Глава 1

Госпожа Вэлура

— Ваше величество, — обратилась к королеве распорядительница гардероба, приседая в реверансе, — его высочество просит позволения поговорить с вами.

— Неужели?

Королева оторвалась от рукоделия. Ни одну из начатых вышивок она еще ни разу не закончила, однако ей нравилось держать их на коленях. Обычно работу доканчивала какая-нибудь из придворных дам. Как выражалась королева — накладывала последние стежки... после одного-двух начальных, сделанных рукой ее величества.

— Проси его высочество немедленно. Нет, подожди.

Эмилия взглянула в зеркало, поправила волосы.

— Я не готова его принять. Скажи его высочеству, что я встречусь с ним в солярии в...

— Мама, — раздался из соседней комнаты нетерпеливый голос приближавшегося принца, сопровождаемый гулкими шагами его сапог. — Я же не один из твоих придворных, чтобы ждать.

В комнату вошел принц Дагнарус.

В детстве принц был очаровательным ребенком. Нынче, в двадцатилетнем возрасте, считающемся у людей совершеннолетием, Дагнарус превратился в молодого человека, чья красота, горделивая осанка, уравновешенность и манеры вызывали восхищение всех, кто его видел. Даже сейчас, когда он только что спрыгнул с коня и его темно-рыжие волосы разметались и еще хранили запах ветра, когда румянец играл на щеках его бронзового от солнца лица и его костюм был весь перепачкан и забрызган грязью... даже в таком виде он заставлял придворных, которые часами сидели перед зеркалом, причесываясь и прихорашиваясь, ревниво и завистливо поглядывать на его ладную фигуру.

При неожиданном и лишенном должной церемониальности появлении принца распорядительница гардероба вспыхнула и воздела руки к небесам. Фрейлины сбились в стайку, отчаянно пытаясь выглядеть рассерженными, однако в действительности каждая из них надеялась привлечь к себе внимание статного принца. Только одна фрейлина продолжала усердно вышивать. Она считала стежки и даже не подняла глаз.

Старания придворных дам были напрасны. Хотя Дагнарус и достиг брачного возраста, еще никто из жаждущих его внимания родовитых женщин (или их дочерей) не заставил принца вздыхать по себе и не зажег огня в его холодных изумрудных глазах.

— Любовь ослабляет мужчину, — заявил как-то принц на дружеской пирушке, когда он с друзьями пил вино и сочинял сонеты про «алые губки». — Облик любимой, вставший во время боя перед мысленным взором воина, вынуждает его мешкать там, где его меч должен разить направо и налево. Прикосновение любимой руки заставляет локоть лучника дрогнуть, а любимые губы нашептывают командиру об отступлении, когда он должен идти в атаку. Благодарю вас, господа. Уж лучше я допьюсь до чумы, чем до любви.

С этими словами принц швырнул в огонь свой бокал.

Принц не выпил ни одного тоста за любовь, но охотно пил за любовные утехи. Никто из придворных не знал, что Сильвит, камергер Дагнаруса, всегда носил при себе достаточное количество серебряных монет, готовый облегчить муки и терзания покинутых принцем женщин. По улицам Виннингэля бегали рыжеволосые ребятишки, которые могли бы похвастаться тем, что в их жилах течет королевская кровь.

Однако Дагнарус не позволял животным страстям управлять собою. Он удовлетворял свои сексуальные потребности, но лишь затем, чтобы они не мешали более важным делам его жизни. Женщин для альковных утех он выбирал осмотрительно, предпочитая наиболее бедных и потому не представляющих для него никакой опасности. С ними принц вел себя достаточно благородно; охладевая к очередной женщине, он оставлял ее, по крайней мере, богаче, чем она была в то время, когда Дагнарус начал за ней волочиться. С подобными женщинами принц всегда был холодно честен; в постели брал от них то, что ему было нужно, не придавая этому никакой личностной окраски. По правде говоря, ни одна из женщин после разрыва с ним не мучилась и не страдала от любви к принцу.

Принц почти не взглянул на щебечущих фрейлин. Он обратил внимание только на одну, которая не щебетала и даже не подняла глаз, когда он появился в комнате, а продолжала вышивать. Дагнарус не привык, чтобы к нему относились равнодушно, и принял это как вызов. Кем бы ни была эта гордячка, он заставит ее заметить его присутствие.

