К. и Т. ЕНКО
      Криминальный детектив
      НАПАДЕНИЕ АКУЛЫ
      (Кубинский гаврош)
      Оригинальная повесть о судьбе двух детей - 12 и 14 лет (девочки и мальчика), бежавших с Кубы с родителями на плоту через океан к американским берегам от коммунистического режима Фиделя Кастро. Во время шторма родителей убивает хозяин плота и его помощник, чтобы завладеть их золотом и драгоценностями. Потом они попадают в руки поставщи ка наркотиков из Колумбии в США - наркобарона по прозвищу Тибурон (исп. - Акула). После многих передряг старший - 14-летний Мигель добирается до Майами (Флорида, США), где находит родственников - кубинцев, раньше уехавших с Кубы, и вступает в банду молодых гангстеров, чтобы добыть деньги и выкупить свою сестру, которую Тибурон продал в один из публичных домов острова Пуэрто-Рико.
      СИНИЙ ГОРОД
      Лучи заходящего солнца, отразившись в море, выкрасили в синий цвет стены и крыши домов.
      Синий город необычен для глаз. За последние полчаса он стал даже фиолетовым. В Гаване такое бывает редко и даже не каждый год. Синие сумерки случаются после нескольких месяцев тропических ливней, когда воздух до предела насыщен влагой. Тогда в вечерние часы, буквально за 15 минут до наступления полной темноты можно увидеть синий город, да и то если глядеть на него с высоты какого-нибудь небоскреба.
      В тот наступающий вечер Марта смотрела на город сквозь решетку балкона двадцать четвертого этажа одного из небоскребов района Ведадо. Отсюда просматривалась новая часть города, застроенная высотными домами, а прямые улицы-коротышки соединяли старую часть города с новой.
      Только что закончился тропический ливень. Марта засмотрелась на потоки несущейся воды по Двадцать третьей улице вниз к Малекону (набережная в Гаване). Мысли её неудержимо возвращались к сыну. Она заставляла себя не думать: ей ещё нужно было собрать кое-какие вещи. Но мысли - страшные неслухи. Они забегали вперед, они уже обогнали время, торопливо бросились в лифт, буквально скатились вниз, на улицу, где всегда дежурил милисиано с винтовкой на коленях, завертелись в потоках воды, понеслись к морю, к порту.
      Порт! Марта нетерпеливо посмотрела на часы. Ей нужно было в девять часов вечера проводить сына в порту.
      ....У здания агентства Пренса Латина, напротив которого расположился новый выставочный павильон "Куба", Марта с трудом втиснулась в автобус, машинально протянула свои пятнадцать килос (сотая часть кубинской денежной единицы песо) кондуктору, получила билет и сдачу.
      В автобусах этого маршрута всегда много народу. На них горожане едут в старую Гавану, в порт и дальше в пригород - Реглу. Какая-то полная мулатка прижала Марту своей спиной к никелированному барьеру так, что она не могла даже пошевельнуться. Время тянулось долго. Марта жадно вдыхала стесненной грудью влажный воздух.
      Но вот автобус повернул направо, вырвался на широкий Малекон и помчался со скоростью восемьдесят километров в час. С моря подул ветерок. В автобусе стало легче дышать.
      Быстро промелькнули узкий проход в акваторию порта и здание министерства вооруженных сил, где стояли у входа солдаты с автоматами в руках.
      Хоакин ожидал её на остановке, приплясывая от нетерпения. Автобус остановился у причала, где находилась стоянка кубинского рыболовного флота Мексиканского залива. Власть порта начиналась здесь, у автобусной остановки. Узенькие улицы старой Гаваны выдавливали из себя потоки людей, автобусов, больших грузовиков. К причалам тянулись бары открытыми дверями. Многочисленные вывески контор и складов смотрели со стен, которые стоят века, со времен колониального господства испанцев.
      Вывески и стены старые. Лозунги новые. Они украсили замшелые стены и приветствуют корабли, прибывающие в порт.
