Дурная компания

— У Пусика, значит, работаешь. — На лице у Гриши появилось мечтательное выражение. — Я работал у Ефима почти два года.

При этих словах мне стало нехорошо. Похоже, что от Ефима было некуда деться. Его знали решительно все, от домовладельцев до продавцов автомобилей.

На днях я разговорился в овощном отделе магазина с пожилой женщиной, покупавшей зеленый лук и капусту. Она оказалась русской и, кончено же, спросила о моей работе.

— Я работаю у Пусика, — гордо ответил я.

— Жуткое место, жуткое! Кошмар! — содрогнулась дама, поспешно толкнула свою коляску и исчезла среди стеллажей с помидорами и картошкой…

Даже Литтл-Три, казалось, был забит Пусиковцами, так что жить в этом милом в общем-то городке становилось уже просто противно. Жены сотрудников гуляли на детских площадках, обсуждая продвижение их мужей по службе и присматриваясь к содержимому холодильников и к одежде подруг и их детей. Они сталкивались в магазинах, а в выходные на центральной улице было решительно невозможно пройти, не встретив нескольких коллег по службе. Иногда хотелось бросить все и уехать в восточную часть города, из которой регулярно по вечерам продолжали раздаваться звуки перестрелок.

— Я всех у Пусика знаю, — продолжал Гриша с южным акцентом. — И Леню, и Бориса, и Витю. Знаешь Витю, он еще профессором в Москве был? А мне у Ефима хорошо было работать, только неинтересно, вот я и ушел. Я ведь раньше механиком в совхозе «Ильичевский» был. — При этих словах я чуть не подпрыгнул и начал уважать свои физиогномические способности. — Не слышал про такой совхоз? На Ставрополье. Миллионер, одних комбайнов было четыре десятка, тракторов, машин видимо-невидимо! И я всего этого парка начальником был! — его щеки покраснели от важности. — Я ведь всегда машины любил, еще мальчишкой из «Огонька» картинки вырезал, коллекционировал. И вот здесь получаю, понимаешь, удовольствие. Бери, отличная машина, чудо техники.

Машина действительно была хороша. Я зажмурил глаза и ринулся в омут.

— Хочешь в рассрочку бери, — бывший механизатор был настойчив. — Будешь платить чепуху, ну двести-триста долларов в месяц, а через два года нам машину отдашь или сможешь выкупить. Сейчас мы тебе все посчитаем, я для Пусика и его ребят все обделаю!

Гриша вернулся с бойким смазливым смугловатым американцем, напоминающим гангстера из боевиков пятидесятых годов. Волосы его были по-старомодному напомажены какой-то блестящей гадостью, рукава белой рубашки были завернуты до локтей, причем на одной руке я с испугом увидел татуировку, изображающую половой акт женщины с огромного размера кроликом, судя по картинке до крайности возбужденным. С полурасстегнутого воротничка у начинающего гангстера свисал галстук чрезвычайно яркой расцветки, разукрашенный пальмами, крокодилами, кокосовыми орехами и еще какой-то пестрой дрянью. В зубах он держал потушенную сигарету.

— Поздравляю! — он схватил мою руку и начал ее трясти. — Вы заплатите сейчас три тысячи пятьсот долларов и будете платить еще триста шестьдесят долларов в месяц и машина ваша! Это колоссальная сделка, мы просто-таки прогораем на этом, можно сказать, торгуем себе в убыток.

— А сколько нужно будет доплатить, чтобы выкупить машину через два года? — осторожно спросил я.

— Да, чепуху, — гангстер достал из-за уха тупой огрызок карандаша и, пыхтя потушенным окурком, начал что-то выводить на обрывке старого конверта.

— Примерно восемнадцать тысяч триста двадцать семь долларов.

Я пришел в совершеннейший ужас. Только что названная цифра значительно превышала исходную стоимость нового автомобиля.

— Соглашайся, не думай даже! — прошипел около уха Гриша — Ты что, отличные условия, нигде лучше не купишь!

