3

Розамунда бежала что есть духу. Ей не нужно было ломать голову над тем, где искать спасения. Совсем рядом, на перекрестке Олд Бейли. Там судьи, прокуроры, вооруженные служители закона. Они защитят ее от Ричарда Мэйтленда. Розамунда расскажет им, как он коварен и злобен, и они, в отличие от тюремщиков Ньюгейта, будут готовы ко всему.

Этот человек не только кровожадный убийца, он, видимо, еще повредился в уме. Всюду ему чудятся враги, все вокруг только и жаждут убить его. В каждой случайной встрече ему видится предательский заговор. Но как мог он предположить, будто она, дочь герцога, замыслила убить его, да еще именно в Ньюгейте, причем накануне казни?

Этот человек безумен — вот единственное разумное объяснение. А когда имеешь дело с безумцами, бесполезно взывать к здравому смыслу.

Розамунда добежала до Олд Бейли и остановилась у первой попавшейся двери. Заперто. Она что есть силы заколотила кулаками по двери. Тишина. Розамунда так запыхалась от быстрого бега, что ее крики о помощи скорее напоминали жалкое мяуканье полузадушенного котенка.

Девушка оглянулась. Толпа бунтовщиков все так же текла к Ньюгейту, а ее преследователей нигде не было видно. Розамунда, однако, не спешила радоваться. Она обменялась с Мэйтлендом всего несколькими фразами, но все же успела оценить характер этого человека. Ричард Мэйтленд был явно не из тех, кто легко сдается.

Невзирая на боль, Розамунда подхватила юбки и побежала дальше. И тут впереди, из проулка, разъяренной рекой хлынули бунтовщики. От топота ног, кровожадных воплей, искаженных яростью лиц кровь Розамунды застыла в жилах. Грянул ружейный залп, и толпа пришла в неописуемое бешенство.

Метнувшись к ближайшей двери, Розамунда что есть силы заколотила по ней кулаками. На сей раз ее старания оказались не напрасны: из окна над самой дверью раздался злобный окрик, а затем в щели между ставнями показалось дуло нацеленного в нее мушкета.

— Помогите! — крикнула девушка. — Я леди Розамунда Девэр, дочь…

Но тут она услышала щелканье затвора и, испуганно вскрикнув, прижалась к стене дома. Загрохотало, зазвенело стекло — это бунтовщики бросали в окна камнями. Защитники Олд Бейли отвечали им оружейной пальбой, целя покуда поверх голов, — однако это только еще больше разъярило толпу.

Розамунда прильнула к стене, дрожа всем телом, голова у нее шла кругом, мысли путались. Что ей делать, куда бежать? И в этот миг, раздираемая сомнениями, она увидела, как из-за угла Ньюгейт-стрит вынырнули двое: Ричард Мэйтленд и его уродливый приспешник. Они бежали прямо к ней.

Розамунду охватила паника. Не может быть, чтобы это происходило именно с ней! С ней вообще никогда ничего не происходит! Она шагу ступить не могла, чтобы не наткнуться на компаньонку. Если она отправлялась за покупками на Бонд-стрит, ее всегда сопровождала пара дюжих лакеев, дабы никто не посмел обидеть дочь герцога хотя бы неосторожным взглядом. Если Розамунда выезжала покататься верхом, при ней всегда был заботливый и внимательный грум. Если ей хотелось прокатиться в карете, кучера и лакеи получали приказ убивать без жалости всех разбойников, которые осмелятся появиться на расстоянии пистолетного выстрела.

А теперь вот она одна-одинешенька, совсем беззащитная, между двух огней: с одной стороны спятивший убийца, с другой — разъяренная толпа бунтовщиков. Но ведь это же Англия! Здесь такого просто не может быть!

Хватит ныть, одернула себя Розамунда. Нужно наконец собраться с духом и решить, кто для нее страшнее — Мэйтленд или бунтовщики.

Мэйтленд. Конечно же, Мэйтленд.

