Взгляд тигра

– Так вас крупная рыба не интересует? – Я изобразил крайнее удивление таким неожиданным поворотом дел.

– Нужно провести разведывательные работы – больше ничего.

Я пожал плечами:

– За ваши деньги – что пожелаете.

– У тебя из списка все есть?

– Большей частью. Нет только подъемных воздушных мешков и такой уймы веревки…

Когда рыба не идет, я, покрывая расходы, со скидкой предлагаю пакет услуг для любителей подводного плавания. У меня были разные, на выбор, комплекты снаряжения для дайверов, а в машинном отделении «Плясуньи» стоял компрессор для перезарядки баллонов сжатым воздухом.

– Достать сможешь?

– Без проблем.

Ма Эдди держала неплохой ассортимент корабельного товара, а воздушные мешки отец Анджело – парусный мастер – сварганит за пару часов.

– Значит, позаботишься.

Я кивнул.

– Когда приступаем?

– Завтра утром. С нами будет еще один человек.

– Мистер Коукер предупредил вас, что я беру пятьсот долларов в день? И еще плата за дополнительное снаряжение.

Мейтерсон кивнул и собрался уходить.

– А нельзя ли небольшой аванс? – осторожно спросил я и заискивающе улыбнулся. Они замерли. – Зима выдалась долгая, мистер Мейтерсон, заработков никаких, сами понимаете. А сейчас купить столько всего нужно, топливо в танки закачать.

Мейтерсон достал бумажник и отслюнил триста фунтов пятерками.

– Обойдемся без твоих людей, Флетчер. Нас трое, с лодкой управимся.

От неожиданности я растерялся.

– Если временно уволить, придется полностью выплатить зарплату. Я не могу снизить расценки.

Майк Гатри подался вперед.

– Плохо слышишь, Флетчер? Гони в шею своих ниггеров, – сказал он, не повышая голоса.

Я аккуратно сложил банкноты, спрятал их в нагрудный карман, застегнул пуговицу и только потом посмотрел на него. Гатри весь напрягся, готовый на меня броситься. Впервые в холодных, пустых глазах что-то мелькнуло: предвкушение. Он понял, что допек меня, и надеялся, что я заведусь, – похоже, мечтал порвать на куски. Его руки по-прежнему лежали на столе – ладонями вниз, с растопыренными пальцами. Я мог бы сломать ему мизинцы, как сырные палочки, он бы и шевельнуться не успел. От этой мысли на душе полегчало – у меня мало друзей, и я ими дорожу.

– Слышал, парень? – прошипел он.

Я выдавил добродушную улыбку и приклеил к физиономии.

– Да, мистер Гатри. Раз платите, будет по-вашему, сэр.

От своих слов я чуть не задохнулся. Он разочарованно откинулся на спинку сиденья. Рвать на куски было его работой, Гатри получал от нее удовольствие. Думаю, я уже тогда знал, что убью мерзавца, и потому продолжал улыбаться.

Мейтерсон не сводил с нас круглых блестящих глаз. Его интерес был чисто академическим – так ученый-биолог наблюдает за парой лабораторных мышей. Видя, что обстановка разрядилась, он заговорил мягким, мурлычущим голосом:

– Вот и ладно, Флетчер. Собери снаряжение и будь готов завтра к восьми утра.

Они вышли на палубу, а я сел допивать пиво. Похмелье ли тому виной, нет ли, но происходящее мне сильно не нравилось. В конечном счете я решил, что, может, оно к лучшему, если Чабби с Анджело останутся на берегу, и пошел их предупредить.

– Извините, ребята, у этих придурков секреты, они не хотят лишних глаз.

Я подсоединил баллоны аквалангов к компрессору на подзарядку и, оставив «Плясунью» у пристани, отправился к Ма Эдди. Чабби и Анджело пошли в мастерскую с чертежом воздушных мешков.

К четырем часам мешки были готовы, я перевез их в пикапе на лодку и сложил в кокпите, в ящике под сиденьями, служившим парусной кладовой. Не меньше часа ушло на переборку клапанов аквалангов и проверку остального подводного снаряжения.