      Марта с подножки автобуса попадает в объятия Хоакина.
      - Мамита, я заждался тебя! - Хоакин ласков с ней, он её очень любит. Прижимается к её руке, заглядывает в погрустневшие за последние дни глаза.
      - Мама, мамита! - шепчет Хоакин. - Ты не волнуйся, все будет хорошо!
      Марта теребит непослушные, жесткие, чуть вьющиеся черные волосы сына, поправляет ему рубаху, ласково гладит его по плечу. Времени для прощания мало. Это понимают и мать и сын.
      Хоакин помог матери сесть в автобус и, когда тот тронулся, проводил его взглядом, пытаясь среди незнакомых лиц увидеть её лицо. Лишь когда автобус на повороте стал вползать в узкую улочку, он заметил взмахи чьей-то ладони.
      Хоакин поднял руку и помахал в ответ. Постоял немного, словно задумавшись, потом решительно тряхнул головой и, поправив сверток под мышкой, помчался к тротуару налево. Он пулей влетел в распахнутые решетчатые ворота и остановился с разбегу у будки, возле которой на пустом ящике сидел охранник.
      Тот не успел ещё и глаз на него поднять, как Хоакин выпалил ему все, что уже несколько дней занимало его мысли:
      - Учащийся-практикант... На "Ламбду"... Выходим в море сегодня!
      - Проходи, сынок, - ласково ответил тот.
      До причала, где должна была стоять "Ламбда" - новенькое рыболовное судно, оставалось не больше сотни метров. От него отгораживала Хоакина только дощатая стена, и он устремился к широкой двери, выходящей на причал.
      Первое, что увидел Хоакин, были его друзья по училищу. Армандо, Эмилио, Маноло, Хуанело - все пришли раньше него.
      - Почему задержался?
      Хоакин смущенно оправдывался. Ведь он и так торопился.
      На палубе "Ламбды", раскуривая сигару, появился капитан. Он немолод, немного грузен. На голове у него крестьянская шляпа - ярэй. Не брит. Попыхивая сигарой, смотрит на ребят отсутствующим взглядом. Бессонные ночи сборов выветрили у него из головы ещё одну заботу - о практикантах.
      - А-а, ребята... Приветствую вас!
      - Добрый вечер, капитан! - звонкими голосами отвечают ребята.
      Он оглядывает их, вспоминает распоряжение руководителя флотилии: взять практикантов в первый рейс. Смотрит на появившиеся звезды на небе, на маяк у входа в порт, на катерок, везущий пассажиров в Реглу. Подходит к борту. Спускается по трапу на причал. Его окружают ребята.
      Прямо перед капитаном оказывается Армандо. Он и выше всех, и заметнее, и по этому кажется старше других.
      Капитан протягивает руку к поясу Армандо.
      - Это что?
      - Пистолет, - в голосе Армандо звучит гордость.
      - Пистолет? Зачем?
      - Взял дома, - Армандо отвечает как о деле само собой разумеющемся. Ну, на всякий случай.
      - Пистолет оставить на берегу, - решительно приказывает капитан. - Мы идем ловить рыбу, а не сражаться.
      Капитан внимательно осматривает ребят. Те молчат. Маноло неловко поправляет сверток под мышкой, в нем гремит железо.
      Капитан кивает головой в его сторону:
      - Опять оружие?
      - Гаечные ключи, отвертки, - поспешно отвечает Маноло.
      Кто-то из ребят из-за спины капитана поясняет:
      - Он у нас будущий механик, любит в моторах копаться.
      Лицо капитана светлеет. К нему возвращается хорошее настроение.
      - Вообще-то хороший механик для рыбаков - половина улова, - говорит он.
      Ребята окружили капитана. Тот, затянувшись сигарой и сплюнув в воду крошки табачных листьев, думает о том, что может быть, все и наладится. Ребята вроде хорошие.
      - Кто из вас Хоакин? - спрашивает капитан.
