5

Мы — следующее молодое поколение. Рожденные в материнской лаборатории и выросшие в узких шахтах и тоннелях под куполом обсерватории, мы слушали рассказы своих родителей, читали оставленные ими письма, дневники. Изучали книги и диски из библиотеки Дианы, а также бесценные реликвии, что она сохранила для нас в музее. Робо показали нам подземные ангары и мастерские, где они построят космические корабли, которые, когда придет время, отвезут нас домой. Думаю, у нас даже появилось некоторое ощущение собственной значимости и принадлежности нашему благородному делу.

Сколько лет минуло с тех пор, как на Землю упал тот огромный космический объект? Если даже Робо и голографические образы наших родителей знают, то нам об этом не говорят: облачность, прятавшая Землю, рассеялась. Робо, наблюдающие за планетой с помощью приборов, что стоят в обсерватории, обнаружили, что планета вновь пригодна для жизни.

Станция — изолированная маленькая тюрьма. Однако именно здесь мы провели в общем-то счастливое детство. Своих родителей мы знаем лишь по их изображениям в голографической рубке, но они всегда нам казались живыми и любящими. В характере моего отца было две отличительные черты: катастрофа ранила его столь же сильно, насколько повредила Землю. Отцу не нравилось рассказывать о том последнем дне Земли, но он неизменно становился жизнерадостным, когда говорил о нашей миссии.

— Вот почему вы здесь, — говаривал он. — Миллиарды лет эволюции ушли на формирование нашего типа жизни. Столкновение стерло с лица Земли все, кроме нас. Мы — единственное, что осталось. Вы рождены, чтобы построить все заново. Общество. Культуру. Цивилизацию. Весь биокосм. Величайшая ответственность. Может быть, это даже трудно объять разумом, пока не узнаете больше.

Не один раз мы становились в ряд в топографической рубке вместе с Робо, которые молчаливой шеренгой стояли позади. Мы поднимали руки по просьбе отца и торжественно клялись подчиняться центральному компьютеру, вернуться по его приказу на Землю и отдать жизни, выполняя свою великую миссию.

— Это будет нелегко, — сказал он, — но жизнь того стоит. Жизнь редка во вселенной. Насколько нам известно, мы быть может, единственные во всем космосе. Пообещайте, что не позволите жизни прекратиться.

Мы пообещали.

Наши родители сменяли друг друга в голографической рубке, обучая нас тому, что умели сами. Робо, которые никогда не заходили в рубку, сопровождали нас всюду. Мой Робо учил меня писать, преподавал естественные науки и геометрию, засекал время, когда я тренировался в центрифуге.

— Попотеть не вредно, — обычно говаривал он. — Строишь тело, которое тебе понадобится. Я-то могу жить вечно. А ты — лишь человек. Тебе нужно трудиться, чтобы выжить.

Пепа его Робо учил математическим таблицам и проектированию ракет. А кроме того, искусству боя, благодаря чему Пеп приобрел умение быстро думать и выработал хорошую реакцию.

— Тебе это пригодится, чтобы быть в форме и сделать, что ты должен, — говорил Робо.

Пепу нравилось состязаться. Он всегда упрашивал то меня, то Арни побоксировать с ним. И хотя в боксе я был сильнее его, он лупил меня так, что уже мочи терпеть не было. Арни — крупный и достаточно сильный — наносил тяжелые удары: Пеп отлетал к самой стене, благо лунная гравитация это позволяла. Но для Пепа это были сущие пустяки — он возвращался за новой порцией ударов.

Для Тани ее Робо клонировал домашнего кота. Робо научил ее ухаживать за куклой-младенцем, преподавал ей биологию и генетику, так, чтобы она могла снова заселить Землю. Практикуясь в материнской лаборатории, Таня научилась клонировать и препарировать лягушек, но наотрез отказалась вскрывать кошек.

Робо Арни помогал ему учиться ходить, пытался преподавать астрономию и геологию, необходимые, чтобы разобраться, насколько повреждена падением астероида Земля и что делать для ее восстановления. Первым экспериментом Арни стала колония клонированных муравьев, которая поселилась в застекленной муравьиной ферме.

