Взгляд тигра

– Действительно, – кивнул Мейтерсон и внимательно огляделся. – А ты недурно устроился, Флетчер. Нет, ей-богу, очень уютно.

– Чтоб на жизнь заработать, приходится попотеть, – признался я.

– А камни ворочать или мешки почтовые строчить – еще больше запаришься.

– Представляю…

– Завтра Джимми задаст тебе несколько вопросов. Ты уж его уважь, Флетчер. Как уедем, забудешь, что нас видел, а мы забудем о забавном совпадении.

– Мистер Мейтерсон, у меня память – совсем никуда, – заверил я его.

После подслушанного разговора в каюте мне казалось, что их планы как-то связаны с утренней зарей, и я ждал требований выйти завтра в море до восхода солнца, но об этом никто не заикнулся. После их ухода, зная, что не усну, я дошел по песчаному берегу до Бараньего мыса посмотреть, как всходит луна над пальмовыми деревьями, и просидел там до полуночи.

На следующее утро ялик с пристани куда-то подевался. Хэмбоун, перевозчик, на веслах доставил меня на стоянку «Плясуньи» до восхода солнца. Ялик был причален к борту моей красавицы, а в кокпите возилась знакомая фигура.

– Привет, Чабби. – Я перепрыгнул на лодку. – Хозяйка из постели выставила?

В предрассветной полутьме палуба сияла чистотой, все металлические части надраены до блеска. Судя по всему, Чабби, любивший «Плясунью» не меньше моего, наводил порядок уже часа два.

– В общественный сортир превратили, – проворчал Чабби и с отвращением сплюнул за борт. – Надо же, засранцев притащил. Ни стыда, ни совести у людей.

Чабби сварил кофе, крепкий и забористый – так больше никто не умеет, – и мы устроились в кают-компании. Он хмуро уставился в кружку и дул на черную жидкость, от которой поднимался пар. Ему хотелось что-то сказать.

– Как там Анджело?

– Ублажает рауановских вдовушек, – проворчал он.

Для всех работоспособных молодых людей работы на острове не хватает, отчего многие по трехлетнему договору о найме уезжают на остров Рауано – там американская станция спутникового слежения и военно-морская база. На Святой Марии соломенными вдовами остаются не слишком строгие юные жены, тоскующие по любви и ласке.

– С понедельника день с ночью перепутал. Если дальше так пойдет, совсем этот Анджело свихнется. – Чабби шумно прихлебывал. Жена держала его на коротком поводке, и он не на шутку завидовал напарнику. – Как твои клиенты, Гарри?

– Хорошо платят.

– А вы не рыбу ловите. – Он посмотрел на меня. – Со скалы Кули-Пик видал – неподалеку от берега крутитесь.

– Так и есть, Чабби.

Он вновь принялся за кофе.

– Слушай, Гарри, ты поглядывай. Поосторожнее будь. Те двое – нехорошие люди. Про молодого не скажу, а те – точно плохие.

– Постараюсь, Чабби.

– Знаешь новую девушку из отеля? Мэрион зовут, временно к ним устроилась, на сезон. – Я кивнул: хорошенькая, стройная, длинноногая, лет девятнадцати, с блестящими черными волосами, веснушчатой кожей, бесстрашными глазами и озорной улыбкой. – Так вот, прошлой ночью видели ее с блондином, у которого лицо красное. – Мэрион, случалось, оказывала избранным гостям отеля услуги, не предусмотренные служебными обязанностями. На острове к таким делам относились как к должному.

– И что дальше? – осведомился я.

– Отделал он ее крепко. – Чабби отхлебнул кофе. – А после кучу денег отвалил, чтоб в полицию не заявляла.

Майк Гатри опротивел мне еще больше. Вот скотина! Мэрион, простодушная и наивная, воспринимала жизнь как ребенок – в ее любвеобилии не было ни корысти, ни греха. «Не пришлось бы его однажды прикончить», – снова пришла в голову мысль, и я не стал ее отгонять.

– Дурные они люди, Гарри, ты уж поверь.

– Спасибо, что предупредил, Чабби.

