- Посмотрите, - сказал он более мягким тоном, показывая сквозь стеклянную дверь на улицу. - Даже сейчас за нами следят. На этой неделе я видел его несколько раз.
      Грейс посмотрела через стекло и увидела седого мужчину лет шестидесяти, который стоял на другой стороне улицы лицом к ним. Заметив ее пристальный взгляд, он повернулся и ушел.
      2
      Мистер Вейер шел на запад по Тридцать седьмой улице, поливаемый дождем, от которого его не могли защитить деревья, скинувшие листву. Он в растерянности качал головой, не в силах осмыслить явственно ощутимое смятение, завладевшее окружающим миром.
      - Что происходит?
      Недалеко, в восточном направлении, пульсировал, как открытая гнойная рана, эпицентр этого смятения. Столько мирных лет - и вот вдруг... Как? Почему? Чем это вызвано?
      Вопросы без ответов, по крайней мере, желаемых. Ибо ответы могут быть только удручающими, больше чем удручающими.
      Однако здесь, на Восточной Тридцать седьмой улице, он ощутил благостное свечение. Оно и раньше чуть заметно касалось его своими теплыми лучами, но сегодня оно было необычно сильным, неудержимо притягивая его сюда.
      В большом доме происходило нечто, противодействующее болезненной дисгармонии на востоке. Те, кто там жили, получили предупреждение, они трактуют его по-своему, украшают собственными домыслами, но по крайней мере откликаются на него.
      Это вселяло в него некоторую надежду, но небольшую. Снова противоборствующие силы подступили к разграничительной линии. Но для чего? Для стычки или для генерального сражения? Есть надежда, что община в большом доме даст миру знаменосца. Не то чтобы это имело значение лично для него. Он свое отслужил. Кто-то другой должен взять на себя бремя происходящего. Для него это позади, позади навсегда.
      Дойдя до Лексингтон-стрит, он остановился и поднял руку, надеясь поймать такси. Обычно в дождливый день это напрасная надежда. Но как раз в этот момент к тротуару, где он стоял, подъехала видавшая виды желтая машина и высадила двух пожилых женщин. Мистер Вейер придержал для них дверь.
      - Вам куда, приятель? - спросил водитель.
      - Запад Центрального парка.
      - Залезайте.
      Забираясь на заднее сиденье, мистер Вейер подумал, что, верь он в приметы, он счел бы это почти чудесное появление такси за хороший знак.
      Но он уже очень давно перестал верить в приметы.
      3
      - Я знаю, о чем пойдет разговор, - сказала Кэтрин, старшая и более тучная из сестер. - Но мы не может забрать его к себе, по крайней мере, я не могу.
      Кэрол сидела с двумя дочерьми мистера Додда в своем кабинете в муниципальной больнице Монро. Ей потребовалось полторы недели, чтобы собрать их вместе. Сегодня был единственный день, когда это оказалось возможным. Кэй Аллен, ее начальница, отправила бы Кэрол на психиатрическую экспертизу, если бы узнала, что она в воскресенье на работе.
      - И я не могу, - подхватила Морин.
      - Он подавлен мыслью о доме для хроников, - проговорила Кэрол. В конце концов все бумаги, требующиеся для получения бесплатного места, были оформлены, и Кэрол получила для него койку в "Санни вэли" в Глен-Коув. Его должны были перевезти туда в четверг. Она заметила быстрое ухудшение в состоянии здоровья старика после того, как тот узнал, что теперь он "на пособии", как Додд это называл, и обречен доживать свой век у доме для хроников, среди чужих людей. Он перестал есть, бриться, стал ко всему безразличен.
      - Он подавлен не больше, чем мы, из-за того, что нам приходится отдавать его в дом для хроников, - произнесла Кэтрин таким тоном, что Кэрол отважилась настаивать: она чувствовала, что за враждебностью скрывается чувство вины, и понимала сестер. Они считали положение безвыходным.
      - Он в состоянии самостоятельно одеться, поесть, помыться, встать утром и лечь в постель вечером. Ему не нужен дом для хроников. Ему надо, чтобы для него готовили еду, стирали ему белье и общались с ним. Словом, ему нужна семья, - убеждала их Кэрол.