— Наблюдай за ними, Арни, у них можно многому научиться, — говорил образ его голографического отца. — Вся жизнь развилась как единая система, один большой симбиотный биокосм. Части его зависят друг от друга, как органы в теле человека. Зеленые растения выделяют кислород, которым мы дышим, а мы, в свою очередь, выдыхаем углекислый газ, необходимый им. Из-за того столкновения с Земли исчезло практически все. Наша задача — завезти семена, споры, клетки и эмбрионы — все, что вернет планету к жизни.

Арни поежился и буркнул:

— Я уже создал свой собственный муравьиный биокосм.

Мой отец появлялся в образе худощавого человека в коричневом вельветовом пиджаке, с аккуратной бородкой. А отсчитывая мои отжимания в центрифуге, он был одет в красный тренировочный костюм и не носил бороды. Тогда он и выглядел моложе. При себе у него была неизменная трубка, которую он никогда не курил по той причине, что весь табак у него закончился, а семян они на станцию так и не успели завести. «Неплохая вещь табак», — говаривал он и всегда скучал по затяжке-другой.

Робо Тани выглядел как и все остальные. Если не считать того, что табличка на его плоской груди была золотого цвета. А вот ее мать — высокая красивая женщина с ясными зеленовато-серыми глазами и густыми черными волосами, ниспадающим до самой талии, — вовсе не была плоскогрудой.

В голографической классной комнате, где она преподавала нам биологию, мать Тани неизменно появлялась в белом лабораторном халате. В гимнастическом зале, обучая нас танцам, она красовалась в длинном черном платье. Ниже, в бассейне, на самом последнем уровне станции, она появлялась в красном купальнике, в котором частенько посещала мои сны.

На станции не было настоящего фортепиано, но иногда мать Тани играла на виртуальном рояле и пела песни о земной жизни и любви.

Повзрослев, Таня пошла в мать: высокая, с теми же ясными зелеными глазами и черными гладкими волосами. Она научилась петь таким же глубоким дивным голосом. Все мы ее любили, ну, скажем, все, кроме Дианы, которую, похоже, совсем не волновало, нравится ли она кому-нибудь.

На голограмме мать Дианы, профессор Диана Ласард, была ниже Таниной, с грудью столь же плоской, как и синяя табличка с именем на груди Робо. За темными очками трудно было разглядеть ее глаза, волосы ее были рыжевато-золотистого цвета, которые, если бы она вздумала их отрастить, смотрелись бы красиво. Но она всегда накоротко остригала их и обычно скрывала черным шотландским беретом плотной вязки.

Робо, что заботился о Диане, довольно преданно служил ей, проворно справляясь со своими обязанностями, но именно голографическая мать Дианы учила нас всех французскому, китайскому и русскому языкам. И еще прививала любовь к литературе и искусству.

— Знание. Искусство. Культура.

В повседневности ее голос был сух и невыразителен. Но в нем оживали страстные нотки, когда она говорила об этих сокровищах и своих опасениях, что они могут пропасть безвозвратно.

— Берегите их как зеницу ока, — призывала она. — Они значат больше, чем все остальное на свете.

На ее занятиях мы надевали специальные видеоустройства и путешествовали вместе с ней по минувшему миру. Мы пролетали в виртуальном аэроплане над белыми пиками Гималаев, ныряли вниз и скользили над рекой, разделяющей Великий Разлом, пересекали ледяную пустоту Антарктики. Мы видели пирамиды, Акрополь и Небесную иглу не столь давних времен. Мать Дианы водила нас по Эрмитажу, Лувру и Прадо.

Она хотела, чтобы мы разделили ее страсть ко всему, чем когда-то была Земля. Диана и вправду любила те сокровища. Повзрослев, она превратилась в точную копию матери, так же коротко стригла волосы и прятала их под таким же черным беретом, носила те же черные очки. По ее словам, очки ей нужны были, чтобы защитить глаза от яркого света Земли, хотя в купол обсерватории она поднималась редко.

Если ей кто и нравился, так это Арни.

Его отец, профессор Линдер, раньше был футбольным защитником, чьи атлетические успехи позволили ему продолжить обучение и получить степени по физике и геологии. Арни, по способностям и напору не уступавший отцу, каждый день тренировался на беговой дорожке в центрифуге. Он изучал все предметы, которые преподавали родители, любовался в шлеме виртуальной реальности ценностями утраченного мира и состязался с Дианой в шахматы. Возможно, они были любовниками. Я так и не понял.

