С той поры прошло много лет. Королевский дворец виделся ему тюрьмой. Во всей здешней жизни Даннера было лишь два светлых пятна. Первым была Королевская библиотека. Читая о других странах и народах, изучая их историю, нравы и обычаи, узнавая их тайны, Даннер на время забывал о болевшей ноге и ноющей душе. Вторым светлым пятном в жизни дворфа стал принц Дагнарус.

У себя на родине Даннер почти не встречался с детьми. Пешие редко вступают в брак, и то лишь с подобными себе. Любой родившийся у них ребенок тоже считается Пешим. Он, конечно, может попытаться вернуться в племя своих родителей, но, как правило, племя таких не принимает. Даннер так и не женился. Он не видел смысла соединять свои жизненные тяготы с тяготами такой же несчастной соплеменницы. Поэтому своих детей у Даннера не было. А чужие дети не обращали на Даннера ни малейшего внимания; никто не восхищался им, не слушал его рассказов и не хотел у него учиться. Теперь же судьба свела его с Дагнарусом. Дворф увидел, как юный принц пытался объездить подаренную ему лошадь, — но он делал это так, как обычно делают люди.

Глядя вслед убегавшим по коридору принцу и его дружку, Даннер не сомневался, что Дагнарус затеял очередную проделку. Все знали, что Тамаросу не совладать с младшим сыном; мать мальчика, королева Эмилия, даже и не пыталась этого сделать. Единственным, кто хоть как-то мог повлиять на принца, был его камергер — хитрый и пронырливый придурок из эльфов. Таким он виделся Даннеру. Надо сказать, дворф всегда считал, что от эльфов не больше пользы, чем от слепней. Даннер всерьез подозревал, что эльф тайно посылает своим соплеменникам сообщения, заставляющие их все время гарцевать на грани войны. Но доказать эти подозрения ему было нечем; просто однажды Даннер увидел эльфа, когда тот думал, что за ним никто не наблюдает. На лице эльфа сияло что-то вроде улыбки, и это показалось Даннеру подозрительным. Все остальные при дворе были склонны обвинять в конфликте короля Олгафа. Даннер же считал, что у Олгафа не хватит ума заварить такую кашу.

Даннер видел, что в Дагнарусе пропадают хорошие задатки, — так гниют яблоки, сваленные в бочку и забытые в каком-нибудь темном углу. И Даннер решил, что какое бы ни ожидало принца будущее, пусть он хотя бы станет единственным из людей, кто по-настоящему умеет держаться в седле. Уж он, Даннер, об этом позаботится.

Дворф свернул не туда и едва не забрел в покои королевы. Невзирая на боль в ноге, пришлось возвращаться и искать нужный поворот. Значит, он придет на встречу еще позже. Дворф так и не научился ориентироваться в замке, как, впрочем, и в любом другом человеческом жилище. Все стены и коридоры казались ему одинаковыми.

Наконец он добрался до зала собраний и обнаружил, что посла дворфов еще нет. Никого из собравшихся это не удивляло. Даннер поинтересовался, посылал ли Тамарос кого-нибудь, чтобы поторопить посла и его свиту. Ему сообщили, что посылал. Даннер отыскал стул пониже и с облегчением опустился на него.

Короля Тамароса в зале не было. Не желая, чтобы его частные разговоры с собравшимися дали повод для подозрений и упреков, король дожидался, пока соберутся все приглашенные. В его отсутствие роль хозяина исполнял кронпринц Хельмос. Сейчас Хельмос всеми силами старался успокоить господина Мабретона, рассерженного опозданием дворфов.

Увидев Даннера, Хельмос учтиво извинился и с мягкой улыбкой поспешил к дворфу. Даннер в знак уважения попытался встать, но Хельмос покачал головой.

— Не надо, друг мой. Сидите. Нам с вами церемонии не нужны. Рад вас видеть. Хорошо, что вы смогли прийти.

— Я счел за честь ответить на приглашение, ваше высочество, — сказал Даннер.

Он восхищался Хельмосом. Пожалуй, за всю свою жизнь Даннер никем так не восхищался, как этим молодым человеком. Кроме, разве что, приютившей его переписчицы. Даннер и Хельмос обменялись дружеским рукопожатием, не обращая внимание на слова господина Мабретона. Тот довольно громко сказал на своем языке, что раз в зале присутствует хоть какой-то дворф, можно начинать встречу.

