Виктория Васильевна Ученова
      БЕСЕДЫ О ЖУРНАЛИСТИКЕ
      Серия "Эврика"
      Как делается газета? Чем отличается работа журналиста на телевидении и в журнале? Что такое сенсация и всегда ли она полезна? Об этом и многом другом рассказывает в своей книге доктор филологических наук В. Ученова. Читатель найдет в ней много конкретных примеров о работе советских и зарубежных журналистов. Автор познакомит читателя с романтикой журналистского труда, с его проблемами и трудностями, а главное - с огромной ответственностью работников прессы перед обществом.
      Посвящаю моим ученикам
      - Зачем что-то читать о журналистике? Она и так всюду перед глазами. Поутру почтовые ящики каждой квартиры заполняются газетами и журналами, радиопередачи звучат в домах и на улице, по вечерам людей словно магнитом притягивает к "ящикам" с голубым экраном.
      - Все это верно. Но, щелкая выключателем, далеко не каждый представляет себе, как работают электростанции. То же и здесь: читать газеты умеет всякий. Но как их делают, знают далеко не все...
      "Газеты, как и некоторые другие крупные предприятия, интересны не столько тем, как они делаются, сколько тем, что они вообще существуют и выходят регулярно каждый день. Еще не бывало случая, чтобы газета содержала лишь краткое уведомление читателям, что за истекшие сутки ничего достопримечательного не произошло и поэтому писать не о чем. Читатель ежедневно получает политическую статью, заметки и о сломанных ногах, и о спорте, и о культуре, экономический обзор. Если даже всю редакцию свалит грипп, газета все-таки выйдет, и в ней будут все обычные рубрики, так что читатель ни о чем не догадается..."
      Так размышляет чешский журналист и писатель К. Чапек в юмореске "Как это делается?". Как совершается "каждодневное чудо"? "Каждодневным чудом"
      К. Чапек с истинным восхищением и любовью назвал газету.
      Теперь с рождения к этому чуду привычны: шуршание газеты, как звон погремушек, - первые звуки, достигающие колыбели. Газетный лист прекрасный материал для плоскодонных корабликов и шапок-треуголок.
      Таким он проходит сквозь детство.
      Но представим себе глухое средневековье, дворец времен короля Артура второй половины VI века н. э.
      Силой воображения писателя туда попадает предприимчивый американец второй половины XIX века. И... создает газету под заголовком "Еженедельная Осанна". С опаской и подозрением осматривают придворные первый, изданный в тысяче экземпляров выпуск.
      - Что это за странная штука?
      - Для чего она?
      - Это носовой платок? Попона? Кусок рубахи? Из чего она сделана?
      - Какая она тонкая, какая хрупкая и как шуршит.
      Прочная ли она и не испортится ли от дождя? Это письмена на ней или только украшения?
      Они подозревали, что это письмена, потому что те из них, которые умели читать по-латыни и немного погречески, узнали некоторые буквы, но все-таки не могли сообразить, в чем тут дело. Я старался отвечать им возможно проще:
      - Это общедоступная газета; что это значит, я объясню в другой раз. Это не материя, это бумага, когданибудь я объясню вам, что такое бумага. Строчки на ней действительно служат для чтения; они не рукой написаны, а напечатаны; со временем я объясню вам, что значит печатать..."
      Этот отрывок из фантастической повести М. Твена "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура" помогает понять, какие чудеса смог воплотить лист, испещренный типографскими значками. Чудеса человеческой мысли, изобретательности, технической сноровки. Производство сравнительно дешевой бумаги началось в Европе лишь в XIII веке, печатный станок - создание XV века.
      Что ж удивительного, что придворные короля Артура так растерялись?
      Они восклицали при виде "Еженедельной Осанны":
      "Тысяча! Какой огромный труд! Работа на год для многих людей!"
      "Нет, работа на день для мужчины и мальчика", - отвечал предприимчивый янки, за что и был обвинен в колдовстве в полном соответствии с представлениями и нравами эпохи.
      "Чудо" рождения газеты, кроме массовости, оперативности, всеобщей доступности публикуемых известий, связано еще с одним свойством, придворными короля Артура не замеченным: периодичность, выпуск информации через строго определенные интервалы времени.
      Именно эта особенность больше всего трогала К. Чапека:
      "Если даже всю редакцию свалит грипп, газета все-таки выйдет..."
