11

Он всегда умел обращаться с женщинами. Ему даже не пришлось учиться, это было врожденное умение. Еще в детстве стоило ему принять несчастный вид, и мать беспрекословно исполняла все его желания. И потому его вовсе не удивило, когда домохозяйка Ричарда Мэйтленда охотно согласилась показать ему апартаменты прежнего жильца, решив, что он, быть может, пожелает их снять.

— Мистер Уиверс, не так ли?

— Джордж Уиверс, — уточнил он.

Он не видел причин называться другим именем. Если его хоть раз поймают на лжи, люди захотят присмотреться к нему пристальней, начнут задавать неприятные вопросы. Опыт научил его придерживаться правды, если только нет весомой причины лгать. В этом случае такой причины не было. Он и вправду подыскивал себе жилище попросторней, его апартаменты на Бонд-стрит были тесноваты.

Миссис Эверетт поправила чепчик, застенчиво улыбнулась и повела своего посетителя наверх.

— Уж и не знаю, вправе ли я показывать вам эти комнаты, — говорила она. — Мистер Мэйтленд уплатил за них до конца сентября. Он, знаете ли, платил регулярно каждые три месяца. Такой тихий, приличный джентльмен! Ну да в тихом омуте черти водятся, правда? Знаете, что мне в нем никогда не нравилось? Очень уж он холодно держался, к себе не подпускал. Общительным его не назовешь, что правда, то правда… но чтобы убить?! Никогда не думала, что этакое может случиться!

Домохозяйке было около пятидесяти — пухлая, говорливая, некрасивая женщина. И тем не менее он обращался с ней так же галантно, как со светской красавицей-аристократкой. Глупая корова так и не поняла, что ему от нее нужны только сведения. Убедившись, что миссис Эверетт почти ничего не известно, он уговорил ее вернуться к своим делам и оставить его одного в комнатах Мэйтленда, пообещав взамен, что на обратном пути непременно заглянет к ней выпить чашечку чаю с домашними лепешками.

Едва старая дуреха ушла, как его галантная улыбка мгновенно увяла. Полицейские, конечно, уже забрали отсюда все, что сочли важным, однако он мог бы побиться об заклад, что Ричард Мэйтленд не из тех людей, что оставляют на виду что-либо ценное. Впрочем, это лишь предположение, а опыт научил его никогда не полагаться на свои выводы, не проверив их на практике. Он прекрасно знал, что у них с Мэйтлендом много общего. И если б Мэйтленд оказался вдруг на его месте, тоже непременно пришел бы сюда.

Сейчас, четыре дня спустя, поиски Мэйтленда велись уже без прежнего запала — точнее было бы сказать, что след беглеца остыл. Правда, конные патрули метались как одержимые по всей стране, обшаривая те места, где якобы видели Мэйтленда или его бывшего телохранителя, но в этих поисках не было никакой системы, ничего, что могло бы и впрямь навести на след. Известно было только, что Мэйтленд укрывался в заброшенном домике в окрестностях Челси, а потом ускользнул оттуда в лодке. Лишь на следующее утро лодку обнаружили под причалом в Воксхилле. Там след оборвался.

Ходил слух — и он знал, что слух обоснованный, — что лорд Каспар привлек к поискам Мэйтленда Хью Темплера. Это и его обнадежило… однако пока что об успехах Темплера ничего не было слышно. Если бы они отыскали леди Розамунду, сейчас об этом знал бы весь свет.

Может быть, он все-таки неверно судил о Темплере. Возможно, тот вовсе не оставил в беде старого друга и теперь тянет время, чтобы тот успел замести следы… а в один прекрасный день вернуться и отомстить за все свои злосчастья.

Именно поэтому он и решил, что должен поторопиться. Только у него имеется самая веская причина отыскать Мэйтленда: ему есть что терять, причем больше, чем другим. Не то чтобы он всерьез верил, будто Мэйтленд вычислит своего врага и вернется с ним расквитаться… но после той давней их схватки предпочитал не рисковать.

Несколько минут он бродил по комнатам, осматривался. То, что он обнаружил, немало его удивило. Он ожидал увидеть более спартанскую обстановку — соответственно характеру самого Мэйтленда, — однако эти комнаты были обставлены довольно уютно, обитая синим мебель из ореха и красного дерева говорила о достатке и вкусе владельца. Только библиотека выглядела именно так, как он ожидал: книжные шкафы рядами, пара потертых кожаных кресел по обе стороны от небольшого камина, письменный стол — вот почти и вся обстановка.

