Почему я придаю этому такое значение?
      Он повернул рычаг направо и, потянув, открыл дверцу. Внутри он увидел три полки. Две из них были совершенно пусты, а третья почти пуста.
      - Выглядит, как холодильник у заядлого приверженца диеты.
      Он освободил третью полку и перенес все ее содержимое на ближайший стол. Оно состояло из четырех дневников по годам, таких же, как те, что он уже нашел, небольшого томика в черном переплете и очень большой зеленой книги. Кроме этого, имелся еще только незапечатанный плотный конверт, в каких пересылают официальные документы. Джим открыл его и обнаружил внутри несколько сот долларов в десяти- и двадцатидолларовых купюрах.
      Заначка, решил Джим.
      Кэрол раскрыла большую зеленую книгу.
      - Посмотри-ка.
      Джим глянул ей через плечо и увидел выцветший черно-белый снимок Хэнли без рубашки, держащего на руках младенца, явно новорожденного. На фото стояла дата: "6 янв. 1942".
      - Ручаюсь, что это я! - воскликнул Джим. - Этот новорожденный - я.
      - Смотри, какой он волосатый, - сказала Кэрол. - Он никого тебе не напоминает!
      Джим улыбнулся:
      - Интересно, росли ли волосы у него на тыльной стороне ладоней?
      С удивлением смотрел он на улыбающееся лицо Хэнли. Счастливый отец, иначе не назовешь. Джим перевернул страницу и увидел другой снимок: кирпичный фасад многоэтажного здания. Он сразу узнал его.
      - Это Харбор-Террес-Гарденс. Мы жили там в квартире, пока мне не исполнилось семь лет.
      За этим следовало несколько нечетких больших фотографий неизвестного ребенка, игравшего перед многоквартирным домом. Затем их ждал шок: групповое фото с надписью теперь уже знакомым почерком Хэнли: "Детский сад, 1947".
      - Это моя группа! А это я в Конце второго ряда!
      На каждой следующей странице помещалось по одной групповой фотографии и по отдельному портрету.
      - Где он это брал? - спросила Кэрол. - Думаешь, Иона и Эмма...
      - Нет, уверен, что они ничего не знали о Хэнли. Он мог запросто пойти в фотографию и купить там отпечатки, правда?
      - Конечно, видимо, так и было, - ответила Кэрол как-то натянуто.
      Джим взглянул на нее.
      - Что не так?
      - У тебя не возникло неприятного чувства, когда ты узнал, что он все время тайно наблюдал за тобой?
      - Вовсе нет. Наоборот, в каком-то смысле мне это приятно. Это говорит о том, что, хотя он отказывался от меня, отцовского чувства не утратил. Большую часть жизни - вплоть до 1942 года - он прожил в доме на Манхэттене. Потом внезапно продал его и переехал в Монро. Теперь я знаю почему. Чтобы наблюдать за тем, как я расту.
      При мысли об этом на сердце у Джима потеплело.
      Он не растил меня, но никогда не забывал обо мне, и значит, в конечном счете, не отверг, был всегда рядом, наблюдая за мной.
      - Идем дальше, - сказала Кэрол со смешком, который прозвучал натужно. Футбольные годы.
      Последовали многие страницы с газетными вырезками. Хэнли не пропускал ни одного упоминания имени Джима, даже если это был только список игроков, участвовавших в матче. Он подчеркивал его имя и наклеивал вырезку в этот альбом.
      Джима поразила ирония ситуации, связанной с его увлечением футболом. Иона и Эмма каждую игру сидели на трибуне. Мысленным взором он видел, как оборачивается к трибуне и приветствует своих родителей - всех троих, потому что прямо за ними сидел доктор Хэнли, горячо болевший за "Ястребов" из школы Скорбящей Богоматери, и прежде всего за одного из них, желая ему победы.
      Странно. И по-своему трогательно.
      Он пытался представить себе, как Хэнли реагировал на то, что его сын частенько калечил соперников на футбольном поле. Содрогался ли он при виде увечий, нанесенных сыном, или хотел, чтобы их было больше?