— Желаю вам радостной помолвки, мой молодой господин, — добавил Даннер, внимательно всматриваясь в лицо Хельмоса и огорчаясь увиденным.

Хельмос выглядел изможденным. Должно быть, в последние дни он спал урывками, если вообще спал. Помимо усталости, на лице Хельмоса отражалось непонимание и замешательство. Они с отцом получили подлый и неожиданный удар в спину. Ведь еще недавно казалось, что они вот-вот заключат мир с эльфами, — и вдруг оказалось, что они стоят на грани войны со всеми расами.

Владыка Скорбей. Какое отвратительное имя для любого, кто молод, будь он хоть человеком, хоть нет. Даннер просто расшвырял бы по двору всех этих магов, наславших черную тучу на ясный небосклон надежд Хельмоса. Напрасно еще один друг Даннера — учитель Эваристо, пытался его убедить, что такое имя Хельмосу дали сами боги. Даннер ничуть этому не верил. Он еще в детстве перестал верить в богов, когда те никак не откликнулись на его долгие горячие молитвы, на просьбы вылечить ему ногу, чтобы он вновь смог ездить верхом. Сколько он ни молился, боги его не слушали.

Хорошо, что хоть упоминание о помолвке вызвало улыбку на сером от волнений и утомления лице принца и заставило блеснуть его глаза.

— Благодарю вас, Даннер. Я мечтал об этом с самого детства. Когда Анне было десять лет, я спросил ее, выйдет ли она за меня замуж.

— И что же она ответила? — спросил Даннер, поддерживая приятный для принца разговор.

— Она сказала, что ненавидит всех мальчишек, — ответил Хельмос, улыбаясь воспоминаниям. — А потом взяла и ударила меня прутом.

— Я надеюсь, теперь она не стала вас бить, — сказал дворф.

— Нет, теперь не стала, — засмеялся Хельмос, и его смех вызвал гневный взгляд господина Мабретона, решившего, что дворф выторговывает какие-то политические уступки для своих соплеменников.

— И когда свадьба?

— Примерно через месяц, — ответил Хельмос, уже куда более серьезно.

Он искоса взглянул на посла эльфов, который расхаживал по залу взад-вперед, демонстрируя свое негодование.

— Если будет на то воля богов, — добавил кронпринц.

Это означало: свадьба состоится, если Виннингэль не окажется втянутым в войну.

— Какое счастье, что таинство брака совершается в узком кругу, — чуть улыбнувшись, произнес Хельмос. — С меня довольно грандиозных зрелищ.

В это время появился посол орков — глава оркской общины в Виннингэле. Даннер почуял его намного раньше, чем увидел. Должно быть, оркский посол пришел сюда прямо со своей рыбачьей лодки. Буквально вслед за ним прибыл и посол дворфов, сердито сверкая глазами. Посол был недоволен тем, что его вызвали к королю. Запах лошадей смешался с запахом рыбы. Благовонные масла, горящие в светильниках, безуспешно пытались перебить эти стойкие природные ароматы.

Хельмос приветствовал орка и дворфа на их родных языках. Он уже познакомился с Капитаном, как орки называли своего вождя, во время прежних визитов, и потому вежливо осведомился об улове. Капитан ответил, что улов нынче был неважный. Впрочем, орки всегда так говорили, поскольку чем меньше рыбы они вылавливали, тем сильнее можно было взвинтить на нее цену на рынке.

Даннер почтительно поклонился послу дворфов и проводил его к стулу, ибо посол уже намеревался усесться на полу, как у себя в шатре. Даннер также намекнул шепотом, что не обязательно было приводить с собой во дворец двенадцать телохранителей. Человеческий король мог расценить это как оскорбление.

Даннер как раз убеждал посла оставить лишь четверых из двенадцати телохранителей (все они уселись на полу позади посольского стула), а остальных отослать, — когда в зал вошел чем-то сильно взволнованный слуга. Он направился прямо к Хельмосу и негромко произнес несколько слов. Хельмос встревожился, затем помрачнел. Он отдал распоряжения слуге, после чего обратился к собравшимся, прося извинения за необходимость покинуть их ненадолго. Предложив высоким гостям освежиться и подкрепиться в его отсутствие, кронпринц поспешно вышел.

