Голубая кровь

Надеюсь, ты простишь меня за богохульство, но я не верю, что сам Суфадонекса внезапно решил спуститься на землю и разорить какое-то жалкое семейство. Я полагаю, что нашим грозным богам не до мелких распрей их подданных.

Чем больше я думаю обо всем этом, тем явственнее вспоминаю старые легенды, которые расказывала нам кормилица. И у меня есть все основания считать их столь же правдивыми, сколь и рассказы о деяниях наших доблестных предков. Ты должен помнить об этом.

Меня тревожат и сны. Прорицатель Каббад разводит руками. Старый хрыч притворяется, что не может истолковать их, но я вижу, как он напуган и изумлен. И мне все чаще приходит на ум, что я знаю человека, который мог бы помочь нам и разрешить наши сомнения, но у меня все еще не хватает духу нарушить законы предков. Ответь мне – не как царь, а как мой возлюбленный брат, – должен ли я пускаться в странствие, дабы встретиться с Эрвоссой Глагирием?

Я стремлюсь в Газарру, чтобы поговорить с тобой с глазу на глаз, потому что возникло множество обстоятельств, которые я не рискую доверять сему посланию. Однако разведчики заметили большую орду мехолнов, которая движется по направлению к Каину. Я готовлю оборону и диктую тебе это письмо, ибо в ближайшее время мне будет не до писем.

Царь мой и брат мой! Вновь и вновь я обращаюсь к тебе с настоятельной просьбой забрать к себе Уну. Ты знаешь, как я люблю ее, но мне кажется, что пришло время, когда ты должен сделать свой выбор и помочь мне как друг и родственник. Кроме того, оставаться в Каине с каждым днем становится все опаснее, и благородной девушке здесь не место.

Я уверен, что палчелоры в ближайшее время решат отомстить нам за истребление своих сородичей – они никогда не поверят, что мы прибыли на следующий день после кровавой резни. Впрочем, война с палчелорами – это неизбежность, она продолжалась бы в любом случае. Главное, чтобы нас не атаковал враг гораздо более опасный, нежели наши вечные противники.

Пусть же продлит твои дни податель жизни Лафемос.

С почтением и любовью Аддон Кайнен,

глава клана Кайненов, хранитель Южного рубежа.

Клан Кайненов воевал всегда.

Званием хранителей Южного рубежа они гордились значительно больше, нежели царским титулом, хотя нередко сыновья древнего рода Кайненов восходили на престол Газарры.

Великая Газарра.

Гордость Рамора.

Жемчужина Юга.

Мечта соседних правителей и кость в горле надменных палчелоров, стремящихся установить свое владычество над всей территорией от хребта Че-гушхе до моря Лулан.

Этот древний город, по преданию, был основан богом смерти и безумия – Ягмой, когда тот влюбился в прекрасную смертную девушку по имени Даиз. Для нее и для их сына выстроил он неприступную крепость.

Она возвышалась у самого подножия гор Чегушхе, закрывая единственный подступ к равнине и к морю. У северных ворот был возведен сверкающий драгоценным серебром храм, посвященный неистовому брату Ягмы – богу войны Суфадонексе. Ковер алых цветов раскинулся перед его входом, отчего паломникам казалось, что обитель бога-воина располагается посреди озера крови. Черный храм Ягмы стоял у западных ворот, и его террасы темными волнами сбегали к самому морю.

В храме бога-воина хранилась великая реликвия – череп древнего чудовища, убитого Суфадонексой в жестоком бою. Этот огромный причудливой формы череп в дни празднеств и торжеств выставляли на всеобщее обозрение, и толпы паломников ежегодно прибывали в Газарру, дабы взглянуть на сие диво и убедиться в том, что оно существует на самом деле, а не является плодом досужего вымысла.

Шли сюда и те, кто пролил невинную кровь, а теперь жаждал очиститься от скверны. И страдающие оттого, что боги наказали их за неповиновение безумием. Богатые жертвы приносили они могущественному Ягме, моля об исцелении.

