Тучи сгустились снова, и к тому времени, когда они покинули Марай, начался мелкий дождик. Переходя мост, Маскелль подумала, что так и не знает, как сложатся ее отношения с Посланником Небес, действительно ли он всерьез ожидает, что она останется в столице и поможет ему. Пожалуй, он все-таки надеялся, что она взглянет на это… нечто, возникающее из песка, и скажет, что нужно делать.
      «Тщетные надежды», — мрачно подумала Маскелль. Впрочем, все же едва ли старик на самом деле рассчитывал на такое простое решение проблемы… Когда они с Рианом дошли до конца моста, Маскелль вспомнила, что не попросила у Посланника Небес денег. Ладно, он ведь сказал, что пришлет кого-нибудь на станцию с известиями для нее; тогда она и попросит.
      Остановившись, Маскелль глубоко вдохнула теплый влажный воздух. На сером небе громоздились черные тучи, и пешеходы торопились по своим делам, чтобы закончить их, пока Дождь не превратился в ливень. Над прилавками маленького рынка натягивали навесы из дешевой промасленной бумаги; на мощеной мостовой уже образовались лужи. Маскелль взглянула на Риана, который стоял, уперев руки в бедра, и с недовольным видом разглядывал прохожих. Дождь намочил его волосы и заставил тонкую ткань рубашки прилипнуть к телу.
      — Обряд… Он действительно воссоздает мир? — спросил Риан.
      Маскелль кивнула, приподнимая намокший подол мантии. У выхода из рынка виднелся деревянный навес, под которым на жаровнях кипели медные чайники, а в печи пеклись источающие аппетитный аромат булочки. Завтрак у Баримы разбудил в Маскелль страсть к настоящему чаю — слишком долго пришлось ей в провинции и среди ариаденцев довольствоваться тем, что только именовалось чаем. Она повела Риана под навес.
      Маскелль прошла вглубь, подальше от других посетителей, и уселась на влажной циновке. Риан расположился так, чтобы видеть и Маскелль, и ведущий от рынка проход. У кушоритов не было принято есть вне дома; за исключением поварихи и мальчишки — ее помощника под навесом собрались одни чужеземцы. Они с любопытством разглядывали старую монахиню и молодого синтанского воина, пока Риан многозначительно не отстегнул от пояса сири и не положил его перед собой. Это заставило зевак поспешно вернуться к своему чаю и своим разговорам.
      Мальчишка принес им чай в толстых глиняных кружках и банановый лист с маленькими булочками, посыпанными пальмовым сахаром. Маскелль отдала ему последнюю остававшуюся у нее монетку. Риан попробовал чай и поморщился: к кушоритскому чаю нужно было привыкнуть.
      — Не знаю, как рассказать об Обряде, не используя ритуальные термины, медленно начала Маскелль.
      — Я видел, что он состоит в создании карты. — Риан, нахмурясь, принялся вертеть в пальцах булочку. — Но я также понял, что этим дело не ограничивается.
      — Символы — это реальность. Когда я только начинала изучать кошанские ритуалы… — «Целый век назад», — напомнила она себе. — Рассказывали, что давным-давно, когда Кушор-Ан еще только строился и двор Небесного Владыки еще не перебрался сюда из Тел-Адры, Голоса получили весть с лежащих в море островов о том, что правитель Саккары послал флот для захвата Дувалпура. Риан озадаченно поднял брови.
      — Саккары?
      — Я тоже никогда раньше не слышала этого названия. Никто его не знает. Когда Голоса узнали об отправке флота, приближалось равноденствие и кульминация Обряда. Они все еще создавали Колесо Бесконечности и еще не дошли до изображения Аспианского пролива, который флот должен был миновать, чтобы достичь залива Риджан и оттуда по реке подняться к Дувалпуру. Армия Империи тогда была совсем невелика, она только и могла, что защищать деревни и дороги от разбойников. Стало известно, что Сак-кара послала сотни кораблей… И когда Голоса изображали символы на Колесе Бесконечности, они слегка изменили их, и Аспианский пролив исчез. Так возникло Внутреннее море.
      — А что случилось с саккарцами?