— Какой ты жестокий мальчик, — посетовала королева своим обычным хнычущим тоном. — Целых три месяца не показывался мне на глаза, а теперь вдруг помешал мне работать и сконфузил моих придворных. Взгляни-ка на себя. Ты даже не счел нужным переодеться, а явился сюда прямо из конюшни. Мне дурно от этого запаха.

Королева поднесла к носу кружевной платочек. Фрейлины — все как одна — заохали и зашуршали платьями.

— Будет тебе, мама, — ответил Дагнарус низким и мягким голосом, которым он владел не хуже, чем искусный флейтист своей флейтой. — Ты же знаешь, до чего я занят. Дел по горло: одно участие в дневных приемах у короля и командование моим полком чего стоят. Бывает, мне не хватает дня. И к моему сожалению, это не оставляет мне времени на удовольствие, величайшее удовольствие дожидаться, пока ты соблаговолишь меня принять.

Дагнарус самым учтивым образом поцеловал руку матери. При этом он не сводил глаз с фрейлины, которая по-прежнему не желала оторваться от вышивания и выказать надлежащее восхищение его персоной. Дагнарус смотрел на женщину и чувствовал, как в нем нарастает раздражение. Все, что ему удавалось увидеть, так это ее прямые и гладкие черные волосы, расчесанные на прямой пробор и доходившие ей почти до талии. Видел он и ее руки с необыкновенно длинными тонкими пальцами и розовыми ногтями. По цвету волос, изящной фигуре, строгому поведению и шелковому разноцветному одеянию принц понял, что эта женщина — из народа эльфов.

— Ах, дитя мое, ты трудишься, не покладая рук, денно и нощно, — произнесла растроганная королева, мгновенно простив сыну месяцы забвения. — У твоего брата нет и малой доли твоего усердия, однако именно ему предстоит стать королем, — добавила она с горечью, надув губки.

— Разумеется, Хельмос станет королем, — беззаботно ответил Дагнарус. — Он заслуживает этого, и для нас всех будет честью служить ему.

Наклонившись к уху матери, он прошептал:

— Попридержи язык, мама. Ты приносишь нашему делу больше вреда, чем пользы.

Вслух он прибавил:

— Я желаю поговорить с тобой, мама, по личному делу. Отпусти своих придворных.

— Дамы, оставьте нас, — приказала королева. — Когда вы мне понадобитесь, я позвоню.

Повеления королевы ослушаться было нельзя. Вынужденная подчиниться, усердная вышивальщица отложила иглу. Она просто и естественно поднялась на ноги с изяществом только что распустившегося цветка, подставившего головку солнцу. Красота этой женщины была настолько совершенна, что каждый, кто ее видел, отчаянно желал найти в ней хоть какой-то недостаток и тем самым причислить чужестранку к простым смертным. Ее глаза, миндалевидные и чуть раскосые, были необычайно большими и синими, как воздух, который почитают эльфы. Губы были полными и чувственными, а подбородок изящным, но твердым, указывающим на силу духа. Опустив глаза (принцу показалось, что в комнате сразу стало значительно темней), она отвесила поклон королеве и равнодушно прошла мимо принца, не проявив к нему ни малейшего интереса.

— Кто эта эльфийка, которая только что вышла? — спросил Дагнарус, изо всех сил стараясь говорить равнодушно.

Мать ревниво относилась к его сердечным пристрастиям и немедленно удалила бы от себя любую женщину, вызвавшую восхищение сына. Она хотела видеть принца женатым, но почему-то решила, что он должен жениться на избранной ею девице. Однако все кандидатуры, предлагаемые Дагнарусу королевой, были страшными, словно огородные пугала.

— Кажется, я ее раньше не видел, — добавил принц.

— Увидел бы, если бы заходил ко мне почаще, — ответила мать, поглощенная собственными горестями. — Впрочем, она появилась при дворе всего две недели назад. Ее муж, господин Мабретон, — новый посол эльфов. Вечером состоится обед в его честь. Полагаю, ты придешь?

— Если ты так желаешь, мамочка, — ответил принц, став вдруг удивительно послушным.

— Да, желаю, — сказала королева. — Там будет Хельмос с его вечной ухмылкой и покровительственным отношением ко всем. Тебе непременно надо вставить ему пару шпилек.