И стоило ей так решить, как паника отступила, а здравый смысл заработал с прежней силой. По ту сторону мятежной толпы Флит-лейн и трактир «Сорока и Пенек», где она оставила карету. Вот именно: карету, кучеров и лакеев. И все они вооружены до зубов. Пускай только Мэйтленд посмеет прикоснуться к Розамунде, эти бравые ребята вмиг изрешетят его пулями! Надо лишь пробиться через толпу, и тогда кровожадный безумец будет ей не страшен.

Понимая, что преследователи вот-вот настигнут ее, Розамунда бесстрашно ринулась в самую гущу разгоряченной черни. Сейчас ей было не до светской вежливости. Страх за свою жизнь гнал ее вперед, и она ожесточенно работала локтями, расталкивая орущих мятежников. Когда кто-нибудь грубо огрызался на нее, она, позабыв о приличиях, огрызалась в ответ. И то и дело оглядывалась, не теряя из виду своих врагов.

А они неумолимо приближались.

В отчаянии Розамунда слепо рванулась вперед, оттолкнула кого-то и тут же поплатилась за свою дерзость. Кряжистый здоровяк, могучим сложением напомнивший Розамунде отцовского кузнеца, бесцеремонно обхватил ее мускулистыми руками.

— Ух ты, — воскликнул он, — и куда же это тебя занесло, крошка?

Что же, по сравнению с ним Розамунда и вправду казалась маленькой. Еще недавно она бы обрадовалась, услышав от мужчины такие слова, но только не теперь, когда Мэйтленд вот-вот настигнет ее! Уж лучше бы она и впрямь была амазонкой, легендарной девой-воительницей, которая любого мужчину могла одолеть в бою.

Впрочем, с этим здоровяком не справилась бы никакая амазонка. Ручищи у него были словно стальные обручи.

— Э, да ты поранилась! — заметил здоровяк. Голос у него был грубый, но совсем не злой, и Розамунда перестала вырываться. — Кто тебя обидел, крошка?

Розамунда лишь сейчас обнаружила, что рукав ее платья на плече разорван и в прорехе видна багровая ссадина. Девушка затравленно оглянулась и беззвучно охнула, обнаружив, что Мэйтленд совсем уже близко. Она видела даже морщинки в уголках его холодных голубых глаз. Поджав губы, он в упор глядел на нее, и лицо его казалось бесстрастным, словно высеченным из камня.

И на нем по-прежнему был мундир тюремного надзирателя.

Розамунду осенило. Нет времени объяснять, кто она такая и почему Мэйтленд преследует ее. Этот славный кузнец явно жаждет прийти ей на помощь. Вряд ли он проявил бы такое рвение, если бы узнал, что перед ним дочь герцога.

— Вон тот человек за мной гонится, — всхлипнула Розамунда. — Он полицейский и хочет увести меня в Ньюгейт…

Слова ее произвели желанный эффект.

— Полицейский?! — взревел кузнец. — Где тут полицейский?!

Розамунда дрожащим пальцем указала на Мэйтленда.

Кузнец толкнул ее к себе за спину и принялся целеустремленно прокладывать себе путь к Мэйтленду. Когда он добрался до цели и с кулаками обрушился на свою жертву, Розамунда позволила себе вздохнуть с облегчением. Говоря языком шахмат, она отыграла одну фигуру. Девушка торопливо окинула взглядом толпу, но уродливый подручный Мэйтленда исчез бесследно. От души понадеявшись, что его постигнет та же участь, что и хозяина, Розамунда двинулась дальше, плечами и локтями пробивая себе дорогу в толпе разъяренных бунтовщиков.

Когда она наконец вбежала во двор трактира, во рту у нее пересохло, ноги подкашивались от усталости. В толчее она потеряла ридикюль, капор, шаль и одну туфельку, но Розамунда не стала обращать внимания на подобную ерунду. Она думала лишь об одном — поскорей добраться до кареты и уехать отсюда прежде, чем с ней стряслось еще какое-нибудь злосчастье.

