Путь для героя (№1) - Следствие считать открытым

С явной неохотой Региста вернула меч в ножны, презрительно фыркнула, взмахнула своим длиннющим хвостом и гордо удалилась, покачивая крутыми бедрами, которые даже в латах выглядели ну очень соблазнительно.

— Бой-баба, не приведи судьба такую в жены! — проворчал Штырь, перевязывая мою руку. — Мастер Фрай, а вы-то с ней каким местом столкнулись? Передним, что ли?

— Прикуси язычок, охальник. Не твоего ума дело.

— Молодец, капитан, добрую кобылку объездил: ядреная, в самом соку! На мой взгляд, она несколько крупновата, но я б, конечно, тоже не… — Пошлые разглагольствования Штыря прервал звучный подзатыльник.

— Так что вы там нашли наверху, зачем меня звали? — поспешил прервать я зарождающуюся склоку.

— Какой-то знак с летучей мышью. Вот мы и решили, что тебе как бывалому вояке такие вещи знакомы.

Внутри крепости, прямо напротив арки ворот, высился огромный, зияющий множеством бойниц и пробоин бастион, чьей задачей было держать ворота под обстрелом. Его внутренние лестницы давно обвалились, но на верхнюю площадку можно было попасть по разрушенным галереям на стенах, рискуя свалиться во двор с высоты нескольких этажей. Этой возможностью не преминули воспользоваться несколько наемников, чьи тела теперь распростерлись на камнях внизу. Как Штырь проскочил по разваливающемуся карнизу, по ходу Дела отбиваясь от наседавших лесняков, того он и сам не понял, но назад тем же путем малек пройти не решился, поэтому спускался сверху уже по веревке.

Из-за раненой руки сам я на бастион залезть не мог, поэтому Штырь и Таниус соорудили нечто вроде блока, чем и Подняли меня наверх. Вид отсюда был достоин кисти живописца. Крепость стояла на границе пустыни — здесь горы расступались, открывая бескрайнее песчаное море, похожее на гигантскую стиральную доску, — золотистые, изборожденные ветрами барханы тысячами извилистых гребней уходили вдаль, стремясь к горизонту. Пески резко контрастировали с ярко-голубым небом, в котором не было ни единого облачка и ослепительно полыхало палящее солнце. Огненное Око приблизилось к солнечному диску уже очень близко и устроилось под боком своего пламенеющего соседа, скрываясь под его роскошной короной.

В центре башни лежал плоский камень, покрытый многочисленными трещинами, возникшими от влияния дневной жары и ночного холода. На щербатой плите было начерчено весьма отдаленное подобие летучей мыши, заключенной в круг и держащей в лапках стрелу. Это была метка диверсанта — тайный символ, предназначавшийся другому диверсанту. Скорее всего знак оставили разведчики, и предназначался он для указания направления основному отряду. Но самого направления не было — стрела показывала куда-то в скалы.

Тут не все так просто. Этот знак не должен понять никто, кроме диверсанта. Как же жарит солнце — чувствуешь себя пирогом в раскаленной печке. Похоже, придется лезть вниз ни с чем. Но… стоп. Конечно, круг, солнце, восход — на имперском языке эти понятия обозначаются одним словом. Но горы отклоняются к юго-востоку, а на востоке — пустыня, которой не видно конца. Кстати, вполне возможно, что это — кратчайший путь, поскольку на картах ущелье Стремглавы постепенно изгибалось к северу, и ближайшие обитаемые земли теперь находились к востоку от нас. Значит, нам нужно идти туда.

Интересно, что Миррон имел в виду под «мертвым городом», — может быть, это такая же разрушенная крепость, что и та, в которой мы сейчас стоим? А если это как раз и есть тот самый город, принимая во внимание дома, вырубленные в скалах? Но тогда где же мертвая голова и мертвые врата? Загадки, кругом одни загадки. Но ведь я-то как раз единственный специалист по разгадкам, так что спрашивать больше и не с кого.

