Растим посмотрел на Риана с подозрением, словно опасался ловушки.
      — О чем это ты говоришь?
      — Ты слышал, что я сказал. Жрецам в большом храме она говорила, что была Голосом Карающего. Что она имела в виду?
      Лицо ариаденца застыло, потом на нем появилось выражение искренности и правдивости, на основании чего Риан заключил, что услышит сейчас особенно большую ложь. Маленький актер его не разочаровал. Растим оглянулся, словно опасаясь, что его подслушают — как будто остальные ариаденцы не глазели с любопытством из всех фургонов, — и шепотом сообщил:
      — Карающий — это демон, самый страшный из всех. Риан со скучающим видом пожал плечами, зная, что этим в наибольшей мере разозлит коротышку.
      — Что за чушь ты несешь! Жрецы Кошана не верят в демонов. Это знаем даже мы в Синтане, лицедей. — Никто на самом деле не мог быть уверен в том, что представляет собой религия Кошана, но было известно, чем она не является: жрецы храмов презирали грубый культ, распространившийся в некоторых дальних провинциях, жители которых поклонялись демонам, верили в колдовство и приносили кровавые жертвы ради милостей сверхъестественных существ. Странность заключалась в том, что храмы Кошана в этих провинциях совсем не старались выкорчевать суеверия, как делали это жрецы Диала; жрецы Кошана игнорировали поклонение демонам с равнодушием, более убийственным, чем любые нападки.
      Растим бросил на Риана недовольный взгляд.
      — Ну ладно, ладно! Это какой-то кошанский идол, дух невезения — что-то в этом роде.
      — Невезения? — скептически переспросил Риан, хотя и подумал, что Растим, пожалуй, на сей раз говорит правду — по крайней мере такую, какой она ему представляется.
      — Невезения и всяких несчастий, да. А еще он мстит людям. И вершит правосудие. В любой разумной религии его назвали бы демоном. Они все собираются вместе и бросают жребий — кто будет его Голосом. Символ Карающего вырезают у порога каждой двери каждого храма — чтобы отпугнуть других демонов.
      Последнее было необъяснимо, но вполне в духе Кошана, а потому скорее всего соответствовало действительности. Риан набрал в легкие воздуха, чтобы продолжать расспросы, но издалека донесся голос Маскелль:
      — Растим, мы не можем здесь оставаться. Женщина стояла у полупогасшего костра, сложив руки на груди и глядя во тьму.
      — Этого я и боялся, — пробормотал Растим и двинулся к ней.
      Маскелль нетерпеливо отбросила с лица черные волосы, и в свете костра Риан заметил зигзаги и петли кошанской татуировки у нее на лбу.
      — Мы должны сегодня же ночью добраться до Илсат Кео, — сказала Маскелль. — Иначе у нас будут новые неприятности.
      — Что от этого пользы? — покачал толовой Растим. — Там будет так же плохо, как и здесь.
      — Только не там. Илсат Кео — храм Карающего.
      — Ох… — прошептал Растим, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Риан заметил, что возможное обращение к защите Карающего совсем не оставляет того равнодушным, как маленький актер пытался изобразить это раньше. Возможно, ариаденцы все же больше верили в демоническую природу Карающего…
      Маскелль посмотрела на затянутое облаками небо.
      — Когда выедем на дорогу, перенесите тело в мой фургон.
      С ворчанием, хотя и не слишком громким, актеры начали собираться в дорогу. Они явно так боялись проклятой куклы, что Риан понял: та делала вещи и похуже, чем просто выйти на сцену во время представления или постучать в стенку ящика. Из них всех только Растим обнаруживал признаки страха перед посещением храма Карающего; правда, остальные, похоже, мало что знали о Кошане. Как и сам Риан…
      До того как он переправился через реку, Риан избегал заходить в любые селения, опасаясь охотников, которых наследник владетеля мог послать даже в земли Империи. Однажды ночью, вскоре после того как он пересек границу, он набрел на маленький заброшенный храм. Из-за проливного дождя и усталости Риан рискнул переночевать на каменном полу под взглядами сотен лиц, высеченных на стенах. Утром он заметил то, что изнеможение и темнота помешали ему увидеть ночью: храм был безлюден, но чисто выметен; на полу не было ни помета птиц, ни даже опавших листьев. Риан понял, что здание вовсе не заброшено, и поспешил покинуть его, чтобы не повстречаться с кошанским монахом-отшельником, заботящимся о храме.
