– А ты-то откуда это знаешь, капитан? – поинтересовался Куланн, вглядываясь в изменившееся, побледневшее лицо Лооя. – Ты так говоришь, будто сам его видел. А вдруг это просто выдумка, сказка, придуманная теми же мерроу или шеолами, чтобы отпугнуть прочих от их крохотной страны? Не так уж у них много места в этом мире: возможно, они хотят оградить его от любых посягательств извне.
– Он не капитан, – пробормотал Ниппи, обращаясь к своей госпоже. – Он только тот, кто называет себя Лооем.
– Пожалуй, ты прав. Только не кричи об этом на всех перекрестках, погоди. Капитан Лоой, может, и сам не сознает, насколько он изменился. Дай ему возможность самому все понять и пережить.
– Только ради тебя, – пискнул неугомонный перстень.
– Что же касается остального, – Кахатанна повысила голос, – у меня есть одна догадка. Должна сразу предупредить, что она довольно-таки безумная, однако я надеюсь, что окажусь права. Только мне необходимо побыть одной в своем храме.
С этими словами она легко поднялась из-за стола и вышла из трапезной. Уже в дверях обернулась и приказала:
– Если появится Тиермес, немедленно ко мне. А еще я очень рассчитываю на твоих грифонов, Солнцеликий! Так что позаботься о них.
Когда Каэ скрылась из виду, ошарашенный Барнаба произнес:
– Редко удается видеть ее такой грозной. Большие события грядут и большие потрясения.
* * *
В Храме Истины было тепло и уютно. Зеленое пламя на каменном алтаре ворчало и мурлыкало, словно домашний кот, пригревшийся на руках своей хозяйки. Двери, многажды смазанные и вычищенные, тем не менее тихо поскрипывали, поддерживая беседу с госпожой. Мягко плескалась вода в прямоугольном бассейне с изумрудным дном.
Каэтана сидела на полу у ног своего собственного изображения, которое так часто вынуждено было исполнять вместо нее обязанности владычицы сангасоев. Изваяние вышло у скульптора довольно похожим на настоящую Интагейя Сангасойю, только более грозным, величественным и важным, нежели она была в жизни. Впрочем, с изваяниями всегда так – и тут уж ничего не поделаешь.
– Как ты считаешь, это мне не снилось, не грезилось? Я ведь правда могу дышать под водой?
Пламя потрескивало, соглашаясь.
Когда-то давно расщедрившийся Йабарданай, зная о том, как страстно, как неистово Кахатанна любит его родную стихию, преподнес ей подарок – способность не просто опускаться под воду, как умели делать его многочисленные родственники, но и жить там – что было доступно ему одному. Но дабы остальные не попросили того же и не обиделись, получив решительный отказ (не терпел Морской бог никого в своем лазурном королевстве), подарок этот просил сохранить в глубокой тайне. Каэ тогда клятвенно пообещала и клятву свою исполнила. Да так хорошо, что теперь не было ни единой живой либо бессмертной души, которая могла бы подтвердить сам факт его существования. А беда заключалась в том, что теперь она не помнила – было ли это на самом деле или являлось плодом ее воображения. Правда, до сих пор почти все ее озарения соответствовали действительности, но вот это самое «почти» немного угнетало Богиню Истины – пару раз она все же промахнулась. И ей вовсе не хотелось погибнуть из-за какой-то неточности в своих воспоминаниях. Тем более что Шеола находилась слишком глубоко, чтобы ее домыслы можно было проверить опытным путем.
Вот Каэ и взывала сейчас к своей божественной душе, пытаясь получить от нее многострадальной ответ на этот жизненно важный теперь вопрос.
– Это сущая правда, повелительница, – сказал кто-то тяжелым мужским голосом.
Как бы ни многогранна была Интагейя Сангасойя, но таким голосом она отродясь не разговаривала и потому ни на секунду не приняла его за свой. А пружиной взвилась на ноги, еще в прыжке успев выхватить свои верные мечи.