      За этой строкой много характерного для журналистской профессии: неуклонный производственный ритм работы редакций, срочность заданий, бессонные ночи и обязательные дежурства, спешная диктовка сообщений "в номер" и гонка к последнему рейсу самолета, доставляющего свежую газету в другой город. "Железная" ограниченность времени и места, поиск мысли, взлет фантазии, "муки слова" - ведь без них не бывает творчества! объединяются на газетных страницах. Далеко не всегда это происходит гладко. Как ни странно, испокон веков и поныне стойко держится мнение о "не пыльном" деле журналистики. В. Маяковский изобразил такого "мыслителя":
      Нам бы работёшку эту!
      Дело тихое, и нету чище.
      Не то что по кузницам отмахивать ручища.
      Сиди себе в редакции в беленькой сорочке
      и гони строчки.
      Нагнал,
      расставил запятые да точки,
      подписался,
      под подпись закорючку,
      и готово:
      строчки растут как цветочки.
      Ручки в брючки,
      в стол ручку,
      получил построчные
      и, ленивой ивой
      склоняясь над кружкой,
      дуй пиво.
      Великий поэт буквально мобилизовал себя в журналистику. С мая 1926 года до конца своих дней он штатный сотрудник "Комсомольской правды": обсуждает планы номеров, читает редакционную почту, выступает на вечерах читателей. Бывали недели, когда без стихов В. Маяковского не выходило ни одного номера газеты, иногда появлялось по два, по три его произведения одновременно.
      Потому-то, испытав во всех отношениях "лихорадку хазетных буден", и мог поэт с полным правом сказать:
      Если встретите человека белее мела,
      худющего,
      худей, чем газетный лист,
      умозаключайте смело:
      или редактор
      или журналист.
      Гипербола? Преувеличение? Несомненно. И все же это гораздо точнее, чем мнение, которое репортер "Известий" В. Захарько услышал в пригородной электричке:
      - Можно посмотреть? - спросил сосед по вагону, увидев у меня пачку газет.
      Я отдал ему всю пачку, а сам отвернулся к окну.
      Глядя на залитый солнцем залив, на проносящийся мимо тихий лес, я начинал испытывать чувство, которое хоть однажды, но пережили, наверное, все журналисты.
      Чувство это похоже на зависть к людям, у которых работа "от" и "до", кто в конце недели может спокойненько на двое суток отправиться за город, кому не приходится расставаться с дефицитным билетом на новый спектакль, отказываться от назначенных встреч с друзьями, прерывать чтение на самой интересной странице, потому что им не надо в этот вечер куда-то мчаться, кого-то срочно разыскивать, а потом сидеть всю ночь за столом и утром обязательно везти в редакцию материал, без которого газета не может выйти. Только не дай бог, чтобы чувство это поселялось в тебе часто и надолго.
      Но сейчас я завидовал разговорчивому соседу, успевшему сообщить, что он инженер-металлург, что вчера, в субботу, работал, зато впереди у него два выходных.
      - Вот кому можно позавидовать - журналистам! - вдруг произнес инженер-металлург. - Верно ведь, не скучная профессия? - обратился он ко мне и, не дождавшись моего ответа, начал говорить о нашей профессии с той компетентностью, которую многим дан фильм "Журналист": - Сегодня корреспондент на заводе, завтра - в институте, послезавтра - за кулисами театра, потом он встречается с художником, дипломатом, маршалом. Командировки в любой район страны, в горячие точки планеты: Африку, Вьетнам, Женеву, Нью-Йорк!
      Но опустим заграницу. Вот, пожалуйста, "Ленинградская правда" напечатала сегодня репортаж с вертолета, летевшего над городом. Это же впечатление на всю жизнь.
      Как тут не позавидовать!"
      Да, журналистика - завидная профессия. Но вряд ли правильно видеть в ней только легкие, приятные стороны: интересные встречи и яркие впечатления. Нельзя забывать о сложных, трудных проблемах, стоящих перед работниками печати, об их ежедневной и ежечасной ответственности перед обществом.
      - Журналисты говорят: "Газета - это история мира за одни сутки". Не слишком ли самонадеянно?
      - Нет. Думаю, афоризм точен. Он просто не всеобъемлющ, как и любой афоризм. На газетных полосах история текущего дня, написанная современниками тотчас по следам событий.
      - Но событий безграничное множество. За какими из них пуститься вдогонку?
