Ее встретила новая сиделка. Эльба на две недели уехала на Филиппины, на свадьбу сестры, и ее место заняла Дорис, сутулая афроамериканка, которая выглядела так, будто сиделка нужна ей самой. Она понятия не имела, куда подевался Робби. Слышала, что он ушел в середине ночи.

Ивон дала себе зарок: Робби Фивора никогда больше не жалеть, но вчера он был таким жалким и усталым, что ее решимость поколебалась. А за что, собственно, его жалеть? Что он не тот, за кого себя выдает? На днях выяснилось, что Фивор не адвокат и никогда им не являлся. А также никакой не актер. Он не был даже полноценным мужем, в том смысле, что за время супружества ни разу не соблюдал верность жене семь дней подряд. Но я верный друг, мог возразить Робби. Так он ответил Ивон, когда она спросила, существует ли для него что-нибудь святое. Но история с Магдой Меджик выявила, что и это не так. Если коварный Сеннетт его как следует прижмет, он сдаст всех своих друзей без исключения.

«Очевидно, решил напиться, — подумала Ивон. — Или прогуляться к реке».

Через полчаса она побежала к ближайшей аптеке звонить Макманису. Джим молчал очень долго. Ивон даже засомневалась, остался ли он на связи.

— Нет, сбежать Фивор не мог, — раздался наконец в трубке его голос. — Во всяком случае, без жены. Да, вы, пожалуй, сходите проверьте, дома ли она, и перезвоните мне.

Ивон ринулась по чистенькому тротуару богатого пригорода обратно, мысленно повторяя как заклинание: «Сбежал! Наверняка сбежал! Ведь это человек без д!»

У дома стоял «мерседес». Робби вышел и, увидев Ивон, медленно направился к ней. Она впервые видела его в таком состоянии. Небритый. Волосы взлохмачены, лицо осунувшееся. Рубашка на поясе перекрутилась. Он явно не собирался на работу. Пьяный, решила Ивон, заметив в его глазах туман. Нет, походка ровная, уверенная. Рядом пролетела бабочка. Робби повернул голову и долго следил за ней, прежде чем снова обратить внимание на Ивон.

— Мама умерла. Ночью. У нее случился очередной инсульт. Скончалась по пути в больницу, но ее зачем-то положили в реанимацию. Вот так. — Он взмахнул рукой и, случайно коснувшись руки Ивон, сжал. А потом сморщился и посмотрел на цветущую яблоню, которой любовалась Лоррейн. — Инсульт поразил вторую половину тела, и такой исход для нее, наверное, был самым лучшим.

Два года назад отец Ивон лег на операцию коронарного шунтирования. Она с матерью, четырьмя сестрами и братом шесть часов просидела в вестибюле хирургического отделения. Мать постоянно ворчала на медсестер, затем вдруг начала придираться к дочерям, то к одной, то к другой. Ивон хотела уйти. Уже встала, но вышел доктор и сказал, что отец умер на операционном столе. Не выдержало сердце.

Он был крупным краснолицым человеком, с толстыми руками и солидным животом, на котором с трудом застегивались пуговицы клетчатой рубашки. Толстые мозолистые пальцы, потрескавшиеся ногти, почти всегда немного грязные. От него все время пахло землей. Для Ивон отец был загадочной личностью. Неразговорчивый, даже в хорошем настроении. К жене относился по-доброму, но отстраненно, как и ко всем остальным. Стыдился своих чувств, от всего старался загородиться работой. Со своими родственниками связь почти не поддерживал с давних времен, после того, как мать Ивон перестала ходить в церковь. Братьев иногда вспоминал, а родителей никогда. Почему, Ивон так и не узнала. Он ушел из этого мира, так и оставшись для нее загадкой, и все равно она его постоянно вспоминала. Ей не хватало отца.

Робби сказал, что уже позвонил Мортону, чтобы тот начал подготовку к похоронам. Он попросил Ивон поехать в офис и помочь ему перекроить расписание встреч на следующие несколько дней.

— Хорошо, — согласилась она. У нее уже пропало желание упрекать его в чем-либо.

Робби жалобно посмотрел и не сдвинулся с места. Ивон протянула руку, чтобы просто прикоснуться, но он рванулся и сжал ее в объятиях. Постоял несколько секунд, бормоча что-то, и скривился в плаче.

— Понимаешь, она для меня была очень… очень… Ну, понимаешь, она для меня была…

Когда Ивон прибыла в офис, там уже все знали. Причем траурное настроение выходило за рамки просто уважения к боссу. Мортон уже собрался уезжать к Робби и попросил Ивон довести все дела до конца. Встал в дверях ее кабинетика, без галстука, в знак того, что работа в офисе приостановлена, и промолвил сквозь слезы, спрятав лицо в ладонях:

— Не представляю, как он это перенесет.

