опять стало лучше.
      - А… Ты про Сашку…- Ольга вздохнула. - Ну это так… Я для него полевая партнерша, не более.
      - Как так? - я искренне удивился. - Он же мне… Он же сам говорил…
      Что у вас… Что вы жениться решили после колхоза…
      - "Решили", - невесело передразнила она. - Кто это решил… Он что хочешь мог наговорить… Король из Жмеринки, непризнанный гений танца… Да и не нужна я ему вовсе.
      - А мне казалось - очень даже нужна, - серьезно возразил я.
      - И ему так кажется. А нужна я ему лишь для того, чтоб мною у костра вертеть и перед другими красоваться - глядите все, какой я ловкий танцор, как у меня все получается. Больше-то не с кем.
      - Даже так?
      - Именно так. Впрочем, он ничем не хуже других. Все мужики точно такие же. Им лишь бы свою амбицию удовлетворить да еще по возможности перепихнуться в тот момент, когда захочется… и сможется. Вот ты -другой.*Настоящий*.
      - Господи, да откуда ты все-таки знаешь, какой именно? Настоящий или искусственный.
      - Я не знаю, а просто вижу. Женщине глаза все заменяют… К тому же я не такая дура, как прочие, хоть иные так не считают… Я попытался вставить слово, но она не дала говорить.
      - Да знаю, что ты скажешь. Но ведь признайся, до сегодняшнего вечера ты меня воспринимал не иначе, как Лавровскую партнершу. И подстилку заодно, так?
      Я промолчал.
      - Знаю, что так. И не твоя в этом вина. Потому что я сама себя так веду.
      Потому что мне все равно. И скучно и надоело все до чертиков. Потому что я вижу все насквозь… Ты ведь знаешь, мне уже тридцать лет и я немало повидала.
      - Не может быть! - искренне удивился я, представляя тридцать лет каким-то рубежом, за которым происходят серьезные изменения.
      - Да, тридцать. Честно говоря, уже тридцать два… Просто я хорошо сохранилась, потому что домашней работой не обременена. И вообще ничем не обременена… Муж старше на двадцать лет, дом обустроен, поскольку он у меня очень большой начальник. Детей, сам понимаешь, при таком раскладе, не предвидится… Вот я и могу содержать себя в порядке… В принципе мне и работа не нужна. Но работаю, потому что дома скучно. И, конечно, в колхоз запросто могла не ехать. Но поехала. Тоже от скуки…
      Ольга покачала головой, глядя куда-то в сторону. Я вздохнул, забыв даже о своей руке. Признания удивляли и делали ее неожиданно близкой…
      - И не нужен мне Лавров твой. И я ему не нужна… - она усмехнулась так горько, что возле губ мелькнули две резкие складочки. - Впрочем, мужу своему я тоже не нужна… Ну нет - нужна, конечно. Как красивая кукла, которой можно перед друзьями выпендриться или на какой-нибудь закрытый банкет привести. Вот, мол, глядите, какой я еще о-го-го… А так… Ни я ему не нужна, ни он мне в общем-то не нужен… Никто мне не нужен… Тем более, такой дешевый выпендрежник и неудачник, как твой Лавров.
      Ольга снова провела ладонью по моей груди.
      - Вот за тебя я бы с удовольствием замуж пошла. Если бы позвал - хоть прямо сейчас… Потому что ты мне нужен. И я, кажется, тоже могла бы быть небе нужна…Наверное…
      - У меня жена есть, - ответил я, с трудом понимая сказанное ею.
      - Ну да. Инна, кажется.
      - Да, а откуда ты знаешь?…
      - Ты меня только что так назвал. Когда я вернулась, а ты лежал с закрытыми глазами… Ладно, не смущайся, все нормально… Ты, наверное, очень ее любишь?
      Я кивнул.
      - А какая хоть она, опиши?
      - Роста почти как ты, чуть пониже. Стройная. С длинными светлыми волосами, - скупо ответил я.
      - Она тебя в городе встретит?
      - Нет, - удивляясь себе, я сказал чистую правду. - Она в экспедиции.
      Вернется не скоро.
      - Слушай…- пробормотала Ольга. - А хочешь… Хочешь я сейчас с тобой уеду? В поликлинику тебя отведу, и куда там еще надо… А то ты ведь не дойдешь один…