      Совершенно очевидно, что журналист не может полностью "продублировать жизнь", перенести на газетный лист абсолютно все, что захочет. Он обязательно ищет главное. А вот что в его глазах окажется Главным?
      В 1932 году в Германии, в накаленной атмосфере противостояния сил прогресса наглеющему фашизму, отважная коммунистка Клара Цеткин получила право открыть заседание рейхстага. Она получила эту возможность на основе конституционной нормы: открытие заседаний - привилегия старейшего депутата. Буржуазные политики не дерзнули на этот раз официально нарушить норму даже под натиском антикоммунистической истерии. Журналисты десятков газет всего мира, аккредитованные в Берлине, репортеры немецких периодических изданий ждали этого события как сенсации. Событие произошло. Однако какие его грани стали известны читателям буржуазных газет?
      Часть газет описывала, как выглядела коммунистическая делегатка, как несли ее на носилках к председательскому месту. В других отчетах краски сгущались меньше: изображалось лишь, как доверенные лица под руки подвели старейшину рейхстага к месту выступления. Третья группа репортеров описывала не столько облик Клары Цеткин, сколько сопровождавших ее людей и т. д. Через обилие разнообразных бытовых деталей смаковала буржуазная журналистика эпизод политической жизни Германии. Смаковала, но не раскрывала его существа, не передавала главного.
      Живописание второстепенных деталей как раз и заменяло передачу истинного смысла события. Оно как будто было отражено, казалось бы, даже в подробностях. В действительности же было искажено подавляющим большинством буржуазных газет, не передавших главного: содержания речи, произнесенной на открытии рейхстага.
      Истинный смысл происшедшего запечатлел для своих читателей советский журналист М. Кольцов. Вот строки его репортажа "Клара открывает рейхстаг".
      "Целую неделю ее травили газеты всех без исключения буржуазных партий и направлений. Ей угрожали нарушением неприкосновенности, полицейскими репрессиями, арестом, даже избиением и убийством. Но старая большевичка не испугалась. Собрав остаток своих сил, она прибыла сюда и отсюда, с этого высокого места, возвышает свой голос перед лицом врагов и говорит им боевые слова, слова, призывающие рабочие массы к борьбе против капитализма и его лакеев".
      Материал передал читателю главное: классовое, политическое содержание события.
      В репортаже М. Кольцова тоже немало места отведено деталям, изображению обстановки. Однако этот отбор подчинен не бесстрастному описательству, а противостоянию классовых сил Германии.
      "Вся правая треть депутатских мест заполнена сплошной массой коричневых рубашек. Вся гитлеровская фракция явилась одетой в военную форму штурмовых отрядов... Центр и социал-демократическая фракция пугливо жмутся в своих пиджаках, оттесненные гитлеровской ротой. Это они открыли двери фашизму в этот зал. Открыли, а теперь вынуждены уплотняться на своей уменьшенной площади... Клара призывает к единому антифашистскому фронту. Она поворачивается лицом к застывшей, безмолвной коричневой гитлеровской сотне, и взгляды двух партий, двух классов, двух вражеских лагерей встречаются".
      Но, быть может, эпизод с Кларой Цеткин случайность? К тому же произошел он давно - "фильтры" отбора у буржуазных газетчиков могли с тех пор измениться.
      Не изменились.
      В начале 1977 года весь мир облетела весть о созыве Европейского суда защиты прав человека в Страсбурге.
      На закрытых и открытых заседаниях суд рассматривал жалобу правительства Ирландской республики, обвинившего британские власти в широком применении пыток на допросах арестованных в Ольстере. Перед собравшимися прошли страшные свидетельства истязания людей, документы поразительной разоблачающей силы.
      Писали ли о суде правые газеты? Да, писали. Но как?
      Английская "Гардиан" едва ли не весь материал по итогам заседания посвятила описанию того, как были одеты судьи, за какими столами они сидели, как им удавалось преодолеть языковой барьер. Внешние детали не оставили "места" для изложения существа обвинения и процесса.
      Органы западногерманской печати об этом событии просто молчали. Они сочли Страсбургский суд событием не столь важным. Гораздо существенней новая марка пива, которую в те дни усиленно рекламировали аршинные объявления в газетах.
      Из французских буржуазных газет лишь "Монд" посвятила 33-строчную заметку открытию процесса, да и то в истолковании английского телеграфного агентства Рейтер. Объективность официального агентства капиталистической страны, против которой начат политический процесс, нетрудно представить...