У нас не было детей — они не входили в планы Дефорта. Как объяснила Танина мать, материнская лаборатория предназначалась только для клонирования. Роботы выдавали контрацептивы, когда в них возникала необходимость.

Таня, наш биолог, все знала о столь любимом для нее занятии. Как и Пеп. С двенадцати лет они всюду ходили вдвоем, даже не скрывая привязанности друг к другу. И все же Таня была добра и ко мне. Однажды, когда мы с ней танцевали в гимнастическом зале, меня так увлек исходивший от нее аромат, ее голос, гибкий стан в моих объятиях, что я прошептал ей все, что в тот момент чувствовал. Под тяжелым взглядом Пепа она вывела меня из комнаты, и мы поднялись в купол обсерватории.

Светила молодая Земля. Длинная дуга алого огня рассекала холодную неподвижную ночь, расписывая мертвый лунный ландшафт призрачными розовыми тенями. Во мраке обсерватории Таня разделась, а затем помогла снять одежду и мне, разомлевшему до дрожи.

В мягкой лунной гравитации нам не нужна была кровать. Таня засмеялась моей неопытности и стала учить меня. Казалось, что этот эксперт до мелочей знает свое дело и смакует каждый миг этого урока, как и я. Мы пробыли там долго. Когда спустились вниз, танцы уже закончились. Не спали только Робо.

Пожелав спокойной ночи, Таня подарила мне долгий поцелуй, который я запомнил на всю жизнь, и шепотом сообщила, что, если попрактиковаться, я мог бы даже превзойти Пепа. Однако, к моему немалому сожалению, она больше никогда не приглашала меня на урок.

Должно быть, Пеп получил компенсацию сполна, потому что не затаил на меня зла. Позже, по правде говоря, он даже казался более дружелюбным. Быть может, из-за нашей общей страсти. Пеп не особо ладил с Арни, который извечно просиживал с Дианой за шахматной доской или бродил по старой Земле в виртуальном шлеме, изучая план Дефорта по восстановлению планеты. Арни всегда стремился к лидерству.

По справедливости, главным должен был бы стать клон Дефорта, но Каль в свое время отказался жить снова без своей жены. Робо с его именем на белой табличке стоял недвижимый в углу хранилища, покрытый тысячелетним слоем лунной пыли.

Когда нам исполнилось по двадцать пять, наши Робо собрали нас в голографической рубке. Трехмерные родители уже ожидали нас в самых официальных одеяниях и выглядели чрезвычайно серьезными.

— Настало время вашего первого полета на Землю, — выступил вперед мой отец от имени всех, а может, от лица главного компьютера. — Ваше обучение завершено. Приборы дистанционного зондирования говорят о том, что ледниковый период закончился. Робо снарядили двухместную лунную капсулу и погрузили на нее гранулы семян. Двое из вас отправятся на Землю. Вылет — по первой готовности.

— Я готов, — мельком взглянув на Таню, поднялся Пеп. — Если можно, сегодня.

— Будешь пилотом. — Отец улыбнулся и обратился к Арни: — Линдер, ты отправишься с Наварро и начнешь засев почвы.

Арни покрылся румянцем и замотал головой.

— Ты забыл, кто ты? — отец помрачнел. — Ты — наш главный терраформирователь. Первый и самый важный шаг — засеять новую жизнь, которая возродит эволюцию, а дальше природа сама примется за свое дело. И наше.

Арни упрямо поджал губы и снова покачал головой.

6

Арни все еще отрицательно качал головой, поглядывая исподлобья на родителей в голографической рубке. Диана подошла к нему и обвила одной рукой за талию.

— Надо лететь, — увещевал его Пеп. — Ты не забыл, зачем мы вообще здесь?

— Да будь он проклят, этот ваш Дефорт! — Арни упрямо отвесил нижнюю губу. — Вместе со своим идиотским планом. Он не реалистичен. Может, Дефорт и был умнее всех остальных, но все-таки столкновение и для него оказалось полной неожиданностью. Астероид был больше, чем он даже мог себе представить. Столкновение не только стерилизовало планету, уничтожило все микроорганизмы. Раздроблена земная кора. В результате — сейсмическая нестабильность. Землетрясения, извержения вулканов и по сей день бередят планету. Земля, не спорю, выздоравливает. И ледники отступили на полюсах, только я считаю, что мы должны оставить это другому поколению.

