Одинокие в толпе

У меня ещё были деньги, чтобы уговорить водителя выбросить дополнительно ящик, дабы уместились эти двое, но парень упомянул, что в крайнем случае я могу высалить "dayosfbuds",мелюзгу. Одного этого было достаточно, чтобы расстрелять его на месте, но он ещё и стал угрожать мне, пообещал вышвырнуть вон. Его спутница смотрела на него в этот момент с обожанием. Они считали вправе себя так вести – ведь парень был намного выше меня и заметно сильнее. И тогда что-то сдвинулось в моей голове...

Мгновенно доставать оружие умеет любой кланер. Увидев дуло пистолета, наглей отпрянул, лицо его исказили бессильная злоба и страх. Я прекрасно знаю, что побудило меня действовать так, как я действовал потом. Ненависть и презрение. А также то, что обычно я был вынужден терпеть подобных подонков, но вдруг, волей обстоятельств, исчезли условности «цивилизованного» общества.

К чёрту мораль! К дьяволу милосердие!

Я нажал на спусковой крючок, пустив пулю ему в колено. Парня крутануло на месте, его лицо побелело. С громким стоном он рухнул на землю, я отшвырнул его от фургона уларом ноги.

– Me hop tu ne gon otta citi!(Надеюсь, теперь ты не сможешь выбраться из города!) – процедил я сквозь зубы, не в силах обуздать выплеснувшуюся ярость.

Он знал, что это правда, – когда толпа сминает даже здоровых, на что может надеяться калека?

Девушка дико закричала и рванулась в сторону. Не знаю зачем, но я всадил пулю и в её ногу – она ведь так любила своего героя! Пусть же останется вместе с ним...

Мне не надо морального оправдания моим действиям, я всё равно не жалею ни о чём. Более того, видит Клан, какое я получил удовольствие, отрешившись от приличий и свершив правосудие так, как этого хотел много раз в своей жизни!

Неприятности, однако, на этом не закончились. Всем желающим не хватило места в автобусе, и те, кому не повезло, кинулись к нам. Увидел множество лиц, изуродованных безумием, я машинально достал шотган и открыл огонь... Потом я сказал обвинителям в Клане, что защищал детей. Но это неправда.

Я просто ненавидел эту массу, в которой наверняка были те, кто оставил детей, чтобы спастись самим, кто топтал упавших на землю, кто стаскивал обратно залезших перед ними. Я имел возможность убивать – и убивал.

Выпустив оставшиеся 5 зарядов шотгана – какая удача, что он был в этот день заряжен патронами с крупной дробью – я уложил полтора десятка живых мишеней, но толпу это не остановило. Бросив шотган – не было времени перезаряжать, – я отстрелял до конца обойму пистолета, последние 9 пуль, после чего моментально вставил следующую обойму. От грозной толпы осталось лишь несколько человек, в ужасе искавших спасения. Но и им не суждено было прожить больше нескольких секунд.

Вторая обойма упала пол ноги, и её лязг был отчётливо слышен в наступившей тишине. Потом застонали и зашевелились раненые, которых было совсем немного. Что ж, в Клане меня считали хорошим стрелком...

Я спрятал оружие и запрыгнул в фургон, торопясь скорее вырваться из города, который сошёл с ума...

И после всего Пауки говорят мне о свободе! Да если только человеку дать свободу, он уничтожит весь мир и себя с ним заодно. Его невозможно исправить. Проявлять жестокость, зависть и алчность для человека так же естественно, как и дышать. По крайней мере, в наше время, и я сомневаюсь, что когда-то было иначе. Человека всегда надо держать в жёстких рамках – он всё равно будет счастлив.

Вот и Сеть показала человека во всей красе. Наряду с деловыми страницами и несколькими по-настоящему умными сайтами в ней полно такой грязи, что даже описывать её стыдно.

Тем не менее я первый встану на защиту Сети, потому что нельзя отрицать и её положительных качеств, а что касается грязи... Кто ищет, тот её везде находит...

Итак, с работой туго... К счастью, когда я уже собирался уходить, пришло сообщение от Наты – она спрашивала, как настроение. Узнав, что «сижу себе на приколе», предложила свою помощь, и вскоре по её рекомендации я устроился в организацию, отвечающую за поддержание над городом энергощита.

