- Кто же именно? - удивился Сергей.
      - А вот наша сестра, например, - кивнул Алеша на Машу.
      - Напрасно ты так думаешь, Алеша, - укоризненно взглянула на него Маша. - Я понимаю это не хуже вас с Сережей.
      А Елецкий в это время с трудом находит место в одном из проходов первого ряда партера.
      На манеже все еще Михаил Богданович. Он уже продемонстрировал пантомиму "Алхимик", в которой вызвал к жизни Гомункулуса. Подверг он его и последующей трансформации, превратив в более совершенное и уже явно кибернетическое существо, именуемое в цирковой афише "Кибером".
      Михаил Богданович тоже теперь уже не коверный клоун Балага, а мим "Косинус". На нем лабораторный халат, покрытый белой светящейся краской, на лице пластическая маска, тоже светящаяся, и очки в массивной оправе.
      Кибер - головастый лысый человек в светло-голубом светящемся комбинезоне, - очень внимательно следит за каждым движением Косинуса, понимающе кивает и записывает что-то в большой блокнот.
      Манеж погружен в темноту. Светятся только эти две фигуры, да тоненькие, покрытые люминесцирующей краской ниточки, схематически изображающие какие-то измерительные приборы и электронно-счетную машину. Все это прикреплено к барьеру вокруг манежа. Косинус с Кибером находятся внутри этой своеобразной лаборатории.
      Косинус, кажется, нашел наконец решение какой-то очень важной для него проблемы. Кибер всматривается в него еще пристальнее и вдруг начинает быстро чертить по воздуху, как по грифельной доске, каким-то светящимся кусочком, похожим на мел.
      Пространство над манежем покрывается светящимися многозначными цифрами, знаками интегралов, корнями всех степеней, опрокинутыми восьмерками, символизирующими бесконечность. Появляется и знаменитая формула связи массы и энергии - Альберта Эйнштейна.
      Кибер торжественно выводит ее крупными буквами:
      Е=М-С2.
      Косинус радостно улыбается. Он доволен. А Кибер все чертит и чертит. В воздухе висят теперь не только формулы и цифры, но и геометрические фигуры. Среди них особенно выделяется чертеж, похожий на схематическое изображение атомной бомбы.
      Косинус хмурится. Делает протестующий жест.
      Повинуясь ему, Кибер "стирает" все, кроме схемы бомбы. Косинус в ярости; Он готов наброситься на Кибера, но тот с лихорадочной поспешностью вычерчивает атомную бомбу все рельефнее. А когда. Косинус замахивается на Кибера, на экранах под оглушительный грохот оркестра вспыхивает изображение взрыва атомной бомбы - гигантский, судорожно извивающийся гриб.
      Косинус гневными жестами упрекает Кибера, дает ему понять, что он сошел с ума. Кибер, оправдываясь, широко разводит руки, и атомный гриб, совершив обратную эволюцию, исчезает...
      В оркестре начинает звучать спокойная, широкая мелодия. Кибер снова - весь внимание. Косинус простирает руки к небу, машет ими, как птица, готовая взлететь. Кибер снова чертит формулу Эйнштейна и рядом - схему космической ракеты.
      Косинус счастлив. Он блаженно улыбается. А на экранах появляется изображение звездного неба с ярко светящейся, быстро движущейся точкой. Характерные позывные не оставляют сомнения, что это искусственный спутник Земли.
      Косинус, Кибер и вся их призрачная лаборатория исчезают с манежа. Снова все погружается во тьму. Потом вспыхивают прожектора, и в их свете видно, как униформисты, облаченные в скафандры космонавтов, выкатывают большую платформу с ракетообразным снарядом. В центре манежа его поднимают в вертикальное положение. Платформу увозят, а к ракете стелют ковровую дорожку.
      Оркестр исполняет торжественный марш, и из главного выхода на манеж появляются Зарницыны. На них легкие светлые трико с прозрачными пластмассовыми шлемами, создающими впечатление костюмов космонавтов.
