Пылающий мост

      – Я найду ее и отпущу на свободу. Живи спокойно.
      – Прощай, маленькая богиня, – отвечал катхэксин. – Мы вечно будем ждать тебя.
 

* * *

      Огромный золотистый дракон описал широкий круг в воздухе и опустился на каменное плато, пригнув шею. Каэ забралась на него, рухнула в полном изнеможении.
      – Аджахак, меня нет. Я умерла.
      – Не совсем. У тебя еще много дел, – ответил ящер.
      – Здравствуй, Аджахак, – молвил, подъезжая, Траэтаона. – Это ты сегодня работаешь конем нашей девочки?
      – Так вышло. – В голосе дракона звучали нотки классической скромницы.
      – Спасибо, что побеспокоился о нас, – поблагодарил Тиермес. – Не представляю, что бы мы без вас делали.
      – Благодарность Жнеца – сокровище, которое нужно хранить пуще зеницы ока, – церемонно сказал Древний зверь. – Если ты и впрямь благодарен мне, то давай договоримся: в случае, если душа моя попадет в Ада Хорэ, ты будешь к ней милосерден.
      – Договорились, – кивнул Тиермес.
      Пока они с Каэтаной выбирались на поверхность, она успела рассказать им все, что знала сама о народе катхэксинов, о хорхутах и дапаонах. Тоскливо, отворачивая лицо, чтобы слез не было видно, сообщила об Олоруне.
      – Думаю, это он спас вас. И еще, конечно, помогло то, что сила Мелькарта в этом месте иссякает. Иначе ничего бы у меня не вышло.
      – Что-то я не помню случая, чтобы у тебя ничего не вышло. – Траэтаона наклонился, чтобы поцеловать ее.
      Двух коней он вел в поводу. Веретрагна и Вахаган были перекинуты поперек седел, они все еще находились вне сознания. Видимо, им здорово досталось, да и пробыли они на нижнем Джемаре гораздо дольше остальных.
      Тиермес уже успел послать зов Джоу Лахаталу, а затем Арескои и га-Мавету. Кто-то из Новых богов должен был явиться на Джемар, чтобы забрать своих братьев. Так и вышло.
      Сам Змеебог поджидал недалеко от Белой скалы, коротая время разговорами с Аджахаком. К моменту его появления Древний зверь уничтожил всех хорхутов в округе, и – как результат – эта часть Джемара стала на самом деле пустынной. Теперь, оглядывая поле битвы, дракон думал, что он немного перестарался. Мало того, что тела убитых валялись повсюду живописными грудами, – изменился пейзаж. Вывороченные скалы, разметанные по всему плато обломки камней – каждый размером с хороший дом, глубокие борозды, оставленные чудовищными когтями, и множество прочих деталей, которые были созданы исключительно при вмешательстве грозного сына Ажи-Дахака.
      – Впечатляет, – сказал Джоу Лахатал, озираясь по сторонам.
      За своими братьями он явился в колеснице, отлитой из белого золота и запряженной крылатыми змеями. Алый плащ сверкал и переливался на солнце, доспехи сияли ослепительной белизной.
      – Рад, что тебе понравилось, – отозвался дракон. – Но, по-моему, чуть-чуть чрезмерно. Чрезмерность же граничит с безвкусицей. А этого я уже немного боюсь.
      – Полно, Аджахак! Они другого и не заслуживали, – рассмеялся Змеебог.
      – Не торопись так рассуждать, мальчик мой, – наставительно заметил дракон. – Художник должен во всем знать меру и оставаться достойным этого гордого звания.
      – Тебе виднее, – с невольным уважением сказал Лахатал. – А теперь, прости мне мое нетерпение, что здесь произошло? Где Каэтана, где все остальные?
      – На вопрос, что произошло, я тебе отвечать не стану, пусть сами рассказывают. Тем более что я ничего почти не знаю: я тут хорхутами занимался, а остальное как-то проскочило мимо. На второй вопрос ответить проще – внизу, под нами. – И дракон грациозно склонил шею, указывая головой на камни.
      – Что там можно делать?