— Арни! — Таня с мучительным негодованием воскликнула, качая головой. — Альбедо Земли свидетельствует о том, что планета достаточно тепла. Теперь она готова нас принять.

— Да, если ты веришь этому альбедо.

Наши голографические родители застыли в рубке, не сводя глаз с Арни. Похоже, главный компьютер не был запрограммирован на случай подобных бунтов. Таня скорчила Арни рожицу.

— Арни-вральни. — Голос ее стал тонюсеньким, как в три года. — Хоть ты и горазд бахвалиться, ты так и остался трусишкой. А может, ты просто желторотик?

— Не нужно, Таня. — Пеп коснулся ее руки. — Мы все здесь взрослые люди.

С очень серьезным лицом он обратился к Арни:

— Нам нельзя забывать, зачем нас поместил сюда профессор Дефорт.

— Дефорт давным-давно умер.

— Пройдет время, и мы тоже умрем, — пожал плечами Пеп. — Только ведь, если мы такие, какими старина Дефорт хотел бы нас видеть, нас это не должно волновать. Не важно, как и когда каждый из нас примет смерть, — на смену всегда будет приходить следующее поколение.

— Я еще не готов к замене, — вспыхнул Арни и с некоторой вынужденной решимостью покачал головой в ответ на Танины слова. — Ты называешь меня трусом? Я не труслив, скорее — осторожен. Я знаю геологию и науку терраформирования. Тысячи часов я смотрел на Землю в телескопы. Я изучал ее с помощью спектроскопов и проверял радарами, зондировал океаническое дно, поймы рек и низменности.

И знаете, что я обнаружил? Нигде нет места для жизни. Моря все еще загрязнены примесями тяжелых металлов астероида, реки насыщены растворами смертоносных солей, что вымываются с континентов. Мы прилетим и обнаружим, что воздух непригоден для дыхания: бедный кислородом, он содержит смертельные дозы углекислого газа. Постоянно извергаются вулканы, выбрасывая в атмосферу сернистый ангидрит. Климат повсюду слишком суров, чтобы позволить живому пустить корни.

Не думаю, что там сможет что-нибудь выжить, уж точно не сейчас. И если вы хотите предпринять какую-то безумную попытку, несмотря на все обстоятельства против, то давайте хотя бы подождем десять-двадцать лет.

— А чего ждать? — отрезала Таня. — Если даже ледникового периода оказалось недостаточно, чтобы очистить планету, какого чуда ты ожидаешь за эти десять лет?

— Мы соберем данные. — Арни объяснял упавшим голосом, взывая к разуму друзей. — Мы изменим план, внесем в него необходимые дополнения применительно к условиям Земли, какой она будет через десять или двадцать тысяч лет. Пройдем подготовку к своей миссии, если мы все-таки должны ее осуществить.

— Мы и так уже довольно тренировались и достаточно подготовлены. — Пеп оглянулся, Таня утвердительно кивнула. — Мы учились. Мы готовы как никогда. Летим прямо сейчас.

— Я не полечу. — Арни прижал к себе Диану, и она подняла на него улыбающийся глаза. — Никто не летит.

— Нам будет тебя не хватать, — пожал плечами Пеп и повернулся ко мне:

— Что, скажешь, Данк, летишь?

Я сглотнул и затаил дыхание, но сказать «да» просто не успел. Таня опередила меня. Она схватила Пепа за руку:

— Я биолог. Я знаю что к чему. В хранилище есть кислородные маски, если они нам и правда потребуются. Высади меня там. А уж я засею все, что надо.

Они полетели вдвоем: Пеп за штурвалом, Таня — у радио, сообщала все, что видела, когда они облетали Землю по малой орбите. Она рассказала, что полярные шапки уменьшились в размерах, уровень моря повысился, сместились береговые линии, отчего знакомые прежде очертания стали практически неузнаваемы.