— Секундочку, секундочку! — я напряг начинавшие выветриваться из моей головы математические способности и попытался вывести условия платежа при самых худших процентах. — Здесь что-то не так! В самом худшем случае я должен заплатить гораздо меньше чем эта сумма!

Чернявый гангстер помрачнел. Он посмотрел на обрывок конверта, снова что-то написал тупым карандашом, потом посмотрел на Гришу. — Сейчас бухгалтерия все проверит, — процедил он, — все будет О кей.

— Замечательная машина, — продолжал восхищаться Гриша, пока моложавый гангстер ушел подсчитывать доходы и убытки. — Лучше не придумаешь! Окна открываются, двери запираются, а какие у нее тормоза!

Обладатель напомаженных волос и пестрого галстука вскоре вернулся с ворохом бумаг. На этот раз цена автомобиля была правильной.

— Подпиши вот здесь, и вот здесь, а вот это означает, что на твоей машине сейчас восемьдесят миль на счетчике, а эта бумажка для регистрации, а эта для страховки, подпиши, что мы помоем для тебя машину, подпиши, что ты все понял, а теперь здесь, здесь, здесь…

— Подписывай, подписывай! — шипел Гриша.

— Секундочку, — я с удивлением увидел, что общая сумма, проставленная в договоре, явно превышает ту, о которой мы только что договаривались.

— Ну ты же не понимаешь, — Гриша театрально пожал плечами, — они же тебе посчитали финансирование. А ты будешь брать ссуду под маленький процент, и сумма платежей получится гораздо меньше!

Я глубоко взодхнул и подписал свой приговор.

— Молодец, — Гриша был доволен. — Ты знаешь, когда я уходил от Пусика, мы очень хорошо с ним поговорили. И ты знаешь, что он мне сказал на прощание? — он надулся и выпятил вперед грудь — "Гришенька, — сказал он,

— когда мне нужно будет ограбить банк, я возьму с собой тебя!"

Что-то будто оборвалось у меня внутри при этих словах. Я еще не знал, как именно, но понял, что меня надули.

Машина, впрочем, была действительно хороша. Приехав домой, я вооружился калькулятором и накинулся на многочисленные бумаги, только что подписанные мной в магазине. Все вроде бы было правильно, но в стороне от стройного столбика цифр стояла какая-то странная графа: «Дополнительные услуги» и около нее сумма в полторы тысячи долларов, пропечатанная бледными цифрами и как-то неровно. Я снова взял калькулятор. Гриша меня явно надул, финансирование было совершенно не при чем.

Стоило мне снова появиться в магазине, Гриша поправил пиджак и, избегая моего взгляда, попытался скрыться в одной из комнат.

—Гришенька, — ласково позвал я. — Получается какое-то недоразумение. Я Ефиму пожалуюсь!

— Я даже не знаю, о чем ты говоришь! — Гриша перешел в наступление.

— Купил машину и катайся, что ты меня от дела отрываешь.

— Гришуля, а что это за полторы тысячи?

— Ну, это мы тебе машину помыли.

— За такие деньги я ее сам помою!

— Пропылесосили! — Гриша явно начинал ощущать нехватку аргументов и цеплялся за те немногие из них, которые еще как-то могли меня урезонить. Он начал постепенно пятиться.

— Короче, или ты меняешь мой договор, или это для тебя плохо закончится!

— Сейчас, сейчас с тобой поговорят! — он выскочил наконец в комнатушку и захлопнул передо мной дверь.

Из холла на меня вышел высокий, солидного вида американец в белой рубашке с галстуком, жующий жевательную резинку. Он напоминал техасского полисмена, и для полноты картины ему не хватало только ковбойской шляпы и кольта.

— Чем могу помочь? — он был корректен и беспристрастен.

Я попытался объяснить ему ситуацию.