      – Знаешь, Змеебог, мы с тобой разной крови: вот даже твои змеи шипят и косятся на меня. Но я бы хотел, пока есть время, сказать тебе вот что – твои братья умудрились провалиться в другое пространство, попав в него во время Взаимопроникновения двух миров. Эта история очень старая и очень грустная, а они со своей охотой на хорхутов оказались в центре событий, не зная ни начала, ни конца. Наша Каэ рискуя жизнью вытащила их оттуда, заодно еще прихватила Траэтаону и Тиермеса...
      – А те что там потеряли?! – ахнул Джоу Лахатал.
      – Твоих же братьев... Так вот, не просто будь ей благодарен, а вырази это действием. Запрети своим братьям охотиться здесь. Эти несчастные чудовища не заслуживают того, чтобы убивать их, они заслуживают сожаления. Поверь мне.
      – Прости, Аджахак, только я что-то не замечаю, чтобы ты пожалел их. – Джоу Лахатал еще раз выразительно огляделся.
      – У меня не было выхода. Но я здесь в первый и, надеюсь, в последний раз. И уж тем более не на охоте.
      – Это так.
      Они бы еще долго обсуждали этот вопрос, но тут земля затрепетала, выпуская из своих недр странную компанию.
      Чумазая, уставшая и страшно веселая Каэтана ехала в одном седле с божественным Владыкой Ада Хорэ. Тиермес выглядел как обычно, словно это не он только что побывал на краю гибели – еще более страшной для бессмертного, нежели для простого и уязвимого существа. Он весь мерцал серебристо-голубым светом, а драконьи крылья трепетали, сложенные, за его спиной. Траэтаона возвышался рядом на своем драконоподобном скакуне и то и дело вытягивал тонкую смуглую руку, чтобы пригладить Каэтане ее спутанные волосы. Веретрагна и Вахаган все еще не пришли в себя, а потому позы не изменили.
      Джоу Лахатал мигом забыл про свое достоинство и необходимость стоять в сверкающей колеснице, чтобы произвести выгодное впечатление. Он выскочил из нее и помчался навстречу Кахатанне, перемахивая через громадные валуны. И на лице его сияла счастливая улыбка.
      – Здравствуй, Каэ, дорогая.
      Она обняла его, свесившись с седла. Произнесла жалобным голосом:
      – А теперь заметь, какие вы все красивые, и только я похожу на метелку из перьев, которой обычно вытирают пыль.
      – Ты самая прекрасная метелка в мире, – порывисто сообщил Джоу Лахатал. И тут же призадумался – было ли сказанное комплиментом или сейчас грозный Жнец решит вопрос престолонаследия в пользу га-Мавета?
      Но никто не рассердился. Первым захохотал дракон, потом Каэтана, а потом и остальные присоединились к этому безудержному веселью.
      – Ну, забирай своих томных красавцев, – хохотнул Траэтаона.
      Веретрагну и Вахагана с предосторожностями погрузили в колесницу.
      – Мне нужно покинуть вас, – сказал Змеебог, беря вожжи.
      Змеи зашипели, изогнули прекрасные гибкие тела, покрытые яркими узорами, расправили крылья.
      – А позже я явлюсь в Салмакиду. Каэ, я ведь был в Тевере, как ты и просила, и выяснил много интересного.
      – Буду ждать тебя, – помахала она рукой на прощание.
      Казалось, раскаленные камни Джемара порядком надоели всем, и бессмертные торопились покинуть это место. Жара была невыносимая; снова мучила жажда. Стоял полный штиль.
      – Хоть бы немного прохладного ветра, что ли, – пробормотал Траэтаона, протирая изящной рукой слезящиеся от пыли глаза. – Отсюда явно нужно исчезать поскорее.
      – Так чего же мы ждем? – спросила богиня.
      – Наверное, глотка свежего морского воздуха – в меру солоноватого, в меру прохладного и влажного, а главное – нежного и легкого, – произнес у нее за спиной шелковый голос.
