Воины повели Риана обратно к воротам в Кушор-Ан, по той самой улице, вдоль которой высились гигантские истуканы. Первая мысль, возникшая у Риана, была: его ведут в дом госпожи Марады, чтобы кто-нибудь из слуг мог указать на него и сказать: «Это он!» Если женщина воспользовалась магией, чтобы выследить вора, сопротивляться бесполезно. Однако воины миновали проход, ведущий к дому Марады, и продолжали идти по широкой улице в сторону Баран Дира.
      Стражники явно были озадачены поведением Риана. Они ожидали, что он станет сопротивляться, а он спокойно пошел с ними. Риан слышал, как воины обращаются к офицеру, называя его благородным Карудой; значит, он был прав, сочтя его аристократом. Риана, правда, огорчило то, что стражники нашли все его ножи; сири нес сам Каруда. Нес как трофей.
      «Поберегись, кушоритский вельможа: такие трофеи дорого обходятся».
      Риан заметил, что Каруда разглядывает лишенную украшений рукоять меча и кольцо, проводя пальцем там, где раньше были самоцветы и золотые накладки. Риан настороженно следил за Карудой: у него возникло подозрение, что молодой офицер излишне догадлив. Еще не дойдя до ворот, офицер поднял руку. Воины и их пленник остановились под фонарем, свисающим со сбруи одного из огромных слонов-стражей. Каруда подошел вплотную к Риану, задумчиво оглядел его и сказал по-синтански:
      — Ты кьярдин. Какому владетелю ты принадлежишь? Выговор у него был настолько хороший, насколько это доступно кушориту. Риан спешно начал обдумывать, что выгоднее: назвать Ривервейт или Марканд, но решил не упоминать ни того, ни другого.
      — Никакому. Больше никакому. — Пусть Каруда сочтет его вором, изгнанником — кем угодно.
      «Только бы у него не возникла мысль отправить меня обратно на родину. До сих пор Риан не задумывался о такой возможности. — Я не вернусь к наследнику владетеля. По крайней мере живым».
      Каруда скептически поднял брови. Раз он знал о Синтане достаточно, чтобы обратить внимание на следы серег в ухе Риана и назвать его кьярдином, значит, ему известно и то, насколько невероятно, чтобы кьярдин покинул свою крепость, если только не случилось катастрофы или скандала.
      — Твой господин — Верховный Владыка? Облегчение, которое испытал Риан такой странный вопрос мог задать лишь человек, все же мало сведущий в синтанских делах, — позволило ему совершенно искренне удивиться.
      — Нет. Я из Сорда. — Сорд был маленькой крепостью в горах, о которой Каруда наверняка не мог знать.
      — Я был однажды в Синтане с кушоритским послом, — сказал Каруда, продолжая пристально смотреть на Риана. — Кьярдины не покидают своих крепостей.
      Риан подумал о нескольких отговорках, которые мог бы привести, но решил, что Каруда все равно не поверит, а потому сказал только:
      — Ну а я покинул.
      Каруда, хмурясь, снова посмотрел на сири, аккуратно вложил его в ножны и сделал знак воинам идти дальше.
      Утренний свет начал окрашивать мягким золотом Баран Дир со всеми его массивными лицами на башнях, благосклонно взиравшими на меньшие храмы вокруг, богатые дома и сады, раскинувшиеся сразу за рвом. Баран Дир не был подобием вздымающейся к небу горы, как Марай, но все равно башни, выстроенные на ступенчатой платформе, уходили ввысь более чем на сотню футов. Светлый камень, из которого был сложен огромный храм, казался теплым и живым в лучах встающего солнца.
      Не могут же они вести его в Баран Дир? Насколько Риану было известно, этот храм был посвящен врачеванию. Главным храмом оставался Марай, хотя он и отстоял дальше от центра города. Риан никак не мог привыкнуть к тому, что Дувалпур выстроен в соответствии с невидимой географией Бесконечности, а не реальным миром.
