— Я постарался, чтобы он не получил от этого особого удовольствия. Есть такие способы…
— Могу себе представить.
Риан снова откинулся на камень, насмешливо приподняв брови.
— Только я, пожалуй, перестарался.
Смотреть на него было приятно. Маскелль всегда предпочитала худощавых мужчин с плоскими животами, хотя, на ее вкус, кожа у Риана была слишком светлой.
— Вот как?
— Существует древний обычай: когда верховный владетель умирает, его лучшие воины и слуги следуют за ним в могилу.
— Следуют за ним в могилу? — растерянно переспросила Маскелль.
— Продолжают служить ему в Стране Солнца, — пояснил Риан. Видя, что Маскелль все еще не понимает, он раздельно проговорил: — Их убивают во время похорон, чтобы родичи покойного могли показать, как глубоко чтят они старого негодяя.
Маскелль отвела глаза, чтобы скрыть произведенное на нее рассказом Риана впечатление. Для члена религиозного ордена, в котором десятилетиями шел спор о том, позволительно ли срезать цветы для подношений духам, сама идея о том, что живые люди могут приноситься в жертву на похоронах, была шоком.
— В последнее время этот обычай не соблюдался, — добавил Риан, — но жрецы истолковали знамения так: владетель нуждается, чтобы его кто-то сопровождал в Страну Солнца. Собрались все — члены семьи, телохранители, жены, вожди кланов, цеховые старшины, — чтобы решить, кто это будет. Догадайся, кого мы выбрали?
— Понятно. Думаю, владетель оставил жрецам ясные указания на этот счет, пока еще был жив. — Умом Маскелль могла оценить изысканность этой последней жестокости, но недаром ей часто говорили, что обычно думает она не головой. «Владетель Марканда мертв», — напомнила она себе. Что ж, это очень удачно: в противном случае ей пришлось бы отправиться в Синтан, чтобы убить его собственными руками. — Как тебе удалось скрыться?
— Я выжил во время погребальных игр, что очень огорчило их устроителей. Наследник владетеля желал, чтобы меня похоронили заживо, как велит обычай, начальник стражи, мой непосредственный начальник, предложил сначала меня задушить, что обычаю тоже не противоречило, но главный жрец решил проявить великодушие и приказал дать мне снадобье, от которого я должен был потерять сознание на время церемоний и прийти в себя только к тому моменту, когда должен был задохнуться.
— Не очень-то большая милость.
— Совсем небольшая. Но они влили в меня меньше снадобья, чем думали, и к тому же провозились со мной так долго, что стали опаздывать к началу обряда в главном зале резиденции. Я притворился, что не держусь на ногах, стал стонать и биться, так что меня оставили в погребальной часовне при усыпальнице, дверь которой охраняли всего двое воинов. Я сохранил достаточно сознания, чтобы сунуть палец в горло и избавиться от большей части отравы. Я двигался ужасно медленно, но все же, в конце концов, пришел в себя достаточно, чтобы заколоть одного из стражей сзади, а второму перерезать горло, когда он обернулся. Я выбрался из часовни, когда процессия уже показалась. Я двинулся к границе Гидале — больше бежать мне было некуда. Наследник владетеля послал за мной погоню, так что медлить было нельзя. Риан сел, расстегнул пояс и наполовину вытащил из ножен сири. — Видишь? Это не мой меч, он принадлежал владетелю. Я взял его из приготовленной к погребению утвари. На рукояти были золотые фигурки пантер и оленей. Я их продал в Тиране.
Маскелль усмехнулась, оценив иронию ситуации; впрочем, она подозревала, что Риан жалеет об украшениях меча.
— Ну и почему же ты не хотел мне об этом рассказывать, почему пришлось все из тебя вытягивать?
Риан сунул сири в ножны и отложил в сторону — но так, что легко мог бы до него дотянуться, потом снова повернулся к Маскелль, опираясь на локоть.