Собравшиеся громко заявили, что находят исчезновение принца подозрительным и считают себя оскорбленными. Главный посол эльфов отказался есть или пить в доме своего врага, ибо в таком случае он потерял бы лицо. Капитан и дворфы не отличались подобной щепетильностью. Двенадцать телохранителей совершили короткий налет на фрукты, хлеб, сыр и вино, расставленные на столе. То, что не удалось проглотить сразу, они распихали по карманам про запас.

Вернувшийся слуга объявил:

— Олгаф, король Дункарги.

В зал собраний вошел низкорослый щуплый человечек с лицом скряги и плаксивым голосом. Рот у него кривился, как будто дункарганский правитель постоянно жевал что-то чрезвычайно противное.

— Ах, вот оно что, — пробубнил себе под нос Даннер. — Жди новых козней.

Дворф мысленно извинился перед Сильвитом за свои подозрения. Теперь Даннер знал, кто рассылал анонимные сообщения. Если даже Олгаф не делал этого сам, то наверняка имел к этому отношение. Путь из столицы Дункарги в Виннингэль занимал несколько недель. День совещания был назначен позавчера. Значит, даже если бы Олгафа и пригласили, он никак не смог бы прибыть вовремя. Должно быть, он знал, что подобное совещание обязательно созовут, а самый надежный способ узнать об этом — самому начать интригу.

Даннер не любил Олгафа и не доверял ему. Сейчас Олгаф с заискивающей улыбкой подходил к послу дворфов, а Даннеру было доподлинно известно, что Олгаф приказал своим солдатам выдворять любого дворфа, который осмелится сунуть нос в Дункаргу. Он повелел всех пойманных дворфов препроводить к границе и хорошенько отколотить, дабы помнили и не возвращались.

Даннер на родном языке сообщил об этом своему послу. Он знал, что поступает не лучшим образом и лишь подливает масла в огонь, усиливая неприязнь и недоверие посла ко всем людям, включая и короля Тамароса. Однако Даннер не мог безучастно наблюдать, как Олгаф издевается над дворфами.

Услышав это, посол схватил себя за бороду и оттянул ее в сторону Олгафа — люди не знали, насколько оскорбительным является такой жест. Затем посол заявил, что все двенадцать телохранителей останутся в зале. Олгаф не понял нанесенного ему оскорбления, но по раздраженному тону дворфа сообразил, что тот не желает слушать его дружеских излияний.

Олгаф метнул в Даннера бешеный взгляд, и принялся льстиво обхаживать господина Мабретона. Эльфа это просто очаровало: наконец-то среди людей нашелся хоть один, сумевший должным образом оценить его.

Вернулся Хельмос. Он поклонился королю Олгафу, как этикет предписывал кланяться родственникам, даже если родство не было прямым. Впрочем, от поклона кронпринца веяло холодом.

— Хельмос! — вскричал Олгаф.

Настроение правителя Дункарги было приподнятым. Вот только сразу чувствовалось, что в этом веселье кроется какой-то подвох.

— С помолвкой тебя, племянничек! Видел твою милашку. Как говорят, хороша землица, сама под плуг ложится!

Олгаф похотливо подмигнул Хельмосу.

Хельмос побледнел от гнева. Слова Олгафа сочли бы непристойными даже в солдатских казармах. Главный посол эльфов, который, когда хотел, вполне сносно говорил на человеческом языке, разгадал и понял иносказательный смысл этой фразы и ужаснулся. Он, по крайней мере, соблюдал внешние приличия. Господин Мабретон отшатнулся от Олгафа так, словно ненароком наступил на гадюку. Капитан орков скучал. Он неплохо говорил на языке людей, но как все орки, понимал смысл сказанного буквально. Капитан подумал, что Олгаф с Хельмосом говорят о сельском хозяйстве, которое его совершенно не интересовало. Даннер перевел эту фразу своему послу, но тот никогда не видел плуга и все равно ничего не смог понять, а потому и счел сказанное очередным примером глупости людей. Даннер воздержался от дальнейших объяснений.

Хельмос был добросердечным человеком, умевшим прощать обиды и не давать волю гневу. Однако оскорбление, нанесенное его любимой, глубоко задело его, и Олгаф это прекрасно знал. Кронпринц весь затрясся от ярости и напряжения, не позволяя себе сорваться. Олгаф вновь открыл рот, намереваясь все-таки вывести Хельмоса из себя, и рассчитывая на ссору или даже на удар со стороны принца, что прервало бы встречу, не дав ей начаться. Но прежде, чем Олгафу удалось сказать еще какую-нибудь ядовитую гадость, в зале появился король Тамарос.