      Немного не дойдя до моста, пересекающего ров Баран Дира, воины свернули на другую широкую, мощенную каменными плитами улицу, выводящую на большую площадь, почти безлюдную в этот ранний час. На дальней стороне площади высилась стена, резьба на которой изображала охотников на буйволов, сидящих на слонах. Густая листва деревьев, свешивающихся из-за стены, придавала охотничьим сценам особую реалистичность. Воины направлялись к воротам, охраняемым каменными львами и многоглавыми изображениями духов. Риан постарался скрыть свое растущее недоумение: Дувалпур, конечно, построен странно, но все же нельзя предположить, чтобы тюрьма находилась в этом районе…
      Короткий проход за воротами окаймляли стены, на которых были изображены сцены празднеств; сквозь резной камень было видно, что проход на самом деле является мостом над водоемом, слишком широким, чтобы быть обычным каналом. Поскольку в Дувалпуре рвы вокруг храмов служили скорее духовными, чем оборонительными преградами, Риан подумал, что они, возможно, приближаются к какому-то храму.
      В конце прохода начиналась лестница, ведущая в большой прямоугольный сад. Поднявшись по ней, Риан наконец увидел то, что, вероятно, являлось местом их назначения: сад с трех сторон окружали здания. Это были высокие в три-четыре этажа — строения с крытыми балконами, во внутренних двориках которых росли огромные старые деревья. Крытая красной черепицей крыша каждого здания опиралась на могучие балки, резные концы которых загибались вверх, как гигантские рога.
      Воины повели Риана через сад, мимо цветущих клумб, яркие цвета которых казались приглушенными в сером утреннем свете, мимо двух больших квадратных бассейнов с ведущими к ним каменными ступенями. Через каждые несколько шагов в саду стояла стража, а садовники чистили узкий канал, подающий воду в бассейны.
      Каруда двинулся не к широкому портику центрального здания, а к арке, ведущей в один из внутренних двориков, через стену которого свешивались ветви тенистых деревьев. Когда они подошли поближе, Риан увидел, что арка окаймлена слоновьими бивнями, полированными и оправленными в золото.
      «Если такова тюрьма, — подумал Риан, — то кушориты точно безумны».
      У ступеней лестницы, ведущей во дворик, Риан остановился и не двинулся с места, даже когда один из стражников толкнул его вперед.
      — Что это за место? — спросил Риан.
      Благородный Каруда с бесстрастным видом оглянулся на него и ничего не ответил. Самый высокий из стражников снова толкнул Риана, но тот чуть отклонился в сторону и сохранил равновесие.
      «Так можно добиться покорности от крестьян на рынке — подумал Риан, но даже грузчик с мешками на коромысле сумел бы одной рукой прибить наглеца».
      Каруда недовольно поморщился. Риану показалось, что офицер никак не хочет поднимать в этом месте шум. Грубиян стражник неуверенно потянулся к рукояти меча, явно собираясь применить силу, и взглянул на Каруду, ожидая приказания. Тот наконец нехотя ответил Риану:
      — Это Небесный Чертог.
      Риан с трудом удержался от того, чтобы назвать Каруду лжецом. Однако, оглядев здания, он вынужден был признать, что они действительно похожи на дворцовые постройки.
      «Ну вот, теперь и правда есть основания опасаться неприятностей», сказал он себе.
      Стражник снова грубо толкнул Риана, и снова тот удержался на ногах. Каруда покачал головой, явно так же удивленный поведением пленника, как Риан — окружающей роскошью, и стал подниматься по лестнице. Риан без всякого принуждения двинулся следом, очень раздосадовав этим стражника.
      Дворик за аркой оказался тенистым садом, где росли пальмы, падубы и огромные кипарисы, корни которых выворотили некоторые плиты облицовки квадратного бассейна в центре. Аромат цветов смешивался с дымком горящего сандалового дерева. К дальней стороне бассейна примыкал открытый павильон под красной черепичной крышей, опирающейся на каменные колонны. По полированному дереву пола были разбросаны подушки, и на них сидели трое молодых придворных, вероятно, такие же представители военной аристократии, как и Каруда, но в своих шелках и золоте больше похожие на райских птиц, чем на воинов. В стороне от них стояла кошанская жрица в синей мантии, сжимающая в руках отделанный серебром посох. Это была хрупкая старая женщина с сурово сжатыми губами и решительным выражением лица.