      Постепенно меркнет свет. Униформисты во главе с инженером Мироновым, тоже облаченным в костюм космонавта, завинчивают крышку входного люка ракеты, крепят какие-то тросы и соединяют контакты электропроводки на корпусе космического снаряда.
      По команде Миронова его помощники стремительно убегают в укрытие. А сам Миронов по лесенке торопливо взбирается на площадку над главным входом. Там установлен пульт управления полетом ракеты.
      На манеже теперь совсем темно, слегка люминесцирует лишь корпус ракеты. Два скрещенных прожектора освещают пульт управления с его разноцветными табло и множеством мигающих кнопок на панелях. Миронов нажимает одну из них, и в огромных овалах осциллографов начинают бешено метаться зигзаги ослепительно ярких линий.
      Щелкает еще одна кнопка, и темп их вибрации усиливается. А в оркестре рождается все нарастающая, тревожная мелодия. Снова звучно щелкает кнопка, и из-под опор, поддерживающих космическую ракету, вырывается такой мощный ураган фейерверков, что создается впечатление, будто это именно он сотрясает ракету, а затем медленно поднимает ее к куполу цирка.
      Бешеное мелькание прожекторов и грохот оркестра усиливают это впечатление. А ракета уходит все выше в ночное небо, мерцающее разноцветными искорками звезд. Незаметно длязрителей она переходит в кинематографическое изображение ее на экране и несется уже по настоящему небу, волоча за собой гигантский шлейф из пламени и газов.
      На экране уже не привычные нам звезды и созвездия, а гигантские спирали галактик. Ракета парит теперь в этом космическом пространстве. Медленно проплывает она под сплюснутым диском туманности Андромеды и повисает над центром манежа. Это снова реальная ракета Зарницыных.
      Она висит некоторое время неподвижно, а над нею на огромном экране купола цирка медленно смещаются Большое Магелланово облако, туманности Андромеды и Ориона, широкая лента Млечного Пути, густо усыпанная звездами всех классов.
      Постепенно внутренняя поверхность ракеты светлеет, пока не становится совершенно прозрачной. И тогда зрители видят ее экипаж, сидящий в глубоких наклонных креслах. Космонавты явно взволнованы. По их жестам можно понять, что в ракете обнаружилась какая-то неисправность.
      Сергей Зарницын первым поднимается из своего кресла и открывает двойной люк ракеты. Потом он отталкивает от ее корпуса какой-то предмет и, прыгнув вслед за ним, повисает вниз головой на расстоянии нескольких метров от ракеты. Вслед за ним выпрыгивает Маша. Сделав грациозное тройное сальто-мортале, она приходит в руки к брату и, раскачавшись, взлетает высоко вверх...
      Полеты Зарницыных в искусственном гравитационном поле создают полную иллюзию парения в состоянии, невесомости. Завороженные зрители награждают гимнастов бурными аплодисментами. А Маша с Алешей, подбрасываемые вверх сильными руками Сергея, то становятся на корпус ракеты, держась за невидимые зрителям тросы, то перелетают через ракету, цепляясь за скобы, укрепленные по бортам и в нижней ее части. Кажется, будто они тщательно обследуют ракету и исправляют какие-то повреждения ее наружных приборов.
      Полеты их почти вдвое превышают теперь те расстояния, которые они же еще совсем недавно преодолевали в старом здании цирка. Это позволяет гимнастам продемонстрировать не только изящество своих трюков, но и совершенство человеческого тела, подлинную красоту его.
      А Юрий Елецкий не замечает ни виртуозности их работы, ни красоты. Ему все кажется, что Маша или Алеша непременно должны сорваться. Он сидит напружинясь, ежеминутно готовый к прыжку. От напряжения у него начинают болеть мускулы ног и рук. А когда кто-то в темноте осторожно дотрагивается до его плеча, он так вздрагивает, что на него начинают коситься соседи.