Оглядев комнаты, он принялся методично, ящик за ящиком, обшаривать все шкафы и шкафчики. Все было именно так, как он предполагал: два-три письма, пара записок да несколько документов, которые не представляли для него совершенно никакой ценности. Единственное, что в конце концов привлекло его внимание, — небольшой пейзаж маслом, висевший в простенке в библиотеке. Пейзаж был исполнен довольно неплохо, хотя и не рукой мастера, и изображал великолепный дом, выстроенный в неоклассическом стиле, на фоне сельской местности. Автором его был Ричард Мэйтленд.

В комнатах Мэйтленда были и другие пейзажи его работы, но все — виды Шотландии: угрюмые скалы, свинцово-серые озера, вересковые пустоши, по всей видимости, места, где Мэйтленд родился и вырос.

Он еще раз обошел все комнаты, но на сей раз обращал внимание только на картины. Все они были намного лучше того пейзажа, что висел в библиотеке, и ни на одной не красовался автограф Мэйтленда.

Ему показалось, что пейзаж с изображением дома имеет для Мэйтленда какое-то личное значение, иначе с какой стати он стал бы хранить свое посредственное творение? Тут ему пришло в голову кое-что еще: пейзаж-то скорее английский, чем шотландский…

Он вспомнил, что на время каникул по домам разъезжались все, кроме Мэйтленда, тот уезжал к дяде, у которого был дом где-то в Беркшире.

Как же его звали, этого дядю? И как назывался тот дом? Впрочем, едва ли это важно. Когда Мэйтленд покинул окрестности Челси, он направился вниз по течению, в обратном от Беркшира направлении.

Уиверс задумался, прикрыв глаза и потирая пальцами переносицу. Неужели это — ложный ход, чтобы сбить погоню со следа? Что еще проделал Мэйтленд, чтобы обмануть преследователей?

Он открыл глаза и воззрился на пейзаж работы Мэйтленда. Если б только вспомнить название этого дома… Поразмышляв немного, он снял со стены пейзаж и подошел с ним к окну.

Так и есть — на фасаде дома, прямо над портиком виднелись крохотные буковки.

Дансмур.

В это время в Дансмуре Розамунда без сил растянулась в одном из кресел, стоявших по обе стороны от камина. Ночью ей чудом удалось прихватить пару часов сна, но уже с рассветом она была на ногах, ухаживала за своим подопечным и занималась другими домашними делами. Сказать, что она устала, значило бы не сказать ничего. Все ее тело гудело и ныло от полного изнеможения. Розамунда не знала даже, найдет ли она теперь в себе силы подняться из этого кресла — после того, как поддалась искушению устроить себе краткую передышку.

Она глянула на часы, затем на кровать. Мэйтленд крепко спал… однако минут через пять нужно будет приступить к ритуалу, который Розамунда исполняла каждый час, чтобы сбить жар у раненого и очистить воспаленную рану. Каждый час она меняла примочку с противовоспалительной мазью, обмывала подопечного холодной водой, поила его с ложечки некрепким чаем, осматривала рану на голове и проверяла пульс.

В последний раз она кое-что добавила в этот ритуал, точнее говоря, в чай. Ночью Мэйтленд спал так неспокойно, что разорвал примочку, и мазь растеклась по его груди. Будь Розамунда при этом, такого бы не случилось, но она как раз в это время готовила в кухне чай. Когда она вернулась к раненому, растекшаяся мазь уже присохла к его коже намертво, и пришлось ее долго отмывать. После этого Розамунда добавила в чай капельку лауданума. Это помогло, во всяком случае, теперь Мэйтленд спал спокойно. Вот только она совсем не была уверена, что поступила правильно.

Если бы она могла хоть с кем-то посоветоваться, поделиться своими тревогами… хотя бы с тем же Харпером. Розамунда полагала — вернее, надеялась, — что жар у Мэйтленда немного спал, однако не была в этом твердо уверена. Так же обстояли дела и с воспаленной ножевой раной. А уж с ранениями головы Розамунда и вовсе никогда не имела дела. Да, хороший советчик ей бы сейчас очень даже не помешал…

Одно она могла сказать с уверенностью: состояние Мэйтленда не ухудшилось.