      По дальней стороне павильона расхаживал еще один молодой человек, в нем совсем не было той изнеженности, которая отличала придворных. Его длинные черные волосы были откинуты назад, открывая узкое красивое лицо, одежда из тускло-зеленого шелка казалась совсем простой, хотя браслеты на руках и ногах и цепь на груди из массивного золота говорили о высоком положении. Когда Риана ввели в павильон, молодой человек резко остановился и повернулся к нему. Риан заметил, что лицо его искажено гневом.
      Каруда поклонился, и хотя Риан был неискушен в тонкостях кушоритских церемоний, он все же понял, что выраженное офицером почтение даже больше того, с каким кланялись Посланнику Небес.
      «Я знаю, кто это!» — подумал Риан. Испытанное им потрясение было таким же, как если бы он получил сильный удар в живот. Стоявший позади стражник пнул Риана в колено; тот ловким движением опустился на пол, не сгибая спины, и сел на пятки. Так полагалось выказывать покорность Верховному Владыке в Синтане; даже если здешние обычаи иные, едва ли можно было бы обвинить Риана в непочтительности.
      Он никак не ожидал, что император окажется так молод. Если Риан и думал о повелителе Империи, то представлял его себе кем-то похожим на Посланника Небес, хотя, может быть, и не таким дряхлым. Этому же юноше не могло быть больше двадцати.
      — Это он и есть? — спросил император, не скрывая презрения.
      «Ох-ох… — подумал Риан. Он никому не высказывал своих подозрений в том, что госпожа Марада — убийца, кроме Маскелль; император ничего об этом знать не мог. — Я то ли вижу все во сне, то ли уже мертв. А может быть, и то, и другое».
      Даже если бы Риан открыто высказывал такое же нелестное мнение о красавице чужестранке, как и служители, храма Марай, слух не мог бы так быстро достичь ушей императора, если только его шпионы не отличаются поистине сверхъестественными способностями.
      — Он, повелитель, — ответил Каруда. Голос его был лишен выражения, и лишь по усилию, которого это стоило, можно было догадаться о чувствах офицера. Риан не думал, что Каруда может оказаться ему союзником, но видел, что молодой аристократ вовсе не рад той роли, которую вынужден играть в происходящем, — чем бы происходящее ни было.
      — Встань, — приказал император.
      Риан поднялся и тут же получил удар по лицу. Он видел взмах руки императора и успел откачнуться назад, но все же один из перстней рассек ему скулу.
      «Он бьет совсем не так больно, как это делал владетель», — подумал Риан.
      На мгновение на лице императора отразилась растерянность — возможно, оттого, что Риан остался невозмутим. Юный властитель отвернулся, ушел в дальний конец павильона и остановился там, стиснув кулаки. Потом он мотнул головой в сторону придворных:
      — Убирайтесь.
      Все трое вскочили на ноги и изящно, но очень поспешно поклонились и ушли. Некоторое время все оставшиеся молчали. В деревьях пели птицы, приветствуя рассвет, но напряжение от этого меньше не становилось.
      Наконец император обернулся и тихо спросил:
      — Где тебя нашла Маскелль?
      «По крайней мере он спрашивает не о Мараде, — отметил Риан. — Во всяком случае, пока. — Он помедлил, прежде чем ответить, но так и не смог догадаться о причине интереса императора к его персоне. — Если ему так важно, с кем путешествует Маскелль, то почему сюда не притащили Растима и остальных?»
      — На Великой Дороге, в двух днях пути от Дувалпура, властитель, ответил Риан. Он не знал, как кушориты обращаются к императору, и понимал, что ошибиться в этом небезопасно, а потому назвал императора так, как было принято титуловать Верховного Владыку Синтана.
      К счастью, никто, кажется, не интересовался соблюдением этикета. Император подошел к Риану и пристально посмотрел на него.
      — Два дня… За два дня до того, как она прибыла в столицу?