Он вошел без всяких церемоний, но с таким достоинством и величием, что Олгаф в сравнении с ним показался коварным и злобным карликом. Поравнявшись с сыном, Тамарос слегка дотронулся рукой до плеча Хельмоса. Этим мимолетным жестом, исполненным сочувствия и предостережения, король напоминал кронпринцу, что ссора с подобным ничтожеством ничего не даст; принц только уронит свое достоинство. Хельмос глубоко вздохнул и направился к одному из стульев с высокими спинками. Стулья были специально расставлены кругом, чтобы все собравшиеся могли видеть друг друга и никто бы не занимал главенствующего положения. Поставить стулья вокруг стола было нельзя: в таком случае подбородки дворфов оказались бы вровень со столешницей, а колени орков упирались бы в нее и толкали стол.

Короля сопровождали несколько Владык, которые бывали в землях других рас и при необходимости могли высказать свое мнение и помочь Тамаросу принять решение. По соображениям дипломатии, Высокочтимого Верховного Мага Рейнхольта здесь не было. Эльфы и дворфы, признавая необходимость магии, тем не менее относились к магам любой расы с глубочайшим подозрением.

Король Тамарос приветствовал всех собравшихся, обращаясь к иностранцам на их родных языках и задавая вопросы, говорящие о его осведомленности по части жизни других стран. Он приветствовал даже Олгафа, сказав, что Эмилия всегда рада появлению отца. Это было ложью: отец и дочь, будучи слишком похожи, не выносили друг друга.

Требования этикета были соблюдены, и король Тамарос занял свое место в северной части круга. Владыки сели по обе стороны от короля, Хельмос сел напротив его величества. Если сравнивать этот круг с циферблатом человеческих часов, кронпринц сидел на цифре шесть, Олгаф разместился на тройке, а напротив него находились послы. Двенадцать телохранителей посла дворфов сидели на корточках в дальнем конце зала, где к ним присоединились (отнюдь не случайно) несколько гвардейцев дворцовой стражи.

— Мы благодарим вас всех за то, что вы пришли сюда, — начал король Тамарос.

Старый король выглядел уставшим и измученным, однако от него исходило странное спокойствие и уверенность, которые, подобно целительному бальзаму, разливались по оскорбленным чувствам и уязвленному самолюбию собравшихся.

— Можно было бы назвать происшедшее ошибкой понимания. Можно сказать, что никакой ошибки понимания не было и в помине. Мы могли бы также сказать, что вас обманули и попотчевали ложными сведениями.

Лицо Олгафа сжалось, словно ему щипцами сдавили нос. Рот дункарганского правителя скривился в усмешке.

— Мы могли бы вам сказать, что вас попытались обманом подтолкнуть к объявлению войны, — продолжал Тамарос, — войны, которая унесла бы бессчетное число жизней, оставила бы наших детей сиротами, а вместо мира в Лёреме — сплошные развалины. Да, мы могли бы сказать вам все это, и, говоря так, мы говорили бы только правду. Но мы этого вам не скажем.

Тамарос умолк, пристально глядя на послов. Он встречался взглядом с каждым из них, каждому заглядывал в душу, стремясь понять, проверить, отсеять главное от второстепенного. Посол эльфов, Капитан орков и посол дворфов спокойно выдержали королевский взгляд. Олгаф отвел глаза в сторону и пробормотал что-то насчет своего пустого бокала.

— Мы не станем вам этого говорить, — повторил король. — Вместо этого мы скажем, что внимательно прочли списки требований, которые вы нам предъявляете...

Посол дворфов немало удивился сказанному. Он не посылал никакого списка. Он и писать-то не умел. Даннер наклонился к нему и прошептал, что сам составил список требований от дворфов. Этого послу было вполне достаточно. Он даже не пожелал взглянуть на список, который все равно не смог бы прочесть. Он вполне доверял Даннеру. Такова была степень уважения, оказываемого соплеменниками Пешим.

Тамарос терпеливо ждал, пока дворфы закончат перешептываться, затем сказал:

— Мы прочли ваши требования и говорим, что вы правы.