      После футбольных шли фотографии, вырезанные из ежегодников Стоуни-Брука, а потом даже статьи Джима из "Монро экспресс".
      - Он любил доводить всякое дело до конца, верно?
      - Да. Почитав его дневники, я чувствую, что теперь знаю его. Он, безусловно, не был человеком, который останавливается на полпути.
      Раздался звонок в дверь.
      Кто это еще, черт побери...
      Джим подошел к окну и посмотрел вниз на подъездную дорожку к главному входу. Он узнал ржавую машину марки "Битл".
      - О Боже! Это Беккер.
      - Он вроде несколько припозднился.
      Джим вспомнил, чем занимался сегодня Беккер, и решил, что лучше поговорить с ним.
      - Может быть, он что-нибудь узнал насчет Джэззи Кордо.
      Он поспешил вниз вместе со следовавшей за ним Кэрол. На третий звонок Джим открыл дверь. Перед ним стоял Беккер и усмехался.
      - Ну, что слышно, Джерри?
      Продолжая усмехаться, Беккер вошел в прихожую.
      - Все еще думаешь, что Джэззи Кордо могла быть твоей матерью?
      - Что ты выяснил?
      - Кое-что.
      Джим непроизвольно сжал кулаки и напрягся. Он хотел первым узнать, кто его мать, раньше всех других, в особенности раньше Беккера. А теперь Беккер тут выпендривается.
      - Так что же?
      - Она была проституткой.
      Джим услышал, как за его спиной вскрикнула Кэрол. Гнев его нарастал, подогреваемый насмешливым тоном Беккера.
      - Очень смешно.
      - Нет, это правда. У меня надежные источники, прежде всего, сержант Келли из департамента нью-йоркской полиции, а потом его старый друг, который когда-то работал в полиции нравов. Она была самой лакомой штучкой в центре города в тридцатые годы и на протяжении войны. За исключением некоторого времени перед самой войной, когда она выпала из их поля зрения почти на год. Некоторые говорят, что в последние годы жизни, когда героин для нее стал, как для меня пепси, она рассказывала, что у нее где-то есть ребенок, но ни кто его никогда не видел. Время сходится. Думаешь, этим ребенком мог быть ты, Стивенс?
      Гнев перерос в едва сдерживаемую ярость при виде того, как Беккер наслаждается всем этим. Джим заставил себя спросить спокойным тоном:
      - Это все, что у тебя есть?
      - Не-а. Есть ее фото, когда она занималась стриптизом. - Он вынул фото из конверта и протянул Джиму. - Что скажешь? Может она быть твоей мамой?
      Джим смотрел на снимок стройной молодой женщины в поясе из блесток. Она была красива, но никак не могла быть его матерью, потому что была чернокожей, притом очень черной.
      Беккер загоготал.
      - Здорово я тебя купил, верно? Я был уверен, что нашел ее, и вдруг оказывается, что она черная, как пиковый туз. Разве это не забавно?
      Что-то взорвалось в груди у Джима. Он переложил фото в левую руку и ударил Беккера в лицо. Пытаясь сохранить равновесие, тот нелепо взмахнул руками, потом, спотыкаясь, отступил за дверь и растянулся навзничь на крыльце. Из носа у него закапала кровь. Он поднял глаза и ошарашенно посмотрел на Джима.
      - За что?
      - За то, что ты такой зловредный подонок, - проговорил Джим сквозь стиснутые зубы.
      - Ты что, шуток не понимаешь?
      - Это не смешно, идиот! А теперь убирайся отсюда ко всем чертям и не вздумай возвращаться!
      Он захлопнул дверь и, обернувшись, увидел, что Кэрол потрясенно смотрит на него.
      - Извини, - сказал он.
      - Все в порядке, - ответила она, обнимая его за плечи. - Он в самом деле поступил с тобой гнусно, но надо ли было тебе...
      - Бить его? - Джим покачал головой. - Думаю, что не надо было. - Он сам не получил от этого удовольствия. Возможно, это добрый знак. - Знаешь поговорку...
      - Знаю. "Сила есть - ума не надо".
      - Прошу сделать для меня исключение из этого правила.