Дагнарус едва ли испытывал любовь к старшему брату. Но все равно он не мог согласиться с эпитетами, которыми королева наградила Хельмоса. Погруженный в науку, скромный и искренний Хельмос никак не был «ухмыляющимся и злорадствующим» человеком.

Обычно принц не выносил торжественных приемов, предпочитая проводить время в городских кабаках, где он пил и играл с друзьями в азартные игры. Но сейчас его планы на вечер резко изменились. Принц был не прочь нарядиться в лучшие одежды и сесть рядом с отцом — как раз напротив загадочной госпожи Мабретон.

Мабретон. Где-то он уже слышал эту фамилию. Дагнарус так и не смог вспомнить, где. Он сделал отметку в памяти: надо спросить у Сильвита, который наверняка все знает об этой женщине. И о ее муже тоже.

— О чем ты хотел со мной говорить? — спросила королева. Сощурившись, она подозрительно взглянула на сына. — Уж не об этой ли женщине из эльфов?

— Конечно же нет, мама, — с улыбкой ответил Дагнарус. — Я спросил о ней лишь потому, что должен знать тех, кто находится при дворе моего отца. Ты согласна?

Королева поверила. Тон принца был ровным. Его интерес к женщинам всегда оставался мимолетным, и он их быстро забывал. Но Дагнарус умел и мастерски лицемерить, скрывая свои истинные чувства. Он тасовал колоду своих замыслов так, чтобы нужные ему карты всегда оказывались сверху. Никто и никогда не заподозрил его в обмане.

Принц оглянулся по сторонам, желая убедиться, что фрейлины находятся достаточно далеко и не могут подслушивать. Удостоверившись в этом, Дагнарус все свое внимание устремил на мать.

— У меня есть новости, мама, — объявил Дагнарус, садясь напротив королевы на стул, на котором недавно сидела прекрасная госпожа Мабретон и который еще хранил тепло ее тела и аромат ее духов. Поначалу принцу было трудно изгнать ее образ из мыслей, но после недолгих усилий он добился успеха.

— Умер Донненгаль, один из Владык.

Королева отупело взирала на сына, поигрывая веером.

— А мне-то что? Мне никогда не нравился этот человек, хотя твой отец превозносил его до небес.

— Мама, — нетерпеливо произнес Дагнарус. — Кому какое дело, нравился он тебе или нет? Он умер. Разве ты не понимаешь, что это значит?

Королева недоумевающе взирала на сына. Ей хотелось сделать ему приятное, но она не понимала, о чем он говорит.

— Это означает, — уже спокойно продолжал Дагнарус, — что освободилось место в ряду Владык.

Глаза Эмилии округлились. Протянув руку, она с такой силой схватила сына за плечо, что ее длинные ногти впились ему в кожу.

— Это место должно стать твоим! Непременно должно! Состоится грандиозная церемония, и я, конечно же, надену новый наряд. Потом будет великолепное празднество. Мы подадим гостям...

— Мама, — язвительным и холодным тоном перебил королеву Дагнарус и вывернулся из ее пальцев. — Не спеши ощипывать гуся, которого еще не поймала. Ты прекрасно знаешь, что меня не изберут даже претендентом.

— Изберут, обязательно изберут! — сердито ответила королева. — Отец не откажет тебе в этом! Это твое право!

— Может отказать, причем охотно, — возразил Дагнарус. — Он не считает меня достойным претендентом. Знаешь, почему? Потому что я — не какой-нибудь близорукий книгочей. Потому что я засыпаю от песней менестрелей и предпочту играть с друзьями в кости, чем зевать прямо в лицо какому-нибудь старому мудрецу, разглагольствующему о том, какой глубокий смысл скрыт в выстригании волос в носу. Можешь быть уверена, мама, обо мне даже речи не зайдет.

— Не волнуйся. Я сама поговорю с королем, — сказала Эмилия и поспешно встала, намереваясь отправиться к мужу немедленно.

Шелковая парчовая юбка громко зашуршала.

— Нет, мама, никуда ты не пойдешь, — твердо заявил Дагнарус. Он прекрасно знал, насколько равнодушен король Тамарос к своей второй жене. — Потому я и пришел поговорить с тобой прежде, чем ты начнешь ходатайствовать за меня.

Мысленно он уточнил: «Прежде, чем ты нанесешь мне непоправимый вред».

Королева расстроилась.