      Все расцвели улыбками. Вечно юный Астерион сидел недалеко от них на белом пушистом облачке. Он скрестил под собой ноги, будто находился на уютном диванчике. Голову подпер ладонями и в такой позе рассматривал своих друзей и родственников веселыми глазами. Плащ и волосы вились над ним. Он легко дунул в сторону дракона, и тотчас же запах горного луга, снега и свежей воды окутал Древнего зверя. Тот зажмурился от удовольствия, подставляя бока налетевшему ветерку:
      – Ветер Демавенда!
      – Рад доставить тебе удовольствие...
      Каэ в это же время жадно глотала свежий, влажный морской воздух, и соленые брызги летели ей в лицо.
      – А вам что, дорогие мои?
      – Дождь, – хором ответили оба бога. – Сильный дождь.
      Астерион простер руки к небу ладонями вверх, и над головами обоих бессмертных появилась пухлая темная туча, из которой хлынул теплый ливень. Подождав, когда все отдохнут от зноя и немного расслабятся, Бог Ветра снова обратился к Каэтане:
      – Что с талисманами, дорогая Каэ?
      – Они запечатаны в другом пространстве, Астерион.
      – А это можно приравнять к уничтожению?
      – В каком-то смысле да. Их никто оттуда не достанет, кроме меня.
      – Ты позволишь мне сказать об этом в Сонандане?
      – А кому ты хотел бы об этом сообщить в первую очередь? – заинтересовалась она. Обычно ветреный – что являлось основой его сущности – Астерион никогда не стремился участвовать во всех делах; он предпочитал изредка наведываться в разные концы мира, выясняя попутно все, что его интересовало. Он мог помочь, но на долгую и кропотливую работу его не хватало. Поэтому поведение бессмертного казалось более чем непривычным.
      – Я хотел бы поговорить обо всем с Магнусом. Этот чародей даже меня заставил прислушаться к своим соображениям. Я бы хотел кое-что проверить. Ты не против?
      – Конечно нет. Отправляйся прямо сейчас.
      – Я так и сделаю. Я буду в Сонандане раньше вас всех.
      Астерион спрыгнул со своего облака, но не опустился на землю, а попал в порыв знойного и сухого ветра Джемара, закрутился и растаял в нем. Этот фокус он проделал явно для того, чтобы позабавить остальных.
      – Он всегда умел стремительно передвигаться, – сказал в пустоту Траэтаона. – Бьюсь об заклад, что он сию секунду уже беседует с Магнусом.
      – А тебе нужно больше времени? – заинтересовалась Каэ.
      – Немного. Около пяти-шести минут. Мне пространство представляется плотным и вязким. И я какое-то время трачу на то, чтобы сориентироваться.
      – Садись, – сказал дракон. – Я уже готов пересечь океан.
      Когда Аджахак был готов подняться в воздух, Каэ обратилась к Тиермесу:
      – А вы как же?
      – Траэтаона возьмет моего скакуна и отправится прямиком в Сонандан отсыпаться и отдыхать. А я, если ты не против, провожу вас с Аджахаком.
      – Как это? – мило удивилась она.
      – Очень просто. Я подумал, ты ведь очень давно не видела летящего бога, так давно, что могла даже позабыть. Вот я и хочу доставить тебе удовольствие.
      Если бы кто-то в это время посмотрел на безоблачное небо, то увидел бы удивительную картину.
      Над безбрежным пространством океана Локоджа огромной птицей парит золотистый дракон. На его шее едва можно различить крохотную фигурку. А рядом, мерно взмахивая мерцающими перепончатыми крыльями, летит ослепительный Тиермес, прозванный Жнецом.
      И его серебристо-голубое тело почти сливается с небесным сводом.
 

* * *

      Магнус сидит над своим чертежом в дальней комнате огромной библиотеки. Он не вылезает отсюда вот уже двое суток подряд, и только добросердечные слуги, приносящие ему еду и питье, не дают магу упасть без сил. Спать он решительно отказывается, только иногда, когда глаза устают, нетерпеливо прищелкивает пальцами, наспех творя заклинание. Оно-то и помогает ему продолжать работу.