Усилием воли Розамунда вынудила себя подняться наконец из кресла. И тут до ее слуха донесся едва различимый скрип половицы. Девушка замерла, затаив дыхание. Скрип повторился, на сей раз уже явственней; сердце Розамунды бешено застучало. Кто-то украдкой, на цыпочках поднимался по лестнице для слуг, явно не желая, чтобы его присутствие было обнаружено. Значит, это не Харпер… но и не полиция. Полицейские не стали бы прятаться. Скорее всего, это вор, который решил, что в доме никто не живет. Или, может быть, смертельный враг Мэйтленда, тот самый, что подстроил его арест.

Усталость, еще недавно владевшая Розамундой, улетучилась бесследно. Ей на смену пришла чуткая, почти звериная решимость защищаться. Спрятать или увезти отсюда Мэйтленда не было никакой возможности, значит, придется встретить опасность лицом к лицу. Пистолет Мэйтленда, заряженный и взведенный, лежал на туалетном столике. Куда бы ни шла Розамунда, она неизменно брала его с собой.

Холодея от волнения и тревоги, она дрожащими пальцами стиснула гладкую прохладную рукоять пистолета и на цыпочках, подобравшись к двери, замерла сбоку, у стены. Когда пришелец распахнет дверь, Розамунду он сразу не заметит.

Повернулась дверная ручка… Розамунда затаила дыхание. Медленно, дюйм за дюймом открылась дверь. Послышалось удивленное восклицание, затем пришелец вошел в комнату и направился прямиком к кровати.

Розамунда вскинула пистолет.

— Только тронь его, и я вышибу тебе мозги! Я не шучу! Ну-ка, положи свой пистолет на пол, только медленно… медленно, понял? А теперь — руки вверх и повернись ко мне.

Харпер едва успел взглянуть на патрона и убедиться, что он жив, когда сзади его окликнул жесткий, властный голос. Он подчинился приказу, однако, поворачиваясь на голос, напрягся, готовый к прыжку. И — остолбенел, увидев своего противника. Перед ним стоял безусый юнец, причем выглядел он так, словно только что покинул поле боя. Лицо его и рубашка были забрызганы засохшей кровью и грязью, глаза покраснели и слезились, лицо было бледное, осунувшееся. И однако же рука, сжимавшая пистолет, который этот юнец направил в самое сердце Харпера, была тверда, как у полного сил ветерана.

— Зря ты так… — начал Харпер — и осекся, потому что юнец опустил пистолет и громко фыркнул.

— Долго же ты добирался сюда, — проговорил он, и на сей раз, вот чудеса, это был голос не юнца, но женщины, причем смертельно уставшей женщины.

Она заговорила снова, на этот раз быстро и с неприкрытым укором:

— Знаешь, мне бы тут пригодился помощник. Моя жизнь превратилась в бесконечную череду приготовления примочек и чая, разжигания плиты и камина, омовений, перевязок… — Она помахала в воздухе пистолетом. — Не говоря уж о том, что надо было поить и кормить лошадей. Тебе известно, что это нужно проделывать трижды в день?

Харпер начал подозревать, что имеет дело с сумасшедшей, и хотел было броситься на нее, усмирить, но тут она опять наставила на него пистолет.

— Он не хотел лежать спокойно, — продолжала она, — и разорвал примочку, так что я дала ему лауданум. Боюсь, что от этого больше вреда, чем пользы… но, видишь ли, мне никогда прежде не доводилось пользовать коня с сотрясением мозга.

У Харпера голова шла кругом. Юнец с пистолетом обернулся леди Розамундой Девэр. Встряхнувшись, он наскоро извлек суть из ее почти бессмысленных речей. Глянув на своего патрона, он затем окинул долгим взглядом беспорядок, царивший в спальне. На туалетном столике громоздились окровавленные тряпки, на полу повсюду стояли тазики с водой, на небольшом круглом столике красовались бесчисленные бутылочки и склянки с неведомым содержимым. На одном кресле лежала грудой грязная одежда, на другом стояли чайничек, чашки с блюдцами, валялось недоеденное яблоко. А еще на полу у кровати стоял фарфоровый ночной горшок, изысканно прикрытый полотенцем.

— Какого коня, ваша милость? — осторожно спросил Харпер, не в силах оторвать глаз от этого самого горшка.

Розамунда покачала головой, слабо засмеялась и внезапно осипшим голосом проговорила:

— Ох, Харпер, до чего же я рада, что ты здесь!