      — Да.
      — Вывод очевиден, — раздался новый голос. Из-за густых кустов, росших рядом с павильоном, вышел еще один придворный. Риану удалось не вздрогнуть при его внезапном появлении. Это был немолодой человек с седеющими волосами, заплетенными в замысловатую косу, и жестким спокойным лицом. Хотя на нем было достаточно золота, чтобы подчеркнуть высокий ранг, исходящая от него властность не нуждалась в таком доказательстве. — Наша информация была точна. Она ищет союзников-чужеземцев.
      — Какой прок от союза с Синтаном? — бросил император.
      «Верно, — подумал Риан, стараясь, чтобы по его лицу нельзя было прочесть мыслей. Вечно воюющие владетели Синтана были негодными союзниками друг другу, не говоря уже о Небесной Империи, на которую они смотрели со страхом и подозрением. — Они подозревают Маскелль в союзе с чужеземцами? Все это у нее в прошлом — ложное видение, борьба за трон, наследник ее второго мужа… Но ведь они узнали о ее возвращении сразу же, еще в ту ночь, когда на почтовую станцию явился Посланник Небес». — Если они подозревали ее в измене, то почему ждали так долго, прежде чем схватить Риана? Присутствие Посланника Небес не остановило бы воинов под командой самого императора.
      Кошанская жрица, о которой все забыли, неожиданно сказала:
      — Голосу Карающего нет нужды обзаводиться союзниками. Канцлер Мирак знает это.
      Что ж, теперь кое-что стало понятно. Риан вспомнил Бариму, жрицу храма Илсат Кео, и ее слова о том, что Мирак — враг ордена Кошана.
      Канцлер с усмешкой взглянул на старую женщину и процедил:
      — Эта жрица служит нескольким господам.
      — Так теперь и Хирана стала союзницей чужеземцев? — презрительно фыркнул император. — Глава Баран Дира и Посланник Небес затевают заговор против меня?
      «Уж он по крайней мере не безмозглый мальчишка-аристократ», — подумал Риан. Император явно был вполне способен сам принимать решения, хотя это обстоятельство и вряд ли могло помочь Риану — тот, правда, все еще не представлял себе, в каком положении находится и в какой помощи нуждается.
      Мирак благоразумно не стал спорить, а жрица Хирана промолчала, хотя язвительно улыбнулась. Император снова подошел к Риану; его лицо оставалось мрачным, но теперь на нем появилось задумчивое выражение.
      Риан заставил себя расслабить мускулы, ожидая нового удара, но император только сказал:
      — Тебя послал не Верховный Владыка Синтана, верно?
      — Верно, властитель. — Риан говорил ровным голосом, но постарался заставить свой ответ прозвучать убедительно.
      — Так ты согреваешь ее постель? — Глаза Риана сузились; он ничего не ответил. Император продолжал пристально смотреть на него. — Она влечет к себе мужчин. А потом убивает их. Она делала это не раз. Так она поступила с моим отцом.
      Молодой человек пытался заставить свои слова звучать издевкой, но было видно, что воспоминание для него болезненно. Как ни хотелось Риану сказать ему: «Я слышал о твоем отце — он был просто жадный до власти мелкий интриган, которого давно следовало оскопить и бросить на поживу стервятникам», — он понимал, что лучше ему от этого не станет, а потому снова промолчал.
      После долгого молчания, когда, казалось, было слышно только, как бьется сердце Риана, император отошел от него. Бросив на Каруду недовольный взгляд — как будто именно офицер был виноват в присутствии Риана, — молодой правитель приказал:
      — Уведите его.
      Каруда и его солдаты повели Риана прочь — по мощеной дорожке сквозь густые кусты. Дорожка была узкой, утренний свет сюда почти не проникал, ветви деревьев свешивались низко — идеальное место для побега. Портило дело одно маленькое обстоятельство: император был всего шагах в двадцати, а Риану вовсе не хотелось, чтобы их с Маскелль обвинили еще в одном покушении на царствующего монарха.