— Ты — служительница Предков, а меня хотели принести в жертву жрецы. Откуда мне было знать, как ты все воспримешь?
— Понятно. — Что ж, если она рассчитывала добиться исполнения своего желания, нужно было ответить откровенностью на откровенность. — Ты и вполовину не согрешил так, как я.
— Что же ты сделала?
— Я убила одного из своих мужей. Некоторые думают, что я убила их всех, и в определенном смысле они правы.
Риан остался верен себе: он только нахмурился и переспросил:
— У тебя были мужья?
— Трое. Первый, Илиан, умер потому, что слишком на меня полагался. Он последовал за мной в опасное место, и я не смогла его защитить. Второго, Сирота, я убила сама — из-за видения, которое было мне послано. — Маскелль взглянула на загадочное лицо луны, окруженное бледнеющими звездами. Она много раз в мыслях возвращалась к тем событиям, но теперь осознала, что вслух говорит о них впервые за семь лет. — Я думала, что видение мне послал Карающий, но ошиблась. Я слишком часто прибегала к магии, полагалась на нее больше, чем на слова Предков. — Раскаяние снова сжало горло Маскелль, и ей пришлось немного помолчать, чтобы совладать с голосом. К тому времени она ненавидела Сирота, и все было много сложнее, чем она сейчас собиралась рассказать, но значение имело все-таки лишь главное. — Сын моего мужа, тогда еще совсем мальчик, был одним из наследников старого императора. Видение открыло мне, что если он взойдет на трон, Небесная Империя исчезнет в вихре тьмы и хаоса. — Она посмотрела на Риана. — Поэтому я попыталась остановить это в самом начале — остановить любым способом. Мой муж противился моим планам, и за это я его убила. Третий мой муж, Ванрин, поддержал меня из любви, каприза и амбиций и потом погиб в сражении.
Риан обеспокоенно смотрел на Маскелль, сведя брови к переносице.
— Но ты помешала мальчику стать наследником?
— Нет. Он был объявлен наследником, а когда старый император умер, взошел на трон. И ничего не случилось. — Маскелль горько рассмеялась. Видение было обманным, проделкой темных духов, но я тогда полностью в него поверила. — Она снова покачала головой. — Мне пришлось очень трудно, и в основном по моей собственной вине. Я предала свой священный долг последовательницы Кошана. Карающий больше не желает говорить со мной, но пока я жива, другого Голоса быть не может, так что Империя последние семь лет лишена советов Карающего. В борьбе я слишком часто прибегала к силе и тем привлекла внимание злых духов, живущих в темноте, — вроде взбунтовавшейся реки или той твари, что убила парня и заменила его душу проклятием. — Маскелль с насмешкой над собой улыбнулась: уж очень длинным получился список ее прегрешений.
— Они наказали тебя? — осторожно спросил Риан.
— Нет. Я сама себя наказала, создала лежащее на мне проклятие. Теперь, стоит мне прибегнуть к помощи Бесконечности, использовать силу, которую люди называют магией, как это привлекает внимание темных духов, и они снова меня находят. Я не слышу теперь голоса Карающего. Я как будто ослепла и оглохла. — «Только хуже, потому что никто не становится слепым и глухим по собственной глупости». Маскелль устало добавила: — Сначала я была злом, потом стала неудобством. Теперь я просто жалка.
— Совсем не жалка, — ответил Риан. Голос его был серьезным.
— Что ж, может быть. — Где-то в деревьях за храмом зашелестел ветер; звук был похож на шум льющейся воды. Риан смотрел на Маскелль, слегка нахмурившись. — Но что бы я ни совершила, — добавила Маскелль, — я никогда никого не отдавала врагу. — Она потянулась к Риану, скользнула рукой по мягким волосам и поцеловала его.
Когда она отстранилась, Риан сказал:
— Я понял это, как только тебя увидел, — и снова притянул ее к себе.