– И не давай на «Плясунье» грязь разводить, – осуждающе заключил он. – Кают-компанию и палубу в свинарник превратили.

Он помог перегнать «Плясунью» на Адмиралтейскую пристань и отправился домой, недовольно ворча и вздыхая, а попавшегося навстречу Джимми наградил поистине испепеляющим взглядом.

Джимми явился один, посвежевший, в приподнятом настроении.

– Привет, шкипер, – поздоровался он, спрыгнув на палубу.

Мы зашли в кают-компанию, и я угостил его кофе.

– Мистер Мейтерсон сказал, ты хочешь о чем-то спросить.

– Понимаете, мистер Флетчер, я молчал не потому, что хотел вас обидеть. Я ни при чем, всё они.

– Конечно, – успокоил я. – Не извиняйся, Джимми.

– Лучше бы сразу попросили вас о помощи, а не рыскали наугад с утра до вечера. Хорошо хоть, Мейтерсон вдруг передумал.

Парень сказал гораздо больше, чем собирался. Он не так прост и знает то, чего те двое не знают. Эта информация – его страховой полис. Очевидно, Джимми настоял на разговоре со мной с глазу на глаз, чтобы не лишиться страховки.

– Мы ищем остров, особенный. К сожалению, больше ничего сказать не могу.

– Да ладно, Джимми, не важно.

Догадывается ли он, что его ждет? Приведи он волков на особенный остров, с Джимми Нортом сотворят такое, что аллергия на пенициллин покажется сущим пустяком.

Глядя на Джимми, я испытывал незнакомые чувства. Трогала его молодость и неопытность, нравилась доверчивая восторженность, с которой он смотрел на пресыщенный и бездушный мир. Я завидовал ему и не хотел, чтобы мальчишку грубо стащили с небес на землю и вываляли в грязи.

– Ты хорошо знаешь своих друзей? – тихо спросил я.

Он не ждал такого вопроса и сразу насторожился.

– В общем, да. – Ответ прозвучал не слишком уверенно. – Почему вы спрашиваете?

– Вы и месяца не знакомы, – рискнул я и по выражению его лица понял, что не ошибся. – А я с такими всю жизнь имел дело.

– Не понимаю, о чем вы, мистер Флетчер. – Он снова замкнулся, раздосадованный тем, что с ним говорят, как с ребенком.

– Послушай, Джим, забудь, зачем сюда приехал. Бросай все, возвращайся домой, к подводному снаряжению и спасательным работам…

– С ума сойти, – сказал он. – Вы ничего не понимаете.

– Еще как понимаю, уж поверь. Сам через это прошел и знаю, о чем говорю.

– Не волнуйтесь, я способен за себя постоять.

Под загаром он покраснел, в серых глазах вспыхнул вызов. Мы смотрели друг на друга, и я видел, что зря трачу время и нервы. Заговори кто со мной в молодости похожим образом, я счел бы его старым придурком.

– Как хочешь, – сдался я. – Не настаиваю. Но, зная расклад, будь хотя бы сдержанней и осмотрительней.

– Непременно, мистер Флетчер. – Мало-помалу он остыл и расплылся в обаятельной улыбке. – Спасибо вам.

– Давай, рассказывай о своем острове.

Джимми подозрительно оглядел каюту.

– Лучше на мостике, – предложил он, и там, из ящика для карт над прокладочным столом, достал огрызок карандаша и блокнот.

– Думаю, от острова до побережья где-то от шести до десяти миль и он лежит миль на десять, а то и на тридцать севернее устья реки Ровумы…

– За последние дни ты сам убедился – это огромное пространство. Что еще тебе известно?

Он замялся, потом нехотя, словно скряга, достающий монеты из кошелька, взял карандаш и провел в блокноте горизонтальную черту.

– Уровень моря… – объяснил он. Поверх черты Джимми нарисовал контуры острова: от поверхности океана линия круто поднималась вверх и, образовав три отчетливые остроконечные вершины, резко обрывалась книзу. – А это его силуэт, если со стороны моря смотреть – три холма из вулканического базальта, сплошной камень, почти без растительности.

– Три Старца… – Я сразу понял, о чем речь. – Ты здорово ошибся в расчетах. От берега до острова – миль двадцать.