      "Фильтры" газетных страниц неумолимы. Но кто или что маневрирует ими? Быть может, всего лишь то злая, то добрая воля самих впечатлительных журналистов? Сегодня выделил крупным планом одно, завтра - другое?
      Да, доля личных пристрастий в этом труде велика, но все же она не главенствует. И "фильтрами", и самими пристрастиями "заведует" классовый интерес. А его представляет, как правило, политическая организация, направление, партия. Контрастные классовые интересы рождают контрастное содержание буржуазной и коммунистической журналистики. За газетной строкой встает мир породивших ее общественных отношений. И содержание этой строки всецело зависит от характера данного общества. Остановить, замолчать, пресечь, отвратить победный шаг социализма - одно стремление. Второе отстоять, расширить, укрепить борьбу за бесклассовое общество свободных, равных, счастливых людей.
      Вот делегация американских журналистов путешествует по нашей стране, пользуется гостеприимством и дружелюбием, выражает намерение объективно рассказать об увиденном американской аудитории. Но по возвращении в Соединенные Штаты иные мотивы звучат в печати.
      Политический редактор "Феникс газетт" Дж. Колби подробно описывает недостатки снабжения и обслуживания и ни слова не говорит об основных впечатлениях от поездки по стране. В номере "Феникс газетт" от 4 декабря 1976 года он тщательно перечислил то, что должен срочно освоить Советский Союз: это бумажные спички, занавески для душевых, пиво более низкой, чем комнатная, температуры, надежные открывалки для бутылок, яичницу с беконом и т. д. и т. п. Все это описывается с ощущением полного права третьестепенными бытовыми подробностями скрыть картину жизни гигантской страны. Таковы сегодняшние "фильтры".
      К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Ленин не раз говорили об этой особенности журналистской профессии. Они размышляли далеко не абстрактно - на опыте собственного профессионального труда в журналистике. Классовую обусловленность отбора, оценки, отражения событий эти мыслители обозначили словом партийность.
      Коммунистическое понимание принципа партийности В. Ленин расшифровывал так: "...для социалистического пролетариата литературное дело не может быть орудием наживы лиц или групп, оно не может быть вообще индивидуальным делом, не зависимым от общего пролетарского дела". Таков истинно коллективистский, гуманистический критерий для формирования на газетной полосе "истории мира за одни сутки". Тем важнее события для жизни, истории, журналистики, чем сильнее влияние их на строительство коммунизма в мире, в стране.
      Профессиональные сложности не кончаются на этом пороге. Редактор французской коммунистической газеты "Юманите" Р. Андриё размышлял о них так: "Приняв этот принцип за основу, не всегда, однако, легко его проводить в жизнь, ибо правда не так проста. Надо еще научиться отличать основное от второстепенного".
      Учат опыт, теория, повседневная практика журналистики.
      - В каждой профессии есть подводные рифы, места нередких кораблекрушений. Наверное, и в журналистике...
      - Да, кораблекрушения происходят...
      Журналист отнюдь не "вольным художником" раскатывает по стране и за ее пределами. Он всегда полпред той или иной редакции, той или иной политической силы, борец за коммунистические идеалы в странах социалистического лагеря, уполномоченный буржуазного бизнеса в большинстве газет капиталистических стран.
      Без понимания экономических и политических устоев общества бессмысленно даже пытаться понять существо журналистики; без твердого убеждения стать политическим борцом нельзя овладеть профессией. Издали не всегда удается представить те скрытые требования мастерства, о которых М. Калинин, напутствуя молодых журналистов, говорил так: "Газетная работа самая трудная из всех литературных работ. Она трудна непрерывностью выхода газеты, краткостью времени для оформления, постоянной спешкой в работе. Наконец, она трудна тем, что газета должна иметь свое суждение по всем непрерывно возникающим практическим вопросам государственной и общественной жизни. Мало того, она должна быть ведущей и направляющей силой, сосредоточивающей общественное внимание на важнейших в данный момент событиях и явлениях".
      Суровым профессиональным истинам противостоят иллюзии. Первое место по агрессивности, да и живучести тоже, держит миф о "свободе печати". Его отголоски в таких благозвучных тезисах: "Печать - четвертая власть в государстве" или "Журналистика - пятая великая держава на политической карте мира".