      Помогая ариаденцам запрягать быков, Риан следил за стражниками, которые, в свою очередь, следили за актерами. Хозяин пристани в халате вышел на балкон и недовольно посмотрел на отъезжающих, но никто не попытался им помещать. То ли стражникам не хотелось заниматься проблемой, которая с отбытием труппы разрешалась сама собой, то ли хозяин пристани опасался нового столкновения с Маскелль. Из болтовни рыбаков, которую слышал Риан, было ясно: все считают, что в первый раз победа осталась за ней. Как только караван покинул площадку перед пристанью, фургон Маскелль, которым правила старая Мали, выехал вперед. Было так темно, что, хоть на каждом фургоне и висел фонарь, ариаденцу по имени Фирак пришлось идти перед упряжкой, освещая дорогу факелом. Ветер стих, на джунгли опустилась странная тишина, очень не нравившаяся Риану. Холодный воздух все еще был полон влаги, но дождь не возобновился, и без его шума молчание леса казалось неестественным. Это, конечно, были не настоящие джунгли: Риан знал, что всюду вокруг разбросаны фермы и небольшие селения, а полоса деревьев скрывает обработанные поля, и все же ощущение было такое, словно фургоны едут сквозь первозданную чащобу.
      Риан прошел немного обратно по дороге — до места, куда не доставал свет фонарей, потом вернулся и встал рядом с Маскелль, которая, опираясь на посох, смотрела, как мимо по грязной обочине ползут фургоны.
      — Они нас не преследуют, — сказал Риан, хотя его самого это обстоятельство не очень обнадеживало.
      — Но, возможно, станет преследовать кто-то еще? — спросила Маскелль, глядя на воина.
      Риан пожал плечами, чувствуя, что этот вопрос — своего рода проверка. Может быть, она хотела узнать, насколько он чувствует скрытое напряжение в ночи.
      — Просто у меня такое чувство, словно что-то не так: как будто кто-то дышит в затылок.
      Маскелль сочувственно улыбнулась.
      — Каждый из нас чувствует прикосновение Бесконечности, — сказала она, и в тоне ее прозвучала насмешка над собой.
      — Так посоветуй Бесконечности не распускать руки, — ответил Риан и отправился осматривать другую сторону дороги.
      Маскелль уселась рядом со старой Мали, а Риан двинулся рядом с фургоном. Караван полз все так же медленно, никого не встречая по дороге. Риан по-прежнему чувствовал: кто-то следует за ними, хотя позади по крайней мере на несколько сотен ярдов не было ни всадников, ни повозок. Всю свою юность Риан провел, будучи то охотником, то дичью для отрядов кочевников, племена которых жили в горах над Таркатом. Инстинкт говорил ему, что кто-то их выслеживает, и если это не были стражники, посланные мстительным хозяином пристани, тогда преследователь был много опаснее — нечто, порожденное рекой. Несмотря на темноту, Риан видел, как Маскелль все время поворачивается в сторону темного пояса деревьев, и спокойствия ему это не прибавляло.
      Время шло, их путешествие оставалось спокойным; лишь изредка фырканье быка или сонное бормотание из какого-нибудь фургона нарушали тишину. Маскелль вскоре слезла с сиденья и пошла рядом с Рианом. Висевший на стене фургона фонарь освещал им дорогу.
      — Если оно имеет хоть какие-то мозги, то должно знать, что мы движемся к городу и к Илсат Кео, — пробормотала Маскелль.
