— К академику ниточки тянутся, помяните мое слово! — Борис, казалось, светился изнутри идейной убежденностью. — А с премией идея неплохая, на нее люди накинутся, как мухи на мед.

Слухи о премии распространились быстро, и я заметил, что бывшие советские специалисты еще больше втянули головы в плечи и, идя по коридору, старались не вращать головой, упершись взглядом в носки собственных туфель.

Проходя мимо центрального входа, я вдруг увидел, что дверь в компанию открыта настежь и в стоящий около входа грузовик несколько человек таскают картонные коробки с оборудованием.

— Вот так, на глазах у всех шпиндели прут! — пошутил я и тут же пожалел о необдуманной фразе. Пожилой бывший советский изобретатель с курчавой шевелюрой вздрогнул и укоризненно посмотрел на меня.

— Шучу, шучу! Да не смотрите вы на меня волком, — взмолился я, чувствуя неловкость. — Давайте я вам помогу.

— Вам, молодой человек, как я вижу, смешно. — укоризненно сказал он,

— А я, к вашему сведению, не пер никаких шпинделей. И вообще никогда в жизни ничего чужого не брал! — чувство юмора явно оставило его.

На следующее утро в компании произошло выходящее из ряда вон событие. Придя рано утром в кафетерий и запихивая в холодильник пакет с завтраком, я неожиданно заметил на стене странный листок. Листок этот висел между большим плакатом, обучающим работников компании правилам оказания неотложной медицинской помощи и другим плакатом поменьше, извещающим сотрудников о том, что любая дискриминация при приеме на работу, будь то по религиозным, расовым соображениям или просто по причине беременности, является нарушением закона.

Я подошел поближе. Листок оказался увеличенной ксерокопией карикатуры, вырезанной из какой-нибудь местной газетенки. На нем был изображен ковбой в широкой соломенной шляпе с дымящимся револьвером в руке, который с интересом смотрел под хвост лошадке, сделавшей подле себя на земле навозную кучу. В кучке испражнений художником были нарисованы какие-то чужеродные предметы, испускавшие свет, неумело изображенный толстыми штриховыми линиями, исходившими прямо из навоза. Чуть поодаль на земле лежал труп с распростертыми руками. Подпись под карикатурой гласила: «Билл, если бы я вовремя покопался в дерьме, я бы понял, что ты не крал мои золотые слитки!». К навозной куче была синей шариковой ручкой неровно проведена большая стрелка, над которой почему-то было нервно написано: «Pusik».

Полюбовавшись работой народного гения и преодолев возникший на секунду гадкий порыв сорвать листок и избежать тем самым неизбежного скандала, я хихикнул и ретировался, пустив события на самотек. Результаты не заставили себя долго ждать: расчет неведомого художника был точен. Все приезжающие в компанию сотрудники с утра заходили в кафетерий, загружая холодильник принесенной снедью. Начальство обычно избегало этого маршрута, так как пакетик с сосисками или котлетками, переложенный такими же пакетиками низшего звена, невольно принижал значимость и выделенность руководящей элиты.

Через полчаса компания начала слегка шушукаться.

— А ты видел? — шепотом спрашивали друг у друга люди, тщательно скрывая улыбку.

Леонид с решительным видом пулей промчался в кафетерий. За ним туда широкими шагами бежал Борис, сзади торопливо размахивая руками и сопя, шел Андрей.

— Дерьмо! — прошипел Леонид. — Это же надо такую гадость нарисовать!

— Он сорвал со стены листок и с омерзением начал рвать его на мелкие кусочки торопливыми движениями, как будто кто-то еще мог выхватить рисунок у него из рук и успеть его рассмотреть, сделав соответствующие выводы. Леонид сложил листок пополам, рванул его посередине, затем сложил четыре четвертинки вместе и снова разорвал их пополам, продолжая этот процесс до тех пор, пока в мусорную корзину не посыпался дождь мелких бумажных обрывков.

— Это становится серьезным, господа! — Борис сжимал кулаки, водил челюстями, и в его глазах светилась решительность и непримиримость. — Надо называть вещи своими именами: Это бунт! Бунт, который необходимо жесточайшим образом подавить всеми имеющимися у нас средствами!

— Да, дожились до такого! — Леонид был потрясен. — И этот враг ходит где-то среди нас!

— И бездельничает, — поддакнул Андрей. Бывший диссидент был явно разгорячен проявлением политической активности народа.