      Дорожка привела к бревенчатой стене высокого здания, и через арку они вошли в высокий зал; сквозь ажурные решетки высоко расположенных окон в него лился свет и влетал прохладный ветерок. Стены и колонны были покрыты резьбой, изображающей жрецов, воинов и все тех же странных многоголовых духов, и золотой и перламутровой мозаикой. Риан начал стесняться своей одежды, изрядно пострадавшей в результате перелезания через заборы и долгого пребывания в воде. К тюрьме он был бы готов; роскошная дворцовая обстановка его смутила.
      Его провели через несколько просторных прохладных залов, освещенных бронзовыми канделябрами или подвешенными к балкам потолка замысловатыми лампами. Риан обратил внимание на то, что у каждых дверей замерли по двое воинов в парадных доспехах и шлемах; на какой-то из галерей, мимо которых они шли, заспанные слуги полировали плитки пола. В последнем зале стены оказались украшенными панелями из слоновой кости; тончайшая резьба изображала сражение двух армий. Риану случалось бывать резиденции верховного Владыки в Белладире, и тогда он счел ее роскошь поражающей воображение, но по сравнению с этим дворцом она казалась просто хижиной скотника Случись увидеть здешние богатства наследнику владетеля Марканда, который так гордился попавшими в его руки сокровищами, тот наверняка умер бы от зависти.
      Из зала с панелями из слоновой кости, окна которого выходили в еще один двор-сад, винтовая лестница с широкими ступенями вела на второй этаж. На площадке двое часовых охраняли дверь, и Риан напрягся, ожидая, что за дверью и окажется его темница. Однако его ввели в просторную комнату с высоким потолком и широким балконом, выходящим в сад. Риан с удивлением взглянул на. Каруду.
      — Ты гость здесь, а не пленник, — сказал офицер.
      — Гость, которого стерегут.
      — Да. Временно.
      Каруда не ушел; он просто стоял у двери, разглядывая Риана. Риан вышел на балкон, увидел, что часовые есть и в саду, отметил, что с балкона было бы легко перебраться на крышу соседнего здания, и вернулся в комнату. Из нее вели двери еще по крайней мере в два помещения; стенная роспись и резьба были так же великолепны, как и везде. Посередине комнаты стоял низкий стол, на полу по кушоритскому обычаю были разбросаны подушки, в углах стояли резные шкафы.
      — Она придет за тобой? — неожиданно спросил Каруда.
      — Так вот каков ваш план, да? — повернулся к нему Риан. Офицер ничего не ответил, и Риан понял, что догадался правильно. Они решили использовать его как при: манку для Маскелль. «Подлые ханжи!» — подумал он. Риан умел сдерживать гнев, мучительный год в Марканде научил его этому, но сейчас он едва не утратил власть над собой. Он улыбнулся так, что, хотя Каруда только поморщился в ответ, стражник, вошедший следом за ними в комнату, потянулся к рукояти меча.
      — Вы получите больше, чем рассчитываете, — бросил Риан.
      — Она же старая женщина… — начал Каруда. Риан расхохотался в ответ. Каруда умолк, и Риан заметил, что тот не верит собственным словам.
      — Вы получите больше, чем рассчитываете, — повторил он.
      Каруда хотел что-то сказать, но передумал и вышел из комнаты; стражник ушел тоже, хотя снаружи у двери часовые остались.
      Риан снова вышел на балкон и шумно выдохнул воздух, крепко стиснув перила резной балюстрады. Марада и ее возможные происки; Посланник Небес и поврежденное Колесо — все это неожиданно показалось ему совсем не важным.
      «Вот теперь мы влипли», — мрачно подумал он.