      - Я, - отвечает тот.
      Капитан оглядывает подростка внимательным взглядом.
      - Не опоздал?
      - Он пришел последним, - объясняет за Хоакина Армандо.
      На этот незначительный разговор никто из ребят не обратил внимания, только Хоакин и капитан придают разговору лишь им известное значение.
      В это время раздается пушечный выстрел. Традиционный вечерний выстрел в Гаванском порту, возвещающий время.
      - Слышите? - капитан поправляет шляпу, окидывает взглядом судно. Всем на борт!
      Последним по трапу поднимается Эмилио, по прозвищу Пататико, что значит "коротышка". Он действительно небольшого роста, щупленький паренек. Эмилио недавно в Гаване, впервые в большом городе. Боится моря, так как всю жизнь прожил в горах. У Эмилио тяжело на душе. Поднимаясь по трапу, он незаметно вздыхает.
      Пока ребята устраиваются, судно отходит от причала. Медленно набегает встречная волна, и вот уже трудно разобрать, у какого причала стояло судно. Несмотря на то, что время ночное, в порту светло и все видно; полосы мазута сверкают в свете прожекторов."Ламбда"идет мимо портовых кранов, поднявших свои большие стальные руки к бездонному звездному небу, мимо застывших, облитых электрическим светом океанских судов.
      Хоакин стоит у борта, слушает, как журчит вода, смотрит, как лавирует их судно, пробираясь на чистую воду. Разминулись с моторкой, быстро уходящей в сторону. Мигнул фонарь на её корме, и вот его как будто и не было.
      Его отвлек всплеск большой рыбины. От удара её хвоста далеко вокруг пошли разноцветные мазутные круги.
      Хоакин всматривается в воду. Кажется, будто что-то живое, гигантское дышит внутри этой черной массы морской воды.
      У поста охраны, где всегда дежурят военные катера, почти у выхода из
      Хоакин помахал рукой рыбакам, те показали на только что вытащенную ими из воды рыбину. Один из них развел руками: ловите, мол, больше этой!
      Он поднял глаза, проходили самую горловину порта. Налево раскинулся уступами на горе поселок портовых рабочих и рыбаков - Касабланка, направо шла широкая набережная. По ней потоком неслись машины.
      Хоакин вспомнил, как он в толпе горожан смотрел на грузовое судно, которое привезло на Кубу медикаменты в обмен на пленных наемников, разбитых на Плайя-Хирон в 1961 году.
      Остались позади жерла старинных пушек крепости "Морро", века охранявших вход в гаванскую бухту. Хоакин любил бывать в крепости по воскресеньям, когда туда пускали экскурсантов. На него производили большое впечатление толстые крепостные стены, бойницы, казематы, длинные крытые переходы, подземелья.
      Хоакин ещё раз взглянул на крепость и вспомнил решетки, закрывающие узкие отверстия в подземелья. Они отполированы и даже кое-где сточены руками многих поколений пленников и рабов.
      Хоакин отвернулся от крепости и посмотрел на Гавану. Город уплывал от него, наклонившись набок: "Ламбду" вздымала океанская волна...
      Ребят позвали спать. Судно уходило в тропическую ночь. Капитан продолжал оставаться на мостике, дымя сигарой и сверяя курс. С собой на мостике он оставил одного Хоакина.
      - Ты знаешь, зачем я тебя оставил при себе? - спросил капитан Хоакина.
      - Да, сеньор!
      - Ну смотри тогда в оба, не увидишь сигнального огонька, пропустишь плот, останешься один, а твоя семья уплывет на плоту в Америку!
      - Нет, сеньор, этому не бывать, мы должны встретиться с плотом! В какую сторону смотреть?
      - Вперед по курсу. По времени плот в этих местах должен быть раньше нас. Смотри вперед!
      Хоакин смотрит, напрягая зрение, но ничего не видит, ему мешают огни, освещающие рубку.