      Кэтрин встала со стула.
      - Мы уже обсуждали все это по телефону. Ничего не изменилось. Мы с сестрой и наши мужья работаем. Мы не можем оставить отца одного в доме на целый день. Доктор сказал, что у него плохо с памятью. Он может поставить на огонь воду для кофе или супа и забыть об этом, а потом одна их нас вернется к себе и увидит вместо дома полыхающий костер.
      - Эту проблему можно решить, - возразила Кэрол. - У вас есть возможность нанять женщину, которая будет при нем в течение дня, - на первое время мы получим для вашего отца пособие на оплату такой приходящей домработницы. Поверьте, всегда можно найти выход, и я помогу вам в этом, если вы решитесь попробовать. - Тут она решила пойти своей козырной картой. - К тому же ведь это не навсегда. Ему семьдесят четыре. Сколько лет ему осталось жить? Вы можете сделать эти годы счастливыми для него. Вы сможете с ним попрощаться.
      - Что вы хотите этим сказать?
      - Большинство людей не имеют возможности попрощаться со своими родителями, - сказала Кэрол, проглотив подступивший к горлу комок.
      Как всегда бывало в таких случаях, она подумала о своих родителях. Подумала обо всем том, что должна была сказать им, пока они были живы, и не в последнюю очередь о словах прощания перед концом. Ей казалось, что она проживет всю свою жизнь с чувством так и не исполненного долга. Она считала освобождение других от этого бремени дополнительным, хоть и неписаным, необъявленным правилом своей работы в больнице.
      - Я хочу сказать, - продолжала она, - что сегодня они здесь, а завтра их нет с нами.
      Морин вынула платок и вытерла глаза, потом посмотрела на Кэтрин.
      - Может быть, мы смогли бы...
      - Морин!
      - Я серьезно, Кэти. Давай я поговорю с Дональдом. Подумаем все вместе. Наверняка мы можем что-то сделать, вместо того чтобы запихивать его в дом хроников.
      - Вот и подумай, Мо. И поговори с Дональдом. Я-то и сейчас знаю, что скажет Том.
      Кэрол сочла, что наступил подходящий момент, чтобы закончить разговор. По крайней мере одна из сестер задумалась в поисках выхода.
      Они дрогнули, мистер Додд! Я все-таки верну вас обратно в семью.
      Когда сестры ушли, Кэрол тяжело опустилась на стул. Ее радость была бы больше, если бы она лучше чувствовала себя физически. Эти сны! Каждую ночь кровь и насилие, боль и страдания. Все не так явственно, как в тот понедельник, но она все равно просыпалась в холодном поту от страха и, дрожа, цеплялась за Джима. Она не могла вспомнить подробности, а только общее впечатление. От мыслей о том, что произошло в Гринвич-Виллидже, ей делалось еще хуже.
      К тому же что-то неладное творилось и с желудком. Постоянно было кисло во рту. Ни с того ни с сего появлялся волчий аппетит, но от одного вида и запаха пищи начинало тошнить. Если бы она не знала, как обстоят дела, она бы подумала...
      Боже мой! Может быть, я беременна?
      Грейс побежала к лифтам. Оба стояли внизу, и она поднялась на второй этаж пешком, а там поспешила по коридору к лаборатории.
      - Мэгги! - окликнула она сидевшую за столом молодую женщину, довольная, что в этот уик-энд дежурит кто-то знакомый.
      Рыжие волосы Мэгги мелко вились, и лицом она не вышла, но всегда побеждала чудесной улыбкой.
      - Кэрол? Привет! Как здесь очутилась в воскресенье?
      - Мне нужно сделать анализ.
      - Какой?
      - Ну... на беременность.
      - У тебя задержка?
      - У меня они никогда не приходят вовремя, как же мне знать насчет задержки?
      Мэгги искоса посмотрела на нее.
      - Ты чего хочешь: "Боже, надеюсь, ничего нет" или "Боже, надеюсь, я беременна"?
      - Беременна, беременна!
