Хрустальная сосна

      - Прямо так, в купальнике?- через силу улыбнулся я, словно это было единственным и главным препятствием.
      Мне - хотя и не думал ни о чем подобном - стоило невероятных усилий сразу не сказать "да" и перестать бояться одиночества…
      - Доедем так, в городе что-нибудь найду переодеться…
      - А машина? А вообще?
      - Да хрен-то с ней, с этой машиной и с этим колхозом. Плевала я на все это желтой тряпочкой. Пусть хоть из НИИ уволят - мне все равно… Я молчал, потрясенный таким желанием быть со мной. Мне очень сильно хотелось согласиться. Словно раненная рука переменила собственное отношение к жизни. Уехать сейчас с Ольгой, привести ее домой, одеть в какие-нибудь Иннины тряпки… Она, кажется, всерьез хочет мне помочь и я ей не безразличен… Но она-то мне совершенно безразлична. Абсолютно - даже сейчас, когда я прижимаюсь к ней и она готова на все и сама предложила себя мне. Но может, это неважно? Может, главное, что ей нужен я - а потом что-то изменится и во мне? Сейчас это казалось почти реальным. Но… Но ведь рано или поздно вернется из экспедиции Инна, которой я тоже нужен… По крайней мере, я в это верил…
      Я грустно и без слов глядел на нее.
      - Ладно, - вздохнула Ольга. - Иного я от тебя и не ожидала… Ты настоящий мужчина… Кремень, одно слово. Хотя… Она замолчала, не договорив.
      - Спасибо тебе… за все, - тихо сказал я. - А теперь, пожалуй, поезжай. Не то в самом деле хватятся. До электрички час с небольшим, я уж как-нибудь дождусь…
      - Сейчас поеду, - невнятно проговорила она. - Только еще немножко с тобой посижу…
      И я вдруг почувствовал, как на мою горячую кожу упало что-то еще более горячее. Она плачет… - с изумлением понял я. - Из-за меня… Или по мне… Скорее всего, по своей устроенной с виду, но безрадостной жизни…
      Высвободив здоровую руку, я наконец осторожно коснулся ее волос.
      Жесткие на вид, они оказались мягкими, почти шелковистыми.
      Ольга вытерла глаза кулаками, продолжая молча смотреть на меня.
      - Слушай, - сказал я, ни с того ни с сего вспомнив недавнюю картину. - Ты недавно спала у костра, в спальнике… немного раздетая… Я встал рано утром, и случайно увидел, что…
      - А, понятно! - Ольга рассмеялась сквозь не до конца ушедшие слезы. - Тебе показалось, что меня кто-то разрисовал из хулиганских побуждений, да?
      - Ага, - я чувствовал легкую неловкость от того, что вдруг затронул такую интимную тему, но сейчас все казалось возможным. - Помадой или еще чем-то таким…
      - Ты попался, - Ольга продолжала смеяться; настроение у нее менялось очень быстро - как, впрочем, и мое собственное состояние. - И не ты первый…Никакая это не помада была! Это татуировка.
      - Татуировка?! - я изумился; в моем понимании само это слово означало нечто синее и непотребное, вроде якоря, змеи, или голой женщины, но никак уж не красные звезды вокруг сосков. - На… таком месте?! Неуловимым и точным, истинно женским движением Ольга вскинула обе руки вверх - через меня перекатилась сладкая волна запаха ее подмышек - и купальник как-то сам собой соскользнул к ее подбородку, высвобождая груди. И они вспыхнули над моим лицом, маня белой и наверняка очень прохладной кожей.
      - …На вот, взгляни поближе.
      Совершенно спокойно, словно постороннюю вещь общего использования, она взяла свою грудь двумя руками и, наклонившись пониже, поднесла к моим глазам так близко, что я разглядел каждый волосок на ее шелковистой поверхности и каждый рубчик, отпечатанный краем лифчика точно по границе загара, и даже едва заметную сейчас сеть тонких сосудов под полупрозрачной кожей… И, конечно, эту самую татуировку. Я уже не испытал смущения и даже не удивился такому в повороту, столь глубок был случайно возникший между нами момент истины. То, что я принял за звезду, оказалось довольно сложным орнаментом из красных точек и черточек, образующих венчик какого-то экзотического цветка, затейливым кольцом охватившим ее бесцветный сосок. Тогда он был круглым, а сейчас вытянулся и сделался овальным.