      Риан решил, что под «оно» имеется в виду еще один водяной демон, следующий за ними по берегу реки. Если Маскелль говорила о чем-то еще более опасном, Риан предпочел этого не знать.
      — Если оно может нас остановить и не делает этого, тому должна быть причина, — сказал Риан, думая о засаде, ожидающей их где-то в темноте.
      — Значит, оно не хочет нас останавливать… — Маскелль остановилась на покрытой грязью обочине и задумчиво оперлась на посох. Фургон вместе с фонарем уехал вперед, и Риан не мог разглядеть выражение лица женщины. Голос ее звучал тревожно. — Я не могу сказать, обладает ли оно рассудком и преследует нас осознанно или же это просто остаток того, что нападало на нас раньше, прикованный к телу несчастного парня и неспособный освободиться. А может быть, и то, и другое…
      — Когда ты собираешься избавиться от тела? — спросил Риан. Труп завернули в старое одеяло и засунули в холщовый мешок, прицепленный под фургоном; обычно он использовался под запас сена для быков.
      — Когда мы пересечем дамбу, служащую внешней границей города. До нее уже недалеко: мы только что миновали первые въездные столбы. — Это были камни высотой по пояс, установленные с обеих сторон дороги, с высеченными на них защитными знаками. Пары столбов тянулись вдоль дороги на расстоянии двадцати одного фута друг от друга до самого города. Риан видел подобные на дорогах, ведущих к храмам, — еще одна кошанская традиция.
      — Какая разница — выбросим мы тело за пределами города или уже внутри? — Риан мало что знал о магии и еще меньше о религии, но он достаточно долго пробыл в Империи, чтобы понять: кушориты никогда ничего ни дорогу, ни водопой, ни, наверное, свинарник — не помещают на определенном месте без оглядки на духов и на Бесконечность.
      Маскелль медленно кивнула, вглядываясь в темноту.
      В это время с ними поравнялся фургон Растима, и тот свесился с сиденья.
      — В чем дело?
      — Я чуть не совершила ошибки, — сказала ему Маскелль.
      Через час дорога пошла вверх, и Риан догадался, что они приближаются к дамбе. В местности, постоянно страдающей от наводнений, город для своей защиты нуждался в целой системе насыпей и каналов, чтобы отводить воду. Маскелль теперь ехала на сиденье возницы, и когда подъем стал особенно крутым, похлопала старую Мали по плечу. Та, не говоря ни слова, остановила быков на обочине. Остальные фургоны медленно проехали мимо; из окон с любопытством выглядывали заспанные лица ариаденцев. Только Растим догадался, что собирается сделать Маскелль.
      — Ты уверена, что все в порядке? — обеспокоенно спросил он, многозначительно кивнув в сторону Риана. Тот только раздраженно посмотрел на коротышку.
      — Да, да, — нетерпеливо бросила Маскелль, подталкивая старую Мали к фургону Растима и оглядываясь через плечо на реку: казалось, она чувствовала, что оттуда за ними кто-то следит. — Лучше поторопитесь.
      Старая Мали вскарабкалась на сиденье и с громким вздохом откинулась на спинку. Растим неохотно вытащил из-под сиденья лопату и бросил ее Риану, потом натянул вожжи, и фургон покатился дальше.
      Риан прошел вперед в поисках подходящего места на обочине, потом начал копать; Маскелль тем временем перерезала веревки, крепившие холщовый мешок к фургону.
      Риан попробовал было сказать, что закапывать вместе с телом мешок расточительство, но, по-видимому, соприкоснувшись с проклятием, жившим в останках парня, мешок уже не годился для перевозки еды, даже если это был корм для животных.
      Маскелль двинулась к Риану, но вдруг неожиданно застыла на месте. Он отшвырнул лопату и схватился за сири, но женщина не смотрела в сторону джунглей. Она стояла, склонив голову набок, словно вслушивалась в тайные голоса ночи.