– Материк с него виден? – быстро спросил он. – От острова африканский материк должен находиться в пределах видимости.

– Не сомневайся, с вершин холмов видно очень далеко, – подтвердил я.

Он тщательно изорвал рисунок и выбросил за борт.

– А к северу от реки далеко?

– Навскидку миль шестьдесят, а то и семьдесят, – прикинул я, и он задумался.

– Далековато. Впрочем, не исключено, что остров тот самый. Интересно, сколько времени понадобится… – Он не договорил, вспомнив мой совет быть осмотрительнее. – Сможете нас туда отвезти?

Я утвердительно кивнул.

– Путь неблизкий, приготовьтесь ночевать в лодке.

– Пойду за остальными. – Он горел нетерпением, но, сойдя на пристань, оглянулся. – Не говорите с ними об острове – как выглядит и все такое, договорились?

– Обещаю, Джим. Поторапливайся.

Я спустился с мостика взглянуть на морскую карту. Три Старца – самая высокая точка базальтового хребта, протянувшегося на двести миль под водой параллельно африканскому материку. Местами базальт поднимался над поверхностью океана среди беспорядочно разбросанных тут и там коралловых рифов, песчаных островков и отмелей.

На карте остров помечен как необитаемый и без пресных источников, глубина в протоках между окружающими рифами приличная. И хотя он много севернее района, где я обычно промышлял, мне довелось заходить в те воды в прошлом году, сопровождая морскую биологическую экспедицию из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, изучавшую повадки зеленых черепах – их там видимо-невидимо.

Мы высадились и разбили лагерь на острове неподалеку от Трех Старцев, где в закрытой лагуне можно бросить якорь в любую погоду. Среди пальм рыбаки вырыли колодец с солоноватой, но пригодной для питья водой. С якорной стоянки очертания Трех Старцев в точности совпадали с рисунком Джимми, потому-то я сразу их узнал.

Спустя полчаса приехала вся компания с привязанным к крыше такси громоздким оборудованием, накрытым от пыли брезентом. На пристани они наняли пару островитян перенести на лодку груз и личные вещи.

Оборудование, не разворачивая, сгрузили на баке, а я лишних вопросов задавать не стал. Обожженная солнцем кожа на лице Гатри сползала лоскутами, обнажив мокнущее красное мясо, смазанное белым кремом. Я представил, как он измывался над малышкой Мэрион у себя в номере, и мстительно усмехнулся:

– Отлично выглядишь! Поучаствовать в конкурсе красоты не приглашают?

Гатри уселся в рыболовное кресло и злобно посмотрел на меня из-под полей шляпы. Всю дорогу на север он наливался пивом, а пустые банки выбрасывал за корму и расстреливал из пистолета, пока они кувыркались и прыгали в кильватерной струе.

Незадолго до полудня я передал штурвал Джимми и направился в гальюн под палубой. Бар в каюте был открыт, перед Мейтерсоном стояла бутылка джина.

– Долго еще? – спросил он, потный и распаренный, несмотря на включенный кондиционер.

– Не меньше часа, – сообщил я и подумал, что коли Мейтерсон увлекается спиртным в такое время дня, алкоголизм ему обеспечен.

От джина Мейтерсон слегка подобрел. Я воспользовался случаем и выбил еще триста фунтов аванса, после чего вернулся на мостик и повел «Плясунью» по северному приливно-отливному протоку на подходе к острову.

Вершины холмов проступили сквозь знойное марево, призрачно и зловеще зависнув в воздухе, будто лишенные всякой опоры.

Дотошно изучив их в бинокль, Джимми сообщил мне:

– Похоже, они самые, шкипер.

Он спустился с мостика в кокпит. Все трое прошли на бак мимо завернутого в брезент груза и выстроились у планшира, разглядывая остров сквозь морской туман.

Лодка осторожно двигалась в протоке, и поднимавшийся прилив толкал нас вперед. Я решил воспользоваться им, чтобы приблизиться к восточной оконечности Трех Старцев и высадиться на берег под ближайшим холмом. При полном отливе вода здесь убывает на семнадцать футов, и тогда лучше держаться подальше – в два счета сядешь на мель.