Старая часть города террасами спускалась к морю, и в ясную погоду в прозрачной лазурной воде были видны поросшие красными и бурыми водорослями стройные колонны, среди которых лениво плавали разноцветные рыбы; обломки статуй, пьедесталы которых были покрыты затейливыми письменами на неведомом языке; и часть площади, вымощенной мозаичными плитами, по которой теперь важно шествовали крабы и где лежали витые раковины.

После бурь на побережье в этом месте иногда выносило старинные украшения, медные монетки или обломки оружия.

Новый же город, особенно сильно разросшийся при Магоне Айехорне, был окружен высокой и широкой крепостной стеной, и со всех сторон света сбегались к нему дороги, упирающиеся в кованые бронзовые ворота.

В гавани Газарры приставали корабли, прибывающие сюда и с соседних островов, и из далеких стран, о которых газарраты рассказывали друг другу всякие небылицы.

Здесь можно было встретить морских разбойников Ардалы, увешанных украшениями из резной кости; темнокожих жителей далекой Леронги, славящейся своими боевыми машинами; низкорослых габаршам-Цев, только-только отстроивших свой город после недавней войны; и многих других – купцов, воинов, наемников, странствующих прорицателей, жрецов, ремесленников – всех, кто искал новой жизни и надеялся поймать удачу за хвост. Они стекались в Газарру из самых дальних краев, потому что принято было считать: если где боги и готовы щедрой рукой отсыпать иному смертному пригоршню счастья – то это может случиться только в Царе Городов.

Кто владел Газаррой – владел всем.

И действительно, хорошо укрепленный город контролировал все торговые пути, как сухопутные, так и морские; а при Магоне Айерхорне – отце нынешнего царя – боги сделали Газарре еще один щедрый подарок: в предгорьях были найдены богатые залежи железной руды, и теперь войско газарратов могло похвастаться не только выучкой, но и прекрасным оружием.

Впрочем, газарраты побеждали и без него. Они выиграли войну с царством Шэнна, лежащим в тридцати днях пути на восход; победили морских разбойников с острова Ардала и сдерживали натиск варварских племен. Их часто просили о помощи и защите другие города-государства Рамора, и к чести газарратов можно сказать, что они никогда не отказывали соседям.

Велика была слава Газарры, но почти столь же знаменито было имя небольшой, но хорошо укрепленной цитадели – Каина, что лежала южнее, у самой границы с землями палчелоров и мехолнов.

Каин был тем преданным сторожевым псом, который уже по своей природе обязан любить хозяина, верно служить ему, а в случае необходимости не задумываясь отдать за господина свою жизнь.

Каин был замком на воротах, которые открывали доступ к Царю Городов, как иногда называли Газарру. Он был сторожевой башней, которая принимает на себя первый, самый яростный удар врага. Волнорезом, что защищает порт от неистовства моря… Кто владел Каином – не владел своей жизнью.

– Варвары – они варвары и есть. – Килиан ослабил ремень и попытался пролезть рукой под панцирь, чтобы почесаться.

Было очень жарко. Слишком жарко, если учесть, что до ритофо – сезона засухи – еще несколько новолуний.

– Варварство – это определение, которое дается цивилизованности, а не разуму целого племени! – Ад дон Кайнен был великим человеком, но и у него имелись свои маленькие слабости, в частности он очень любил разговаривать афоризмами. Так чтобы любое слово звучало как завет или назидание потомкам.

Другое дело, что с потомками в этом смысле не очень повезло. Потомки, а вернее, потомок вымахал на голову выше родителя, был шире в плечах и в последнее время не проявлял никакого желания внимать отцу и командиру открыв рот. Предпочитал учиться на личном опыте, совершать собственные ошибки, набивать шишки. Так что распинается Аддон зря – все равно Килиан останется при своем мнении.