      — Никто не знает. Говорят, что Голоса слишком медленно создавали Колесо Бесконечности, и флот успел войти в пролив, когда тот исчез. Потеря флота и людей была таким ударом для саккарцев, что они уже не смогли оправиться и то ли превратились в кочевников, то ли ушли на север, в города Баритана. Однако я слышала от Посланника Небес, что он считает более вероятным другое: изменив символ, Голоса на самом деле изменили все — и форму земли, и ее историю — всю реальность. — «Всю реальность…» Может ли быть, что повреждение Колеса уже влияет на мир, еще до того, как Обряд завершился? Это могло бы объяснить и появление того урода, которого показывал ей жрец на Лужайке, и необычную силу водяного духа. Мысль об этом несла тревогу. Маскелль продолжала: — Они изменили весь тот край, превратили его во что-то другое, а Аспианский пролив и Саккару отправили куда-то, где все выглядело точно так же, но рядом не было Небесной Империи, на которую можно было бы напасть. Поэтому-то мы больше и не пытаемся делать такое. Маскелль задумчиво прихлебывала чай.
      — Мы не знаем, что значат все символы Колеса. Те, которые изображают обратную сторону мира, даже не видны, если только не смотреть на них сквозь Бесконечность, и мы не представляем себе, что там за земли — о них можно судить только по тому, что видно на самом Колесе.
      — Существует обратная сторона мира? — со скептическим выражением лица переспросил Риан.
      Маскелль кивнула.
      — Кошанские жрецы низших рангов странствуют и составляют карты. Потом они приносят их сюда, чтобы библиотекари могли включить их в атласы, а Голоса — определить значение неизвестных символов. Изображения на картах и символы не всегда совпадают в точности. Существует теория, согласно которой Колесо показывает нам, как выглядел бы мир, если бы мы могли видеть его из Бесконечности.
      — Владетель Марканда думал, что все кошанские жрецы — шпионы, хотя он был не настолько глуп, чтобы попытаться убить хоть одного.
      — Это и правда было бы глупостью, — согласилась Маскелль. — Именно с такими происшествиями меня раньше и посылали разбираться.
      Риан окинул взглядом рыночек; дождь по-прежнему барабанил по мостовой, по навесам и палаткам; над пеленой дождя в вышине словно плыли серые стены и башни Марай.
      — Если твоя история правдива, — сказал он, — тогда кушориты правят миром.
      — В определенном смысле. Наверное, можно сказать, что ты правишь тем, что можешь уничтожить. — Маскелль подумала, что должна была догадаться: Риан посмотрит на вещи именно с такой точки зрения. Может быть, Синтан во многих отношениях и отстает от цивилизованных стран, но в понимании пользы и угрозы, которые несет в себе государственная власть, его жители могут дать остальным очко вперед. — Недаром же наша страна называется Небесной Империей.
      — Но никто об этом не знает.
      — Голоса знают, — покачала головой Маскелль. — Последнее, что им открывают перед посвящением, — знание о том, что на самом деле способен сделать Обряд. Долг всех кошанских жрецов — искать людей, которые способны стать Голосами и которым можно это доверить. Так безопаснее: нужно, чтобы никто больше ничего не знал. — Маскелль глубоко вздохнула. — Впрочем, не каждый сможет создать Колесо Бесконечности, даже если будет знать — как. Нужны годы обучения: требуется не только различать символы, но и уметь вплетать их в Бесконечность. А еще приходится учиться слышать голоса Предков: только они могут направить тебя, если ты ошибешься. — Бросив взгляд на Риана, Маскелль резко спросила: — Чему ты улыбаешься?
      — Я подумал о том, как владетель Марканда обделался бы, если бы знал. Подняв бровь, Риан оглядел Маскелль. — Ты имела в руках такую власть, но вместо этого попыталась захватить трон?
      — Я не хотела власти над миром. А для попытки захватить трон у меня была причина. Кроме того, один человек не в силах ни создать Колесо, ни завершить Обряд в нужное время. Для Бесконечности правильный момент — это все, — хмуро добавила Маскелль. — А я уже много лет выбираю его неудачно. Она неохотно отставила кружку. — Пожалуй, нам лучше вернуться на станцию.
      Они вышли из-под навеса и стали спускаться по лестнице, ведущей к площади. Маскелль засмотрелась на разложенные на циновке дыни и тыквы; продававшая их женщина оглядывала прохожих, словно гадая, не стоит ли свернуть торговлю пораньше. Маскелль заметила, как торговка взглянула в ее сторону и вытаращила глаза. Боязнь быть узнанной чуть не сыграла с Маскелль скверную шутку: она не сразу поняла, что женщина смотрит не на нее, а на кого-то у нее за спиной. Маскелль резко обернулась, поднимая над собой посох. Она успела увидеть на лестнице — всего двумя ступенями выше оборванца с короткой дубинкой в руках. Прежде чем она успела сделать хоть какое-то движение, из толпы на лестнице вынырнул Риан и перехватил поднятую дубинку. Оборванец с воплем растянулся на ступенях.