      Маскелль вошла в Небесный Чертог через Золотую дверь, главный вход во дворец, к которому с центральной площади Кушор-Ана вел короткий мост. Вдоль обсаженного мимозой прохода высились каменные арки, служившие, как и придорожные столбы при въезде в город, зашитой от злых духов. Тучи сгустились, и утренний свет сделался менее ярким, чем был на рассвете, хотя дождь еще не начался. Идти до Кушор-Ана было далеко, и Маскелль имела время поразмыслить. Не приходилось сомневаться: все случившееся — ловушка…
      Золотая дверь была именно тем, чем называлась: огромными створками из кованого золота на так хорошо подогнанных петлях, что они распахивались от самого слабого толчка. Перед входом стояла стража, но Маскелль никто не остановил; некоторые солдаты боязливо смотрели на нее, другие старались незаметно сделать отвращающий зло знак. За Золотой дверью начиналась лестница, ведущая к широкому портику Главного дворца, трехэтажного здания с круглыми каменными колоннами и с высокой крышей, крытой красной черепицей. Это-то и было средоточие власти в Небесной Империи. Маскелль все вокруг казалось таким знакомым и таким странным… Словно возвращаешься в хорошо знакомое место во сне или в видении.
      «Кстати, о видениях», — подумала Маскелль. Ощущение было таким же, как в ее недавнем сне. Что ее заманивают в ловушку — несомненно, но вот чьих рук это дело… Правда, утешало то, что она сохранила способность размышлять. Гнев всегда пьянил ее, она наслаждалась, балансируя на острие меча. Ярость делала ее ум особенно ясным, теперь — более чем когда либо: жизнь Риана могла зависеть от ее решения, и Маскелль не собиралась делать ошибок. Помогало и отчетливое понимание того, что если она не будет осторожна, то может оказаться в руках неведомого врага; однако это сейчас было менее важным. Маскелль, пожалуй, предвкушала схватку с врагом — любым врагом.
      Под портиком выстроился отряд гвардейцев под командой офицера, которого Маскелль не узнала. Она остановилась шагах в двадцати от них, опираясь на посох, и пересчитала солдат.
      — Всего десять? — Голос Маскелль в ее собственных ушах прозвучал резко и с горькой насмешкой. — Это оскорбление!
      Офицер сделал шаг вперед:
      — Святая мать, мы только должны сопровождать тебя…
      Маскелль больше его не слушала. Она ожидала презрения или дерзостей от этих молодых людей, которые были еще детьми, когда она покинула Дувалпур. Полная обреченности решимость офицера напомнила ей, что они действуют не по собственной воле; это спасло им жизнь.
      Поток силы тянулся от Баран Дира к храму Аркад прямо под ногами Маскелль; благодаря ему она чувствовала мощную пульсацию Марай и далекое странное эхо Илсат Сидара. Маскелль впитала в себя эту силу, чтобы охватить все вокруг — вплоть до самых высоких туч, насыщенных влагой. Она стала связью между мощью земли и неба и, пользуясь направляющей силой храмов, устремила удар в камни мостовой между собой и гвардейцами — никого не убив.
      Какое-то мгновение в мире не было ничего, кроме ослепительного света и оглушительного грохота. Маскелль, временно лишившись способности видеть и слышать, устояла на ногах только потому, что вцепилась в посох. Удар так сильно отдался в ее костях, что у Маскелль заболели зубы. Когда в глазах у нее прояснилось, она увидела гвардейцев, расшвырянных по земле, но живых. Все они побросали мечи и окованные железом дубинки и поспешно стягивали с себя шлемы. Только теперь Маскелль почувствовала, что серебряные символы на посохе обжигают ей руки, и подумала о том, что весь металл на многие ярды вокруг должен был раскалиться. В воздухе повис запах гари. Там, куда пришелся удар, в камнях мостовой дымилась черная дыра.
      «Ну вот, — подумала Маскелль, еще не вполне придя в себя, — ты довольна? Темные духи со всех окрестностей сбегутся теперь к границам города и будут ждать, когда ты появишься. Да, — ответила она сама себе, — я довольна. Я напомнила врагам, кто я такая и чего они должны опасаться, задевая меня, даже если это не на пользу мне самой». — Что-то в этих рассуждениях было не так, но Маскелль решила, что обдумает все потом.
      Офицер, шатаясь, поднялся на ноги. Он не попытался остановить Маскелль, когда она, пройдя мимо него, стала подниматься по ступеням, ведущим к портику.