Джимми одолжил у меня ручной компас-пеленгатор и упаковал его в рюкзак вместе с морской картой, термосом холодной воды и пузырьком солевых таблеток из аптечки. Я осторожно подбирался к острову, а Мейтерсон и Джимми тем временем сбросили с себя обувь и брюки.

«Плясунья» мягко ткнулась килем в песчаное дно. Я дал им знать, что можно высаживаться. Они спустились по закрепленной на борту лестнице. До берега пришлось добираться вброд – вода доходила до подмышек, и Джеймс держал рюкзак над головой.

– У вас два часа, – крикнул я вслед. – Если задержитесь, заночуете на берегу. В отлив я не смогу вас забрать.

Джимми помахал рукой и улыбнулся. «Плясунья» осторожно, задним ходом отошла от острова. Мои пассажиры выбрались на берег, надели брюки и обувь, неловко подпрыгивая на горячем песке, и скрылись из виду в пальмовой роще.

Я кружил минут десять, пристально вглядываясь в прозрачную, как в горном ручье, воду, и бросил якорь там, где обнаружилась темная тень на дне.

Гатри с любопытством наблюдал за мной.

В маске и перчатках, прихватив с собой небольшую устричную сетку и тяжелую монтировку, я ступил через борт и нырнул. До дна было футов сорок, но мне хватило дыхания за одно погружение, орудуя монтировкой, набрать полную сетку крупных двустворчатых моллюсков – было чем гордиться. Я обработал добычу на баке, и, помня упреки Чабби, выбросил пустые раковины в море, подтер шваброй палубу и лишь потом унес ведро нежной мякоти на камбуз. Переложив устриц в кастрюлю, я сбрызнул их вином, посолил, сдобрил чесноком, чили и молотым черным перцем и оставил тушиться под крышкой на медленном огне газовой горелки.

На палубе Гатри так и сидел в рыболовном кресле.

– Скучаем, босс? – заботливо осведомился я. – Маленьких девочек поблизости нет, а руки чешутся?

Он задумчиво прищурился, стараясь вычислить, откуда я получил информацию.

– Заткни фонтан, Брюс, пока его тебе не заткнули.

Мы обменялись еще парочкой любезностей в том же духе, скоротав время до появления вдали на берегу двух фигур, которые с криками размахивали руками. Я поднял якорь и подошел к острову.

Оказавшись на борту, они сразу же кликнули Гатри и уединились на баке, собираясь что-то обсудить. Все были возбуждены, а пуще всех – Джимми. Он жестикулировал, указывал пальцем на проток, говорил тихо, но с жаром. В конце концов они пришли к согласию. К тому времени солнце село, и, несмотря на требования Мейтерсона, я отказался продолжать поиски – блуждать в потемках во время отлива совершенно не хотелось.

Не обращая внимания на протесты и угрозы, я отвел «Плясунью» на безопасную стоянку в лагуну. Солнце закатилось за пылающий горизонт, лодка мирно покачивалась на двух надежных якорях, а я восседал на мостике в гаснущих сумерках, наслаждаясь первым стаканчиком шотландского виски за вечер. В кают-компании подо мной без конца о чем-то спорили, что-то обсуждали. Дискуссия меня не интересовала, я даже вентиляционным каналом не воспользовался. Налетели первые москиты, стали виться и зудеть над ухом – пришлось спуститься вниз. При моем появлении разговор прервался сам собой.

Загустив подливку, я подал тушеных устриц с печеными бататами и салатом из ананаса. Еда настолько их захватила, что за ужином никто слова не произнес.

– Господи, даже моя сестра не умеет так готовить, – выдохнул Джимми.

Я улыбнулся ему, поскольку весьма горжусь своими кулинарными талантами, а юный Джеймс, несомненно, оказался гурманом.