      Толпа с испуганными криками разбежалась. Маскелль наклонилась над нападавшим, которого Риан прижал к мокрому камню, заломив руку за спину так, что при попытке вырваться кость сломалась бы. В глазах оборванца она прочла лишь вполне человеческие злобу и страх. Маскелль повернулась к Риану:
      — Он не посланец духов. — Прищурившись, она оглядела пленника. — Тут дело в политике. Кто тебя послал? Мирак? Дизара? Или сам Райф?
      Злоумышленник оскалил зубы, но ничего не сказал.
      — Тебе нужны ответы? — поинтересовался Риан.
      На лице пленника отразился ужас. Спокойная деловитость Риана пугала больше любых криков и угроз.
      — Нет. — Маскелль выпрямилась и оперлась на посох; дерево и серебро были еще мокрыми после дождя. — Это не имеет значения. Отпусти его.
      Риан был явно недоволен таким решением, но поднял пленника на ноги и пинком вышвырнул его на площадь. Тот упал, покатился по камням, вскочил и кинулся бежать.
      — Это был вор, сестра? — спросил один из рыночных торговцев. Вокруг собралась растерянная толпа. Некоторые районы Дувалпура становились небезопасны после наступления темноты, но только не Город Храмов, не окрестности Марай; а уж монахиня могла ничего не опасаться где угодно. Жителям трудно было поверить, что в их собственном городе может быть совершено нападение на жрицу Кошана: даже увидев человека, пытавшегося нанести смертельный удар, они не хотели верить собственным глазам.
      — Да, вор, — подтвердила Маскелль.
      Риан, прищурив глаза, следил за убегающим человеком.
      — У тебя здесь много врагов, — заметил он.
      — Ну да, — признала Маскелль.
      Зеваки, поняв, что ничего больше не случится, разошлись.
      — Быстро же тебя нашли, — сказал Риан. — Может быть, кто-то на почтовой станции тебя узнал и предупредил твоих врагов. — Он посмотрел на Маскелль и задумчиво добавил: — Это мог быть и жрец из храма.
      Маскелль хотела возразить, но вспомнила, что ничего не знает о переменах среди власть имущих, произошедших за последние годы.
      — Может, так, а может, и нет. Ты видел, откуда он появился?
      — Он действовал неумело. Я заметил его, как только мы дошли до лестницы. Он ждал с другой стороны стены — у рва.
      Маскелль сама себе кивнула. Если человек находился так близко от Марай, он не мог быть зачарован. В пределах Дувалпура с трудом, но можно было прибегнуть к темной магии, однако связь Марай с Бесконечностью была так велика, что разрушила бы любую меньшую силу. Она двинулась через рынок; люди, прятавшиеся от дождя под навесами, оживленно обсуждали происшествие. Это должно было бы отпугнуть сообщников убийцы, если они у него имелись.
      — Разве он тебя не видел? — спросила Маскелль.
      — Я задержался на верху лестницы, — покачал головой Риан, — чтобы он подумал, будто мы расстались. Он очень спешил и кинулся на тебя, не убедившись, что меня нет рядом. — Риан передернул плечами, стряхивая напряжение, как воду. — Раз он напал на тебя здесь, твои враги не знают, где мы остановились. Если повезет, они не смогут нас выследить, но особенно на это не рассчитывай.
      — Понятно.
      «А ведь ты мог бы предупредить меня об этом человеке».
      Зеваки теперь больше глазели на Риана, чем на нее: уж очень необычно, чтобы монахиню сопровождал телохранитель, а особенно воин из дальних стран. Маскелль сказала себе, что ей следовало бы не спешить и хорошенько подумать, прежде чем обзаводиться синтанским кьярдином, раз уж он стал ее любовником. Телохранитель ей не был нужен, а вот в любовнике она нуждалась. Впрочем, может быть, она просто хотела, чтобы у нее появился друг.
      «Нет, нужно быть честной. Я определенно хотела, чтобы он стал моим любовником. — Все остальное добавилось само собой. — А вот если бы я не спешила и хорошенько подумала, я все равно оказалась бы в Дувалпуре, в тех же самых обстоятельствах, но только в лучшем случае с огромной шишкой на голове и к тому же одинокой».