– Браво, – сказал Аннораттха. – Вы можете гордиться. Сам Вечный Воин редко делает такие прыжки.
– Спасибо за комплимент. Но позволь узнать, что ты здесь делаешь в такой час?
– Ничего особенного. Просто стараюсь полностью осветить волнующий вас вопрос. Помогаю разобраться досконально, если вы, конечно, позволите.
Каэтана внимательно разглядывала позднего гостя. Странная улыбка блуждала по ее лицу, и ресницы лукаво трепетали.
– Удивительное дело...
– Что? – встрепенулся Аннораттха.
– Удивительное дело, говорю. Последнее время в Салмакиде происходят не просто чудеса, что еще как-то объяснимо, но чудеса, которые пытаются скрыть от меня. А это уже противоречит всем писаным и неписаным законам – ведь хозяйка здесь пока что еще я. И мне эта скрытность не совсем приятна.
– А если чудеса тебе же на благо, великая богиня?
– Неважно. Помимо благодеяний существуют правила приличия. И иногда – запомни это, Аннораттха, – потребность в том, чтобы твое достоинство блюли выше потребности в помощи и милости, оказанной тем, кто относится к тебе свысока. Я ясно выразилась?
– Более чем ясно, госпожа. Рад, что ты осталась верна себе. Искренне рад.
– Я тоже рада, странный ты человек. А что, сиреневые моря и зеленые закаты тебя уже больше не привлекают?
Аннораттха удивленно на нее взглянул:
– Так ты все знаешь?
– Всего не знает никто. А вот ты второй раз во мне ошибаешься. Конечно, отец, было бы странно, если бы я тебя не узнала с первого взгляда. К тому же ты так старательно избегал встречи со мной, что я поневоле заинтересовалась таким таинственным персонажем.
Барахой, великий Древний бог, уселся на какой-то мраморный пьедестал и расхохотался. Он смеялся до слез, вытирая их пышным рукавом синей рубахи, размазывая по лицу. На несколько секунд ему удавалось утихнуть, но потом он снова принимался смеяться, еще сильнее, еще безудержнее.
– Ах я старый глупец! Ах я наивный! Однако же выросла ты, дочь, помудрела. А я все никак не хотел этого признавать. Ты уж прости меня, дурака такого.
– А я давно простила. С тех пор, как почувствовала, что ты здесь. Я ведь все понимаю, отец. Понимаю, что гордость не позволит тебе просить прощения, а порядочность не даст остаться в стороне и смотреть из укромного местечка, как мы здесь умираем. У тебя не было иного выхода, чем принять чужой облик и попытаться все начать заново, с чистого листа. Так проще, и объясняться незачем и не с кем. Ведь Аннораттха не только никому ничего не должен, но еще и снискал всеобщее уважение и приязнь. Ты правильно поступил, великий Барахой, ты избавил себя от глупых споров о том, принимать ли нам твою помощь в предстоящем сражении или нет...
– Именно так, – согласился бессмертный. – Так я и рассуждал. Я огляделся по сторонам однажды и вдруг понял, что та ноша, которую ты взвалила себе на плечи, еще более непосильна, чем мне казалось. Я перестал относиться к тебе как к дочери и внезапно увидел в тебе равного, а во многом и превосходящего меня соратника, которому я могу доверять, на которого могу положиться. Я был плохим владыкой Арнемвенда и еще худшим отцом тебе, девочка. И потому я не предлагаю Интагейя Сангасойе принять в ряды своих союзников и друзей старого и трусливого, растерянного и не верящего ни во что Барахоя. Зато я могу предложить ей крепкую руку и верный меч Аннораттхи. Этот чудак, быть может, и не слишком велик и могуч, зато расторопен, сообразителен и во многом разбирается. Он может оказаться полезен в самых неожиданных ситуациях, к тому же у тебя есть шанс подружиться с ним – он твой горячий поклонник и верит тебе во всем. Это уже много, правда?
– Это очень много.
– Вот и ладно. – Барахой еще больше повеселел. – Знаешь, Каэ, дорогая, вот сказал тебе все, что хотел, и даже на сердце полегчало.