Похороны состоялись на следующий день. Эйлин объяснила, что у евреев принято хоронить покойников быстро. На кладбище собирались пойти абсолютно все сотрудники, так что Ивон не нужно было ничего решать.

Она уже хотела выйти, как позвонил Мортон.

— У нас возникло серьезное затруднение. Не пришла сиделка, Дорис. Робби с самого начала подозревал, что эта работа не для нее, и вот пожалуйста. Я отослал его в похоронную фирму, пообещал урегулировать вопрос, но теперь выяснилось, что сиделку агентство пришлет лишь в середине дня. Моя мама работала медсестрой, можно было бы попросить ее, но, понимаете, сомневаюсь, что ему это понравится. Ну, в общем… Можно позвать его двоюродную сестру, у него их две, но я подумал, вы справитесь лучше. Ведь Лоррейн почти все время спит, а когда проснется, пусть увидит знакомое лицо. Поминальная служба и похороны продлятся часа два, не более.

Разумеется, Ивон согласилась. Отказать при таких обстоятельствах было нельзя. Мортон рассыпался в благодарностях и положил трубку. Идти ей, конечно, не хотелось, к тому же всех удивит, что подружка Робби ухаживает за его женой в день похорон матери. Нет, никого не удивит, решила Ивон, наоборот, как раз все будет в духе Робби Фивора.

Ее встретила жена Мортона, Джоан. Миниатюрная худенькая женщина, вся в черном и жемчугах. По-своему симпатичная, правда, несколько суховатая. Мортон уехал на похороны, оставив ее распоряжаться подготовкой к поминкам. Она передала Ивон инструкцию мужа о том, как ухаживать за Рейни, которого, в свою очередь, проинструктировал Робби. При таком многоступенчатом пересказе что-то наверняка было забыто или неправильно понято, но основное Ивон уяснила. Как накормить Рейни и подать судно. Джоан ушла, оставив ее одну с Лоррейн, и Ивон почему-то испугалась.

Рейни проспала еще почти полчаса. Теперь ее рот и нос прикрывала прозрачная кислородная маска. На теле приспособлено устройство для стимулирования дыхания, так называемый панцирь. Следующий, последний этап, принудительное дыхание, был не за горами.

Когда Рейни проснулась, Ивон поздоровалась и напомнила ей, кто она такая. Установила на место специальную подставку с компьютерной «мышью» на коврике и положила на нее пальцы Рейни. Та уже управляла говорящей машиной более свободно, чем несколько недель назад.

— О Я Знаю Кто Вы, — произнес тонкий мальчишеский голос, лишенный какой-либо эмоциональной окраски.

Ивон засуетилась. Поправила одеяло, подушки, смазала вялые руки Лоррейн миндальным лосьоном. Она не знала, что делать, если Рейни вдруг начнет ее упрекать за то, что она крутит любовь с Робби. Он рассказывал, что иногда ему приходится даже уменьшать уровень громкости динамиков, но Ивон такого права не имела.

А Рейни тем временем щелкала «мышью».

— Он Такой Большой Врун, — снова зазвучал голос. — Знаете Что Он О Вас Говорит?

Ивон насторожилась. Грудь сдавила щемящая тревога.

— Он Говорит Что Вы Лесбиянка.

Ивон с облегчением рассмеялась:

— Это правда. Я такая и есть.

В глазах Рейни засветилось сомнение.

— Он Говорит О Вас Очень Часто.

— Ничего удивительного, мы вместе работаем. Приятели. У Робби много приятелей. — Ивон подсунула под спину Рейни еще одну подушку, села, положив голову рядом с ее головой, и прошептала на ухо: — Между нами ничего нет.

Она чувствовала, что Рейни, даже закаленная изменами мужа, страстно желает ей верить.

Ивон прочла несколько глав из «Смягчающих обстоятельств», конечно, не так выразительно, как Робби. У нее не было его сценических способностей. Неудивительно, что Рейни снова уснула. В момент пробуждения по ее правой руке и ноге пробежала едва заметная дрожь. Глаза широко раскрылись, и с губ сорвался слабенький звук, который, видимо, должен был обозначать крик. Ивон потрогала щеку Рейни и ощутила легкую вибрацию.

— Вам приснилось что-то страшное?

— Да Мне Приснилось Что Я Умерла. Так Бывает Часто.

Ивон наклонилась и погладила ее волосы.

— А как именно это вам привиделось?

— В Общем… — Рейни задумалась. — Я Увидела Свекровь. На Нас Обеих Были Одинаковые Шляпы. С Павлиньим Пером Впереди. — Она сделала паузу, чтобы передохнуть. — Мне Захотелось Ее Снять И Я Поняла Что Не Могу. Это Было Страшно. Говорят Сны Это Желания. Вы Слышали Об Этом?