На заходе солнца я отогнал «Плясунью» на стоянку и только решил добраться на ялике до берега, как в голову пришла полезная мысль. Вернувшись в каюту, я вынул из тайника карабин, зарядил, перевел на автоматическую стрельбу, поставил на предохранитель и подвесил под палубой.

Пока не стемнело, прихватив старую накидную сеть, я пошел вброд через лагуну. У большого кораллового рифа, под медно-красной в лучах заходящего солнца морской поверхностью, бурлила жизнь. Широко размахнувшись, я забросил наметку, и ее распустившийся высоко в воздухе парашют упал на воду широким кольцом, накрыв стайку лобанов. В тяжелых мокрых складках затянутой сети билось и прыгало пять серебристых полуметровых рыб. Пару из них я зажарил на решетке и поужинал на веранде своей хибары. На вкус лобаны были лучше форели из горного ручья. Поев, я налил второй стаканчик виски и просидел на веранде до глубокой темноты.

Обычно вечерами на острове веет таким миром и покоем, что, кажется, начинаешь понимать смысл жизни. В ту ночь было иначе. Чужие привезли с собой заразу, способную погубить всех. Пять лет назад я бежал от им подобных и верил, что нашел-таки безопасное пристанище. Правда, если по-честному, кроме злости, я испытывал приятное возбуждение. Инстинктивное чувство опасности разбудило знакомый азарт игрока. Не зная величины ставок, но не сомневаясь, что они высоки, я снова сел за игровой стол с серьезными людьми.

Меня опять поманила кривая дорожка. Впервые я ступил на нее в семнадцать лет – махнул рукой на заслуженно светившую мне университетскую стипендию, сбежал из сиротского приюта Святого Стивена в северной части Лондона и, накинув годок-другой, нанялся на китобойное судно, направлявшееся в Антарктику. Среди льдов я окончательно утратил вкус к академической карьере. Проев заработанные в Южном полушарии деньги, я завербовался в десантно-диверсионный батальон коммандос, где насилию и убийству обучали как своего рода искусству. Практические навыки я приобретал в Малайе, Вьетнаме, позднее в Конго и Биафре. Так продолжалось до тех пор, пока однажды в забытой Богом деревушке в джунглях, среди пылающих тростниковых хижин, столбов непроглядного дыма и туч мух, вьющихся над трупами, все во мне перевернулось, и я сказал себе: «Хватит».

В южной Атлантике я полюбил море и не хотел ничего, кроме домика на берегу, лодки и долгих безмятежных вечеров. Однако чтобы это купить, нужны деньги – очень много, и заработать их, не используя навыки прежней жизни, было нереально.

«Последний раз», – решил я и продумал все до мельчайших деталей. В помощники пригласил человека, знакомого еще по Конго. На пару мы грабанули Музей нумизматологии на Белгрейв-сквер, прихватив коллекцию раритетных золотых монет. В среднего размера чемоданчике легко поместились монеты римских цезарей, византийских императоров, ранних государств Америки и английских королей – флорины и леопарды Эдуарда III, нобли Генрихов и ангелы Эдуарда IV, тройные соверены и юнайты, кроны с розой времен царствования Генриха VIII, золотые фунты Георга III и королевы Виктории, – три тысячи монет стоимостью не менее двух миллионов долларов даже на черном рынке.

И тут я совершил первую ошибку, для профессионального преступника непростительную, – доверился сообщнику. После долгих поисков я обнаружил беглеца в номере бейрутского отеля, где объяснился с ним, не выбирая выражений, и потребовал чемодан с монетами, а он выхватил из-под матраса «беретту» 38-го калибра. Мы сцепились, и я сломал ему шею – вторая ошибка. Вообще-то я не собирался его убивать, но получить пулю не хотелось. Повесив на двери номера табличку «Не беспокоить», я ближайшим рейсом покинул Бейрут. Через десять дней полиция обнаружила чемоданчик с монетами в камере хранения Паддингтонского вокзала в Лондоне. Событие освещалось на первых полосах всех центральных газет Великобритании. Я попытал счастья на выставке бриллиантов в Амстердаме, недооценил электронную сигнализацию, и та меня засекла. Полицейские, ворвавшись в здание через главный вход, налетели на охранников в штатском, нанятых устроителями выставки. Последовала эффектная, как в боевике, перестрелка, а тем временем безоружный Гарри Флетчер под звуки пальбы и громкие крики скрылся в ночи.