      - Просьба удовлетворяется.
      - Также прошу приготовить мне какую-нибудь выпивку.
      - Тоже удовлетворяется.
      Джим взглянул на черное стройное тело Джэззи и ее соблазнительную улыбку.
      - Ух! Сделай мне двойную порцию.
      5
      - А вот и я!
      Кэрол внесла пакет с бутылками кока-колы, жареной картошки и чизбургерами в библиотеку. Джим по-прежнему был там, где она оставила его. Усевшись в большое кресло, он углубился в один из вновь найденных дневников Хэнли.
      - Эй-эй! - позвала она. - Я пришла. И нечего тут рассиживаться. Это мое кресло.
      Джим поднял на нее глаза, но не улыбнулся. Он был явно подавлен, и взгляд его блуждал где-то далеко.
      - Что-нибудь случилось? - спросила Кэрол.
      - А? - проговорил он, выпрямляясь в кресле. - Нет... Нет, все в порядке. Просто мне немного трудно разобраться в кое-какой научной терминологии, вот и все.
      Он был не очень-то разговорчив во время обеда, если, конечно, полуостывшие, вязкие чизбургеры от Уилсона заслуживали такого названия, и она заметила, что перед тем, как выпить кока-колу, он вылил в нее свою порцию виски. Он не завел никакой беседы за столом, что было совершенно не похоже на него. Джим всегда находил темы для разговора. Это могла быть какая-нибудь фантастическая идея или филиппика в связи с тем или иным аспектом текущей политической или общественной обстановки. Но сегодня он безусловно был чем-то поглощен, отвечая на ее попытки разговорить его односложными фразами.
      Как только он прожевал свой третий и последний чизбургер, Джим встал и одним глотком допил кока-колу.
      - Послушай, надеюсь, ты не против, но я хотел бы вернуться к этим новым дневникам.
      - Конечно, иди. Уже нашел там что-нибудь хорошее?
      С мрачным лицом он повернулся и пошел в сторону библиотеки.
      - Нет. Ничего хорошего.
      Кэрол доела второй чизбургер и смахнула обертки и пакетики от жареной картошки обратно в мешок. Потом она пошла в библиотеку. Джим, сгорбившийся над дневником, не поднял глаз. Кэрол побродила вдоль полок в поисках какой-нибудь книги. Здесь стояло много классики, от Эсхила до Висса, но у нее не было настроения приниматься за что-нибудь пространное и серьезное. Она остановилась у кресла, где сидел Джим, и заметила на столике рядом с ним маленький черный дневник. Кэрол вспомнила, что видела его, когда они открыли сейф. Она взяла дневник и заглянула в него. На первой странице большими печатными буквами стоял заголовок:
      "ПРОЕКТ "ГЕНЕЗИС"
      - Что это такое? - спросила она.
      Джим резко поднял голову.
      - Что именно?
      У Джима расширились глаза, когда он увидел, что держит Кэрол, и он вырвал черную книжку у нее из рук.
      - Дай сюда!
      - Джим! - удивленно вскрикнула Кэрол.
      - Извини, - спохватился он, не в силах скрыть волнение. - Я... я пытаюсь сопоставить все факты, и у меня... не получится, если... они все не будут под рукой. Понимаешь? Прости, что я сорвался. Извини.
      Она заметила, что, говоря это, он закрыл дневник, который читал, и сунул черную книжку под него. Она никогда не видела его таким смущенным, таким растерянным, и ей стало не по себе.
      - Джим, что случилось?
      - Ничего, Кэрол, - ответил он, вставая с кресла.
      - Я не верю тебе. Что-то в дневниках волнует тебя. Скажи мне, поделись со мной.
      - Нет, нет. Все нормально. Просто чтение идет трудно. Когда я сам во всем разберусь, я подробно расскажу тебе. А сейчас... Я должен сосредоточиться. Я пойду с дневниками наверх, а ты почитай или посмотри телевизор.
      - Джим, прошу тебя!
      Он повернулся и пошел к лестнице.
      - Не беспокойся, Кэрол. Просто дай мне немного времени побыть одному с этими материалами.