— Да, нам рассказывали на лекциях в колледже. — Ивон вспомнила курс психологии, по которому писала дипломную работу, и ей опять захотелось смеяться.

— Он Мне Обещал.

Ивон уже начала различать в монотонном кудахтанье компьютерного динамика оттенки. Она знала, что это невозможно, но сухой голос мальчика с аденоидами все больше и больше оказывался для нее связанным с этим беспомощным человеческим существом.

Она взяла руку Рейни, потрогала лоб.

— И что он вам обещал?

— Он Обещал Что Поможет Мне. Когда Я Ему Скажу. Поклялся.

Ивон машинально сжала пальцы Рейни и испугалась. Но та сосредоточенно продолжала описывать договоренность, какую заключила с Робби, узнав, как будет развиваться болезнь. Совсем недавно Рейни заставила мужа снова подтвердить согласие. Ивон оцепенело слушала. Ей хотелось уменьшить громкость. Хотя в том, что муж помогает безнадежно больной жене облегчить страдания и дать ей возможность спокойно уйти из жизни, ничего ужасного не было. Просто Ивон стало жутко, когда она представила, как это произойдет.

Но для Рейни это было облегчением, несомненно. Переносить страдания легче, если знаешь, что в любую минуту можешь их остановить.

— Не Позволяйте Ему Отступить. Не Позволяйте.

— Попытаюсь! — вырвалось у Ивон.

— Обещайте.

— Вам не следует просить меня об этом, Рейни.

— Наверное Не Надо. Но Я Прошу Всех Его Друзей.

Она заснула, задремала и Ивон. Ее разбудили голоса внизу.

Приехали мать Мортона, полная женщина с пучком седых волос, и двоюродная сестра Робби, Линда. На этой даме было столько украшений, что она вся посверкивала, как рождественская елка. Поминальная служба закончилась, и они приехали готовить стол. Оказывается, на похоронах присутствовали почти девятьсот человек, а церемонию транслировали по кабельному телевидению. Центр города опустел, ведь проводить мать Робби пришли все его приятели: адвокаты, клиенты, судебные служащие. Джоан беспокоилась, что в доме будет кавардак.

Ивон помогла им расставить подносы с холодными закусками, которые привезли из ресторана. Наконец прибыла сиделка — полячка, похожая на бабушку, с тяжелым чемоданом. Джоан, хорошо знавшая дом, показала сиделке ее комнату.

Когда Ивон поднялась наверх, Рейни уже проснулась.

— Приехала новая сиделка, и я, наверное, скоро уйду.

— Придете Еще?

Ивон пообещала.

— Извините За То Что Говорила Раньше. Даже Не Верится Что У Меня Были Такие Мысли.

— Все в порядке. — Ивон взяла ее руку. — Это ведь неправда — то, чего вы боялась. И я рада, что сумела вас разубедить.

— Вы Много Потеряли. Вот Что Он Бы Вам Сказал. Шутка. — Ивон улыбнулась. Да, Робби наверняка бы так и сказал. Ивон была в этом уверена.

Глаза Рейни потемнели от усилия, которое она сделала над собой.

— Любой Может Подумать Что Сейчас Мне Должно Быть Все Равно. С Таким Телом Как У Меня. Но Я По-Прежнему Хочу Его. Все Время. Я Могу Еще Чувствовать Это Там. И Чувствую. Вы Знали Об Этом?

Ивон изумленно посмотрела на Рейни.

— Это Единственное Что У Меня Осталось. Мне Кажется Что Я Сексуально Возбуждена Больше Чем Когда-Либо. Наверное Это Звучит Вульгарно. Или Извращенно. Но Как Чудесно Ощущать Что Он Рядом Со Мной. Думать Что Он Хочет Меня. Любит Меня. Я Никогда Не Предполагала Что Такое Возможно Пока Это Не Случилось. Именно Поэтому Я Еще Живу. Разве Это Не Чудо? Я Ведь На Самом Деле Уже Не Живая. А Все Равно Жду Любви.

Вошла новая сиделка и начала деловито хозяйничать. Акцент у нее был такой, что Ивон едва понимала ее. Но она ласково поздоровалась с Рейни, привела в порядок одеяла, подушки. Все очень быстро, со знанием дела. Затем, поколебавшись секунду, наклонилась и обняла Рейни.

Спустившись в гостиную, Ивон увидела в окно Робби. Он помогал пожилой женщине выйти из лимузина. Это была младшая сестра матери. Прилетела из Кливленда. Ивон встретилась с ними в прихожей. Робби, бледный, с покрасневшими глазами, объяснял что-то тете. Ивон показалось, что потеря сестры ее не очень расстроила. Она с легким раздражением осведомилась, где у них ванная комната, и Робби повел ее по коридору. Вернувшись, он пошел проводить Ивон. Она поняла, что он на «автопилоте», потому что говорил без умолку.