– Я рада за тебя... – Она запнулась, но все же произнесла:
– Отец. А теперь возвратимся к моему вопросу: откуда ты знаешь, что тогда произошло?
– Подсматривал, – просто отвечал бог. – Подглядывал, подслушивал. И мне стыдно, но ведь прошлого не вернуть. Зато мое любопытство теперь пригодилось, и ты можешь спокойно отправляться на Шеолу. Тебе грозит множество опасностей, но под водой ты всегда будешь своей – желанной, родной и близкой. Море примет тебя. Кстати, ты не хочешь поговорить со мной о Лоое?
– Пока нет. Но если ты хочешь сообщить мне, что он не совсем тот, за кого себя выдает или даже сам принимает, то спасибо за беспокойство: я и сама это поняла.
– Не сомневался, – покивал головой Верховный владыка. – Но подумал, что стоит обратить твое внимание, на тот случай если ты еще не задумывалась... – Он махнул рукой. – Ты правду говоришь, я тебя все время недооцениваю. Может, всем родителям их дети кажутся маленькими?
– И сколько тысяч лет еще должно минуть, чтобы убедить тебя в полной моей состоятельности?
– Неизвестно. Поэтому я и не хочу, чтобы ты признавала во мне своего отца. Грустно, но в этом качестве я тебе не только не нужен, но и мешать буду. Поэтому забудь, что ты меня видела. Лучше езжай на Шеолу и сделай все, что нужно, – так же блестяще, как ты справлялась до сих пор.
– Если бы, – вздохнула Каэ. – Ладно. Отправляйся-ка ты во дворец, найди Аэ Кэбоалана и скажи ему, что я буду готова приблизительно через час. Мы не можем мешкать.
– Слушаюсь, – ответил Аннораттха уже на ходу.
Ровно через час золотые грифоны Солнцеликого бога подняли в небо колесницу, в которой находились трое – Кахатанна, Аэ Кэбоалан и тот, кто теперь называл себя капитаном Лооем.
Часть 3
Агатияр был искренне признателен своему сердцу за то, что оно не отказало в тот момент, когда немолодой мужчина, крупный и с хорошими мускулами, материализовался прямо в центре обеденного стола. Если быть точным – на блюде, где лежала аппетитная пулярка в густом, ароматном белом соусе. Появление мужчины было неожиданным, а бесславная гибель пулярки, безнадежно испорченной его кожаными штанами – потертыми, рваными и заляпанными грязью невесть каких дорог, – явилась уже настоящей трагедией. Кроме того, мужчина угодил сапогом прямо в тарелку императора, и теперь разгневанный Зу-Л-Карнайн с нечленораздельным ворчанием поднимался со своего места. Отборные телохранители, акара, не стали терять ни секунды на немое и неподвижное изумление, а окружили нежданного гостя, выставив свои мечи. У последнего явно не было никаких шансов. Кажется, лишенный обеда аита пытался отобрать у кого-то из акара меч, поскольку его собственный был оставлен в личных покоях. Кто знает, чем бы завершилась его попытка, однако Агатияр обратился к нему строгим тоном:
– Аита, я смиренно умоляю тебя не начинать разбирательство с обнаженных клинков и затуманенного гневом рассудка. Правда, я тебя понимаю. – И, обернувшись к гостю, добавил:
– Вы хоть понимаете, милейший, что вы сейчас натворили?
– Прошу прощения, – растерянно пробормотал тот, пытаясь слезть со стола, избегнув дальнейших разрушений. – Я сознаю, что оскорбил величие славного императора, и готов понести соответствующее наказание. Но у меня дело к блистательному аите, и я прошу выслушать меня прежде, чем призвать к ответу за грубость, хоть она и была невольной.
– Да какое, к драконам, величие?! – рявкнул Зу-Л-Карнайн. – Величия ты не затронул, ты, балбес, пулярку угробил! Ах, какая была птица. А я голодный... Ладно, кто ты и как сюда попал?