* * *

Вечером, около 21:00, я оделся и вышел на улицу, чтобы посетить клуб «Поддеревом». Там через час меня будет ждать Риен. Машину свою я брать не стал. В полисе отлично можно доехать в нужное место на автобусе или на подземном поезде, а машину следует поберечь – чтобы не разбил её какой-нибудь молодой повеса, которых сейчас много за рулем. Как бы хорошо я ни ездил, рисковать не стоит, тем более я люблю ночные прогулки по городу.

К ближайшей подземке шёл маленький автобус, мест на 30. Автобусы в полисах были бесплатными, но все предпочитали пользоваться подземкой. Наземный транспорт ходил плохо, часто застревал в пробках.

Остановку еле освещали тусклые фонари, на ней было лишь два человека: зябко кутающаяся в тёплый платок старушка и подросток, чья яркая одежда плохо сочеталась с грязью и сыростью района.

Водитель даже не повернулся в нашу сторону, когда мы заходили в полупустой салон и рассаживались на жёстких креслах из тёмно-красного пластика. На окно налипло что-то жёлтое, и потому плохо было видно сумрачные дома, сгрудившиеся над нами. Я, впрочем, не собирался разглядывать это жалкое место, а огни подскажут мне, когда мы выедем к подземке.

Автобус трясло. Ни один пассажир за всю поездку не вымолвил ни звука, точно водитель принял нас всех в тайную секту молчальников.

Наконец станция подземки. Здесь толпилось много людей. Работали торговые палатки, вокруг них суетились покупатели. Этот район уже не производил отталкивающего впечатления, хотя приятным и его я бы не назвал.

Спустившись по длинному эскалатору, я сунул кредитку в щель турникета, оплачивая проезд. По вестибюлю сновали продавцы газет, стояли лавчонки с дешёвыми книжками, которые в огромном количестве читают люди, хотя в этих книжках нет ни одного умного слова. Что ж... В конечном счёте, единственная цель, которую выполняют эти писания, – наполнить деньгами карманы писателей, которые их «творят» с немыслимой скоростью, пользуясь новейшими компьютерными программами и данными служб опроса общественного мнения.

Что за глупое название – «служба опроса общественного мнения»!..

От дешёвых книг сладко пахнет – это запах мёртвых слов...

Почему меня так раздражают люди, столпившиеся на перроне?

Подошёл поезд, обдав собравшихся брызгами колючего света. Двери открылись, людская волна выплеснулась из вагона, в то время как другая вливалась в него. Моя нога случайно толкнула пустую бутылку, и она отлетела к противоположным дверям. Таких бутылок в вагонах валяется много, как и всяких смятых пакетов и бумажек. Нечистоплотность людей просто потрясает!

Нет ничего в человеке, что раздражает меня сильнее, чем плохой запах! Мой нос не терпит присутствия в радиусе менее двух метров от себя субъекта, от которого разит помойкой с пищевыми отбросами. Мне безразличны причины, по которым он источает такой «аромат». Я ничего не могу с собой поделать, но начинаю тихо ненавидеть этого человека.

С другой стороны, я люблю примечательные, нетривиальные запахи – они помогают вспомнить впечатления, испытанные мною при знакомстве с ними. Я до сих пор улыбаюсь, чувствуя тонкий, почти незаметный запах ноута, который включают в первый раз – при этом я вспоминаю свою радость от первого общения с компьютером без клавиш. В тот миг я забыл всю боль, причинённую мне платой...

В размышлениях я ухитрился оставить позади большую часть пути. Оставалось ехать не более 2-3 минут. Я осмотрелся по сторонам: кто-то спал, кто-то читал газету, кто-то привалился к дверям, всем своим видом показывая крайнюю усталость и раздражение. Две престарелых женщины сбоку от меня перешёптывались о чём-то своём, поблескивая глазами и вяло жестикулируя. Всё как обычно...

Говорят, человеку только тогда по-настоящему хорошо, когда он среди других людей. Не знаю, лично я бы предпочёл просидеть в одиночестве неделю, чем час провести среди них – особенно в общественном транспорте.