— Видишь ли, — он лениво развалился на кресле. — Договор ты подписал, и уже никто не докажет, что ты не согласился на эти лишние полторы тысячи. Мой тебе совет, бери машину, поезжай отдыхать, развейся. Приходи к нам через недельку, как раз начальник финансового отдела вернется из отпуска, вот тогда мы с тобой и разберемся.

— Я никуда не пойду, пока мне не изменят договор! — Я схватил бумагу и в совершенно советских манерах начал писать заявление. — Я требую, чтобы представитель магазина расписался на этой бумаге!

Бывший полисмен явно был поставлен в тупик, не ожидая такого поворота событий. Он не предполагал, что перед ним сидит человек, прошедший советскую бюрократическую школу и израильскую закалку.

— Ну, — он медлил, не зная что делать, — вообще-то мы ничего никогда не подписываем.

— Тогда я немедленно отвожу это письмо в полицию, копию в газету и в компанию, владеющую вашим магазином!

— Ну зачем же так, — на лице у продавца появилось неожиданно ласковое выражение. — Мы все уладим, сейчас я поговорю с хозяином.

Через минуту он вернулся с радостной улыбкой.

— Мы так хотим, чтобы вы были довольны! Вообще-то это против правил, но в вашем конкретном случае мы решили пойти вам навстречу…

Когда я выходил из здания, из маленького прохода выскочил Григорий с жалкой, заискивающей улыбкой.

— Вот видишь, как удачно все получилось, — пролепетал он, — Я же говорил, для тебя и Ефима все сделаю, что от меня зависит!

На улице было солнечно. По расположенной рядом улице катились блестящие автомобили. В них сидели молодые и старые женщины, студенты, бизнесмены, профессора из расположенного рядом университета. Они жили в своей стране, в своем упорядоченном и привычном мире среди дорог, рядов аккуратных домиков, разделительных полос, светофоров и зеленых деревьев. Моя реальность была совершенно другой. Казалось, весь Литтл-Три был заполнен нынешними и бывшими сотрудниками компании Пусика, покупающими овощи, продающими автомобили, ужинающими в ресторанах. Я посмотрел на солнечный, прозрачный и вылизанный пейзаж, потряс головой и попытался отрешиться и увидеть перед собой настоящую, реальную Америку, не подозревающую о существовании параллельной Пусиковской вселенной. И снова в груди поднялся и трепыхнулся холодный огонек, в последнее время не дававший мне покоя.

Словно в издевку за неожиданное проявление свободомыслия, передо мной появился голубой автомобиль, за рулем которого с серьезным выражением лица сидел Борис. Он увидел меня и начальственным и строгим жестом, напоминающим движения рук бывших партийных деятелей на трибуне Мавзолея, махнул мне рукой.

Глава 10. Команда

Дни покатились однообразной и мутной чередой, и ужас, дававший себя знать робким холодным огоньком в груди, разгорелся и охватил мою душу. Каждый день рано утром я одевал ненавистную полосатую униформу и весь внутренне содрогался, готовясь к очередным испытаниям.

Погода стояла солнечная, и ранними прозрачными часами к зданию Пусика подкатывали машины. Прохладные, сумрачные глубины здания заполнялись людьми, и компания оживала. Орал громкоговоритель, раздавались телефонные звонки, сновали люди, и к грузовому подъезду подавали грузовики, в которые загружали огромные деревянные белые ящики, содержавшие результаты сосредоточенного труда русских профессоров и китайских рабочих.