      Она заметила, что по дороге из библиотеки он прихватил с собой и виски.
      Время ползло медленно.
      Кэрол пыталась чем-нибудь заняться, но это оказалось не просто. Одержимость Джима этими дневниками и то, как он только что набросился на нее ни с того ни с сего, не давали ей покоя и мешали читать или даже смотреть новый цветной телевизор, стоявший в углу библиотеки. Большую часть вечера Кэрол переключала его с одного канала на другой. "Мстители" показались ей скучными, "Деревенщины из Беверли" и "Зеленые акры" еще более нудными, чем обычно, и даже "Шоу Джонатана Уинтерса" не сумело выдавить из нее улыбки.
      Около одиннадцати она не выдержала и поднялась в верхнюю библиотеку, чтобы оторвать Джима от этих проклятых дневников.
      Дверь оказалась запертой.
      Уже встревоженная, Кэрол стала стучаться в нее.
      - Джим, с тобой все в порядке?
      Она услышала шелест страниц за дверью, потом Джим открыл ей. Он стоял в дверном проеме, не давая ей войти. Вид у него был затравленный.
      - Что тебе? - пробормотал он.
      От него пахло виски.
      - Уже поздно, - сказала она, стараясь говорить спокойно, - давай на сегодня закончим.
      Он покачал головой:
      - Не могу, я должен еще задержаться.
      - Вернешься сюда утром со свежей головой. Тебе все тогда может представиться в ином...
      - Нет! Я не могу сейчас остановиться! Еще не могу! Ты поезжай домой. Возьми машину, а я останусь здесь. Приду домой позже.
      - Ты собираешься идти пешком? Это несерьезно! Ты замерзнешь!
      - Идти-то всего милю. Мне будет полезно прогуляться.
      - Джим, это безумие. Что случилось? Почему ты не можешь сказать мне, что...
      - Прошу тебя! - ответил он. - Уезжай домой и оставь меня одного. Я не хочу сейчас, обсуждать это.
      С этими словами он закрыл перед ней дверь. Она услышала, как щелкнул замок.
      - Замечательно! - воскликнула Кэрол.
      Она спустилась вниз, схватила пальто и поехала домой на "Дж. Кэрролл". Где-то в пути ее злость сменилась тревогой и страхом. Джим выглядел испуганным.
      Глава 10
      Вторник, 5 марта
      1
      Ты идешь сквозь туман по грязным улицам Страсбурга и слышишь стоны из-за стен чумных бараков. Два месяца назад, когда ты приехала из Генуи, улицы этого города кишели людьми. Теперь ты можешь пересчитать прохожих по пальцам одной руки. В отличие от тебя, они спешат мимо, прижимая к лицу букетики, чтобы защититься от заразы и не чувствовать запаха тления, окутывающего город, точно саван.
      Страх. Страх удерживает немногих оставшихся в живых жителей в домах за наглухо закрытыми ставнями и запертыми дверьми. Они выглядывают наружу только через щели; ими владеет страх заразиться чумой, которая неизвестно как и откуда появилась, страх, что наступает конец света.
      Может быть, так оно и есть. Двадцать миллионов Мертвых за последние четыре года - епископы и нищие, князья и крестьяне, ибо чума косит все сословия. Не хватает крестьян, чтобы обрабатывать поля, не хватает рыцарей, чтобы заставить работать оставшихся в живых. Ты видишь, как рушится весь общественный строй Европы.
      Страх. Воздух пропитан страхом, сдобрен печалью, приправлен смертными муками свирепствующей болезни. Люди винят Бога, винят расположение планет, винят евреев.
      Страх. Ты глубоко вдыхаешь его, пьешь, как животворный бальзам.
      Ты находишь нужный тебе дом и решительно входишь внутрь. В доме семь человек - двое взрослых и пятеро детей, но никто не задерживает тебя. Нет, уцелевшие молят тебя о помощи. Еще двое умерли после того, как ты заходила накануне вечером. Теперь живы только отец и одна из дочерей... У обоих мокнущие опухоли величиной с яйцо в паху и под мышками. Глаза их лихорадочно блестят, щеки ввалились, язык и губы распухли и потрескались. Хриплым шепотом они молят тебя о глотке воды.