Трактир и конюшенный двор кишели бунтовщиками, которые, судя по их воплям и развязным выкрикам, решили отдохнуть здесь от трудов праведных и перед новыми подвигами подкрепиться местным пивом. Здесь царила не злоба, а шумное добродушное веселье, словно все эти люди явились сюда исключительно ради того, чтобы устроить дружескую попойку.

Увидев отцовскую карету, Розамунда нахмурилась. Жемчужину герцогской коллекции не охраняли ни кучера, ни лакеи; один лишь конюшенный мальчик, клюя носом, держал поводья коренников. Розамунда, правда, сказала слугам, что вернется через час, но ведь этот срок не минул и наполовину. Не нужно было гадать, куда девались и лакеи, и кучера. Скорее всего, они присоединились к всеобщему веселью и сейчас как ни в чем не бывало пируют в трактирной зале.

Ньюгейт! Олд Бейли! А теперь еще и ее собственные слуги! Как видно, она тяжко согрешила, если бог решил ее так наказать!

Уворачиваясь от назойливых выпивох, Розамунда кое-как добралась до мальчишки, который держал поводья коренников. Она запыхалась и не сразу сумела заговорить внятно.

— Позови сюда моих кучеров! — наконец пробормотала она. — И немедленно!

— Твоих кучеров?! — Мальчишка окинул ее долгим и весьма выразительным взглядом, от растрепанных волос до босой ноги, и презрительно фыркнул: — Знаешь что, поди-ка ты сначала проспись!

Розамунда хотела было уничтожить его двумя-тремя высокомерно-вежливыми словами, но тут юнец снова фыркнул, и она вдруг с изумлением обнаружила, что ухватила его одной рукой за шиворот и почти без усилий подняла в воздух. Мальчишка был ниже ее почти на целую голову. Приблизив лицо вплотную к его перепуганной мордашке, Розамунда проговорила тем же тоном, какой герцог Ромси использовал только будучи в крайнем гневе:

— Немедленно приведи сюда моих кучеров, не то, богом клянусь, весь остаток своей ничтожной жизни ты будешь заживо гнить в Ньюгейте!

С удовлетворением увидев, что мальчишка испугался до полусмерти, Розамунда осторожно опустила его на землю и разжала пальцы. От страха глаза у него стали круглыми, как у совы. Он отвесил Розамунде неловкий поклон и, дрожа всем телом, опрометью ринулся к трактиру. Рассеянно успокаивая лошадей, Розамунда думала о том, что никогда прежде не позволяла себе говорить с людьми таким тоном, особенно с теми, кто не мог ей ответить тем же. Она обладала неиссякаемым запасом терпения, во всяком случае, так ей казалось раньше. Подумать только, меньше часа назад она покинула эту самую карету, а вернулась сюда уже совсем другим человеком! Отныне, мысленно поклялась себе Розамунда, она ни за что не станет сетовать на те меры, которые отец предпринимает ради ее безопасности.

При одной мысли о том, что с нею произошло, Розамунду пробирала дрожь. Впрочем, здесь, во дворе людного и шумного трактира, рядом со своими слугами, она чувствовала себя в безопасности. Более того, теперь, когда прежний безудержный страх отступил, Розамунда уже больше не мечтала насладиться казнью Мэйтленда. Не то чтобы она питала к нему добрые чувства, но и позорной смерти в петле ему не желала. Вот если бы его можно было выслать в колонии, тогда Розамунда сочла бы, что справедливое возмездие свершилось.

Она натравила на Мэйтленда здоровяка-кузнеца, однако вряд ли этот кузнец прибил его до смерти, скорее просто поколотил. Или, может быть, сломал ногу. Даже думать об этом было приятно. В любом случае Розамунда сумела хотя бы ненадолго избавиться от своих преследователей.