      - Пройди вперед, - говорит ему капитан, - и стань на самом носу, тогда свет не будет тебе мешать.
      Хоакин так и делает. Глаза привыкают к темноте, но мешает мерная морская зыбь, которая то поднимает, то опускает рыболовецкое судно.
      Его семья устроила себе побег с Кубы на плоту к американским берегам. Немало семей бывших кубинских богачей использовали этот путь, чтобы покинуть революционную Кубу. Положение Хоакина и его семьи, которая владела на кубинском острове двумя сахароперерабатывающими заводами, осложнялось тем, что Хоакина могли забрать в армию, поэтому, когда ему удалось поступить в рыболовецкую школу, план побега пришлось изменить. Его семья заплатила большие деньги двум перегонщикам плота за доставку их в США через Мексиканский залив.
      Капитан при встрече ночью в море с плотом должен был высадить на него Хоакина тоже за большие деньги.
      Прошло около часа, прежде чем Хоакин увидел в море слабомерцающий огонек.
      Хоакин вернулся к капитану и показал рукой в ту сторону, где он заметил световой сигнал. Капитан повернул судно, сказав Хоакину, что ему делать дальше.
      - Мы подойдем на очень малом ходу к плоту почти вплотную, останавливаться не будем. Твоя задача... Вещи твои с тобой?
      - Да, вон они - у борта!
      - Тогда твоя задача забрать вещи и тихо спрыгнуть на плот, ни слова не говоря, ни звука, понял?
      - Да, сеньор!
      Через несколько долгих минут "Ламбда" подошла к плоту. Капитан сделал это так искусно, что толчка не было. Между плотом и судном оставалось не более полуметра чистой воды.
      На плоту тоже никто не издал ни звука. Темные силуэты только замахали Хоакину руками. Тот быстро спрыгнул на плот и в следующее мгновенье принял из рук капитана свои вещи.
      В этот момент плот и судно разошлись в разные стороны. Хоакин ощутил под ногами сильные колебания настила плота. Чтобы удержать равновесие, он ухватился руками за близстоящего человека. Им оказался его отец.
      На плоту имелись палатка, где беглецы могли укрываться днем от палящего солнца, парус с мачтой, два больших весла, а также направляющее весло, закрепленное за палаткой в специальной уключине. Имелся маленький мотор с гребным винтом.
      Плот уже находился в открытом море, выйдя за пределы морских границ Кубы. Плыть бы и плыть ему в страну свободы - в Америку, но многого из того, что ожидало беглецов в пути они не знали, и даже в страшном сне не могло это им присниться.
      Как правило, богатые беглецы с Кубы везли мало с собой барахла, но захватывали самое ценное - золото, бриллианты, запрятав их как можно лучше в своих вещах или прикрепив мешочки с драгоценностями к своей одежде. Это-то и было самым опасным для них.
      Беглецов убивали на плотах люди, которые их перегоняли, а драгоценности присваивали себе. Но и это не все. Случалось и так, что под видом перегонщиков плотов работали кубинские чекисты. Они возвращали плоты на Кубу, драгоценности отбирали в государственную казну, а беглецов подвергали пыткам.
      СВЕТ В НОЧИ
      Закончился первый день плавания. В трюме "Ламбды" в ящиках со льдом уложены пятьсот фунтов рыбы.
      Все устали. Ребята особенно. Болят натруженные, исколотые острыми плавниками рыб руки, ноют спины от непривычного напряжения: нелегко спускать в трюм ящики с рыбой.
      Волна на море едва плещет. Далеко по нему высветила свою широкую неяркую серебряную дорогу луна.
      Под мерный рокот мотора и покачивание судна хочется посидеть и поболтать. О Хоакине никто ничего не говорит: капитан объяснил, что тот перешел на другое, такое же кубинское рыболовецкое судно, - там заболел член экипажа.
      Ребята рассаживаются на палубе, ища местечко поудобней. Маноло вытряхивает за борт содержимое ящика, устраивается на нем и, выражает чувства всех, говорит:
      - Чертовски наломались за день!