Ровно в полдень наступало время обеда, и те обитатели компании, которые в этот момент не попались под руку начальству, облегченно вздыхали, засовывали в микроволновые печи принесенные из дома пластмассовые коробочки, и здание наполнялось запахами. Русские эмигранты словно по какому-то сговору приносили всегда одно и то же. Они разогревали домашние котлеты с жареной картошкой, и в этот момент казалось, что находишься где-нибудь в ведомственной столовой и полная баба Маня в засаленном переднике вот-вот навалит тебе в тарелку ароматное второе, да еще предложит домашних щей из кислой капусты. Неожиданно в ностальгический аромат воспоминаний вмешивался острый запах какой-нибудь вонючей рыбы с соевым соусом, принесенной китайцами из сборочного цеха, напоминая о том, что старые времена безвозвратно ушли в прошлое и отдалились в пространстве на добрую половину Земного шара…

По какой-то неписанной традиции во время обеда бывшие профессора и заслуженные изобретатели расслаблялись. Быть может, на них действовала магия отдельно стоящего стола, или это запахи домашней кухни усиливали ощущение свободы, но обеденные разговоры за «русским» столом были традицией. Интересно, что в этих разговорах практически не упоминалась окружающая действительность и посвящены они были исключительно воспоминаниям о жизни в застойной России.

— У нас в почтовом ящике, — нудным и ровным голосом рассказывал заслуженный изобретатель, — как-то раз ввели такое правило, что перед уходом обязательно надо запирать бумаги в ящик стола. И вот однажды наш начальник отдела в ящик их положил, а на ключ не запер. Приходит проверяющий и первым делом ящики проверять…

Изобретателя никто не слушал, так как в это время плохо выбритый космический профессор с неизменными свежими пятнами на животе увлеченно вспоминал свой поход в привокзальный ресторан в каком-то провинциальном городе, и внимание стола было направлено на него.

— Мы сидим за столиком, и тут подходит опер. Молодой такой паренек, в форме, серьезный. «Ваши документики», — говорит. А за соседним столиком две местные шлюхи, все накрашенные и с какими-то солидными мужиками коньяк пьют. Ну Серега тут закатил представление. Он ему так и говорит: «Товарищ милиционер, смотрите какое безобразие! Я всю смену в забое отстоял, чтобы свои трудовые рубли заработать, еле на ногах стою. Понимаете, как рабочий человек прихожу культурно развлечься и что я вижу? Чуждые нам, понимаете, элементы сидят и не дают рабочему человеку расслабиться!».

Стол грохнул от хохота. Заслуженный изобретатель обиженно замолчал, китайцы прекратили жевать рыбу, а Борис, увлеченно читающий газету за столом, отведенным для элиты, недовольно оглянулся, некоторое время изучающим и суровым взглядом смотрел на отбросы общества и снова уткнулся в газету, недовольно поджав губы.

После обеда, если позволяло время, люди выходили на улицу вдохнуть хоть немного нормального воздуха, выкурить сигарету и пройти пару кругов вокруг здания, продолжая дразнить воображение тенями далекого прошлого.

Выползали на воздух и бывшие жители Юго-Восточной Азии. Один из них, приезжавший на работу на огромном допотопном и проржавевшем фургончике, всегда садился в одну и ту жу позу: на корточки около своей машины и выкуривал сигарету. Лицо его, восточное и непроницаемое, в эти моменты светилось каким-то особенным выражением довольства, лоснилось сытостью после только что поглощенной пищи. Казалось, он наслаждался каждым моментом этой мирной и сытной жизни, в которой с голубого неба не падают страшные бомбы, не приходится с утра до ночи стоять по колено в мокрой грязи, нагнувшись над рисовыми ростками, пытаясь заработать на жизнь себе и голодным детям, над головой есть покрытая красно-коричневой черепицей крыша и рядом стоит огромный, рычащий автомобиль. Если бы его родственники и знакомые там могли увидеть, как он сейчас живет! Как бы окружили они пахнущую бензином железную машину, щупали бы резиновые колеса и хромированные бамперы, причмокивали, посмотрев на кабину с дермантиновыми сиденьями и с окнами, завешанными ситцевыми занавесочками. Блаженна и чудесна огромная, великая, мирная и сытная страна Америка…

Настроение у меня не улучшалось, работа была однообразной, и удивительные свойства Пусиковских приборов не вызывали у меня в душе ничего, кроме чувства усталости и легкого отвращения. С другой стороны, я не мог не признать, что Ефим создал нечто совершенно уникальное по форме и по содержанию.