Мысли ее прервал чей-то громкий крик:

— Да тише вы, тише! Слушайте!

Полупьяная толпа во дворе трактира замерла в недобром предчувствии. Секунда — и тишину разорвал грозный раскат ружейных выстрелов.

— Полиция! — пронеслось над двором. — Полиция!

Паники не было, но развеселая пирушка прервалась как по мановению руки, трактирный двор опустел, все попрятались подальше от греха.

И тут Розамунда увидела Мэйтленда. Стоя под раскидистым каштаном, он потягивал пиво из оловянной кружки. Он был все еще в тюремном мундире, но без галунов, и в таком виде казался неотличим от бунтовщиков. Сколько ни вглядывалась Розамунда, она не заметила у Мэйтленда никаких следов недавней драки: ни разбитого носа, ни сломанной челюсти, ни тем более переломанных рук и ног. Как видно, здоровяк-кузнец, так отважно ринувшийся на ее защиту, был не слишком силен в кулачном бою. Розамунда смутно надеялась, что Мэйтленд ее не узнает, вид у нее и в самом деле был ужасный, но эта хрупкая надежда рассеялась, когда он насмешливо взмахнул кружкой, притворяясь, будто пьет за ее здоровье.

Что ж, она вовсе не так беззащитна, как думает этот мерзавец! Отец научил Розамунду, как следует поступать, если нападут разбойники, и сейчас она не мешкая применила его уроки на практике. Метнувшись к карете, девушка распахнула дверцу и забралась внутрь. Коренники, оставшись без присмотра, беспокойно заплясали, и карета судорожно дернулась. На миг Розамунда едва не потеряла равновесие, но все же удержалась на ногах и потянулась за пистолетом, который был спрятан в кобуре за обивкой скамьи. Стрелять она умела… или по крайней мере знала, как это делается.

Пригнувшись, девушка осторожно выглянула в окно кареты. Мэйтленда под каштаном уже не было, но это ее ничуть не удивило. Он, конечно, уже крадется сюда, скорей всего, с другой стороны кареты, чтобы застать Розамунду врасплох. Пригибая голову, она стала пробираться к дальней дверце — и тут эта дверца распахнулась, и в карету впрыгнул Мэйтленд. Розамунда вскинула пистолет, но, вопреки строгим наставлениям отца, прицелилась не в сердце, а в плечо Мэйтленда. Она просто не могла убить человека, кто бы он ни был. Впрочем, Мэйтленд все равно оказался более проворен. Ударом ноги он выбил у Розамунды пистолет в то самое мгновение, когда она спустила курок. Пуля ушла в потолок кареты, и там, наверху, кто-то громко выругался. Потом Мэйтленд навалился на Розамунду, придавив ее своим телом, и она опять — уже в третий раз за какие-то полчаса! — больно ударилась головой. Кони заметались, обезумев от грохота выстрела.

— Харпер! — бешено рявкнул Мэйтленд.

Харпер? Да ведь это имя ей знакомо! Это же телохранитель Мэйтленда. Розамунда читала о нем в газетах. Хорош телохранитель! Когда Мэйтленду не нужны были его услуги, он попросту давал своему телохранителю какое-нибудь секретное поручение. Именно так случилось в ту ночь, когда была убита Люси Райдер.

— Держу! — таким же бешеным рыком отозвался голос сверху.

Розамунда хотела закричать, но под тяжестью Мэйтленда не могла даже вздохнуть. Болела голова, болело ушибленное запястье, перед глазами все плыло — и все же она отчетливо понимала, что происходит. Харпер был на козлах, ему удалось перехватить вожжи. Кони рванулись вперед, и Розамунда от резкого толчка лязгнула зубами, но в ту же минуту Мэйтленд приставил к ее виску дуло пистолета.

— Не дергайся, не то я тебе мозги вышибу! — процедил он и, не услышав ответа, зло рявкнул: — Поняла?

Розамунда поспешно кивнула.