Был уже поздний вечер, когда Ричард наконец проснулся и, открыв глаза, обнаружил, что над ним склонился Харпер. Ричарда сотрясал озноб, голова раскалывалась от боли, но все же он настоял на том, чтобы встать с постели. Он нахмурился, обнаружив, что раздет догола, однако ничего об этом не сказал.

— Где Розамунда? — были первые его слова.

— В комнате напротив, — ответил Харпер, — отсыпается. Думается мне, что она еще не скоро проснется.

Помогая Ричарду надеть ночную рубашку и теплый шерстяной халат, Харпер попутно рассказал ему обо всем, что случилось с ним с тех пор, как он уехал с каретой герцога Ромси. Он рассказал о награде, которую герцог обещал за благополучное возвращение дочери, о встрече с Дигби и Уорсли, а напоследок объяснил, почему так долго добирался до Беркшира. Вся округа, сказал Харпер, так и кишит полицией, и это сильно затрудняло его продвижение. Первые две ночи он провел под открытым небом, в стогах сена, на третью ночевал в амбаре, а последнюю — в заброшенной пастушеской хижине. В Дансмур он прибыл всего часа два назад и обнаружил, что его патрон мирно почивает без задних ног, а леди Розамунда умаялась так, что едва жива…

Харпер осекся, обнаружив, что патрон его не слушает. Ричард жадно оглядывал комнату, не упуская ни единой мелочи. В спальне горели свечи, занавески были задернуты, а беспорядок, который застал здесь Харпер, бесследно исчез.

— Ну-ка сядь, — сказал Харпер, указав на кресло у окна.

Когда Ричард уселся, Харпер сунул ему в руки миску с ложкой.

— Я не голоден, — возразил Ричард.

— Вот и ладно, потому что это не еда, а бульон, мясной бульон. В самый раз для твоего пустого желудка. Леди Розамунда сказала, что за эти два дня ты почти ничего не ел.

Ричард воззрился на миску с бульоном, затем перевел взгляд на дверь, которая вела в комнату Розамунды. Харпер говорил о ней так, словно Розамунда была их союзницей и единомышленницей — а уж это, по мнению Ричарда, было полной чепухой.

Харпер уселся в кресло напротив и поставил перед собой свой ужин: похлебку из говядины, густую и сытную, сваренную как раз так, как он любил. Ричард хотел было отставить свою миску, но Харпер язвительно заметил:

— Не понимаешь ты, как тебе повезло! — Он указал ложкой на дверь комнаты, где спала Розамунда. — Эта девочка из сил выбилась, чтобы спасти твою жизнь. Она сделала для тебя столько же, сколько сделал бы я, окажись тут вовремя, а у меня, ты же знаешь, богатый опыт по лекарской части. Ей удалось сбить жар, очистить твою рану и снять воспаление, она поила тебя некрепким чаем, обмывала и делала кое-что еще, о чем лучше не поминать вслух, чтобы не вгонять ее в краску. И вот как ты, значит, намерен ей отплатить за добро? Дикарь, да и только! Словом, будь настоящим мужчиной и влей в себя этот бульон до последней ложки. И уж если тебя после этого не вывернет наизнанку, тогда можно будет подумать и насчет ужина.

Ричард молчал, во все глаза глядя на Харпера.

Харпер мысленно забавлялся, любуясь лицом патрона: тот явно не верил своим ушам и никак не мог взять в толк, что же произошло.

— Ну да, — продолжал Харпер, весело блестя глазами, — ухаживать за тобой больше было некому, а потому леди Розамунда, как она сама выразилась, делала для тебя все, что сделала бы для собственного брата.

— А тебя где черти носили? — хмуро спросил Ричард. В памяти его мелькали обрывки смутных видений. Он точно знал, что кто-то ухаживал за ним, но полагал, что это был Харпер. Неужели… Розамунда? Странно, но при этой мысли у него перехватило дыхание.

— Говорю же тебе, задержался. Ищеек в округе многовато.

Ричард мрачно уставился на миску с бульоном и, помедлив секунду, зачерпнул первую ложку. Голова у него шла кругом: речи Харпера смешивались с обрывками его собственных воспоминаний. Проглотив несколько ложек бульона, он поднял взгляд на Харпера.

— Если тебя здесь не было, почему же она не сбежала, когда предоставился случай? Почему осталась и ухаживала за мной?