      О чем вещают эти высокопарные фразы? О политической "беспристрастности" журналистских публикаций, о "надпартийности", "надклассовости", даже "надгосударственности" содержания массовой информации. Иллюзии тешат. И тешат многих. Не только простаков-обывателей, но подчас и очень неглупых специалистов. Но лишь до поры, до времени. Американский журналист и писатель Р. Сильвестр описывает в романе "Вторая древнейшая профессия" трагическую историю жертвы подобных иллюзий - судьбу журналиста Н. Горса. Вот он, полный светлых замыслов, "с душой, открытой для добра", сообщает редактору отдела свой план выступлений газеты по благоустройству жилищ бедняков.
      "Редактор отдела отвернулся и стал смотреть в грязное окно на движущиеся где-то внизу, по реке, суда.
      Беспокойно поерзал на стуле.
      - Нам придется бросить эту жилищную кампанию, - сказал наконец он.
      - Бросить? - едва не вскрикнул Горе. - Господи помилуй, да почему же?
      Редактор перевел взгляд на него и криво улыбнулся.
      - Сынок, - сказал он, помолчав. - Есть вещи, которых мы просто не можем себе позволить. Не можем, потому что наша газета дышит на ладан. Да боже ты мой, у нас и без того вечная грызня с отделом рекламы, где уж нам опять с ним связываться.
      Горе был ошеломлен. Так ошеломлен, словно редактор признался ему в государственной измене или в совращении собственной дочери.
      - Вы хотели сказать, что отдел рекламы может приказать вам выкинуть материал?
      Редактору было явно не по себе.
      - Вы слишком все упрощаете, Нед, - сказал он, избегая его взгляда. Просто на нас беспрерывно наседают. Если бы мы крепче держались на ногах, так, может, и смогли бы этому противиться. При нынешнем положении это невозможно. Мне было предложено прекратить кампанию, и я ее прекращаю. Больше ничего не остается.
      Горсу нелегко было подобрать слова.
      - Никак не ожидал, - сказал он наконец, - что мне доведется услышать нечто подобное от такого опытного газетчика, как вы.
      Человек, сидевший перед ним, слегка покраснел, открыл было рот, закрыл его и в конце концов сказал с оттенком раздражения:
      - Пока вы работаете в газете, вам еще не раз придется услышать то, чего вы никак не ожидаете. Вот, минуту внимания. Доходные дома в этом городе принадлежат самым различным лицам - от политических заправил до князей церкви. И если вы воображаете, чго можете вступить в борьбу с одной из этих клик, не говоря уже об обеих, и еще уцелеть при этом, то вы не просто ребенок, как я думал, а грудной младенец. Учтите, я вовсе не обвиняю какие-либо политические или церковные организации в том, что они оказывают на нас давление. Я просто утверждаю, что никакие самые блестящие газетные статьи, сколько бы мы их ни печатали, не могут ни на йоту изменить тяжелые жилищные условия малоимущего населения ни в этом городе, ни в каком-либо другом. Значит, надо руководствоваться здравым смыслом. А здравый смысл подсказывает нам, что, продолжая эту кампанию, мы добьемся только одного создадим нашей газете кучу опаснейших врагов. А это роскошь, которой мы не можем себе позволить. Ясно вам теперь?
      - О да, вполне ясно, - отвечал Горе. Он был совершенно огорошен. - А что произойдет, если вы пошлете всех заинтересованных лиц к черту?
      - А то, что на следующий же день у вас в отделе будет новый редактор, последовал довольно резкий ответ. - И этот новый редактор все равно не напечатает вашего материала. А если вы начнете скандалить, ю вам придется поискать работы в другой газете. И если после этого вам и удастся устроиться куда-нибудь, вашего материала все равно не примут и там. Так что посылать к черту тех, кому фактически принадлежит газета, довольно бессмысленное занятие.
      Горе встал и направился к двери.
      - Не знаю, как вам, - сказал он, - а мне перед самим собой стыдно.
      Редактор презрительно фыркнул. Он уже снова чувствовал себя хозяином положения".
      Отдадим должное американскому автору - он очень точно изобразил типичную ситуацию. Но время действия романа Р. Сильвестра - тридцатые годы. Не произошли ли перемены с тех пор? Меняются детали, но не принципы.