Передвижение в пустыне возможно лишь ночью, а также в предрассветные и предзакатные часы. Днем невозможно идти из-за удушающей жары — в это время пески превращаются в раскаленную сковородку. А пока мы отсиживались в тени под крепостной стеной, ожидая захода солнца, неутомимые храмовники изловили одного из уцелевших противников и на аркане приволокли его в крепость для допроса. Странно, что они его сразу не прибили, с них станется без суда и следствия…

С первого взгляда стало ясно, что пленный отнюдь не боец: холеные руки с короткими пальцами-сосисками, усаженными дорогими перстнями, объемистое брюшко под расписным шелковым камзолом и брыластая расплывшаяся морда с маленькими щурящимися глазками характеризовали его как представителя правящего сословия.

Подождав, пока сановник очухается после катания по пескам, я приступил к дознанию:

— Кто ж ты такой будешь, мордастик?

— Я — Хуба Фуфырь, голова Эштры и хозяин всея Зеленодолья! Я настаиваю…

Ой какие мы настоятельные. Придется тебя «ломать».

— Здесь ты не хозяин. Штырь, сделай одолжение, отрежь этому жирному борову ухо.

— Вы не можете! — возмущенно и испуганно взвыл толстяк. — Я — наперсник герцога Сторса!

— Опять не то. Таниус, а отруби-ка голове голову — может, он хоть тогда осознает всю неустойчивость своего положения,

— Сей момент, — откликнулся капитан Фрай, с лязгом вытаскивая свое могучее оружие. — Как рубить — наотмашь или с оттяжкой?

— Не-е-ет! Пощадите, милостивый господарь! — завизжал Фуфырь, словно резаный поросенок. Тут же он распростерся ниц и принялся старательно слизывать пыль с моих башмаков. — Виноватый, каюсь, не замайте! Не по своей воле, а по принуждению бесовского отродья…

— Слушай меня внимательно, жирдяй. Из-за твоего подлого предательства Эштра умылась кровью. И сейчас ты мне расскажешь все, что знаешь о заговоре и планах Контрразведки. Если почую хотя бы тень подвоха и лжи — лично забью тебе вот этот меч в глотку по самый эфес. Понял?!

— Д-д-да… — только и смог выдавить трясущийся Фуфырь. Кажется, я «пережал» его.

Знал эштринский мэр немногое. За день до бандитского нападения к нему в ратушу заявились агенты Контрразведки, бухнули на стол мешок с золотом и велели убираться из города вместе с наемниками из городской стражи. Что Фуфырь и сделал немедленно, совершенно обоснованно опасаясь за свою драгоценную шкурку, но не опустил руки, а отправился жаловаться по высшим инстанциям — сначала в Травинкалис, к генерал-губернатору Травинаты, а затем и в Сторс, к своему патрону герцогу Сторса. И там, и там властители, едва услыхав роковое слово «Контрразведка», лишь разводили руки, сочувственно похлопывали по плечу и предлагали какую-нибудь скромненькую чиновничью должность вроде первого заместителя последнего руководителя.

Тогда расстроенный Фуфырь решился на отчаянный шаг — отправиться искать правду прямиком в Паучью Цитадель, расположенную где-то в Чессинии. Это было единственное известное ему место, где Контрразведка действовала открыто: судя по достоверным слухам, там вербовались и проходили обучение сотни будущих агентов.

Но на тракте в Южной Травинате отряд Фуфыря был остановлен двумя мрачными и злыми агентами, предъявившими приказ о всеобщей мобилизации на битву с армией Света. С той поры эта парочка постоянно держалась вблизи бывшего головы, держа быстрые руки на кинжалах и прозрачно намекая, кто тут правит бал. Конечно, ни сам Фуфырь, ни его таежные наемники не горели желанием полечь животом во славу Данидана. Поэтому к Травинкалису они возвращались короткой дорогой через леса и болота, где успешно заплутали и вышли на поле боя как раз вовремя, спустя полчаса после окончания сражения, когда победители уже гонялись за прорвавшимися легионерами, а трофейные команды еще только собирались заняться своим презренным ремеслом. Тут-то лесные воины и выказали свою необычайную доблесть, подобрав все мало-мальски ценное, а на возроптавших было инвалидов-трофейщиков рявкнули так, что те сразу поняли, кто есть кто.