— Надо найти подходящее место — семена прорастают только в почве, — сказала Таня. — Сложно разглядеть из космоса, есть ли здесь вообще суша. Скалы превращаются в мелкозем, крошатся. Дожди все равно смывают его в море — нет корней, чтобы задержать его. Попробуем засеять с орбиты, но я все-таки хочу приземлиться, чтобы взглянуть поближе.

Диана попросила посмотреть, не осталось ли что-нибудь от человеческой цивилизации.

— Мы малость опоздали, — с некоторой издевкой ответила Таня. — Лед и время уничтожили все следы, все достаточно крупные постройки, что мы могли бы увидеть из космоса: пирамиды, дамбы, Великую Китайскую стену.

— Неудивительно, — пробормотал Арни. — После катаклизма Земля стала другой, теперь она не для нас. Может, она навсегда останется непригодной для человека.

— В этом и состоит наша задача, — откликнулся Пеп, — сделать ее пригодной.

— Совершенно новый мир! — без намека на иронию воскликнула Таня. — Ждет, не дождется, чтобы на него упала искорка жизни!

Добравшись до микрофона, Арни засыпал экспедицию техническими вопросами. Его интересовали показания спектрометра, а именно отражение солнечного излучения от поверхности планеты, его рефракция в атмосфере, состояние полярных шапок, циркуляция океанических масс. По его словам, все эти данные необходимо передать следующему поколению.

— Мы здесь, чтобы засеять планету. — Таня становилась нетерпеливой. — А кроме этого, мы сейчас слишком низко над экватором, чтобы определить все, что ты просишь. Пока ничего существенного о состоянии атмосферы и типах океанической циркуляции сказать нельзя. Но во всяком случае, планета выглядит очень влажной. Тучи скрывают большую часть поверхности. Нам потребуется радар для определения посадочной площадки.

Арни никогда не признавался, что жалеет, что не полетел с ними, но по тому, сколько у него накопилось вопросов, мне показалось, что он чувствует себя виноватым.

Опустившись на орбиту, на самой границе с атмосферой, Таня с Пепом засеяли планету живыми бомбами — термоустойчивыми цилиндрами, снаряженными парашютами и заполненными семенными гранулами со слоем удобрения.

Сквозь небольшой просвет в облачности над восточной частью Африки показалось узкое море — там, где когда-то был Великий Африканский Разлом. Теперь он казался глубже и шире. Это место и выбрала Таня для приземления.

— Самое подходящее из того, что мы видели. Думаю, там достаточно тепло и влажно: вода голубого цвета, по всей вероятности, пресная, и никаких видимых признаков загрязнения. Это как раз неподалеку от того места, где эволюционировали гомо сапиенс. Символично было бы устроить здесь место вторичного появления человечества на свет. Пеп говорит, я спятила, раз обращаю внимание на всю эту чушь. Он считает, что мы сделали свое дело: распространили по континентам семена и сбросили водорослевые бомбочки во все главные океаны. Теперь пришел черед природе позаботиться обо всем остальном. И все-таки я биолог: мне нужно собрать пробы почвы, воздуха и воды, чтобы в будущем, если придется начинать все сначала, было легче.

— Арни просто обязан быть здесь, — продолжала Таня со всей серьезностью. — Он же геолог, он бы разобрался в процессах, запущенных после удара. И он в большей степени терраформирователь, чем любой из нас. Пропустил самое уникальное чудо своей жизни!

В голосе нашего биолога звучало ликование.

— Я словно богиня, которая спустилась с небес и дарует жизнь сраженному мирозданию. Пеп говорит, пора возвращаться на Луну, пока не поздно, но я не могу отказаться от соблазна ступить на Землю.

Таня с Пепом начали окончательное приземление на другой стороне Земли и вышли из эфира, а я тем временем целый час грыз ногти от нетерпения и беспокойства.

— Приземление прошло успешно. — Таня была вне себя от радости, когда мы вновь услышали ее голос. — Пеп опустил корабль на западном побережье нынешнего Кенийского моря. Денек выдался чудесный: Солнце в зените, прекраснейший вид на темную череду скал по ту сторону пролива, и пологие склоны новой вулканической горы, почти столь же высокой, какой была Килиманджаро. Дымовая башня клубится из самого центра. Небо над нами синее, как и море. Хотя, видимо, ненадолго: с запада идет грозовое облако.