К тому времени как сержант голландской полиции получил тяжелое ранение в грудь и противоборствующие силы закона прекратили огонь, я был на полпути к аэропорту Схипхол. Позднее, сидя в номере гостиницы в Цюрихе, я глушил одну банку пива за другой, грыз ногти и следил по телевизору, как отважный сержант боролся за жизнь. До слез не хотелось иметь на совести еще одного покойника, и я торжественно поклялся навсегда забыть о поисках места под солнцем и домике на берегу океана, если полицейский не выживет. Сержант оказался крепким орешком и встал на ноги, его повысили в должности до младшего инспектора с выдачей пяти тысяч крон премиальных, а я загордился и возомнил, что сделал для него больше отца родного и он по гроб жизни мне обязан.

Все же две неудачи подряд выбили меня из колеи – пришлось на полгода устроиться инструктором в «Школу экстремального туризма». Шесть месяцев я размышлял о том, как быть дальше, и в конце концов решился еще на одну попытку. На этот раз подготовительная работа была проведена с педантичной тщательностью. Я переехал в Южную Африку и благодаря профессиональному опыту получил работу в охранной фирме, занимавшейся перевозками золотых слитков из «Южно-Африканского резервного банка» в Претории за границу. Целый год я участвовал в транспортировке золота на сотни миллионов долларов, изучив систему во всех подробностях. Ее слабым местом оказался Рим, и мне снова понадобилась помощь.

Я обратился к профессионалам, сто раз подстраховался на случай предательства и вдобавок оговорил для себя такую долю, что проще было со мной расплатиться, чем кинуть.

Как и планировалось, все прошло гладко. Обошлось без жертв – ни огнестрелов, ни проломленных черепов. Часть груза переадресовали, недостающие золотые слитки подменили свинцовыми чушками и в мебельном фургоне без проблем перевезли через швейцарскую границу две с половиной тонны золота.

Рассчитались со мной в Базеле, у Рейна, где на волнах горделиво покачивались белые лебеди, в банкирских апартаментах, обставленных бесценным антиквариатом. Мэнни Резник перевел на мой номерной счет сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов и плотоядно ухмыльнулся:

– Ты вернешься, Гарри, – раз попробовал вкус крови, никуда не денешься. Отдохни как следует, а надумаешь что интересное, приходи.

Он ошибся – больше мы не увиделись. Взяв напрокат автомобиль, я доехал до Цюриха, откуда улетел в Париж. В мужском туалете аэропорта Орли сбрил бороду, забрал из автоматической камеры хранения дипломат с паспортом на имя Гарольда Делвиля Флетчера и рейсом компании «Пан-американ» отправился в Сидней.

«Морская плясунья» обошлась мне в сто двадцать пять тысяч фунтов, и с палубным грузом из бочек с топливом я перегнал ее на остров Святой Марии. От Австралии до Африки через Индийский океан – две тысячи миль пути, так что мы с «Плясуньей» успели узнать и полюбить друг друга.

На Святой Марии я прикупил двадцать пять акров мира и тишины над белым песчаным пляжем и своими руками выстроил под пальмами бунгало: четыре комнаты, тростниковая крыша и просторная веранда. Если не считать редких ночных приработков, когда обстоятельства вынуждали, жил я с тех пор вполне праведно.

Глубокой ночью прилив поднялся так высоко, что от берега осталась мерцавшая в лунном свете узкая полоска песка. С трудом оторвавшись от воспоминаний, я ушел в дом и уснул как невинный младенец.

На следующее утро мои «клиенты» явились точно в условленное время. Таксист высадил их в самом начале пристани, а я тем временем отдал швартовы и запустил оба двигателя.