— Она и сбежала, но вернулась. — Харпер протянул Ричарду толстый ломоть хлеба, и тот рассеянно взял его. — Она, видишь ли, считает, что ты невиновен, и не желает, чтобы тебя повесили.

Ричард снова оторопело воззрился на Харпера.

— Розамунда считает, что я невиновен?!

— Так она сказала. — Харпер довольно хмыкнул. — Знаешь, я удивлен не меньше тебя… но кто там разберет, какие глупости могут прийти в голову женщине!

— Но я действительно невиновен!

— Знаю, но я не могу понять, что такого ты сказал или сделал, чтобы убедить в этом леди Розамунду.

— Ничего. Ровным счетом ничего.

— Что ж, по крайней мере ясно, что твое обаяние здесь ни при чем, у тебя ведь его вовсе нет. Стало быть, я прав. Женщинам вечно приходят в голову разные глупости, а как и почему, никто не может понять.

Ричард отрешенно жевал хлеб, запивая его бульоном. До полного выздоровления ему было, похоже, еще далеко, голова опять шла кругом, мысли путались.

— Хочешь добавки? — спросил Харпер, забирая из его рук опустевшую миску.

Ричард покачал головой.

— А похлебку тоже состряпала Розамунда? — спросил он.

Харпер одарил его изумленным взглядом.

— Ну что ты! Забыл, что она герцогская дочка? Вскипятить воды — вот и все ее таланты в стряпне.

— Где же она тогда так хорошо изучила лекарское ремесло?

— А в конюшне, — ехидно пояснил Харпер.

Брови Ричарда взлетели вверх.

— В конюшне?!

— Ну да, на лошадях своего батюшки. Во всяком случае, так она мне сказала. Судя по всему, у Девэров считается постыдным не ухаживать за своими лошадьми, когда те захворают. Тебе еще повезло, что ты не сломал ногу, а то бы она решила по привычке избавить тебя от страданий. Раз и навсегда.

От смеха у Ричарда затряслись плечи, и он крепко прижал руки к груди, чтобы унять вспыхнувшую боль.

— Нет, — сказал он, — Розамунда никому не способна причинить вреда.

Лицо и голос патрона и то, как фамильярно он назвал леди Розамунду, — все это насторожило Харпера. Не знай он Ричарда лучше, он бы заподозрил, что его патрон неравнодушен к леди Розамунде. Харпер, впрочем, искренне был убежден, что это сущая чепуха, уж полковника Мэйтленда он знал как свои пять пальцев! Хотя постель патрона никогда не пустовала, ни одна женщина не могла занять места в его сердце, все они были ему одинаково безразличны. Харпер давным-давно уже решил для себя, что его патрон когда-то крепко обжегся на женском коварстве и теперь не желает повторять сей горький опыт. Кто-кто, а уж Харпер понимал его прекрасно: он и сам столько раз обжигался, что поклялся больше никогда в жизни не связываться с юбками.

Впрочем, Харпер все же не желал, чтобы его патрон так и помер закоренелым холостяком. Конечно, хорошо было бы, чтобы полковник Мэйтленд наконец нашел себе подругу по сердцу… но только в самых смелых своих фантазиях Харпер не мог представить, что ею окажется леди Розамунда Девэр.

Нет уж, вот эта женщина совершенно не подходит для полковника Мэйтленда! Харпер втайне надеялся, что у патрона хватит ума это понять.

— Почему я так долго спал? — спросил Ричард.

Харпер пожал плечами.

— Усталость, потеря крови, рана на голове… и вдобавок леди Розамунда дала тебе пару капель лауданума, чтобы ты не метался во сне. А кстати, — спохватился он, — как это ты ухитрился удариться головой? Леди Розамунда об этом ничего не говорила.

Ричард неловко усмехнулся.

— Да я заснул в седле, свалился и разбил себе голову. Как раз в ту минуту, когда я вскочил, Розамунда тоже соскользнула с коня, но я успел ее подхватить.

Опять Розамунда?! Харперу это очень не понравилось. Может, падение с лошади повредило патрону голову, а может, это из-за лауданума что-то случилось с его здравым смыслом и часа через два он снова станет самим собой — холодным, сдержанным, циничным, как раз таким, каким Харпер знал и любил его?

— Как это тебя угораздило привезти ее сюда? — спросил он наконец.

Ричард пожал плечами.