      Ты на мгновение склоняешься над ними, упиваясь их страданиями, потом отходишь и направляешься дальше в заднюю комнату. Ты поднимаешь с пола плетеную крысоловку, в которую вчера положила для приманки сыр, и чувствуешь тяжесть визжащей добычи.
      Крысы. Их две. Хорошо! Теперь у тебя достаточно больных грызунов. Можно двигаться дальше.
      А тебе надо двигаться дальше. Болезнь начинает идти на убыль, распространение ее замедляется. Ты не можешь этого допустить. Чума слишком прекрасна, ты должна продлить экстаз, который она тебе дарит.
      Ты направляешься обратно на улицу. Твоя лошадь и нагруженная повозка ждут в конюшне. Тебе обязательно нужно ехать в Нюрнберг, где, говорят, нет чумы.
      Ты это исправишь.
      Но ты задерживаешься в первой комнате около отца и дочери. Их мучения так совершенны! Ты подвигаешь стул и садишься, чтобы наблюдать их...
      Кэрол проснулась в холодном поту, вся дрожа. Еще один отвратительный кошмар. Она теперь боялась ложиться спать. Кэрол протянула руку к Джиму и смертельно перепугалась, не обнаружив его рядом.
      Вчера вечером она допоздна ждала его в постели, пытаясь отвлечься новым бестселлером Флетчера Небеля, но даже "Исчезнувшие" не помогли ей бодрствовать. Она уснула до того, как пришел Джим.
      А пришел ли он?
      Она стала его искать. Поиски в доме всего с двумя спальнями заняли немного времени. Не на шутку встревожившись, она позвонила в особняк, и с каждым ответным сигналом телефона росло ее волнение. Наконец Джим взял трубку. Судя по хриплому голосу, он сильно выпил, язык его заплетался.
      - Как ты там? - спросила она, стараясь говорить весело и бодро.
      - Ужасно.
      - Может быть, похмелье. Ты здорово набрался вчера.
      - Нет, недостаточно здорово.
      - Что же, ты наконец разобрался в материалах этих новых дневников?
      - Думаю, что да, если им можно верить. Все это неприглядно.
      - А что не так? Узнал ты, кто была твоя мать?
      - Да. Никто.
      - Прекрати, Джим! Это я, Кэрол. Не темни со мной, это не похоже на тебя.
      - Не похоже на меня? Любимая, а ты точно знаешь, что на меня похоже? Я не уверен даже, что сам это знаю.
      - Я знаю, что люблю тебя.
      - И я люблю тебя. И сожалею о том, как вел себя вчера.
      - Тогда почему ты не вернулся домой?
      - Был слишком измучен, чтобы идти пешком. Я читал эти дневники всю ночь.
      - Ладно, я приеду за тобой, мы где-нибудь позавтракаем, и ты мне все расскажешь.
      - Позже. Мы поговорим позже. Иди на работу. Я должен еще раз просмотреть дневники и все тебе объясню, если это возможно объяснить, когда ты днем придешь с работы, ладно?
      - Я не могу столько ждать.
      - Прошу тебя, не приходи сюда сейчас. Я должен еще осмыслить некоторые вещи.
      - В чем все-таки дело, Джим?
      - Все это невероятно, Кэрол, просто сверхъестественно. Увидимся позже.
      Кэрол повесила трубку и села у телефона, сбитая с толку и обеспокоенная настроением Джима. Уже бывало, что, когда возникали проблемы, он замыкался в себе, обдумывал их, но потом приходил с готовым решением. Но он так подавлен! Она не помнила, чтобы он когда-нибудь был в таком ужасном состоянии.
      Кэрол взяла себя в руки и встала. Что бы там ни случилось, вдвоем они с этим справятся. Она отработает день в больнице, а вечером они все решат. Кэрол пошла в душ. Сегодня дочери Додда должны забрать его домой.
      Хотя бы что-то хорошее случится сегодня утром!- подумала Кэрол.