      - Прекрасно. Полагается делать анализ только по назначению врача, но сегодня воскресенье, так кто узнает? Верно? - Она протянула Кэрол запечатанную в пластик баночку. - Налей-ка сюда немного, и мы посмотрим, "нет" или "да".
      Кэрол старалась не возлагать чрезмерных надежд на положительный результат. Она не могла себе этого позволить. Анализ - палка о двух концах: слишком понадеешься, и отрицательный ответ окажется убийственным.
      С бьющимся сердцем она направилась к двери с надписью "Для женщин".
      4
      Джим готов был биться головой о стенку от отчаяния, что никак не может открыть сейф. Тогда он решил заняться другими делами. Перенес все дневники с личными записями Хэнли из верхней библиотеки в нижнюю и расставил их на отдельной полке. Получился длинный ряд серых кожаных папок с датами на корешках. По отдельной папке на каждый год, начиная с 1920-го и кончая 1967-м. Посредине оставалось место для нескольких отсутствующих.
      - Папку за этот год он, наверное, имел при себе в самолете, когда разбился, - рассуждал Джим, - но где остальные четыре?
      - Ума не приложу, - ответил стоявший рядом Джерри Беккер. - Мы перерыли все полки в доме.
      Джим кивнул. Он просмотрел многие из дневников. Они содержали резюме проектов Хэнли, его планы на будущее и ежедневные записи и наблюдения, касающиеся его личной жизни. Они давали бесценную возможность заглянуть в личную жизнь его отца, но где же 1939, 1940, 1941 и 1942 годы? Четыре самых важных года - три года до его рождения и год, когда он родился, те, где должно быть упомянуто имя его матери. Они отсутствовали.
      Чертовски обидно.
      - Возможно, они в сейфе, - сказал Джим. Он посмотрел на Кэрол, сидевшую в большом кресле. - А ты что думаешь, дорогая?
      Она смотрела в пространство. Весь вечер она оставалась мрачной и замкнутой. Джим не знал, что и подумать.
      - Кэрол?
      Она встрепенулась.
      - Что?
      - С тобой все в порядке?
      - Да, да. Все хорошо.
      Джим не поверил ее заверениям, но не мог расспрашивать при Беккере, который все еще околачивался в доме. Он стал здесь просто частью обстановки, и это страшно надоело.
      - Взгляни сюда, - сказал Беккер. Он проглядывал том за 1943 год и сунул его Джиму. - Прочитай второй абзац справа.
      Джим сощурился, разбирая трудный почерк Хэнли:
      "Мы с Эдом немного посмеялись над жалкими попытками Джэззи шантажировать нас. Я сказал ей, что последнее в своей жизни пенни от меня она уже получила в прошлом году и чтобы она убиралась".
      - Джэззи! - воскликнул Джим. - Я видел это имя... постой-ка, где же? В папке за 1949 год. - Он вытащил ее и стал перелистывать.
      - Где же это я видел? Вот.
      Он прочитал вслух:
      "Прочел сегодня в газете, что Джэззи Кордо умерла. Ирония судьбы! Какое несоответствие между женщиной, какой она стала, и той, какой могла быть. Мир никогда не узнает..."
      Джим стал лихорадочно соображать. Джэззи Кордо! Француженка... Новый Орлеан? Может ли она оказаться его матерью? Ее имя было единственным женским именем, связанным с годами, задокументированными в отсутствующих папках. Он должен открыть этот сейф!
      - Пожалуй, я смотаюсь, - сказал Беккер. - Я чертовски устал.
      - Да, - сказал Джим, стараясь скрыть чувство облегчения, - и я тоже. Слушай, давай на время сделаем перерыв. Мы не оставили в этом доме живого места!
      Беккер пожал плечами:
      - Я согласен. Возможно, посмотрю для тебя архивы некоторых газет. Вдруг что-нибудь найду. Звякну тебе через пару дней.
      - Прекрасно, очень тебе благодарен. Ты знаешь, как выйти.
      Услышав стук захлопнувшейся двери, Джим повернулся к Кэрол и улыбнулся:
      - Наконец-то! Он ушел.