Но это не очень страшно. Мальчишка вырос хороший. Смелый. Весь в отца. И недурен собой – а это уже в мать, Либину, первую красавицу Шэнна, которую Аддон двадцать пять ритофо тому назад похитил чуть ли не из-под венца.

Старший Кайнен внимательно оглядел сына: белокурый, зеленоглазый, с пушистыми ресницами и немного наивным выражением лица. Все это как-то не вяжется с горой крепких мышц, великанским ростом и твердой, выдвинутой вперед нижней челюстью, которая не то что говорит, а буквально кричит об упрямстве своего обладателя.

– Просто ты всякий раз готовишься так серьезно, будто тебе предстоит сразиться с войском Арда-лы, а не с ордой грязных кочевников, – недовольно пробурчал Килиан. – Все будет как всегда: налетят толпой, поулюлюкают, повизжат, постреляют из своих жалких луков, попытаются взобраться на стены и откатятся обратно, потеряв сотню-другую воинов.

– Глуп ты, сын! – вспылил Аддон. – «Как всегда» на войне не бывает. Ты что, не замечаешь, что мехолны постоянно совершенствуются – и всякий раз поступают иначе. В последний раз их «жалкие» луки выглядели до смешного похожими на наши тезасиу.

Килиан высказался в том смысле, что похожи – еще не значит такие же, но Аддон не дал ему договорить до конца.

– Да, Суфадонекса все еще на нашей стороне, но заруби на своем веснушчатом носу (Килиан побагровел от смущения), что везение на войне – штука ненадежная. Не знаю когда, – продолжил он уже спокойнее, – при моей ли жизни, или когда ты станешь главой клана, но мы еще столкнемся с тем, что мехолны будут для нас такой же угрозой, как и палчелоры. Нельзя недооценивать противников только потому, что они одеты в шкуры и топоры у их бронзовые. Наши предки, вероятно, начинали не лучше.

– Когда это было, – протянул молодой воин.

– Было! – рявкнул Аддон. – И хватит препираться. Займись-ка лучше делом. Помоги Руфу камни таскать.

Килиан помрачнел.

Помогать Руфу – задача не из приятных, потому что Руф – это тебе не всякий. Руф – это… Одним словом, Руф – это Руф, тут иначе не скажешь.

– Эльо Аддон! Эльо Аддон! – закричал, нелепо размахивая руками, невысокий крепыш с большим синяком во всю правую половину лица. Бровь у него подпухла, и сверху на нее был криво прилеплен лист целебной муссторы.

– Что тебе, Олькой? – сурово спросил тот, стараясь не рассмеяться.

Топорник Олькой был счастливо женат вот уже шесть ритофо и в своей жене души не чаял. Однако, когда супруга была в дурном расположении духа, она ничтоже сумняшеся колотила свою дражайшую половину Чаще всего любвеобильному Олькою доставалось за робкие попытки изменить жене. Глаз она с него не спускала, так что дальше попыток дело никогда не заходило, но неукротимая женщина не принимала этот факт во внимание и лупила мужа от души.

Заработав синяк-другой, несчастный бежал жаловаться эльо Кайнену и одной рукой всегда тащил за собой упирающуюся жену, тогда как в другой крепко сжимал отнятую у нее палку.

– Она опять поколотила меня, – сообщил он, демонстрируя командиру новые травмы.

– Посажу на хлеб и воду в гарнизонной темнице, – пригрозил Кайнен, не уточнив, кого именно. Он уже хорошо знал, что будет дальше.

Женщина залилась слезами, а Олькой бросился ее утешать и целовать. Спустя пару текселей они ворковали, как две птицы, вьющие гнездышко.

Аддон усмехнулся, глядя на них, и снова неспешным шагом двинулся вдоль крепостной стены, стараясь не упустить ничего. Он твердо знал, что во время битвы решающую роль может сыграть даже самая незначительная, самая мелкая деталь.