      Когда она, встряхнувшись, пошла дальше, Риан снова поднял лопату. Он чувствовал себя обязанным предупредить Маскелль, а потому сказал:
      — Очень глупо так избавляться от трупа. Как только опять пойдет дождь а это случится не позже чем через час, — его вымоет из этого склона.
      — Мы не прячем тело от имперской стражи, — нетерпеливо перебила его Маскелль, — мы избавляемся от проклятия. — Она стала помогать Риану копать, отгребая грязь руками. Ночь была непроглядно темна, у них оставался единственный фонарь, и Риан почти слышал, как по джунглям крадется неведомая тварь.
      — Не лучше ли было бы бросить тело в канал? — не прекращая копать, спросил Риан.
      — Оно все еще несет проклятие. Если бы мы бросили его в канал, проклятие унаследовал бы кто-нибудь еще.
      Риан хмыкнул, признавая, что такое объяснение убедительно.
      — Если тело зарыть — будет иначе?
      — Крестьяне часто так хоронят своих мертвецов: отдают тело духам земли, когда душа вознеслась в Бесконечность. Душа этого парня покинула тело задолго до того, как оно лишилось жизни, и, может быть, поэтому теперь никому не удастся снова его использовать. — Маскелль помолчала и оглядела поверхность дороги, словно ожидая, что на ней что-то появится. — Духи земли обыкновенно принимают жертвы постепенно, на это требуется длительное время, но так бывает, когда обряд совершают миряне, а не полноправный Голос.
      — Значит, лучше всего поскорее его похоронить, — пробормотал Риан, стараясь не думать о демонах, живущих в почве у него под ногами.
      «Если я узнаю еще больше о кошанских взглядах на мир, я начну всего бояться — воды, земли, деревьев». Они продолжали копать, пока Маскелль не сказала:
      — Яма не должна быть особенно глубокой — нужно только, чтобы он полностью в ней поместился. — Риан кивнул. В чаще трещали ветки и шелестели листья, и воин подумал: «Оно близко».
      Наконец Маскелль сказала:
      — Ладно, достаточно, — и села на пятки, тяжело дыша.
      Риан бросил лопату, побежал к фургону и потащил мешок с телом к яме. Маскелль помогла ему опустить труп в могилу. Риан потянулся за лопатой, но жрица подняла руку:
      — Еще рано.
      Риан заколебался, бросая тревожные взгляды на стену деревьев. Треск раздавался ближе и стал громче, словно пришелец с боем прокладывал себе дорогу через чащу. С чем тому приходилось бороться, Риан не мог себе представить, но что битва шла, не сомневался. Риан отбросил лопату и выхватил сири, встав между Маскелль и опушкой леса. Что бы Маскелль ни собиралась делать, Риан не хотел, чтобы ей помешали.
      — Кто там может быть еще?
      — Деревья, скалы, мох, птицы — все, кто живет в джунглях. Духи леса противятся вторжению. — Маскелль говорила, торопливо роясь в куче земли. Когда они копали яму, она положила свой посох рядом, и они в спешке засыпали его.
      Наконец Маскелль нащупала посох и поднялась на ноги. Риан слышал, как она что-то шепчет, не по-кушоритски, а на каком-то другом, хотя и похожем языке.
      Треск теперь раздавался совсем рядом, в густой тени деревьев. Один из быков испуганно замычал. Риан напрягся, приготовившись к бою, но тут шум неожиданно стих. Сквозь изношенные подошвы сапог Риан почувствовал исходящее от земли тепло. Он рискнул оглянуться через плечо и заметил, что над раскрытой могилой клубится туман. Его влажные щупальца расползались, вились вокруг ног воина. Риан тихо выругался, стараясь не обращать внимания на мурашки, которые поползли у него по спине, и снова повернулся к темным деревьям.
      Из могилы исходил тяжелый и сладкий запах тлена. Маскелль сделала шаг назад.
      — Теперь мы можем его закопать.
      Риан не сводил глаз с тьмы, притаившейся под деревьями, опасаясь, что затишье — всего лишь уловка.
      — Оно больше ничего не предпримет?