— Понимаешь ли ты, насколько это все важно для тебя? — обиженно сказала она. — У тебя не будет ни малейшего шанса стать королем, если ты не станешь Владыкой, как твой брат.

— Поверь, мама, я понимаю всю серьезность этого шага, — сухо ответил Дагнарус.

«Потому-то я и предпочитаю действовать сам», — подумал он, но вслух сказал нечто другое:

— А что касается королевской короны, то мне ее все равно не видать, буду я Владыкой или нет. Во всяком случае, пока это зависит от моего отца. Король никогда не лишит Хельмоса права престолонаследия.

— Чепуха. Король обожает тебя, — начала было Эмилия.

— Да, — с горькой улыбкой перебил ее Дагнарус, — только он не слишком-то меня любит.

— Не понимаю, о чем ты говоришь! — закричала королева и вновь достала платочек, чтобы осторожно приложить к глазам. — Ты опять говоришь так, будто это я во всем виновата! Ты действуешь так, будто я тебе только мешаю, хотя я забочусь о тебе больше самой жизни. Не знаю, откуда в тебе такая жестокость...

— Хватит ныть, мама, и послушай, что я скажу. — Дагнарус уже терял терпение. — Ты не станешь вмешиваться и говорить об этом с отцом. Ты не будешь хныкать, капризничать, умолять и изводить кого бы то ни было. Если отец или кто-либо еще заговорит о моем избрании Владыкой, ты будешь держаться совершенно хладнокровно, как будто это — дело решенное. Ты скажешь: «Мой сын конечно же будет избран», — и при этом сделаешь удивленное лицо, как бы не понимая, как вообще у кого-то могут возникнуть сомнения на этот счет. И больше ты не произнесешь ни единого слова. Поняла? И моему деду Олгафу скажи, чтобы тоже не совался в это дело.

Эмилия была глупой, сварливой, тщеславной женщиной, которая давным-давно утратила при дворе всякую власть и влияние. Но в том была не только ее вина. Ее отец Олгаф, король Дункарги, представлял себе государственную политику короля Тамароса чем-то вроде варева в большом котле. Он исправно раздувал огонь, стремясь, чтобы виннингэльский котел кипел и бурлил. Олгаф не оставлял надежды, что однажды его величество зачерпнет оттуда ложку адской смеси и ошпарит рот. В помощи деда Дагнарус нуждался не более, чем в скорпионах под одеялом.

Эмилия сдалась не сразу. Вначале она выжала несколько слезинок, жалуясь, что сын ее не любит и вообще никто ее не любит, что ее жертвы никому не нужны, хотя она смогла бы убедить Тамароса. И, конечно же, отец Дагнаруса будет только счастлив потребовать от своих советников, чтобы принцу дали то, что принадлежит ему по праву.

Дагнарус слушал материнские излияния, собрав все свое терпение. Он напоминал себе, что он солдат, а потому должен учиться переносить трудности и пытки. Однако вообще-то принц хорошо знал, как себя вести с Эмилией; это он усвоил еще в двухлетнем возрасте. Он одной фразой завораживал мать, другой — пугал и продолжал это до тех пор, пока королева окончательно не сбивалась с толку и не переставала понимать, что к чему. Вот и теперь он постепенно убедил королеву принять его стратегию.

Когда королева начала высказывать ему его же мысли, считая их своими, Дагнарус понял, что одержал победу. Он мог более не опасаться ее вмешательства. После этого принц поспешил уйти как можно быстрее, хотя и задержался на некоторое время в передней, надеясь увидеть госпожу Мабретон. Но Дагнаруса ждало разочарование. Ее не было среди придворных дам, спешивших на властный звон колокольчика Эмилии.

Дагнарус вернулся к себе, чтобы умыться, переодеться и обдумать предстоящий разговор с отцом. До сих пор король Тамарос не отказывал сыну ни в чем, однако Дагнарус не был столь уверен, что ему повезет и теперь. Для короля избрание Владыки являлось чем-то торжественным и священным, требовавшим молитв и серьезного обдумывания. Король не мог подарить сыну звание Владыки, словно лошадь. Тем не менее, заканчивая мыться, Дагнарус решил, что нашел способ воздействовать на отца.

— Сильвит, — позвал Дагнарус, стряхивая с мокрых волос капли воды и проворно растирая полотенцем тело. — Я хочу у тебя кое-что спросить.