      Она позвонила Джиму еще раз в десять пятнадцать, в свой перерыв на кофе, из будки в вестибюле больницы, где можно было говорить относительно без посторонних, в отличие от помещения отдела социальной службы. Но Джим по-прежнему что-то недоговаривал и был взвинчен, возможно, еще больше. Она подумала: не сумеет ли помочь Билл? Ему Джим признается, в чем дело.
      Когда она вынимала из кошелька еще одну монетку, через главный вход вошли дочери Додда Кэтрин и Морин. Кэрол стала торопливо набирать номер.
      2
      Профессор Альберт Кэлдер и его жена Джейн показались Биллу снобами из тех, кто считает себя интеллектуально выше большинства других представителей рода человеческого. Но это неплохо, в особенности если они усыновят Никки; они и должны быть выше, чтобы шагать в ногу с этим парнишкой.
      Пока что Билл присутствовал на двух встречах потенциальных родителей с мальчиком здесь, в приюте, и они прошли хорошо. На Кэлдеров произвел впечатление живой ум мальчика, а Никки почувствовал, что может вести себя в своей обычной манере вундеркинда, не опасаясь отпугнуть взрослых. Характеристики, представленные Кэлдерами, показывали, что они солидная бездетная пара с приличным доходом и, хотя не очень активны в своем приходе, по крайней мере, регулярно ходят к мессе.
      Все выглядело как союз, заключенный на Небесах.
      Теперь предстояло пребывание Никки в семье во время уик-энда. Кэлдеры явились к Биллу, чтобы обсудить это.
      - Хорошо, святой отец. Мы обо всем договорились, - сказал профессор Кэлдер. - Я заберу его в пятницу после школы.
      Кэлдеру было за тридцать. Он носил сильные очки в роговой оправе, аккуратную вандейковскую бородку и длинную стрижку, его темные волосы, тронутые ранней сединой, закрывали уши. На локтях его твидового пиджака были нашиты замшевые заплаты. Всем своим видом Кэлдер демонстрировал свою принадлежность к высокому званию преподавателя колледжа.
      Джейн Кэлдер была невысокой, улыбчивой, полной женщиной с рыжими волосами.
      - Мы просто не дождемся, когда он появится у нас, - сказала она.
      - Я знаю, что Никки тоже ждет этого с нетерпением.
      Зазвонил внутренний телефон, раздался голос сестры Мириам.
      - Личный звонок вам, святой отец, по второму аппарату.
      - Скажите, чтобы подождали.
      Профессор Кэлдер встал и крепко пожал ему руку.
      - Отец Райан, нам было очень приятно познакомиться с вами.
      - Взаимно, уверяю вас, профессор. - Он обменялся рукопожатиями с миссис Кэлдер и проводил их в холл. Они знали, где выход.
      Билл был в прекрасном настроении. Сомнений нет, вопрос с Никки решен он покидает приют Святого Франциска и уходит в семью, где найдет пищу для ума и тела и духовную поддержку. Конечно же, прежде всего предстоящее усыновление вызывало у Билла радость. А кроме того, ему вчера звонили из мэрилендского управления ордена, чтобы уточнить некоторые моменты его биографии. Это могло означать, что либо Лойола, либо Джорджтаун заинтересовались им. В любом случае он окажется в столице или близко от нее, в самой гуще событий.
      Никки, старина, мы оба выбираемся отсюда!
      Он взял трубку:
      - Отец Райан слушает.
      - Билл, это Кэрол, Кэрол Стивенс. Мне нужна твоя помощь.
      При звуке ее голоса он невольно ощутил радость, хотя голос этот звучал взволнованно и напряженно.
      - Что-нибудь случилось?
      - Это насчет Джима. Он читал дневники доктора Хэнли, надеясь выяснить, кто была его мать. Мне кажется, то, что он обнаружил, совершенно вывело его из равновесия.
      - Что именно?
      - Не хочет ничего мне говорить. Я очень беспокоюсь, Билл. Такое впечатление, что у него не выдержат нервы. Мы договорились обсудить все сегодня вечером, но этого так долго ждать! Я подумала: возможно, ты сумеешь...