— Я все время натыкался на полицейских, а когда наконец сумел от них оторваться, мне уже было так худо, что одна только мысль в голове и осталась — поскорей добраться сюда. И я не был уверен, что это мне удастся.

Харпер обдумал эти слова и кивнул.

— Ладно, — сказал он вслух, — и что же нам теперь с ней делать?

— Что делать? — эхом отозвался Ричард. Он смотрел на огонь, и на губах его играла едва заметная усмешка. — Да просто отослать ее домой и забыть о ее существовании. — Он шевельнулся в кресле, глянул на Харпера. — Она никому не скажет, где мы. Если бы она хотела нас выдать, то уже сделала бы это. Кроме того, когда мы отошлем ее домой, никто не станет гоняться за наградой, назначенной герцогом, и весь этот шум понемногу утихнет. Думаю, что это наилучшее решение.

«Да уж, — подумал Харпер, — если учесть все обстоятельства… мысль блестящая».

Помолчав немного, Ричард выпрямился в кресле и спросил:

— Найдется здесь что-нибудь выпить?

Харпер отыскал графинчик и без лишних слов налил себе и патрону. Когда он уселся, Ричард сделал большой глоток и сказал:

— А теперь, Харпер, введи меня в курс дела. Расскажи еще раз, почему ты так долго добирался сюда, и не упускай ни единой подробности.

«Вот это уже больше на него похоже», — радостно подумал Харпер и, устроившись поудобнее, принялся рассказывать.

12

Розамунда не знала, что и сказать, когда Харпер почти втолкнул ее в комнату Ричарда, а сам удалился восвояси. Мэйтленд выглядел сейчас совсем иначе: в синем, тонкой шерсти, сюртуке и черных панталонах он казался на редкость элегантным… а она-то полагала, что застанет его в кровати.

Ее собственное платье, которое Харпер выудил из каких-то домашних запасов, принадлежало, по всей видимости, какой-нибудь гувернантке — серое, кашмировое, простого покроя и, к ее большому облегчению, с застежками впереди. Подходящих туфель для Розамунды Харперу отыскать не удалось, и она по-прежнему щеголяла в его сапогах. Она вымыла голову, но соорудить себе прическу так и не сумела, оставив волосы распущенными. Войдя в комнату, Розамунда нервным движением отбросила их назад. Мэйтленд, в отличие от нее, держался спокойно и небрежно — во всяком случае, с виду.

— Леди Розамунда, — сказал он, — садитесь, прошу вас. Надеюсь, вы простите меня за то, что встречаемся в такой обстановке… — Сухо усмехнувшись, Мэйтленд жестом указал на уже застеленную кровать. — Впрочем, после того, что нам довелось вместе пережить… и к тому же это самая теплая комната во всем доме. Даже если растопить камин в гостиной, она будет прогреваться целую вечность… да и заняться этим некому.

Розамунда знала, что он имеет в виду: Харпер ей уже все объяснил. Для того чтобы подготовить дом к их прибытию, были наняты местные жители, однако оставлять их в доме было бы слишком рискованно. Харпер рассказал в округе, что его хозяин страдает от болезни легких и решил перебраться в деревню, дабы поправить здоровье; слуг он привезет с собой. Никаких слуг в доме, разумеется, не было, все приходилось делать самим.

Она присела на краешек кресла, которое указал ей Мэйтленд. Сам он сел напротив, и Розамунда исподтишка разглядывала его. Он был чересчур бледен, и ей показалось, что, меняя позу, он едва заметно поморщился.

— Леди Розамунда, — начал он, — я должен поблагодарить вас за…

— Ты не должен был вставать, — бесцеремонно перебила его Розамунда. — Если тебе станет хуже, весь мой тяжкий труд пойдет насмарку. Я тебя уже слишком хорошо знаю, Ричард Мэйтленд, и меня ты не обманешь! Притворяйся здоровым сколько тебе угодно, но я-то знаю, что это не так!

Мэйтленд сделал глубокий вдох, сердито сверкнул глазами… но тут же лицо его озарила редкая, подкупающе теплая улыбка.

— Может быть, все же позволите мне договорить? Леди Розамунда, я решил отправить вас домой. Вы уезжаете завтра на рассвете. Харпер проводит вас до Виндзора, а там наймет почтовую карету, которая доставит вас в Твикенхэм.