      Сквозь арку, обрамленную резной слоновой костью, Маскелль вошла в приемный зал. Здесь было безлюдно и сумрачно: низкие тучи застилали солнце, а лампы не горели. Драгоценное дерево, которым были выложены стены, источало тонкий аромат, полудрагоценные камни, вделанные в пол, мягко блестели. Даже для столь раннего часа зал был удивительно пуст.
      Проходя по галереям и комнатам, где обычно толпились просители, Маскелль поняла, что их очистили именно из-за ее прихода. Тут всегда сновали чиновники, секретарей императора окружали искатели милостей или правосудия. Было совершенно невозможно заставить их всех покинуть помещения быстро, не прибегая к угрозам, которые только вызвали бы возмущение высокопоставленных придворных. Лишь один человек мог добиться такого потрясающего результата простой просьбой. Маскелль почувствовала, что у нее болят челюсти: так сильно она, сама этого не замечая, стискивала зубы.
      Она вошла в огромный зал, занимавший все четыре этажа; в середине его потолок отсутствовал, так что было видно немного посветлевшее небо. В углублении пола из белого камня располагался мелкий бассейн — как раз под открытым небу пространством. Мозаика на дне бассейна изображала лотосы и другие цветущие водяные растения, так что возникало впечатление естественного водоема. Эта иллюзия еще больше подчеркивалась дюжиной грациозных цапель, разгуливающих по мелководью.
      В конце зала широкие двери вели в просторную комнату без окон; сейчас она казалась странно покинутой: Маскелль знала, что обычно здесь толпятся придворные. Пол комнаты был инкрустирован слоновой костью, высокий сводчатый потолок пересекали резные балки, а между ними на глубоком синем фоне, как звезды, сверкали драгоценные камни. Свечи в высоких золотых подсвечниках освещали расположенную на возвышении в дальнем конце помещения массивную золотую скамью.
      На ведущих к ней ступенях, положив посох на колени, сидел Посланник Небес.
      Маскелль остановилась в нескольких шагах от него и сложила руки на груди.
      — Зачем ты всех удалил из залов? Или ты думал, что я убью любого, кого повстречаю?
      — Я не хотел, чтобы кто-то вызвал твое раздражение. Еще большее раздражение, имею я в виду, — устало ответил старик. — С твоим другом все в порядке. В этом я убедился.
      Внезапно гнев покинул Маскелль. Она тоже чувствовала усталость, уши ее болели. И только теперь до нее дошло, чего стоило Посланнику Небес пересечь весь город на барке, чтобы опередить ее, дойти от канала перед Небесным Чертогом до Большого дворца и выдворить людей из залов. Она подошла к нему и тоже уселась на ступени.
      — Ладно…
      — Я слишком стар для всех этих заговоров, — пожаловался Посланник Небес. — Они всегда были по твоей части.
      — Спасибо тебе.
      — Я собирался во всем разобраться… — Старый жрец раздраженно махнул рукой. — Райф настаивает, что идея была его собственная. Может быть, он в это даже верит. Мальчик так же упрям, как и ты.
      Посланник Небес был одним из очень немногих людей, кто мог называть императора по имени и говорить о нем, как о набедокурившем послушнике, сидя в трех шагах от трона.
      — Так это не Марада? — спросила Маскелль. Старик свел брови и посмотрел на нее так, словно она задала совершенно бессмысленный вопрос. — Кто?
      — Придворная дама, гостья из Гейркинда. Я видела ее у тебя в Марай в тот день, когда добралась до столицы.
      — Ах эта! Я их больше не различаю. Она попросила аудиенции, только чтобы таращиться на меня, как и все иностранные гости. — Старик пристально взглянул на Маскелль — Почему ты думаешь, что причина случившегося — в ней?
      Маскелль покачала головой.
      — Она — единственное постороннее лицо, оказавшееся достаточно близко к Верану, чтобы… чтобы совершить то что было с ним совершено. — Маскелль так многого еще не знала! Необходимо выяснить, удалось ли Риану проникнуть в покои чужестранки, узнал ли он что-нибудь… — Марада — фаворитка Райфа.