Дело, которое Ефим начал около десяти лет назад, совершенно не вписывалось в любые доступные рамки логики, привычные представления, наконец элементарные законы делопроизводства и коммерции. Даже русские люди, много повидавшие на своем веку и привычные к иррациональности и безумию окружающего, приходили в изумление, познакомившись с деятельностью Пусика. У американцев, рациональных до мозга костей, с детства привыкших к обычным законам бизнеса, при знакомстве с деятельностью компании Пусика наступала истерика, обычно заканчивавшаяся серьезным нервным расстройством и походами к семейному психотерапевту.

То, что они видели в этой компании, настолько противоречило привычному, рационально-механистическому устройству всего окружающего, управляемого круговоротом денег, банками, бухгалтерией, конкуренцией и людьми в белых рубашках с кожаными тетрадками, калькуляторами и компьютеризированным распорядком дня, что психотерапевты немало пыхтели, тщательно стараясь вытравить из их памяти травматические переживания о группе сумасшедших русских в самом центре американской электронной промышленности.

Благодаря своеобразному гению Ефима и высочайшему уровню инженеров, у Пусика не было конкурентов. Многие, правда, пытались обскакать русских, но никто из них не смог даже приблизительно повторить удивительные параметры серых коробок. Все попытки конкурентов произвести похожее оборудование заканчивались полным провалом и закупкой еще нескольких сот ящиков с надписью «Пусик». Ефим довольно ухмылялся. Его покупатели даже не подозревали, что «Пусики» собирались из самых дешевых и бросовых деталей, стоящих фирме копейки.

Результатом полного вымирания какой-либо конкуренции являлась дикая и совершенно непохожая ни на что ситуация, когда огромные корпорации терпеливо, месяцами если не годами ждали своей очереди на выполнение заказов. Пусик не обращал на них никакого внимания и, казалось, деньги были ему совершенно не нужны. В холле компании всегда униженно толпились, сидели на стульях, вскакивали при появлении Ефима солидные господа, приехавшие на Мерседесах и БМВ молить его об ускорении производства. Они надеялись получить хотя бы одну серую коробку вне очереди, но этого обычно не происходило.

«Листен, Листен, Листен! — говорил Ефим, — Это не приборы. Это мои дети. Мы работаем, вы не видите? Вы думаете, нам нужны деньги? Нет! Я не могу и не хочу расширять производство. У меня и так полно идиотов работает!».

Иногда он кричал на полных, потеющих господ и грозился лишить их компанию поставок. После этого обычно приезжали делегации президентов и вице-президентов, часами сидели с Ефимом в кабинете и упрашивали его сменить гнев на милость. Иногда это удавалось, иногда нет. Ефима боялись, уважали, ненавидели, изумлялись, но неизменно продолжали покупать его изделия. Без этих серых, мышиного цвета машинок развитие цивилизации бы явно притормозилось.

Ефим обычно высказывал свое отношение к происходящему в виде образов: «Они ожидали ясного, солнечного дня, пикника, а мы им… — он замолкал, пытаясь подобрать образ —… а мы им устроили эдакий шторм, с грозой и ветром! — Ефим покачивал головой — Ну, не поджарили свои стэйки, тоже мне трагедия! Ну да, испортили пикник… Мелкие людишки! Готовы лицо потерять ради куска железа. А зачем мне расширять производство? Только налогов больше платить, ничего они подождут. Оботрутся и снова придут в ноги кланяться.»

Так оно обычно и получалось и, казалось, этот процесс доставлял Ефиму удовольствие и разнообразил его скучную жизнь. Для того, чтобы и работникам его было не скучно, в компании полностью отсутствовала какая-либо организация. Единственными представителями администрации были постоянно меняющиеся секретарши, отвечавшие на телефонные звонки, и пожилая дама с безумными глазами, которая принимала меня на работу. Бухгалтерия практически не велась, и горы чеков и бумаг постепенно заваливали огромный зал, прилегающий к кабинету Ефима.