      Астерион появляется в комнате внезапно. За окном уже ночь, хотя на Джемаре солнце светит вовсю.
      – Ну как? – спрашивает Бог Ветров нетерпеливо.
      – Все зависит от того, что ты сейчас скажешь.
      – Что я скажу? Вот тут, но это весьма приблизительно, потому что находится – как бы это объяснить? – этажом ниже. В другом пространстве. Они не уничтожены, но заперты в нем, и Каэ говорит, что никто, кроме нее, их оттуда не достанет через тысячу лет.
      – Почему именно через тысячу?
      – Потому что проникнуть в это пространство можно только раз в тысячу с лишним лет.
      Магнус серьезно занимается своим чертежом. Астерион с интересом наблюдает за работой мага. Полностью поглощенный своим занятием, молодой чародей вынимает недостающие предметы из воздуха, как это обычно делают бессмертные, раскладывает по полочкам, видным только ему, а потом по мере надобности снимает оттуда.
      – Потрясающе, – говорит бог. – Ты давно так умеешь?
      – Как? – не поднимая головы, спрашивает Магнус. – А-а, так... Конечно, это же совсем просто.
      – Интересно, что ты еще считаешь совсем простым, – бормочет Астерион негромко.
      Пока он пытается понять, каким образом Магнусу удается управляться с пространством – ведь заклинаний, как его коллеги, он не читает и даже не похоже, чтобы он произносил их про себя, – молодой чародей находит искомую точку.
      – Ну и ну! – произносит он, откидываясь на спинку стула. – Я и сам не ожидал. Она все-таки сделала это, Астерион. Вот он – знак Лавара. И теперь остается решить всего один вопрос – что с этим делать?
      – Как это что? – Бог Ветров смотрит на мага с безграничным изумлением. – Немедленно открыть проход тем, кто до сих пор не может выбраться из западни. Ведь моим братьям только этого знака и не хватает... Ну, может, не только его, но попробовать стоит. Неизвестно, правда, где и как. И скажи правду, твои учителя никогда не рассказывали тебе о сущности этого знака?
      – Весьма приблизительно, – говорит Магнус. – Насколько я представляю себе, он может снять любую печать. То есть абсолютно любую. И потому можно выпустить на волю как добро, так и зло.
      – Дорогой мой! – восклицает Астерион. – Так не читай же его над чем попало. Или используй свою волю, чтобы при наложении знака Лавара вызвать именно то, что тебе необходимо. Или того, кто тебе необходим. Ты не будешь против, если в первый раз это попробую я?
      – Кто я такой, Астерион, чтобы быть против?
      – Ты, – серьезно говорит Бог Ветров, – самый сильный чародей, который когда-либо рождался под этим небом, даже если это небо еще ни о чем не подозревает...
      Внезапно бессмертный прерывает себя на полуслове, прислушивается.
      – Извини, Магнус, – бросает через плечо. – По-моему, я нужен на Охе...
      В темной библиотеке смертельно уставший чародей роняет голову на стол. Стол, конечно, твердый, но он этого не чувствует. Он уже спит.
 

* * *

      Лурды выглядели более чем странно, и на какой-то краткий миг Теконг-Бессар усомнился в правильности своего выбора. Но отступать было поздно, да и некуда.
      Люди с Гобира прибыли на трех кораблях; была их всего тысяча, разбитая на сотни; все десять сотников беспрекословно подчинялись Баяндаю, из чего Золотой шеид сделал вывод, что его гость является персоной еще более важной, нежели он считал. Сотни выстраивались во дворе замка, распаковывали тюки, в которые были уложены их вещи и оружие. Командиры лурдов отправились в конюшню, где заранее предупрежденные конюхи делали все, чтобы угодить этим статным, сильным людям с лицами каменных изваяний. Правда, иногда сотники вежливо улыбались, но под их улыбками подданные Тиладуматти терялись, смущались и испытывали безотчетный ужас.
      Приблизительно так и должны чувствовать себя обычные люди, когда палач, занося топор над их головой, решает вдруг по-дружески улыбнуться.
      Стражники скептически рассматривали прибывших, вполголоса споря, как обернется дело: в пользу унгараттов или на руку шеиду.