      Когда они добрались до почтовой станции, оказалось, что ариаденцы уже дают представление. Жители Дувалпура обычно не высовывали носа из дома во время сезона дождей, но путешественники, оказавшиеся на станции, еще не научились такой осмотрительности. Маскелль увидела, что фургоны передвинуты и стоят полукругом, а огромная, написанная маслом на полотне декорация, изображающая горный склон, натянута между фургонами Растима и Фирака. Под ней на мокрой земле сидела группа путешественников и их детей, а Гардик, Тераза и Дория разыгрывали сокращенный вариант ариаденской комедии. Развешанные на стенках фургонов фонари придавали всей сцене почти веселый вид.
      Растим сидел на подножке своего фургона, с довольным видом следя за представлением. Когда Маскелль подошла к нему, он прошептал:
      — Здесь хорошее место для актеров. Мы оповестили только тех, кто остановился на станции, и смотри, сколько народа собралось, даже несмотря на дождь.
      Маскелль уселась с ним рядом. Сиденье было влажным, но все же натянутое полотнище в какой-то мере защищало от дождя.
      — Это хорошо, потому что дождь кончится очень не скоро.
      Риан, прислонившись к фургону и оглядывая двор, что-то мрачно пробормотал себе под нос по-синтански. Растим раздраженно посмотрел на него. На кое-как сколоченной сцене актеры разыгрывали сложную пантомиму: Гардик делал вид, что подкрадывается к Теразе, а Тераза, в свою очередь, притворялась, будто подкрадывается к Дории. Зрители смеялись и одобрительно топали.
      — Как нам обратиться к верховному жрецу, — Растим из осторожности перешел на совсем тихий шепот, — насчет проклятия?
      Гизар утихомирился, как только попал в Илсат Кео; в пределах города от него можно было не ожидать неприятностей. Маскелль собиралась с помощью Растима и, может быть, Фирака оттащить куклу на следующий день в Марай. Она открыла рот, чтобы сказать об этом, но тут заметила блеск синих шелков, который не могли скрыть ни дождь, ни туман: в ворота почтовой станции сворачивал большой паланкин. Риан тоже его увидел и бросил на Маскелль встревоженный взгляд.
      — Нет, синий цвет означает, что паланкин — из храма, — успокоила она его.
      Когда паланкин приблизился, стало видно, что его окружает храмовая стража на лошадях и несколько жрецов с клеенчатыми зонтиками в руках. Торговцы и путешественники, которых не выманило из их повозок представление, теперь с любопытством выглядывали в окна.
      Представление прервалось: ариаденцы замерли, увидев приближающуюся группу, а зрители обернулись к вновь прибывшим. Храмовая стража рассыпалась по станции, отгородив фургоны труппы от остального пространства двора. Стоявший рядом с Маскелль Риан напрягся, и ей пришлось взять его за руку и потянуть в сторону. Он неохотно подчинился; Маскелль подумала, что чувствует себя как охотник с двухсотфунтовым гепардом на поводке, который может только надеяться, что зверь ему подчинится. Риан продолжал настороженно следить за стражниками.
      Занавеси паланкина раздвинулись, жрецы со своими зонтиками выстроились цепочкой, а двое помогли седоку выйти. Это оказался Посланник Небес. Отстранив помощников, он оперся на посох и стал, обходя лужи, пробираться к навесу из декорации. Зрители почтительно раздвинулись, давая ему дорогу. Конечно, многие путешественники, только что прибывшие в Дувалпур, не знали, кто этот старик, но по той торжественности, с которой он прибыл, поняли, что перед ними важная персона. Посланник Небес стал медленно садиться, и молодой жрец кинулся к нему и подсунул плетеную циновку прежде, чем пола синей мантии коснулась грязи. Старик уселся поудобнее и махнул рукой актерам:
      — Продолжайте.
      После мгновенного замешательства представление возобновилось. Дория, заикаясь, произнесла очередную реплику, но дальше все пошло гладко.
      — Кто это? — шепотом спросил Маскелль Растим.
      — Верховный жрец, — сообщила та. Растим в ужасе вытаращил глаза.
      — Эта пьеса совсем для него не подходит!
      — Ему все равно.
      Растим застонал, потом погрузился в обреченное молчание.