      - Сейчас же ему позвоню, - сказал Билл.
      Облегчение, которое она испытала, ощущалось даже по телефону.
      - Ты позвонишь! О, благодарю. Мне совестно взваливать это на тебя, но...
      - Кэрол, для того и существуют друзья. Не думай больше об этом.
      Записав номер телефона и попрощавшись, Билл немного посидел, держа руку на трубке и обдумывая услышанное.
      Снова Кэрол. Казалось, от нее невозможно убежать. Когда он уже решил, что сумел справиться с собой, достаточно было ей сказать несколько слов по телефону, и он снова пылает. Это должно прекратиться, он должен положить этому конец.
      Но прежде всего следует заняться Джимом.
      Билл снял трубку и в нерешительности помедлил. Будучи священником, он давал советы на исповеди. Но то были чужие люди, и они сами шли к нему за советом.
      В данном случае все по-другому. Джим - его старый друг, и, насколько Билл понял, он не хочет говорить о том, что вывело его из равновесия.
      Джим... на грани срыва? Трудно представить. Обычно Джима Стивенса нелегко чем-то пронять.
      За исключением истории его происхождения.
      Билл понял из их разговоров на прошлой неделе в городе, что Джим буквально одержим проблемой своего происхождения, и, таким образом, это ранимая сфера его психики.
      Ну вот, Билл Райан из ордена иезуитов, доморощенный психоаналитик, сел на своего конька!
      Но он действительно много занимался психологией в семинарии. Он пришел к мысли, что взаимосвязь между человеческим разумом и эмоциями - есть источник веры. Чтобы воззвать к вере человека, надо знать ее механизмы. А лучше всего можно понять веру, лишь обращаясь к человеческой психике.
      Что же мог узнать Джим, что так потрясло его?
      Билл почувствовал прилив безотчетной жалости к своему другу. Неужели этот твердолобый, точно каменная стена, рационалист натолкнулся на нечто такое, что не в состоянии пережить? Как печально!
      Он набрал номер, который ему дала Кэрол. Услышав в трубке хриплый голос Джима, он сказал самым дружеским тоном, на какой был способен:
      - Джимми! Это Билл Райан. Как дела?
      - Великолепно. - Джим не дал себе труда скрыть иронию в этом ответе.
      - Привыкаешь к роли богатого члена нашего истеблишмента?
      - Стараюсь.
      - Что нового?
      - Мало чего.
      Это ни к чему не вело, и Билл решил прямо перейти к делу.
      - Нашел что-нибудь новое о своих единокровных родителях?
      - Почему ты спрашиваешь? - Слова прозвучали так, будто их вырвали у Джима из горла. Впервые с момента, как он взял трубку, в его голосе послышался намек на какую-то эмоцию.
      Наконец-то!
      - Мне просто интересно. Когда мы ужинали на прошлой неделе, мне показалось, что ты убедился в отцовстве Хэнли и собирался прочесать весь особняк, чтобы выяснить, кто твоя мать.
      Голос Джима оставался хриплым.
      - Да, верно, может быть, я тогда не знал всего, а думал, что мне уже все известно.
      О чем это он?
      - Прости, Джим, не понимаю.
      Но Джим ушел от этой темы.
      - Минутку, - сказал он, - что, это Кэрол поставила тебя в известность?
      - Ну, она беспокоится, Джим. Она...
      - Вое в порядке, Билл. Я знаю, что она беспокоится. Я вел себя с ней нечестно, но я сегодня же все исправлю... Надеюсь.
      - Могу я чем-нибудь помочь?
      - Думаю, мне никто ничем не может помочь.
      Билл ощутил на том конце провода безысходную, всесокрушающую печаль.
      - Ну, наверняка...
      - Мне пора, Билл. Спасибо. Пока.
      Он положил трубку.
      Билл понуро сидел у телефона, горько сожалея о том, что его старый друг нашел корни, которые так долго искал, и то, что он обнаружил, разрывает ему сердце.