      – Нет, они, правда, люди сильные и ловкие, это сразу видно, – втолковывал один из охранников своим товарищам. – Но ведь без доспехов их просто раздавят. Конница налетит и затопчет – унгаратты сплошь в броне их так сразу не достанешь. А эти ну ровно червяк земляной – мягкие, гибкие, тощие и податливые.
      – Авось знают, что делают, – неуверенно возражал другой. – Не могут лурды эти ничего не знать о доспехах. Да ты сам посуди – ты их клинки заметил?
      Воцарилось почтительное, чуть ли не торжественное молчание. Охрана мельком увидала мечи прибывших воинов и надолго потеряла дар речи. Недавно вся Кортегана гудела от страсти к мечам Гоффаннона... Так вот, мечей Гоффаннона охранники шеида не видели, но зато видели лурдские клинки.
      – Клинки и впрямь драгоценные, – согласился не колеблясь спорщик. – Но одним клинком жив не будешь. Господа рыцари недаром придумали полное вооружение и доспехи. Ты ж погляди – клинки тоненькие, ежели топором против них, то от мечей лурдских ничего не останется.
      – А я говорю – останется! – не выдержал первый охранник.
      Они бы еще долго спорили, но тут один из лурдов, несильно размахнувшись, перерубил бревно с человека толщиной. Он вовсе не красовался, и на застывших с открытыми ртами охранников внимания не обращал – просто проверял остроту меча.
      – Ах ты!.. – отреагировала толпа.
      Во двор замка высыпала целая толпа слуг, поваров, придворных и воинов внутренней охраны. Слух о прибытии диковинных людей, нанятых шеидом для войны с унгараттами, моментально облетел столицу, и у стен крепости уже бесновался простой люд, изнывая от желания хоть одним глазком поглядеть на пришельцев.
      Теконг-Бессар досадливо поморщился, когда ему доложили о непосредственной реакции его добрых граждан.
      – И что ты посоветуешь сделать, Баяндай? – спросил он. – Разгонять толпу силой я не могу. Было бы абсолютной глупостью настраивать против себя своих подданных в столь неудачный момент. А терпеть их выходки я тоже не намерен.
      – Ты позволишь мне заняться этим делом? – с легкой улыбкой спросил лурд.
      – Конечно. – И Теконг-Бессар всплеснул пухлыми руками, всем своим видом показывая, что он полностью поддерживает Баяндая в любом начинании, и даже спрашивать не стоило.
      Тот скользящими шагами прошел через весь зал, отворил дверь и... ничего не сделал: ни голоса не подал ни махнул, даже мускулы на его лице не дрогнули, насколько мог со своего места заметить шеид. Однако спустя несколько секунд перед Баяндаем так же бесшумно и внезапно возник один из его лурдов. Был он на полголовы ниже своего предводителя и немного шире в кости; Но так же коротко острижен; одет в кожаные одежды – облегающую безрукавку с глубоким вырезом на груди, узкие штаны и кожаные наручи. Тонкая талия была перетянута широким – в две ладони – поясом, за которым тускло поблескивали рукояти кинжалов.
      – Мадурай, – обратился к нему предводитель, – те люди во дворе замка и за стенами ведут себя нескромно. Они мешают.
      Лурд склонил стриженую голову, и в его правом ухе сверкнула бриллиантовой каплей серьга. Так же молча удалился из поля зрения шеида, и Теконг-Бессар не смог понять даже, в какую сторону он направился.
      Мадурай же выскользнул с черного хода, открыл боковые ворота замка и вышел наружу. Толпа бесновалась прямо у центрального входа, вопила, кричала; большинство собравшихся, особенно те, кто прибыл в последние полчаса, понятия не имели, зачем вообще здесь находятся. Человек в толпе – это совсем не то же самое, что он же, но в одиночестве. Толпа пробуждает самые низменные инстинкты, причем происходит это моментально и не объясняется ничем.
      Граждане Маягуаны прыгали, делали непристойные жесты, улюлюкали. Кто-то внезапно завопил:
      – Смерть чужакам!!! Зачем нам чужаки?