      Эмилио кивает головой. И ему день не показался легким:
      - Голова гудит.
      - Все руки исколол, - говорит Маноло, поворачивая свои руки к свету и внимательно их осматривая. Затем он обсасывает ранки и сплевывает за борт.
      К ним присоединяется Армандо.
      - Старик доволен, - рассказывает он. - Говорит: "Ребята работали хорошо". Заметил только, что Пататико иногда напрасно путался под ногами.
      - Он злой! - обижается Пататико. - Еще в Гаване он говорил, что нас "навязали" ему.
      Из темноты от борта, где лежит Хуанело, доносится его голос:
      - Пататико, дорогой, ты что, не знаешь Армандо? Ничего такого капитан не говорил. Он доволен. Я видел - дымит сигарой, а когда он не в духе, то сосет потухшую и не разговаривает. А Армандо просто шутит.
      Все слушавшие Армандо смеются, кроме Эмилио. Тот, сообразив, что над ним подтрунивают, кричит:
      - Ну, хорошо же! Не буду с вами разговаривать.
      Эмилио пересаживается в другое место и отворачивается.
      Из темноты раздается голос Хуанело:
      - Эмилио, стукни его чем-нибудь. На-ка свинцовое грузило.
      - Вот стукну - и за борт к акулам! Отрежут тебе когда-нибудь язык, Армандо.
      - Мне? Никогда! Я лучше его проглочу.
      - Таким языком подавишься!
      - Знаете ребята, - Армандо приподнимается на локте и смотрит в лицо Маноло, - сколько кладов зарыто на островах Карибского моря? Десятки, а может, и больше! Испанские корабли везли из колоний несметные богатства: золото, алмазы, серебро. Пираты грабили их и зарывали свои клады на островах Карибского моря.
      Маноло явно заинтересован, но его волнует другая проблема. Подумав, он говорит:
      - Ну ладно. Найдешь клад и что будешь делать с ним?
      - Только бы найти. - Армандо замечает, что все его с интересом слушают. Он смотрит на Маноло и мечтает: - Только бы найти. А там...
      - Эй, Армандо! - Маноло о чем-то задумывается. - Вот если бы ты до революции нашел клад.
      Армандо:
      - Я бы купил сигаретную фабрику.
      - Неужели целую фабрику?
      - Стал бы богатым, купил бы машину, конечно, "кадиллак". А тебя, Маноло, даже не взял бы к себе на фабрику мусор убирать.
      - Это почему же?
      - Как почему? Ты ведь распространял профсоюзную газету.
      Маноло ведет себя подчеркнуто спокойно.
      - Издеваешься? - снова обращается он к Армандо.
      - А кто знает...
      - А-а-а! - Маноло хватает большой нож для разделки рыбы и в два прыжка оказывается возле Армандо. Заносит нож над головой сидящего Армандо. Прощайся с жизнью!
      Никто не успевает даже ахнуть. Все застыли на месте. Армандо, взглянув на нож, медленно вздыхает, вытягивает ноги и садится поудобнее, голос его спокоен:
      - Надоели твои штучки. Я же знаю, для чего ты все это сделал. Ты изображаешь пирата. Думаешь, вот пират - как он там у тебя? Одноглазый Буль? - схватил нож и бросился на жертву. Еще миг, и отрезанная одним ударом голова полетит за борт. Ведь так? Ты думаешь, что я хоть немного напугаюсь?
      - Думаю, но ты от меня не уйдешь. За твои шуточки мы выбросим тебя за борт. Эй, Эмилио, он и над тобой издевался. Хватай его, ребята!
      Возле Армандо свалка. Его волокут к борту. Кричат:
      - К акулам его!
      Смех, шлепки.
      Армандо изо всех сил пытается вырваться.
      - К акулам не хочу, пустите! Я их действительно боюсь!