Почти не существовала и какая-либо техническая документация, и большинство устройств существовали только в виде готовых электронных блоков. Естественно, не могло быть и речи о том, чтобы Ефим занялся какой-либо технической поддержкой своих покупателей или чтобы он содержал специалистов по рекламе и сбыту…

Финансовый инспектор, пришедший проверять дела компании, закончил нервным расстройством. На него так подействовали не только горы неразобранных финансовых документов, но и то, что Ефим приказал всем сотрудникам компании, недостаточно хорошо говорившим по-английски, вечерами заниматься изучением языка и даже нанял для этого нескольких преподавателей. Почти что каждый вечер в заваленном бумагами зале собирались испуганные люди, разучивали детские песенки и пытались вести между собой незатейливые житейские диалоги. К концу недели государственный чиновник полностью утратил жизненные ориентиры и был, по слухам, увезен в клинику, взвизгивая тонким голоском и находясь в состоянии крайнего возбуждения. С тех пор государственные службы Ефимом и его делами более не интересовались, удовлетворяясь налогами, которые Ефим регулярно платил налоговому ведомству, и бросив сумасшедших русских со своим боссом на произвол судьбы.

Беспорядок и хаос Ефима, казалось, полностью устраивали. Он ориентировался в хаосе как рыба в воде, изредка поднимая шум. «Когда я работал в американских компаниях, — шумел он, — на каждом рабочем месте было чисто, справа лежал карандаш, слева лабораторная тетрадь и рядом стоял сейф с бумагами. А у вас что за бардак?»

Кроме гениально-безумных идей Ефима, которые когда-то легли в основание компании, все у Пусика держалось на доблестных членах элиты в полосатых рубашках. Заведовали всеми делами и держали в голове все принципиальные схемы исключительно Леонид, Борис и Андрей. Опирались они на Игоря с Петей, также имевших колоссальную память и работоспособность. При всем своем кажущемся безумии, Пусику удалось сколотить эту уникальную команду, которой, наверное, не было равных во всем мире, команду, способную свернуть горы. Все они знали друг друга еще по Москве и были один за другим перетащены Ефимом к себе. Первым приехал Леонид, который знал Ефима в молодости, затем Борис с Андреем. Последние, в свою очередь, перетащили к Пусику всю полосатую братию, к которой по недоразумению был причислен и я.

Остальные работники Пусика молчаливо признавались людьми второго сорта, подозрительными, и неспособными достичь сияющих высот профессионального мастерства. Ефим любил обучать их уму-разуму, попрекая их бывшими званиями и заслугами и проводя сравнение между бывшей и современной действительностью.

— Поймите эту страну! — кричал Ефим. — Вы здесь никому на … не нужны и все. Вы здесь абсолютный нуль, дерьмо последнее! И прекратите болтать по-русски! Сегодня вы здесь, а завтра может оказаться, что вы здесь не работаете. Понятно?

Я постепенно начал разбираться в странностях системы Пусика и однажды вечером мне неожиданно пришла в голову простая до безобразия идея.

«Не может быть, — думал я, — это было бы слишком просто. Неужели все эти люди в полосатых рубашках до этого не додумались?» — Я почувствовал возбуждение, подкатил к своему рабочему месту различные приборы и через пару часов был уверен в своей правоте. Получалось, что моя идея позволяла за секунды измерить то, на что обычно уходили десятки минут. Я был ошарашен и впервые за длительное время почувствовал прилив сил и радости: наконец-то удалось хоть чем-то оправдать свою работу у Ефима.

Мимо как раз пробегал взмыленный Борис.

— Как дела? — с обычным полуоскалом спросил он.

— У меня собственно есть идея, — и я начал излагать свои соображения, чувствуя, что путаюсь и теряю нить повествования. Борис прореагировал мгновенно.