Пока шли к лодке, я во все глаза рассматривал третьего члена группы. Он оказался высоким стройным парнем лет двадцати, с открытым дружелюбным лицом и мягкими темными волосами. В отличие от компаньонов, зажавших его между собой, как пара конвоиров, он загорел до черноты, отчего крупные белые зубы казались еще белее. Спортивная майка открывала широкие плечи и мускулистые руки пловца. Вот, значит, для кого предназначалось водолазное снаряжение. На плече он без труда нес большой, тяжелый с виду зеленый рюкзак, оживленно рассказывая что-то спутникам, которые отвечали нехотя и односложно.

Парень был молод, горяч и словно куда-то рвался, чего-то ждал – совсем как я десять лет назад.

– Привет. – Он искренне, по-дружески улыбнулся, и я осознал, что юнец на редкость хорош собой.

– День добрый, – поздоровался я.

Парень мне сразу понравился, непонятно только, как его угораздило прибиться к волчьей стае. Следуя моим указаниям, все трое выбрали причальные концы из воды, и тут стало очевидным, что только молодой знаком с работой на маломерных судах.

«Морская плясунья» вышла из гавани, и Мейтерсон, с непривычки побагровевший и запыхавшийся, привел юношу на мостик.

– Это Джимми, – представил он новичка, отдышавшись.

Мы пожали друг другу руки. Первое впечатление не обмануло – вблизи взгляд серых глаз был прямым и открытым, а рукопожатие – крепким и сухим.

– Отличная лодка, шкипер, – похвалил он.

Я ощутил то же, что любящая мать, когда восхищаются ее ребенком.

– Ничего старушка.

– Сколько в ней – футов сорок четыре—сорок пять?

– Сорок пять, – уточнил я, и парень полюбился мне еще больше.

– Джимми знает, куда плыть, – вмешался Мейтерсон. – Будешь выполнять его приказания.

– Идет, – согласился я.

Джимми чуть покраснел под загаром.

– Не приказания, мистер Флетчер. Просто объясню, что нам нужно.

– Все в порядке, Джим, доставлю, куда скажешь.

– Как отойдем подальше от острова, повернете на запад.

– И далеко на запад собрались? – осведомился я.

– Хотим пройти вдоль африканского побережья, – встрял Мейтерсон.

– Недурно, – хмыкнул я, – здорово придумали. Вас предупредили, что чужаков там не жалуют?

– Близко к берегу подходить не будем.

На мгновение мне захотелось повернуть назад и высадить всю шайку на Адмиралтейской пристани.

– Куда желаете плыть – к северу или к югу от устья реки?

– На север, – сказал Джимми.

Это несколько меняло дело. К югу от реки кружили патрульные вертолеты, территориальные воды бдительно охранялись, и средь бела дня я бы туда не сунулся. На севере ничего похожего не наблюдалось. Единственный сторожевой катер в Зинбалле не каждый день был на ходу, а когда бывал, то обычно вырубалась команда, упившись дрянной пальмовой водкой местного розлива. В любом случае выжать из своей посудины больше пятнадцати узлов они не могли, а «Плясунья» делала все двадцать два, стоило мне ее попросить.

Наконец, было еще одно преимущество – темной штормовой ночью я мог вслепую провести «Плясунью» сквозь лабиринт прибрежных рифов и островов. Экипажу катера такие подвиги и не снились. Даже ясным солнечным днем, в мертвый штиль, они предпочитали отсиживаться в родной гавани. Поговаривали, что командир жестоко страдает от морской болезни, а должности не лишился исключительно потому, что служит вдали от столицы, где в бытность министром правительства влип в некрасивую историю, связанную с исчезновением крупных сумм поступающей в страну иностранной помощи.

Кого как, а меня он больше чем устраивал.

– Ладно, – согласился я и обернулся к Мейтерсону: – За риск придется накинуть еще двести пятьдесят долларов в день.

– Так я и думал, – промурлыкал он.

Я повернул «Плясунью», держа курс на маяк, высившийся на Устричном мысе.