Дочиста обобрав всех мертвых и даже некоторых живых, таежная дружина расползлась по кабакам Травинкалиса, усердно пропивая добычу и устраивая потасовки с солдатами когорты. А самого Фуфыря контрразведчики волоком притащили пред несветлые очи судьи Чарнока, но Игрок, уставший после вынесения нескольких десятков приговоров, приказал гнать в шею трясущегося толстяка.

Только на следующий день, сменив тело, разбившись на камнях под Лысой Кручей и оставшись практически без войска, Игрок вспомнил про бывшего зеленодольского наместника, ввалился к нему ночью в спальню, напугал своим жутким искалеченным видом до полусмерти и приказал срочно собрать отряд. Струхнувший Фуфырь уже готов был бросить все и сбежать куда глаза глядят, но во время гонки преследования контрразведчики не отходили от него ни на шаг, вплоть до нынешнего утра. Перед боем в пустыне Фуфырь все же сумел улизнуть. Но, заблудившись в горных отрогах, он был вынужден вернуться в ущелье, наткнулся на рыцаря Храма и продолжил свой путь по пескам юзом на брюхе.

История фуфырянских приключений была интересной и поучительной, но практически бесполезной для нашего следствия. Кроме одного факта — про Паучью Цитадель и массовую вербовку агентов я слышал впервые. Даже во время войны такого не случалось, потому как и смысла в этом не было — от наспех обученного агента пользы немного, если только…

Если только Контрразведка не формирует собственную армию. А если ей это позволено, значит, власть в Данидане и Коалиции полностью перешла в ее руки. Теперь становится понятным, почему судье Чарноку как главе Контрразведки Юга, по его собственным словам, подчинялись и полководцы Коалиции, и правители Травинаты.

Но насильственный захват власти Контрразведкой исключался, слишком уж скромными были ее возможности на фоне многочисленного и сплоченного данийского дворянства. Следовательно, Регулаторий Данидана добровольно отдал бразды правления страной и армией в руки шпионской организации Либо то же самое произошло в принудительном порядке под давлением той скрытой силы, что желает изменить наш мир, Все чаще и чаще в своих размышлениях я прихожу к выводу: вся Южная Земля напоминает мне огромный театр кукол, и люди на этой сцене являются марионетками, которых дергают те, кто стоит над ними. Те, кто выше, считают себя настоящими управителями, но их самих дергают ниточки, исходящие с более высокого уровня, а тех — с еще более вышестоящего. И так далее. Чем выше уровень, тем меньше остается возможности выбора.

Но где-то там, во мраке кулис, скрываются истинные кукловоды, и свобода их действий не ограничена ничем, кроме задуманного ими же сценария. Но в этом сложном и запутанном проекте по переустройству мира нашелся маленький неучтенный элемент. Это — я. Я никем не управляюсь, я действую по собственному разумению, и поэтому я рано или поздно доберусь до таинственных небожителей — ведь нити, ведущие во тьму, обязательно где-то заканчиваются.

Однако это — планы на перспективу, а пока что мы будем разбираться с врагами явными, а именно — с Контрразведкой Коалиции. Спору нет, паучья организация хорошо прячется, как заяц под елочкой, — ни видно, ни слышно. Но хоть зайчик и серенький, а хвостик-то беленький — издалека видать. Вот за тот хвостик мы и дернем контрразведчиков. Итак, у нас появилась еще одна цель — Паучья Цитадель. Правда, до того мне надо пройти через пустыню и при этом избежать необоснованного убиения защитниками светлых идеалов — все это тоже потребует изрядных усилий.

Храмовники отловили несколько десятков лошадей погибшего отряда. Конечно, тащить такую свору с собой не было смысла, но на каждом из трофейных коней был приторочен бурдюк с водой, без чего в иссушенные пески соваться не стоит. Каждый взял себе по запасной лошади, задача которой была лишь в том, чтобы нести водный запас.