Даже поднимаясь из подземки, я испытывал такое чувство, будто наступил на что-то гадкое и липкое, что прицепилось к моей ноге и теперь долго будет сопровождать, пока я не смою эту грязь. В глубине души я сознаю, что не стоит злиться на жалкие создания, которые меня окружают. Да, я безусловно лучше, чем они. Я знаю, что было до Апокалипсиса, я вижу невидимые нити, которые тянутся от толпы к рукам управляющих полисом политиков, я в жизни сделал для других больше, чем все эти «бедные овечки». А что их действительно заботит? В конечном счёте, лишь их ничтожная короткая жизнь! Смешно... Вокруг довольно боли и грязи. Я прекрасно знаю, что жизнь многих людей" показалась бы мне адом. Но я привык глушить сострадание. Если допускать в своё сердце боль других, то оно быстро разорвётся от тоски и безнадёги. Сострадание – атонизирующее чувство. Оно действует на организм угнетающе, и потому с меня достаточно желания помочь. Поэтому во всём городе я вижу лишь лица своих товарищей и маски врагов, остальное – в тумане, ничто больше не остаётся в моей памяти, ничто не сбивает с пути. Как говорит Антей, надо уметь быть одиноким в самой плотной толпе.

Прежде чем искать клуб, я в банкомате снял с карточки некоторую сумму денег: так легче расплачиваться за всякие мелочи.

Я не люблю больших ресторанов – там слишком чопорно и слишком холодно. Не терплю также баров – я презираю их посетителей, мне претят тупые пьяные животные. Совсем другое дело – клубы. Это название предполагает отличное меню, сравнимое с ресторанным, тишину и уют (не всегда), а также приятную музыку – запись либо (чаше) живое выступление какой-нибудь маленькой группы.

Клуб «Поддеревом» я нашёл по светящейся вывеске – мастерской имитации ствола. Внутри сразу бросилось в глаза громадное дерево, упирающееся кроной в потолок. Искусственное, конечно, но более красивое, чем те жалкие рахиты, которые растут на нашей планете сейчас.

В клубе царил полумрак. Лишь стойка бара светилась мягким синим светом. Официант в строгом костюме провёл меня на свободное место, оставил меню и ушёл.

Я откинулся на мягком диванчике и бросил взгляд на улицу сквозь синее стекло окна. Сюда не долетали её звуки, снующие люди казались смутными тенями. Кто-то идёт прямо, кто-то сутулится, кто-то, склонив голову, бредёт в одиночестве, а кто-то болтает с друзьями... Интересное занятие – стараться угадать, кто куда идёт и откуда. Например, тот мужчина в цивильном костюме с кейсом в руке – явно мелкий клерк или курьер, возвращающийся домой. Он идёт медленно, израсходовав за день всю энергию. С каждым шагом проблемы семьи занимают его больше проблем фирмы, он безучастно пробегает взглядом по лицам встречных прохожих.

Его обгоняет подросток, отгородившийся от мира наушниками и тёмными очками, в нелепой модной одежде кричащих цветов. Подросток даже не думает, куда идёт, несколько раз натыкается на людей...

– Привет, Митер.

Риен подошёл бесшумно.

Я посмотрел на часы:

– Ты опоздал на три минуты.

– Сегодня на 26-м шоссе была крупная авария. Взорвался грузовик с топливом, долго не могли расчистить проезжую часть.

Риен скинул свою длинную чёрную куртку на диван и сел напротив меня, спиной к окну.

Подошёл официант, Риен попросил свой любимый напиток – чай со льдом. Я же, занятый дома поиском работы, забыл перекусить и заказал основательный обед. Здесь предлагалась даже говяжья печёнка – обожаемое мной, сколь ненавидимое многими другими блюдо. В этом клубе готовили только из натуральных продуктов, как говорится, класса "А". В наши дни такую пищу могут позволить себе лишь наиболее обеспеченные члены общества. Остальные довольствуются классом "В" (полуфабрикаты быстрого приготовления) и классом "С", который составляют всевозможные препараты и капсулы – химические заменители. Одна таблетка может накормить вас на целый день, вот только такое питание вредно влияет на организм. На таблетках живут не более тридцати лет. На полуфабрикатах можно дожить до пятидесяти. Такова жизнь – за качество надо платить. К счастью, кланеры могут не экономить.

Риен, глядя на несколько больших блюд, усмехнулся. Предугадывая вопрос, я буркнул, разделываясь с куском печёнки:

– Ничего удивительного: я с утра ничего не ел, за ноутом время течёт незаметно.

– В игрушки играл, что ли?

– Отнюдь. Ты же знаешь – мне они с некоторых пор надоели. Этот суррогат реальности пусть ублажает психически неуравновешенных типов – вроде тебя, Антея и Анри.

– Тогда позволь узнать, чем же ты занимался с таким рвением, что совершенно потерял счёт времени?