– Попал он сюда не по своей воле, – загремел всепроникающий голос, так хорошо знакомый императору. – Его сюда я приволок, а вот со столом немного ошибся. С кем не бывает?
– Тиермес! – в один голос воскликнули император и его визирь.
– Представь себе, – насмешливо молвил прекрасный бог, появляясь в серебристо-голубом сиянии. – За пулярку несу ответственность только я, а посему... – Вместо продолжения он небрежно указал рукой на стол, и тот моментально изменился: появилась на нем иная скатерть, посуда и приборы, выросли сосуды с диковинными напитками, бесчисленные тарелки и чаши с салатами и закусками, о которых при дворе Зу-Л-Карнайна никто слыхом не слыхивал, и три золотых блюда с благоухающими, дымящимися, истекающими свежим соком упитанными птицами. – Прошу.
А когда Зу-Л-Карнайн и Агатияр снова уселись в свои кресла, повинуясь его знаку, Тиермес молвил:
– Разрешите представить вам доблестного гуахайоку Гейерреда, которому мы обязаны важными сведениями. Он вел себя как достойнейший и должен быть вознагражден. Впрочем, это уже дело Каэтаны, мне эта часть никогда не удавалась. Вы обедайте, а я расположусь рядом, послушаю ваш разговор.
– Акара удалить? – спросил предусмотрительный Агатияр.
– Пусть останутся. Они все равно ничего не будут слышать, кроме, естественно, необходимых распоряжений.
Прекрасный бог вольно раскинулся в воздухе на уровне стола, его прозрачные крылья легли на пол тяжелым светом.
– Что-то не так в этом странном мире, – начал он. – Но вот что?..
В течение следующего часа гуахайока подробно рассказывал императору все, что стало ему известно о возвращении Аджи Экапада, о повальном безумии, охватившем членов королевского совета, о гибели графа Коннлайха и его рыцарей, а также о своем аресте и побеге из башни Черной Крысы и о том, что случилось в храме Тиермеса.
– Боюсь, что доблестного графа действительно нет в живых, – печально молвил аита, выслушав Гейерреда. – Сейчас в Джералане происходит приблизительно то же, что и в твоем Мерроэ, с той только разницей, что происходит уже довольно давно. Мне докладывали о том, что отряд Альбин-хана истребил двести западных рыцарей, но случилось это в Сарагане, так что тагары были в своем праве – они всегда могут сослаться на то, что защищали земли империи от вторжения чужаков. Скажи, граф был обязан подчиняться вашему магу беспрекословно?
– Да, – горестно молвил гуахайока. – Подумать только, что я сам, своим распоряжением послал на смерть старого друга. Что же теперь будет, аита?
– Сам не знаю, – пожал плечами Зу-Л-Карнайн и спросил у Агатияра:
– Вот ты скажи, что мне делать? Правду мы, положим, знаем, но если эти безумцы перейдут границу и начнут сражение, не могу же я уступать им свои земли без боя. Не могу же я не сопротивляться вообще!
– Не можешь, – согласился Тиермес. – Вообще, тебя, аита, поставили в безвыходное положение. И сам ты из него не выпутаешься, но ты счастливчик, и о тебе есть кому позаботиться. И ты, Гейерред, не волнуйся. Этой войной мы займемся сами.
– Кто «мы»? – осведомился Агатияр.
– Те, кто в ответе за людей, как постоянно твердит наша очаровательная Истина. И что бы мы ни думали по этому поводу, не станем же мы с ней спорить, правда? Вот и приходится отвечать за людей, а заодно и за всех остальных.
Когда усталого, но счастливого гуахайоку проводили в отведенные ему покои, император нерешительно подошел к Тиермесу:
– А как она, Жнец?
– Ты хочешь спросить, не передавала ли тебе Великая Богиня отдельных указаний?
– Ты прав... Это так.