      - Нравится? - улыбнулась Ольга.
      - Здорово, - ответил я, желая сказать ей приятное; на самом деле узор, выколотый на живой, нежной женской груди, скорее шокировал, чем восхищал, я сразу представил себе, какую боль она испытывала, пока некий изощренный мастер вкалывал ей эти точки и черточки, и опять к горлу подкатила дурнота, а рука потянула куда-то вниз. - Откуда это у тебя?
      - Оттуда…- она вздохнула. - Три года назад были в Таиланде.
      - Где-где?! В Таиланде?! - невольно переспросил я, вспомнив, как отец всю жизнь мечтал о так и не сбывшейся поездке хотя бы в Болгарию.
      - Прямо в самом Таиланде?
      - Ну да, - просто ответила Ольга. - Муж пролез в какую-то Московскую делегацию, там были деятели гостиничного бизнеса, в общем поехали для обмена опытом… ну и меня, ясное дело, взял - куда он без молодой красавицы жены? Ну, и там… В общем, я совсем дурная была, обкурилась как следует…
      - Обкурилась? - перебил ее я. - Чем - папиросами? Ты разве куришь?!
      - Ой, Женя, Женя… - вздохнула она. - Какой ты все-таки положительный и правильный ребенок, ей богу… Прямо юный пионер… Наркотой, чем же еще? Опиумом, или еще какой-то местной дрянью, которую они на каждом углу продают…
      - Да уж, ты действительно непредсказуемая женщина!
      - Вот это точно… В общем, была я обкуренная и захотелось мне чего-то такого… сногсшибательного. Чего ни у кого из подруг в Союзе уж точно не будет… Ну и зашли в татуировочный салон - их там тоже на каждом углу. Вот и сделали…
      - Очень больно было? - не удержался я от мучившего меня вопроса и заранее содрогаясь от ожидаемого ответа; все связанное с болью было для меня сейчас особенно острым…
      - Да нет! Говорю же тебе - я совсем дурная была, вообще ничего не чувствовала и не помнила. Так, туман какой-то… Утром очнулась в отеле - титьки разукрашены.
      Она тихо засмеялась.
      - Теперь самой смешно… и стыдно. Но сводить - шрамы будут, да и нельзя вроде на груди ничего такого делать… Хотя, впрочем, этого практически никто не видит, только я сама знаю…
      - Зачем сводить, - возразил я. -Такого уж точно ни у кого больше нет.
      Сказав эти слова, я ни капельки не покривил душой. В самом деле, невозможно было даже представить кого-то из известных мне женщин с такой же расписанной грудью… И, кроме того, несмотря на чудовищность местоположения, имелось в этой дурацкой татуировке нечто очень возбуждающее…
      Я подумал об этом совершенно отстраненно; мне было настолько плохо, что вид обнаженной женской груди не вызывал у меня никаких желаний… И невольно вспомнил, как несколько дней назад почти так же демонстрировала себя Вика. Все происходило очень похоже - но совершенно по-иному. Вика открыто меня соблазняла, пытаясь проверить на стойкость и одновременно развлекаясь: не исключено, что подразнив меня своим телом, она бы ускользнула в последний момент, решись я на действия. А Ольга… Абсолютно ничего сексуального, вызывающего или даже просто чересчур откровенного не содержалось в демонстрации ее груди; просто я спросил, и она показала мне интересующий предмет. Спокойно и без всякой задней мысли. Как подруге, старому товарищу или бывшему любовнику. Человеку, которому очень-очень доверяют… А она продолжала сидеть раздетая, и я по-прежнему лежал на ее коленях. Груди манили белизной, и мне страшно хотелось прикоснуться к ним: они обещали такую глубокую прохладу, какой не имелось нигде больше - и это было моим единственным желанием. Но я пересилил себя, краешком одурманенного сознания понимая, что Ольга может истолковать мое прикосновение совершенно иначе.