— Однажды, когда мне было лет восемь-девять, мама вдруг решила свозить меня на рыбалку. На озере начался гон белого окуня. Неделю назад меня застукали за попыткой что-то стащить в магазинчике «Любая вещь за десять центов», и мама решила, что причиной всему отсутствие мужского воспитания. Если бы ты ее тогда видела! Перед тем как выйти из дома, она долго прихорашивалась перед зеркалом. Если потом, не дай Бог, на чулке обнаруживалась небольшая морщинка, это была целая трагедия. А тут утром является во фланелевой юбке и старой шляпе. Через много лет мама мне призналась, что через два часа ее замутило так, что она была готова выброситься за борт. Дело в том, что мама совершенно не переносила качки. Но тогда я ничего не заметил. Она спокойно просидела со мной до самого вечера.

Они приблизились к машине, которую Ивон поставила рядом с кустом цветущей сирени.

— Ты не представляешь, как я тебе благодарен, — сказал Робби. — Невозможно выразить словами.

— Оставь, Робби. Ты бы для меня наверняка сделал то же самое.

Рассчитывать на его честность не стоило, потому что Робби вряд ли знал, что это такое. Он был неисправим, фактически безнадежен. Но если бы Ивон оступилась, он сразу подбежал бы и подал руку. Она не была уверена, что стала бы на нее опираться, но он бы подал. Обязательно. Это вовсе не означало, что Ивон его простила, но и притворяться перед собой тоже не имело смысла. Девятьсот человек собрались, чтобы разделить с Робби Фивором его горе, и каждому он когда-нибудь чем-то помог, и каждый ощущал на себе его теплоту и открытость. И она была в их числе. Это факт, неоспоримый.

— Твои родители живы? — спросил Робби.

— Отец умер, — ответила Ивон. — Это была большая потеря. А мама… я даже боюсь вообразить, что ее когда-нибудь не будет.

— Да, — согласился он. — Давным-давно я прочел афоризм, не знаю, кто его автор. «Каждый мальчик теряет свою мать в первый раз в тот день, когда осознает себя мужчиной».

— Я не понимаю, что это значит, — призналась Ивон.

— Я тоже очень долго не понимал. — Робби страдальчески улыбнулся. — Но теперь мне кажется, что тут речь идет вот о чем: в какой-то момент мальчик осознает, что он не такой, как его мама, и с этим придется примириться. Не знаю, наверное, так. — Он посмотрел на нее.

— А я с детских лет решила, что такой, как мама, не буду, потому что она все время давала мне это понять.

Мать из жизни Ивон исчезла уже давно, однако по-прежнему являлась источником гравитационной силы, которая размещалась где-то в центре земли и удерживала дочь. Без этого она бы сразу улетела в космическое пространство. Поэтому просто невозможно представить, что эта сила когда-то исчезнет. Матери было за семьдесят. Она не признавала никаких сушильных машин и вывешивала белье, как в старину, на веревке. Ивон представила ее с прищепками во рту. Ветер медленно колышет выстиранное белье, а она неторопливо закрепляет цветную клетчатую юбку или льняную простыню.

— Как ты с ней ладила? — спросил Робби.

— Как-то. Дело в том, что она привыкла судить, все время взвешивать меня на своих весах. Но мама крепкая. — Ивон взметнула руки. — Сильная женщина. Понимаешь, что я имею в виду?

Робби кивнул.

К ним подошла соседка с огромным подносом, полным еды. Выразила соболезнования и направилась в дом.

И тут Робби обнял Ивон, прежде чем она успела отстраниться. Теперь это, похоже, станет традицией. Оставалось только надеяться, что у него хватит здравого смысла не делать это в присутствии Макманиса или Сеннетта.

Направляясь к дому, он обернулся и крикнул:

— Ты замечательная! Я тебя люблю! Да, люблю! — И исчез в тени.

Ивон подумала, что где-то поблизости притаился прикрывающий агент наружного наблюдения, который все видел и слышал. Потом он укажет в отчете: «Сотрудничающий объект в разговоре с агентом Миллер сообщил, что любит ее». Замечательно. И она увидела этого агента. Он, не скрываясь, улыбался ей из машины очень противной улыбочкой.

Ну и что я им скажу? «Мы просто друзья?»

Ивон, сев в «шевроле», посмотрела на себя в зеркало заднего вида, и ей неожиданно стало весело. Странно, какое веселье могло быть среди невезения и неразберихи? Она приказала себе погрустнеть, но ничего не получилось. Какого черта я должна шарахаться от каждой тени? Все время оглядываться в страхе, как бы они чего не подумали. В самом деле, какого черта?

Она завела двигатель, опустила стекло, и в кабину ворвался живительный весенний воздух.