Следом за вождем семенил Микхи, старый управитель, в обязанности которого входило также обеспечение крепости провизией на время осады. Микхи был скрупулезен и въедлив, словно клещ. Тем количеством вяленого мяса, зерна и сушеных фруктов, которое он припрятывал в каменных погребах, вырубленных в подошве горы, можно было накормить пару таких гарнизонов. Но старший Кайнен всегда проверял все запасы трижды. Микхи на него не обижался – напротив, полностью одобрял это. Он гордился тем, что воспитал Аддона внимательным ко всякой мелочи, и он же внушил юному тогда Кайнену мысль о том, что хороший полководец должен не только руководить войсками во время сражения, но заботиться об их благополучии, сытости и здоровье. Теперь Микхи мог не стыдиться результатов своего воспитания.

Трижды, четырежды, да хоть двадцать раз заглянуть во все оружейные комнаты, кладовые, каморки и лично сунуть нос во все каменные сосуды для воды, чтобы потом, когда мехолны окружат Каин, воевать с чистой совестью! Вот так.

Пройдя с десяток шагов и выговорив солдатам, которые недостаточно бережно устанавливали камнемет-биратор, Аддон обернулся через плечо.

Килиан таскал камни, складывая их в аккуратную кучу возле стены (пригодятся, чтобы сбрасывать на головы нападающим, но не должны мешать в суматохе боя – постоянно твердил отец).

Старший Кайнен удовлетворенно хмыкнул, увидев, какой валун поднял его сын. Мужчины в их роду славились своей мощью. Из поколения в поколение Кайнены рождались могучими воинами и атлетами. Аддон и сам мог похвастаться недюжинной силой. В свои сорок с небольшим он был еще бодр, свеж и весьма привлекателен. А шрамы – что ж, шрамы… Их стыдиться нечего – они получены в честном бою и не сильно портят его внешность. Во всяком случае, взгляд Либины, обращенный на него теплеет так же, как и в молодости.

В следующий миг взгляд самого Аддона стал странным: он и потеплел, и затуманился, и…

Старый Микхи вот уж который год подряд наблюдал этот взгляд, но никак не мог найти слова, чтобы описать его. Он мог только почувствовать то же, что и Аддон, потому что тоже видел, как поднимается по узким ступеням вдоль крепостной стены Руф, который тащит…

Тот валун, что он тащит, может расплющить не одного человека. Потому что Руф Кайнен не просто силен. Это самый сильный воин, которого только знали в своей жизни и управитель Микхи, и Аддон Кайнен, и остальные жители крепости. А еще Руф красив.

Он так красив, что прекраснейший из богов – повелитель огня и страстей Ажданиока может приревновать к этому смертному. Единственное, что отличает Руфа от небожителя, – это то, что его безупречное тело покрыто глубокими шрамами. Шрамы не слишком заметны на бронзовой коже, но если подойти поближе и приглядеться…

Руф без видимых усилий положил камень в довольно большую кучу и обратился к Килиану:

– Здесь уже достаточно. Пойдем на северную стену.

– Сейчас, – проскрипел тот, раздирая ногтями кожу на пояснице. – Слушай, Руф, тебе не жарко? У тебя тело под доспехами не чешется?

– Во-первых, – улыбнулся тот, – я вылил на себя ковш воды. Во-вторых, да, все равно чешется, и отчаянно.

– Как ты можешь терпеть? – удивился Килиан. – Сколько я тебя знаю, а все равно не могу понять, откуда у тебя такая выдержка.

– Эти мелочи легко перетерпеть.

– А что трудно?

– Не знаю, – пожал плечами Руф. – Просто мне кажется, что это не трудности. Трудности должны выглядеть как-то иначе.

– Будут вам и трудности, – вмешался в разговор подошедший Аддон. – Омагра не оставит нас в покое.