      Словно догадавшись, она нагнулась совсем низко - я поразился гибкости ее тела! - и прижалась щекой к моей щеке. И я почувствовал на себе действительно желанную тяжесть ее груди. Наверное, в самом деле никакой тяжести не имелось: Ольгин бюст был довольно-таки скромным - однако сейчас мне показалось, будто меня накрыла холодная, влажная, возвращающая жизнь волна. Любой увидевший нас со стороны не сомневался бы в происходящем, однако наши объятия не содержали и капли того, что обычно соединяет мужчину и женщину; это был лишь естественный порыв сестры милосердия, пытающейся облегчить страдания раненого. Не знаю, о чем думала сейчас Ольга, но я чувствовал себя почти хорошо. И хотелось, чтобы время остановилось, чтобы я никуда не ехал - а лежал бы так вечно, спасаясь ее чистой прохладой…
      - …Щекотно…-приподнявшись, Ольга медленно и как-то мучительно провела соском по волосам на моей груди.
      И вдруг что-то случилось. Какая-то мгновенная иллюзия изменила действительность - и я сделался здоровым, юным и полным сил. И вообще я был не я, и Ольга была не Ольгой - мы стали иными людьми. Свободными от мыслей и страданий - соединенными в своей ошеломляющей, затопившей весь мир нежности. Которая несла нас, не оставляя ничего другого. Это длилось во мне всего лишь миг - но словно целая жизнь, совершенно другая, параллельная, о которой я и не подозревал, пронеслась сквозь меня. Сквозь нас… Я притянул ее к себе - и на секунду наши губы слились в неожиданном поцелуе.
      - Спасибо тебе… За все… - проговорил я, отпуская ее плечи.
      Она усмехнулась чем-то своему, потом неторопливо влезла обратно в купальник. Соски ее набухли и затвердели, выпирая шишечками из-под оранжевой ткани - но это зрелище не вызывало у меня эмоций; легкая волна прошла и мне снова сделалось совсем плохо… Ольга молчала, с осторожной нежностью гладя меня по голове, на лицо ее набежала тень и она сделалась совсем грустной. И неожиданно для себя я вдруг понял, что она мне нравится. То есть я давно уже понял, что Ольга очень красива, но то отношение напоминало отстраненное эстетическое восхищение выразительным портретом или талантливой актрисой - а сейчас она мне*нравилась* именно как женщина. Причем нее после того, как без стеснения показала мне себя. Не из-за наших лихорадочных объятий и странного, молниеносного поцелуя. И не из-за угнанного ради меня грузовика. И даже не потому, что совершенно неожиданно она попросилась за меня замуж, утверждая, что я лучший из мужчин.
      Нет, конечно - не из-за каждой детали по отдельности - из-за всех вместе. Благодаря моменту истины, возникшему между нами. Ведь именно в такие минуты раскрывается человек, который в обычном состоянии был тебе далеким и безразличным…
      - Ты поезжай, - тихо попросил я, чувствуя, что еще чуть-чуть - и я не выдержу, сам попрошу поехать со мной, и покатится к черту вся моя жизнь, предмет гордости и покоя, и уверенности в завтрашнем дне.
      - Сейчас поеду…- ответила Ольга. - Поеду уж. Иначе…
      А сама не двигалась, продолжая меня гладить. Я приподнялся с ее колен и сел прямо, мгновенно почувствовав тошнотное головокружение и стараясь этого не выдать.
      - Поеду! - с отчаянием повторила Ольга и порывисто встала. - Все, уезжаю…
      - Спасибо тебе, - в который раз повторил я.
      - Пока, Женя! - она сделала ко мне шаг и остановилась с отчаянным, мучительным выражением на лице. - Я… Я не буду целовать тебя на прощанье, потому что иначе… иначе уж точно не смогу уехать… Но представь себе, что я тебя поцеловала…
      - Представляю, - я попытался улыбнуться.
      - Очень крепко, не так как сейчас.
      - Представил точно, - я уже почти не слышал своих слов сквозь туман, плывущий в голове.
      - Я хочу, чтобы ты скорее поправился! И… И можно, я позвоню тебе, когда вернусь в город?…
      - Конечно, - ответил я, из последних сил борясь с головокружением и даже не подумав, что она не знает моего телефона. Фигура Ольги расплывалась в моих глазах. Она шагала к дороге по ромашковому полю, утопая в цветах выше колен…
      - Оля!!! - прокричал я, ощущая, что какая-то часть моей жизни, неожиданно прорезавшейся и осознанной, уже навсегда покидает меня. - Оля…
      - Что?…- раздалось сквозь ватную стену.
      - Ты… Береги себя! - крикнул я, уже не уверенный, что она меня слышит.