Проснувшись после полуночи, я поднялся на палубу проверить якоря, которые надежно удерживали «Плясунью». Неземную тишину и покой ночи нарушали мягкий плеск прилива, что лизал борт лодки, да отдаленный шум набегающего прибоя: докатившиеся из океанских просторов высокие волны с пеной и грохотом разбивались о вздымающийся из морских глубин коралловый Пушечный риф – удачное название, как звук салюта из крохотного орудия. Мерцающий серебристый свет луны заливал проток, и голые вершины Трех Старцев блестели, будто слоновая кость. Пары влажных испарений с поверхности лагуны трепетали и извивались в ночи, как души грешников в преисподней.

Внезапный шорох за спиной заставил меня резко обернуться. Гатри, в одних плавках, следовал за мной по пятам – беззвучно, словно вышедший на охоту леопард. На белевшем в темноте поджаром теле бугрились мускулы. Вдоль правого бедра на уровне опущенной руки свисал знакомый пистолет сорок пятого калибра.

Наши взгляды скрестились, и прошло несколько мгновений, прежде чем я расслабился.

– Зря стараешься, красавчик, ты не в моем вкусе, – пошутил я, но адреналин уже бушевал в крови, и голос охрип.

– Когда придет время тебя трахнуть, Флетчер, я вот что засуну. – Гатри поднял пистолет и ухмыльнулся. – До упора, парень.

Перед восходом солнца мы позавтракали. Я прихватил кружку кофе и поднялся на мостик, вывести лодку в открытое море. Мейтерсон остался внизу, Гатри развалился в рыболовном кресле, а Джимми объяснял мне, что ему потребуется в течение дня. Он вздрагивал от возбуждения, словно молодой охотничий пес, впервые почуявший дичь.

– Хочу сделать несколько замеров относительно вершин Трех Старцев, – втолковывал он. – Мне нужен ваш ручной компас-пеленгатор, потом скажу, что делать.

– Давай координаты, проложу курс и доставлю тебя на место, – предложил я.

Он смутился, но стоял на своем:

– Сделаем по-моему, шкипер.

Мне не удалось скрыть раздражение.

– Слушаюсь, командир.

Джимми покраснел и пошел с компасом на левый борт. Минут через десять он снова подал голос:

– Нельзя ли взять на два румба влево, шкипер?

– Запросто, – хмыкнул я, – только налетим на Пушечный риф и пропорем днище.

Спустя два часа, петляя между бесчисленными рифами, «Плясунья» вышла в открытое море и сделала круг, подходя к Пушечному рифу с восточной стороны.

Напоминало все детскую игру: Джимми кричал «холодно» или «горячо» вместо того, чтобы я по координатам вывел лодку на место поиска.

Волны одна за другой величаво неслись в сторону суши и, ощутив пологое дно, становились выше и мощнее. «Плясунья» кренилась и раскачивалась, приближаясь к рифу. Встретившись с коралловым барьером, валы теряли царственное достоинство, внезапно приходили в ярость, кипели и взрывались гигантскими фонтанами брызг. Окатив рифы каскадами воды с клочьями белой пены, они отступали, оголяя зловещие черные клыки, и на подходе появлялся следующий вал, изогнувший могучую лоснящуюся спину для атаки.

По указке Джимми мы неуклонно двигались на юг курсом, постепенно пересекавшимся с рифом. Судя по всему, цель приближалась. Прищурившись, Джимми с нетерпением разглядывал через визир компаса то одну, то другую вершину Трех Старцев.

– Так держать, шкипер, – крикнул он. – Сбавьте ход и следуйте тем же курсом.

Я на пару секунд отвел глаза от грозно ощерившихся рифов. Набежала и раздробилась очередная волна, но в узком промежутке в пятистах ярдах от нас вал сохранил высоту и, рассыпавшись по бокам, понесся к суше.

Вспомнилось, как Чабби однажды бахвалился: «В девятнадцать я добыл своего первого морского окуня в Пушечном проломе. Пошел, дурень, туда один – никто не захотел рисковать. И правильно сделали. Да я сам больше не сунусь – поумнел с тех пор».