– В Сети копался, искал работу.

– "Искал" и «копался» – разные вещи.

– Скажем так: я совмещал приятное с полезным.

– И чего было больше?

– Приятного. Если бы не Ната, я бы работу не нашёл.

Риен поднял брови, отчего на лбу собралась стайка морщин.

– Ну ты даешь! Воистину, Митер, ты являешь собой крайне любопытный объект изучения. Это как же надо было искать, чтобы самому ничего не найти?

Я не ответил, отправив в рот порцию белоснежного риса, казавшегося светло-голубым в освещении клуба. С набитым ртом разговаривают только невежды и Анри. Наконец, проглотив рис, я предложил:

– Почему бы тебе, не донимая меня допросом, не рассказать о городе, пока я расправляюсь с едой?

Риен театральным жестом приподнял тарелку с ещё непочатым блюдом, зажмурил глаза, принюхался и поставил на место. Потом он облокотился локтем о край стола и обвёл рукой мои блюда:

– Чтобы расправиться со всем ЭТИМ, тебе потребуется не менее 43 минут. За это время я успею охрипнуть. К тому же столь сытная еда располагает к послеобеденному сну, причём вне зависимости от времени суток.

– Я закончу через 13 минут. Ты удивишься, когда увидишь, как быстро я умею есть.

– Давай, вот только в этом вопросе удивить меня сложновато: Антей неоднократно демонстрировал мне поглощение немыслимого количества пищи, пока я жевал первую булочку.

– Он всегда любил поесть.

– Да, притом всякую гадость, как и ты.

– Печёнка – не гадость!

– Спроси у Анри: он её терпеть не может.

– Если не хочешь рассказать что-нибудь путное, то помолчи. Иначе у меня кусок в горле застрянет.

Риен демонстративно отвернулся, подозвал официанта и заказал ещё ледяного чая.

Следующие 13 минут я посвятил механической работе челюстей. Наконец, с едой было покончено, официант унёс тарелки и подал мне высокий хрустальный стакан с апельсиновым соком – свежевыдавленным, в нём даже плавали кусочки мякоти.

– Почему ты выбрал именно этот клуб? – спросил я Риена, когда мы, откинувшись на мягкие спинки, сосредоточились на напитках.

Риен поставил свой стакан на стол и повертел его задумчиво. Потом усмехнулся и показал рукой на окно:

– Отсюда открывается великолепный вид на город. Я не люблю ходить по улицам, толкаться в толпе. Я люблю людей только вот такими – забавными отражениями в холодном синем стекле. Без звука, без отдыха... Вечный двигатель... Знаешь, иногда мне становится душно в моей комнате. Кажется, будто стены надвигаются на меня, чтобы расплющить в каменном кулаке. И тогда я тихо выползаю из своего логова. Мне не к кому идти и нечего ждать. Я просто хожу по улицам – тёмной тенью среди толпы... Обычно в одиночестве... Я заглядываю в магазины дисков и книг, где всегда много людей. Там легче отвлечься от давящих мыслей. А потом я обычно иду сюда. Этот клуб мне дорог не потому, что здесь отлично готовят – так готовят во многих местах, и не потому, что здесь какая-то особая атмосфера. Всё гораздо проще.

Однажды мне было тоскливо... Я метался между стен комнаты, потом вышел в город и пошатался по магазинам, купил несколько дисков и напоследок – книгу Экзюпери. Я случайно нашёл её на дальней полке магазина, не знаю, как она туда попала. Там обычно стоят книги классиков, писателей, живших до Апокалипсиса. Мне не хотелось возвращаться домой, и я зашёл в первый попавшийся клуб, где можно перекусить и спокойно посидеть. Здесь мне понравилась иллюзия гармонии покоя, которую создают эти отгороженные друг от друга столики, а также эти окна, выходящие на улицу. Я сидел за столиком, листал книгу, пил чай – он был обжигающим, таким, какой пьют маленькими осторожными глоточками, – и смотрел на улицу. Там сновали мужчины и женщины, подростки и дети, старики и девушки, весёлые и печальные, счастливые и несчастные, влюблённые и ненавидящие, беззаботные и угрюмые. Они пробегали мимо моего окна, не замечая меня, и мне подумалось, что даже если бы между нами не было этого стекла, всё равно вряд ли кто-нибудь поинтересовался бы мной. Ты никогда не останешься наедине с собой – но в толпе большого города нет живых людей, только куклы. Потом я заходил сюда каждый раз, когда мне было тоскливо. Это не рай, не заповедник и не спасительный ковчег. Я просто полюбил здесь сидеть, не торопясь пить чай и смотреть на мир через синее стекло.