      Сверкнув голыми ногами, Ольга взобралась на насыпь и исчезла за машиной. Кровь опять горячо колотилась в ушах, "ЗИЛ" тронулся с места совершенно беззвучно, как в немом кино. Лишь несколько секунд спустя до меня донеслись два длинных гудка. Она еще помнила обо мне - женщина с тонкими руками, неимоверным усилием ведущая по разбитой вдрызг дороге тяжелую, как танк, машину… Рисковавшая ради меня, не сделавшего ей в жизни ни капельки добра. Женщина, которая предлагала мне себя и которую я отверг… И возможно, напрасно, хотя теперь уже было поздно жалеть.
      Я сидел, закрыв глаза, снова погружаясь в лихорадочное полубытие. На дороге раздался шум - это пустой грузовик, подпрыгивая на ухабах, летел к лагерю за вечерней сменой. Через какое-то время он промчался обратно, уже на полевой стан. Я знал, что почти сразу же он вернется и снова поедет в лагерь, доставляя отработавших. И на нем будет ехать Катя… И Славка… И Вика, и Володя, и Костя… Все, кого я считал своими друзьями, с кем вкалывал до потери пульса, для которых пел около костра…
      Отчаянная Ольга уже давно была в лагере, но мне вдруг захотелось чтоб грузовик с утренней сменой остановился около переезда. И мои друзья - если я им не вконец безразличен - выбрались из кузова, пусть даже шофер отказался бы ждать и им предстояло шагать дальше пешком…Чтоб они подошли ко мне, одиноко сидящему на грязных досках, и провели со мной последние минуты перед отъездом… Я бы мог, конечно, выползти на край платформы и помахать рукой. Но я знал, что моя одинокая фигура и так заметна с дороги. И если кто-то захочет…
      Грузовик не заставил себя ждать. Весело пропылил по шоссе и скрылся за лесным поворотом. Я успел различить стоящих в кузове Катю и Славку, и еще рыжие волосы Вики взметнулись из-за борта, подхваченные ветром. Никто не думал стучать по кабине, останавливаться, бежать ко мне.
      Меня не заметили, - успокоил себя я, словно это было так важно в моем нынешнем отчаянном положении. Думали, что я еще в лагере, и Геныч с Лавровым тоже не знали и ничего им не сказали. Но сейчас они все узнают. И снова заберутся в ту же машину и приедут ко мне.*Должны* приехать… Должны…
      Должны - потому что иначе упадет и рухнет вся моя прежняя, надежная и проверенная система взглядов. Где дружба и товарищество, многажды воспетые мною же в песнях, превыше всего, и где попавшему в беду всегда протянут руку… И где…
      Но ведь мне пришла на помощь Ольга, чего еще желать? Нет, Ольга - не в счет, это совсем другое, основанное на каком-то неосознанном внутреннем, личном порыве. А где та самая крепкая дружба, в которую я верил столько лет?
      Прошло еще сколько-то времени, и вернувшийся из лагеря грузовик еще веселее прокатился облаком пыли и исчез за поворотом к полевому стану.
      Никто не думал приезжать. Ни мой названный лучший друг. Ни та, ради которой я подставил руку под удар осколков, спасая ее и калеча себя…
      Мне стало настолько пусто на душе, что я почувствовал: еще немного, и я в самом деле умру. Умру даже не от своей раздувшейся руки, а просто так - от тоски и одиночества, брошенный всеми на этой забытой платформе.
      И в этот момент я заметил электричку. Она появилась совершенно незаметно, выползла зеленой гусеницей из-за далекого леса и медленно приближалась по огромному ромашковому лугу, раскинувшемуся около полотна.
      Вот и все, - с облегчением и одновременно какой-то невнятной горечью подумал я. - Уезжаю. Спасен… И плевать на то, что никому до меня нет дела. На все плевать… и на всех…

*-*

      **Все- бу дет-хо ро-шо, все-бу дет-хо ро-шо, все-бу дет-хо ро-шо, -выстукивали под полом колеса электрички.
      Все будет хорошо.