      Через некоторое время, когда стало ясно, что храмовая стража так и будет стоически мокнуть под дождем, а младшие жрецы уныло жаться под краем навеса, Риан чуть отодвинулся от Маскелль: его напряжение немного ослабло.
      — Он часто так делает? — спросил синтанец.
      — Нет, — ответила Маскелль. Она заметила, что Растим внимательно прислушивается к их шепоту. Посланник Небес вежливо смотрел на сцену, хотя никак не реагировал на то, что делали или говорили актеры. Возможно, он глубоко погрузился в медитацию и совсем не замечает, что происходит. — Ему трудно удаляться от храмов и каналов. — Маскелль заколебалась, не зная, как объяснить это, не прибегая к кошанским терминам, которых ни один из мужчин не поймет. — Здесь, в Кушор-Ате, символы и реальность — почти одно, а храмы — очень могущественные символы. Посланник Небес тоже символ, и ему трудно, привыкнув к этому, снова стать просто человеком.
      Растим задумчиво потер подбородок.
      — Как стал он Посланником Небес? Его выбирали голосованием другие высшие жрецы?
      «Голосованием?» — озадаченно подумала Маскелль. Ну и странный народ эти ариаденцы! Вслух она ответила:
      — Он умер.
      И Растим, и Риан вытаращили на нее глаза.
      — Умер? — переспросил Растим.
      — Чтобы стать Посланником Небес, нужно настолько приблизиться к Бесконечности, настолько слиться с ней, чтобы уходить в нее и возвращаться по желанию. Однажды утром верховный жрец умер, а когда его стали хоронить, сел на катафалке и попросил чаю. — Маскелль мрачно улыбнулась. — В столице есть еще один или два кошанских жреца, которые могут проделать такое, а в Джунглях скрываются несколько очень могущественных отшельников. Они просто очень осмотрительны: не позволяют никому видеть себя и навязывать обязанности Посланника Небес.
      Маскелль почувствовала, что Растим и Риан переглянулись у нее за спиной, на время забыв о своей вражде. Потом Риан спросил:
      — А как становятся Голосом Карающего?
      Растим беспокойно зашевелился, опасаясь того, каким может оказаться ее ответ.
      — Это долгая история, — только и сказала Маскелль. Не рискуя больше вспоминать о смерти, Растим вернулся к прежней теме:
      — Значит, верховный жрец всегда остается в городе?
      — В городе — всегда; обычно он находится в одном из храмов. Ему легче путешествовать по каналам, чем по улицам.
      После недолгого молчания Риан спросил:
      — На тебя ведь тоже все это распространяется, верно? Храмы, границы… Ты тоже чувствуешь неудобство, когда покидаешь их?
      Уж очень он догадлив… Маскелль провела рукой по его волосам в тщетной попытке отвлечь и неохотно ответила:
      — Теперь уже нет.
      Риан, сдвинув брови, внимательно посмотрел на нее. Растим тревожно прошептал:
      — Тогда зачем он сюда явился?
      Маскелль заметила, что ворота станции снова отворились, и ее глаза сузились.
      — Вот и ответ на твой вопрос. Смотрите.
      В ворота въехали трое всадников в полированных стальных нагрудниках и высоких шлемах дворцовой гвардии. Увидев паланкин и храмовую стражу, они остановились, и один из воинов стал о чем-то расспрашивать смотрителя станции. Тот выразительно пожал плечами. Ближайший к воротам конный стражник храма повернул к ним своего коня, так что пришельцы поняли: их появление не осталось незамеченным.
      — Они явились арестовать нас? — нервно поинтересовался Растим.
      — Они не могут этого сделать, — покачала головой Маскелль. — Мы ведь ничего не украли и никого не убили. Думаю, их послали вежливо попросить нас — меня — покинуть город.
      Еще через мгновение гвардейцы повернули коней и уехали, а смотритель затворил за ними ворота.
      — Посланник Небес никогда не совершает торжественных выездов, — сказала Маскелль. — Он явился на представление, чтобы его здесь увидели и некоторым людям стало ясно, что мы — я - находимся под его покровительством.
      Риан все еще мрачно смотрел на ворота.
      — Тот, кто послал их, не пойдет наперекор Посланнику Небес? Даже в том, чего очень хочет?
      Маскелль хотела ответить, но на мгновение ей показалось, что она краем сознания уловила шепот Предков. Она прислушалась, но если они и правда говорили с ней, послание промелькнуло слишком быстро.