      Маскелль пожала плечами и стала шарить в поисках лопаты.
      — Может быть, и попытается. Я никогда раньше не встречала таких сильных водяных духов. Тот, кто наложил проклятие на парня, что-то сделал и с ним. Она помолчала и добавила: — Но сейчас оно возвращается обратно в реку.
      Риан подождал еще немного, потом тряхнул головой, сунул сири в ножны и взял у Маскелль лопату. На то, чтобы закопать могилу, потребовалось немного времени, и скоро их фургон двинулся догонять остальных.
      Храм Илсат Кео не был виден с дороги, но Маскелль описала Растиму придорожный столб, отмечавший поворот к нему, и все, что требовалось от предводителя труппы и остальных, — это проехать сквозь деревья к воротам. Когда Маскелль и Риан добрались до поворота, они поняли, что караван здесь проезжал: глубокие колеи в грязи говорили о том, что один из фургонов завяз и его с трудом вытащили.
      — Похоже, они все-таки добрались, — сказала Маскелль и только теперь заметила, как внимательно Риан смотрит на придорожный столб.
      Это была круглая колонна, покрытая мхом и обвитая лианами. Венчал ее высеченный из камня гашвинг — самая крупная летающая птица в Империи, пожирательница падали. Гашвинг был одной из инкарнаций Карающего и его символом.
      — Поехали, — сказала Маскелль, гадая, не скажет ли чего Риан по поводу увиденного, но тот промолчал и направил фургон в объезд того места, где чуть не застряли ариаденцы.
      Облака немного разошлись, проглянула луна, так что править быками стало легче. Дорога сквозь деревья была короткой, и скоро стали видны фонари, висевшие по сторонам ворот. Стена, окружавшая храм, была такой низкой, что высокий мужчина с легкостью мог бы через нее заглянуть. Внутри виднелись три небольших святилища; самая высокая из их изящных башен едва достигала тридцати трех футов в высоту. Имелась также библиотека и кельи для немногочисленных монахов и монахинь — низкие здания на противоположном от святилищ конце обнесенной стеной площадки. Фургоны ариаденцев стояли у стены снаружи, на облицованном камнем берегу небольшого канала, снабжающего храм водой. Внутри они не поместились бы, да и сквозь узкие ворота не смогли бы проехать.
      По всей территории горели фонари. Как только Риан поставил фургон рядом с остальными, Маскелль спрыгнула на землю. К ним навстречу из ворот вышла монахиня в синем облачении с фонарем в руках. В свете фонаря стало видно ее морщинистое лицо и выцветшая татуировка на бритой голове.
      — Ах, сестра, — сказала она, — твои друзья предупредили, что мы должны ожидать тебя. Мы не можем предложить многого — большинство путешественников здесь не останавливается, — но мы рады гостям…
      Маскелль откинула с лица спутанные пряди волос и сказала:
      — Барима, это же я.
      Старая женщина остановилась, присматриваясь к Маскелль, и сощурила глаза, словно пытаясь разглядеть остатки татуировки, почти невидимые под волосами.
      — Дитя мое, это и вправду ты, — проговорила она наконец, поставила дрожащими руками фонарь на землю и подошла, чтобы обнять Маскелль.
      Маскелль сдерживалась изо всех сил, чтобы не прижаться к старой монахине слишком крепко; она чувствовала, как глупые слезы жгут ей глаза, и злилась на себя за это. Барима казалась легкой и хрупкой, как стебелек высохшей травы.
      — Мне пришлось явиться сюда, Барима, — сказала она. — На дороге было небезопасно. — Маскелль рассмеялась, хотя ничего смешного в этом не было. Как ты думаешь, он не станет возражать?
      Барима отодвинулась от нее, улыбаясь и качая головой.
      — Если он останется недоволен, он наконец даст нам ответ — так или иначе. — Риан распрягал быков, и старая монахиня махнула ему рукой жестом, охватившим и всех остальных, уже прошедших на территорию монастыря: — Мы рады всем твоим спутникам.