      Она рассеянно кивнула.
      - Милая, что случилось?
      Лицо Кэрол сморщилось, глаза наполнились слезами. Она расплакалась. Джим бросился к ней и схватил ее в объятия. Кэрол чувствовала себя такой маленькой и хрупкой в его сильных руках.
      - Мне показалось, что я беременна, но нет, - сказала она, всхлипывая. Он крепко держал ее и, как ребенка, покачивал из стороны в сторону.
      - О Кэрол, любимая, не принимай это так близко к сердцу. У нас еще полно времени. Теперь у нас нет другого дела, кроме как дать миру маленькое существо, чьи ножки будут топотать по этому старому большому дому.
      - А вдруг этого никогда не будет?
      - Будет!
      Джим повел ее к входной двери. Ему невыносимо было видеть ее несчастной. Нежданно свалившееся богатство не стоило и гроша, если Кэрол несчастлива.
      Он поцеловал ее.
      - Пошли. Заберемся в нашу собственную постель в нашем собственном маленьком доме и займемся домашним заданием.
      Она улыбнулась сквозь слезы.
      - Так-то лучше!
      Глава 9
      Понедельник, 4 марта
      1
      Брат Роберт преклонил колени на холодном, посыпанном рисом полу у окна и прочитал про себя утреннюю молитву. Закончив, он не поднялся с колен. Окно выходило на восток, и брат Роберт смотрел на светлеющее небо.
      Зло становилось все сильнее. С каждым днем оно все больше погружало его душу во мрак. И исходило оно, казалось, с востока, откуда-то с Лонг-Айленда. Мартин объехал с ним на машине весь остров, но брат Роберт не смог точно определить, где находится его источник. Чем ближе он к нему оказывался, тем расплывчатое тот становился, пока брата Роберта буквально не поглотила какофония Зла.
      Знак, Подай мне знак, Господи, укажи мне, кто это, покажи мне врага твоего.
      И что же тогда произойдет? Как будет он сражаться с Сатаной во плоти?
      Ты научишь меня, Господи?
      Он просто молился, у него не было плана борьбы, не было стратегии. Он не умел разрабатывать операции. Он был не генералом, а монахом, предающимся медитации, ушедшим от мирских забот, чтобы стать ближе к Богу.
      Прости мою дерзость, Господи, но, может быть. Ты ошибся, избрав меня поводырем этой паствы? Бремя велико, а плечи мои слабы.
      Возможно, он не до конца отрекся от всего мирского. Он постился, молился и работал на монастырских землях, но он все еще хотел знать.
      Страсть к знанию побудила его обратиться к самому Верховному аббату с просьбой разрешить ему отправиться на поиски других монашеских орденов, чтобы составить их перечень. Не бенедиктинцев и подобных им известных орденов, а меньших численностью, менее известных, могущих дать что-то новое монашеству в целом.
      Ему было позволено отсутствовать два года, но он превысил этот срок. Его путешествие по странам мира оказалось бесконечно увлекательным. Он встречался с несколькими братствами орфиков и с пифагорейцами в Греции. Он нашел остатки братства иудейских мистиков и анахоретов на Среднем Востоке и даже трех столпников, предававшихся аскезе на каменных столбах в пустыне Гоби. На Дальнем Востоке он изучал разного толка буддийские монашеские секты, а в Японии встречался с последними двумя уцелевшими членами ордена монахов, исповедующих служение Богу путем нанесения себе увечий.
      Он выполнил свою миссию. Составленный им перечень монашеских орденов и описание их образа жизни были уже самыми полными в мире, но ему этого оказалось недостаточно, он пошел дальше. Его влекли слухи о темных тайнах, похороненных в древних развалинах и в запретных книгах. Он вел раскопки в этих развалинах и прочитал некоторые из древних мистических книг.
      И навсегда стал другим.
      Он больше не жаждал знаний. Он мечтал вернуться в свое аббатство и спрятаться от всего мира и от того, что узнал.