Маскелль хватило времени вспомнить, что костям ее — не двадцать лет, что бы ни думало об этом остальное тело, и что камень под ними совсем не мягок, однако ничто не могло заставить ее остановиться. Прошло уже много времени с тех пор, как она отдавалась мужчине, и еще больше — с тех пор, как она отдавалась мужчине столь желанному, мужчине, который ее не боялся и чей юмор и упрямство так походили на ее собственные. Все мысли куда-то исчезли, когда она ощутила под своими руками худое мускулистое тело — сначала сквозь грубую ткань, а потом уже горячей кожей к горячей коже.
В какой-то момент Риан сумел выдохнуть:
— Не станет Карающий возражать против того, что мы занимаемся этим на его платформе для наблюдений за луной?
— Нет, — рассмеялась Маскелль. — Таков очень древний и очень похвальный вид жертвоприношений.
Много позже, положив голову на спину Риану, Маскелль задремала. Из Риана получилась не очень хорошая подушка — в нем не было ни малейшей мягкости, — поэтому сон ее был легок, и переход из реального мира в мир сновидений оказался сначала почти незаметным.
Снившаяся ей местность очень походила на окружающую ее наяву, хотя лунный свет, казалось, глубже проникал в тень свешивающихся над стеной деревьев, так что Маскелль могла разглядеть корявые стволы, увитые лианами и покрытые мхом. Она все еще физически очень остро ощущала близость тела Риана; ей казалось, что она знает наизусть каждую черту, каждый изгиб, каждый старый шрам. Сон настолько сплавил ее с Рианом в единое целое, что биение его сердца и его дыхание стали как бы ее собственными. Риан лежал на животе, положив голову на руки, в легкой дреме, которая не переходила в сон из-за необходимости слушать, не приближается ли кто-то или что-то. Его бдительность давала Маскелль возможность глубже погрузиться в сновидение, подняться над платформой для наблюдений за луной до вершины ступенчатой башни, так что стал виден весь погруженный в темноту храм. Три святилища и статуи людей-обезьян оставались такими же, как и наяву, только не горели фонари, а у стены не оказалось фургонов и распряженных быков.
«Я вижу другое время, — подумала Маскелль. — Но прошлое я вижу или будущее?»
Потом она увидела, как из второго храма появилась человеческая фигура и двинулась вниз по ступеням; несмотря на темноту, Маскелль узнала себя. Было видно, что ее голова обрита и татуировка, говорящая о ранге, отчетливо заметна.
«Ах так, значит, это прошлое!»
Тут волна тьмы закрыла все как шелковым покрывалом, и Маскелль обнаружила, что смотрит совсем на другую местность.
Физическая близость на пороге храмов Карающего была признанным жертвоприношением на протяжении многих поколений с тех пор, как орден Кошана начал битву за умы и души людей, поклонявшихся ранее кровавым демонам. Некоторые позднейшие философы стали утверждать, что этот обычай — уловка изобретательных жрецов, стремившихся обратить в свою веру людей, привыкших к острым впечатлениям от человеческих жертвоприношений; что духи Бесконечности, не будучи антропоморфными божествами, безразличны к тому, где их последователи занимаются сексом. Но вот оказалось, что эти философы совершенно заблуждались: благодаря помощи Риана Маскелль удостоилась видения, посланного Карающим.
Лунный свет все так же заливал все вокруг, но джунгли и канал исчезли, и теперь Маскелль смотрела сверху на бескрайнюю пыльную равнину. Серо-сизые тучи недавней грозы клубились в небе, воздух был сухим и прохладным. Равнина была пуста; лишь странные небольшие горные хребты кое-где вздымались ввысь на несколько сот футов. Все они имели совсем не свойственные горам формы: ближайшая к Маскелль гора напоминала гриб с круглой ножкой и выпуклой шляпкой. Пока Маскелль рассуждала сама с собой о том, что это все-таки не может быть горами, что никакой камень не может принять такую форму естественным путем, на дальних вершинах она заметила проблески света. Маскелль присмотрелась, и внезапно ее мозг преобразовал то, что сначала показалось горами. Это были здания, огромные, как самые величественные храмы Кушор-Ата в Дувалпуре, высеченные из гладкого серого камня. Равнина вокруг не была покрыта серым песком; она была вымощена одинаковыми блоками того же камня — мили и мили брусчатки.