Она помедлила.

— И вот еще что… Очень странно… Космолет очень высок, и из пилотской кабины хороший обзор на море. Оно в общем-то спокойное, но я вижу странную группу пенистых барашков. Что необычно — они движутся в нашу сторону, хотя погода безветренная. Я вижу…

Таня прервалась на полуслове. До меня донесся сдавленный возглас Пепа.

— Эти барашки… — воскликнула пронзительно Таня, — вовсе никакие не барашки! Это что-то живое!

Должно быть, она отошла от микрофона. Голос ее звучал приглушенно. Но я различил отдельные слова Пепа:

— Невероятно… нет зелени — нет фотосинтеза, так ведь?.. Нет энергии для живых форм жизни… С таким-то уровнем кислорода!.. Надо разобраться.

Больше мне ничего расслышать не удалось, но вот наконец Таня вернулась к микрофону.

— Что-то плывет, — затараторила она, — плывет по поверхности. Пока ничего не видно, кроме всплесков. Наверное, это потомок какого-то выжившего вида. Пеп считает, что сколько-нибудь крупное существо не способно выжить при пониженном уровне кислорода в воздухе. Но ведь анаэробная жизнь действительно существовала и развивалась на Земле до появления свободного кислорода. Представителей ее обнаружили в термических скважинах на океаническом дне. Черные сливы, гигантские кольчатые черви, бактерии, которыми они питались…

Я услышал приглушенный возглас Пепа. В микрофоне что-то щелкнуло, и наступила тишина, которая продолжалась до тех пор, пока Диана и Арни не подобрались поближе послушать вместе со мной.

— Кто-то оборвал связь, — поежилась Диана. — Может, на них напали те плавающие существа?

— А ведь я предупреждал. — Должно быть, Арни повторил это с десяток раз в последующие несколько часов. — Планета попросту не готова к нашему появлению. А может, никогда и не будет готова.

Я предложил предпринять спасательную экспедицию.

— С нашей стороны это было бы полнейшим безумием, — покачал головой Арни. — Если им и нужна помощь, то прямо сейчас, а не через неделю. К тому же не ясно, действительно ли у них проблемы. Мы вообще ничего не знаем, что там у них происходит. Наш долг — оставаться здесь, собирать необходимую информацию, записывать ее для последующих поколений, которым повезет больше.

— Мне страшно, — прошептала Диана. — Жаль, что…

— О чем ты? — перебил Арни. — Мы ничего не можем предпринять. Ничего не остается, как ждать.

Прошла целая вечность. Наконец раздался щелчок, и из динамиков послышался голос Пепа:

— Говорит Наварро. Я на борту один. Таня несколько часов назад ушла. Надела дыхательную маску и отправилась пособирать, что найдет. С таким уровнем кислорода и углекислого газа, как здесь, без маски нельзя. Я попросил ее вернуться до того, как закончится воздушная смесь. Она как зачарованная наблюдает за этими плывунами. Мы видели одного, когда он вылезал из воды. Напоминает красного осьминога, хотя Таня сказала, что он не похож ни на одного из существовавших в прежние времена осьминогов. Этакая копна кроваво-красных завитков. Хотя я не разглядел — слишком далеко было. Этот диковинный объект распластался на берегу и долго лежал неподвижно на солнце.

Но что самое непонятное на ее взгляд — так это их источник энергии. Она предположила, что у этих существ в крови живет какой-то фотосинтезирующий симбионт. Только не зеленый, а красный, и питается за счет солнечной энергии.

У нее нет возможности рассказывать, что она там видит. А она все не возвращается. У Тани там бинокль и видеокамера да еще емкость для сбора образцов.

Я все говорю ей, чтобы закруглялась и возвращалась на корабль с тем, что есть, но ей каждый раз надо еще парочку минут. Сначала она держалась поблизости от космолета, а теперь уже гуляет у самой воды. Опять этот неоправданный риск, совсем как у Дефорта миллион лет назад.

Хочет взглянуть поближе, говорит, эти красные штуковины — амфибии. Там сейчас их штук десять уже. Таня подозревает, что эта новая, спонтанно развившаяся форма жизни может стать помехой будущим колонистам. Приедут — сами разберутся, говорю. А она знай свое: надо побольше узнать.