Наконец Мэйтленд поднялся, и ей удалось перевести дух, хотя и ненадолго: усевшись на скамью, он поставил ногу на грудь Розамунды, оставшейся лежать на полу кареты.

Чего же он ждет? Что еще ему нужно?

— Гони! — вдруг гаркнул Мэйтленд, да так оглушительно, что Розамунда вздрогнула.

Громко и сухо треснул кнут, и кони понеслись, увлекая за собой карету.

Ничего у них не выйдет, твердила себе Розамунда. Отцовские кони славятся своим неукротимым нравом. Во всех ее поездках один из лакеев обязательно ехал на кореннике, именно для того, чтобы своенравная упряжка не понесла при первом же удобном случае. В одиночку с этими лошадьми никто долго не справится. Кони непременно понесут, карета опрокинется — и для Мэйтленда и его подручного все будет кончено.

Но если даже кони и не понесут, все равно карете не проехать через толпу бунтовщиков или полицейские цепи. Так или иначе, но скоро все кончится. Надо лишь сильней стиснуть зубы и ждать.

Лежа на полу, Розамунда не могла увидеть, как ее карета выехала с трактирного двора, зато слышала более чем достаточно: треск, грохот, проклятия, возмущенные вопли, да еще негодяй, восседавший на козлах, то громко щелкал кнутом, то хохотал, как одержимый.

Выворачивая на улицу, карета резко накренилась, а затем загрохотала, запрыгала по булыжной мостовой. От тряски у Розамунды громко застучали зубы. Хорошо еще, что Мэйтленд убрал свой пистолет от ее виска. Он сейчас смотрел в окошко кареты, держа оружие на сгибе локтя. Пистолет Розамунды валялся где-то на полу, теперь совершенно бесполезный: его нужно было перезарядить, а это она вряд ли могла сделать, покуда нога Мэйтленда упиралась ей в грудь.

Внезапно он в упор, сощурясь, глянул на Розамунду, и у нее перехватило дыхание.

— Ну, — проговорил он обманчиво мягким тоном, — что ты теперь против меня замышляешь?

«Сварить тебя живьем в кипящем масле» — мелькнуло у нее в голове, но, помня о своем бедственном положении, Розамунда предпочла более дипломатический ответ.

— Вы заблуждаетесь, — сдержанно ответила она. — Я ничего против вас не замышляю и не замышляла прежде. Все это лишь плод вашего воображения.

Мэйтленд только крепче сжал и без того поджатые губы. Потом он наклонился к Розамунде, она невольно отпрянула.

— Стало быть, плод моего воображения? — вкрадчиво повторил он.

— Именно.

— А то, что ты пыталась застрелить меня, когда я забрался в карету, тоже плод моего воображения?

— Но вы же гнались за мной! И, что бы там ни было, я целилась вам в плечо.

Тем же самым опасно-вкрадчивым тоном он осведомился:

— И с чего бы это герцогской дочке так умело обращаться с пистолетом?

— А с того, — ответила Розамунда, — что на карету моей матери как-то напали разбойники и мать только чудом осталась в живых. После того случая отец настоял, чтобы я научилась защищать свою жизнь.

— Верней, как ее поскорее лишиться!

— Именно это я и скажу своему отцу после того, как вы меня отпустите.

Мэйтленд пропустил этот намек мимо ушей. Вскинув черные брови, он отвернулся, и Розамунда могла лишь гадать, что у него на уме. Ее вдруг охватило странное ощущение, что этот человек попросту смеется над ней. Одна эта мысль так возмутила девушку, что она начисто позабыла о страхе. Смеяться над ней, наследницей Девэров?! Все ее предки были отважны, как античные герои! Каспар Девэр вместе с Черным Принцем сражался при Пуатье, а потом, много лет спустя, посылал дамам воздушные поцелуи с плахи, на которую отправили его выскочки Ланкастеры. Леди Маргарет Девэр обороняла замок своего мужа от «круглоголовых» Кромвеля, а затем обратила их в бегство, стоя во главе собственной армии. Да что там далеко ходить, другой Каспар Девэр, отец Розамунды, спас во время Французской революции десятки обреченных на смерть аристократов, а ее мать, Элизабет Девэр, храбро бросилась на разбойника, который прицелился из ружья в ее сына. Словом, фамильное древо Девэров всегда изобиловало героями.