      Но этому не суждено было свершиться. Перемены, происшедшие в нем, привели его сюда, к католикам-пятидесятникам. Тайны вот-вот должны были раскрыться, и он чувствовал, что Господь хочет его присутствия там, где это произойдет.
      Но окажется ли он в силах ответить на брошенный ему Злом вызов? Ни его детство на ферме в Реми, ни зрелые годы в монастыре ордена созерцателей не подготовили его ни для чего подобного.
      2
      - Тебе еще нравится группа "Джефферсон эйрплейн"? - спросила Кэрол, сидевшая в большом кресле в библиотеке Хэнли. Она уже привыкла считать это кресло своим.
      Сегодня с утра она чувствовала себя лучше. Джим был так нежен, когда прошлой ночью они занимались любовью, шептал ей такие чудесные слова, что она перестала чувствовать себя никудышной женщиной, которая не способна иметь детей. Она взяла с собой в особняк пару пластинок Лауры Найро, и теперь из скрытых колонок стерео доносился чудесный голос и изысканные стихи, делая большой особняк немного более похожим на обитаемый дом.
      Впрочем, ее так же тошнило, она чувствовала себя такой же разбитой, как с недавнего времени всякий раз по утрам. Очередной кошмар с морем крови этой ночью тоже не улучшил ее состояния.
      С ней творится что-то непонятное. Утром она решила, что договорится с доктором Альбертом о полной проверке. Если он ничего не найдет, она пойдет к гинекологу и по-настоящему займется упорядочением своих месячных.
      Но сейчас она выбросила из головы все неприятные мысли, удобно устроилась и стала читать отдел "Искусство и свободное время" во вчерашней "Санди таймс". Она только теперь добралась до него. Джим заставил ее позвонить на работу и сказаться больной, так как с самого утра она чувствовала себя усталой.
      Он хотел, чтобы она вообще оставила работу. Им, мол, теперь не нужны эти деньги, так зачем ей тащиться каждое утро в больницу? Убедительно и логично, но Кэрол не хотела уходить. Не сейчас. Не раньше, чем у нее появятся дети, чтобы сидеть с ними дома. А пока в больнице есть люди, которым она нужна. Такие, как Додд.
      Кэй позвонила ей утром из больницы и сказала, что Морин Додд согласилась взять отца к себе. Она заберет его завтра. Эта новость сделала утро счастливым для Кэрол.
      - "Джефферсон эйрплейн"? - переспросил Джим, входя в комнату и жуя. В одной руке он держал наполовину съеденное яблоко, в другой - один из дневников Хэнли. Он с самого утра только и занимался тем, что копался в этих дневниках. - Я равнодушен ко многим из их новых композиций. Почему ты спрашиваешь?
      - О, просто хотела знать. На распродаже у Корветта "После купания у Бакстера" продается за два тридцать девять.
      Джим проглотил кусок и рассмеялся.
      - На распродаже? Любимая, мы больше не должны думать о распродажах. Если захотим купить ее, выложим полную сумму в четыре семьдесят девять. У нас будет стерео, и нам больше не понадобятся пластинки моно. Ты что, не поняла? Мы ведь богаты.
      Кэрол мгновение обдумывала все это. Они проводили уйму времени здесь, в особняке Хэнли, но все еще спали, если и занимались любовью в своем маленьком доме. Может быть, пора перестать называть эти хоромы особняком Хэнли? По закону, это теперь особняк Стивенса.
      - Я не чувствую себя богатой, - призналась она. - А ты?
      - Я тоже, но я собираюсь научиться этому, хотя мне страшновато.
      - Что ты имеешь в виду? - Неужели Джиму так же страшно, как и ей?
      - Богатство. Не хочу, чтобы оно изменило нас.
      - Не изменит, - твердо сказала она.
      - Я знаю, что оно не изменит тебя. Речь обо мне. Вдруг я перестану писать, потому что деньги сделают мою жизнь слишком хорошей? Вдруг наступит пресыщение, и я размякну?
      Кэрол не удержалась от улыбки. Как часто это с ним бывало: он сбрасывал личину упрямого скептика и становился очень уязвимым. В такие минуты она особенно сильно любила его.
      - Ты? Размякнешь?