      Я сидел на желтой исцарапанной скамейке в пустом вагоне, прижавшись лбом к оконному стеклу. Оно было гораздо прохладнее, чем Ольгино тело - но тем не менее его прикосновение не дарило мне ни покоя, ни облегчения…
      И наконец, с внезапной и необратимой остротой, я понял, что зря отказался от Ольгиного предложения… Надо было ехать вместе с нею. Неважно даже, что может ожидать впереди - мне просто сейчас требовалось тепло. Тепло и участие, которое пролил бы на меня кто-нибудь извне - все равно кто: верный ли друг, или женщина, которой я не безразличен. Но я отказался от Ольги и был обречен на полное и абсолютное одиночество…
      За окном медленно разворачивалась гора. Та самая, что виднелась от нашего лагеря. Он лежал где-то вдалеке, не видимый отсюда. Четыре палатки, костер, четырехугольная труба над кухней, столовая с длинным дощатым столом и свежими цветами в трехлитровых банках… Река, шумный перекат у острова, паром… Вечерняя дорога к ферме, и низкий гул доильного дизеля. Капли молока в серой пыли. Катя и Славка. И все остальные. Володя, Саша, другой Саша, Вика… Костя, Геныч, Тамара… И… Ольга…
      Неужели все они*были*со мной всего три дня назад. Были, но больше никогда уже не будут?!
      Я сидел, укачивая больную руку. Страшную, распухшую, с желтыми неузнаваемыми пальцами. А колеса перестукивались с прежней веселой беззаботностью.
      **Все- бу дет-хо ро-шо, все-бу дет-хо ро-шо, все-бу дет-хо ро-шо… Вагон подпрыгивал на стыках, ходил ходуном, раскачивался и дребезжал, как старая раскладушка.
      Откуда- то появилась маленькая рыжая собачка. Неслышно ступая тонкими когтистыми лапками, подошла, встала в проходе и тревожно уставилась на меня своими большими, черными, пронзительно печальными глазами.
      А, может, и не было никакой собачки… Просто бред мой принял новый образ?… Я даже не испугался, мне было абсолютно все равно. Все-бу дет-хо ро-шо, все-бу дет-хо ро-шо, все-бу дет-хо ро-шо…
      Сам я в это уже не верил.
      *_Часть вторая_*

*1*

      Травмпункт был ближе к вокзалу, и я сначала пошел туда.
      В облупленном коридоре на ободранных топчанах сидели люди. Какие-то пьяные рожи с подбитыми глазами, маленький потертый человечек в разодранных брюках, со страшно окровавленной ногой, какая-то пожилая, приличного вида женщина, закрывшая половину лица платком…
      Я присел, бросив рядом свой рюкзак. Изнутри опять поднимался озноб, и я чувствовал, что вот-вот мне опять станет совсем плохо… Открылась какая-то дверь, появилась высокая женщина в белом халате, с сигаретой в зубах.
      - Эт-то что тут за бивуак?! - строго закричала она, уставившись на мой рюкзак. - Здесь травмопункт, а не камера хранения! Чье?!
      - Понимаете, - хрипло ответил я, подняв к ней тяжелые глаза. - Я прямо с электрички. из колхоза. Рука ранена. решил к вам не заходя домой…
      Она пристально оглядела мою заросшую физиономию и почему-то смилостивилась:
      - Ладно. Только вам тут долго сидеть придется, так что давайте тащите сюда…
      Она открыла какую-то темную комнатку или большой стенной шкаф, и я сунул рюкзак туда.
      Сидел я действительно невообразимо долго. От духоты и какого-то особо отвратительного запаха меня мутило. Тело опять становилось легким, хотелось скользнуть в облачную высь, к прохладным рукам юной феи… или Ольги… Нас разделяли двести километров, однако она была здесь. Рядом, совсем рядом, я чувствовал ее близкое присутствие, но никак не мог дотянуться до ее холодной, спасительной груди… Нет, нет, нет! Я держался, пытаясь не отдаваться бреду. Счет времени я давно потерял, поэтому даже удивился, когда отворилась обшарпанная дверь и невидимый голос выкрикнул:
      - Следующий!
      И этим следующим оказался я.
      - Что у вас? - устало спросил врач - здоровяк средних лет с желтыми усами такими же, насквозь прокуренными пальцами.
      - Рука, - просто ответил я.
      - Не слепой, вижу, что не нога… Что с рукой?
      - Пальцы ранены.
      - Чем?
      - Куском железа.
      - Каким куском? При каких обстоятельствах?! - врача раздраженно пригладил усы. - Когда, как, где? Я что - по одному слову буду из вас вытягивать? Объясните, коротко, но ясно!