Отчего же тогда она, Розамунда Девэр, трусливо валяется на полу кареты, позволив наглому, отвратительному и наверняка безродному выскочке поставить ногу ей на грудь?

Карета подпрыгнула на дорожной выбоине, и зубы Розамунды от толчка стукнули, словно кастаньеты. И тогда ее терпение лопнуло.

— Убери ногу, ты… мерзавец! — выкрикнула она и, размахнувшись, ударила кулаком по ноге Мэйтленда. Удивительно, но тот подчинился.

И тут же наставил на Розамунду пистолет.

— Лежать! — жестко приказал он.

Ни в глазах, ни в голосе его не было и тени насмешки. Нет, Розамунда ошиблась, решив, будто Мэйтленд смеялся над ней. Этот человек просто на такое не способен. Если он открывает рот, то лишь для того, чтобы изрыгнуть очередную угрозу.

Опираясь на руки, Розамунда все же села на полу кареты, но встать так и не решилась — Мэйтленд по-прежнему держал ее на мушке. После продолжительного молчания он повелительно бросил:

— Начни-ка с самого начала и расскажи мне, что привело тебя в Ньюгейт.

Розамунда помешкала, притворяясь, что хочет собраться с мыслями. На самом деле она напрягала слух, пытаясь уловить хоть какие-то признаки погони. Улицы Лондона сейчас наверняка кишат полицейскими. Отчего же тогда никто до сих пор не остановил карету герцога Ромси с хорошо видным гербом Девэров на дверцах? И почему своенравные отцовские кони до сих пор не понесли, если управляет ими только один человек? И почему…

— Леди Розамунда, я жду.

Девушка подняла глаза и храбро встретила его холодный взгляд.

— В моем появлении в Ньюгейте нет ничего загадочного, — начала она. — Моя подруга, миссис Трэси, пригласила меня сопровождать ее в этой поездке. Ей было жаль вас. Она, видите ли, верит, что вы невиновны. Ей хотелось только сказать вам об этом и передать корзинку с угощением, дабы утешить вас в последние часы перед казнью.

— Но вам-то меня не было жаль, не так ли, леди Розамунда?

— Нет, я тоже вас жалела — до того, как встретила.

Вот теперь Мэйтленд и впрямь усмехнулся, только в этой усмешке не было ни грана веселья. Она пугала не меньше, чем пистолет в его руке.

— Я бы, может, вам и поверил, — сказал он, — если б собственными глазами не видел, как вы подали знак застрелить меня.

— Какой еще знак?

— Вы уронили ридикюль — и тогда кто-то выстрелил в меня.

— Ридикюль? Ридикюль?! Я еще, между прочим, потеряла туфельку, шаль и капор! Может быть, и это были знаки пристрелить вас?!

Мэйтленд снова прикусил нижнюю губу, и у Розамунды возникло то же нелепое ощущение. Если он и впрямь смеется над ней, она вскочит и вцепится ему в горло, и плевать на пистолет!

Мэйтленд что-то проворчал себе под нос и уже громче добавил:

— Но ведь вы узнали меня. Я прочел это в ваших глазах. Тогда-то вы и подали знак убить меня.

Боже мой, подумала Розамунда, он не только безумец, но еще и тупица!

— Вас должны были повесить, — терпеливо, точно диктуя, проговорила она. — С какой стати ваш враг, если только он в здравом уме, стал бы убивать вас, если стоило подождать всего один день, и королевский палач исполнил бы за него всю эту грязную работу? Если бы вас повесили вчера, со мной ничего бы этого не случилось. И, кстати говоря, я вовсе вас не узнала. Как я могла вас узнать, если мы никогда не встречались? Просто вы показались мне не таким, как остальные надзиратели, вот и все. И когда стражник закричал, что вы сбежали, я сделала самый очевидный вывод.