      - Это я, Антон, - слышит он шепот Мушкина. - Чего ты испугался так?
      - А Холопов?.. - хватает его за руку Юрий. - Ты оставил его одного?
      - А что он теперь может сделать? Я позвонил дежурному администратору и узнал, что Зарницыны уже выступают. Ну и отпустил этого кретина. Мне ведь тоже интересно посмотреть, как тут у них...
      - Ну ладно, сиди тогда тихо и не мешай мне наблюдать за ними. Пока все идет гладко, но мало ли что может произойти...
      А Зарницыны уже кончают свои полеты и возвращаются в ракету. Она снова становится непрозрачной, медленно поднимается вверх и постепенно растворяется во тьме под самым куполом цирка.
      Только теперь Юрий Елецкий расслабляет мышцы и облегченно вздыхает...
      Все это время Ирина Михайловна волнуется, пожалуй, больше остальных. Что, если гравитационное поле восстановится вдруг? Тогда они просто не смогут работать. А еще хуже, если поле это начнет лихорадить... Лихорадит, однако, пока одну только Ирину Михайловну.
      Но вот ракета с Зарницыными поднимается наконец под самый купол, и Ирина Михайловна облегченно вздыхает.
      Bсе, что будет дальше, уже не тревожит ее. Она собирается даже зайти в кабинет главного администратора, чтобы позвонить по телефону. Но тут кто-то берет ее за локоть. Она испуганно оборачивается и видит тускло освещенное отсветами прожекторов лицо Миронова.
      - Непонятное что-то творится с антигравитационной установкой... - взволнованно шепчет он ей на ухо.
      Ирина Михайловна торопливо выходит в фойе, увлекая за собой Миронова. На ходу спрашивает:
      - Что с нею? Испортилась? Перестала работать?..
      - Нет, нет. Она работает, но ее измерительные приборы не регистрируют понижения гравитации.
      - Может быть, неисправны?
      - Все три? Такого не может быть!
      - Значит, что-то серьезное? Этого только нам не хватало!..
      - Илья Андреевич здесь, кажется? - перебивает ее Миронов, кивая в сторону зрительного зала.
      - Да, Илья в цирке. Вы думаете, он сможет чем-нибудь помочь?
      - Я хотел бы с ним посоветоваться.
      - Хорошо, попробую вызвать его сюда.
      И Ирина, Михайловна спешит в зрительный зал. Он в полумраке. Освещен лишь самый центр манежа. Зрители едва различимы, но Ирина Михайловна помнит, где сидят Илья с Андреем Петровичем. Хорошо еще, что их места почти у самого прохода. Она осторожно пробирается к ним и наклоняется к уху сына:
      - Срочно нужно с тобою посоветоваться, Илюша. Скажи отцу, чтобы не беспокоился...
      - А что такое, мама?
      - Идем, идем, там все объясню.
      Она поспешно уводит его в фойе. Взволнованно шепчет:
      - Опять что-то неладное с твоим аппаратом, Илюша. Виктор Захарович все тебе сейчас объяснит.
      Нетерпеливо ожидавший их Миронов торопливо сообщает Илье о показаниях измерительных приборов. Илья задает отрывистые вопросы, кажущиеся Ирине Михайловне лишенными смысла, но Виктор Захарович понимает его с полуслова.
      - Идемте посмотрим, что там такое, - решает Илья. - А они что, - обернувшись к Ирине Михайловне, кивает он в сторону манежа, - должны еще работать в пониженном поле тяготения?
      - Да, должны...
      - Нужно немедленно отменить!
      - Но как? Они ведь там, под куполом. И никакой связи с ними... Кончится водяная пантомима, и они должны будут продолжать свой номер.
      - Нет, нет!.. - нервничает Илья. - Это надо запретить! Даже если для этого придется прекратить представление...
      - Зачем же прекращать? - раздается вдруг спокойный голос Михаила Богдановича. Они и не заметили даже, как он подошел. - Я не все слышал, но уже догадываюсь, в чем дело. Обстановка драматическая, конечно, но прерывать представление все-таки нельзя.
      - Но нет ведь другого выхода, - беспомощно разводит руками Илья.
      - Я попробую к ним пробраться, - говорит Михаил Богданович.
      - Пробраться? - удивляется Ирина Михайловна. - Ты шутишь, папа?
      - Я был бы плохим клоуном, если бы не понимал, что сейчас не до шуток.
      - Но как же пробраться? - недоумевает Илья. - На глазах у всех? И зачем? А нельзя разве подать им какой-нибудь сигнал?
      - О сигнализации нужно было договориться заранее. Без этого они ничего не поймут, - сомнительно качает головой Михаил Богданович. - Да и вряд ли они вообще видят нас сквозь искусственный туман, в котором находится их ракета. Нет, нужно к ним пробраться. Другого выхода я не вижу...
      - А я снова спрашиваю тебя - как? - нервничает Ирина Михайловна.
      - По крыше. А там через люк. Я ведь не только клоун, но еще и акробат.
      - Но ведь ты...
      - Ты хочешь сказать, что я стар? - перебивает Ирину Михаил Богданович. - Когда ты не только акробат, но еще и хороший акробат - старость не помеха. Да и не такой уж я старик. Другого выхода к тому же нет, а время дорого. Сколько его: пятнадцать-двадцать минут?
      - Не больше.
      - Ну, так не будем их терять! Я тут все знаю. Готовил один трюк и был не только под куполом, но и на крыше. Не сомневаюсь, что без труда доберусь до Зарницыных и предупрежу их.
      И он торопливо уходит, опасаясь, видимо, что дочь и внук могут его не пустить. А они несколько мгновений стоят совершенно растерянные, не зная даже, что предпринять...
      С помощью пожарных лестниц Михаил Богданович взбирается на купол цирка. Раза два только останавливается на несколько секунд, чтобы перевести дух, тревожно прислушиваясь к участившимся ударам сердца.
      Отвык он от высоты. Мелькание автомобильных фар внизу вызывает у него легкое головокружение. Никогда раньше не было с ним этого...
      Но вот и люк, ведущий внутрь здания. Сквозь его дверцу виднеется решетка колосников, к которым крепится цирковая аппаратура. Просунув голову в отверстие люка, Михаил Богданович заглядывает вниз. Там почти сплошной голубоватый мрак. Лишь в нескольких местах сквозь хлопья искусственного тумана просачиваются разноцветные пятна освещенного прожекторами манежа.
      Но где же "космический корабль" Зарницыных? Его нигде не видно...
      Нащупав брусья колосников, Михаил Богданович ложится на них и медленно ползет к их центру. Глаза его постепенно привыкают к полумраку, и он начинает различать метрах в пяти от решетки темную массу ракеты. А вот и трос, которым она прикреплена к колосникам.
      Но как же подать отсюда сигнал Зарницыным?..
      Чертовски громко звучит музыка, особенно здесь, под куполом. Голосом ее не перекричишь. К тому же Зарницыны находятся в закрытом цилиндре ракеты и едва ли что-нибудь услышат.
      А что, если постучать по тросу? Но чем?.. У Михаила Богдановича ничего нет. Он не успел ни переодеться, ни разгримироваться, сбросил только люминесцирующий халат. На нем теперь лишь черное трико.
      Старый клоун пробует все-таки стучать по тросу руками. Но трос покрыт упругой пластмассовой оболочкой и почти не реагирует на удары.
      А время идет. По характеру музыки Михаил Богданович догадывается, что ракету Зарницыных начнут скоро выводить из зоны искусственного тумана.
      Нужно немедленно на что-то решаться!..
      И Михаил Богданович решает спуститься на ракету по удерживающему ее тросу. Не очень уверенно берется он за пластмассовую поверхность и чувствует, что диаметр троса слишком велик, чтобы достаточно прочно обхватить его пальцами. Да и в руках старого клоуна нет уже прежней силы. Тревожит и сердце - оно все еще не успокоилось после подъема по пожарным лестницам...
      А трос между тем начинает медленно раскачиваться из стороны в сторону; и Михаил Богданович теперь только вспоминает, что ракета должна ведь прийти во вращательное движение. Надо бы остаться на колосниках, но он уже повис на тросе, чувствуя, что не удержится на нем, если не успеет добраться до корпуса ракеты прежде, чем наберет она предельную скорость...
      Ирина Михайловна сама не своя все это время, тревожась за отца. Как он там? Добрался ли до Зарницыных, сумел ли предупредить? Они ведь могут и не услышать его. К тому же все время грохочет музыка.
      Привлечь к себе внимание иным путем ему, видимо, тоже нелегко - купол цирка все время затемнен. Нужно же как-то скрывать от зрителей ракету Зарницыных, создавая впечатление полета ее в "галактическом пространстве". Для этого используется специально изобретенный Мироновым искусственный туман. Сквозь его голубоватую пелену ничего пока не видно.
      - Вы только не волнуйтесь так, - участливо шепчет Ирине Михайловне главный режиссер. - Михаил Богданович человек опытный, он найдет способ связаться с ними.
      Манеж теперь покрыт ковром, напоминающим лужайку с полевыми цветами. На нем собралась группа людей, оживленно беседующих о чем-то. Прикладывая руки к глазам, они пристально вглядываются вверх, в цирковое "небо". Прожектора направлены на них так, что освещают лишь не отражающий светаковер да их фигуры. То, что находится под куполом, скрыто от зрителей облаками искусственного цветного тумана.
      Тревожное, приглушенное звучание оркестра усиливает напряжение. В его мелодии все чаще слышатся звуки, напоминающие сигналы искусственных спутников Земли. Ритм музыки все нарастает. Достигнув крайнего предела, она обрывается вдруг. И тогда в стереофонических динамиках возникает мощный шум стремительно падающего тела...
      Туман над куполом становится теперь багровым. Люди, стоявшие на манеже, расступаются к барьеру. Прожектора, сузив свои лучи, устремляют их в центр багрового облака. Но прежде чем показывается из него массивное тело ракеты, Ирина Михайловна обращает внимание на то, что артисты, находящиеся на манеже, с трудом держатся на ногах. Их будто пошатывает какая-то сила. И, не сообразив еще, в чем тут дело, она с ужасом видит, как из облака вылетает, плавно вращаясь в воздухе, худощавая фигура Михаила Богдановича в черном трико. И почти тотчас же появляется кажущаяся докрасна раскаленной ракета Зарницыных.
      Ирина Михайловна делает порывистое движение, устремляясь к манежу, но Анатолий Георгиевич удерживает ее за руку.
      - Разве вы не видите, как он падает? Падать так можно только в пониженном поле тяготения. А страховать его есть кому - полный манеж людей.
      Теперь и Зарницыны выпрыгивают из люка и в изящных сальто-мортале распластываются в воздухе. Но Ирина Михайловна не видит уже ничего. Совершенно обессиленная, она медленно опускается на барьер манежа...
      А зрительный зал сотрясается от грохота аплодисментов. Никого ничто не удивляет. Все готовы поверить в любые чудеса. И разве есть что-нибудь невероятное в том, что с циркового неба вместе с "космонавтами" свалился вдруг еще и клоун Косинус? Напротив, без этого в представлении чего-то недоставало бы, что-то не было бы завершено.
      - Ну и переволновалась же ты, мама! - сочувственно произносит подошедший к Ирине Михайловне Илья. - Но теперь все в порядке. Опасения наши позади.
      - Тревога Миронова была, значит, ложной? - хмурится Ирина Михайловна, подталкивая Илью к выходу из зрительного зала.
      - Почему же? У него были для этого основания. В антигравитационной установке отключился один блок. Вот почему над манежем на некоторое время восстановилась нормальная гравитация...
      - Но на какое? Не на доли же секунды, как прежде. Так нельзя больше рисковать! Я не о своих нервах... Я о риске, которому мы подвергали Зарницыных.
      - А что же ты предлагаешь - отказаться от их номера? Но ведь без него грош цена всей вашей премьере! Ты слышишь, что творится в зрительном зале?
      Они теперь в кабинете главного администратора, но и сюда доносится шум аплодисментов. Чтобы усилить его, Илья порывисто распахивает закрытую Ириной Михайловной дверь.
      - Было разве когда-нибудь такое?
      - Но как же все-таки быть с нестабильностью гравитационного поля? - не успокаивается Ирина Михайловна.
      - Непременно докопаемся до ее причины, - уверяет ее Илья.
      - Но когда же, однако, докопаетесь? За это время Зарницыны разбиться или покалечиться могут.
      - Мы уже догадываемся, в чем там дело. Еще два-три дня, и все станет ясным. А Зарницыны пусть поработают пока с предохранительными лонжами.
      - Да они ненавидят их, эти лонжи!.. - восклицает Ирина Михайловна.
      Но тут ее прерывает спокойный голос Миронова:
      - Не волнуйтесь так, Ирина Михайловна. Я им такие лонжи сконструирую, что они не только чувствовать, но и видеть их не будут.
      Виктор Захарович, оказывается, уже несколько минут стоял у дверей кабинета главного администратора и слышал почти весь разговор Ирины Михайловны с сыном.
      - Спасибо вам за поддержку, Виктор Захарович! - протягивает ему руку Илья. - А гравитационную установку не следует выключать. Как же можно лишать цирк такого аттракциона? А уж мы с Энглиным постараемся ликвидировать ее нестабильность в самое ближайшее время.
      В зрительном зале включен теперь полный свет. Никто не объявляет, что представление окончено, всем и без того все ясно. Но никто не уходит. Не смолкая звучат аплодисменты. Вызывают Зарницыных, Михаила Богдановича, главного режиссера, Ирину Михайловну... А когда наконец публика начинает понемногу расходиться, Антон толкает Юрия в бок:
      - Пойдем и мы поздравим Зарницыных.
      - А может быть, не стоит сейчас? Там и без нас полно их поклонников...
      - Ну, знаешь ли!.. - не находит слов от возмущения Антон.
      Схватив Юрия за руку, он буквально силком тащит его за кулисы. А там счастливых Зарницыных окружила целая толпа.
      - Ну вот, я же говорил... - мрачно произносит Юрий.
      Но Антон, не выпуская его руки, упрямо протискивается к Маше.
      - Вот, насильно его притащил, - кивает он на Юрия. - Хотел улизнуть.
      - Ах, Юра, Юра! - укоризненно качает головой Маша. - Знали бы вы только, как я счастлива!
      - А Михаил Богданович где же? - вспоминает о старом клоуне Алеша Зарницын. - Он ведь так рисковал из-за нас...
      - Хотя, к сожалению, ничем не смог бы нам помочь, если бы антигравитация не восстановилась, - вздыхает Сергей. - Погиб бы только сам...
      - Да, он мог бы и погибнуть, - соглашается с ним Алеша, а нас бы все-таки спас.
      - Каким же образом?
      - Михаил Богданович сорвался раньше, чем мы выпрыгнули из ракеты. А по тому, как он падал, не трудно было сообразить, в каком гравитационном поле совершается его падение.
      - Да, ты прав, - соглашается Сергей. - Мы, конечно, не стали бы выпрыгивать из ракеты, если бы Михаил Богданович падал в нормальном поле тяготения. Непременно нужно его найти и поблагодарить! Вы не видели его, Семен Семенович? - обращается он к дежурному администратору.
      - Ирина Михайловна уже уехала с ним домой, - сообщает администратор.
      А Маша все еще держит руку Юрия.
      - Особенно же счастлива я потому, что у меня такой друг, как вы, Юра, - говорит она теперь уже ему одному.