      Судьбу вымышленного Н. Горса почти досконально повторил в наши дни видный корреспондент американской телекомпании Си-би-эс Д. Шорр. Нет, он не отличался прогрессивными взглядами, наоборот, очень преданно клеветал на коммунистический мир и прославлял свободу журналистики в своем отечестве. И на минуту, как видно, поверил сам в то, что проповедовал рискнул перешагнуть черту. Д. Шорр предал огласке некоторые злоупотребления ЦРУ. Владелец Си-би-эс У. Пейли, прямой хозяин Д. Шорра, оказался очень плотно втянут в дела ЦРУ. Д. Шорр был вынужден покинуть телесеть, чтобы пополнить ряды "свободных" безработных журналистов.
      Случаются расправы и пожестче. А между тем чарующая сказочка для взрослых: "Каждый американец может напечатать все, что вздумает" - живет, возрождаясь вновь и вновь. На подтверждение ее направлены все усилия пропаганды. Этому служит особо продуманная "пестрота" в подборе информации, создающая видимость объективности ее. Сказочка древняя, но и поныне расставляет не слишком вдумчивым людям силки бытовых и профессиональных иллюзий.
      Американский журналист, писатель и активный общественный деятель Э. Синклер создал в двадцатые годы нашего века обличающий гневный документ, манифест разоблачения нравов буржуазной прессы под заглавием "Медная марка". Смысл заголовка тот же, что и у Р. Сильвестра, - символ продажности буржуазной прессы. Вот его слова, адресованные заправилам капиталистической журналистики.
      "...Вы являетесь предпринимателем, неразрывно связанным с капиталистической системой... У вас приказчики, управляющие, директора, как будто вы владелец стального завода или угольных копей. Есть у вас также полицейские и сыщики, судьи, суды и тюрьмы, вооруженные солдаты и матросы на броненосцах для защиты вас и ваших интересов - совершенно так же, как это наблюдается в той хищной системе, к которой принадлежите и вы. И конечно, вы приобщаетесь к капиталистической психологии; она у вас является наиболее цельной и жизненной, потому что ваше предприятие наиболее жизненная часть этой системы. Вы знаете ежечасно, что делается вокруг; вы лучше понимаете классовые интересы, вы более восприимчивы к оценке событий, чем кто-либо другой в капиталистическом обществе. Вы знаете, что вы требуете от ваших закрепощенных работников, и вы наблюдаете, чтобы они исправно доставляли товар. Вы знаете, какую услугу вы оказываете давателям объявлений, ваши условия - "денежки чистоганом".
      Вы знаете, откуда вы получаете деньги и "кредит". Таким образом, вы знаете настоящую цену всему в Америке; вы знаете, кого нужно хвалить, кого ненавидеть, кого бояться".
      Постепенно нужные "фильтры" сами собой формируются в сознании преуспевающих журналистов. В Лондоне происходит забастовка мусорщиков весь город в грязи. Огромные заголовки в правоверных изданиях сетуют на "эгоизм" забастовщиков, клеймят бросивших работу за пренебрежение общественными интересами, удобством многих горожан. Логично? На первый взгляд вполне.
      Но истинная задача - в анализе причин забастовки, объяснении ее социальной природы. А на это способна лишь прогрессивная печать.
      Благородное слово "свобода" кощунственно прикрывает сегодня множество неблаговиднейших дел журналистских магнатов: "свободу" конкуренции, "свободу"
      порнографии, "свободу" проповеди насилия и пошлости потребительских идеалов. Для одних эти "свободы" - утешительная иллюзия, для других (а сегодня таких большинство) - циничная демагогия, не стыдящаяся выворачивать наизнанку, любые идеалы и любую реальность.
      Уже давно ни для кого не секрет, что подрывные радиостанции на территории Европы финансирует Центральное разведывательное управление США. Однако что за наименования носят без тени смущения и сомнения эти гнезда махрового шпионажа, идеологических диверсий и политических убийств! Имена - циничнее некуда - радиостанции "Свобода" и "Свободная Европа"!
      В их штате уже не найти политически наивных овечек, невинно запутавшихся в сетях журналистских иллюзий.
      В этих "респектабельных", "свободных" учреждениях все радиожурналисты владеют по совместительству иными профессиями: платных агентов, провокаторов, лжесвидетелей. Шпионаж и сыск влетают в копеечку. И вот уже новая администрация вступившего в должность президента добивается у конгресса расширенных ассигнований для столь полезных радиоцентров.