Риен замолчал, допил остатки чая, зачем-то потыкал трубочкой кусочки льда и приказал официанту принести ещё стакан.

Странное дело, но я тоже почувствовал почти магическую притягательность неспешных жестов, медленных глотков и рассеянных взглядов за окно.

Я не помню, о чём мы ещё говорили, лишь знаю, что в 1:45 вышли из клуба. На улицах было полно людей, но не спешащих с работы, а жаждущих развлечений ночных жителей. Их смех звучал фальшиво, как звуковой файл, прослушанный тысячу раз.

Мы с Риеном крепко пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны...

В эту ночь мне снилось дерево. Похожее на то, которое стоит в клубе. С одним маленьким отличием. Оно было настоящим.

В 9:34 меня разбудил сигнал ноута, сообщавшего о получении письма. Чертыхаясь и призывая все известные вирусы на голову разбудившего меня человека, я протёр глаза и обнаружил, что мой сон грубо оборвала Ната, полная решимости показать мне новую работу. И нужно было ей делать это в такую рань, когда у нас свободный график!

Все люди делятся на две категории. Одни, проснувшись, полны энергии и любви к миру, их просто сжигает изнутри желание действовать. Другие же, наоборот, на всех злятся и с утра к ним лучше даже не подходить.

Я отношу себя к третьей категории. Я просто хочу спать.

Через 52 минуты, наскоро одевшись-умывшись-причесавшись, быстро позавтракав едой, купленной в небольшом магазинчике, что на углу моего дома, я смущенно смотрел на Нату, которая выговаривала мне за моё лентяйство и чрезмерную сонливость. Правда, в конце своей тирады она добавила, что неплохо бы и ей научиться такому лентяйству, потому что с детства она страдает излишней деловитостью и самоедством, которые изрядно мешают спокойной жизни.

После того, как её машина (на которой мы отправились на нашу общую работу) прочно встала в пробку, причём ориентировочно рассасывание должно было начаться через пару часов, я не преминул отпустить пару реплик насчёт использования машин в многолюдных полисах. Ната огрызнулась в том смысле, что если мне не нравится, то я могу идти на своих двоих. От этого заманчивого предложения я отказался, зная закон подлости, в соответствии с которым, как только я пройду метров 100, пробка немедленно рассосётся, и Ната прокатит мимо меня на всех парах, посылая воздушные поцелуи. Поэтому я примиряюще заключил, что пробка является наказанием свыше за то, что Ната меня разбудила невозможно рано, и принялся досыпать.

Бесцеремонный толчок в плечо, когда мы подъезжали к пункту контроля организации «Energies & Control», вновь заставил меня покинуть свои серые сны и возвратиться к потрясающей воображение реальности.

На входе я отдал офицеру охраны идентификационную карточку, он проверил возможность доступа и вернул мне её обратно вместе с карточкой-пропуском.

Нас с Натой встретил некий мистер Уоренс – администратор и заместитель директора фирмы – маленького роста мужичок, который никак не мог прийти к очевидному выводу, что бородёнка и усы нисколько не улучшают его чертовски непримечательный облик. Его нервозность и сбивчивая речь также не произвели на меня приятного впечатления. Наблюдая за ним, я вспомнил слова Анри о том, что каждый человек в нашем мире находится не на своём месте. Например, работник отлично выполняет свои обязанности в офисе, за это его переводят на должность старшего секретаря. Он снова выполняет свои обязанности хорошо, и его опять повышают в должности. Наконец он становится начальником отдела, и множество людей переходят в его подчинение. Но вдруг оказывается, что у этого человека совершенно нет способностей для управления таким количеством людей, и с этим он справляется из рук вон плохо... Вы думаете, его понижают в должности? Как бы не так, утверждает Анри. Его оставляют на том же месте. Он достиг уровня своей некомпетентности. Подобным образом все люди стараются подняться выше и, наконец, выходят за пределы своей компетентности. Так и получается, что большинство постов в нашем мире занимают некомпетентные люди. В этом и заключается, по мнению Анри, причина всеобщего развала и неустроенности... Прекрасно иллюстрирует описанный принцип и мистер Уоренс – судя по его виду и по тому, что мне про него понарассказала Ната.