— У нас хотя бы раз на Пусике политические карикатуры на стене вывешивали? — холодно спросил Борис.

— Не помню такого, надо Ефима спросить. — Леонид задумался.

— А с приездом Эдика и академика начали! — закончил мысль Борис. — Это заговор! Эта похабная картинка является политическим актом, и к этому надо относиться не с насмешкой, а со всей серьезностью. Это начало войны с хитрым и злонамеренным противником! Они почувствовали, что их разоблачили, почва уходит из-под ног, вот и начали мутить народ! — Борис побледнел от ярости. — Точно как их предшественники в семнадцатом году!

— Да, — Леонид явно начал прислушиваться к речам Бориса, — все сходится. Только этого нам не хватало! Надо срочно поговорить с Ефимом! Это наверняка Эдик повесил, узнаю его паскудную манеру гадости подстраивать!

— Это его академик подговорил, — с видом знатока вставил Андрей.

— Я предлагаю срочно рассказать об этом Ефиму, — сердито отчеканил Борис, и Команда поднялась со стульев, направившись по направлению к кабинету президента.

Напряжение, казалось, висело в воздухе. Вся компания ждала, что вот-вот что-то произойдет, и результаты не заставили себя ждать.

— Пойдем, поговорим. — Ефим с бледным и искаженным лицом ворвался в сборочный цех и направился прямо к Эдику.

— Хорошо, дядя Ефим. — Эдик радостно вскочил со своего места. — Я уже закончил изучать второй том учебника электроники, но Леонид меня больше не хочет экзаменовать. Хотите, я вам сдам экзамен?

— Сейчас тебе будет такой экзамен, не открутишься! — с садистской усмешкой отпарировал президент. — Пойдем в мой кабинет!

Вскоре из кабинета раздались крики. Ефим кричал басом, ему отвечал фальцет, вначале неуверенно, потом на повышенных тонах, а затем с совершенно скандальными интонациями. Слов из-за стены было, к сожалению, не разобрать, но то, что в кабинете Ефима происходит что-то необычное и из ряда вон выходящее, мгновенно стало понятно всем окружающим.

Эдик появился на своем рабочем месте через час с небольшим. Глаза его сверкали от возмущения, щеки были красными как у рака. Он схватил большую коробку и начал судорожными движениями бросать в нее книги, стоявшие в небольшом шкафчике.

— Эдик, что случилось? — Я с холодком в груди почувствовал, что события развиваются в плохую сторону.

— Да нет, ничего. — Эдик разговаривал почти что спокойно, только дрожание его голоса выдавало волнение. — Я уезжаю. Так даже лучше, мне давно надо было это сделать. Меня зовут обратно на наш факультет, я же только из-за мамы с папой держался, не хотел их расстраивать.

— Что сказал Ефим?

— Да нет, — Эдик облизал губы, — ничего особенного. Он кричал конечно, но я на него не сержусь, он больной человек. Я даже не понял, о чем он все время говорил, какие-то спиндели… — Эдик посмотрел на меня чистым и наивным взглядом. — В конце концов, дядя Ефим немного успокоился и даже пообещал оплатить мне три недели работы вперед и переезд назад в Кембридж, если только я сейчас же исчезну и не буду больше появляться в компании.

— Эдик, — я запнулся и испытал смешанные эмоции: грусть оттого, что немного нелепая фигура Эдика исчезнет из этих стен, радость за неудавшегося сборщика, возвращающегося в знаменитый университет, и легкую тревогу за будущее.

— Ну, я не прощаюсь, увидимся перед отъездом. Спасибо за поддержку. — Эдик пристально посмотрел на меня. — Без тебя и академика здесь бы было совсем тоскливо. Я только хочу, чтобы ты знал: эту карикатуру нарисовал не я. Нет, я бы конечно мог нарисовать, если бы захотел, я же в детстве занимался в кружке рисования, мне руководитель даже несколько раз говорил, что у меня натюрморты очень хорошо получаются. Ты знаешь, рисовать людей гораздо сложнее, но…

— Эдик, ну что ты…, — я запнулся, и мне стало неловко.

— Приходи прощаться, — Эдик улыбнулся, сложив кончики губ. — Мы сложим вещи и вас позовем. Это даже здорово, обратно через Америку я поеду другим маршрутом. — В глазах у него загорелся какой-то блеск, который уже давно в них не появлялся. — Сюда я ехал по северной дороге, а в этот раз поеду через южные штаты. Техас, Аризона… В Аризоне есть замечательный кратер от метеорита, я обязательно там остановлюсь. — Он мечтательно склонил голову на бок. — Будет иногда сниться, что я иду по коридору Пусика. Представляешь, просыпаешься в кошмаре, лежишь, понимаешь, что на самом деле свободен и вытираешь пот со лба. — Эдик застенчиво улыбнулся.