      3
      Подъехав по набережной к особняку Хэнли, Джерри Беккер увидел, что чугунные ворота с остроконечными пиками заперты, а на подъездной дорожке не видно машины. Но это не означало, что Стивенса нет в доме. Джерри остановился у обочины, но некоторое время продолжал сидеть за рулем, глядя на большой дом; приятно пригревало послеполуденное солнце, по радио диск-жокей болтал что-то в промежутках между записями.
      Беккер посидел еще немного, наслаждаясь ощущением весны, исходившим от ясного мартовского неба, пока диск-жокей не поставил "Он верит в мечты" в исполнении "Монков". Четверо придурков прямо с улицы, эти "Монки", получили деньги и славу на блюдечке. Точно как Джим Стивенс. Обидно!
      Он решил: хватит тянуть, пора приниматься за дело, надо довести до конца задуманное.
      Придется поесть дерьма.
      Он толкнул ворота, прошел по дорожке, поднялся на крыльцо и, собравшись с духом, позвонил.
      Ему ужасно не хотелось все это затевать. Ведь этот псих вчера набил ему морду. Возможно, с его стороны было не очень тактично подать результаты своих трудов, на которые он убил целый день, именно в такой форме. Но это не давало Стивенсу права бросаться на него с кулаками. Что же, он думает, ему все дозволено, раз он теперь богат?
      Но он, Джерри, должен сохранить хорошие отношения со Стивенсом. Он не собирается из-за одного недоразумения отказываться от своего очерка и возможности попасть в сообщения пресс-агентств. Если ему придется съесть сегодня немного дерьма, чтобы получить эксклюзивные права на эту историю, что ж, передайте горчицу.
      Но когда все это кончится и очерк будет напечатан за его подписью, он пошлет Джима Стивенса куда подальше.
      Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился Джим Стивенс.
      - Какого черта тебе нужно? - спросил он.
      Тон его был враждебным, но в глазах стояло что-то другое. Беккер не совсем понял, что именно.
      - Я приехал извиниться.
      - Все уже забыто.
      - Нет, послушай. Я вел себя очень глупо, просто невероятно бестактно.
      - Выбрось это из головы, - произнес он ровным тоном, почти равнодушно.
      Смотри-ка, все идет лучше, чем он мог надеяться. Вполне гладко и особо унижаться даже не надо. Хорошо бы войти в дом - на улице холодновато, но Стивенс лишь чуть приоткрыл дверь и не собирался приглашать его войти.
      - Спасибо. Очень благородно с твоей стороны, Джим. Нашел ты что-нибудь новенькое для нашего очерка?
      В глазах Джима снова появилось это странное выражение. Он сказал:
      - Можешь выбросить из головы мысль об этом очерке, Джерри.
      Беккер онемел.
      - Не понимаю тебя, - проговорил он, обретя дар речи.
      - Я хочу сказать, что не желаю больше видеть тебя здесь.
      - Но мы же договорились!
      - У тебя уже есть материал для очерка.
      - Только половина.
      - Это все, что ты можешь получить. Об остальном забудь!
      - Мы ведь собирались выяснить, кто была твоя мать! Без этого очерк получится незаконченным.
      При упоминании о матери странное выражение в глазах Стивенса стало еще заметнее.
      - Мне очень жаль. Тебе придется обойтись тем, что ты имеешь. Или еще лучше вообще откажись от этого очерка.
      - Ни за что на свете, сукин ты сын! Этот очерк - мой счастливый билет, возможность бросить к чертовой матери "Экспресс". Ты не отнимешь ее у меня!
      - До свидания, Джерри!
      Он захлопнул дверь. В ярости Беккер пнул ее ногой и поспешил назад через ворота к своему "битлу", готовый заорать от бешенства. И тут он понял, что было во взгляде Стивенса.
      Он боится меня?
      Эта мысль ему сразу понравилась. Он не мог вспомнить случая за всю свою жизнь, чтобы его боялись. Было так приятно почувствовать себя сильным.
      Поведению Стивенса могло быть лишь одно объяснение: он нашел в своем прошлом какие-то факты, которые не хотел разглашать. Все дело в этом.
      Джерри Беккер поклялся не мытьем, так катаньем добраться до этих фактов.