Мне стан твой понравился тонкий
      И весь твой задумчивый вид,
      А смех твой, и грустный и звонкий,
      С тех пор в моем сердце звучит.
      В часы одинокие ночи
      Люблю я, усталый, прилечь
      Я вижу печальные очи,
      Я слышу веселую речь;
      И грустно я так засыпаю,
      И в грезах неведомых сплю...
      Люблю ли тебя - я не знаю,
      Но кажется мне, что люблю!
      1851
      * * *
      С ружьем за плечами, один, при луне,
      Я по полю еду на добром коне.
      Я бросил поводья, я мыслю о ней,
      Ступай же, мой конь, по траве веселей!
      Я мыслю так тихо, так сладко, но вот
      Неведомый спутник ко мне пристает,
      Одет он, как я, на таком же коне,
      Ружье за плечами блестит при луне.
      "Ты, спутник, скажи мне, скажи мне, кто ты?
      Твои мне как будто знакомы черты.
      Скажи, что тебя в этот час привело?
      Чему ты смеешься так горько и зло?"
      "Смеюсь я, товарищ, мечтаньям твоим,
      Смеюсь, что ты будущность губишь;
      Ты мыслишь, что вправду ты ею любим?
      Что вправду ты сам ее любишь?
      Смешно мне, смешно, что, так пылко любя,
      Ее ты не любишь, а любишь себя.
      Опомнись, порывы твои уж не те!
      Она для тебя уж не тайна,
      Случайно сошлись вы в мирской суете,
      Вы с ней разойдетесь случайно.
      Смеюся я горько, смеюся я зло
      Тому, что вздыхаешь ты так тяжело".
      Все тихо, объято молчаньем и сном,
      Исчез мой товарищ в тумане ночном,
      В тяжелом раздумье, один, при луне,
      Я по полю еду на добром коне...
      1851
      * * *
      Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!
      Жизнью твоею я жил и слезами твоими я плакал;
      Мысленно вместе с тобой прострадал я минувшие
      годы,
      Все перечувствовал вместе с тобой, и печаль и
      надежды,
      Многое больно мне было, во многом тебя упрекнул я;
      Но позабыть не хочу ни ошибок твоих, ни страданий;
      Дороги мне твои слезы и дорого каждое слово!
      Бедное вижу в тебе я дитя, без отца, без опоры;
      Рано познала ты горе, обман и людское злословье,
      Рано под тяжестью бед твои преломилися силы!
      Бедное ты деревцо, поникшее долу головкой!
      Ты прислонися ко мне, деревцо, к зеленому вязу:
      Ты прислонися ко мне, я стою надежно и прочно!
      21 октября 1851
      * * *
      Ты не спрашивай, не распытывай,
      Умом-разумом не раскидывай:
      Как люблю тебя, почему люблю,
      И за что люблю, и надолго ли?
      Ты не спрашивай, не распытывай:
      Что сестра ль ты мне, молода ль жена
      Или детище ты мне малое?
      И не знаю я, и не ведаю,
      Как назвать тебя, как прикликати.
      Много цветиков во чистом поле,
      Много звезд горит по поднебесью,
      А назвать-то их нет умения,
      Распознать-то их нету силушки.
      Полюбив тебя, я не спрашивал,
      Не разгадывал, не распытывал;
      Полюбив тебя, я махнул рукой,
      Очертил свою буйну голову!
      30 октября 1851
      * * *
      Мне в душу, полную ничтожной суеты,
      Как бурный вихорь, страсть ворвалася нежданно,
      С налета смяла в ней нарядные цветы
      И разметала сад, тщеславием убранный.
      Условий мелкий сор крутящимся столбом
      Из мысли унесла живительная сила
      И током теплых слез, как благостным дождем,
      Опустошенную мне душу оросила.
      И над обломками безмолвен я стою,
      И, трепетом еще неведомым объятый,
      Воскреснувшего дня пью свежую струю
      И грома дальнего внимаю перекаты...
      1851 или 1852 (?)
      * * *
      Не ветер, вея с высоты,
      Листов коснулся ночью лунной;
      Моей души коснулась ты
      Она тревожна, как листы,
      Она, как гусли, многострунна.
      Житейский вихрь ее терзал
      И сокрушительным набегом,
      Свистя и воя, струны рвал
      И заносил холодным снегом.
      Твоя же речь ласкает слух,
      Твое легко прикосновенье,
      Как от цветов летящий пух,
      Как майской ночи дуновенье...
      1851 или 1852 (?)
      * * *
      Меня, во мраке и в пыли
      Досель влачившего оковы,
      Любови крылья вознесли
      В отчизну пламени и слова.
      И просветлел мой темный взор,
      И стал мне виден мир незримый,
      И слышит ухо с этих пор,
      Что для других неуловимо.
      И с горней выси я сошел,
      Проникнут весь ее лучами,
      И на волнующийся дол
      Взираю новыми очами.
      И слышу я, как разговор
      Везде немолчный раздается,
      Как сердце каменное гор
      С любовью в темных недрах бьется,
      С любовью в тверди голубой
      Клубятся медленные тучи,
      И под древесною корой,
      Весною свежей и пахучей,
      С любовью в листья сок живой
      Струей подъемлется певучей.
      И вещим сердцем понял я,
      Что все рожденное от Слова,
      Лучи любви кругом лия,
      К нему вернуться жаждет снова;
      И жизни каждая струя,
      Любви покорная закону,
      Стремится силой бытия
      Неудержимо к божью лону;
      И всюду звук, и всюду свет,
      И всем мирам одно начало,
      И ничего в природе нет,
      Что бы любовью не дышало.
      1851 или 1852 (?)
      * * *
      Коль любить, так без рассудку,
      Коль грозить, так не на шутку,
      Коль ругнуть, так сгоряча,
      Коль рубнуть, так уж сплеча!
      Коли спорить, так уж смело,
      Коль карать, так уж за дело,
      Коль простить, так всей душой,
      Коли пир, так пир горой!
      [1854]
      КОЛОДНИКИ
      Спускается солнце за степи,
      Вдали золотится ковыль,
      Колодников звонкие цепи
      Взметают дорожную пыль.
      Идут они с бритыми лбами,
      Шагают вперед тяжело,
      Угрюмые сдвинули брови,
      На сердце раздумье легло.
      Идут с ними длинные тени,
      Две клячи телегу везут,
      Лениво сгибая колени,
      Конвойные с ними идут.
      "Что, братцы, затянемте песню,
      Забудем лихую беду!
      Уж, видно, такая невзгода
      Написана нам на роду!"
      И вот повели, затянули,
      Поют, заливаясь, они
      Про Волги широкой раздолье,
      Про даром минувшие дни,
      Поют про свободные степи,
      Про дикую волю поют,
      День меркнет все боле,- а цепи
      Дорогу метут да метут...
      Первая половина 1850-х годов
      СТРЕЛКОВЫЕ ПЕСНИ
      1
      Слава на небе солнцу высокому!
      Слава!
      На земле государю великому
      Слава!
      Слава на небе светлым звездам,
      Слава!
      На земле государевым стрелкам
      Слава!
      Чтобы рука их была всегда тверда,
      Слава!
      Око быстрее, светлей соколиного,
      Слава!
      Чтобы привел бог за матушку-Русь постоять,
      Слава!
      Наших врагов за рубеж провожать,
      Слава!
      Чтобы нам дума была лишь о родине,
      Слава!
      Ину ж печаль мы закинем за синюю даль,
      Слава!
      Чтобы не было, опричь Руси, царства сильней,
      Слава!
      Нашего ласкова государя добрей,
      Слава!
      Чтобы не было русского слова крепчей,
      Слава!
      Чтобы не было русской славы громчей,
      Слава!
      Чтобы не было русской песни звучней,
      Слава!
      Да чтоб не было царских стрелков удалей,
      Слава!
      2
      Уж как молодцы пируют
      Вкруг дубового стола;
      Их кафтаны нараспашку,
      Их беседа весела.
      По столу-то ходят чарки,
      Золоченые звенят.
      Что же чарки говорят?
      Вот что чарки говорят:
      Нет! Нет!
      Не бывать,
      Не бывать тому,
      Чтобы мог француз
      Нашу Русь завоевать!
      Нет!
      1855
      * * *
      Уж ты мать-тоска, горе-гореваньице!
      Ты скажи, скажи, ты поведай мне:
      На добычу-то как выходишь ты?
      Как сживаешь люд божий со свету?
      Ты змеей ли ползешь подколодною?
      Ты ли бьешь с неба бурым коршуном?
      Серым волком ли рыщешь по полю?
      Аль ты, горе, богатырь могуч,
      Выезжаешь со многой силою,
      Выезжаешь со гридни и отроки?
      Уж вскочу в седло, захвачу тугой лук,
      Уж доеду тебя, горе горючее,
      Подстрелю тебя, тоску лютую!
      "Полно, полно, добрый молодец,
      Бранью на ветер кидатися,
      Неразумны слова выговаривать!
      Я не волком бегу, не змеей ползу,
      Я не коршуном бью из поднебесья,
      Не с дружиною выезжаю я!
      Выступаю-то я красной девицей,
      Подхожу-то я молодицею,
      Подношу чару, в пояс кланяюсь;
      И ты сам слезешь с коня долой,
      Красной девице отдашь поклон,
      Выпьешь чару, отуманишься,
      Отуманишься, сердцем всплачешься,
      Ноги скорые-то подкосятся,
      И тугой лук из рук выпадет!.."
      [1856]
      * * *
      Вот уж снег последний в поле тает,
      Теплый пар восходит от земли,
      И кувшинчик синий расцветает,
      И зовут друг друга журавли.
      Юный лес, в зеленый дым одетый,
      Теплых гроз нетерпеливо ждет;
      Все весны дыханием согрето,
      Все кругом и любит и поет;
      Утром небо ясно и прозрачно,
      Ночью звезды светят так светло;
      Отчего ж в душе твоей так мрачно
      И зачем на сердце тяжело?
      Грустно жить тебе, о друг, я знаю,
      И понятна мне твоя печаль:
      Отлетела б ты к родному краю
      И земной весны тебе не жаль...
      [1856]
      * * *
      Уж ты нива моя, нивушка,
      Не скосить тебя с маху единого,
      Не связать тебя всю во единый сноп!
      Уж вы думы мои, думушки,
      Не стряхнуть вас разом с плеч долой,
      Одной речью-то вас не высказать!
      По тебе ль, нива, ветер разгуливал,
      Гнул колосья твои до земли,
      Зрелые зерна все разметывал!
      Широко вы, думы, порассыпались...
      Куда пала какая думушка,
      Там всходила люта печаль-трава,
      Вырастало горе горючее!
      [1856]
      * * *
      Край ты мой, родимый край,
      Kонский бег на воле,
      В небе крик орлиных стай,
      Волчий голос в поле!
      Гой ты, родина моя!
      Гой ты, бор дремучий!
      Свист полночный соловья,
      Ветер, степь да тучи!
      [1856]
      * * *
      Грядой клубится белою
      Над озером туман;
      Тоскою добрый молодец
      И горем обуян.
      Не довеку белеется
      Туманная гряда,
      Рассеется, развеется,
      А горе никогда!
      [1856]
      * * *
      Колышется море; волна за волной
      Бегут и шумят торопливо...
      О друг ты мой бедный, боюся, со мной
      Не быть тебе долго счастливой:
      Во мне и надежд и отчаяний рой,
      Кочующей мысли прибой и отбой,
      Приливы любви и отливы!
      [1856]
      * * *
      О, не пытайся дух унять тревожный,
      Твою тоску я знаю с давних пор,
      Твоей душе покорность невозможна,
      Она болит и рвется на простор.
      Но все ее невидимые муки,
      Нестройный гул сомнений и забот,
      Все меж собой враждующие звуки
      Последний час в созвучие сольет,
      В один порыв смешает в сердце гордом
      Все чувства, врозь которые звучат,
      И разрешит торжественным аккордом
      Их голосов мучительный разлад.
      [1856]
      * * *
      Смеркалось, жаркий день бледнел неуловимо,
      Над озером туман тянулся полосой,
      И кроткий образ твой, знакомый и любимый,
      В вечерний тихий час носился предо мной.
      Улыбка та ж была, которую люблю я,
      И мягкая коса, как прежде, расплелась,
      И очи грустные, по-прежнему тоскуя,
      Глядели на меня в вечерний тихий час.
      [1856]
      КРЫМСКИЕ ОЧЕРКИ
      1
      Над неприступной крутизною
      Повис туманный небосклон;
      Tам гор зубчатою стеною
      От юга север отделен.
      Там ночь и снег; там, враг веселья,
      Седой зимы сердитый бог
      Играет вьюгой и метелью,
      Ярясь, уста примкнул к ущелью
      И воет в их гранитный рог.
      Но здесь благоухают розы,
      Бессильно вихрем снеговым
      Сюда он шлет свои угрозы,
      Цветущий берег невредим.
      Над ним весна младая веет,
      И лавр, Дианою храним,
      В лучах полудня зеленеет
      Над морем вечно голубым.
      2
      Клонит к лени полдень жгучий,
      Замер в листьях каждый звук,
      В розе пышной и пахучей,
      Нежась, спит блестящий жук;
      А из камней вытекая,
      Однозвучен и гремуч,
      Говорит, не умолкая,
      И поет нагорный ключ.
      3
      Всесильной волею аллаха,
      Дающего нам зной и снег,
      Мы возвратились с Чатырдаха
      Благополучно на ночлег.
      Все налицо, все без увечья:
      Что значит ловкость человечья!
      А признаюсь, когда мы там
      Ползли, как мухи, по скалам,
      То мне немного было жутко:
      Сорваться вниз плохая шутка!
      Гуссейн, послушай, помоги
      Стащить мне эти сапоги,
      Они потрескались от жара;
      Да что ж не видно самовара?
      Сходи за ним; а ты, Али,
      Костер скорее запали.
      Постелим скатерти у моря,
      Достанем ром, заварим чай,
      И все возляжем на просторе
      Смотреть, как пламя, с ночью споря,
      Померкнет, вспыхнет невзначай
      И озарит до половины
      Дубов зеленые вершины,
      Песчаный берег, водопад,
      Крутых утесов грозный ряд,
      От пены белый и ревущий
      Из мрака выбежавший вал
      И перепутанного плюща
      Концы, висящие со скал.
      4
      Ты помнишь ли вечер, как море шумело,
      В шиповнике пел соловей,
      Душистые ветки акации белой
      Качались на шляпе твоей?
      Меж камней, обросших густым виноградом,
      Дорога была так узка;
      В молчанье над морем мы ехали рядом,
      С рукою сходилась рука.
      Ты так на седле нагибалась красиво,
      Ты алый шиповник рвала,
      Буланой лошадки косматую гриву
      С любовью ты им убрала;
      Одежды твоей непослушные складки
      Цеплялись за ветви, а ты
      Беспечно смеялась - цветы на лошадке,
      В руках и на шляпе цветы!
      Ты помнишь ли рев дождевого потока
      И пену и брызги кругом;
      И как наше горе казалось далeко,
      И как мы забыли о нем!
      5
      Вы всe любуетесь на скалы,
      Одна природа вас манит,
      И возмущает вас немало
      Мой деревенский аппетит.
      Но взгляд мой здесь иного рода,
      Во мне лицеприятья нет;
      Ужели вишни не природа
      И тот, кто ест их, не поэт?
      Нет, нет, названия вандала
      От вас никак я не приму:
      И Ифигения едала,
      Когда она была в Крыму!
      6
      Туман встает на дне стремнин,
      Среди полуночной прохлады
      Сильнее пахнет дикий тмин,
      Гремят слышнее водопады.
      Как ослепительна луна!
      Как гор очерчены вершины!
      В сребристом сумраке видна
      Внизу Байдарская долина.
      Над нами светят небеса,
      Чернеет бездна перед нами,
      Дрожит блестящая роса
      На листьях крупными слезами...
      Душе легко. Не слышу я
      Оков земного бытия,
      Нет места страху, ни надежде,
      Что будет впредь, что было прежде
      Мне все равно - и что меня
      Всегда как цепь к земле тянуло,
      Исчезло все с тревогой дня,
      Все в лунном блеске потонуло...
      Куда же мысль унесена?
      Что ей так видится дремливо?
      Не средь волшебного ли сна
      Мы едем вместе вдоль обрыва?
      Ты ль это, робости полна,
      Ко мне склонилась молчаливо?
      Ужель я вижу не во сне,
      Как звезды блещут в вышине,
      Как конь ступает осторожно,
      Как дышит грудь твоя тревожно?
      Иль при обманчивой луне
      Меня лишь дразнит призрак ложный
      И это сон? О, если б мне
      Проснуться было невозможно!
      7
      Как чудесно хороши вы,
      Южной ночи красоты:
      Моря синего заливы,
      Лавры, скалы и цветы!
      Но мешают мне немножко
      Жизнью жить средь этих стран:
      Скорпион, сороконожка
      И фигуры англичан.
      8
      Обычной полная печали,
      Ты входишь в этот бедный дом,
      Который ядра осыпали
      Недавно пламенным дождем;
      Но юный плющ, виясь вкруг зданья,
      Покрыл следы вражды и зла
      Ужель еще твои страданья
      Моя любовь не обвила?
      9
      Приветствую тебя, опустошенный дом,
      Завядшие дубы, лежащие кругом,
      И море синее, и вас, крутые скалы,
      И пышный прежде сад - глухой и одичалый!
      Усталым путникам в палящий летний день
      Еще даешь ты, дом, свежительную тень,
      Еще стоят твои поруганные стены,
      Но сколько горестной я вижу перемены!
      Едва лишь я вступил под твой знакомый кров,
      Бросаются в глаза мне надписи врагов,
      Рисунки грубые и шутки площадные,
      Где с наглым торжеством поносится Россия;
      Все те же громкие, хвастливые слова
      Нечестное врагов оправдывают дело.
      Вздохнув, иду вперед; мохнатая сова
      Бесшумно с зеркала разбитого слетела;
      Вот в угол бросилась испуганная мышь...
      Везде обломки, прах; куда ни поглядишь,
      Везде насилие, насмешки и угрозы;
      А из саду в окно вползающие розы,
      За мраморный карниз цепляясь там и тут,
      Беспечно в красоте раскидистой цветут,
      Как будто на дела враждебного народа
      Набросить свой покров старается природа;
      Вот ящерица здесь меж зелени и плит,
      Блестя как изумруд, извилисто скользит,
      И любо ей играть в молчании могильном,
      Где на пол солнца луч столбом ударил
      пыльным...
      Но вот уж сумерки; вот постепенно мгла
      На берег, на залив, на скалы налегла;
      Все больше в небе звезд, в аллеях все темнее,
      Душистее цветы, и запах трав сильнее;
      На сломанном крыльце сижу я, полон дум;
      Как тихо все кругом, как слышен моря шум...
      10
      Тяжел наш путь, твой бедный мул
      Устал топтать терновник злобный;
      Взгляни наверх: то не аул,
      Гнезду орлиному подобный;
      То целый город; смолкнул гул
      Народных празднеств и торговли,
      И ветер тления подул
      На богом проклятые кровли.
      Во дни глубокой старины
      (Гласят народные скрижали),
      Во дни неволи и печали,
      Сюда Израиля сыны
      От ига чуждого бежали,
      И град возник на высях гор.
      Забыв отцов своих позор
      И горький плен Ерусалима,
      Здесь мирно жили караимы;
      Но ждал их давний приговор,
      И пала тяжесть божья гнева
      На ветвь караемого древа.
      И город вымер. Здесь и там
      Остатки башен по стенам,
      Кривые улицы, кладбища,
      Пещеры, рытые в скалах,
      Давно безлюдные жилища,
      Обломки, камни, пыль и прах,
      Где взор отрады не находит;
      Две-три семьи как тени бродят
      Средь голых стен; но дороги
      Для них родные очаги,
      И храм отцов, от моха черный,
      Над коим плавные круги,
      Паря, чертит орел нагорный...
      11
      Где светлый ключ, спускаясь вниз,
      По серым камням точит слезы,
      Ползут на черный кипарис
      Гроздами пурпурные розы.
      Сюда когда-то, в жгучий зной,
      Под темнолиственные лавры,
      Бежали львы на водопой
      И буро-пегие кентавры;
      С козлом бодался здесь сатир;
      Вакханки с криками и смехом
      Свершали виноградный пир,
      И хор тимпанов, флейт и лир
      Сливался шумно с дальним эхом.
      На той скале Дианы храм
      Хранила девственная жрица,
      А здесь над морем по ночам
      Плыла богини колесница...
      Но уж не та теперь пора;
      Где был заветный лес Дианы,
      Там слышны звуки топора,
      Грохочут вражьи барабаны;
      И все прошло; нигде следа
      Не видно Греции счастливой,
      Без тайны лес, без плясок нивы,
      Без песней пестрые стада
      Пасет татарин молчаливый...
      12
      Солнце жжет; перед грозою
      Изменился моря вид:
      Засверкал меж бирюзою
      Изумруд и малахит.
      Здесь на камне буду ждать я,
      Как, вздымая корабли,
      Море бросится в объятья
      Изнывающей земли,
      И, покрытый пеной белой,
      Утомясь, влюбленный бог
      Снова ляжет, онемелый,
      У твоих, Таврида, ног.
      13
      Смотри, все ближе с двух сторон
      Нас обнимает лес дремучий;
      Глубоким мраком полон он,
      Как будто набежали тучи,
      Иль меж деревьев вековых
      Нас ночь безвременно застигла,
      Лишь солнце сыплет через них
      Местами огненные иглы.
      Зубчатый клен, и гладкий бук,
      И твердый граб, и дуб корнистый
      Вторят подков железный звук
      Средь гама птичьего и свиста;
      И ходит трепетная смесь
      Полутеней в прохладе мглистой,
      И чует грудь, как воздух весь
      Пропитан сыростью душистой.
      Вон там украдкой слабый луч
      Скользит по липе, мхом одетой,
      И дятла стук, и близко где-то
      Журчит в траве незримый ключ...
      14
      Привал. Дымяся, огонек
      Трещит под таганом дорожным,
      Пасутся кони, и далек
      Весь мир с его волненьем ложным.
      десь долго б я с тобою мог
      Мечтать о счастии возможном!
      Но, очи грустно опустив
      И наклонясь над крутизною,
      Ты молча смотришь на залив,
      Окружена зеленой мглою...
      Скажи, о чем твоя печаль?
      Не той ли думой ты томима,
      Что счастье, как морская даль,
      Бежит от нас неуловимо?
      Нет, не догнать его уж нам,
      Но в жизни есть еще отрады;
      Не для тебя ли по скалам
      Бегут и брызжут водопады?
      Не для тебя ль в ночной тени
      Вчера цветы благоухали?
      Из синих волн не для тебя ли
      Восходят солнечные дни?
      А этот вечер? О, взгляни,
      Какое мирное сиянье!
      Не слышно в листьях трепетанья,
      Недвижно море; корабли,
      Как точки белые вдали,
      Едва скользят, в пространстве тая;
      Какая тишина святая
      Царит кругом! Нисходит к нам
      Как бы предчувствие чего-то;
      В ущельях ночь; в тумане там
      Дымится сизое болото,
      И все обрывы по краям
      Горят вечерней позолотой...
      Лето 1856-1858
      * * *
      Как здесь хорошо и приятно,
      Как запах дерев я люблю!
      Орешника лист ароматный
      Тебе я в тени настелю.
      Я там, у подножья аула,
      Тебе шелковицы нарву,
      А лошадь и бурого мула
      Мы пустим в густую траву.
      Ты здесь у фонтана приляжешь,
      Пока не минуется зной,
      Ты мне улыбнешься и скажешь,
      Что ты не устала со мной.
      Лето 1856
      * * *
      Растянулся на просторе
      И на сонных берегах,
      Окунувши морду в море,
      Косо смотрит Аюдаг(*).
      Обогнуть его мне надо,
      Но холмов волнистый рой,
      Как разбросанное стадо,
      Все толпится предо мной.
      Добрый конь мой, долго шел ты,
      Терпеливо ношу нес;
      Видишь там лилово-желтый,
      Солнцем тронутый утес?
      Добрый конь мой, ободрися,
      Ускори ленивый бег,
      Там под сенью кипариса
      Ждет нас ужин и ночлег!
      Вот уж час, как в ожиданье
      Конь удваивает шаг,
      Но на прежнем расстоянье
      Косо смотрит Аюдаг.
      Тучи море затянули,
      Звезды блещут в небесах,
      Но не знаю, обогну ли
      Я до утра Аюдаг?
      * * *
      ________
      (*) А ю д а г - Медведь-гора.
      Лето 1856
      * * *
      Войдем сюда; здесь меж руин
      Живет знакомый мне раввин;
      Во дни прошедшие, бывало,
      Видал я часто старика;
      Для поздних лет он бодр немало,
      И перелистывать рука
      Старинных хартий не устала.
      Когда вдали ревут валы
      И дикий кот, мяуча, бродит,
      Талмуда враг и Каббалы,
      Всю ночь в молитве он проводит;
      Душистей нет его вина,
      Его улыбка добродушна,
      И, слышал я, его жена
      Тиха, прекрасна и послушна;
      Но недоверчив и ревнив
      Седой раввин [...]
      Он примет странников радушно,
      Но не покажет им супруг
      Своей чудесной половины
      Ни за янтарь, ни за жемчуг,
      Ни за звенящие цехины!
      Лето 1856
      * * *
      Если б я был богом океана,
      Я б к ногам твоим принес, о друг,
      Все богатства царственного сана,
      Все мои кораллы и жемчуг!
      Из морского сделал бы тюльпана
      Я ладью тебе, моя краса;
      Мачты были б розами убраны,
      Из чудесной ткани паруса!
      Если б я был богом океана,
      Я б любил тебя, моя душа;
      Я б любил без бури, без обмана,
      Я б носил тебя, едва дыша!
      Но беда тому, кто захотел бы
      Разлучить меня с тобою, друг!
      Всклокотал бы я и закипел бы!
      Все валы свои погнал бы вдруг!
      В реве бури, в свисте урагана
      Враг узнал бы бога океана!
      Всюду, всюду б я его сыскал!
      Со степей сорвал бы я курганы!
      Доплеснул волной до синих скал,
      Чтоб добыть тебя, моя циана,
      Если б я был богом океана!
      Лето 1856
      * * *
      Что за грустная обитель
      И какой знакомый вид!
      За стеной храпит смотритель,
      Сонно маятник стучит;
      Стукнет вправо, стукнет влево,
      Будит мыслей длинный ряд,
      В нем рассказы и напевы
      Затверженные звучат.
      А в подсвечнике пылает
      Догоревшая свеча;
      Где-то пес далеко лает,
      Ходит маятник, стуча;
      Стукнет влево, стукнет вправо,
      Все твердит о старине;
      Грустно так; не знаю, право,
      Наяву я иль во сне?
      Вот уж лошади готовы
      Сел в кибитку и скачу,
      Полно, так ли? Вижу снова
      Ту же сальную свечу,
      Ту же грустную обитель,
      И кругом знакомый вид,
      За стеной храпит смотритель,
      Сонно маятник стучит...
      Лето 1856
      * * *
      Не верь мне, друг, когда, в избытке горя,
      Я говорю, что разлюбил тебя,
      В отлива час не верь измене моря,
      Оно к земле воротится, любя.
      Уж я тоскую, прежней страсти полный,
      Мою свободу вновь тебе отдам,
      И уж бегут с обратным шумом волны
      Издалека к любимым берегам!
      Лето 1856
      * * *
      Острою секирой ранена береза,
      По коре сребристой покатились слезы;
      Ты не плачь, береза, бедная, не сетуй!
      Рана не смертельна, вылечится к лету,
      Будешь красоваться, листьями убрана...
      Лишь больное сердце не залечит раны!
      Лето 1856
      * * *
      Усни, печальный друг, уже с грядущей тьмой
      Вечерний алый свет сливается все боле;
      Блеящие стада вернулися домой,
      И улеглася пыль на опустелом поле.
      Да снидет ангел сна, прекрасен и крылат,
      И да перенесет тебя он в жизнь иную!
      Издавна был он мне в печали друг и брат,
      Усни, мое дитя, к нему я не ревную!
      На раны сердца он забвение прольет,
      Пытливую тоску от разума отымет
      И с горестной души на ней лежащий гнет
      До нового утра незримо приподымет.
      Томимая весь день душевною борьбой,
      От взоров и речей враждебных ты устала,
      Усни, мое дитя, меж ними и тобой
      Он благостной рукой опустит покрывало!
      Август 1856
      * * *
      Да, братцы, это так, я не под пару вам,
      То я весь в солнце, то в тумане,
      Веселость у меня с печалью пополам,
      Как золото на черной ткани.
      Вам весело, друзья, пируйте ж в добрый час,
      Не враг я песням и потехам,
      Но дайте погрустить, и, может быть, я вас
      Еще опережу неудержимым смехом!
      Август 1856 г.
      * * *
      Когда кругом безмолвен лес дремучий
      И вечер тих;
      Когда невольно просится певучий
      Из сердца стих;
      Когда упрек мне шепчет шелест нивы
      Иль шум дерев;
      Когда кипит во мне нетерпеливо
      Правдивый гнев;
      Когда вся жизнь моя покрыта тьмою
      Тяжелых туч;
      Когда вдали мелькнет передо мною
      Надежды луч;
      Средь суеты мирского развлеченья,
      Среди забот,
      Моя душа в надежде и в сомненье
      Тебя зовет;
      И трудно мне умом понять разлуку,
      Ты так близка,
      И хочет сжать твою родную руку
      Моя рука!
      Август или сентябрь 1856
      * * *
      Сердце, сильней разгораясь от году до году,
      Брошено в светскую жизнь, как в студеную воду.
      В ней, как железо в раскале, оно закипело:
      Сделала, жизнь, ты со мною недоброе дело!
      Буду кипеть, негодуя, тоской и печалью,
      Все же не стану блестящей холодною сталью!
      Август или сентябрь 1856
      * * *
      В стране лучей, незримой нашим взорам,
      Вокруг миров вращаются миры;
      Там сонмы душ возносят стройным хором
      Своих молитв немолчные дары;
      Блаженством там сияющие лики
      Отвращены от мира суеты,
      Не слышны им земной печали клики,
      Не видны им земные нищеты;
      Все, что они желали и любили,
      Все, что к земле привязывало их,
      Все на земле осталось горстью пыли,
      А в небе нет ни близких, ни родных.
      Но ты, о друг, лишь только звуки рая