Мэйтленд озадаченно насупился.

— Не такой, как остальные? Отчего же тогда никто, кроме вас, этого не заметил?

Розамунда вовсе не собиралась рассказывать, как поразила ее исходившая от незнакомца хищная, мужественная сила. Вот тогда бы Мэйтленд точно над ней посмеялся!

— Да потому, что у вас бегали глаза, — ответила она. — Я только глянула — и сразу поняла, что вы убийца…

Спохватившись, Розамунда прикусила язык, но было уже поздно. Девушка сжалась, ожидая расплаты за свои неосторожные слова, однако Мэйтленд лишь проворчал что-то себе под нос.

— Ладно, — наконец сказал он, — начнем все сначала. Расскажите-ка мне о вашей подружке миссис Трэси и не упускайте ни единой подробности. Я хочу знать, зачем вы приехали в город и с чего бы это дочери герцога снизойти до того, чтобы навещать приговоренного к смерти убийцу. Только на сей раз постарайтесь убедить меня, не то вам будет очень и очень худо.

Его каменно-бесстрастное лицо, недобрый прищур холодных глаз не сулили Розамунде ничего доброго, если ее поймают на лжи. Что ж, у нее нет причин лгать, но ведь этот человек так недоверчив, что не поверил бы и самому господу богу. У него просто мания преследования. Розамунда могла бы поспорить на все свое состояние, что перед сном он заглядывает во все шкафы и под все кровати, чтобы проверить: а не затаился ли там злоумышленник.

Девушка украдкой глянула в окно. Снизу она мало что могла разглядеть, но в одном была уверена: они все еще в городе, потому что колеса кареты все так же грохочут по булыжной мостовой. Куда же они едут? И что сделает с ней Мэйтленд, когда доберется до места? Уж верно не захочет взять ее с собой, ведь она только помешает ему скрываться.

Подумав о том, что может сделать с ней Мэйтленд, Розамунда вдруг с удивлением поняла, что ничуть не боится. Непонятно почему, но сейчас этот человек не казался ей таким страшным, как во время погони. Он по-прежнему обходился с ней жестко, и все же Розамунда ощущала в нем какую-то перемену. Женское чутье говорило ей, что либо Мэйтленд смягчился, либо на деле он вовсе не так жесток, как на словах.

Конечно же, он отпустит ее, когда доберется до цели. Ободренная этой мыслью, Розамунда вернулась к своему рассказу.

— Итак, — сказала она, — все началось с Михаэля, принца Кольнбургского…

Полчаса спустя Розамунда скрежетала зубами, на все лады кляня свою непроходимую глупость. Это надо же, поверить, будто у Мэйтленда могла проснуться совесть!.. Покуда он и его уродливый подручный, уютно устроившись в герцогской карете, обсуждали, что делать дальше, сама Розамунда со связанными руками лежала под перевернутой лодкой на берегу Темзы, где-то в окрестностях Лондона.

Что ж, по крайней мере перевернутая лодка прикрывала ее от проливного дождя.

Розамунда уже не гадала, убьет ее Мэйтленд или нет. Куда больше сейчас ее занимали мысли о том, когда и как она сама убьет Мэйтленда. Сварить живьем в кипящем масле — эта казнь уже не могла утолить ее жажду мести. В сотый раз она мысленно клялась себе, что Мэйтленд заплатит — и еще как заплатит! — за все ее унижения. Она продрогла до костей, она умирала с голоду, и что самое унизительное, если Мэйтленд скоро не вернется и не освободит ее, у нее попросту лопнет мочевой пузырь. Ненавистный, презренный, дрянной челове-чишка! Отчего он так долго не идет? Что его задержало, будь он проклят?