      - Ладно…- я вздохнул. - Я был на сельхозработах. Там произошла авария. Сельскохозяйственной машины, измельчителя - вы, наверное, такого не знаете… но неважно в общем. Отлетел кусок железа и рубанул по пальцам…
      Врач молчал.
      - Позавчера, - добавил я. - Вот вроде и все.
      - Застрахованы? - неожиданно спросил он.
      - Нет, а что?
      - Ничего. То есть очень плохо. Были б застрахованы, сейчас сразу отправили бы вас на рентген.
      - А без страховки не отправите?
      - Без страховки не отправим. Пленка в дефиците. Делаем только застрахованным, которым требуется немедленное медицинское свидетельство…- врач вздохнул о чем-то своем. - Ладно, давайте вашу руку.
      Я осторожно протянул руку. Врач увидел ее - и я заметил, как мгновенно изменилось его лицо. Он быстро распутал посеревшие бинты, резким движением сорвал присохший конец - и я увидел*свои пальцы*. Огромные, распухшие, желтые… и покрытые темными пятнами. В нос ударил тошнотворный запах - дух гниения, который, как я теперь понял, сопровождал меня уже давно… да неужели это*моя* рука?…
      - …Дышите, дышите… - из темноты донесся голос врача. - Вот, ватку нюхайте.
      Глаза мои оставались открытыми, но кругом было темно. Резко пахнуло нашатырным спиртом, и все стало медленно наливаться светом. Значит, я упал в обморок. Как беременная институтка. Как глупая секретарша Люда - при виде своей же руки… Стыд и срам. Я боялся поднять глаза на доктора. Но он сделал вид, будто ничего не произошло. Только смотрел на меня с напряженным и собранным участием.
      - Что это, доктор? - вырвалось у меня.
      - Что, что… - он мрачно покачал головой. - Плохо дело, вот что…
      Позавчера, говорите, все произошло?
      - Да, позавчера. Днем. То есть даже скорее утром, - уточнил я, словно это могло иметь значение.
      - Земля в рану могла попасть?
      - З-земля?…- я не попадал зубом на зуб. - Не знаю. Истинный бог, не знаю. Ударило осколком ножа, который рубил траву. На траве могла быть земля. Значит, и на ноже тоже…
      - Рука болела?
      - Болела. Сначала. Потом почти перестала.
      - Побледнение покровов было?
      - Что? - не понял я.
      - Ну, кожа на пальцах становилась бледной?
      - А… Да, становилась. Вчера. А потом сразу стала желтой.
      - Спали?
      - Сегодня практически нет. Соседи по палатке говорили, всю ночь бредил. Да и днем, пока на электричку шел и пока в город ехал, сознание то и дело отключалось. И какая-то муть мерещилась… Что со мной доктор?
      - Все ясно…- не слыша моего вопроса, задумчиво констатировал врач.
      - Ясно все, как темная ночь… Столбняк, кстати, сделан?
      - Нет, конечно.
      - "Нет конечно"! - возмущенно повторил он. - Безобразие! Слов нет, одни буквы и те матерные… Куда смотрит ваш отдел охраны труда! Посылают людей черт знает куда без всякой профилактики! В колхоз вообще никого не должны без столбняка выпускать! Форменное безобразие…
      - А что у вас на травмпункте пленки нет - это безобразие не форменное?
      - зачем-то спросил я.
      Врач отмахнулся, потом вколол мне под лопатку два очень больных укола, после чего сел за стол и начал заполнять какую-то нудную бумагу, спрашивая меня фамилию, имя отчество, возраст, место работы и жительство и множество всякой прочей ненужной чепухи. Пленки нет, - подумал я. И тут же вспомнил, как к нам в НИИ приходил страховой агент, а мы, словно маленькие дети, от него бегали, чтоб не платить пятьдесят копеек взноса. Я сам прятался в туалете. Если бы оформил договор - сейчас бы снимок сделали, да еще страховку бы получил… Знать бы заранее, как дело обернется… В комнату вошла уже виденная мною женщина; от нее страшно несло дешевым табаком. Узнав меня, она и через плечо врача заглянула в бумагу:
      - Что там у него?
      - Вот…- врач указал какое-то место в записи.
      - Анаэробная?! - с изумлением и ужасом переспросила она и пристально посмотрела на меня. - В мирное время?!