      Армандо продолжают поднимать все выше и раскачивать у борта. Но держат его из последних сил, все выдохлись. В какое-то мгновение, когда Армандо, поднятый на руках товарищей, оказывается выше всех, ему в лицо издали вдруг бьет яркий луч прожектора.
      - Что это, ребята?
      Прожектор заливает светом всю палубу, упирается в окно капитанской каюты. В её дверях появляется капитан.
      - Что это, капитан?
      - Прожектор. Ничего особенного. Это дозорный американский корабль. Ночное патрулирование. Не первый раз встречаемся с ними в море.
      * * *
      Сильно плещет океанская волна. Если кто-то не привык к качке, то ему долго не уснуть. Мысли проваливаются словно в бездну, затем от ударов волн о корпус судна, снова всплывают. Трудно спать на ложе рыбака. С одной стороны - не поддающаяся нажиму стена, с другой - твердый бортик настила. Он все время напоминает о себе, врезаясь в бок. Под палубой душно. Поэтому кто не боится свежего ветра, размещаются наверху.
      На волнах, словно маятник, качается рыбачье судно. Туда-сюда, туда-сюда. Еще раз туда-сюда, и голова, наконец, свободно провисает на шее и под равномерное покачивание начинает скользить по руке: туда-сюда, туда-сюда. Спят рыбаки. На темном небе снова вспыхивают прожекторы. Они упираются в борта судов, ощупывают их и уходят в сторону.
      Перед тем как сдать дежурство, радист патрульного корабля американской береговой охраны заканчивал свой разговор с берегом:
      - О'кэй! Слышу вас хорошо.
      - Где кубинцы?
      - Координаты прежние, сэр!
      - Сколько их?
      - Четыре. Два - типа "Ламбда", два - типа "Карденас".
      - В каком направлении движутся?
      - Стоят на месте. Команды отдыхают.
      - О'кэй! Продолжайте наблюдать.
      - Есть, сэр!
      ... На море быстро рассветает. Особенно это кажется так, когда не хочется вставать, ломит бока от жестких досок и горят натруженные руки. Но встают на рыбачьем судне сразу. Стоит подняться одному, и все уже на ногах. Медлить нельзя. Каждая потерянная минута - упущенная возможность добыть хороший улов.
      Кто-то из спящих поднимается первым. Это Хуанело. Он подходит к борту, вслушивается в далекий, нарастающий звук. Звук усиливается, и через несколько секунд над головой с ревом проносится реактивный самолет. Все вскакивают на ноги.
      - Янки пролетел! - кричит Армандо и, запрокинув голову, ждет, когда самолет сделает второй заход. - Разведчик. Видел я таких немало близ Сантьяго, над Гуантанамо (Военно-морская база США на кубинской территории) летают.
      - Что ему здесь надо? - спрашивает Эмилио.
      - Верно, Пататико разглядеть хочет, - шутит Армандо. - А ты встань на бочку, скорее заметит.
      На палубе собирается вся команда. Вышел и капитан. Нет только радиста.
      Маноло, который смотрит не вверх, а на море, кричит:
      - Сюда смотрите! Корабли!
      - Это военные!
      - Наверно, маневры, а, капитан?
      - Да нет, не объявлялись никакие маневры, да и район рыбный. Непонятно, почему они здесь?
      - Смотрите, окружают!
      - А где же другие наши суда?
      - Да вон здесь, рядом.
      Появившийся на палубе радист знаками зовет капитана.
      Выслушав радиста, капитан возвращается к команде.
      - Прошу внимания. Слушайте! - говорит он. - С американских кораблей береговой охраны поступил приказ. Наши суда задержаны.
      - Как? Почему?
      - Для выяснения к нам прибудет офицер. Всем держаться спокойно и достойно. Думаю, что это недоразумение.
      На многих лицах растерянность и замешательство. Кто-то говорит: "Вот это да!".
      Пататико больше всех испуган таким оборотом дела. Он даже побледнел. Отойдя в сторонку, Пататико незаметно для всех крестится. Затем присоединяется к товарищам и смотрит, как от корабля с большими белыми цифрами 1071 на борту отваливает катер с солдатами.