Потом Маскелль обнаружила, что идет босиком по этим теплым камням вдоль одного из зданий. Она запрокинула голову, чтобы рассмотреть высящиеся над ней стены; грубая поверхность их была покрыта странной незнакомой резьбой, все отверстия были квадратными, с четкими гранями. На некоторых зданиях виднелись балконы или открытые галереи, на невероятной высоте два строения соединялись висячим мостом. Маскелль направилась к ближайшей двери — грубо высеченному отверстию в основании, достаточно широкому, чтобы в него могли въехать четыре или пять фургонов в ряд. Маскелль была еще слишком далеко, чтобы разглядеть внутри что-то, кроме отблесков огня.
И тут она снова оказалась на платформе для наблюдений за луной храма Карающего; ее голова лежала на спине Риана, она слышала ночных птиц и видела стену, деревья, небо своего собственного мира.
Маскелль лежала неподвижно. Чувствительность медленно возвращалась в ее онемевшие члены, и она поняла, что дух ее и на самом деле покидал тело, что видение ее было настоящим, а не плодом страстного желания услышать Карающего. Оно поражало, было загадочным, необъяснимым.
«Карающий в первый раз заговорил со мной с тех пор, как я покинула Кушор-Ат, — подумала Маскелль. — Почему именно теперь? Что изменилось?»
Ночь не давала ответов.
ГЛАВА 5
— Я получила письмо от Посланника Небес, — сказала Барима, наливая чай из тяжелого глиняного чайника, — но он ничего не написал о том, что послал за тобой.
— В старости он не стал менее скрытным. Мне он тоже не сообщил, почему послал за мной. — У Маскелль кружилась голова, как всегда бывало после трех бессонных ночей подряд, но она собиралась выспаться в фургоне по дороге в город — туда они доберутся только к концу дня.
Они с Баримой сидели в увитой виноградом беседке рядом с кельей монахини; пол покрывали плетеные циновки с разбросанными там и тут выцветшими подушками. Солнце еще только вставало, ариаденцы в своих фургонах крепко спали, хотя служители монастыря уже час как поднялись. В воздухе чувствовалась прохлада и свежесть, в деревьях за стеной щебетали птицы и маленькие обезьянки. День обещал быть ясным.
Барима предоставила в распоряжение Маскелль все помещения монастыря, словно та все еще правила здесь, как и во всех святилищах Карающего, и имела на это полное право. Маскелль смогла воспользоваться баней, и хотя вода, накачанная из канала, была холодной, а мыло самым дешевым, все же службы монастыря были образцом цивилизации по сравнению со всем тем, что было доступно Маскелль в дороге. Риан сумел сам снять повязку с пораненной руки, и Маскелль промыла рану и снова забинтовала ее, воспользовавшись запасами монастырской лечебницы.
— Я понимаю, почему он не хотел, чтобы о твоем возвращении стало известно, но, по-моему, он мог бы все же доверять тебе достаточно, чтобы сообщить причину, — кивнула Барима. К чаю один из молодых послушников принес фрукты, теплые лепешки из монастырской пекарни и рыбный паштет со специями. Маскелль порадовалась возможности отдохнуть от вечных таро и вяленой свинины.
Риан изо всех сил старался не накидываться на еду, но Бариму обмануть было нелегко, и старая женщина то и дело пододвигала к нему полные миски. Он сидел позади и чуть сбоку от Маскелль — так, чтобы видеть ворота и большую часть территории монастыря, а также проход, ведущий к кельям. С того момента, как появилась Барима, он не подходил к Маскелль ближе чем на три фута, но и это, догадывалась Маскелль, монахиню не обмануло. Впрочем, поведение Риана показывало, что личному телохранителю синтанского владетеля полагается оказывать почтение.