– Вынужден тебя огорчить – я не видел ее с тех пор, как она отправилась на Алан вместе с Солнцеликим. И потому наша Каэ понятия не имеет, что я нахожусь здесь, в твоем обществе. Правду говоря, я и сам не подозревал о том, что такое может случиться... – Тиермес смотрел на красавца атлета, стоявшего перед ним, и понимал, что это стоит его соперник, еще один из тех, кто отнимает у него, грозного и величественного Владыки Ада Хорэ, часть любви и нежности Каэтаны, кто желает того же и хочет обладать тем же. И значит, император должен быть его врагом. Но ничего, кроме странного теплого чувства сострадания, не находил в себе Жнец. И то, что он произнес, повинуясь внезапному порыву, было для него гораздо большей неожиданностью, чем для самого императора:
– Но я уверен, что Каэ попросила бы меня передать тебе самые добрые и нежные слова, знай она заранее о нашей встрече.
Распрощавшись с аитой и его старым визирем, Тиермес отправился прямиком в Салмакиду. Ему предстояло еще очень много дел, и никто не мог их сделать вместо него.
Уходя, он обернулся. Зу-Л-Карнайн стоял у высокого стрельчатого окна, распахнутого по случаю прекрасной погоды настежь. Легкий ветер играл его пышными длинными волосами, и Жнец – в который уже раз – подумал, что этот юноша настолько похож на Джоу Лахатала, что было бы забавно свести их вместе. Правда, пока что Змеебог отчаянно сопротивлялся этой встрече – не мог забыть, что аита открыто восстал против него, помогая Каэтане.
Джоу Лахатал полностью одобрял выбор императора и втайне считал его абсолютно правым, но простить неповиновения не мог до сих пор.
* * *
Объявившись в Салмакиде ближе к вечеру, Тиермес узнал, что маленькая богиня, не дождавшись его возвращения, отбыла на Шеолу в поисках последнего талисмана Джаганнатхи. То, что талисман был последним, несколько утешало, но само отсутствие Каэтаны огорчило Жнеца. Впрочем, переживал он недолго и незаметно для постороннего взгляда. И уже через полчаса срочно созвал всех бессмертных на совет. Ему хватило гораздо меньше времени, нежели Гейерреду, чтобы рассказать богам, что произошло в Мерроэ за последние несколько дней, а объяснять, чем грозит миру грядущее столкновение двух могучих держав накануне всеобщей войны со слугами Мелькарта, нужды не было. Все моментально согласились помочь Зу-Л-Карнайну, а заодно и королю Колумелле – избежать ненужного кровопролития и полностью одобрили предложенный Жнецом план.
Только присутствовавший на совете Тхагаледжа набрался храбрости и подошел к Тиермесу, когда остальные уже разошлись.
– Прости, Владыка! Могу ли я откровенно поговорить с тобой?
– Если кто-то из смертных и вправе рассчитывать на мою искренность и откровенность, то это ты, мудрый татхагатха, – любезно ответил Жнец.
– У меня возникло странное впечатление: будто бы ты не вполне уверен в том, что мы будем вынуждены воевать всего лишь со слугами Мелькарта. В твоих речах все время мелькает имя самого врага, словно ты считаешь, что его вторжение на Арнемвенд все еще возможно.
– Я именно так и считаю, – ответил Тиермес после довольно долгой паузы. – Я привык доверять своим ощущениям, а они подсказывают мне, что Мелькарт слишком, слишком близко.
– Да, но ведь, если госпоже Каэтане удастся уничтожить девятнадцатый талисман, непосредственная опасность минет. А там уж мы справимся с этими хранителями. Я, конечно, не рассчитываю, что все пройдет легко и безболезненно, но...
– Но, – согласился Жнец. – Вот это самое «но» и не дает мне покоя довольно долгое время. Скажи, ты никогда не играл в карты с профессионалом?
– Во что? – ошарашенно спросил правитель Сонандана.
– А в кости? – не стал вдаваться в подробности бессмертный.
– В кости случалось играть, но только с придворными.