Утро выдалось ясным и солнечным. Высоко в небе, прямо над группами островов, неподвижно застыли огромные, пушистые, ослепительно белые облака. Медленно перемещавшиеся над океаном пассатные ветры, натолкнувшись на громаду африканского континента, ослабевали и откатывались назад; их отголоски нет-нет, да и будоражили окружавшую нас бледно-зеленую гладь. Радуясь случаю, «Плясунья», шелестя днищем, резво прыгала на поднятых неожиданным шквалом, пенящихся волнах.

– Вы что-нибудь определенное ищете или осматриваетесь? – как бы невзначай спросил я.

Джимми, дрожа от возбуждения и сверкая серыми глазами, хотел что-то сказать, но Мейтерсон его оборвал:

– Вот именно, оглядеться хотим.

Тон и выражение лица Мейтерсона заставили Джимми прикусить язык.

– Я много плавал в этих водах, знаю каждый остров и каждый риф. Мог бы сэкономить вам немало времени и часть денег.

– Очень любезно с твоей стороны, – насмешливо поблагодарил Мейтерсон. – Не суетись, сами разберемся.

– Музыку вам заказывать, – пожал я плечами.

Кивком Мейтерсон поманил Джимми за собой, в кокпит, и, стоя на корме у планшира, минуты две что-то тихо и настойчиво втолковывал парню. Джимми густо покраснел, по-мальчишески насупился, и настроение у него испортилось. Я догадался, что Мейтерсон читал лекцию на тему «секретность и безопасность». Джимми, кипя от возмущения, вернулся на ходовой мостик, и мне впервые бросился в глаза его твердый, решительный подбородок. «Да он не просто смазливый мальчишка», – подумал я.

Гатри, «мясник», вышел из каюты – очевидно, по приказу Мейтерсона – и развалился в мягком рыболовном кресле, развернув его в сторону мостика. Даже в расслабленном состоянии опасный, как отдыхающий леопард, он наблюдал за нами, закинув ногу на подлокотник и пристроив на колене сложенную куртку с оттянутым карманом. Усмехнувшись своему «везению», я повел «Плясунью» от острова к острову, прокладывая курс в прозрачной зеленоватой воде, где, словно злобные монстры, затаились рифы. Окаймленные белоснежным коралловым песком островки венчала густая растительность, над которой грациозно колыхались верхушки пальм, потревоженные легким дуновением обессилевших пассатов.

Шли долго, но ни малейшего намека на цель экспедиции я так и не получил. Заработав нахлобучку от Мейтерсона, Джимми был мрачен и неразговорчив. Время от времени я показывал ему наше местоположение на крупномасштабной морской карте, извлеченной из его рюкзака, и он просил изменить курс.

Хотя никаких особых помет на карте не значилось, рассмотрев ее исподтишка краем глаза, я вычислил, что их интересовала акватория в пятнадцати—тридцати милях к северу от устья реки Ровумы и милях в шестнадцати от берега. На этом участке океана порядка трех сотен островов размером от нескольких акров до множества квадратных миль – слишком большой стог сена, чтоб искать в нем иголку.

А мне не нужно было ничего, кроме как, стоя на мостике, не спеша вести ненаглядную «Плясунью» по океанским волнам, чувствовать ее отклик на мое прикосновение и любоваться морскими красотами.

Скальп Майка Гатри, устроившегося в рыболовном кресле, заалел сквозь редкие пряди волос не хуже неоновой рекламы.

«Чтоб ты испекся, ублюдок», – мысленно пожелал я и до самых сумерек помалкивал насчет последствий воздействия тропического солнца. На следующий день, напялив широкополую матерчатую шляпу, он жутко мучился – его распухшая физиономия, обмазанная белой липкой дрянью, пылала, точно иллюминатор океанского лайнера.

К полудню следующего дня я заскучал. Собеседник из Джимми был никакой. Он повеселел со вчерашнего, но так боялся сболтнуть лишнее, что даже предложение выпить кофе встречал настороженно и соглашался не сразу.