— В этом случае произойдет следующее, — и он начал излагать отдаленные последствия моей идеи, о которых я даже не начинал задумываться. Я был поражен. Казалось, Борис просчитал все возможные варианты и уже ходил с готовым решением.

— Неплохо. — Борис на секунду задумался и лицо его выразило удивление. — Неплохо! Пойдем к доске.

Мы зашли в небольшую комнатку, использущуюся в компании Пусика для совещаний. Борис подошел к доске, взял фломастер и быстро, волнуясь и краснея от волнения, начал покрывать белую пластиковую поверхность схемами и математическими формулами. Он даже немного заикался. Я с ужасом понял, что с трудом успеваю следить за ходом его мыслей. Борис уже закончил выводить какое-то уравнение, его рука с невероятной скоростью бегала по доске, издавая пулеметную дробь от ударов фломастером. Эта дикая сцена напоминала работу сломавшегося самописца, спазматически выводящего на бумаге сигналы мощного землетрясения.

— Осталось только выписать решение и разделить два полинома. — Борис схватил красный фломастер, передвинул доску и размашисто выписал решение. — Неплохо. — Он с некоторым удивлением и, как мне показалось, с недовольством посмотрел на меня. — Такие идеи приходят не часто! Поздравляю, ты только что принес фирме солидный доход. Можешь считать, что твоя зарплата окуплена.

— Лицо его немного просветлело. — Я думал, что от тебя пользы не будет, — сурово сказал он, — но, видимо, был неправ. Надо признать, у Ефима действительно колоссальная интуиция.

Борис еще несколько секунд с удовольствием смотрел на исписанную доску. Затем он энергичным шагом подошел к телефону: «Леонид, Андрей, Игорь, Петр, в комнату для совещаний. Повторяю, в комнату для совещаний!» — раздался с потолка его голос.

Я со страхом смотрел на цепочку символов, покрывавших белую плоскость доски и чувствовал, что результат, полученный Борисом за несколько минут, еще не полностью доступен моему пониманию.

Первым появился Андрей.

— Посмотри-ка! — Борис был возбужден и ходил по комнате быстрыми шагами. — У нашего новобранца первый результат. И какой результат! — Он начал объяснять смысл написанного. Андрей причмокивал губами. Тем временем в комнате появились Леонид, грызущий ногти Игорь с постоянно бегающими глазами и Петя с висящими донскими усиками.

— Что случилось? — Леонид как всегда пританцовывал, как будто собираясь броситься в атаку.

Борис нервными движениями вытер доску, и его рука снова забегала, покрывая доску символами. На этот раз я уже успевал следить за ходом его мыслей.

Андрей вскочил со стула.

— Между прочим, в этом случае все можно сделать гораздо проще! — он заговорил по-русски, и его лысина тоже покраснела от волнения. Андрей стер часть доски и начал рисовать на чистом участке принципиальную схему.

— Ребята, — Леонид тоже заговорил по-русски, — это же отлично. Посмотрите! — он подбежал к Андрею и начал пририсовывать какие-то квадратики.

— Эту работу сможет сделать Игорь. — Борис сказал это тоном приказа. Игорь кивнул и нервно укусил ноготь. — Петя возьмет на себя интерфейс. Андрей разработает систему. Леонид, как насчет аналоговых входов? Я займусь программами.

— Сколько потребуется времени? — Леонид достал из кармана небольшой блокнотик.

— Я думаю, два дня на подготовку, два дня на прототип и месяц на массовое производство. — Борис был настроен решительно.

— Две недели на производство, больше не дам! — Леонид быстро записывал что-то в блокнотик. — Сегодня же получим добро у Ефима.

— Леонид, две недели нереально. Сборочные цеха, детали… — Борис недовольно поморщился.

— Две недели более чем достаточно. Я знаю, что говорю. О кей? — Леонид сунул блокнотик в карман. — Не теряем времени, ребята, за работу.