— Может быть, слово «доверять» здесь не подходит, — заметила Маскелль.
— Наверное, это из-за Обряда Столетия, — с невозмутимым видом проигнорировав поправку Маскелль, продолжала Барима. — Он хочет, чтобы ты помогла ему.
— Помощников у него сколько угодно. Голоса из провинций, жрецы седьмого ранга. И он послал за мной пять месяцев назад, еще до того, как началась подготовка к церемониям. — Маскелль покачала головой, следя за чаинками в своей чашке. Посланник Небес был ей другом, когда семь лет назад она покидала Дувалпур, единственным другом, оставшимся у нее в городе. Однако Маскелль не была уверена, что он остается ей другом и теперь. С тех пор так много всего случилось, храмы Кошана пострадали из-за молчания Карающего…
«И всем известно, чья в этом вина».
— Может быть, он просто хочет с тобой повидаться, — задумчиво глядя на Маскелль, пробормотала Барима.
Маскелль отвела глаза и лукаво улыбнулась. Да, наверное, такая возможность существовала.
«Но ты рассчитывала на что-то более интересное, верно?» — сказала себе Маскелль. Риан, как она заметила, внимательно за ней наблюдал.
— Что происходит при дворе? Канцлер Мирак все еще наш непримиримый враг?
Барима досадливо махнула рукой.
— Он все такой же, если не хуже. Я никогда его не видела, но мне кажется, будто я хорошо знаю его по тем сообщениям, что получаю. Не такие уж приятные описания… Киаша пишет о новом персонаже при дворе, какой-то иностранной знатной даме, пользующейся слишком большим влиянием. — Старая женщина серьезно посмотрела на Маскелль. — Ты ведь знаешь, Мирак не обрадуется твоему возвращению.
— Я была бы разочарована, встреть он меня с распростертыми объятиями. Самое привлекательное в приглашении Посланника Небес — неприятность, которую оно доставит Мираку. И остальным тоже. — Маскелль бросила взгляд на Риана как раз вовремя, чтобы заметить, что тот старается скрыть усмешку.
— Ты совсем не изменилась, — улыбнулась Барима. Маскелль сделала отвращающий зло знак, и это лишь отчасти было шуткой.
— Не говори так.
— Ты же знаешь, что я имею в виду.
Несколько часов спустя Маскелль вылезла из темного нутра фургона под ослепительные солнечные лучи. Она вскарабкалась на козлы к старой Мали и огляделась. Дождь шел несколько раз за утро, но все равно день был жарким, дорога поблизости от города оказалась запружена повозками, и выспаться Маскелль не удалось. Она обливалась потом, голова ее, казалось, была набита соломой. Не помогало делу и то, что Риан спал урывками, выскакивая из фургона каждые полчаса и тут же возвращаясь. Сейчас он шел по обочине у одного из последних фургонов рядом с Растимом. Маскелль не могла винить его за бдительность, хотя и знала, что они уже давно под защитой храмов Кушор-Ата и нападения можно не опасаться.
«По крайней мере, — поправила она себя, — можно не опасаться беспокойных водяных духов, какими бы странно сильными они ни оказались».
Маскелль шумно выдохнула воздух и устроилась на козлах, примирившись с тем, что больше не уснет. Старая Мали заворчала на нее, Маскелль тоже ответила ей ворчанием. Дорога расстилалась перед ними, раскаленная солнцем; грязь кое-где затвердела, в других местах оставалась все такой же липкой и зловонной. Путников было все больше и больше, фургонам даже пришлось несколько раз останавливаться и ждать, пока проедут встречные — купеческие караваны, крестьянские повозки, имперский курьер, отряд гвардейцев, сопровождающий посольство клана Кутура.