      Старая Мали вышла из ворот и забрала у Риана сбрую и повод быка; когда тот попытался ей помочь, старуха оттолкнула его. Барима взяла Маскелль за руку и повела ее к храму.
      Все вокруг было залито светом: были зажжены все фонари, установленные на колоннах вокруг платформ, на которых высились святилища. В их сиянии был ясно виден розовато-серый камень стен и филигранная резьба на нем. Вдоль всех зданий в три ряда тянулись изображения переплетенных женских тел, тигров, попугаев; особенно богато были украшены двери. Группы сидящих статуй — людей с головами обезьян, еще одной инкарнации Карающего, выглядевших одновременно и гротескно, и загадочно — охраняли небольшой открытый дворик посередине. В мерцающем свете фонарей фигуры казались удивительно живыми. На утоптанной площадке перед кельями Фирак давал импровизированное представление с маленькой куклой на веревочках. Вокруг него собралась группа любопытствующих монахов и монахинь. Маскелль с облегчением подумала, что почти все они слишком молоды, чтобы помнить ее. Они совсем не казались недовольными тем, что их отдых был нарушен; впрочем, служители Кошана были привычны к тому, чтобы обходиться без сна, — этого требовали многие обряды. На низкой стенке сидела Киллия, держа на руках дочку. Малышка явно чувствовала себя гораздо лучше и с любопытством разглядывала бритые головы, разноцветную татуировку и синие одежды монахов и монахинь.
      — Ты устала, — сказала Барима, поднимая глаза на Маскелль. — У нас будет время поговорить утром. — Она посмотрела на собравшуюся вокруг Фирака группу и покачала головой. — Я отправлю их всех спать. У нас нечасто бывают посетители и уж тем более чужеземцы с такими интересными игрушками. Ты пойдешь бодрствовать в храм?
      — Да, — вздохнула Маскелль, — хоть это и немного принесет пользы.
      Барима снова обняла ее и отправилась разгонять сборище. К Маскелль подошел Растим; на его усталом лице было написано облегчение.
      — Значит, все удалось — удалось избавиться сама знаешь от чего?
      — Да, все прошло прекрасно. — Маскелль заметила, как Растим с подозрением взглянул на Риана, стоявшего у ворот и оглядывавшегося по сторонам. — Ты ошибаешься насчет него: он не замышляет против меня ничего плохого.
      Растим с сомнением покачал головой, но сказал:
      — Может, так и есть. — Обитатели монастыря расходились по своим кельям, актеры вернулись к фургонам. Растим добавил: — Ты была права, нам следовало сразу ехать сюда и не останавливаться у пристани. Гизар перестал стучать сразу же, как только мы миновали на дороге ту штуку с изображением птицы.
      — Это твой фургон застрял у поворота?
      — Да, а что?
      — Да так. — Маскелль порадовалась, что отправила актеров вперед. Если у Гизара хватило силы из своего ящика заставить колесо фургона застрять в грязи, значит, времени терять было нельзя. Однако Гизар был лишь мелким пакостником и наверняка не стремился привлечь к себе внимание Карающего. Завтра мы въедем в город. Тебе лучше хоть немного поспать.
      — Тебе тоже. Ты выглядишь усталой до смерти. — Растим похлопал Маскелль по плечу и двинулся за остальными.
      — Спасибо, — крикнула она ему вслед. «Только ни к чему мне это», подумала Маскелль. Да и времени оставалось, только чтобы немного подремать: до рассвета было не больше двух часов.
      Когда ариаденцы разошлись по своим фургонам, пришла Барима.
      — Пора, пора было тебе вернуться. Я рада, что мне дано было увидеть это. — Она поклонилась Маскелль церемонным поклоном, соответствующим ее рангу, потом повернулась к Риану и отвесила ему поклон вежливости, предназначенный незнакомцам. Тот, казалось, удивился тому, что его присутствие замечено, но постарался ответить таким же поклоном.