      – Правильно! – поддержал его второй голое. – Унгаратты, хассасины, теперь эти... Люди! Что же с нами делают? Что же мы, на своем горбу всю жизнь кого-нибудь возить будем?!!
      – Унгаратты в трех переходах от столицы! – вы крикнул истеричный голос. – Если мы выдадим им шеида и чужаков, они пощадят нас!
      – Верно! Верно! – раздались вопли и справа, и слева.
      Волнующаяся многотысячная толпа не поняла, когда как появился перед ней высокий, бронзовокожий человек с коротко остриженными светлыми волосами. Одет он был настолько необычно, а стоял в такой свободной и раскованной позе, что все поневоле затаили дыхание, рассматривая его. Видимо, по чистой случайности стоял он на таком месте, что был хорошо виден отовсюду. Даже те, кто стоял в задних рядах, могли свободно его разглядеть.
      – Друзья мои, – мягко произнес Мадурай, – вы утомились, ожидая загадочных лурдов. А это нехорошо. Вам следует идти по домам, друзья мои.
      Толпа вздохнула как один человек. Ничего угрожающего не было ни в словах, ни в интонациях странного воина. Однако всех охватил ужас. Они почувствовали, что виновны перед ним, а он волен карать и миловать по своему усмотрению. Людям стало страшно, и они попятились, отступили. Всего на один или два шага, но начало было положено.
      – Может, вы хотите что-нибудь сказать моему командиру? – столь же спокойно продолжил Мадурай, и его указательный палец внезапно уперся в какого-то толстяка, стоявшего в первом ряду. – Наверное, ты? Или ты? – Указующий перст переместился на соседнего человечка, моментально ставшего жалким и испуганным.
      – Нет, нет, господин!
      – Тогда что же вы делаете здесь? – спросил лурд жестко.
      Все стали переглядываться, недоумевая: кажется, вообще перестали соображать, и толпа, поволновавшись, начала медленно разваливаться. Задние ряды уже мчались со всех ног по направлению к Маягуане.
      – Убирайтесь, друзья мои, – посоветовал Мадурай и улыбнулся.
      Его улыбка подействовала сильнее любой угрозы. И спустя несколько минут холм был чист. Лурд довольно огляделся по сторонам, затем снова вошел в замок через боковые ворота.
      – А вы, – бросил охранникам, – немедленно на стены. Начать готовиться к обороне замка! – рявкнул так, что у солдат уши заложило. Спотыкаясь, роняя на ходу мечи, они кинулись врассыпную, словно стайка кроликов.
      Слуги и придворные попятились при виде Мадурая и не стали дожидаться, пока он обратится конкретно к ним, – сами исчезли в недрах замка.
      Лурд отправился к своим товарищам, им предстояло готовиться к большому сражению.
 

* * *

      Аджахак доставил Каэтану в Сонандан уже под утро. Небо медленно серело, Салмакида еще спала; Храм Истины тоже был тих и спокоен.
      – Наверное, Траэтаона не стал никого оповещать о своем прибытии, – предположил Тиермес. – А то бы Нингишзида донял его заботой и расспросами о тебе. Думаю, наш Вечный Воин завалился в какой-нибудь беседке и спит как суслик. Набирается энергии.
      – Он очень правильно решил, – одобрила Каэ. – А то не миновать бы нам теплой встречи.
      – Ну, дети мои, – вмещался в их разговор дракон. – Отпустите старую, полудохлую ящерицу, и она тоже последует примеру мудрого Траэтаоны. А потом можете беседовать под открытым небом сколько вашей душе угодно. Только не жалуйтесь никому на усталость – вас все равно не поймут...
      – Конечно, конечно, – сказала Каэ, спускаясь с шеи Аджахака на руки Тиермеса. – Извини. Еще раз благодарю тебя за помощь.
      – Скоро увидимся, – пообещал дракон.
      Он поднялся в воздух и стремительно понесся к Демавенду.