— Да, ваше высочество. Чем могу служить?

Эльф раскладывал одежду принца, приличествующую для встречи с королем, хотя Дагнарус ни словом не обмолвился, что собирается пойти к его величеству. Сильвит знал. Сильвит всегда все знал. Дагнарус давно оставил попытки понять, каким образом эльф все узнает.

— У моей матери — новая фрейлина. Из эльфов.

— Скорее всего — это госпожа Мабретон, ваше высочество.

— Да, ты прав. Расскажи мне о ней, Сильвит, — велел Дагнарус.

Обычно возле принца собиралась толпа придворных, помогавших ему одеваться. Но Дагнарус, услышав о смерти Донненгаля, отослал всех прочь. Кроме Сильвита, в покоях принца не было никого.

— Она — жена господина Мабретона, Стража Восточного Леса и одновременно Владыки. Он происходит из Дома Вивалей, верного Божественному, но верного не беспредельно, если ваше высочество обратит внимание на следующее обстоятельство. Владыкой Мабретона сделал Защитник Божественного, и посол искренне благодарен ему. Госпожа Мабретон — отнюдь не придворная дама. Она отказывалась быть фрейлиной и, как говорят, наотрез отказалась ехать вместе с мужем в Виннингэль, когда он впервые заговорил об этом. Ей растолковали, что ее отказ обернется для мужа потерей лица; она ведь шла против желаний не только Мабретона, но и Защитника. Я слышал, что господин Мабретон угрожал жене разводом в случае отказа, а это означало бы полное бесчестье и крушение репутации для нее самой и для ее семьи. Мне трудно было поверить в подобные слухи, поскольку все знают, что господин Мабретон души не чает в своей прекрасной жене. Как мне думается, это ее семья уговорила госпожу Мабретон поехать в Виннингэль; они принадлежат к обедневшему Дому и зависимы от ее положения. Как бы там ни было, теперь она находится при дворе. И не просто при дворе — она стала фрейлиной. У меня и в мыслях нет проявлять неуважение к вашей матери, но госпожа Мабретон очень тяготится положением фрейлины.

— Говоришь, тяготится? Как интересно, — улыбнулся Дагнарус, весьма довольный услышанным. — Да, Сильвит, вот еще что. Почему фамилия Мабретон мне так знакома? Где я ее мог слышать прежде?

— Вероятно, вы помните господина Мабретона, который был послом эльфов, когда ваше высочество были еще мальчиком. Это было примерно тогда, когда произошло разделение Камня Владычества...

На Дагнаруса нахлынули воспоминания. Он словно воочию увидел, как Сильвит всадил нож в спину посла эльфов.

— Во имя богов! — Дагнарус пристально взглянул на Сильвита, чье лицо, как всегда, оставалось спокойным и неподвижным. — Я же знал человека, о котором ты только что говорил! Какое отношение он имеет к этому Мабретону?

— Ваше высочество, у покойного господина Мабретона был младший брат. Госпожа Мабретон вначале была женой старшего брата. По существующему у эльфов обычаю, если младший холост, у него есть возможность жениться на вдове старшего, если ее семья сочтет такой брак благоприятным для вдовы. В данном случае семья госпожи Мабретон отчаянно стремилась уцепиться за благосостояние семьи ее покойного мужа, и потому ее родные с готовностью согласились.

— Понимаю. Но почему в детстве я никогда не видел ее при дворе? Правда, вряд ли тогда я обратил бы на нее особое внимание, — сказал Дагнарус. Он усмехнулся и застегнул пояс, украшенный драгоценными камнями. — В те дни меня больше интересовала моя собака, чем женщины. И все же даже маленький мальчишка должен был заметить такую прекрасную женщину.

— Уверен, ваше высочество заметили бы ее, — сказал Сильвит, и в голосе у него прозвучала какая-то тоска. — Наши женщины славятся своей красотой, но ее красота — вне всякого сравнения. Просто в те годы госпожи Мабретон не было в Виннингэле. Она жила в доме, который первый господин Мабретон построил для нее на берегу реки Хаммеркло. Когда она узнала о смерти мужа, то вернулась под покровительством Защитника в свою родную семью.

Лицо Дагнаруса помрачнело.

— Так она и до сих пор находится под покровительством Защитника?

Сильвит мешкал с ответом, затем сказал: