В созвездии трапеции

      На осторожный зопрос Ирины Михайловны Зарницыны отвечают очень бодро:
      - Ну, что вы, Ирина Михайловна, какая там нестабильность! Аппаратура вашего сына работает, как часы.
      "Уж слишком весело что-то... - настораживается Ирина Михайловна. - Значит, хитрят, хотят что-то скрыть, успокоить..."
      - А почему Маша сорвалась в тот раз? - спрашивает она, не сводя строгих глаз с Сергея Зарницына.
      - Так мы тогда осваивались только, - поспешно отвечает за брата Алеша. - Я тоже ведь то недолетал, то перелетал. С непривычки это...
      - Я не у вас, Алеша, я у Сережи спрашиваю, - хмурится Ирина Михайловна. - Вы же - серьезный человек, Сережа, и физику знаете, должны, значит, понимать, чем все это может для вас кончиться. И не только сами пострадаете, но еще и меня, а особенно Илью подведете.
      - Ну что вы, право, Ирина Михайловна, - укоризненно качает головой Сергей Зарницын. - Говорим же вам, что ничего такого не замечаем пока...
      Но Ирина Михайловна все более убеждается, что они хитрят. И не по интонациям их голоса и выражению лица, а потому, что молчит Маша. Знает ведь, что ей поверят, если она подтвердит все это, но молчит. Значит, братья ее не говорят правды.
      Конечно, Ирина Михайловна догадывается, почему они хитрят. А ей разве безразлична судьба не только их номера, но и всей цирковой премьеры?
      - Ну что ж, я попробую вам поверить, - меняет она тактику. - Но Илья все равно придет к нам завтра со своей измерительной аппаратурой и, если окажется, что вы меня обманули, я буду очень огорчена.
      - Ну вот что, мальчики! - отстраняя братьев, решительно произносит тогда Маша. - Не будем больше хитрить! Давайте-ка расскажем все. Но вы не думайте, Ирина Михайловна, что я контрольной аппаратуры Ильи Андреевича испугалась, - просто противно притворяться, будто мы ничего не замечаем. А приборы его, может быть, даже и не обнаружат тут ничего. Но если обнаружат, то в таких размерах, которые не обязательно ведь должны быть ощутимыми для нас.
      - Однако вы все-таки ощутили это?
      - Да, но совершенно случайно, - оживленно восклицает Алеша. - И это была просто счастливая случайность. Благодаря ей мы теперь знаем, что искусственное гравитационное поле иногда бывает нестабильно, и потому мы все время настороже. Придумали даже кое-что, чтобы гасить лишнюю инерцию. И вот репетируем уже который день безо всяких происшествий.
      - Действительно, все теперь учтено, - подтверждает Маша. - Уж поверьте мне, Ирина Михайловна! Вы же знаете, как я вас уважаю, разве стану причинять вам неприятности? А если сообщить об этом дирекции, непременно найдутся перестраховщики, которые запретят нам репетиции.
      - А ведь у нас премьера на носу! - горячо поддерживает Машу Сергей.
      - Но что же вы предлагаете?
      - Ничего. Пусть будет, как было.
      - Значит, нужно сделать вид, что вы мне ничего не рассказывали и я будто бы ничего не знаю?
      - Нет, зачем же? Вы сообщите Илье Андреевичу, что нестабильность антигравитационного поля мы заметили, но сумели к этому приспособиться. Оно ведь так и есть на самом деле. Зачем же тогда поднимать переполох в дирекции цирка? А пока мы будем репетировать наш номер, Илья Андреевич успеет установить причину нестабильности этого поля.
      Илья с нетерпением ждет прихода матери. Он даже из института ушел пораньше. Ходит теперь по квартире из угла в угол, то и дело поглядывая в окно. Но вот наконец и Ирина Михайловна.
      - Ну как, мама? - бросается он к ней навстречу.
      - А ты чего так нервничаешь? Сам же говорил, что это им ничем не грозит.
      - Я не могу не нервничать, потому что мы ничего точно не знаем... Ну, а у них-то как же? Почувствовали они нестабильность антигравитации?
      Ирина Михайловна с особенным вниманием присматривалась сегодня к работе Зарницыных, но так ничего и не заметила. У них все было очень слаженно и безукоризненно четко. Да и страховка, предусмотренная ими на всякий случай, казалась безупречной.
      Конечно, они очень отважны, но и благоразумны тоже. Особенно Маша. Пока за них можно не бояться, ну, а если нестабильность вдруг возрастет?...
      - А не может эта нестабильность увеличиться? - спрашивает она сына.
      - Почему ты все расспрашиваешь меня, а сама не ответила еще на мой вопрос? - настораживается Илья. - У них, значит, что-то неладно?..
      - Все ладно пока, - успокаивает его Ирина Михайловна. Они заметили неустойчивость антигравитационного поля, но нашли надежный способ страховки. А не может она возрасти?
      - Не думаю, не думаю... - не очень уверенно говорит Илья. - Нет к тому никаких оснований. Все наше внимание сосредоточено теперь на поисках причины этой нестабильности. И я не сомневаюсь, что мы скоро ее обнаружим.
      К Юре Елецкому Маша заходит теперь почти каждый день. Это становится для нее настоящей потребностью. С ним ей хорошо. Она рассказывает ему обо всем, что происходит в цирке, а он молча слушает и все рисует. То одни ее глаза, то прическу, то только шею и подбородок.
      Сегодня она к нему совсем ненадолго. Успевает лишь сообщить новости. Очень хочется рассказать и о своих тревогах, но Юру не следует волновать. А тревожиться есть из-за чего. Опять сорвалась она сегодня... Хорошо еще, что в отсутствие Ирины Михайловны.
      Сегодня, однако, она даже рада своему падению. Оно уже не было таким неожиданным, как в тот раз. Задним сальто Маша затормозила свой полет и сумела остаться в зоне манежа. Расчет ее братьев оправдался, значит. Гравитационное поле действительно восстанавливается до нормы лишь на мгновение, а затем снова ослабевает, уменьшая вес гимнастов. Это делает падение более плавным, нужно только не улетать за пределы манежа.
      От Юры Маша, как всегда, идет пешком до метро. Но едва она отходит метров сто от его дома, как кто-то берет ее сзади за локоть. Маша испуганно оборачивается и видит самодовольно улыбающуюся физиономию Холопова.
      - Наконец-то я встретил вас одну, Машенька! - обрадованно восклицает он. - Очень нужно с вами поговорить. А там, - кивает он на дом Елецкого, - все равно разговор этот не смог бы состояться.
      Брезгливо отстранив его руку. Маша холодно произносит:
      - Я очень спешу. Поговорим лучше как-нибудь в другой раз.
      - Я не отниму у вас много времени. Мы по пути будем разговаривать. Вы ведь в метро? Вот и отлично. Я же понимаю, что эти типы настроили вас против меня...
      - Ах, никто меня против вас не настраивал! - сердится Маша. - Я и сама во всем разбираюсь.
      - Ну хорошо, хорошо, не будем ссориться. Я не собираюсь вам в любви объясняться. У меня к вам деловое предложение. У нас на студии идет сейчас подготовка фильма из цирковой жизни, а у меня с режиссером отличные отношения, и я мог бы...
      - Нет, спасибо! - не дает ему договорить Маша. - Для кино я недостаточно фотогенична.
      - Не торопитесь отказываться, Машенька! - снова пытается схватить ее за локоть Холопов. - Это будет грандиозный фильм. Похлеще александровского "Цирка". А вам могут дать роль главной героини, знаменитой воздушной гимнастки. И мальчиков ваших тоже можно будет пристроить...
      - Да не надо нас никуда пристраивать! И что за забота такая то о Юре с Антоном, а теперь уже и о нас?
      - А что же в этом удивительного? Почему не помочь старым друзьям? Я ведь совершенно бескорыстно...
      - С каких это пор стали мы вашими друзьями? И потом, зачем нам все это? Мы вполне довольны нашей работой в цирке. Особенно новым номером, который готовим...
      - Еще бы не быть вам довольными! - усмехается Холопов. Последнее слово современной науки и техники. Ультрасовременно и абсолютно безопасно.
      - А почему вы думаете, что так уж безопасно?
      - Да потому, что вы работаете без сетки и лонжей. У вас же теперь балет в воздухе, а не цирковой номер. В балете к тому же гораздо больше риска. Споткнуться можно и ногу вывихнуть, а у вас...
      - Не болтайте, чего не знаете! - раздраженно перебивает его Маша.
      - А что, разве гравитационное поле над манежем не очень устойчиво?
      - Во всяком случае, не так уж все безопасно, как вам кажется...
      - И, несмотря на это, вам разрешают работать без страховки?
      Поняв, что невольно проговорилась, Маша изо всех сил старается теперь исправить свою ошибку.
      - А к чему, собственно, завели вы этот разговор о риске? За риск разве ценятся артисты цирка? Так называемые "смертные номера" именно тем и отвратительны, что они убивают у зрителя способность воспринимать артистичность нашей работы. Зрители замирают ведь от страха за нас и только о том и думают: сорвемся мы или не сорвемся? Где уж там оценить мастерство и изящество артистов в таком состоянии!
      - Да вы просто идеалистка, Машенька! - усмехается Холопов. - Цирковой зритель, поверьте мне, всегда жаждет крови. А в том фильме, о котором я вам говорю, будут такие цирковые номера, созерцание которых заставит их просто визжать от страха.
      - Вот и ищите себе цирковых ремесленников, а настоящие артисты не пойдут к вам на такие роли. А вот, кстати, и метро! Спасибо вам за то, что вы меня проводили, дальше я и сама доберусь.
      Холопов пытается последовать за ней, но Маша решительно протягивает ему руку и просит оставить ее в покое.
      С тех пор проходит около недели, а Маша все еще не может простить себе, что разоткровенничалась с Холоповым. Ее не покидает опасение, что он, зная физику, мог догадаться о нестабильности гравитационного поля над манежем и сообщить об этом Анатолию Георгиевичу. И всякий раз теперь, когда главный режиссер приходит на репетицию, Маша буквально дрожит от страха. Лишь в начале следующей недели она успокаивается немного. Выходит, что Холопов либо не придал значения ее словам, либо не такой уж плохой, как она о нем думает.
      Маша, однако, напрасно успокоилась. Холопов не пропустил мимо ушей ее обмолвку. Он сообразил, что поле с пониженной гравитацией над манежем не очень устойчиво. Видимо, именно это и имела в виду Маша, когда заявила, что их работа без страховки не так-то уж безопасна. Надеясь уточнить свою догадку, Холопов раза два уже наведывался в цирк, пытаясь разузнать что-нибудь у униформистов. Но они и сами ничего не знали, а падению Маши не придавали большого значения. Считали его обычным явлением в период репетиции нового номера.
      "Значит, о нестабильности гравитационного поля знают только Зарницыны, - решает Холопов. - И держат это в секрете. Но ничего, я им покажу... Всем! И не сейчас, а поближе к премьере... Сейчас они всполошатся, конечно, но найдут, пожалуй, какой-нибудь выходу них есть еще время для этого. А вот в день премьеры!.."
      В первых числах апреля начинает бурно таять снег. Почти все дни радостно сияет солнце, рождая шумные ручьи и звонкую капель. А ночью снова все прихватывает морозцем, и тогда весело хрустят под ногами тонкие пленки льда, обрастают хрусталем сосулек кромли крыш и подоконников.
      Администрация цирка не рада, однако, этим столь явным признакам весны. Директор, главный режиссер и даже артисты с невольным трепетом переворачивают теперь каждый новый листок календаря. До премьеры остается менее месяца, а переезд из старого здания в новое только начался. Правда, кое-что было сделано еще в марте, но нужно ведь не только перевезти, но и разумно разместить все сложное цирковое хозяйство.
      Не готовы еще и многие номера. Не все успели снять на пленку, не отрегулировали панорамную киноаппаратуру, не закончили репетиции оркестра. Словом, незавершенного гораздо больше пока, чем завершенного.
      У Михаила Богдановича тоже не все ладится с его клоунами. Да и свой номер требует еще отработки.
      Окончательно поправившийся Юрий Елецкий с Антоном Мушкиным тоже теперь целыми днями в цирке. На их ответственности декорации, костюмы, эскизы грима. Много хлопот доставляют им светящиеся краски и система освещения манежа. Хорошо еще, что у заведующего конструкторским бюро, Виктора Захаровича Миронова, неплохой художественный вкус, и он не только не мешает им, но и подсказывает многое.
      За Зарницыных Ирина Михайловна теперь не беспокоится. Да и номер их почти готов. Пусть только отшлифуют то, что сами считают нужным, в чем не очень еще уверены.
      У них действительно все идет вполне благополучно, если не считать того, что неожиданно срывается и летит через манеж в первый ряд зрительного зала Алеша. У него, правда, получается это столь изящно, а униформисты подхватывают его так удачно, что со стороны можно подумать, будто все это сделано им нарочно. К счастью, при этом никого, кроме униформистов, не оказывается, а им Алеша объясняет, простодушно улыбаясь:
      - Надо же было проверить вашу готовность к страховке. Вижу теперь, что на вас вполне можно положиться. Если и в самом деле придется сорваться, то уже не страшно. Только в следующий раз пассируйте меня не втроем, а вдвоем. Этого будет вполне достаточно. Третьему приходится ведь бежать с противоположного конца манежа, и это не может не броситься в глаза. А надо, чтобы зрители и не подозревали даже, что кто-нибудь из нас сорвался. Пусть думают, что полет из-под купола на манеж - всего лишь один из элементов нашего трюка.
      А потом, уже по дороге домой, он сообщает Сергею и Маше:
      - Опять зашалило гравитационное поле. Мне показалось даже, что период восстановления его стал немного больше. Инерция моего тела настолько возросла, что я чуть было не улетел в середину зрительного зала, если бы не сделал несколько тормозных движений. А там никакие униформисты не успели бы меня подхватить...
      - Пожалуй, в самом деле гравитационное поле стало восстанавливаться на большее время, - соглашается с ним Сергей. Я и сам почувствовал, что ты шел ко мне быстрее, чем обычно, но никак не смог успеть в точку нашей встречи. Это становится опасным... Может быть, посоветоваться с Ириной Михайловной?
      - Сейчас уже поздно, - задумчиво произносит Маша. - Сейчас этим можно лишь сорвать весь номер, да, пожалуй, и всю премьеру.
      - Нужно в таком случае быть еще осторожнее, - озабоченно заключает Сергей. - Будем надеяться, что период восстановления нормальной гравитации удлинился случайно.
      Происходит это ровно за неделю до премьеры, а вдень премьеры Машу вызывает к телефону Митрофан Холопов. Маша сначала не хочет говорить с ним, но потом решает, что лучше все-таки не обострять отношений.
      - Приветствую вас, Машенька! - развязно кричит Холопов в телефонную трубку. - Совсем, значит, обо мне забыли? А напрасно. Я лично не только думал о вас все это время, но и предпринимал кое-что.
      - Что же именно? - стараясь казаться заинтригованной, спрашивает Маша, а сама не в силах унять тревоги.
      "Этот негодяй все теперь может нам испортить!" - напряженно думает она, чувствуя, как начинает потеть рука, сжимающаятелефонную трубку.
      - Я уже окончательно договорился о вас с режиссером, весело сообщает ей Холопов. - Он согласен взять и ваших братьев. В общем - полный порядок! Вас уже ждут на студии для пробных съемок. Хорошо бы прямо сегодня.
      - Но как же так! - восклицает Маша, забыв о своем намерении не ссориться с Холоповым. Наглая самоуверенность этого типа просто бесит ее. - Кто дал вам право договариваться за меня? Или вы полагаете, что главное - это согласие режиссера, а я буду век благодарна вам?
      - Да вы просто не совсем нормальная, Машенька! - пытается шутить Холопов. - Любая другая девушка просто с ума бы сошла от счастья, а вы...
      - Пусть другие и сходят, а я делать этого не собираюсь, зло говорит Маша. - Тем более с вашей помощью.
      И она раздраженно бросает трубку на рычажки телефонного аппарата.
      "А что он, в конце концов, может сделать нам теперь? успокаивает она себя. - Кто ему поверит, если он и поднимет тревогу?.."
      Но ей так и не удается успокоиться. Предчувствие, неизбежной беды не оставляет ее весь день.
      Ровно в семь часов в цирке гаснет свет. Зрительный зал замирает в ожидании какого-то чуда. Приглушенно звучит примитивная мелодия шарманки. Ее имитирует оркестр. На гигантском экране купола цирка - панорама старинного русского городка. По одной из его улиц лениво шагает шарманщик с маленьким осликом, на спине которого навьючен скудный, скарбСледом за ним понуро бредут юноша и девушка в рваных трико.
      Улица, постепенно расширяясь, ведет их к многолюдной ярмарочной площади.
      На экране теперь провинциальная ярмарка. Шум многочисленной толпы, крикливые голоса продавцов, смех, песни, залихватские трели гармошки. И снова все заглушает шарманка...
      На неосвещенный манеж падает первое тусклое пятно света. Постепенно светлея, оно как бы прорисовывает фигуру того самого шарманщика, которого мы только что видели на экране. Рядом с ним ослик и юные гимнасты. Они снимают с ослика дырявый, выгоревший на солнце коврик и без особого рвения расстилают его в центре манежа. Начинается нехитрое акробатическое представление. Шарманка лениво выводит тягучую, унылую мелодию...
      Но вот появляется хорошо одетый мужчина, в котором легко угадывается антрепренер. Энергично жестикулируя, он говорит что-то шарманщику, кивая на гимнастов. Шарманщик делает знак молодым людям. Унылая мелодия сменяется старинным вальсом. И акробаты сразу же преображаются. Они увлеченно делают передние и задние сальто-мортале, флик-фляки, рондады и фордершпрунги. На лице антрепренера появляется довольная улыбка. Он показывает шарманщику пачку денег. Они хлопают друг друга по рукам, и новый хозяин уводит молодых гимнастов.
      Снова гаснет свет. Торжественно и старомодно звучит оркестр. На куполе цирка возникает изображение какогото губернского города. На центральной площади его большая афиша:
      ЦИРК МОДЕРН
      ЕДИНСТВЕННЫЙ И НЕПОВТОРИМЫЙ
      СМЕРТНЫЙ АТТРАКЦИОН
      СЮИСАЙД-АЭРОС
      "КТО ОН? ГЕНИЙ ИЛИ БЕЗУМЕЦ?"
      На экранах теперь внутренняя панорама цирка с точкой съемки из центра манежа. Партер, амфитеатр, ложи. В ложах генералы. В партере офицеры, чиновники и купечество. Пышно одетые дамы.
      Стереофонический шум многоголосой аудитории.
      Вспыхивают несколько прожекторов, освещая манеж. Зрительный зал подлинного цирка все ещев темноте. Создается впечатление, что представление будет идти не для него, а для той публики, что на экранах. Из динамиков слышатся их приглушенные голоса.
      На манеж выходит человек во фраке. Торжественно объявляет:
      - Сюисайд-Аэрос!
      И те, кто на экранах, мгновенно замирают. Видны лишь их настороженные лица, предвкушающие захватывающее зрелище.
      В оркестре зловеще звучит "Танго смерти".
      Прожектора торопливо покидают ковер манежа и устремляются вверх. Там под самым куполом на крошечном мостике стоит человек в черном трико. Лицо его ярко освещено, и зрители узнают в нем юношу, который выступал на ярмарке. От его мостика к манежу идут наклоненные скаты-желоба, обрываясь и образуя в нескольких местах пустое пространство.
      Гимнаст-самоубийца" подает сигнал белым платком, и музыка сразу же смолкает. Сюисайд-Аэрос, будто прощаясь с кем-то, целует платок и бросает его на манеж. Один из прожекторов сопровождает его падение.
      У самой арены луч выхватывает из темноты фигуру уже знакомой нам девушки, спутницы бродячего гимнаста. Девушка ловит платок и прячет его у себя на груди...
      Гимнаст-самоубийца, на черном трико которого отчетливо виден теперь нарисованный светящейся краской скелет, нарочито медленно приближается к обрывистому скату. То нагибаясь, то снова выпрямляясь, он, кажется, никак не может решиться на этот роковой прыжок. И вдруг с какой-то театральной отчаянностью бросается в покатый желоб.
      Затаившая дыхание публика на экране и в зрительном зале громко ахает... А гимнаст с вытянутыми вперед руками стремительно несется по страшному тракту, сопровождаемый жутким завыванием оркестра. Кажется, что еще несколько мгновений, и он разобьется насмерть... Но у самого манежа он делает изящный пирует и благополучно опускается на ноги;
      К нему бросается девушка. Порывисто целует его и возвращает платок.
      Гул аплодисментов зрительного зала сливается с ревом публики на экране. А на манеж уже выскакивают "белые" и "рыжие" клоуны в старомодных костюмах, музыкальные эксцентрики, дрессированные собачки. Их сменяют умопомрачительные "шари-вари" акробатов. А следом за ними мчатся лихие наездники в форме гусаров.
      И все это в самом бешеном темпе одновременно мелькает на манеже и на экранах купола цирка.
      Затем постепенно все меркнет, погружается во мглу. На экранах теперь темное, грозовое, зловещее небо. Сквозь гул оркестра все громче слышатся раскаты грома. Ослепительные молнии полосуют кинематографический небосвод.
      Из тьмы на куполе цирка медленно проступает силуэт "Авроры". Он все светлеет, становится четче, обретает плоть. Его орудия приходят в движение.
      Могучий залп и такой ощутимый шум полета снарядов, что в зрительном зале все невольно пригибают головы.
      А на экранах уже идет штурм Зимнего. Солдаты распахивают ажурные дворцовые ворота. В грохоте оркестра различимы теперь мелодии "Марсельезы" и "Интернационала". Бешено мечутся багровые лучи прожекторов. В их свете мелькают панически бегущие фигуры офицеров, чиновников, купцов...
      Сквозь музыку слышится все нарастающий стереофонический цокот множества копыт. А по огромному экрану купола цирка несется сплошная лавина красной конницы. С развевающимися знаменами врываются и на манеж всадники в буденовках. Грозно сверкают в багровых лучах прожекторов обнаженные клинки.
      Бег коней по манежу все нарастает: уже немыслимо сосчитать, сколько их здесь. Они мчатся с такой бешеной скоростью, в таком неудержимом порыве, что, кажется, составляют одно целое с той конницей, которой заполнен теперь весь экран купола цирка.
      Никто уже не может сидеть спокойно. Пожилые зрители, пережившие революцию и гражданскую войну, вскакивают со своих мест. Кто-то, уловив в грохочущем оркестре мелодии маршей и песен тех лет, пытается петь. Бывшие фронтовики до боли в пальцах стискивают подлокотники своих кресел.
      А еще через мгновение - музыка, цокот копыт, гул канонады, все утопает в таких аплодисментах, каких, наверно, не слышали стены ни одного цирка в мире.
      Но вот постепенно все стихает. Гаснут прожектора и манеж снова погружается в темноту. Темно и на экранах, а в динамиках уже слышатся звуки гармошек, приглушенное пение. Чей-то звонкий голосок задорно затягивает "Яблочко".
      Потом в разных местах экранов вспыхивают огоньки костров. С каждым мгновением они разгораются все ярче. В их отблесках уже можно разглядеть усталые лица бойцов, расположившихся на отдых.
      А в самом центре манежа сначала чуть тлеет, затем все ярче разгорается большой костер. Вокруг него лежат люди в буденовках и кубанках, в накинутых на плечи шинелях и бурках, в кожанках и бушлатах, перекрещенных пулеметными лентами. Где-то вдалеке, за кулисами, заливается гармонь. Слышится приглушенное пение партизанской песни...
      Но вот лучи прожекторов начинают поворачиваться в сторону главного выхода на манеж. Они выхватывают из темноты хорошо знакомые всем фигуры героев фильма "Красные дьяволята". Лежащие у костра улыбаются им, аплодируют, жестами просят о чем-то.
      "Красные дьяволята" некоторое время смущенно переминаются с ноги на ногу, потом сбрасывают с себя шинели и принимаются жонглировать револьверами, маузерами, саблями и гранатами-"лимонками"...
      Юрий Елецкий весь день был занят в цирке и с трудом выбрал время, чтобы заехать домой переодеться. Тетка его, страстная любительница цирка, давно уже ушла, а он задержался немного, провозившись с галстуком и новым костюмом, который надевал впервые. А когда собирается выйти из дома, раздается звонок, и в комнату буквально вваливается Митрофан Холопов.
      - Я знаю, ты спешишь, - с трудом переводя дыхание, торопливо говорит он, - но я к тебе по чрезвычайно важному делу...
      - Потом, Митрофан! - пытается выпроводить его Юрий. - Ты же сам должен понимать...
      - Я все понимаю, но ведь дело касается Маши.
      - Маши?..
      - Да, Маши. Ей грозит большая, может быть, смертельная опасность.
      У Юрия выступают бисерные крупинки пота на лбу. Он невольно отступает назад, пропуская Холопова в комнату.
      - Да говори ты толком - в чем дело? - хватает он его за отвороты макинтоша.
      - А ты, пожалуйста, успокойся...
      - Ну говори же! - встряхивает его Юрий.
      - Тебе они, Зарницыны, ничего разве не рассказывали? Не делились своими опасениями?
      - Да что ты меня расспрашиваешь? Я от тебя жду, ответа: что с Машей?
      - Значит, они и тебе не сообщили ничего... - будто про себя бормочет Холопов. - От всех, значит, скрывали...
      - Что скрывали?! Бредишь ты, что ли?
      - Скрывали, что гравитационное поле над манежем нестабильно! - выпаливает наконец Холопов. - Понимаешь ты, что это такое? Все еще не ясно тебе, что их жизнь в опасности?
      - Да откуда ты знаешь об этом? - снова хватается за отворот митрофановского макинтоша Елецкий. - Если они никому не сообщили, тебе-то кто рассказал?
      - Маша и рассказала. Вернее, проговорилась... Она ведь. действительно срывалась уже, ты же сам знаешь. Упал один раз и Алексей. Это я от униформистов узнал. А может быть, таких случаев было и больше - они же скрывают это ото всех.
      - Но зачем, черт побери?
      - Как - зачем? Опасаются, конечно, что их аттракцион могут отменить...
      Не дослушав Холопова, Юрий бросается к телефону.
      - А ты сиди! - оборачивается он к Митрофану. - Я тебя отсюда никуда не выпущу, пока не проверю, правду ли ты сказал.
      Не довольствуясь этим заявлением, Юрий торопливо подходит к двери и запирает ее, а ключ кладет к себе в карман.
      Потом он поспешно набирает номер телефона администратора цирка. Ему долго никто не отвечает. Он смотрит на часы. Уже восьмой час, значит, премьера началась, и администратор не смог, конечно, отказать себе в удовольствии посмотреть первое представление.
      - Ты только не Ирине Михайловне, - советует ему Холопов. - Она, видно, заодно с ними...
      "Что ж делать? - нервничает Юрий. - Вряд ли удастся сейчас к кому-нибудь дозвониться".
      Но тут он вспоминает телефон вахтера служебного входа уж он-то не имеет права никуда отлучиться. Ну да, так и есть, вахтер на месте. Юрий умоляет его срочно разыскать где-нибудь Машу Зарницыну и попросить ее позвонить ему домой, по чрезвычайно важному делу.
      Пока ищут Машу, Юрий нервно постукивает пальцами по корпусу телефонного аппарата, стараясь не смотреть в сторону Холопова. А он недовольно ворчит:
      - Не с Машей нужно об этом, а с Анатолием Георгиевичем или директором цирка...
      - Ладно, помалкивай!
      Но вот наконец звонок Маши.
      - Что случилось, Юра? - испуганно спрашивает она.
      - Пока ничего... Нужно только уточнить кое-что. У меня тут Холопов...
      - Ах, Холопов! Ну тогда все ясно...
      - И это правда. Маша?
      Она молчит некоторое время, потом отвечает:
      - Правда... Но совсем не опасно. Мы обнаружили это уже давно, и с нами ничего пока не случилось.
      - Но ведь вы же срывались несколько раз.
      - Да, срывались, но только потому, что сначала это было неожиданно для нас. А теперь мы настороже. Вы не знаете, говорил Холопов еще с кем-нибудь, кроме вас?
      - Кажется, лишь со мной пока...
      - Ну, тогда постарайтесь, чтобы он не сообщил об этом никому больше.
      - Я постараюсь, Маша.
      Пока Елецкий разговаривает, Холопов внимательно прислушивается к его словам, стараясь угадать, что отвечает ему Маша.
      - Маша удивлялась, наверно, почему я сообщил об этом тебе, а не Анатолию Георгиевичу? - спрашивает он. Юрий не удостаивает его ответом.
      - А тебе разве не интересно, почему я этого не сделал?
      Елецкий все еще молчит, хотя ему действительно интересно знать, почему Холопов рассказал это ему, а не главному режиссеру.
      - А не сделал я этого потому, - не дождавшись вопроса Елецкого, продолжает Холопов, - что уверен - никто из них не встревожится так за судьбу Маши, как ты. Их она может уговорить, будто это не опасно, как Ирину Михайловну, наверно. Но ведь тебе-то она дороже, чем им. Как же ты можешь спокойно сидеть здесь, да еще не позволяешь мне предотвратить несчастье?
      - Не провоцируй меня, Митрофан, и лучше уж помолчи, бросает на него грозный взгляд Юрий, а сам думает с тревогой: "А что, если и в самом деле произойдет несчастье?.."
      - Пока еще не поздно, предприми что-нибудь, Юрий, - теперь уже почти грозит ему Холопов. - Учти, если с ними случится беда, тебе придется за это отвечать.
      - Заткнись!
      А время все бежит. Пожалуй, кончилось уже первое отделение и скоро начнется второе, в котором выступают Зарницыны. Что же делать, что предпринять? Может быть, запереть тут Холопова и помчаться в цирк, чтобы быть там поближе к Маше?
      Юрий уже собирается осуществить свой замысел, как вдруг раздается звонок у двери. Кто бы это мог быть? Неужели тетя ушла из цирка? Никогда еще не случалось с ней такого...
      А звонок дребезжит не переставая. Нужно открывать. Юрий торопливо поворачивает ключ и распахивает дверь. Перед ним стоит Антон Мушкин.
      - Тут еще Холопов? - выкрикивает он.
      - Тут. А ты откуда?
      - Из цирка. Маша послала к тебе на помощь.
      - Ну вот и хорошо! - радуется Елецкий. - Ты и покараулишь его тут, а я - в цирк! Надо успеть до начала второго отделения.
      Антон не уверен, справится ли один с Холоповым, но хорошо понимает, что в такой момент Юрий не может не быть рядом с Машей.
      К началу второго отделения Елецкий хотя и успевает, но не видит всего выступления Михаила Богдановича - ему приходится потратить немало времени на розыски Маши. Поговорить с ней ему так и не удалось, однако, - она в это время переодевалась, готовясь к выходу на манеж. Разговаривал он лишь с Алешей, которому сообщил, что им можно не опасаться отмены их номера. А уж Алеша потом сам успокаивал брата и сестру:
      - Пока Холопов под охраной Антона, нам не грозят никакие его козни.
      - Да разве в состоянии он удержать такого верзилу, как Холопов? - усомнилась Маша, представив себе маленького, щуплого Антона рядом с атлетически сложенным, рослым Митрофаном.
      - Справится, - убежденно кивнул головой Алеша. - Холопов ведь трус, а у Антона сердце Д'Артаньяна. Ничего бы я так не хотел, как иметь такого преданного друга! Ведь он для Юры готов на любой подвиг. А почему? Да потому, что Юра человек, достойный такой дружбы, и чертовски досадно, что кое-кто из нас этого не понимает....