– Жаль. Жаль, что тебе не случалось сыграть с мастером, тогда бы ты знал, что у профессиональных игроков всегда есть в рукаве какой-нибудь сюрприз на крайний случай. Так что выиграть тебе просто невозможно, если, конечно, ты не примешь соответствующих мер.
– И какие же меры ты советуешь принять нам?
– Не расслабляться, даже если наша дорогая Каэ все сделает как следует и победа покажется такой близкой, – прошу тебя, татхагатха, не позволяй себе обрадоваться. Если бы у меня было сердце, я бы сказал тебе, что у меня на сердце неспокойно...
– А что, нет его? – как-то по-детски растерянно спросил Тхагаледжа.
– Нет, кажется, – просто ответил Жнец. – Готовься к войне, правитель. Готовь войска, укрепляй Салмакиду и стереги Шангайскую равнину. А мы пока позаботимся о нашем драгоценном императоре, потому что опасность столкновения Мерроэ с империей очень велика, а опасность, что Каэтана на нас рассердится за то, что не уберегли Зу от неприятностей, – еще больше. И страшнее.
Тиермес исчез в голубой вспышке света, оборвав разговор на середине. Видимо, посчитал, что и так сказал достаточно.
Нингишзида подошел к своему владыке, который так и остался стоять посреди зала с выражением глубокой озабоченности на лице.
– Что-то случилось с госпожой? – спросил негромко.
– Что? – встрепенулся Тхагаледжа. – А-а, нет, надеюсь, что нет. Просто меня немного встревожили слова Жнеца. Ему неспокойно, видишь ли.
– Да, – согласился жрец. – Если уж Владыке Ада Хорэ неспокойно, то смертным впору сходить с ума от беспокойства. Вы это имеете в виду?
– Ты прекрасно пояснил создавшуюся ситуацию.
– Тогда я бы особенно хотел переговорить с вами сейчас же. Это касается плана обороны Шангайской равнины на самый непредвиденный случай.
Молодой лесок таял в утренней серой дымке. От реки тянуло теплом. Птицы еще не пели, они едва проснулись и теперь решали, не слишком ли рано это сделали. Только самые отчаянные изредка подавали голос, но тут же сонно замолкали. Трава была мокрой от росы.
В этот ранний час несколько тысяч закованных в железо всадников и столько же тяжеловооруженных пехотинцев вброд пересекли мелкую речушку, которая протекала как раз на границе Сарагана и Мерроэ. Названия ее никто не знал, а возможно, его и в помине не было, потому что в период летней жары речушка почти полностью пересыхала и по ее глинистому, потрескавшемуся руслу змеился худосочный, мутноватый ручеек. Сейчас вода доходила до пояса человеку среднего роста, и поэтому переправа не отняла много сил и времени. Однако армия была на марше уже почти сутки, и потому люди передвигались с трудом.
Войско старалось соблюдать тишину: командиры отдавали приказы шепотом, по цепочке, всадники сдерживали коней, пехотинцы передвигались почти бесшумно. Выбравшись из воды, они скрывались среди деревьев и только тогда останавливались, чтобы немного передохнуть после утомительного перехода.
Официально король Колумелла лично командовал своими войсками. Однако вместе с ним в поход отправился и верховный маг Мерроэ, Аджа Экапад, несколько оправившийся после своих злоключений. Он снова выглядел стройным, подтянутым и моложавым и твердою рукою управлял практически всей армией. Только слепой не заметил бы, что король почти слово в слово повторяет все распоряжения мага, а более наблюдательный человек отметил бы и странный взгляд Колумеллы – пустой, стеклянный, отрешенный. И это было страшно.