      Каэ и Тиермес остались стоять недалеко от храмового парка; как-то само собой вышло, что Владыка Ада Хорэ все еще держал на руках свою драгоценную ношу. Заметив это, он опустил ее на землю со всей осторожностью.
      – Что ж, – сказал, улыбаясь, – если хочешь, я сейчас же отправлюсь в Курму, к твоему Зу, и расскажу ему, что ты вернулась и все благополучно закончилось. Думаю, он уже знает, что ты улетела невесть куда на драконе, и теперь империя разваливается на части от его стенаний.
      – Не дразни его, это нехорошо, – мягко укорила Каэтана.
      Она смотрела на Тиермеса странным, долгим взглядом, и глаза ее – влажные, лучистые – сияли ярче утренних звезд.
      – Что с тобой? – встревожился Жнец.
      – Ничего особенного. Просто, когда ты исчез там, на Джемаре, я ощутила пустоту. Я пыталась, но так и не смогла себе представить, что буду делать без тебя, если случится самое непоправимое.
      – Постой-постой, – прервал ее Тиермес. – Это не правильно!
      – Что не правильно? – изумилась Каэтана.
      – Обычно я говорю тебе о своих чувствах, а ты прерываешь меня и даешь понять, что все, что было когда-то, – было когда-то. И к настоящему не имеет отношения. Не отбирай у меня мой хлеб и не вторгайся на мою территорию. Я грозен и свиреп, когда защищаюсь.
      Странное это зрелище – растерянный владыка Царства Мертвых.
      Богиня Истины – хрупкая, маленькая, такая слабая на фоне величественного сияющего Жнеца – подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и обвила его руками. Движение это было отнюдь не дружеским, а полным чувства и тоски по нему.
      Недоумевающий Тиермес легко подхватил ее на руки, приблизил свое лицо к ее – залитому слезами, отчаянному:
      – Да что с тобой?
      – Знаешь, Тиермес, вдруг этот мир и вправду придет к концу? Вдруг мне не удастся то, что задумано? И я вовсе не хочу умереть до того, как ты узнаешь, что я совсем не случайно спустилась тогда в Ада Хорэ... Что я, я люблю тебя.
      Тиермес хотел было спросить: «А как же Зу-Л-Карнайн? « – но он был слишком мудрым, слишком древним существом, чтобы выяснять для себя очевидные истины.
      Каэтана любила не так, как может любить простое смертное существо. Будучи бесконечной по своей природе, она могла вместить в себя бесконечное количество душ.
      Истина одна.
      Но для каждого – своя.
      Тиермес был уверен еще в одном: в том, что его обожаемая богиня любит не только его и Зу-Л-Карнайна;
      Он даже мог назвать имя этого человека, но не хотел причинять ей боль.
      В ту ночь в покоях Богини Истины никто не спал. Ровное серебристо-голубое сияние заливало и комнату, и здание храма, и окрестности, словно тут рождалась голубая звезда. Когда Владыка Ада Хорэ испытывает неземное блаженство, даже в Царстве Мертвых наступают мир и покой. Арнемвенд облегченно вздохнул, хотя и не понял, что же случилось с ним: обновление, радость, дарованная свыше? Мир особенно не задумывался над этим вопросом.
      А потом в рассветном небе, когда уже пели птицы и первые жрецы торопились по своим делам, протирая заспанные глаза, когда Куланн только-только вылил на себя первый кувшин ледяной воды, – в бездонную синь поднялись две диковинные птицы. Они носились друг за другом, они парили, они сплетались телами.
      Лазоревый огромный дракон и сияющий бог с драконьими крыльями за спиной.
 

* * *

      Чем больше урмай-гохон думал над сделанным ему предложением, тем больше считал его выгодным во всех отношениях и достойным его грядущего величия. Тем более что просьба почти совпадала с его собственными планами.
      Когда невысокого старика с пронзительными глазами привели к нему в покои, Самаэль ощутил присутствие незримой, но знакомой энергии. Он почувствовал себя настолько хорошо в обществе этого странного посетителя, что проникся к нему симпатией – чувством, прежде ему незнакомым.