      Барима снова обняла Маскелль и пошла к своей келье. Риан, стоя рядом с Маскелль, посмотрел ей вслед и спросил:
      — Все жрецы Кошана владеют магией? Маскелль потерла шею и вздохнула.
      — И да, и нет. Чем полнее твое понимание Бесконечности, тем больше твоя власть над духами земли, воды и воздуха. — Она оперлась на посох и взглянула в сторону храмов. Фонари остались гореть в качестве приветствия посетителям, и три святилища казались теперь больше — рядом не было человеческих фигур, с которыми их можно было бы сравнивать. — И тем меньше у тебя потребности этой властью пользоваться. — Маскелль покачала головой. — Никакого отношения к рангу это не имеет. Есть монахи и монахини, живущие как отшельники в джунглях, которые более могущественны, чем главный жрец храма на Лужайке или любой посвященный высшего ранга.
      Во взгляде золотисто-зеленых глаз Риана она прочла сомнение.
      — Так, значит, приверженцы Кошана не пользуются магией?
      — По крайней мере не так, как ты думаешь.
      — За исключением тебя.
      — За исключением Голоса Карающего. — Маскелль поднялась по ступеням, ведущим к центральному храму, прошла мимо стражи из людей-обезьян и встала в открытой двери. Внутри царила тьма, тени скрывали тонкую резьбу изображений различных инкарнаций Карающего.
      Храм не был ни просторным, ни роскошным — как и все кошанские храмы. Размер и форма зданий имела свой сокровенный смысл: высота башен и дверей, изгибы резьбы, число каменных плит пола — именно это привлекало духов Бесконечности, а не богатство убранства. Вот и храм Карающего был пуст; лишь в нишах стен лежали цветы и фрукты — приношения крестьян из окрестных деревень. Храм пах влажным камнем, пылью, мхом, который в дождливый сезон покрывал все внутри, несмотря на непрекращающиеся старания монахов счистить его.
      Риан остался стоять у подножия лестницы. Он терпеливо ждал, как будто был готов простоять там всю ночь. В человеке, проявлявшем раньше такой сарказм, это было удивительно. Маскелль прислонилась к притолоке, ощущая спиной прохладу шершавого камня, и спросила:
      — Кем ты был в Синтане?
      Риан переступил с ноги на ногу, настороженно посмотрел на Маскелль, но все же ответил:
      — Я был кьярдином владетеля Марканда.
      — Что это?
      — Охранник, личный телохранитель. В кушоритском языке нет подходящего слова.
      Маскелль поманила его ко входу в храм, но Риан явно колебался.
      — Почему над дверью высечено изображение демона?
      — Это воплощение Карающего, пожирающее зло. — Маскелль покачала головой. — Карающий — не демон, демонов он ест на обед. — Она повернулась и вошла в небольшое святилище. Там было пусто — лишь свободное пространство каменного пола.
      «Разве ты ожидала чего-то другого?» — спросила себя Маскелль. Храм был так же необитаем, как джунгли и река — полны духов, но Маскелль чувствовала, что эта безжизненность — совсем недавняя. Храм производил впечатление помещения, согретого живым присутствием того, кто вышел в заднюю дверь в тот момент, когда она вошла через парадный вход.
      Риан поднялся по ступеням следом за Маскелль, и она оглянулась на него через плечо. Выражения его лица в темноте рассмотреть она не могла, но заметила, что Риан смотрит вверх — туда, где тени скрывали потолок, переходящий в башню.
      — Слово, в нашем языке обозначающее Карающего, на языках некоторых дальних провинций переводится как «демон». Отсюда и идут все слухи. Карающий — единственный Предок, единственный человекообразный дух, который никогда не жил в нашем мире в человеческом обличье. До того, как появились храмы Кошана, его считали богом удачи — и невезения тоже. Но так думали только потому, что не понимали его предназначения.
      — Так каково же его предназначение?
      — Уничтожать зло. — Маскелль двинулась к распахнутой задней двери.