Всего этого я, разумеется, видом своим показывать не стал, а наоборот – в конце концов внешность не главное в человеке! – изобразил «резиновую» благожелательную улыбку и высказал взаимную надежду на то, что мы «da cam to wok a'nei», великолепно сработаемся.

На «растерзание» моим ловким рукам был отдан для начала старинный агрегат, занимавший полкомнаты. Этот ящик, который не хочется называть компьютером, дабы не обидеть мой благородный ноут, давно устарел физически, а ещё раньше – морально. Но вместимость его потрясала, и огромное количество информации, хранящейся в его недрах, сводило с ума. В помощники – или, скорее, в надсмотрщики – ко мне был приставлен молодой человек по фамилии Гроуч, которого все звали «dumpy» – непереводимое слово, приблизительно означающее нечто среднее между болтанкой и поскрёбышем. Дампи попытался было выставить себя большим начальником, но ощутимый пинок, который я ему отвесил при первой же попытке взять без спросу мой набор инструментов и дисков, отрезвил его раз и навсегда. Это был простой и неглубокий паренёк, совершенно безобидный, с бегающими глазами, его руки ни секунды не могли оставаться в покое, что является признаком крайней забитости и неуверенности. Он ходил сутулясь, вечно нося на лице улыбку из тех, которые, как считала моя мать, характеризуют «блаженных». Торчащие во все стороны неухоженные вихры и мятый дорогой костюм дополняли его портрет. Но в компьютерах он разбирался отлично и, когда начинал стучать по клавиатуре, поразительно преображался: во всём его облике появлялась незыблемая уверенность. В такие моменты его уже не называли Дампи, а только Гроуч. Но стоило ему оторваться от клавиатуры, как он терялся, растерянно хлопал глазами, соображая, где он находится и что произошло в его королевстве, и тут же превращался в обычного Дампи.

Он рассказал мне, что Старикан – такой прозвал наш старый агрегат, – частенько отказывается работать и не реагирует ни на какие команды. Через некоторое время, однако, снова начинает функционировать – ни дать, ни взять старик, периодически впадающий в беспамятство. Дампи бился с ним уже два месяца, но безрезультатно.

Ната пожелала мне приятной работы и исчезла по своим делам, а мы с Дампи плотно занялись «дедулей». Когда я прикоснулся к его клавиатуре, первым было ощущение отрубленных рук – сказывалась привычка к беспроводному общению. У Старикана не оказалось даже соответствующего разъема для подключения – слишком древняя модель. Всё равно мне бы не удалось им воспользоваться: Дампи следил за каждым моим движением, стремясь набрать как можно больше мудрости при общении с умным мной, и я бы не смог его провести.

Беглый осмотр показал, что Старикан – машина хоть и древняя, но надёжная. Представитель старшего поколения не преминул бы рассказать здесь о старых добрых временах, когда и небо было голубым, и земля зелёной, и солнце сияло на небе. На первый взгляд Старикан работал безупречно. Его молчание и спокойствие, важная неторопливость, с которой он отвечал на запросы, резко отличались от моего молниеносного, точного и энергичного ноута. Старикан просто обязан был работать в его реликтовой манере.

Настороженно ожидая подвоха в этом непоколебимом спокойствии, я сканировал агрегат досконально, не доверяя Дампи. На всех уровнях было тихо. Тонны информации мирно пылились в дальних кластерах, мерное жужжание громадного вентилятора усыпляло.

Аля полной проверки системы – проверки средствами, обычному человеку недоступными – мне нужен был разъем для беспроводной связи. Иначе не провести настройку системы быстро и придётся долго корпеть над этим монстром. Но об установке беспроводного разъёма не могло быть и речи: во-первых, слишком старая модель – никакие инженеры его сюда не впихнут – некуда, а во-вторых, насколько можно было судить, разъем отсутствовал вполне осознанно – для пущей безопасности и предотвращения вторжения из Сети. Однако в моей сумке, которая сейчас тихо-мирно стояла в углу, было нечто, когда-то изготовленное мной для подобных случаев. Что ж, завтра, пожалуй, продемонстрируем полноценную работу.

А пока я прошёлся по своему рабочему участку, проверил другие машины – более современные, которые мне доверили, видимо, лишь потому, что они не содержали никакой ценной информации. Я познакомился с весёлой Элис, обслуживающей десяток компов, объединённых в сеть для проектирования чего-то; с угрюмым Альфредом, следившим за состоянием компьютеров, контролировавших параметры энергощита, с Чили, другом Дампи, который был похож на своего приятеля и внешне, и внутренне. После общего обеда, использованного мной для установления контактов, я ещё пару часиков покопался в Старикане и вернулся домой.