      - Да, в мирное. Все бывает, Саша. И еще не такое…
      Закончив писать, он протянул мне листок:
      - Вот направление на срочную госпитализацию. В двадцать третью больницу. Знаете, где она?
      - Знаю… А без больницы нельзя?
      - Он еще спрашивает…- грустно покачала головой женщина.
      - Прямо сейчас ехать, или можно домой зайти, вещи оставить?
      - Можете зайти. Приемный покой работает круглосуточно. Вас примут в любое время… тем более с таким случаем. Но вообще советую поспешить. Вы итак потеряли слишком много времени! Сейчас имеет значение каждый час. Это я вам абсолютно серьезно говорю.
      - Да, - подтвердила прокуренная Саша. - Именно так… и вообще - вы почему так поздно приехали? Не мальчик ведь. Должны были понимать, что такую рану надо немедленно обработать.
      - Знаю…- я попытался улыбнуться, скрывая подступающую дрожь. - Вот вы, к примеру, знаете, что курить вредно. А все равно же курите!
      - Шутите…- врач вскинул ко мне усталые глаза. - Я бы на вашем месте уже не шутил. Вы хоть догадываетесь, что у вас с рукой? У вас же… Он сказал словно, похожее на "невроз" и повторил его с нажимом.
      - Ну и что, доктор, - я лихорадочно рассмеялся, стуча зубами. -
      Невроз, невроз… Нашли чем пугать! У кого сейчас невроза нет?
      - Не невроз, а некроз. Не-кроз, - по слогам четко повторил врач. - Омертвение тканей.
      И глядя в мое непонимающее лицо, добавил жестко:
      - Ган-гре-на! Надеюсь, хоть это слово вам известно?
      - Гангрена…- мертвея от ужаса повторил я, надеясь, что ослышался.
      Мне показалось, пол качнулся подо мной, а стены накренились, грозя рухнуть вместе с потолком.
      - Неужели, доктор…
      - Да, - жестко и неумолимо отрубил он. - Гнилостная гангрена.

*-*

      Гангрена…
      Страшное слово, которое давным-давно, в далеком детстве вызывало у меня почему-то одну и ту же, леденящую кровь картину: черный череп, покрытый расползающимися лоскутьями гнилой кожи… Где я такое смог увидеть? Не знаю… скорее всего - нигде. Да и вообще, вероятно, к самой гангрене этот жуткий образ вообще не имел медицинского отношения. Но помню: стоило прочитать в какой-нибудь книжке про войну слово "гангрена" - и сразу всплывал череп. Ужасный, белозубый и пустоглазый…
      Гангрена… Теперь это страшное слово относилось ко мне. Колхоз, работа на АВМ, песни у костра… Катя, Славка, Вика, Ольга… Все происходило*несколько часов* назад - но было уже не со мной. Ушло в небытие. Отодвинулось в прошлое, которое могло считаться никогда не существовавшим. Ведь еще на полевой платформе я не знал, что у меня гангрена, значит - у меня ее не было. Я догадывался, что с рукой неладно, но все-таки гнал от себя мысли и подсознательно надеялся на лучшее. На "пару уколов", которые вернут меня в нормальное состояние… Но оказалось, что обманывал я себя напрасно. И если*есть*то, что происходит со мной сейчас - значит, не*было* ничего иного…
      Я шел домой по темноватой улице, и ноги подкашивались подо мной. Не знаю отчего - от жаркого озноба, или от ужаса перед услышанным диагнозом… Но может… может, ошибся этот врач в травмпункте?! Ошибся…
      Вряд ли. Я слишком хорошо запомнил, как молниеносно изменилось его усталое и брюзгливое, но в общем добродушное лицо. Значит - это так и это - все. И теперь мне отрежут… пальцы… или всю руку целиком…
      От этой мысли к горлу подступал вязкий, тошнотный ужас и кружилась без того ослабевшая голова. Хотелось кричать в полный голос, лишь бы не слышать самого себя и ни о чем не думать…
      - …Эй, борода! Спички есть?
      Я вздрогнул, поднял голову. Передо мной стоял парень, рядом с ним - девушка в светлом платье.
      - Спички есть, борода?
      Это я - "борода", - понял я и пробормотал что-то в ответ. Парочка прошла мимо. Меня задело платье девушки, обдало легким облаком ее духов.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.