А вот с продовольствием у нас было совсем плохо — во время гонки по ущелью мы съели почти все, что взяли из Травинкалиса. В наших мешках остались только сухари да набившие оскомину пережаренные тыквенные семечки. У храмовников вообще ничего не было — они уже четвертый день питались тем, что Небеса пошлют.

И лишь в седельных сумках погибших наемников обнаружился кое-какой провиант. Фуфырь сдуру ляпнул — дескать, это он настоял запастись продовольствием. После чего ему пришлось долго оправдываться, что, мол, темно было, торопились очень и вообще взяли что дали — позеленевший от времени и основательно подпорченный грызунами военный походный паек, на котором до сих пор держался сладковато-затхлый запах армейских складов.

Как только солнечная пара стала клониться к горизонту, мы двинулись в путь. Тропу прокладывали храмовники, в арьергарде отряда шли мы, а замыкал шествие безутешный зеленодолец, которого отдали нам «на поруки» и предупредили, что первая же его глупость будет и последней. Так что Фуфырь вел себя тише мыши, стараясь держаться подальше от «белых злыдней».

Уже на первом бархане я понял, что переход затянется: лошади вязли в рыхлом сыпучем песке и с большим трудом карабкались вверх по дюнам. В конце концов нам пришлось вести их в поводу, но к закату на горизонте все еще чернели крепостные руины — далеко уйти не удалось.

Ночью в пустыне всегда чистое небо цвета черного бархата, а звезды сияют здесь так ярко, как нигде более. Звезды совершают свой вековечный круговорот, они бесстрастны, холодны и непостоянны. Но не все — черный небосклон опоясывает цепь из девяти крупных огоньков, и эта цепь, называемая Звездным Путем, всегда указывает на север. С ним связаны взоры тех, кто покидает теплый свет родного очага и, бросая вызов ночи, уходит в темноту.

А где-то там, за горизонтом, на оси мира, последней вехой

В а Звездном Пути сияет самая яркая звезда неба, имя ей — надежда. Никто из обитателей Южной Земли не видел ее, но все знают, что она есть. Доверься свету звезд, стремись к своей надежде, и ты пройдешь сквозь мрак, не сбившись с верного пути.

Ближе к полуночи на небосвод выползает луна, и ее свет дрожащей, ускользающей дорожкой бежит по гребням барханов, словно бы указывая нам дорогу. Луна, ночное солнце Лусани. Голубоглазая девчушка с косами цвета льна — куда ты идешь, что за странные ножницы в твоих худеньких детских руках? Сначала они — ржавые, но уже пробивающие дубовые доски, потом — стальные, сокрушающие камень, и наконец — золотые, сияющие солнечным светом, разрушающие все и вся. И всякий раз льется кровь, и с каждым разом ее проливается больше и больше. Что же будет дальше? Кто ты, девочка, — колдунья или святая?

Может быть, спросить об этом храмовников? А заодно и выяснить, зачем Гористоки бросили на данийские клинки целый легион. Региста вряд ли выложит мне свои секреты по собственной воле, но я все равно их выведаю, не спрашивая напрямую.

Утром, когда над пустыней распустился розовый бутон зари, отряд разбил лагерь в ложбине промеж дюн. Храмовники развернули белоснежные шатры, куда, после недолгого колебания, впустили и нас, оставшихся без палаток ввиду недавних событий.

Для командорши раскинули отдельный тент с пологом. Региста скрылась внутри и добрый час снимала латы, переодевалась и совершала прочие действия, которые кажутся незначительными для мужчин, но которые так важны для женщин. Вышла она, когда завтрак уже был готов. Без прикрытия брони, одетая во все белое, Региста имела еще более сногсшибательный вид, а об ее воинственной сути напоминала лишь Серебристая Луна, пристегнутая к поясу и волочащаяся сзади по песку.