Значит, Пушечный пролом… Я вдруг понял, куда мы направлялись, и попытался дословно вспомнить рассказ Чабби: «Если зайдешь со стороны моря за два часа до полного прилива, правь в центр прохода, пока не поравняешься со здоровенной коралловой глыбой по правому борту – ее ни с чем не спутаешь. Держись к ней поближе, а как обогнешь – очутишься в большой заводи, аккурат позади главного рифа. Чем теснее к нему прижмешься, тем лучше… – Мне отчетливо представился непривычно разговорчивый Чабби в баре «Лорда Нельсона». Его можно было понять – мало кому довелось преодолеть Пушечный пролом. – Глубина большая, якорь не бросишь; хочешь оставаться на месте, подгребай веслами. Зато морские окуни там… Однажды я четырех выловил, так самый меньший потянул фунтов на триста. Поймал бы больше, да времени в обрез. С началом отлива в Пушечном проломе упаси Бог больше часа задерживаться – вода убывает со страшной силой. Уходишь той же дорогой, разве что молишься усерднее, потому как у тебя тонна рыбы на борту и на десять футов меньше воды под килем. Есть еще один выход – через канал с задней стороны рифа. Я раз попробовал, даже вспоминать неохота».

Сейчас мы шли прямо в Пушечный пролом: Джимми гнал нас в самое пекло.

– Все, Джим, – заявил я. – Дальше не пойдем.

Я открыл заслонку, изменил курс и ушел далеко в открытое море.

Джимми взъярился.

– Мы были почти у цели! – бушевал он. – Могли и ближе подойти!

– Какие проблемы? – оживился в кокпите Гатри.

– Все в порядке, – откликнулся Джимми и снова набросился на меня: – Вы обязаны выполнять условия контракта, мистер Флетчер…

– Взгляни сюда, Джеймс…

Я подвел его к прокладочному столу. На морской карте местоположение Пушечного пролома было отмечено всего-навсего указанием глубины – тридцать морских саженей. Ни названия, ни навигационных инструкций. Я быстро нанес карандашом пеленги двух более высоких вершин Трех Старцев по отношению к пролому и измерил транспортиром образовавшийся угол.

– Все правильно? – спросил я. Он уставился на мои вычисления. – Так правильно или нет?

Джимми нехотя кивнул:

– То самое место.

Пришлось подробно объяснить ему, что представляет собой Пушечный пролом.

– Мы должны туда попасть, – уперся Джимми, будто ни слова из моего рассказа не слышал.

– Без меня, – отрезал я. – Возвращаемся в Гранд-Харбор.

«Плясунья» взяла курс на остров Святой Марии – мои контрактные обязательства были выполнены.

Джимми бросился вниз по лестнице и через несколько минут привел на подмогу взбешенных Мейтерсона и Гатри.

– Только скажи, я оторву ублюдку руку и ею же забью его до смерти, – с готовностью пообещал Гатри.

– Малыш жалуется. Ты отказываешься нам помогать? – начал Мейтерсон. – Ни за что не поверю, – наверное, он ошибся.

Я еще раз повторил, насколько опасен Пушечный пролом, и они сразу пришли в чувство.

– Подойдите поближе, я доберусь вплавь, – упрашивал Джимми.

– Вы его потеряете, не сомневайтесь. – Я предпочел говорить с Мейтерсоном. – Хотите попробовать?

Он промолчал, но я догадывался, что Джимми – слишком большая ценность и рисковать они не станут.

– Дайте попытаться! – Похоже, парень заартачился.

Мейтерсон раздраженно качнул головой.

– Раз он отказывается войти в пролом, пусть хоть в капсуле на буксире протянет меня вдоль рифа… – Голос Джимми зазвучал умоляюще. – Пройдемся пару раз по переднему краю, мимо входа в пролом…

Я наконец понял, что лежало на баке завернутым в брезент.

Мейтерсон вопросительно взглянул на меня.

Жизнь редко преподносит подарки на серебряном блюде. Я озабоченно нахмурился, хотя мог спокойно провести «Плясунью» на расстоянии плевка от кораллового барьера.

– Конечно, чертовски опасно… Хотя, если договоримся о небольшой доплате за риск…

Прижав Мейтерсона к стенке, я выбил из него еще пятьсот долларов с предоплатой. Пока мы торговались, Гатри помог Джимми развернуть капсулу и перенести в кокпит. Я убрал банкноты подальше и занялся буксирными тросами.