Солдаты тихо роптали. В отличие от своих командиров они прекрасно понимали, чем чревато открытое столкновение с огромной империей Зу-Л-Карнайна и с самим великим полководцем, который прославился тем, что истреблял неисчислимые армии противника при минимальных потерях со своей стороны.. Рыцари тоже не горели жаждой мести настолько, чтобы сложить голову на поле битвы по приказу ненавистного мага: они лучше простых солдат разбирались в дворцовых интригах и знали откуда ветер дует. Даже самые легкомысленные были обеспокоены тем, что обоз с провизией и припасами давно отстал от передовых частей, что войско сильно растянулось и, если начнется сражение, армия Мерроэ окажется в самом невыгодном положении. Упорно ползли слухи и о том, что у короля и его нового гуахайоки совершенно нет плана ведения боевых действий, что разведку удосужились выслать вперед только сейчас, что это самая безумная из всех войн, в которых когда-либо участвовали гемерты и ромерты.
Особенно пугала и настораживала гнетущая тишина. Полная тишина и отсутствие препятствий. Если бы перейти границу любого государства многотысячным войском было так легко, то все страны мира постоянно переходили бы из рук в руки. Возвратившиеся из разведки трое следопытов сообщили, что ближайшая деревня, обнаруженная ими, пуста и безлюдна. Причем совершенно очевидно, что жители покинули ее не ранее чем сутки назад. А это значит – они были предупреждены о грозящем вторжении и заблаговременно скрылись. И еще это значит, что здесь армию Мерроэ могут ожидать любые неожиданности и неприятные сюрпризы. К сожалению, голос разума не был услышан высшими военачальниками. Да солдаты на это особенно и не надеялись. И все же никто, даже из самых трезвомыслящих, не ожидал увидеть то, что предстало перед их глазами через несколько часов.
Едва отдохнувшие, еще окончательно не просохшие, полуголодные воины Мерроэ двинулись в путь, когда солнце стояло еще не слишком высоко. Около часа они двигались по равнине, растянувшись широкой цепью. Пехота шла впереди, рыцари трусили сзади, рассуждая о том, что вся эта затея смахивает на пародию на войну, но не более того.
Противник появился внезапно. Он вырос из-под земли не в переносном, но в прямом смысле этого слова. Сначала взбугрились небольшие холмики, словно десяток кротов одновременно решили подышать воздухом. Затем рыхлая земля зашевелилась и бугорки стали просыпаться вниз – как если бы под ними была сплошная пустота. Потом на их месте образовались воронки, затем почва заколебалась так сильно, что люди были не в состоянии устоять на ногах, шатались и падали, словно пьяные, а всадники никак не могли успокоить бешено ржущих коней. Небо моментально затянуло свинцово-серыми тучами, из которых, впрочем, не упало ни одной капли дождя. Зато раздался гром и ослепительно засверкали молнии, огненными змеями прочерчивая небосклон. Среди войска началась паника. Люди метались, сталкивались, кричали и роняли оружие. Аджа Экапад, пытался приструнить их, заставить стать в строй, однако силы талисмана Джаганнатхи не хватало на то, чтобы держать в повиновении несколько тысяч абсолютно разных людей. Он мог уничтожить их, заручившись помощью собратьев, но завладеть их разумом был не в состоянии. Колумелла сорвал голос во всеобщем оре, но его никто не услышал.
А затем земля зашевелилась и раздалась, вздохнув, словно усталая роженица. Одиннадцать грозных всадников стали подниматься из ее чрева неторопливо, бесшумно – и это было еще страшнее, нежели стремительная атака. Одиннадцать Древних и Новых богов Арнемвенда во всем великолепии и блеске явились своим подданным. Растерянные люди переводили взгляд с драконообразного коня Траэтаоны на серебристо-голубой ореол, окружавший прекрасного и ослепительного Жнеца, сжимавшего кривой, серповидный меч; с сияющего белыми доспехами Змеебога – на затянутого во все черное желтоглазого га-Мавета, который опирался на свой огромный меч, на лезвии которого не задерживалось ни единое пятнышко света; с рыжеволосого всадника на седом коне, увенчанного известным всему Варду шлемом из черепа дракона, на безглазого, жуткого Баал-Хаддада.