– Можно подумать! – запальчиво начал Килиан. Но тут же и сник.

До недавнего времени племена палчелоров немногим отличались от своих западных соседей мехолнов. Разве что были многочисленнее и уже потому сильнее и опаснее. Они Жили в степях на юге Рамора, не строили укрепленных городов, не знали наук и занимались разведением скота. Разрозненные роды постоянно грызлись между собой, изредка объединяясь для нападения на небольшие города. Могучие же крепости, такие как Газарра, были им не по зубам.

В основном же они грабили купеческие караваны и маленькие группы паломников.

С их существованием смирились, как, мирятся с, тем, что в природе существуют слепни и мухи. О палчелорах не забывали: на Южном рубеже никогда не было спокойно, но и не считали их особенно страшной угрозой. В конце концов, для того и существует сторожевая крепость Каин, чтобы отражать нападения варварских племен.

Однако несколько ритофо назад по степям пронеслась весть о том, что племена палчелоров объединились под властью некоего Омагры. По слухам, ничем не примечательный внешне, не отличающийся физической силой, он тем не менее в рекордно короткий срок создал собственное войско, разбил наголову непокорное племя соседей, истребил орду полузверей аттосков и теперь обратил свой взгляд на север. Туда, где на берегу лазурного моря Лулан возвышались белые стены Царя Городов – Газарры.

Предыдущее нашествие палчелоров, когда об Омагре еще никто слыхом не слыхивал, Каин отразить сумел. Но Аддон никак не мог позабыть, какой ценой досталась ему победа. Сотня раллоденов – Железных Мечей, знаменитых газарратских пехотинцев, присланных Баадером Айехорном в качестве подкрепления, – едва насчитывала шесть человек к концу битвы.

Две сторожевые башни, сооруженные перед цитаделью, были полностью разрушены. Нападавшим удалось где-то раздобыть биратор, и они обстреливали крепость каменными ядрами, нанося защитникам тяжелый урон.

Исход сражения решил Руф Кайнен, который атаковал врага во главе трех десятков копейщиков дилорнов и милделинов – воинов, вооруженных двуручными топорами.

Семь сотен палчелоров сложили свои головы у стен Каина, а об оставшихся в течение двух ритофо почти не было слышно. Жалкие кучки варваров, нападавших на купцов и паломников, не доставляли клану Кайненов слишком больших хлопот. С этими отрядами врагов легко расправлялись эстианты – конники, которыми после гибели предыдущего командира командовал сын Аддона, Килиан Кайнен.

Порывистый, нетерпеливый, непоседливый, он был прекрасным командиром конницы, однако Аддон с тревогой размышлял о том, сможет ли сын руководить всем гарнизоном. Килиан томился в стенах города и изнывал от тоски. Глава клана надеялся только на то, что к тому времени, когда он сам окажется не в состоянии управлять Каином, его наследник будет уже значительно старше, опытнее и мудрее.

Конечно, Аддон знал того, кто теперь же мог бы занять его место.

Руф Кайнен – гордость и надежда всего клана, его самое главное достояние. Но правитель понимал, что Руфу уготована куда более значительная и важная миссия, а потому не слишком рассчитывал на то, что судьба надолго задержит Руфа здесь, на Южном рубеже.

Впрочем…

Кто знает, кто знает?

Аддон подумал об этом, когда увидел, какой улыбкой осветилось лицо Руфа при виде приближающейся девушки. Он любил ее – в этом не было сомнений, и Аддон только радовался бы за этих двоих, если бы не тоска во взгляде Килиана.

Мутная, темная тоска.

Аддон Кайнен ощутил острую боль. Ему было жаль сына, во всех отношениях достойного любви самой лучшей девушки на свете. Если бы рядом не было Руфа, возможно, Уна выбрала бы его.

Но Руф был.