Я вдруг вспомнил, что та же самая мысль приходила мне в голову, и загрустил окончательно и бесповоротно.

Эдик радостно помахал мне рукой, в последний раз сел в свой хромированный динозавр и с мягким рычанием отъехал от здания компании. Неожиданно он свернул в сторону и, поднимая горы пыли, понесся по проселочной дороге, идущей через заброшенное поле прямо к автостраде. Сотрудники Пусика этой нелегальной трассой никогда не пользовались, предпочитая не нарушать закон и подъезжая к компании по гладкой, асфальтированной магистрали. Я смотрел из окна на эту сцену, вспоминая огромный автопоезд, чуть не разрушивший здание Пусика. Мне показалось, что отъездом Эдика заканчивается странная, немного романтичная и наполненная неожиданностями эпоха.

— Ну что, убрался мудак? — Из прохода появился Ефим. — Слава Богу, я уж нашел, чем его прищучить. — Он отвлеченным взглядом посмотрел на меня.

— Садист! Он специально сюда приехал надо всеми издеваться. Мерзавец! Подлец! Провокатор! Что смотришь, не веришь? — Ефим явно обращался ко мне.

— Да какой из него провокатор, Ефим? — в недоумении сказал я.

— Листен , Листен, Листен, — Ефим начал раздражаться. — Что ты его покрываешь? Он плохой человек, я тебе говорю! Нечистоплотный, ты знаешь, что он сделал?

— Что?

— Мне рассказали, — Ефим поморщился. — Ты не поверишь, но это факт! Он булку из фургона спер!

— Какую булку? — я ничего не понимал.

— Взял и спер, мне все рассказали. Подошел к фургончику, который обед привозит, погримасничал, огляделся вокруг, убедился, что никто не видит, и спиздил! Схватил бутерброд и спрятал под майку! Да, мать твою! Не веришь? — Ефим затряс руками. — Я тоже не верил, но это на него похоже. Мне такой человек рассказал, которому я как себе доверяю. Схватил булку и за пазуху засунул! Глазки у него вороватые, бегают вокруг, неужели не замечал? Спиздил бутерброд, мать его так! Два доллара сэкономил, — Ефим передернулся.

— Ефим, ну что вы, не может такого быть!

Я вспомнил, как Эдик, болезненно боявшийся располнеть и стеснявшийся своего возраста, каждое утро пробегал по нескольку километров вокруг Литтл-Три. Когда приходило время обеда, маленький проржавевший фургончик, управляемый худым китайцем, развозил по окрестным фирмам обеденные бутерброды и кока-колу. Эдик, обычно приносивший пластмассовые баночки с йогуртом из дома, соблазнялся вкусными запахами и, преодолевая искушение, подходил к соблазнительным прозрачным пластиковым дверцам, за которыми лежали румяные булочки с колбасой, куриными шницелями, майонезом и помидорами.

— Ах, да я же сегодня творог принес, — ворковал он. Рука его сама тянулась к дверцам, но, вспомнив о количестве калорий, спрятанных за румяной поджаристой корочкой соблазнительного бутерброда, Эдик отступал в сторону.

— Впрочем, — начинал он сдавать позиции, — я сегодня восемь километров утром пробежал. Обычно я пробегаю пять или шесть, а сегодня восемь. — Рука его сама тянулась к стеклянным дверцам, но затем со страхом дергалась и пряталась за спину. — Нет, я не могу. — Эдик с надеждой смотрел на меня, будто ища поддержки. — Хотя, — он явно искал спасительный аргумент, — сегодня придется часов до одиннадцати остаться, программы изучать. Лучше я дома ужинать не буду! — Он зажмуривался, и его рука сама тянулась к запретным полочкам, открывала дверцы, нащупывала ближайший бутерброд, спазматическим движением хватала его и вытаскивала на поверхность, как будто спешила перейти запретную черту, за которой уже нет возврата. —Уф… — вытирал со лба пот Эдик. — Он мучался еще пару минут, борясь с соблазном положить булочку на место и совершая круги вокруг фургончика. — Сколько с меня? — робко спрашивал он уставшую китаянку. — Пожалуйста. — после этого Эдик с обреченным видом засовывал булку в рот и в одно мгновение поедал ее, словно развратник, спешащий взять от жизни все запретные ее плоды и удовольствия.