Следом за высшими божествами двигалась небольшая, но внушительная рать их верных слуг. Зат-Бодан и Зат-Химйам – Боги Раздора и Ужаса сопровождали Арескои. Исполинские змееголовые джаты сердито шипели за спиной у Джоу Лахатала. Но, кажется, больше всего поразили людей двое титанов, возникших вдалеке. Всему Арнемвенду было известно, что эти гороподобные существа служат исключительно небесному кузнецу Курдалагону, и об их мощи слагались легенды. Собственно, одних этих титанов было вполне достаточно, чтобы истребить все войско.
Всадники неспешно двигались по направлению к оторопевшему войску, большая часть воинов которого была близка к обмороку. Когда маленький отряд бессмертных приблизился на достаточное расстояние, Астерион в клубящемся плаще, похожем на неистовое облако, выехал впереди всех и обратился к повелителю Мерроэ:
– Слышишь ли ты меня, Колумелла?
– Да, – сипло ответил король, в глазах которого несколько прояснилось и туман в голове стал рассеиваться от ужаса.
– Если ты немедленно не повернешь свою армию назад, я обещаю тебе, что мы уничтожим ее в течение нескольких минут. Но и это еще не все: затем мы отправимся в Кайембу и оттуда начнем свое странствие по твоему государству. Думаю, ты понимаешь, сколько времени оно просуществует после этой нашей прогулки.
Король мешком свалился с седла и упал на колени:
– Я прошу прощения, великие! Я не знал и не ведал, что боги так благоволят императору! Я не представлял, что вы явитесь защищать мятежного аиту, оскорбившего своим неповиновением самого Джоу Лахатала!
Можно утверждать, что подобные слова были продиктованы несчастному королю отнюдь не его собственным рассудком, но злой волей талисмана. И боги моментально ощутили присутствие холодного и мрачного пространства Мелькарта где-то совсем близко. Это разгневало их еще сильнее.
– Ты жалкий червь! – загрохотал Змеебог, пришпоривая своего божественного скакуна. – Мы даровали тебе шанс на спасение и попытку вымолить прощение, а ты осмелился оскорбить меня! Так пусть видят все, что случается с наглецом и безумцем...
Джоу Лахатал указал пальцем на землю под ногами ошалевшего от ужаса Колумеллы, и ослепительная молния, сорвавшись с темного неба, ударила прямо в это место. От него пошла в обе стороны большая трещина, похожая на ухмылку, словно земля отворила уста, чтобы посмеяться над жалким человеком, прогневавшим богов. Колумелла провалился в нее по пояс, да так и застрял, отчаянно хватая воздух руками. Края трещины сомкнулись, плотно зажав хрупкое и уязвимое человеческое тело. Король кричал, взывая и к магу, и к солдатам, и к бессмертным, но все оставались недвижимы.
Аджа Экапад взвешивал свои шансы. Отсутствие Каэтаны давало ему возможность спастись бегством. Он прекрасно знал, что ни один бессмертный не сможет преследовать его, пока талисман Джаганнатхи находится на его теле, однако Экапад был всего лишь слабым человеком, и он не представлял себе, как сможет справиться с объединенной силой одиннадцати величайших бессмертных Арнемвенда. Потому он поступил с королем так, как некогда с графом Коннлайхом, – развернул коня и пришпорил его, уносясь прочь от этого опасного места.
Один из рыцарей, стоявших рядом, совершенно по-мальчишечьи засвистел ему вслед в два пальца – звонко и насмешливо.
Змеебог рассмеялся и небрежным взмахом руки вытащил из земляной ловушки обезумевшего короля.
– Я прощу тебя только потому, что ты сам не ведаешь, что творишь, глупец. И молись на свое везение!
Колумелла был не в состоянии говорить: лишенный поддержки талисмана, отпущенный им на свободу, он вообще не понимал, что делает здесь, на открытом пространстве, во главе войска. Ни одной мысли, ни одного толкового воспоминания не осталось в его бедной голове – но он видел перед собой разгневанных бессмертных, готовых стереть его с лица земли, и ужас объял его.
* * *
Золотая колесница Аэ Кэбоалана в считанные часы перенесла Каэтану через океан и опустилась на вершине одного из погасших вулканов.