Собравшие в изумлении молчали.

— Порталы являются даром богов и по праву принадлежат всем нам. Все мы должны беречь Порталы, неся ответственность за их существование, а значит, все мы должны получать свою долю богатства, которое они приносят. Но как этого достичь?

Тамарос покачал головой.

— Мы не знаем. И ответа у нас нет.

Послы помрачнели. Они подумали, что король намерен их обмануть.

— И вот почему у нас нет ответа, — продолжал Тамарос, несколько повысив голос и заглушая сомнения собравшихся. — Мы вручаем поиск ответа воле богов. Сегодня вечером я отправлюсь в Храм. Я прошу вас дать мне трое суток, в течение которых вы обещаете не предпринимать никаких действий. Мы, со своей стороны, тоже это обещаем. Я стану молиться, поститься и просить богов о водительстве. Я знаю, что каждому из вас захочется сделать то же самое. Поэтому любой из вас, кто пожелает войти вместе со мной в Храм, в Портал Богов, будет с радостью туда допущен.

Прекрасно задумано, старик, — мысленно поздравил Тамароса Даннер. Переводя послу завершающие слова короля, он едва сдерживал смех. Нет, не зря он тащился в этот зал по длинным коридорам, — это стоило сделать хотя бы для того, чтобы поглазеть сейчас на лицо короля Олгафа. Олгаф торопился сюда в надежде внести разброд, начать войну, рассчитывая, что она принесет ему прибыль. А ему предлагают трое суток молиться и поститься.

— Он это всерьез? — сурово спросил посол, недоверчиво глядя на Тамароса.

— Всерьез, — ответил Даннер

Хромой дворф не верил в богов, но научился доверять королю Тамаросу.

Остальные сосредоточенно думали, так и эдак вертя в уме неожиданное предложение, точно драгоценный камень на ладони. Послы не могли найти в предложении Тамароса ни единого недостатка, хотя, судя по выражению лица Олгафа, он всеми силами пытался отыскать хотя бы малейшую зацепку. Наконец, посовещавшись еще какое-то время, все согласились; одни более охотно, другие — менее. Было решено, что каждый обратится к богам по-своему. Капитан орков заявил, что велит своей ведунье истолковать знамения. После этого все должны были вновь собраться здесь.

Все, кроме посла дворфов. Даннер с трудом объяснил ему, что такое трое суток. Посол ужаснулся и сказал, что ему не выдержать столько времени в этой тюрьме. Посол согласился, что интересы дворфов будет представлять Даннер.

Король Олгаф ничего не сказал. Он не пообещал, что обратится к богам, и даже не пообещал вернуться через три дня. Он бросил на короля Тамароса взгляд, исполненный глубочайшей ненависти. Взгляд был пропитан такой злобой, что Даннер, случайно перехвативший его, быстро дотронулся до амулета пеквеев — бирюзы, которая висела у него на шее на тонкой серебряной цепочке и предохраняла от злых чар.

Встреча закончилась. Даннер одним из последних вышел из зала собраний в коридор, где его чуть не сшиб с ног принц Дагнарус. Юный принц вместе с мальчиком для битья возникли словно из воздуха. Даннер удивился: ну за каким волчьим богом мальчишек занесло в эту часть замка?

— Посторонись, слышишь? Дай пройти... Ой, извини, Даннер. Я не заметил, что это ты, — пробормотал Дагнарус.

Принц явно находился в дурном настроении. Он выглядел так, словно ему отказали в исполнении самого заветного из заветных желаний. Гарет, наоборот, казался очень обрадованным.

— Ваше высочество, мы продолжим завтра утром превращать вашу лошадь в боевого коня? — спросил Даннер.

— А я почем знаю? Да и с какой стати? — подавленным голосом ответил принц.

Дагнарус понуро побрел дальше, мальчик для наказаний потащился за ним.

Следующим, кто неожиданно повстречался Даннеру, был Сильвит. Вроде бы и ему нечего было здесь делать в такое время.

— Если, господин камергер, вы ищете его высочество, то он пошел вон туда, — сказал Даннер.

Сильвит прошел мимо, не удостоив дворфа ответом. Кажется, он даже не слышал его слов. Хотя эльфы и гордятся тем, что их лица не выдают никаких чувств, этому эльфу сейчас было не до гордости. Сильвит выглядел крайне мрачным.