      - Может случиться.
      - Никогда!
      Он улыбнулся ей в ответ.
      - Надеюсь, что ты права, но, между прочим, что скажешь, если во время уик-энда мы отправимся на Бродвей?
      - Смотреть спектакль?
      - Конечно! На лучшие места. Дни, когда мы считали мелочь, позади.
      Найро перешла к другой песне.
      - Ты слышишь? Она поет про нас. Это мы спрыгнули с поезда бедности. У тебя газета, выбери спектакль, любой, и мы на него пойдем.
      Кэрол стала просматривать первую страницу. Она увидела анонсы спектаклей: "Я никогда не пел для отца", "Что же теперь, Доу Джонс?", "Ты хороший человек, Чарли Браун". Ни один из них не вызвал у нее особого интереса. Тут она дошла до анонса на целую полосу с цитатами из восторженных рецензий на последний спектакль Нила Симонса.
      - Давай пойдем на "Апартаменты на площади".
      - Уже идем. Я позвоню агенту по распространению билетов - пусть раздобудет пару хороших мест. Цена не имеет значения.
      Кэрол нерешительно проговорила:
      - Как ты полагаешь, мы сможем попасть на дневной спектакль?
      - Думаю, что сможем, а почему?
      - Знаешь, после прошлого понедельника...
      - Конечно, - ответил Джим, успокаивая ее улыбкой. - К тому времени, когда стемнеет, мы уже будем за пределами города. Вернемся сюда и поужинаем у "Мемисона". Как это тебе?
      - Замечательно!
      В порыве чувств она раскрыла объятия, и Джим упал в них. Ей захотелось близости с ним прямо здесь, в этом старом большом кресле. Она поцеловала его, запустив руку в его густые бакенбарды. Он на секунду оторвался от нее, чтобы положить дневник Хэнли на подлокотник кресла. В этот момент Кэрол заметила внизу обложки какую-то надпись.
      - Что это такое? - спросила она, показывая на папку.
      Джим снова взял ее.
      - Я этого не заметил.
      Он поднес папку ближе к глазам. Внизу была напечатана комбинация цифр и букв: ЗЗР-211-47Р-16I.
      - Боже, Кэрол! - воскликнул он, вскакивая. - Это шифр сейфа. И он написан на обложке дневника за 1938 год, непосредственно предшествующего тем, что отсутствуют! Должно быть, это шифр от верхнего сейфа.
      Кэрол внезапно охватило дурное предчувствие. Она удержала Джима за руку.
      - Давай не станем открывать его.
      Джим искренне удивился:
      - Но почему?
      - Потому что, если Хэнли, твой отец, так засекретил шифр сейфа, возможно, он и должен оставаться запертым. Может быть, там хранится нечто такое, что он хотел скрыть от других, материалы, которые он бы уничтожил, если бы знал о грозящей гибели.
      - Что бы ни хранилось в сейфе, это правда. И я должен знать правду о том, кто моя мать или кем она была, и об отношениях с ней моего отца.
      - Какая разница? Это не изменит твоего происхождения.
      - Мне необходимо мое прошлое, Кэрол. Половина во мне от Хэнли. Теперь мне нужна вторая половина, та, что от матери. Эта Джэззи Кордо, которую он упоминает, может быть моей матерью. Независимо от того, что Беккер раскопает насчет нее, я смогу только гадать, мать она мне или нет. Но у меня верное чувство, что, когда мы откроем сейф, я буду это знать.
      Кэрол прижала его к себе.
      - Надеюсь, что ты об этом не пожалеешь. Не хочу, чтобы тебе стало больно.
      - Я справлюсь с этим. Не знаю, что прячет Хэнли. Возможно, правда неприглядна, но она должна быть извлечена из сейфа. - Он улыбнулся. - Как говорится, "правда сделает тебя свободным". Таково мое отношение к тому, что находится в этом сейфе. А потом, что же там может быть такого уж плохого?
      Он встал и протянул ей руку.
      - Пошли, откроем его вместе.
      Кэрол затошнило еще сильнее, когда она встала и пошла вслед за ним вверх по лестнице.