— Вот это но-ожки… — грустно выдохнул Штырь, когда длиннющие, стройные, обтянутые лосинами ноги прошествовали мимо него. — Вот это за… — подняв глаза еще выше, прицокнул малек, но при этом его взгляд столкнулся с нахмурившимся взором Таниуса.

— Я хотел сказать, это замечательно. — поправился Штырь. — В том смысле, что замечается, то есть в глаза бросается. Все-все, молчу…

Храмовники ели молча. Уже потом я понял, что среди них представители разных народов. Не то чтобы они вообще не общались словами, но предпочитали изъясняться понятными лишь друг другу жестами — видимо, внутренним языком ордена. От нас они держались поодаль и на любые вопросы отвечали молчанием.

Иное дело — их предводительница. Поначалу я ожидал, что она будет резка и подозрительна. Но странное дело — вместе с доспехами Региста словно бы сняла и жесткость, и высокомерие, на какое-то время став обычной женщиной. Хотя и чересчур самоуверенной — может быть, благодаря мечу на поясе.

Самое время втереться к ней в доверие — сытый и отдыхающий человек всегда благодушней голодного и уставшего. В конце трапезы я как бы невзначай присел у ног Регисты так, что моя голова оказалась на уровне ее груди: глядящий на собеседника свысока склонен к снисходительности. Если, конечно, означенный собеседник мало-мальски уважает себя и не валяется в ногах, выражая покорность, — так можно заслужить лишь презрение и пренебрежение. По движению ее головы, по выражению лица я почувствовал, что воительница склонна к разговору.

— Как дела на родине? — как бы между прочим, спросил я.

— На чьей? Откуда мне знать, в каком захолустье ты рожден?

— В Фацении, конечно, — поспешил успокоить я храмовницу. — Что там сейчас происходит?

— Ничего хорошего. Какое-то безумие охватило наш край — раздор, насилие и смерть повсюду. В Эйсе власть монарха держится лишь на клинках королевской стражи и только в пределах замка, а в самом городе — повальное пьянство, кровавые стычки и ежедневные пожары. Их никто не тушит — пожарная команда устроила себе аутодафе в собственной каланче. Бандиты рыщут по улицам, вламываются в Дома, и их никто не остановит, — городская когорта ударилась в разгул и разбой, ни в чем не уступая ворью. Мертвые тела валяются на улицах, их никто не хоронит — все могильщики спьяну заживо сгорели в одном из домов на Хмельной улице. А по ночам в Эйсе творятся и вовсе жуткие вещи — над городом висит непроглядная темная туча (уж не ее ли родственницу я видел над Травинкалисом?), которая одним своим присутствием заставляет собак вжиматься в землю от страха, а людей — забиваться в самые укромные уголки. Но этот небесный ужас даже в какой-то мере спасает столицу от полного самоистребления, потому что в долинах ситуация еще хуже. Феодальные бароны бесчинствуют, словно сорвавшиеся с цепи озверевшие голодные псы, — их наемные отряды грабят и сжигают дотла соседские деревни, вырезая всех, кто не успел или не смог убежать. В части жестокости им не уступают и многочисленные разбойные шайки, Повсюду царит голод, по дорогам на север тянутся нескончаемые вереницы изморенных, голодных и отчаявшихся беженцев, обочины трактов сплошь устланы разлагающимися трупами, а в придорожных селах уже начался мор. Если верить слухам, столь же кровавые события происходят и в Рантии. И в таежных княжествах, под сенью вековых сосен, полыхает яростная и кровавая свара между князьями. А Чессиния и Сасмарен вновь пошли войной друг на друга. В Зеленодолье и Травинате пока относительно тихо, но это затишье перед бурей, которая придет вместе с первыми колоннами беженцев. Что-то страшное творится с нашим миром. Даже в спокойном, зажиточном Зеленодолье раздуваются какие-то мелкие споры, всплывают старые обиды, люди убивают друг друга не то что за кусок хлеба, а и за косой взгляд, за неосторожное слово. Мы совсем не так представляли Конец Света. Думали, будет нечто сверхъестественное, космическое. А происходит все совершенно банально: те, кто не перебьет друг друга этим летом, вымрут от голода следующей зимой.