Нужно было чем-то себя занять, да и рыбы на обед захотелось. Я увидел стайку опахов, атакующих большой косяк сардин, и передал штурвал Джимми.

– Следуй тем же курсом, – распорядился я и спрыгнул в кокпит.

Гатри с раздутым малиновым лицом проводил меня подозрительным взглядом. В каюте Мейтерсон, который второй день не показывался на палубе, смешивал джин с тоником из моих запасов. Я не возражал – за семьсот пятьдесят долларов в сутки пусть пьет себе на здоровье.

Из ящика для рыболовных принадлежностей я извлек две блесны с перышками, забросил за борт и тут же выудил бьющегося, сверкающего золотом на солнце опаха. Убрав на место смотанные кольцами лески, я заправил на оселке тяжелый нож для резки наживки, рассек рыбье брюхо от жабр до хвоста и швырнул пригоршню окровавленных внутренностей за корму.

Как по команде, пара чаек, вившаяся над лодкой, спикировала на воду. Их жадные хриплые голоса привлекли сородичей, и через несколько минут позади нас слетелось видимо-невидимо пронзительно кричащих, хлопающих крыльями птиц, однако даже их гвалт не заглушил двойной металлический щелчок у меня за спиной.

Ошибки быть не могло – передернули затвор ствола автоматического пистолета, дослав патрон и взведя курок. Не задумываясь, я перехватил нож, готовясь метнуть его в противника, ничком бросился на палубу, левой рукой затормозил падение и перевернулся. Правая рука с ножом начала описывать дугу, как только обозначилась цель: Майк Гатри сидел в кресле, поводя здоровенным старомодным флотским пистолетом сорок пятого калибра – оружием киллеров. При попадании из такого в грудь сквозь дырку от пули проедет лондонское такси.

Быть бы Гатри приколотым к спинке, если бы не два обстоятельства. Уберегло его, во-первых, то, что пистолет не смотрел в мою сторону, а во-вторых, до смешного удивленное выражение на багровой роже. Усилием воли я подавил боевые рефлексы, и мы уставились друг на друга. Обожженные солнцем, распухшие губы Гатри дрожали. Зная, что был на волоске, он все же заставил себя ухмыльнуться. Получилось не слишком убедительно. Я воткнул нож в разделочную доску.

– Пожалей себя, – тихо посоветовал я. – Не балуй с этой штукой у меня за спиной.

Он захохотал, оправившись и снова наглея. Потом повернулся на вращающемся сиденье в сторону кормы и прицелился в чаек. Два выстрела перекрыли шум двигателей, ветерок унес запах бездымного пороха. Дерущихся птиц разнесло в кровавые клочья, полетели перья. Стаю охватила паника, и она бросилась врассыпную. Результат попадания означал, что оружие Гатри заряжено разрывными пулями и страшнее дробовика с обрезанным стволом.

Гатри сел лицом ко мне и дунул в ствол, на манер ковбоев из старых вестернов. Между прочим, для пальбы забавы ради пистолет сорок пятого калибра не слишком подходит.

– Круто! – Я поаплодировал меткому выстрелу и только собрался подняться по лестнице на ходовой мостик, как меня остановил Мейтерсон, стоявший у входа в каюту со стаканом джина в руке.

– Наконец-то я тебя узнал, – промурлыкал он. – А мы все дергались, вспомнить не могли, где раньше тебя видели.

Я не произнес ни слова, и он, глядя мимо меня, окликнул Гатри.

– Теперь понял? – Гатри покачал головой, говорить ему было трудно. – Тогда у него борода была – вспомни фотографию крупным планом.

– Не может быть! – сообразил Гатри. – Гарри Брюс…

Я внутренне вздрогнул, услышав имя, впервые за столько лет произнесенное вслух. Лучше бы его забыли навсегда.

– Рим, – напомнил Мейтерсон. – Золото умыкнули при перевозке.

– Его работа. – Гатри щелкнул пальцами. – Я же точно знал, что где-то его видел. Борода сбила с толку.

– Джентльмены, вы ошибаетесь.