      3
      Поиски какой-нибудь информации об убийстве Джэсмин Кордо заняли у Беккера почти полдня. В конце концов, в один голос твердили все полицейские, это случилось почти двадцать лет назад.
      Да, ну и что с того? - хотелось ему закричать.
      Но он держал себя в руках и продолжал мило улыбаться. Особенно рассчитывать на журналистскую карточку не приходилось, учитывая его длинные волосы и все остальное. Длинноволосые любили обзывать полицейских свиньями, а те не очень-то любезно реагировали на это.
      Клерк-полицейский отвел его на нижний этаж и, показывая на ряды шкафов с делами, сказал, что если дело об этом старом убийстве вообще сохранилось а так ли это, никому неизвестно, - он найдет его в одной из этих папок.
      Возможно.
      Опять дурацкая работа.
      До этого все утро Джерри провел в отделе периодики Нью-йоркской публичной библиотеки, просматривая нескончаемую череду микрофильмов с некрологами и местными новостями. Он твердо решил разыскать Джэззи Кордо.
      Потому что Джэззи Кордо - мать Джима Стивенса.
      Тут нет сомнений. В глубине души Беккер был так же уверен в этом, как в том, что его зовут Джерри. И это еще не все. Случайное замечание в дневнике о ее "жалкой попытке шантажа" не оставляло сомнений, что Хэнли и эту бабенку Кордо связывала какая-то грязная история, что-то пикантное тут наверняка можно раскопать.
      Но что?
      Это и делало поиски такими интересными и все утро удерживало его у экрана с микрофильмами, несмотря на резь в глазах и головокружение от мелькавших перед ним газетных страниц.
      Наконец он нашел то, что искал: в самом нижнем правом углу вечернего выпуска от 14 октября затерялся один-единственный абзац:
      ЖЕНЩИНА УБИТА НОЖОМ В ЦЕНТРЕ ГОРОДА
      Тело молодой женщины, позже опознанной как некая Джэсмин Кордо, было обнаружено в переулке неподалеку от Сороковой улицы, между Восьмой и Девятой авеню, сегодня рано утром. Она умерла от многочисленных ножевых ран. Кошелька при ней не оказалось.
      Вот оно! Джэсмин - Джэззи. Иначе быть не может!
      Он все еще был под впечатлением от этого сообщения. Умерла от ножевых ран. Почему ее убили? Чтобы заставить молчать? Чтобы положить конец еще одной "жалкой попытке шантажа"?
      Джерри потер свои потные руки и взялся за папки с делами. Несмотря на предстоящую нудную работу, его стал захватывать азарт охоты. Это будет здорово! За всем этим что-то есть. Даже сейчас, через двадцать лет, он чувствовал запах скандала.
      В течение двух часов, согнувшись в три погибели и присев на корточки, он перелистывал папки, пока руки у него не почернели от пыли и не стала разламываться спина, и наконец нашел какой-то листок, где речь шла о Джэззи Кордо. И то случайно. Он был вложен между другими делами и, видимо, попал туда по ошибке.
      Он поднес его поближе к голой лампочке, свисавшей с потолка, и, прочтя, выругался. Никакого толку! Это была страница из заключения следователя. В ней говорилось, что Джэсмин Кордо умерла от глубокой рваной раны левой сонной артерии и многочисленных ножевых ранений в верхней части грудной клетки, вызвавших разрыв передней стенки миокарда.
      Итак, ей перерезали горло и нанесли удар ножом в сердце. В этом не было для него ничего нового, за исключением того, что кто-то очень хотел, чтобы мать Джима Стивенса умерла. Но кто? Беккера интересовало именно это. Кто такая Джэззи Кордо и кто убил ее?
      Он понес страницу в отдел архивов. Тамошний сержант не слишком удивился, что Джерри не нашел дело Джэззи. Он бросил взгляд на листок и проворчал:
      - Когда, говорите, это случилось?
      - 14 октября 1949 года на Западной Сороковой улице.
      - Возможно, Келли сумеет вам помочь. Он когда-то был участковым в том районе.