      Там тоже начиналась лестница, ведущая к круглой каменной платформе, расположенной позади храма. Хотя она находилась в пределах обнесенной низкой стеной территории, сооружение было достаточно высоким, чтобы купаться в лунном сиянии; густые верхушки деревьев и ступенчатая башня храма заслоняли его от света развешанных вокруг фонарей. Ветер стих, ночную тишину нарушали только птичьи голоса. Маскелль села на гладкий камень, все еще хранивший дневное тепло. Она слышала, как Риан поднялся следом за ней, и сказала:
      — Это место для наблюдений луны. При некоторых ритуалах очень важно точно знать расположение пятен на лунном диске.
      Риан подошел и встал рядом, глядя на полную луну. Этой ночью узор темных и светлых пятен был особенно пестрым. Не обращаясь к храмовым записям, хранящим описания всех изменений и их значений, Маскелль могла перевести увиденное лишь в общих чертах: как предвещающее важные события. Поскольку приближался сезон дождей, равноденствие и Обряд Столетия, иного не приходилось и ожидать. Риан опустился на камень рядом с Маскелль, потом растянулся на нем во весь рост.
      — Это один из моих храмов — по крайней мере раньше им был, — сказала Маскелль и пересела так, чтобы видеть Риана. — Почему ты явился в Империю?
      Он шумно выдохнул воздух и принялся стягивать сапоги.
      — Долгая история…
      — Это не основание для того, чтобы ее не рассказывать.
      Риан возился с затянувшимся узлом на ремне, и Маскелль уже решила, что он не ответит, но Риан все же сказал:
      — Владетель земель умер.
      Маскелль нахмурилась. Ей стало ясно, что вытащить информацию из Риана будет нелегко, даже в самых благоприятных условиях.
      — Ты был очень к нему привязан?
      — Пожалуй, больше, чем я думал. — Риан, наконец, стащил сапог и снова растянулся на спине.
      Маскелль решила, что не стоит больше стараться быть вежливой.
      — Да, теперь я вижу, что история и в самом деле длинная — если ты будешь и дальше рассказывать ее таким же образом.
      Риан приподнялся, опершись на локоть.
      — Ладно. Я пробыл в Марканде всего год. Я был условием договора между Маркандом и Ривервейтом.
      — Условием договора? Разве при заключении договора обмениваются… Маскелль попыталась вспомнить слово, которое раньше употребил Риан, но так и не смогла, — личными телохранителями?
      — Обыкновенно — нет, но когда войско Марканда переходит границу и владетель, диктуя условия мира, указывает на тебя и говорит: «Я возьму вот этого», возражать бесполезно.
      Маскелль задумчиво посмотрела на Риана.
      — Значит, Ривервейт выдал тебя врагу.
      — Владетельница Ривервейта отдала меня. Владетель Марканда много раз бывал в ее замке, а я был первым в ее свите. Мы не очень ладили. Он сделал меня условием договора потому, что знал, какой урон чести госпожи это нанесет. У нее не было выбора. Отказаться отдать меня означало отказаться от перемирия, а тогда Марканд за месяц захватил бы наши земли.
      — Но она выдала тебя врагу.
      — Я это уже слышал, не нужно повторять. — В голосе Риана прозвучало раздражение. — Я провел в Марканде год, служа владетелю.
      — Как служа? — нахмурилась Маскелль.
      — Как кьярдин. Личный телохранитель, — вздохнул Риан.
      Маскелль обхватила колени руками. Она очень хорошо могла представить себе все события. Из того, что она успела заметить в Риане, было ясно: своей неприязни к владетелю Марканда, когда тот посещал Ривервейт, Риан не скрывал. Владетель, должно быть, был любителем садистских игрищ, раз сделал выдачу любимого военачальника противницы условием договора. Да, этот год был для Риана интересным временем: фактически узник, он был вынужден играть роль доверенного слуги, о чем, конечно, знали все в Марканде.
      Риан наблюдал за Маскелль и, вероятно, прочел ее мысли.