Я отчаянно старался не выдать себя голосом, мысленно оценивая неожиданную ситуацию. Где они видели фотографию? Когда? Кто они – служители закона или наоборот? На обдумывание требовалось время, и я полез на мостик.

– Простите, – пробормотал Джим, уступая штурвал. – Не предупредил, что у него пистолет.

– Ага, – сказал я. – Возможно, стоило.

Мысли лихорадочно заметались в поисках выхода и первым делом свернули на кривую дорожку. Эти люди должны исчезнуть. Столько труда положить, пряча концы в воду, и на тебе – разнюхали. Надежный способ один – отделаться от них навсегда. Я оглянулся на кокпит, однако Мейтерсон и Гатри спустились вниз.

Несчастный случай, к примеру, – прихлопнуть разом обоих. На небольшой лодке с новичком запросто может приключиться самое худшее.

Тут я посмотрел на Джимми, и он мне улыбнулся:

– Ну и реакция у вас! Майк чуть не обмочился, решил, что покойник.

Неужто мальчишку тоже? Если кончать тех, придется и его. Тошнота, накатившая на пепелище в Биафре, снова подступила к горлу.

– Вы в порядке, шкипер? – Джимми, видно, заметил, как я изменился в лице.

– Все нормально, Джим, – успокоил я. – Принес бы ты нам по банке пива.

Пока он ходил в каюту, я принял решение: попробую договориться. Вряд ли они хотят, чтобы об их делах трепались на каждом углу. Предложу молчание в обмен на молчание. Не исключено, что у себя в каюте они пришли к тому же.

Я закрепил штурвал и, осторожно ступая – чтобы внизу ничего не услышали, – перешел на другую сторону мостика. Там, в углу, стоял вентилятор, нагнетавший в каюту свежий воздух через выходное отверстие над столом. В свое время я обнаружил, что вентиляционная система оказалась и неплохой переговорной трубой для общения с мостиком. Правда, в качестве подслушивающего устройства до совершенства ей было далеко – слышимость зависела от направления и силы ветра и от местоположения говорящих. Сейчас боковой ветер задувал в решетку вентилятора, глуша собеседников, но Джимми, должно быть, стоял под выходным отверстием, и, когда ветер стихал, голос звучал ясно и отчетливо.

– Почему бы вам сразу его не спросить? – Шум ветра, невнятный ответ и снова голос Джимми: – Если сегодня ночью вы собираетесь… – Рев ветра. – …Тогда придется до утренней зари…

Речь, похоже, шла о месте и времени. На мгновение я призадумался, отчего им понадобилось выйти из гавани в такую рань, и Джимми вновь заговорил о том же:

– Когда утренняя заря… – Окончание заглушил ветер, и десять секунд я вообще ничего не слышал. – Не понимаю, почему мы не можем… – запротестовал Джимми.

Неожиданно раздался голос Майка Гатри – жесткий, не терпящий возражений. Должно быть, теперь он стоял рядом с Джимми – возможно, ему угрожал.

– Послушай, парень, предоставь это нам. Твоя забота – найти чертову хреновину, а ты пока не слишком стараешься.

Голоса стали невнятными – похоже, Гатри и Джимми отошли от вентиляционного канала. Открылась раздвижная дверь в кокпит. Я бросился к штурвалу и освободил его чуть раньше, чем голова поднимавшегося по трапу Джимми показалась над палубой. Он протянул мне пиво. От его недавней сдержанности и взвинченности не осталось ни следа – улыбка дружелюбная и доверительная.

– Мистер Мейтерсон говорит, на сегодня хватит. Возвращаемся домой.

Я повернул «Плясунью» поперек течения, мы подошли к гавани с запада, и среди пальм замаячило мое бунгало. Внезапно накатило леденящее предчувствие утраты – судьба вновь предлагала сыграть с ней в карты, причем по-крупному. Ставки чересчур высоки, но колода распечатана, отказываться поздно. Не поддаваясь безысходности, я повернулся к Джимми: уж если у него изменилось настроение, надо попытаться что-нибудь разузнать.