Капсула представляла собой первоклассные спортивные сани из нержавеющей стали и пластика. Вместо полозьев – килевые стабилизаторы, вертикальный руль и подводные крылья; козырек из акрилового стекла прикрывал пилота и короткий рычаг управления – джойстик. На носу было кольцо для крепления буксирного троса, за который «Плясунья» потащит сани за собой. Джимми уляжется на живот за прозрачным козырьком, дыша сжатым воздухом из двух баллонов, встроенных в корпус. На приборной панели располагались индикаторы глубины и давления, путевой компас и таймер – счетчик использованного времени. Джойстиком регулировалась глубина погружения и отклонение вправо или влево относительно кормы «Плясуньи».

– Отлично сработано, – заметил я.

От похвалы Джимми покраснел.

– Спасибо, шкипер, сам сделал.

Джимми натянул черный неопреновый гидрокостюм и возился с плотно прилегающим капюшоном, а я нагнулся, рассматривая и запоминая надпись на пластинке, приклепанной к корпусу:

«Производство компании «Подводный мир Норта»

5, Павилион-аркейд

Брайтон, Сассекс».

Джимми просунул лицо в вырез капюшона, и я выпрямился.

– Пять узлов – нормальная скорость буксировки, шкипер. Если будете держаться в ста ярдах от рифа, я смогу отклониться в его сторону и дальше двигаться по контуру.

– Хорошо, Джим.

– Если выпущу желтый буй, не обращайте внимания: значит, что-то обнаружилось, и мы позже к этому вернемся. Увидите красный – проблемы, постарайтесь оттащить меня от рифа и подтянуть к лодке.

Я кивнул.

– У тебя три часа, – предупредил я. – К началу отлива нам лучше убраться.

– Времени должно хватить, – согласился он.

Вместе с Гатри мы спустили сани на воду у самого борта. Джимми забрался в них, опробовал управление, приладил маску и загубник дыхательного устройства, сделал шумный вдох-выдох и показал большой палец: «Порядок!»

Я взбежал на мостик и выдвинул дроссельные заслонки. «Плясунья» набрала скорость, капсула осталась позади, а Гатри травил с кормы толстый нейлоновой трос. Когда все сто пятьдесят ярдов ушли в воду, сани дернулись и мы взяли их на буксир.

Джимми помахал мне – я снизил скорость до пяти узлов и, сделав широкий разворот, пошел параллельно рифу. Высокие волны накатывали по траверзу, и «Плясунью» отчаянно болтало.

Джимми Норт снова махнул рукой и подал вперед рукоять управления. Вода по бокам саней вспенилась, они неожиданно клюнули носом и скрылись под поверхностью. Угол натяжения буксирного троса быстро менялся – капсула погружалась и уходила в сторону рифа. Натянутый трос дрожал, как вонзившаяся в мишень стрела, и с промокших волокон во все стороны летели брызги.

Медленно двигаясь параллельно рифу, мы приближались к пролому. Я уважительно поглядывал на коралловую громаду, не собираясь рисковать и подходить слишком близко. Где-то далеко внизу Джимми скользил в полной тишине над самым дном, чуть касаясь коралловых стен – опьяняющее, должно быть, ощущение. Я завидовал ему и решил прокатиться на санях, как только представится случай.

Мы подошли вровень с входом в пролом, миновали его, и тут раздался крик Гатри. Я бросил взгляд за корму – на волнах подпрыгивал большой желтый буй.

– Он что-то нашел! – вопил Гатри.

Помечая место находки, Джимми выбросил прикрепленный к тонкому тросу с грузом сигнальный шар, который автоматически наполнился углекислым газом.

Не отклоняясь, я продолжал идти вдоль рифа. Через четверть мили угол натяжения буксирного каната резко уменьшился, и сани пробкой выскочили на поверхность в каскаде брызг.

Удалившись от рифа на безопасное расстояние, я помог Гатри поднять капсулу на палубу.

Джимми забрался в кокпит и стащил с лица маску: его губы тряслись, а глаза сияли. Схватив Мейтерсона за руку, он увлек его в каюту. Вода стекала с гидрокостюма, заливая драгоценную палубу Чабби.