— Но вы и сами поддались всеобщему кошмару, послав целую армию на убой. Зачем вы вообще прорывались через Травинату?

— Не путай причину со следствием! Я и Ронни — посланники Альдана Гористока, а Альдан знает, что делает. Он был в чародейской башне Эйса, он нашел записную книгу мертвого колдуна, и после прочтения той книги на него снизошло истинное озарение. Мы верим Альдану, потому что больше верить некому. Он поручил нам ответственное задание…

— И какое же?

— Найти и схватить тебя. А если живым тебя взять не удастся, то уничтожить тебя! (Ой, как же мне это напоминает Высший Приказ Контрразведки!) Темный дух искушал Альдана силой и властью, но брат не поддался на уговоры Тьмы. А после него в башне побывал только ты. Альдан знал, что ты собой представляешь, знал, что ты, Райен, слаб духом, не веришь в силу Света и привык полагаться только на себя. Более удачной кандидатуры для апостола Тьмы не найти. В дни, когда наступит светопреставление и Тьма наденет человеческую личину, мы не должны допустить, чтобы темный вестник разгуливал по земле, ибо там, где пройдет апостол Тьмы — жизнь умирает. Остановить апостола — это главная цель ордена священного Храма, завещанная нам его основателями — теми служителями Храма, кто еще столетия назад предвидел грядущее Вознесение и описал его в виде Десятого Апокрифа.

— А ваши основатели не добавили, как отличить апостола Тьмы от нормального человека? Или вы будете рубить головы всем, кого хотя бы заподозрите? — попытался съехидничать я, но Региста сразу взъерепенилась и показала, каким тоном с ней разговаривать не стоит.

— Ну и что! Мы пойдем на любые жертвы и сломим любое сопротивление! Если понадобится, то во имя спасения мира мы без колебаний пожертвуем и своими жизнями, ибо нет такой преграды, которую не сокрушил бы священный меч Храма, окропленный кровью его хозяина! А твоя жалкая жизнь вообще ничего не стоит! Понял?! — С этими словами она выразительно положила руку на эфес.

Как тут не понять… Я повнимательнее пригляделся к Серебристой Луне. Форма клинка была неудобной для боя — лезвие расширялось в середине, сужалось к острию и основанию и было изогнуто, подобно сабельному, но этот изгиб был равномерным по всей длине, отчего меч и в самом деле чем-то напоминал молодую луну.

Гарда эфеса также имела причудливый вид — два изящных, похожих на когти полумесяца с длиной острия чуть более ладони перекрещивались между собой на эфесе, а в их перекрестье было сквозное отверстие, будто бы под болт. По идее, такое длинное лезвие должен был бы уравновешивать хороший баланс, но его-то как раз и не было — в торце ребристой двуручной рукояти тоскливо зияла черная дырка, я бы назвал меч ритуальным, если бы вчера не видел его в действии.

— Что, нравится? — едко усмехнулась Региста, видя, как я пялюсь на Серебристую Луну, — Можешь посмотреть и даже подержать… если сумеешь.

Она отстегнула клинок и небрежно бросила его мне под ноги. Внезапная смена тона и последние слова показались мне очень подозрительными. Осторожно, словно опасаясь удара молнии, я прикоснулся к идеально гладкому лезвию, Ничего не произошло. Но когда я, осмелев, прикоснулся к эфесу, когтистые полумесяцы вздрогнули, хищно выгнулись в обратную сторону и звучно клацнули в то место, где секунду назад были мои пальцы.

— А ты везунчик… Ну что же, живи пока… — насмешливо улыбнулась Региста.

— А если бы… — вырвалось у меня.

— Тогда бы одним любопытным на земле стало меньше. Эти коготки, равно как и сам клинок, способны напрочь отделять душу от тела, — назидательно произнесла коварная командорша, потянув на себя меч за лезвие(!) и с легкостью подкинув вверх. — Как видишь, мне он не может причинить никакого вреда. Когда мы выйдем из пустыни, я решу, что сделать с тобой. А пока можешь отдыхать.