      Назвавший себя Деклой говорил от имени повелителя Мелькарта, утверждая, что Ишбаал и его господин – суть одно и то же, но в двух воплощениях. Самаэль не знал, верить ли этому невероятному сообщению, однако и венец Граветта, и меч Джаханнам полностью одобряли сказанное Деклой. И советовали урмай-гохону прислушаться, понять, согласиться.
      Просил же Декла, чтобы Молчаливый начал войну с Зу-Л-Карнайном и Интагейя Сангасойей – владычицей Запретных Земель. Согласно его плану урмай-гохон должен был доставить двенадцать человек в Шангайскую равнину, за что была обещана Самаэлю непомерная награда.
      Декла утверждал, что когда двенадцать избранных тенью Джаганнатхи соберутся на Шангайской равнине, откроется проход между мирами и на Арнемвенд сможет явиться повелитель Мелькарт, или же Ишбаал, если Самаэлю так приятнее его называть. Но существо вопроса от этого не меняется. Сам старик предлагал свои услуги в качестве проводника и советника, так как утверждал, что служил в Сонандане начальником Тайных служб и лучше других осведомлен о том, что происходит в стране; знает он, как кто станет реагировать на вторжение, и вообще может сообщить огромное количество полезной информации.
      Самаэль прекрасно сознавал, насколько ценным мог оказаться подобный советчик. Его смущало другое – где эти люди, которых он должен провести, кто они?
      – Я не понимаю, старик, – сказал он. – Отчего вы не можете проникнуть туда тайно?
      – Урмай-гохон, верно, шутит. Он же не думает, что сюда, в его покои, сейчас могут пробраться двенадцать человек и делать все, что им потребуется, а армия танну-ула будет стоять на месте и молчать. Так и в Сонандане. Пока жива Интагейя Сангасойя и ее родня, пока существует армия сангасоев и империя Зу-Л-Карнайна, мышь не проскользнет туда. А уж тем более не дадут они вызвать повелителя Мелькарта. Без него же мир сей погибнет.
      – А это еще почему? – невольно усомнился Самаэль.
      – Потому, урмай-гохон, что власть Древних и Новых богов пришла к концу; силы их иссякли, и они не могут по-прежнему править Арнемвендом. Сам посмотри – всюду разруха, войны, интриги. Нечисти развелось... Если в тело этого мира не влить новой, горячей крови, он рухнет. И нашим детям жить будет негде. Кем ты собираешься править, Самаэль, спустя двадцать лет?
      Молчаливый не мог не признать правоту старика. Его самого постоянно раздражало засилье Новых и Древних богов на Арнемвенде. К тому же у него и без того был план – начать войну с Зу-Л-Карнайном, потому что армия его стала наконец достаточно сильной, чтобы противостоять даже такому грозному противнику.
      Надо сказать, что Молчаливый был осторожен и расчетлив. Но это вовсе не означало, что ему доставляло удовольствие сражаться со слабыми, беззащитными государствами. Превзойти Зу-Л-Карнайна – это была цель, достойная сына Ишбаала. А захватить Сонандан казалось еще более заманчивым. Но Самаэль не позволил себе потерять чувство реальности в свете радужных перспектив.
      – Ты считаешь себя неплохим воином, Декла, – запросто обратился он к старику. – Тогда ответь мне вот на такой вопрос: я двину армию танну-ула на Бали, а оттуда – на Урукур или Эреду...
      – На Урукур, – быстро вставил Декла. – Иначе в тылу у тебя останутся враги, а это всегда опасно.
      – Ты прав. Но вопрос мой заключается не в этом. Западные государи, а также твой родной Сонандан – неужели же они будут сидеть сложа руки перед лицом надвигающейся опасности? Хорошо, я склонен согласиться, что Тевер и Таор останутся в стороне. И Хадрамаут предпочтет сохранять нейтралитет. Но Аллаэлла и Мерроэ! Представь себе – объединенные войска этих двух гигантов под командованием такого полководца, как Зу-Л-Карнайн, при поддержке сангасоев и бессмертных. Я высоко ценю себя, но я не безумец, чтобы утверждать, что смогу одолеть такую силу.