Берег — сплошная грязь. Это смытый с западных холмов ил. Таня говорит, эти твари копошатся в иле, вероятно, ищут что-то съедобное. Она хочет выяснить… Ну же, нет!

Пеп говорил громко и взволнованно, а потом и вовсе замолчал — должно быть, наблюдал. Долгое время ничего не было слышно. Наконец Пеп вернулся к передатчику и упавшим сиплым голосом стал настойчиво умолять Таню вернуться на борт.

— Будущее подождет, — говорил он, — ты подошла слишком близко к берегу. Грязь оказалась глубже, чем кажется поначалу, да и воздух заканчивается. Кроме того, существа могут оказаться опасными. Наблюдай из кабины сколько хочешь.

Ее ответ прозвучал еще тише:

— Сейчас-сейчас.

Еще очень долго я ничего не слышал.

— Сейчас-сейчас, — вторил Пеп и затем снова заговорил для нас в передатчик: — Постоянно «сейчас-сейчас». Хоть бы вернулась, пока не поздно. Дело к ночи, с запада катится гроза, поднимается ветер, вот уже и первые капли… Таня, остановись! Стой! — пронзительно крикнул он. — Увязнешь!

— Еще чуть-чуть, — послышалось из ее передатчика так тихо, что я едва различал слова. — Эти существа… Совершенно новая эволюция. Нужно выяснить, что они собой представляют, до того, как сюда прилетят другие. А риск… Дело того стоит.

— Одумайся. — Пеп взывал к ее здравомыслию. — Таня, я прошу тебя…

Пеп замолчал, слушая ее слова, которых я не разобрал. Некоторое время было совсем тихо, если не считать его тяжелого частого дыхания.

— Говорит Наварро, — снова начал он уже для нас. Казалось, Пеп опустил руки. — Таня упрямо идет вперед. К этим бестиям. Сначала они лежали на солнце, а теперь зашевелились. Да буйные такие! Гоняются друг за другом, не ожидал от них такой прыти. Вон один отклонился и прыгнул навстречу другому. Ну же…

Пеп замолчал, наблюдая за происходящим, и прокричал еще одно предупреждение.

— Не слушает… А на этих зверюшек и впрямь любопытно поглядеть. У них нет ног, может, и скелета нет. И смотри-ка ты, они на удивление проворны. Прямо загадка какая-то. Да к тому же без кислорода обходятся. И все же лучше бы она…

Пеп снова позвал Таню и умолк в ожидании.

— Что они делают? Отсюда они напоминают престранный клубок длинных красных щупалец, катающихся в грязи. Они что, дерутся? Спариваются? А Тане непременно все нужно выяснить. Смотрит в бинокль, снимает. Она слишком близко подошла. Может, это и ценная информация, но мне грязь эта ой как не нравится. Может, вообще там дна нет, без растений-то. У нее ноги увязают. Она споткнулась, пытается встать… Боже мой! — Пеп закричал в самый микрофон. — Не двигайся, я иду!

— Не нужно! — надсаженным от отчаяния голосом ответила Таня.

И на удивление спокойно добавила:

— Пеп, вернись на Луну. Расскажи обо всем. Забудь меня. Будет другой клон.

Послышался треск, передатчик со щелчком отключился, и наступила тишина.

7

Роботы спали, быть может, еще миллион лет или десять миллионов. Если главный компьютер и вел счет годам, нам он не сообщил ничего. Он единственный, кто не спит, отслеживая показатели сенсоров, готовый разбудить Робо, когда Земля покажется ему достаточно зеленой и готовой принять очередное поколение нас, клонов. Мы вновь подрастаем в узких комнатушках, прорубленных в незапамятные времена в крае кратера Тихо, слушаем рассказы Робо и голографических родителей, всеми силами пытаемся понять, что же мы собой представляем.

— Живые роботы! — Арни всегда оставался нашим бессменным критиком. — Созданные и запрограммированные выступать в роли богов по милости старика Дефорта.

— Едва ли боги. — Таня, уверенная почти во всем, оставалась умна и прекрасна. — Может быть, мы всего-навсего клоны, но по крайней мере живы.

— Только клоны, — передразнил Арни, — голографические призраки во плоти.