Меч, упавший точно лезвием вниз и ушедший в песок по рукоять, вернулся на свое место — у ноги хозяйки, а я, уязвленный, — в свою палатку. Если она и дальше будет меня так проверять, то… А ведь Региста совершенно не уверена. Имей она хоть малейшее подтверждение моей «темноапостольской натуры», я бы давно уже распрощался с головой, И насчет задания она ловко увильнула от темы — если бы не резкая смена тона, то даже я ничего бы не заподозрил. Скорее всего задание у них и впрямь серьезное — если бы храмовники просто искали меня, то для этого им не требовалось привлекать целый легион, а вполне достаточно было бы нанять небольшой отряд из опытных следопытов и рейдеров.

Нет, я для них — второстепенная цель. Но ведь куда-то же они идут, пускай и окольной дорогой. Идут упрямо, истекая потом и кровью, невзирая на потери. И солнце указывает им путь…

А солнце, просвечивавшее через тонкую ткань шатра, жарило нещадно, словно выплескивая свое недовольство близким соседством с Огненным Оком. Если события будут развиваться своим чередом, то соединение светил произойдет где-то дней через пять — скажем, числа двадцать второго.

А это — День Света. Что-то мне не нравится такое совпадение, Я могу прямо сказать — таких совпадений не бывает, Тогда, получается, в День Света произойдет Конец Света? Слишком уж гладко для природного явления, зато для изощренного человеческого разума, обожающего символизм, — в самый раз. Итак, похоже, что некая особо продвинутая личность научилась зажигать звезды или управлять временем по своему усмотрению. И теперь эта особа вздумала устроить светопреставление, чтобы радикально изменить мир и начать летопись истории заново, с чистого листа. Красиво и страшно. Теперь подумаем, кто способен на такой космический дебют. Храм? Символизм — их любимый конек. Храмовые священники запросто убедят самого закоренелого волка в том, что он — невинная овечка и питается исключительно травкой. Рыцари Храма способны сражаться со стократно превосходящим врагом и победить. Да что там рыцари, вы посмотрите на Серебристую Луну — ею же можно из гранитной скалы опилки настругать и закаленную сталь на щепки расколоть.

Но все же я думаю, это предел их возможностей и предел весьма приземленный. Если элитные воины Храма в панике ищут, кого бы призвать к ответственности за все происходящее, то это явно не их рук дело.

Что касается апостола Тьмы… Не очень-то верится мне в существование подобного образа. Однако Конец Света среди здравомыслящих людей тоже считался безумным бредом церковного сторожа, упившегося до белой горячки. До поры до времени — пока запасное солнышко в небесах не появилось. Пока не начали сбываться пророчества из Десятого Апокрифа.

Уж коли речь зашла о святых писаниях и пророчествах, то вкратце поясню, что они собой представляют. Священные Каноны — девять тяжелых, обтянутых красной кожей и облицованных позолоченными накладками старинных книг имелись в каждом Храме, городском ли, сельском ли. Каноны были везде, где проводились службы, и они являлись в своем роде краеугольным камнем религии. Они наставляли правоверных на путь истинный, поясняли на простых примерах, как достичь совершенства души и тела, По сути же, церковные книги советовали простым людям, как им существовать в мире несправедливости и бесправия, а самим духовным пастырям эти объемистые тома служили в качестве справочников на все случаи жизни,

Но с древних времен до нас дошла еще одна книжица из той же серии, в Каноны не вошедшая по причине ее весьма мрачного содержания, — там детально прописывался Конец Света. Ее, конечно, тоже старательно переписывали вместе с остальными текстами (все ж таки святое писание), но читать прихожанам настоятельно не рекомендовали. Поэтому настоятели запрятывали свой Десятый Апокриф в самый неприметный уголок — от греха подальше.