      Но и этого радетелям "свобод" показалось мало. С великой помпой они учреждают очередной комитет за укрепление свободы мировой печати. Каков состав комитета? Неоднократно проверенный - в него вошли хозяева журналистского бизнеса с акульими аппетитами. Их жажда "свободы" пожирать ближнего не удовлетворена:
      пора прибирать к рукам журналистику в развивающихся странах. А для этого еще и еще клеветать на журналистику в странах социализма. Дескать, нет в них столь чтимой "свободы печати". Действительно, той, что мила магнатам денежного мешка, нет и не будет.
      Каждый непредвзятый исследователь журналистики не может не согласиться с ленинским выводом: "Свобода печати во всем мире, где есть капиталисты, есть свобода покупать газеты, покупать писателей, подкупать и покупать и фабриковать "общественное мнение" в пользу буржуазии".
      Подлинная свобода печати в современную эпоху - это не информационный произвол, а свобода распространения истины, в которой заинтересованы подлинные силы прогресса - коммунистические партии и их издания.
      - Принято считать, что цель журналистики - передавать читателям самые свежие, самые новые факты, Чем больше, тем лучше.
      - Не совсем так. Умные люди говорят: "Перед господином Фактом надо не только уметь вовремя снять шляпу, но и вовремя надеть ее".
      Максим Горький напоминал о том, что факт, подкинутый жизнью, похож на курицу с неощипанными перьями. Он требует "приготовления". Из каждого факта необходимо извлечь его смысл и подать "на блюде" читателю. Перья это все лишнее, затемняющее суть, уводящее в сторону. Ощипывание перьев профессиональный долг журналиста. Любое событие под пером репортера проходит гранение, как алмаз под резцом мастера. Но сначала - и тоже подобно алмазу - событие должно быть найдено, добыто, увидено в лавине окружающих песчинок - явлений. Увидеть факт для репортера не легче, чем открыть след кимберлита в залежах малоценной породы для геолога. Пожалуй, даже сложнее, потому что менее очевиден рубеж малоценного и бесценного. Не потому ли подчас журналисты гранят искусно подобранным словом пустую породу маловажного факта и преподносят читателям поверхностные поделки вместо действительной жизни?
      Далеко не просто научиться отсеивать от шелухи социально ценные сообщения. Известные сатирики И. Ильф и Е. Петров изобразили в романе "Двенадцать стульев"
      не слишком деловитую редакцию -под названием "Станок". Неприхотливость отбора событий в этой газете привела к тому, что хитроумному О. Бендеру не удалось ускользнуть от бдительного ока покинутой им мадам Грицацуевой. "Станок" напечатал о "турецкоподданном" в высшей степени содержательную заметку: "Вчера на площади Свердлова попал под лошадь извозчика No 8974 гр. О. Бендер. Пострадавший отделался легким испугом".
      Авторы высмеивают бездумное копирование иными журналистами двадцатых годов приемов буржуазных газет. Сейчас ни одна редакция в нашей стране заметки похожего содержания не напечатает. Разве что в пародийно-юмористическом отделе. Не напечатает потому, что случай слишком мелок, не имеет общественного значения.
      Правда, архивариус Варфоломей Коробейников сумел за эту заметку взять с мадам Грицацуевой пять рублей, но это уж объяснялось сугубо личными, даже интимными отношениями ее с пострадавшим О. Бендером.
      Эпизод из "Двенадцати стульев" высмеивает мелкотемье, бессодержательные публикации журналистов-рвачей вроде Никифора Ляписа, который "знал кратчайшие пути к оазисам, где брызжут светлые ключи гонорара под широколиственной сенью ведомственных журналов".
      Да, не так-то просто излечивалась юная пролетарская пресса от профессионального наследия старого мира, от умений и пристрастий, внедрившихся в плоть и кровь газетчиков дореволюционного поколения. Перестройка укоренившихся профессиональных навыков и приемов - не скоротечный процесс. Основатель журналистики нового типа В. Ленин настаивал: "Мы сломали орудия наживы и обмана. Мы начали делать из газеты орудие просвещения масс и обучения их жить и строить свое хозяйство без помещиков и без капиталистов. Но мы толькотолько еще начали это делать... А надо сделать еще очень много, пройти еще очень большой путь". В статье, специально посвященной газетчикам, В. Ленин определил главное направление профессиональной перестройки: