В центре помещения стояло кресло с встроенным в него маленьким столиком, которое при необходимости преобразовывалось в кровать. Чуть в отдалении от кресла-кровати находилась кабинка, служащая уборной и душевой, рядом с ней был подъемный лифт, используемый для подачи дневного пайка. Еда здесь была не столь разнообразной и калорийной, однако, сравнив ее с кушаньями терронгцев и каллаксийцев, Генри остался доволен (в пищу заключенных добавляли медицинские препараты седативного действия, но узникам об этом тайно проводившемся лечении ничего не было известно). Судебное заседание было назначено на утро следующего дня, и Макензи следовало хорошенько выспаться, чтобы иметь свежую голову. Однако, сколько он ни силился, сон не желал прийти к нему. Оголенная луна висела высоко в безоблачном небе. Небесные светила мерцали, освещая остальную часть сизого небосвода. От кровати заключенного тянулась лунная лента. Лучи ночного солнца, падая узнику на глаза, отгоняли его сон. Луна своим загадочным светом словно призывала человека отбросить телесную слабость и предаться глубоким размышлениям. Настойчивое вмешательство небесного тела отогнало сон узника и посеяло в его сердце семена грядущей опасности. Не имея больше сил бороться с грызущими его покой мыслями, Генри поднялся с постели и подошел к окну. Лунный свет освещал камеру, внося в ночную тьму таинственную прелесть. Озера дрожащих электрических огней блестели под ногами заключенного. Город не спал, и ночная жизнь бурлила в нем активной вулканической лавой. Плоский и низменный берег залива Ферт-оф-Форт заливал лунный свет искрами огней, играющих на водной глади. Возвышаясь над городом, гордое и одинокое ночное светило призывало людей любоваться и восхищаться его блеском и очарованием. Соревнуясь с земной чернотой и другими сидерическими светилами, луна ревностно желала держать свое первенство и сохранять величие. Как кокетливая белоликая прелестница, она покоряла сердца созерцающих ее людей, была единственной и неповторимой в своей царственной красоте. Столь дивная панорама должна была согреть сердце Макензи и укрепить его веру в завтрашний день, но встревоженное сердце продолжало усиленно биться, предвещая неминуемое несчастье. Беспокойный взгляд его янтарных глаз выдавал душевное смятение. Он попал в такую переделку, выйти из которой представлялось крайне нелегким делом. Рядом не было никого, кто бы мог ему помочь и поддержать в столь трудную минуту его жизни. Одиночество стало для него привычкой, навязанной судьбой, которая лишила Генри родителей, друзей, и последний удар нанесла ему, избрав для этого ту, которой поклонялось его сердце. Со смертью Гвендолин что-то сломалось внутри него. Он лишился покоя, чему были причиной и угрызения совести, мучавшие его. Он корил себя за необузданность нрава, ставшего причиной размолвки между ним и Белфорд. Тогда, уходя из дома в гневе и злобе, он не мог предположить, что расстается с Гвендолин навеки. А ведь он столько времени лелеял надежду встретиться с ней вновь и сообщить ей все, что он помышлял сказать ей, находясь в многолетних скитаниях. Но судьбе было угодно превратить желанную встречу в траурное рандеву. Жестокий рок играл мыслями и действиями одних людей, чтобы причинить боль другим людям. Макензи терялся в догадках, пытаясь выявить убийцу возлюбленной. И чем больше он предавался аналитическим размышлениям, тем сильнее у него крепло убеждение, что убийство Гвендолин было содеяно лишь с намерением лишить его свободы, а возможно и жизни. Одно было точно, кто бы ни вознамерился сделать это, он желал покончить с Макензи рукою правосудия. Вскоре к его догадкам прибавилась еще одна - месть, питавшая убийцу. У Генри было немало врагов, и список этот пополнялся с годами во время его работы в разведке. Многие из тех, кто были выданы им Галактической службе безопасности, были знатными, богатыми и влиятельными людьми, погрязшими в бесчестии и преступном мошенничестве. Кто бы они ни были, несмотря на твердо устроенную систему защиты личностей разведчиков, при желании недоброжелатели могли бы найти информацию о любом из агентов служб безопасности. Генерал-майору казалось, что именно из-за этой махинации мздоимцев он и попал в такое сложное безвыходное положение. Кто-то из неприятелей, вероятно, узнал о его возвращении на Землю. И механизм возмездия тотчас сработал. Разведчик долго пытался вычислить виновника трагедии, подозревал некоторых из знакомых ему людей, однако он не был полностью уверен в их причастности. Долгие размышления не принесли ожидаемого результата. Генри стал злиться на собственную неумелость. Сколько раз его выручала интуиция, но сейчас и она была бессильна. Мысли его то мчались ослепительно и молниеносно, то забегали в темный угол и попадали в тупик. Ярость с каждой минутой все сильнее распаляла в нем мучительную жажду мести. Острое желание отомстить разжигало грудь молодого человека, руководя его думами и притупляя все остальные чувства. Генри поднял глаза на Луну, отдал лицо ее сиянию и произнес самый жесткий обет в своей жизни:
      - Клянусь этим дивным лунным светом, я отомщу за тебя, Гвен.
      изничтожу каждого, кто посмел посягнуть на твою жизнь.. Клянусь!!!
      * * *
      Судебное заседание, назначенное на утро, отчего-то отложили на полдень. Заключенного не увозили в здание суда, слушанье проводилось в тюремной камере. Огромные стекла с электрооптическим свойством служили также и экраном коммуникабельной связи. Они управлялись тюремной охраной, и использовались как во время судебного заседания, так и для свидания узника со своими родными и близкими. Кресло, прикрепленное к полу, располагалось напротив оптического устройства связи. По закону ГСБ, агентам, судимым "Комиссией правосудия", не предоставлялся общественный защитник. Военнослужащие обязывались, представ перед судьями, своими силами защищать собственные права. "Комиссия правосудия" состояла из трех судей, которые, опираясь на своды законов, решали судьбу человека. Осужденные правосудием отбывали свой срок в тех же местах лишения свободы. Заключенный покидал камеру лишь в случае оправдательного приговора, по окончании срока или же для осуществления высшей меры наказания - смертной казни. Несмотря на гибкие законы и происходившие изменения в воспитании человека в начале его жизненного пути, человечество не смогло отказаться от применения смертной казни. Конечно же, такие случаи были единичными, но все же по-прежнему имели место. В назначенный час подсудимый генерал-майор Генри Макензи предстал перед военным трибуналом. Давайте же поближе познакомимся с членами "Комиссии правосудия". По правую руку от восседавшего посередине судьи сидел упитанный тип с очень неприглядными чертами лица. Маленькие темные глазки сновали повсюду, выискивая что-то и пытаясь разглядеть то, что было не под силу увидеть человеческому взору. Чем-то напомаженные светлые волосы были зачесаны назад, подвитые усики на наглом лице как-то необычно торчали по краям его пухлых щек. Он был средних лет и выглядел моложе остальных судей. Плутовство, которым дышал и упивался Грегори Глейзер, проявлялось в каждом его жесте и слове. Даже в голосе его, необычайно мягком и звучном, можно было услышать сладкие нотки лукавства. Он был вежливым и обходительным, в нем не было ни грубости, ни резкости, присущих большинству судей. В отличие от своих коллег он пребывал в приподнятом расположении духа, словно явился не на судебное заседание, а на спектакль, где должна была разыграться сцена слушания дела. Несмотря на свой дурашливый вид, Глейзер был хитроумным, расчетливым и скользким человеком. С ним сложно было дружить, работать и даже беседовать. Он без конца делал всем замечания, причем отстаивал свою правоту даже тогда, когда сам сомневался в ней. В какой бы диспут он не ввязался, всегда выходил из него победителем, приводя доказательство невозможного и невероятного. Судья, сидящий по левую руку от председателя Комиссии, являл полную противоположность Глейзеру. Он был угрюмым и мрачным человеком лет пятидесяти. Темные волосы, тронутые на висках сединой, неряшливо торчали во все стороны. Большие серые глаза, привычно смотрящие по-волчьи, исподлобья, казались тусклыми и безжизненными. Выдающиеся скулы, орлиный нос, твердый подбородок и чисто выбритое смугловатое лицо, на котором лежала печать хмурости и недовольства. Чарльз Нортон был молчаливым, суровым, а порой и деспотичным человеком, от природы бесчувственным и беспощадным. Осталось описать третьего судью - главное лицо этого синклита. Внешностью он сильно отличался от двух остальных членов Комиссии. Худощавое лицо было изрезано морщинами не столько от старости, сколько от превратностей судьбы и обилия невзгод. Грубые, резкие черты его лица выражали гордость и мужество. Холодный взгляд синих глаз и большой нос совершенно не диссонировали с остальными чертами. На губах его всегда играла презрительная улыбка. Он выражал неприязнь ко всем окружавшим его людям, включая и своих коллег по работе. В поведении Альберта Гора проявлялись властные и непреклонные стороны его характера. Сложно сказать, была ли тому причиной должность, занимаемая им, но производил он неблагоприятное впечатление. Голос его был басистым и грубым, говорил он медленно и сжато, наполняя любую свою речь глубоким смыслом. Все судьи, облаченные в черные мантии, напыщенно сидели в своих высоких креслах. С надменным выражением лица они пытливыми глазами жадно изучали подсудимого. Удовлетворив свое любопытство, они перестали делать Макензи зверские глаза, и слушанье, наконец, началось. Альберт Гор, сделав молчаливый жест, указал подсудимому на кресло, и тот послушно сел.
      - Мы ознакомились с вашим делом, генерал-майор Генри Макензи,
      заговорил первым председатель "Комиссии правосудия". - Признаюсь, мы были поражены историей ваших похождений. Подвиги ваши такого свойства, что говорить об этом мне просто нежелательно.. Но долг обязывает нас провести это слушание по всем правилам. Нам предстоит разрешить дело по существу и вынести справедливый приговор. В самом начале слушания дело это носило непредвзятый характер, однако постепенно вопросы стали принимать двусмысленный характер. Генри пытался выпутаться из положения, выказывая благоразумное рвение угодить этим важным особам. Но резкие высказывания судей, их чрезмерная подозрительность и недоброжелательность уж слишком бросались в глаза. Макензи слушал их со скрытым негодованием, старался успокоиться, не скандалить и не давать волю гневу. Слова подсудимого, по-видимому, не оказывали своего действия, и все его попытки оправдать свои поступки оставались бесплодными. Категорично отрицательный настрой судей привел Генри к определенному заключению - искариот добрался и до членов "Комиссии правосудия", и лихоимцы с его помощью позолотили свою подлость. Отныне покорность и честность подсудимому были ни к чему, - обвинительный вердикт давно был ему вынесен, и это судебное слушание являлось всего лишь фарсом. Когда до Макензи дошла суть дела, он перестал внимать голосу здравомыслия. Его бесило, что после стольких лишений и невзгод его несправедливо обвиняли в измене родине.
      - У меня и в мыслях никогда не было предавать свою родину. Я полетел
      на Каллаксию, чтобы попытаться спасти Землю от вторжения этой агрессивной расы. Я уже говорил вам об этом десятки раз, почему же вы игнорируете мои слова?
      - Мы не игнорируем их, - сказал судья Глейзер, - а пытаемся
      установить истину.
      - Стремясь совершить это, вы опровергаете мои доводы.
      - Это оттого, что твои доводы неправдоподобны, - презрительно
      отозвался Нортон.
      - Какое же мне нужно привести доказательство правдивости моих слов?
      - Твоя стигма опровергает все твои оправдательные речи. Макензи с досады вздохнул. Пылкие образные речи исчезли из его памяти. Против такого довода он был бессилен что-либо предпринять. Нанесенная на Каллаксии на тело Генри татуировка не носила характер позорящего наказания. Это был знак королевы Ариады, символизирующий ее особое расположение к пришельцу. Символ власти каллаксийской правительницы был известен земным органам безопасности. Несмотря на заключенный между двумя цивилизациями договор, на Земле все также с подозрением относились ко всему, что было связано с новоявленным союзником. Да и на переговорах Макензи был в числе делегатов каллаксийской стороны. Этот факт стал известен начальству ГСБ, и оно начало сомневаться в честности одного из своих агентов. Подозрения в измене усилились, когда генерал-майор Макензи не вернулся на Землю вместе с остальными послами. Трехнедельная задержка Генри была истолкована не иначе, как его подготовка к шпионажу против своих же соплеменников. Ну, а под конец один из послов, будто подлив масла в огонь, заявил, что: "Отношения Макензи и королевы Ариады абсолютно не похожи на отношения невольника с хозяйкой. Скорее их связывает дружба или более близкая связь". Такого заявления от почтенного государственного работника оказалось достаточно, чтобы обвинить генерал-майора Макензи в измене родине и начать против него судебный процесс. Запоздалый приезд Генри и промедление пройти контроль в штаб-квартире ГСБ еще больше усилили подозрения. Дело об убийстве Гвендолин Белфорд отчего-то не предавалось гласности. Казалось, эта жертва нужна была только для того, чтобы изловить мнимого шпиона. Вся система правосудия в глазах Макензи отныне выглядела одной большой кастрюлей, где ложь, предательство, коррумпированность и алчность варились на одном огне. Что мог он один предпринять против такого скопища поваров-мошенников, облаченных в судейские мантии? Чтобы спасти его, требовалось вмешательство влиятельных друзей, но их у него не было. Оставалось надеяться на великодушие судей, принесших свою совесть в жертву выгоде. Бессмысленно было кричать, распаляться, что-то доказывать и опровергать, члены Комиссии оставались глухими к речам подсудимого. По прошествии двух часов судьи больше не старались притворяться благодушными укротителями беззакония. Жрецы Фемиды раздражались от каждого слова подсудимого (Отдадим дань времени, но даже оно бессильно изменить человеческую природу, такие правоведы нередки и в наши дни.) В конце концов, устав от бесполезных оправданий, генерал-майор сам попросил окончить слушание и вынести ему приговор. Причем в свое красноречивое ходатайство он вложил немало смысла, призывая судей вынести беспристрастный вердикт, прислушавшись к голосу совести и опираясь на благоразумие. Экран, на который передавалось изображение судей, отключился. Члены "Комиссии правосудия" удалились для принятия решения. Прошло десять минут, они показались Генри чрезвычайно долгими. Он напряженно ожидал повторного подключения судей к его камере. Он волновался, хотел, чтобы его оправдали, но в глубине души смутное чувство, именуемое предчувствием, шептало ему иной исход этого дела. Неустойчивость положения и переживания заставили Макензи пожалеть о своем возвращении. Прислушайся он к просьбам Ариады и останься на Каллаксии, не произошло бы стольких бед. Гвендолин, возможно, осталась бы жива, а его не ожидало бы столь позорное обвинение. Генри знал, что даже оправдательный приговор не поможет ему вернуть должность в Галактической службе безопасности. В таких тяжелых думах он и провел эти десять минут. Экран заработал, и подсудимый разглядел на нем кислые физиономии трех почтеннейших судей. Приговор надлежало зачитать персональному интеллэйду председателя Комиссии. Разумный помощник исполнил заданную программу. Услышанное ошеломило генерал-майора. Вердикт оказался губительным для него. Невидимый враг прекрасно отработал свой план действий, и гибель ожидала Макензи от рук правосудия.
      - Смертная казнь?! - воскликнул с негодованием осужденный. - Я
      невиновен.
      - Суд решил иначе, - басистым голосом возразил Альберт Гор.
      Приговор не подлежит обжалованью и будет приведен в исполнение завтра на рассвете.
      Г л а в а 31
      ПОТЕРЯННЫЕ НАДЕЖДЫ
      Напрасны страх, тоска и ропот,
      когда судьба влечет во тьму;
      в беде всегда есть новый опыт,
      полезный духу и уму.
      И. М. Губерман Розовое зарево на горизонте окрасило в нежные тона легкие, кучерявые облачка и воды залива. Город утонул в сочных красках золотисто-пурпурного солнца. Местами в этой городской панораме многомиллионного Эдинбурга отсвечивали ослепительные вспышки от стекол, отражающих яркие лучи утреннего светила. Высотные дома со специальной брайтовой[123] облицовкой переливались при свете солнца всеми цветами радуги. С высоты тюремной башни город виднелся, как поле кристаллических огней. Предрассветная игра света и тени завораживала своей неповторимой красотой. Однако одинокого созерцателя башенной тюрьмы это великолепие природы, сочетающееся с выдумкой человеческого разума, не приводило в восторг. Хоть взор его и был устремлен на горизонт, мысли его затуманивали взгляд, и не давали замечать прелести рассвета.. последнего рассвета в жизни печального заключенного. Горькая участь выпала на долю генерал-майора Генри Макензи. Злой рок не желал выпустить его из своих когтей безнадежности. Сколько раз он брал Генри в тиски, играл им, точно кошка со своей добычей. Но хитроумный рок не спешил покончить со своей забавой. Желая продлить свою игру, он внушил человеку мысль о побеге. Идея была сумасбродной, но спасительной, по крайней мере, таковой она казалась несчастному рабу расчетливой и коварной судьбы. Генри казался спокойным, хотя на душе у него скребли кошки. Он не собирался сдаваться, не желал отдавать себя в жертву ошибке правосудия, а точнее, корысти коррумпированных судей. В том, что членов "Комиссии правосудия" подкупили, у Макензи не было сомнений. И подтолкнул их на этот шаг, по-видимому, тот же самый человек, по воле которого была убита Гвендолин Белфорд, а возможно даже, что он собственноручно прикончил жертву своего замысла. "Нет, что бы не случилось, Генри, ты должен выжить, - думал он, сложив руки на груди. - Ты ведь поклялся отомстить убийце Гвендолин. Отчего же ты замешкался? - спрашивал он сам себя. - Или ты думаешь, что тебе не по плечу столь сложное задание?.. Мне?! Ха! Да я прошел сквозь воду и огонь! Был у самой бездны, побывал у сатаны в гостях, не раз переборол смерть.. И после всего пережитого ты осмеливаешься сомневаться в моей смелости и предприимчивости?. Согласен, в трусости тебя нельзя обвинить, и предприимчивым назвать невозможно. Что ты сделал ради своего спасения? -укоризненно спросил он себя. - Смиренно ждал, когда какая-то кучка прожорливых. кровожадных, преступных судей решит твою судьбу.. А что я мог сделать? Я полагался на справедливость. .которой никогда на свете не было, - оборвал он свое же оправдание. - Если хочешь выжить, если ты намерен отомстить убийце Гвендолин, то должен немедленно действовать". Он осмотрел камеру. Вокруг не было ничего, что помогло бы ему в осуществлении плана побега. Герметическое укрепление с окнами из непробиваемых стекол, кресло-кровать, и лифт "трансфермер", управляемый операторами казематной башни. Макензи подумал о вентиляционной шахте, однако и эта идея осталась не у дел. Проход был настолько мал, что туда едва пролезла бы маленькая мышь. Из башни убежать было невозможно. Оставалась еще одна надежда - предпринять попытку побега во время переезда, но осуществить это было сложнее. Тем не менее генерал-майор был уверен в своих силах и возможностях. В определенный час к осужденному агенту ГСБ прибыли двое мужчин в форме. Один из офицеров по фамилии Барклей был начальником тюремной охраны. Другой был служащим той же охраны, но ниже первого по званию. Оба они были подтянутыми, плечистыми и молодыми, только у начальника выражение лица было несколько жестче и строже.
      - Есть ли у вас желание поговорить с кем-нибудь из близких и друзей?
      - спросил лейтенант О'Кифф. По закону приговоренный имел право на встречу, но в этот раз данное право ограничили до переговоров по коммуникабельной связи.
      - Мне не с кем говорить, - мрачно ответил генерал-майор. - Разве что. Он подумал о своей бывшей связистке Валенсии, но в последний момент передумал. В случае успешного побега агенты служб безопасности, несомненно, станут искать Генри среди его знакомых и друзей, и он посчитал небезопасным говорить с ней. Сей опрометчивый шаг мог причинить офицеру связи лишние хлопоты и проблемы, поэтому, опираясь на здравомыслие, он отказался от этой идеи.
      - В таком случае, генерал-майор. простите, мистер Макензи,
      поправил себя начальник охраны, и приговоренный понял, что его лишили звания, - в таком случае, следуйте за нами. Лейтенант О'Кифф первым вошел в лифт, за ним последовали осужденный и офицер другой охраны. Внизу их дожидался конвой, обязанный доставить Макензи в космопорт. Именно по дороге туда предоставлялась возможность осуществить побег. Если бы эта попытка потерпела фиаско, то и Генри пришел бы конец. При выходе из тюремной башни случилось непредвиденное.
      - Что это? - тревожно спросил Макензи, когда один из охранников
      чем-то кольнул его в шею.
      - Это для общественной безопасности, - неохотно отозвался О'Кифф. Запоздай лейтенант с ответом, и загадка сама бы раскрылась осужденному. Ему была сделана инъекция седативного препарата. Руки Генри потяжелели, плечи поникли, ноги едва держали его. У современного транквилизатора была еще одна особенность, - он подавлял не только физическую агрессию человека, но также завладевал его мыслями. Даже самая запальчивая и целеустремленная мысль менялась под воздействием диклюина[124]. Все думы становились покойными и мирными. Генри тотчас почувствовал в себе перемены. Стремлению бороться противостояло желание беспрекословно покориться воле окружающих. Меры предосторожности, предпринятые сопровождающими, несколько охладили пыл у приговоренного. Теперь он не просто не мог что-либо сделать во имя своего спасения, но даже потерял способность думать об этом. "Кто бы он ни был, он прекрасно все рассчитал, - с досадой подумал Макензи. - Пропала отныне твоя затея. не будет ни побега, ни спасения. внезапно он почувствовал, что мысли его подавляет некая сила изнутри. Зачем тебе бежать? - услышал Генри свою мысль и усомнился в том, что это был плод его раздумий. - Хватит с тебя погонь, тревоги и вражды. пора и отдохнуть.. Нет-нет! Генри, не поддавайся этим мыслям, - пытался внушить ему голос разума. - Ты должен побороть эти глупые примирительные думы, не то ты погибнешь!" Пока Макензи оказывал противодействие внезапно вспыхнувшим в нем желаниям смиренности, конвой доставил его в космопорт. Приговоренный послушно шел с охраной, не имея сил к противоборству. Он пытался сжать пальцы в кулак, напасть на стражников и с боем вернуть себе свободу. Но все его усилия оказались безуспешными. Ни одна мышца его организма не подчинялась ему, он протестовал, негодовал, боролся и, тем не менее, мозг отказывался подчиниться его агрессивным действиям. "Ну же, Генри! Чего ты ждешь? - укорял он себя в бездеятельности. - Ты сможешь это сделать. Еще немного усилий и ты подчинишь себе эту чертову лихорадку. Ну же, прошу тебя, сделай это!" - воскликнул он, увидев, что конвой подходит к внешнему, воздушному шлюзу корабля. Однако организм остался безучастным к призыву его разума. Приговоренного встретили бортовые пилоты. Усадили в предназначенное для пассажира место и заняли кресла рядом. Капитан корабля Марк Куппер подключил бортовой интеллэйд к системе управления, и разумный помощник активно стал выполнять заложенные в его память алгоритмы действий. "Дестини"[125] с легкостью поднялся в воздух и медленно набрал высоту. Заработали тяжелые двигатели, и скорость летательного аппарата возросла. Приговоренный с тяжелым сердцем наблюдал в иллюминатор, как все дальше и дальше он улетал от Земли. Голубая планета на глазах уменьшилась в размерах. Спустя некоторое время прекраснейшая из планет солнечной системы исчезла из поля зрения. Столь же быстро погибла и надежда Макензи на спасение. Отныне обратный путь на родную Землю был ему заказан. Но в этот день он лишился не только родины. В конце этого полета его ожидала смерть, в руки которой, несмотря на все его старания, он несся на крыльях "участи". Ничто больше не могло уберечь Генри от жестокости бессердечного рока. Невзирая на угрозу его жизни, Макензи не боялся смерти, не дрожал перед ней, как многие люди, являющиеся смельчаками на словах и трусливыми на деле. Единственное, над чем он сокрушался, так это то, что в родном краю у него не осталось никого, кто бы загрустил о нем и пожелал бы отомстить изменнику, предавшему его. Думы его были схожи с мыслями Макферсона перед казнью:
      И перед смертью об одном
      Душа моя грустит,
      Что за меня в краю родном
      Никто не отомстит.
      Прости, мой край! Весь мир, прощай!
      Меня поймали в сеть.
      Но жалок тот, кто смерти ждет,
      Не смея умереть![126]
      Подобно Макферсону, Генри решил встретить смерть мужественно и смело. Что же поделаешь, раз властная и бессмертная смерть так влюблена во все живое на этом свете. Корить ее в жестокости бесчестно, ведь отбирает она жизнь у нас не из ненависти, а из любви.
      Часть II
      Изгнанник
      Г л а в а 1
      МОГИЛА НЕСБЫВШИХСЯ НАДЕЖД
      Прощай, моя родина! Север, прощай,
      Отечество славы и доблести край.
      По белому свету судьбою гоним,
      Навеки останусь я сыном твоим!
      "В горах мое сердце"
      Роберт Бернс
      "Дестини" вышел на магистральный путь солнечной системы и лег курсом на Мегаклайт, двадцать пятый спутник Юпитера. Сателлит находился от планеты на расстоянии 42.626.000 км, сидерический период обращения его равнялся 1.502 суткам. Мегаклайт был спутником средних размеров, экваториальный диаметр которого составлял всего 360 километров. Покрытый ледяным панцирем, он имел атмосферу, близкую к земной, но из-за частых ураганов был непригоден для обустройства на его поверхности станции. Поселенцы Земли использовали это небесное тело как место свершения казней. Никакого насилия над осужденными здесь не совершалось, но не из гуманных соображений. Казнимого предавали в руки царицы природы, и она сама расправлялась с человеком за считанные часы. На этот могильный сателлит попадали не все приговоренные к смерти люди. На Мегаклайт доставляли лишь особо опасных государственных преступников. О существовании этого кладбища для полуживых-полумертвых знал узкий круг людей. Место это тщательно скрывалось от общественности, дабы пресечь попытки помощи приговоренным их близкими. "Дестини" приземлился на равнинном участке, покрытом многослойным глетчером. Метеорологические условия на Мегаклайте, в момент приземления были нехорошими. Вьюга, разбушевавшаяся снаружи, ухудшала видимость, а тяжелые снежные облака мешали проникновению тусклых солнечных лучей на поверхность спутника. Несмотря на дневное время, на Мегаклайте было сумрачно. Температура воздуха в южном полушарии спутника, где совершил посадку межзвездный корабль землян, колебалась от - 68 до 72 ?С. При такой погоде приговоренный смог бы протянуть не более получаса, тем более что одежда смертника, в которую его облачали перед высадкой, была сшита из тонкого сукна. Правительство Земли полагало, что такая участь для изменников родины была вполне заслуженной. Голая, безлюдная местность служила не только местом казни, но и кладбищем. Умирающих не надо было хоронить, сама природа взяла на себя ответственность исполнить это дело. Частые снегопады и сильные ветры покрывали человеческие тела, таким образом, предавали их земле и вечному покою на скалистом ледниковом материке. Генри Макензи ожидала такая же участь. Переодевшись в одежду смертника, предоставленную ему капитаном Куппером, он присел в кресло, в котором прилетел на место казни. Мысль, пронесшаяся в голове, заставила его приободриться. "Их четверо, а ты один. Неужели тебе не будет под силу одолеть их? Ну и что с того? - спросил сам себя. - Что я буду делать дальше? Полечу обратно на Землю? Зачем? Там у меня не осталось никого.. А месть? Ты ведь поклялся.. Пусть его судят небеса.. А я. мне уже надоела эта погоня за славой, возвышенными чувствами и счастьем. Любовь свою я потерял, друзья меня предали, да и на родной планете я стал чужим. Меня как мусор, который не знают, куда девать, выбросили на эту свалку людских душ.. Нет, если я никому не нужен, если не могу быть полезным другим, зачем бороться за жизнь? Не лучше ли предать себя в руки судьбы? Пускай она решит, что делать со мной." Макензи поднялся на ноги и твердыми шагами направился к шлюзу. Наблюдавший за ним экипаж корабля был изумлен отвагой, проявленной осужденным. Им не раз доводилось видеть казнимых, и ни один из них не был в столь приподнятом расположении духа.. "Зачем мне грустить в последние минуты своей жизни? - думал Генри. - Я и так повидал много горестей в этой жизни, не лучше ли будет уйти из нее веселым? В конце концов, смерть -это избавление от всех тягот несправедливой жизни. Так почему бы мне не возрадоваться этому избавлению светлой души от бренного тела?" Генри заулыбался при такой мысли и стал крепко пожимать руки членов экипажа "Дестини" и горячо благодарить их за труд. Его поступок был воспринят окружающими с непониманием. Они подумали, что осужденный свихнулся, но исполнители казни из жалости к нему промолчали. Стоит ли им беспокоить несчастного обреченного на смерть бесполезными истинами и правилами поведения, которые были никому не нужны на местности, далекой от Земли. Стараясь скрыть свои думы, они ответили казнимому столь же участливыми и дружескими рукопожатиями. Искренняя радость приговоренного привела их в некоторое замешательство. У них даже зародилось некоторое подозрение: а не ждет ли осужденный помощи извне? Но потом они здраво рассудили, что такая попытка невозможна. Место казни выбирал сам экипаж корабля, и ни один человек не мог заранее спланировать спасение приговоренного. Да к тому же в такую метель, даже зная место посадки корабля-доставителя, вряд ли кто бы смог отыскать казнимого. Внешний шлюз открылся - и Макензи выбрался наружу. Холодный ветер ударил ему в лицо, покрыв ресницы, брови и бородку с усами белыми хлопьями снега. Земля под ногами была бугристой и мягкой. Ноги Генри по колено погрузились в белесо-голубоватый снежный покров. Он прошел несколько ярдов вперед и оглянулся назад. Проход в корабль закрылся и спустя несколько минут "Дестини" стартовал обратно на Землю. Струи огня, вытекшие из сопла тяжелого релятивистого двигателя, растопили снег и лед на посадочной зоне. Макензи поднял глаза и с грустью посмотрел вслед космическому кораблю, унесшему его последнюю надежду на спасение. Поднявшись ввысь, корабль вскоре стал неразличим в пурге. Проводив "Дестини" взглядом, Генри зашагал к месту его недавней посадки.