А когда он был, то смотреть хотелось только на него, слушать хотелось только его – и принадлежать только ему. Он был таким, словно в его жилах текла какая-то иная кровь, не обычная человеческая – красная и густая, а будто бы прозрачный воздух или непокорная вода.

Рядом с ним изящная, тонкая Уна казалась совсем хрупкой. Но взгляд ее медовых лучистых глаз выдавал неожиданную в столь юном и грациозном создании силу духа, а буйная копна каштановых волос – если верить примете – гордый и непокорный нрав. Впрочем, в отличие от Килиана Уна была не по годам рассудительна и, воззвав к голосу разума с ней всегда можно было договориться. Она держала слово и в вопросах долга и чести была не менее щепетильна, нежели ее знатные родичи. Из нее могла получиться прекрасная царица.

Старший Кайнен гордился своими детьми.

– Кто составит мне компанию? – спросила девушка, лукаво поглядывая то на Руфа, то на Килиана. – Я хочу выбраться из крепости и надышаться свободой прежде, чем нас запрут здесь на долгие дни.

– Свободой впрок не надышишься, – вскользь заметил Микхи, торопясь покинуть место, где должен был разгореться яростный спор.

Он словно в воду глядел.

– С ума сошла! – рассердился Аддон. – Передовым отрядам мехолнов уже рукой подать до Каина, а она, видите ли, хочет веночки плести на берегу ручья, да еще собирается увести с собой двух воинов. У меня каждый человек на счету. Кстати, о нехватке людей – что ты без дела ходишь?

– Отец, отец, не сердись, – улыбнулась Уна. И воины Каина с невольным трепетом уставились на нее: только она да еще Руф не боялись Аддона и не терялись, когда он, словно грозовое небо, громыхал, стращая их неминуемой карой. – Я наварила травяных отваров, приготовила полотно для перевязок, вино и серу. Пересчитала все стрелы и разослала с ними слуг к каждому стрелку. Помогла матери замесить тесто для хлебов. Имею я право немного отдохнуть?

Будь это его солдат, Аддон бы ответил, когда и как тому придется отдыхать. Но перед Уной он был так же беспомощен, как и любой другой мужчина;

Эта хитрая малышка знала, что ей никто и ни в чем не может отказать. Справедливости ради нужно отметить, что она крайне редко злоупотребляла своим обаянием, но иногда случалось. Что уж греха таить.

– Я придумала выход, отец, – взяла она его за руку. – Все равно тебе высылать дозор. Пошли и меня.

– И не мечтай, – набычился Аддон. Что там палчелоры с их осадными лестницами? Что мехолны с их усовершенствованными луками? Что воины Шэнна в бронзовых доспехах? Сейчас ему предстоит выдержать та-акой штурм…

– Отец, все начинать сначала? Хорошо, я перечислю по пальцам причины, по которым ты не только можешь, но и должен отправить меня в дозор. Во-первых, я езжу верхом не хуже тебя, Руфа и Килиана и лучше любого нашего эстианта. Во-вторых, я стреляю из лука не хуже тебя, Руфа и Килиана и много лучше любого лучника-тезасиу. В-третьих, если ты не позволишь мне отправиться в дозор и напоследок хоть немного проветриться, то я буду ныть у тебя над ухом все то время, пока мехолны будут осаждать Каин. В-четвертых…

Услышав, что есть еще и в-четвертых, Аддон окончательно пал духом и выкинул белый флаг.

– Все! Все! – закричал он, выставляя перед собой раскрытые ладони. – Собирайся, надевай доспехи, отправляйся куда хочешь! Но если тебя убьют мехолны, домой можешь не возвращаться!

– Я-хха! – взвизгнула Уна и помчалась переодеваться.

Руф и Килиан тихо заспорили, кому ехать в дозор. Собственно, спорил один Килиан, Руф в подобных случаях безмолвствовал, глядя на брата немигающим взглядом. В упор. Именно этот взгляд еще сильнее распалял молодого Кайнена.