— Я думал, мы уже близко от столицы, — в третий раз повторил Растим. Он догнал фургон Маскелль и шел теперь рядом.
— Так и есть, — нетерпеливо бросила Маскелль. Дорога шла через один из пригородов; на западе, за рисовыми полями и полосой деревьев, лежал торговый квартал, а дальше тянулись храмы, каналы, жилые дома, окружающие гигантский западный барай города. Они могли бы въехать в центр города быстрее, если бы свернули в одну из начинавшихся в пригороде улиц, но Маскелль хотела сразу попасть в резиденцию Посланника Небес.
Назло Растиму она ничего не стала объяснять, когда дорога снова пошла вниз и, миновав заросли пальм и фруктовых деревьев, они пересекли вторую дамбу. За ней снова потянулись поля, и только вдали, за рядом саговых пальм, стали видны величественные каменные стены. Сияющие золотом в солнечных лучах, они тянулись на мили в обе стороны. Кто-то из ариаденцев возбужденно вскрикнул, и Маскелль улыбнулась, не разжимая губ.
Риан неожиданно вскочил на подножку, и Маскелль вздрогнула так сильно, что чуть не свалилась на старую Мали. На насмешливый взгляд старухи она не обратила внимания; Маскелль сама не ожидала от себя такого волнения. Риан уселся у ее ног, он, кажется, не заметил ее нервного движения.
«Я люблю этот город», — подумала Маскелль. Может быть, она уже успела забыть, как много он для нее значит…
Огромные ворота — тяжелые бревна с укрепленными на них листами металла — были распахнуты. Сквозь них лился поток экипажей, всадников, пешеходов. В этой части городской стены было пять таких ворот. Те, к которым приближались фургоны, назывались Воротами Воссоединения. Что ж, Маскелль предстояло немало воссоединений. Она никак не могла понять, что именно так ее смущает. За этими стенами не было врагов, которых следовало бы бояться.
«Кроме тебя самой, — напомнила она себе, глядя на нависающие над фургонами стены. — Кроме тебя самой».
Риан пристально посмотрел на стражников у ворот.
— Не будет трудностей с въездом?
— Нет, они не станут нас останавливать. — Стражников было двое; они были одеты в форму имперской гвардии: высокие сапоги, широкие штаны и короткие красные куртки — распахнутые по случаю жары. Один из них лениво играл дубинкой, но стражникам явно больше хотелось сплетничать с остановившимися у ворот купцами, чем осматривать фургоны. Скоро должно было наступить равноденствие и с ним самые важные события Обряда Столетия; они совпадали с городским Праздником Воды, и к тому же в этом году на те же дни приходились ежегодные лунные каникулы. Торжества ожидались великолепные, и в столицу со всех сторон стекался народ. Маскелль добавила: — Мы в цивилизованных местах, не забывай.
Риан прислонился плечом к ее колену и посмотрел ей в лицо, подняв бровь.
— Значит ли это, что и уехать они нам позволят тоже? Маскелль провела рукой по его волосам. Влажный воздух заставлял кончики завиваться.
— Город открыт для всех.
Риан с сомнением покачал головой, но никто не обратил на них внимания, и фургоны, миновав ворота, загрохотали по камням широкой мощеной площади. Впереди виднелась улица, ведущая к Городу Храмов.
Маскелль услышала громкое изумленное восклицание кого-то из ариаденцев. Площадь в нескольких сотнях ярдов от ворот пересекалась широким рвом. Послеполуденное солнце отражалось в спокойной воде, отделенной от бурной реки системой каналов. По водной глади скользили лодки, несколько плоскодонных грузовых барж, но больше всего было увеселительных суденышек. Люди в легких белых одеждах сидели в них под яркими навесами или зонтами.
На первый взгляд серые громады за рвом в горячем струящемся воздухе могли показаться средних размеров горным массивом. Потом глаз начинал различать гигантские ступенчатые здания с украшенными статуями и резьбой стенами, увенчанные куполами или тонкими башнями. Храмы. Сердце Маскелль заколотилось.
Входом в Город Храмов служили трое ворот на длинной террасе за рвом. За ними лежал просторный мощеный двор, по которому расхаживали группы людей в ярких одеждах. Однако над всем царили пять огромных конических башен, соединенных колоннадами, — Марай, Храм Горы.
Улица вела к широкому каменному мосту через ров, по обеим сторонам которого выстроились сторожевые мраморные львы. Старая Мали придержала быков: впереди возникла толчея. Путешественники, незнакомые с городом, теснили другие фургоны и теряли друг друга, лоточники во весь голос расхваливали свои товары, спеша заполучить деньги приезжих до того, как те попадут на богатые городские рынки. Маскелль взглянула на Риана. Он, заслоняя рукой глаза от солнца, всматривался в открывшийся вид. Растим воспользовался остановкой, подбежал к фургону Маскелль и вскочил на подножку. Его круглое лицо было мокрым от пота, но в своем возбуждении он этого не замечал.
— Это дворец? — спросил он.
— Что? — Маскелль догадалась, что он имеет в виду храм. — Нет, это Марай, Храм Горы. Мы въезжаем в Кушор-Ат, Город Храмов. Дворец находится в Городе Владыки, Кушор-Ане, вон там. — Она показала на другой широкий мост, по которому можно было попасть во второе сердце столицы.
— Посланник Небес живет в храме? — не отставал от нее Растим. Должно быть, ему представлялись огромные толпы зрителей на представлениях его труппы. Перед Растимом был, безусловно, самый большой город, какой только ариаденцу случалось видеть.
— Довольно близко от него, — ответила Маскелль. В Кушор-Ате и Кушор-Ане были сотни храмов, и каждый играл свою точно определенную роль в системе столь же сложной, как и сеть каналов и бараев, снабжающих город водой; Маскелль совсем не хотелось давать сейчас Растиму урок архитектуры и истории. — Успокойся. Мы ведь добрались, верно?
— Я знаю, но что… — Повозки впереди них пришли в движение, и Растиму пришлось бежать обратно к собственному фургону.
Караван въехал на мост, и ветерок немного развеял влажную жару. Вода пахла свежестью, несла ароматы джунглей и благовонных курений с лодок. Для приезжих из чужих стран всегда было загадкой, как вода в созданных человеком каналах остается такой чистой, и они приписывали это священной природе системы бараев. На самом же деле заслуга принадлежала строителям Кушор-Ата и Кушор-Ана, которые благодаря опыту создания ирригации на рисовых полях узнали все о повадках текущей воды.
Ближайшие к мосту лодки все были прогулочными — широкими плоскодонками, которыми управляли стоящие на носу и корме лодочники с шестами в руках. От солнца пассажиров защищали полотняные навесы. Глядя на них, Маскелль погрузилась в воспоминания почти такие же яркие, как видение: перед ней всплыл давно прошедший день, проведенный на одном из таких суденышек. Жаркие лучи солнца, канал, ведущий мимо дворца к западному бараю, цветы, заполняющие лодку, ветерок, играющий колокольчиками… Маскелль с раздражением потрясла головой, прогоняя воспоминание.
Фургоны съехали с моста и оказались на широкой площади перед террасами. Здесь толчея была еще больше: экипажи, спешащие куда-то пешеходы, быки, лошади. Старая Мали озабоченно закряхтела.
— Нужно отсюда выбираться, — сказал Риан, вставая во весь рост на сиденье, чтобы оглядеться.
Маскелль заставила себя отвлечься от прошлого и сказала:
— Едем вон туда.
В правом конце площади оказалась обнесенная стенами почтовая станция большое здание с просторным двором, где могли разместиться десятки фургонов. Ариаденцам удалось добраться до нее, никого не задавив, и Маскелль слезла с козел, чтобы договориться о плате. Пока она разговаривала со смотрителем, Растим вертелся рядом и обеспокоенно прислушивался.