— Молодец, — Андрей был как всегда важен. — Оправдал доверие партии и правительства! — он с напускным величием пожал мне руку.

Комнатка опустела. Я еще раз посмотрел на исчерканную доску, не веря своим глазам. Сырая идея, на отработку которой в обычных нормальных условиях ушло бы не меньше месяца сомнений, экспериментов, черновиков, была отшлифована до совершенства Борисом в течение от силы десяти минут и превращена в схемы остальной командой в течение последующего получаса. Я никогда в своей жизни не видел ничего подобного. Голова кружилась. Я выглянул в окно. На пустынной площадке стояли автомобили, над религиозным центром развевался американский флаг, в голубом небе серебристой сигарой светился самолет. Окружающий мир явно не подозревал о только что случившемся чуде. Команда Пусика стоила не одного миллиона долларов…

Неожиданно мое внимание привлек полный лысый мужчина в пиджаке, бегущий вдоль здания компании и подпрыгивающий как мячик. Я узнал его: он работал в сборочном цеху и, по слухам, в России был доцентом в каком-то техническом ВУЗе. Рукава его пиджака задрались от бега, обнажив расстегнутую рубашку. Он как-то странно жестикулировал, подпрыгивал, гримасничал и вскоре скрылся за углом здания.

Я потряс головой. Подпрыгивающий толстяк в расстегнутой рубашке совершенно не вязался с гармоничным американским пейзажем. Я снова посмотрел на пустынную стоянку, на которой стояли новенькие автомобили, на развевающийся на ветру флаг и далекие горы. «Почудилось…» — я потряс головой и вдруг снова заметил бывшего доцента. Он совершал ритмичные движения, напоминающие балетные па: три шага, прыжок, три шага, прыжок, расставив полные руки. Прыгун что-то выкрикивал и гримасничал. Я прислушался.

— «Fuck you, Fuck you, Fuck you!» — кричал доцент, после этого следовал прыжок, затем сцена повторялась сначала. Мне стало страшно, так как по слухам несколько человек, работавших в компании Пусика, сошли с ума, а двоих или троих хватил на работе инфаркт.

Как я узнал на следующий день, танцор только что получил предложение работать в другой компании и таким образом выражал свою радость.

Глава 11. Беженец

Я впервые познакомился с Олегом в совершенно незапамятные времена. Я даже точно помню день, когда это случилось, — именно в этот день умер Брежнев.

Эпоха, породившая в гражданах огромной строны чувство тоскливой стабильности и многочисленные анекдоты, подходила к концу. Рано утром у станции метро «Площадь Свердлова» выстроились милицейские патрули, которые с многозначительным видом отсекали людские толпы от Кремля и магазина ГУМ, и мне с трудом удалось доказать, что я в действительности работаю в здании, примыкающем к Манежной площади, и являюсь нормальным и благонадежным гражданином СССР. Мрачный майор долго вертел в руках красную книжечку с гербом и надписью «Академия Наук», наконец вздохнул и сказал: «Иди парень, только быстро. Тут такое происходит…». Мне стало не по себе, так как «такое» могло означать все что угодно, например, объявление ядерной войны Соединенным Штатам Америки или внеочередные Олимпийские игры на Красной площади.

— Ребята, — бородатый весельчак, работавший у нас в лаборатории, приоткрыл нам тайну происходящего, — наверняка кто-то в Политбюро дал дуба.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовались мы

— Я каждый день в шесть утра слушаю юмористическую передачу «Опять двадцать пять», а сегодня ее отменили и гонят по «Маяку» симфоническую музыку.

Это было серьезно и наводило на размышления. Все терялись в догадках, но то, что умер не кто-нибудь, а сам великий Генеральный Секретарь ЦК КПСС, само это предположение казалось почти невозможным, и от этой мысли захватывало дух. Полуживая мумия, уже в течение многих лет с трудом произносящая отдельные слова, казалась вечной и нерушимой в этой своей тлеющей полужизни.