Болтая о том о сем, мы по протоку вошли в Гранд-Харбор. Очевидно, ему сказали, что меня можно не опасаться. Мое криминальное прошлое волчью стаю устраивало. Я стал предсказуем, они знали, как мной манипулировать. Джимми, естественно, в тонкости не посвящали. Он явно испытывал облегчение оттого, что в моем обществе мог оставаться самим собой – открытым, дружелюбным, начисто лишенным вероломства. Хитрить парень совсем не умел: скрывая от меня свою фамилию, как великую военную тайну, он продолжал носить на шее серебряную цепочку с идентификационным жетоном, предупреждавшим, что его носитель, Д.А. Норт, не переносит пенициллин. Джимми и думать позабыл о секретности, и я мало-помалу вытягивал из него информацию, полезную на будущее. Мой опыт подсказывал, что пострадать можно в первую очередь от неведения.

Я заговорил о том, что должно было вызвать его на полную откровенность.

– Видишь риф Каракатицы по ту сторону протока? Там сто двадцать футов глубины со стороны моря, а на дне – берлога громадного самца морского окуня. Я добыл одного в прошлом году – двести килограммов потянул.

– Двести?! – изумился он. – Господи, это ж четыреста пятьдесят фунтов!

– Ну да, в такую пасть можно голову и плечи засунуть.

Тут Джимми оттаял окончательно. Оказалось, он изучал историю и философию в Кембридже, но его так влекло море, что пришлось отчислиться. Он открыл фирму, которая занималась поставкой экипировки для дайверов и водолазного снаряжения для спасательных работ – зарабатывал на жизнь да еще имел возможность почти ежедневно плавать под водой. Заказы шли в основном частные, однако случалось заключать контракты с правительством и военно-морским флотом.

Рассказывая о себе, он не раз упоминал некую Шерри, и я осторожно копнул глубже:

– Подружка или жена?

Он хмыкнул:

– Старшая сестра. Очень хорошенькая, хотя совсем на меня не похожа – все больше учетом да конторскими делами занимается, за прилавком в нашем магазине стоит и все такое. – Было совершенно очевидно, что Джимми думает о конторских обязанностях и обслуживании покупателей. – Она страшно увлекается конхиологией – две тысячи в год зарабатывает на раковинах моллюсков.

Все же он так и не объяснил, как попал в темную компанию и чем занимался в тысячах миль от своего магазинчика спортивных товаров. Я высадил его на Адмиралтейской пристани и отвел «Плясунью» на бункерный терминал заправиться горючим до темноты.

* * *

В тот вечер я зажарил на гриле опаха, испек пару крупных сладких бататов и отужинал на веранде, запивая рыбу холодным пивом под шум прибоя.

Сквозь пальмовые деревья сверкнули автомобильные фары. Рядом с моим пикапом припарковалось такси. Шофер остался в машине, а пассажиры – Мейтерсон и Гатри – поднялись по ступенькам на веранду.

– Выпить хотите? – Я показал на бутылки и лед, стоявшие на приставном столике.

Гатри разлил джин по стаканам, а Мейтерсон уселся напротив и наблюдал, как я доедаю рыбу.

– Я тут навел справки, – сказал он, когда я отставил тарелку. – Гарри Брюс исчез пять лет назад, в июне, и с тех пор о нем ничего не слыхали. На острове говорят, что Гарри Флетчер приплыл в Гранд-Харбор из Сиднея тремя месяцами позже…

– Неужели? – Я выковырял застрявшую в зубах рыбную косточку и закурил длинную черную сигару.

– Кроме того, некто хорошо знавший Гарри Брюса утверждает, что на левой руке у него шрам от ножевого ранения, – промурлыкал Мейтерсон.

Я невольно посмотрел на тонкую полоску рубцовой ткани на предплечье. С годами она сжалась, стала плоской, но все равно отчетливо белела на загорелой коже.

– Бывают же удивительные совпадения.

Я затянулся крепкой душистой сигарой со вкусом моря, солнца и пряностей. Беспокоиться не о чем – они приехали договариваться.