* * *

Время идёт, а я ещё так ничего и не сделал для выполнения задания Клана...

В ноуте обнаружилось два вызова: один от Изабель, другой от Конрада Цвегера. На какой ответить первым? Пауку или Оружейнику? Из положения я вышел, запустив программку-рандомизатор, генерирующую случайные числа в заданном диапазоне. Её написал Анри, пользующийся рандомизатором во многих трудных случаях.

Рандомизатор выдал число 2, которое я присвоил Конраду. Что ж, пусть он...

...Я открываю глаза и вижу безупречно голубое небо, на котором нет ни солнца, ни облаков. Под ногами – жёлтый песок, простирающийся во все стороны, насколько хватает глаз. С бархана, меся ногами зыбучий склон, идёт человек, одетый в серые штаны, серую же майку и серую жилетку с бесчисленными карманами. Длинные руки до плеч открыты, и мне видно, как перекатываются упругие мускулы пол загорелой кожей. На обветренном лице – улыбка, в рукопожатии чувствуется тепло плавящей металл печи.

– Привет, Нейромант.

– Привет и тебе, Оружейник.

Он щурится, долго смотрит мне в лицо.

А глаза-то у него тоже серые!

– Как тебе наш полис? – скупо разжимает он губы. Взгляд у него изучающий, словно надеется по движениям глазных мускулов прочитать мои мысли.

– Я не видел полиса лучше.

Ни к чему не обязывающий ответ. К тому же – правдивый: все полисы в чём-то лучше друг друга.

– Как с работой?

– Нашёл, вроде.

Молчание. Цугцванг. Что ж, придётся мне:

– Зачем вызвал меня, Оружейник? Нужна помощь?

Улыбается, отходит, пряча глаза. Как неловко двигаются его руки...

– Просто хочу навести мосты. Ведь мы союзники. Я слышал, что в Даунполисе ты использовал наше оружие. Отличный выбор. Я сам люблюDF12,правда, сейчас чаще беруFryter#Z8:46 пуль, надёжный механизм, низкая отдача, три режима. То, что надо в полисе.

– Здесь много нападений?

– Достаточно. Год назад в полиции сменили директора, теперь преступность растёт. Город закупил у нас партиюHoltzer&Shultz#100. Это, конечно, не твоя 321-я модель – шедевр, так сказать, искусства убивать. Но для полиции сойдёт. Перестрелки становятся всё более ожесточёнными.

– Вы и преступников снабжаете оружием?

– Да ты что! Как можно! Это Пауки им потрафляют. Мы же работаем только на Закон, потому что не в наших правилах пилить сук, на котором сидим. Вот что касается крупных корпораций, тут мы продаем – не лучшие, конечно, образцы, но продаем. Кстати, полиция недавно заказала нам парочку «цыплят».

Так называли двуногих роботов под три метра ростом, которые своим видом и движениями действительно напоминали цыплят. Ими управлял оператор, сидевший за пультом слежения в фургончике за пару километров от места событий. Хорошая машина, вот только устойчивость слабовата по сравнению с «крабами» – шестиногимироботами, которых Оружейники никогда никому не продавали. «Цыплятам» обычно стреляли в ноги: потеряв одну конечность или просто получив сильный улар, они падали и больше не могли подняться, беспомощно барахтаясь на земле.

– Они довольно дорогие, но в полисе себя оправдывают. Мы сделали новую модель: увеличили плоскость опоры и немного сместили центр тяжести, плюс изменили конструкцию крепления ног к туловищу – для большей подвижности. Вместо двух пулемётов и автопушки теперь четыре пулемёта. Это приведёт ктому, что новая модель...

За что не люблю Оружейников – так это за то, что, начав грузить любимый файл, никак не могут остановиться.

– ...Для корпорации"Energies&Control"мы сделали колёсный штурмовой фургон с шестью пулемётами системыR–C4,двумя боковыми пушками и спаренной ракетной установкой на крыше кабины. Согласись, такого монстра голыми руками не возьмёшь! – заканчивает он с чувством гордости за творение своего Клана.

Очень интересно. Тем более что я работаю теперь в этой корпорации. И зачем им нужен такой фургон?