      - А где мне найти этого Келли?
      - Сержанта Келли. Прямо здесь. Он заступает на смену. Явится через пару минут.
      Беккер сел и стал гадать, почему полицейский, бывший участковым двадцать лет назад, сейчас дослужился только до сержанта отдела архивов. Когда лысеющий тучный Келли наконец вошел, Беккер получил исчерпывающий ответ на заданный самому себе вопрос - все помещение сразу же наполнилось благоуханием дешевого виски.
      Джерри подождал, пока прошла смена дежурных, дал Келли возможность осмотреться и подошел к нему. Он показал сержанту свою журналистскую карточку и заключение следователя.
      - Мне сказали, что вы можете помочь мне найти остальные бумаги этого дела.
      - Надо же, ему сказали! - буркнул Келли, едва взглянув на него, и затем посмотрел на листок. Начав читать, он рассмеялся. - Джэсмин Кордо? Это же старое-престарое дело. Ее я знал хорошо. Зачем такие, как вы, ищут сведения о таких, как она?
      Беккер подумал, что, сказав немного правды, сможет вызвать симпатию у старого пьянчуги.
      - Мой друг - он сирота - имеет основания думать, что она может оказаться его матерью.
      - Да что вы? Джэззи - чья-то мать? Не похоже. В свое время она была одной их самых классных шлюх в центре города.
      - Шлюха? - Беккер почувствовал жар в крови. Мать Стивенса была проституткой! Какой материал для очерка! - Вы уверены?
      - Конечно, уверен. Одних приводов у нее на протокол в милю длиной.
      Слишком хорошо, чтобы быть правдой. И становится все лучше.
      - А убийцу ее нашли?
      Келли покачал головой.
      - Не-а, какой-то тип прикончил ее и сбежал. Прирезал и забрал у нее выручку.
      Что-то здесь не сходилось.
      - Если она была такая дорогая штучка, что она делала в переулке возле Сороковой?
      - Это она сначала была дорогой, но пристрастилась к героину и покатилась вниз. В конце концов стала промышлять в переулках. Обидно! В свои лучшие годы она была красоткой.
      - Что случилось с папкой, где ее дело?
      - Хотите взглянуть? - спросил Келли, поднимаясь из-за стола. - Пошли, я покажу.
      Они спустились обратно в затхлый подвал, но на этот раз пошли в отгороженный угол, где Келли снял кусок материи, закрывавшей от пыли сравнительно новый шкаф для бумаг.
      - Мои личные папки, - объявил он. - Все случаи, с которыми я имел дело, все жертвы и преступники, которых я знал. Держу здесь их дела.
      - То, что надо! - Какая удача! - Зачем это вам?
      - Для моей книги. Да, я собирался написать книгу о том, как был участковым, обходил свой участок в центре. Думаете, такую станут покупать?
      - Зависит от того, как ее написать, - сказал Беккер, чувствуя, куда клонит собеседник, и опасаясь этого.
      - Вы ведь писатель, верно? Может, поможете мне?
      - Конечно. Первоклассный материал, выглядит очень интересно, - сказал Беккер, стараясь, чтобы это прозвучало искренне. - А папка Кордо у вас есть?
      - Конечно.
      Келли открыл свой личный шкаф, порылся в верхнем ящике - Беккер заметил в глубине его полупустую бутылку виски - и вытащил папку из плотной бумаги. Он открыл ее и стал перелистывать. Беккер еле удерживался, чтобы не вырвать папку у него из рук.
      - Все на месте?
      - Вроде да. Я просто хотел проверить, не потерялось ли ее фото восемь на десять. Ее сняли, когда она была танцовщицей, до того, как узнала, что шлюхи зарабатывают больше. Да вот она! - Он протянул Беккеру снимок. - Ну что, хороша?
      Минуту Беккер смотрел на снимок в немом изумлении. А потом, несмотря на сокрушительную неудачу, не смог удержаться и расхохотался.
      4
      У Джима вспотели ладони и дрожали пальцы. Ему пришлось трижды повторить комбинацию цифр, прежде чем в двери сейфа щелкнуло.