«Наверняка кто-нибудь увидел его метания и настучал Ефиму» — понял я.

— Ефим, ну что вы, он не мог ничего украсть! — возразил я еще раз.

— Листен, Листен, Листен Листен! — Ефим напрягся и покраснел. — Точно спер, я знаю. Болезнь такая есть, я где-то про нее читал, не могут люди остановиться и все прут! И он такой же, нечистоплотный. Ты подумай, что он делает? — Ефим скривился. — Борю замучал, Леонида чуть до инфаркта не довел. Он же ссыт мимо унитаза! Ты себе представь, он приехал в компанию, пришел в сортир и гадит прямо на пол! — Ефим передернулся от отвращения. — Вначале булку спер, потом шпинделя! Да, да! — закричал он. — Спиздил шпинделя, на два миллиона! Он такой, он специально сюда приехал, есть такие, что любят всюду нагадить! Карикатуру гадкую на стене повесил, изобразил нас всех кучей говна! Ну, правда с золотом. — Ефим на секунду задумался и затряс головой. — Спасибо хоть на этом. Наплевать! Ну да хрен с ним, спер два миллиона и пусть гуляет, купит себе домик в Кембридже, мне наплевать. Главное, я так счастлив, что он уедет отсюда, сил уже нет. Я ему сказал: «Если ни разу в компании не появишься, все оплачу, и переезд и месяц вперед.» Пусть только исчезнет. Я же не знал, как от него избавиться! — Ефим фыркнул, как рассерженный кот.

— Ефим, — Леонид учтиво подбежал к президенту с рулоном перфорированной бумаги.

— Ну что еще, опять что-нибудь спиздили, что-ли?

— Шпиндели нашлись! В ведомости ошибка — они нам поставили шестнадцать штук, а написали шестьдесят шесть!

— Ну и хрен с ними, — Ефим зевнул. — Главное, что этот садист здесь больше не появится. Почаще бы они такие ошибочки делали! Все, Леня, вздохни свободно, тебя больше про бином Ньютона ни один мудак не спросит!

Эдик уезжал через пару недель. Около дома в самом центре Литтл-Три снова стоял огромный автопоезд, на прицепе которого взгромоздилось хромированное чудовище. На проводах Эдик немного выпил лишнего, расчувствовался, клялся мне и академику в любви и обещал перетащить нас в Кембридж, как только представится такая возможность. Он уже находился где-то далеко, сам не понимая, как его занесло к Пусику, тряс головой и предвкушал полную романтики поездку по южным штатам.

На следующее утро автопоезд отъехал на восток, в сторону лысых выжженных гор, покрытых утренней прохладой, навстречу розовому восходящему солнцу.

Мне было грустно. Казалось, даже кусты Литтл-Три помнят о хромированном мастодонте и его водителе, выруливающем по утрам на автостраду навстречу сборочному конвейеру.

Когда я вошел в здание компании, деловой Андрей в полосатой рубашке руководил разбором опустевшего рабочего места, еще недавно принадлежавшего ученому садисту.

— С компьютера все стереть! — с важным, начальственным видом распоряжался он. — Полки отдадим в отдел снабжения, там как раз телефонные справочники некуда класть. Кресло на сборку, Донгу все время не на чем сидеть. Стол к разработчикам для монтажа. Ну, кажется, все, — он удовлетворенно посмотрел по сторонам. Уголок, в котором сидел Эдик, мгновенно опустел, казалось, его здесь никогда не было. Остался только кусок стены, освещенный ярким люминисцентным, чуть подрагивающим светом, вибрирующее пустое пространство, лишенное своего наполнения.

— Дядя Ефим все-таки неправильно организовывает производство, — с ужасом услышал я тоненький голос. Я испуганно обернулся. Вокруг никого не было, опустевший зал светился зелеными огоньками собранных и готовых к продаже систем. — У нас в Кембридже, — капризно продолжал голосок, — никто не работает на таких системах.

— А булку спиздил! — возразил я призраку. — Я уже не говорю про шпиндели!

— Дядя Ефим меня скоро переведет, — вяло, замирая и растворяясь, отпарировал призрачный фантом и окончательно исчез в пахнущем канализацией прохладном воздухе, спускающемся с потолка через расчерченные черными свастиками вентиляционные решетки.