Мэйтленд снова обращался к ней на «вы» и «леди Розамунда» — и отчего-то ее больно уязвила такая перемена. Видимо, таким образом он давал ей понять, что она повела себя слишком фамильярно. Мысленно стиснув зубы, Розамунда старательно улыбнулась.

— Что ж, — сказала она небрежным тоном, — я слыхала эти слова и раньше.

Мэйтленду хватило воспитанности принять виноватый вид.

— Понимаю, — сказал он, — вам, наверное, кажется, что я нарушил свое слово… но ведь у меня не было выбора. Мы были окружены полицией. Что еще я мог поделать?

Розамунда и сама не знала, почему ее так и тянет возражать ему. Она уже поняла, что Мэйтленд и Харпер числят ее в своих друзьях. Никто больше не охранял ее, она могла ходить где пожелает и заниматься чем захочет. По правде говоря, она предвидела, что именно этим все и закончится.

И Розамунде вдруг отчаянно захотелось повернуть время вспять. Если бы она не заехала к Кэлли и не отправилась вместе с ней в Ньюгейт, то она никогда не увидела бы Ричарда Мэйтленда…

Мэйтленд испытующе глядел на нее. Потом нахмурился.

— Я говорю правду, — сказал он. — Я намерен отправить вас домой.

— Я верю.

— Я полагал, что вас это обрадует.

— Я и радуюсь.

— Тогда в чем же дело? О чем вы думаете?

Розамунда думала о том, что никогда больше его не увидит.

— Куда вы теперь подадитесь? — вслух спросила она. — Что будете делать?

Мэйтленд одарил ее странной, чуть кривой усмешкой.

— Этого вам лучше не знать.

Розамунда надменно выпрямилась.

— Полагаете, что я вас выдам? Вы же знаете, что я этого не сделаю.

Мэйтленд пристально взглянул на нее.

— Это, — сказал он медленно, — мне и в голову не приходило. После того, что с нами было, я доверяю вам, как никому. — Лицо его изменилось, и, помолчав, он продолжил: — Я намерен очистить от ложных обвинений мое имя.

— Вы бы лучше подумали, как начать новую жизнь там, где вас никто не знает, — жестко отозвалась Розамунда.

Мэйтленд ответил ей так же жестко:

— Люси Райдер убили. Я не допущу, чтобы убийце это сошло с рук. Я не могу поступить иначе.

— Знаю, — негромко ответила Розамунда. — Знаю.

Глаза их встретились, и на один только краткий миг обоим показалось, что они только сейчас впервые увидели друг друга. Исчезло, отлетело прочь все незначительное, второстепенное: титул Розамунды, предубеждения Мэйтленда… Громко тикали часы, дребезжали от ветра ставни, шипел и брызгал искрами огонь в камине — а они все так же смотрели друг на друга, позабыв обо всем на свете.

Ричард первым стряхнул наваждение. Отведя взгляд, он подозрительно охрипшим голосом проговорил:

— Бьюсь об заклад, что Харпер оставил тут для нас графинчик с шерри… Ага, вот и он. — Он коснулся ладонью груди, поморщился. — Леди Розамунда, вас не затруднит?..

— Вовсе нет. — Голос и улыбка Розамунды были безупречно естественны, но когда она разливала по бокалам шерри, рука ее заметно дрожала. Боже милостивый, неужели все это происходит именно с ней? Нет, только не это! Кто угодно, только не Ричард Мэйтленд!

Нет, сказала она себе, все дело в том, что Мэйтленд ее похитил. Такого ведь с ней никогда прежде не случалось. Вначале Мэйтленд запугивал ее, затем пробудил в ней сострадание, а теперь обращался с ней как с другом и союзником, неудивительно, что ее охватило смятение! Вернувшись домой, к родным, она быстро обретет былое душевное равновесие… и все станет на свои места.

И Розамунда поспешила прервать неловкое молчание, покуда оно не стало слишком уж неловким.

— Так кто же твои враги, Ричард? — спросила она. Это фамильярное обращение так легко и безыскусно слетело с ее уст, что она на миг оторопела. Украдкой глянула на Мэйтленда — нет, он ничего не заметил… слишком занят собственными мыслями. — Ты ведь уже составил их список? — продолжала она.

Мэйтленд взял бокал с шерри, который протянула ему Розамунда.

— Разумеется, — сказал он, — и давно. В этом списке примерно с дюжину имен… а может, и больше.

— Кто бы мог подумать, что ты такая популярная личность!..