Мы с Гатри смотали кольцами трос и втащили сани в кокпит. Я вернулся на мостик и медленно повел «Плясунью» обратно к входу в Пушечный пролом.

Волнение Джимми передалось Мейтерсону.

– Малыш хочет поднять кое-что на поверхность.

Я не стал спрашивать, что именно.

– Груз большой? – поинтересовался я вместо этого и посмотрел на часы. До бурного оттока воды оставалось полтора часа.

– Не слишком, – заверил Джимми. – От силы пятьдесят фунтов.

– Уверен, Джеймс? Не тяжелее? – Не доверяя его энтузиазму, я боялся недооценить возможные трудности.

– Клянусь.

– Хочешь привязать к воздушному мешку?

– Ну да, подниму со дна с помощью мешка, потом отбуксирую подальше от рифа.

Осторожно, задним ходом я повел «Плясунью» к желтому бую, беззаботно прыгавшему в жадных коралловых челюстях пролома.

– Все, ближе не могу, – крикнул я в кокпит.

Джимми махнул рукой – дескать, понял, – в ластах прошлепал на корму и приготовился к погружению: подобрал два надувных мешка и брезентовый чехол от саней, обвязался нейлоновым тросом, по компасу на запястье уточнил местоположение буя. Бросив взгляд на мостик, Джимми перевалился через корму спиной вперед и исчез.

На воде появились белые пузырьки воздуха, которые удалялись в сторону рифа. Гатри травил трос, соединявший Джимми с лодкой. Поочередно включая передний и задний ход, я удерживал «Плясунью» на месте – в ста ярдах от южной границы пролома.

Пузырьки от ровного дыхания Джимми приблизились к желтому бую и замерли. Глубоко на дне он нейлоновыми стропами прикрепил пустые воздушные мешки к грузу. Приходилось ему нелегко – мешало неспокойное течение, рвущее громоздкие полотнища из рук. Управившись со стропами, он наполнил парусиновые емкости сжатым воздухом из баллонов.

Если Джимми не ошибся в весе находки, оторвать ее ото дна много воздуха не понадобится. А как только груз всплывет, мы отбуксируем его подальше от рифа и возьмем на борт.

Сорок минут я удерживал «Плясунью» на месте, как вдруг за кормой вырвались на поверхность две зеленые блестящие громадины – надувные мешки сделали свое дело. В то же мгновение рядом с ними показалась обтянутая капюшоном голова. Джимми вытянул правую руку вверх – сигнал приступить к буксировке.

– Готов? – крикнул я Гатри, не покидавшему кокпит.

– Готов!

Он закрепил трос, и я стал отползать от рифа медленно, осторожно, чтобы не повредить мешки и не выпустить из них воздух, лишив подъемной силы. Отойдя на пятьсот ярдов, я застопорил ход и направился на корму, чтобы помочь поднять на борт пловца и груз.

– Стой, где стоишь! – рыкнул Мейтерсон, увидев меня у трапа.

Пожав плечами, я вернулся к штурвалу и закурил сигару. «Пошли они к черту», – мелькнула мысль, но щекочущее волнение не исчезало.

Мешки протащили вдоль борта и подтянули к носу лодки. Поднявшись с помощью компаньонов на палубу, Джимми сбросил тяжелые баллоны со сжатым воздухом и сдвинул на лоб маску.

Я прислонился к поручням мостика.

– Сорвали джек-пот! – закричал Джимми прерывистым, взбудораженным голосом. – Это…

– Придержи язык! – предупредил Мейтерсон.

Джеймс прервался на полуслове, и все трое, задрав головы, уставились на меня.

– Не обращайте внимания, ребята.

Я с улыбкой помахал рукой с зажатой между пальцев сигарой. Они отвернулись и сбились в кучу. Джимми что-то прошептал, Гатри громко воскликнул «Господи!» и хлопнул Мейтерсона по спине. С радостными возгласами и смехом они сгрудились на носу и стали втаскивать мешки и груз в лодку. Действовали неуклюже – «Плясунью» сильно болтало, – а я наблюдал за происходящим, сгорая от любопытства.