– Вообще-то, буду решать я, – свирепо уставился на них Аддон. – Пока что я здесь командую.

– Прости, отец, – вздохнул Килиан. – Просто я подумал, что мне в жизни не поднять столько камней, сколько может Руф. В качестве разведчика от меня гораздо больше толку.

Руф молчал.

– Это правда, – признал Кайнен. – От Килиана в крепости проку немного. Но Уна и Килиан без присмотра – это тоже не лучший вариант. – Он поскреб в затылке и постановил: – Поедете втроем. – И внезапно жалобным голосом добавил: – Либина меня со свету сживет.

Они бродили в его снах, словно в собственном доме. Они распоряжались его душой, словно нерачительный хозяин собственным имуществом, заставляя испытывать невыносимую боль.

Они пугали и привлекали его одновременно. Они были беспощадны, но не от зла, а оттого, что не ведали разницы, между злом и добром.

Они были могущественны и непобедимы, но все равно умирали в каждом сне, заставляя и его ночь за ночью на собственной шкуре испытывать, как холодны объятия смерти и как горек вкус крови на губах.

Он не знал, могут ли у них быть имена, но каждую ночь звал их поименно, выкрикивая сорванным голосом странные и непривычные слова. Стройные ряды войск маршировали на север. И серое небо, похожее на трясину, затягивало стекленеющий взгляд.

И маленькие пряхи вопоквая-артолу ткали бесконечное покрывало.

Они приходили в его сны, чтобы о чем-то…

– …Спросить: что это за штуковина? – И Уна повертела в пальцах окаменевшую раковину, по которой шел полустертый, но все еще отчетливо различимый узор, похожий на искусную резьбу.

– Фальчопсы, – не задумываясь откликнулся Руф.

При этом и У не, и Килиану показалось, что он даже головы не повернул, чтобы разглядеть странную находку.

– Это древние улитки, – пояснил молодой человек. – Они давно уже вымерли. Так давно, что их раковины успели превратиться в камень. Но они действительно очень красивы. Если хочешь, Уна, я наберу тебе таких на ожерелье.

– Получится настоящее варварское украшение, – ревниво пробурчал Килиан.

– Хочу варварское украшение.! – Она скроила зверскую рожицу. – Мы покрасим их в алый и голубой и нанижем через одну. Как ты думаешь, Руф, это будет красиво? Алое с голубым?

– По-моему, очень красиво.

– А откуда ты знаешь про этих улиток? – внезапно поинтересовалась девушка.

– Руф у нас знает все, – ответил Килиан вместо брата. – Его в храме Ягмы истязали всякими науками, разве ты не помнишь?

Бронзовокожий атлет добродушно улыбнулся. Килиан подъехал поближе и тронул Руфа за плечо:

– Не сердишься? Прости. Не могу удержаться: все время хочется тебя поддеть.

/Хочется поддеть тебя, когда Уна рядом. И ты это прекрасно понимаешь, но никогда не скажешь вслух. И за это я тебе тоже благодарен./

– Сколько угодно, – кивнул тот головой. – Мехолнов все равно не слышно – можно и поболтать.

Уна моментально расслабилась. Если Руф сказал, что врага поблизости нет, значит, так оно и есть на самом деле. Чутье у него звериное. В этом он не то что не уступает варварам, но превосходит их. И девушка с нескрываемым восхищением оглядела своего спутника. Ей было приятно смотреть на него, слушать его и прикасаться к его шелковистой, гладкой коже. И ничего с этим она не могла поделать. Да и не хотела, откровенно говоря.