Но запретный плод, как известно, сладок. Поэтому я, в младые года клевавший носом под монотонное нытье батюшки, описывавшего достославные деяния очередного святого подвижника, загорелся идеей прочитать то, что от нас так тщательно укрывали. Не буду вдаваться в детали, каким образом я раздобыл заветную книжку, но прочитал я ее с большим интересом, причем раза два или три. Тогда я воспринял ее содержимое как сказку, фантазию неизвестных авторов — слишком уж все в ней было неправдоподобно, оторвано от настоящей, земной жизни. И только сейчас, на фоне всего того, что творится в мире, те полузабытые строки начинают обретать реальный смысл.

Итак, если мне не изменяет память, в Десятом Апокрифе написано следующее: «…и явится вестник Тьмы в образе, неотличимом от человечьего. Сам он никого не убивает, но там, где он пройдет, — жизнь иссякнет…» Занятно, кто же это может быть? Да кто угодно, но только не я. Конечно, я грешен, но не до такой же степени, чтобы за моей спиной оставалась безжизненная пустыня.

Если насчет себя я еще могу быть уверен, то насчет других людей… Кто бы это мог быть? Да кто угодно — мир большой, и сотни жизней не хватит, чтобы каждому его обитателю в душу залезть. Но если метод исключения неприменим, значит, надо выбирать кого-то из тех, кого я уже знаю и кто вызывает наибольшие подозрения.

В таком случае главный подозреваемый уже имеется. Региста вскользь упомянула о злобном духе в башне — это был, без сомнения, Игрок заблудших душ. Прямо так и просится на роль апостола: порождение Бездны, исчадие Тьмы и все такое. И убивать сам он не в состоянии, за него это делают те, в кого он вселился.

Но, несмотря на свою невообразимую силу, Игрок — не человек, а бесплотный дух, лишенный собственных желаний и собственной воли, Посланный Тьмой, он пытается впустить темные силы в наш мир, В своих скитаниях он меняет обличия, как перчатки, он ищет черные и черствые сердца… стоп! Он ищет! Он ищет самое черное сердце на свете, обладатель которого и есть апостол Тьмы. То есть он им станет, когда Тьма поселится в его душе.

Какое же преступление может совершить подобный человек? Какой грех считается самым страшным? Убийство? Так это у нас сплошь и рядом. Убийство близкого человека? Самоубийство? Все не то. Убийство всех людей на свете? Кажется, это сейчас и происходит. Я снова наталкиваюсь на «зажигателя звезд». Если он все-таки людского рода-племени, то без использования запредельных колдовских сил ему не обойтись, причем в этой области он должен быть одним из лучших. Вот мы и сузили число подозреваемых до нескольких сведущих в высокой магии человек.

До нескольких очень опасных человек. Вообще я затронул неприятную тему — неприязнь к чародеям у меня с детства. Как сейчас помню надрывно-дребезжащий голос бабушки: «Валиен, если ты будешь безобразничать, придет колдун-ведьмун и заберет тебя». Речь шла о старом знахаре, что жил на отшибе нашей деревни, — он был хромоват, сутул, черен лицом и всегда угрюм. Деревенская ребятня до смерти боялась колдуна, а его хибару обходили далеко стороной,

Уже потом, когда я вырос, то понял, что бояться нужно не того, кто ликом страшен, а того, кто душою убог, Моя первая встреча с настоящим магом произошла во время армейской муштры в военном лагере под Травинкалисом и оставила горький осадок на всю жизнь. Однажды ночью мы с земляком-приятелем рванули в самоволку. И дернуло же тогда нас полезть за яблоками в поместье одного из имперских чародеев — ну не будет же сам хозяин сад по ночам охранять? Увы, мы, молодые и неопытные новобранцы, еще не знали, что маги опутывают свои владения сетью невидимых сигнальных нитей, не знали, что имперские колдуны постоянно ожидали нападения Бледных Теней, не знали, насколько опасен таинственный колдовской мир… Я лишь краем глаза успел увидеть черную фигуру между деревьями и яркую вспышку.