— Мы можем позволить себе остаться здесь всего на одну ночь, — печально сказал он, когда Маскелль заплатила смотрителю пару монет за разрешение въехать на станцию.
— Нам больше и не нужно, — ответила она и подумала: «Все решится раньше — так или иначе».
Как ни велика была станция, двор ее был забит повозками всех видов и размеров — от легкой тележки мелкого торговца до огромных двухэтажных домов на колесах с закрытыми ставнями окнами и обнесенными перилами площадками на крышах. В загонах теснились быки, онагры, лошади. Шум, производимый животными, крики и разговоры на дюжине языков оглушали. Риан, казалось, принял все это как должное, хотя судить по выражению его лица о чем-то было трудно. Ариаденцы пришли в радостное возбуждение: город оправдал все, что им было обещано, а многолюдие означало, что наверняка найдется немало желающих увидеть представление. Присутствие Маскелль — почтенной странствующей монахини — обеспечило им вежливое внимание служителей, и с их помощью скоро нашлось место, где можно было поставить фургоны.
Актеры суетились, устраиваясь на новом месте, и Маскелль отошла в сторону, чтобы не мешать. Она стала смотреть на башни Марай, хорошо видные поверх стены станции.
«Лучше поскорее со всем покончить», — мрачно подумала она. Теперь, когда она добралась до столицы, нервы ее были напряжены до предела. Служители уже несли сено для быков, Риан и Фирак пытались разобраться, как подается вода в поилки из узкого канала, пересекающего двор. Маскелль ухватила за руку пробегавшего мимо Растима:
— Я отправляюсь в Марай.
— Ах… Молиться? — спросил он, растерянно оборачиваясь.
— Можно назвать это и так. — Как раз в этот момент одна из ее косичек соскользнула и повисла вдоль лица. Маскелль откинула ее, кисло подумав: «Можно не беспокоиться: никто меня не узнает».
— Береги себя! — крикнул ей вслед Растим.
Еще не дойдя до ворот, Маскелль обнаружила, что человек, идущий за ней следом, не случайный попутчик: это был Риан.
— Я не просила тебя идти со мной, — сказала она.
— Знаю, — последовал ответ.
Маскелль остановилась, повернулась к Риану и подарила ему взгляд, от которого когда-то у младших жрецов стыла в жилах кровь, а весь двор трепетал еще тогда, когда бояться было нечего.
— Мне не нужны сопровождающие, — отчетливо выговаривая слова, произнесла она.
Риан скрестил руки на груди и ответил ей точно таким же взглядом. На лице его было ясно написано: он привык настаивать на своем, общаясь с власть имущими, а их капризы вызывают у него скуку.
— После прошлой ночи тебе будет нелегко убедить меня в этом.
Маскелль хотела резко оборвать его, но вместо этого только глубоко вздохнула. «Что ж, тут есть резон».
— Конечно, нелегко. Но мы добрались до столицы, и здесь найдется немало желающих нанять телохранителя. Ты не обязан оставаться со мной.
Риан отвел глаза; на лице его читалось раздражение.
— Ты кончила говорить?
Маскелль знала, что по синтанским понятиям такие слова — страшное оскорбление, но ей это было безразлично.
— Ты уверен в своем решении? — спросила она.
— Да, — нетерпеливо бросил он. — Так идем мы куда-нибудь?
— Да помогут мне Предки, — рявкнула Маскелль, — конечно, идем!
Они вышли за пределы станции. Маскелль выбрала эту дорогу и эти ворота потому, что отсюда удобнее всего было добираться до Марай; день тоже оказался подходящим: она знала, что луна находится в такой фазе, когда Обряд Столетия в присутствии Посланника Небес проводится именно в этом храме. Однако, пересекая площадь по направлению к внутренним воротам, она обнаружила, что предпочла бы, чтобы Посланник Небес находился в Баран Дире и ей нужно было еще миновать полгорода.