Уна была уверена в том, что в один прекрасный день они сядут вчетвером за стол – она, Руф Кайнен, отец и мать – и назначат дату свадьбы. И это произойдет весьма скоро, потому что ни она, ни Руф больше не хотят ждать. Они любят друг друга, это уже всем ясно. Правда, Руф еще ни разу не сказал об этом вслух и вообще ведет себя сдержанно, будто он – ее отец, но от этого девушка только еще более страстно желала его. Он просто не может не любить ее, не имеет права. Однажды он не выдержит и признается ей в своих чувствах. Уна неоднократно представляла себе, как это будет. И каждый раз воображение рисовало ей все более трогательные и прекрасные картины. Дело, казалось ей, только за тем, чтобы Каббад объявил их мужем и женой и чтобы союз их был скреплен нерушимой клятвой, а в свидетели призваны могущественные боги – покровители влюбленных – Жуманук и Гепетея. Только Килиана жалко.

Но тут уж ничем не поможешь.

А Килиан в тысячный раз пытался разобраться в себе. Он действительно любил Руфа, который приходился ему двоюродным братом, и искренне желал ему счастья и благополучия. Разве не он первый обрадовался, когда отец объявил, что из Газарры, после долгих лет обучения в храме Ягмы, прибывает сын его давно умершей сестры. Разве не он целые дни проводил с Руфом, показывая ему окрестности Каина и знакомя со всеми местными жителями. Разве не он поддержал Аддона, когда тот решил назначить Руфа командиром всех пехотинцев – и копейщиков-дилорнов, и топорников-милделинов, и раллоденов-меченосцев, – а это было вообще неслыханно.

Кстати, Аддону Кайнену ни разу не пришлось пожалеть о своем выборе. Солдаты просто души не чаяли в новом двусотнике: он выводил их невредимыми из самой гущи битв; его отряды несли наименьшие потери, хотя по закону войны именно они принимали на себя основной удар врага. И даже офицеры, командовавшие отрядами и перешедшие под начало Руфа, выказывали недовольство этим назначением только до первого сражения.

И Килиан всегда благодарил богов за то, что они послали ему такого брата и друга. На Руфа можно было положиться всегда: и во время войны, и в редкие, но оттого высокоценимые мирные дни.

/Какие же все-таки у него глаза? Синие? Темно-серые? фиолетовые? Уна смотрит и смотрит не отрываясь: хочет понять. И я тоже. Вчера вот проспорил Микхи почти новый плащ – а все потому, что у братца вдруг позеленели глаза, безо всякого предупреждения…

Руф! Кто, как не ты, достоин любви? Но мне все равно очень больно…/

Глядя на Руфа, можно было с уверенностью сказать, что в храме Ягмы он не тратил времени зря. Он был искусным воином и великолепным атлетом и при этом наизусть помнил десятки мифов и легенд, знал старинные песни и стихи великих древних поэтов, разбирался в созвездиях и безошибочно ориентировался в глухом лесу и в бескрайней степи.

Но главное – он был всегда уравновешен и спокоен, и с лица его почти не сходила доброжелательная, приветливая улыбка.

Если бы не Уна, Килиану даже в голову не пришло бы, что на Руфа можно сердиться. И теперь ему было очень стыдно признавать, что хоть брат ни в чем не виновен, но он не может его простить. Точнее, не может ему простить любви Уны и того явного предпочтения, которое она оказывала новоявленному родичу.

Всего три или четыре ритофо тому появился Руф Кайнен в крепости Каин, но уже все поставил там с ног на голову, нарушив привычное течение жизни. Хотя Ягма свидетель – сам он об этом и не подозревал.

– Из Газарры прислали подкрепление: полсотни человек, – сказала Уна. – Пятеро из них разбираются в бираторах, еще пятеро явились с собственными лошадьми в поводу (при этих словах лиан Довольно потер руки), еще десятеро – наемники, раллодены. Итого, в остатке три десятка никогда не бывавших в бою и слегка ошалевших «солдат». Что скажешь, Руф?

– И на том спасибо. Десяток Железных Мечей и пятеро эстиантов – уже царский подарок. А с остальными разберемся, научим, пусть только битва закончится.

– Что-то ты сегодня встревожен, – не то спросил, не то утвердил Килиан.