      — Нет. Нет, не пойдет ни в чем. — Углы ее губ дрогнули в иронической улыбке, но она сказала себе, что не погрешила против истины. — Даже в том, что касается меня.
      Когда представление закончилось, зрители поспешили разойтись по своим фургонам: ливень сменился нудным дождиком, и темные тучи на небе не сулили перерыва в нем. Посланник Небес остался сидеть на своей циновке, глядя на актеров с благосклонной улыбкой. Поскольку свою роль они исполнили, стражников и жрецов он отослал, велев им вернуться с паланкином ко времени следующей медитации. Когда ариаденцы поняли, что старик намерен остаться с ними на весь вечер, они перепугались. Растим, чуть не плача, оттащил Маскелль за фургоны и стал спрашивать, что можно подать гостю на ужин.
      — То же, что старая Мали собиралась дать всем остальным. Ох, я забыла сказать тебе: не покупайте ничего у смотрителя, тут неподалеку есть рынок.
      — Рынок мы нашли! Но он… ведь он… — Коротышка беспомощно развел руками, не находя подходящих слов.
      — Кошанские жрецы — аскеты, Растим. К тому же Посланнику Небес за сто лет, он теперь мало что может есть. Немного дыни или таро — как раз то, что нужно.
      Растим немного успокоился и осторожно посмотрел из-за фургона на старика. Дочка Киллии, обычно опасавшаяся незнакомых людей, уселась рядом со жрецом и показывала ему своих деревянных кукол. Посланник Небес с серьезным видом разглядывал их, и малышка решила забраться к нему на колени.
      — Самое высокопоставленное лицо, когда-либо посещавшее наш театр в Ариаде, был смотритель Орад-делла, — сказал Растим.
      — Угу, — кивнула Маскелль, которая никогда не могла разобраться в иерархии ариаденских чиновников. — Хорошо что Посланник Небес посетил нас сегодня, какова бы ни была причина этого. Мне нужно попросить у него денег.
      Растим потрясенно вытаращил на нее глаза.
      Обитатели почтовой станции не сразу успокоились после всех волнующих событий, однако постепенно все вошло в свою колею, и дым жаровен и костров, на которых готовился ужин, смешался с изморосью и туманом. Ариаденцы притащили все свои циновки и несколько одеял и расстелили их на мокрой земле вокруг костра; Посланник Небес сел ужинать вместе со всеми. Старая Мали побывала на рынке, и к обычному печеному таро и рису добавились дыня и папайя. Как Маскелль и предсказывала, Посланник Небес не счел простую еду чем-то необычным, хотя и съел очень мало.
      Подмигивание и гримасы Растима наконец привлекли внимание Маскелль; она вспомнила, что нужно обсудить судьбу Гизара. Повернувшись к Посланнику Небес, Маскелль сказала:
      — У моих друзей случилась неприятность. На одну из их кукол наложено проклятие. — Старик кивнул, как будто только и занимался такими вещами. Это случилось в Корваленте. Они прогневали правителя по имени Акавир.
      — Корвалент… — с легким неодобрением протянул Посланник Небес. — Они там очень неразумно пользуются своей силой.
      — И никакого чувства юмора, — пробормотал Гардик, высунувшись из своего фургона.
      — Кукла доставляла много беспокойства по дороге в город, — продолжала Маскелль. — Думаю, проблема была бы решена, если бы поместить ее на внешнюю галерею Марай на время новолуния — ты все равно будешь в храме, чтобы завершить Обряд. — Ариаденцы прислушивались к разговору, затаив дыхание.
      Посланник Небес кивнул:
      — Принеси ее завтра, и я распоряжусь. — Раздались вздохи облегчения, а Растим даже закрыл лицо руками. Старик добавил: — Вы окажете мне честь, если переберетесь в помещение для гостей при храме.
      Все ариаденцы как один посмотрели на Маскелль. Риан, сидевший там, куда почти не доставал свет костра, встревоженно привстал.
      Маскелль задумчиво посмотрела на старого жреца.
      — Ты приглашаешь нас всех?
      — Конечно.
      Ариаденцы начали перешептываться; в их голосах звучал и страх, и любопытство. Растим с обреченным видом поднял глаза к небу.
      — Мы ехали сегодня весь день, — покачала головой Маскелль, — и перебираться куда-то еще не будем. Мы явимся в дом для гостей, но завтра.