      Капитан обращается ко всем:
      - Кто говорит по-английски?
      Армандо:
      - Я.
      - Значит, двое, ты и я. Не вмешивайся в разговоры, но прислушивайся внимательно к тому, что они говорят!
      Томительно тянутся минуты ожидания. Ребята возбуждены, обступают капитана:
      - Да, верно, они идут к нам.
      - А сколько оружия у них!
      - А если мы их не пустим?
      - Можем не пустить, наше право, - спокойно разъясняет капитан. - Но сила на их стороне. Это, конечно, беззаконие: в открытом море посылать на рыболовецкие суда вооруженную команду.
      Быстро приближается катер. Бегущие от него волны шлепаются о борт: одна, вторая, третья...
      Пататико вздрагивает и становится за спину капитана. В своем поселке, там, в монте (в горах), он слышал рассказы о насилии со стороны американских солдат.
      Последнюю волну, отброшенную от себя, катер давит о борт рыболовецкого судна. С него направлены на рыбаков пулемет и автоматы морских пехотинцев. В момент сближения солдаты шумно прыгают на борт кубинского судна, не спуская прицелов и настороженных глаз с рыбаков. Последним прыгает офицер. Он молод. На нем каска, шорты, свободно болтается кобура, пистолет лейтенант держит в руке. Наверное, это его первое "боевое дело" против внешнего "врага". Он осматривает всех по очереди, не задерживаясь взглядом на ребятах, и выбирает того, кто из рыбаков старший; видимо, лейтенанту трудно это определить. Все рыбаки одеты в выцветшие рубахи, старые штаны, побуревшие, потерявшие форму ботинки.
      - Капитан!
      - Я! - капитан подходит к офицеру.
      - Вы и вся команда арестованы!
      - Основание?
      - Ваше судно находится в территориальных водах Соединенных Штатов.
      - Нет, мы находимся в открытом море. Вот координаты. И по международному праву здесь можем ловить рыбу.
      - Вы в территориальных водах США! - Офицер чеканит каждое слово, давая понять, что ему мнение капитана и его координаты совсем не нужны. - И международное право здесь ни при чем! Приготовьте документы. Судно будет обыскано.
      - Это произвол! - Капитан пытается сопротивляться, но солдаты уводят его в каюту.
      - Сержант! Расставить команду, обыскать судно.
      Офицер направляется на катере на другие суда. Остаются сержант и несколько американских солдат. Они профессионально быстро ведут обыск: переворачивают все вверх дном, разбрасывая вещи.
      К сержанту подходят солдаты с рапортами об обыске. Сержант выставляет часовых, остальные солдаты устраиваются кто где хочет. В эту минуту за бортом что-то гремит. Сержант свистит: "Тревога!", и солдаты направляют оружие на экипаж.
      Первым в себя приходит Армандо. Он поднимает руку, как бы защищаясь от направленных на него автоматов, чтобы привлечь внимание сержанта. Делает это он медленно, боясь резкого движения, чтобы не вызвать у кого-либо из солдат реакцию на стрельбу.
      - Эй, сержант, это якорь упал за бортом!
      Сержант идет к носовой части, нагибается за борт и видит, что действительно упал незакрепленный якорь. Цепь ещё продолжает, извиваясь, уходить в воду, а круги от тяжелого якоря, как распускающийся большой бутон, расходятся все дальше и дальше по морю. Успокоившись, сержант возвращается на свое место.
      Ребят загоняют в трюм. Солдаты подводят капитана к сержанту.
      - Капитан! Будете выполнять мою команду!
      Сержант вынимает пистолет, демонстративно щелкает предохранителем и приставляет оружие к голове капитана.
      - Слушать мою команду. Курс на Ки-Уэст, Соединенные Штаты Америки!
      - Вы ответите за произвол!
      - Наплевать! Не будете вести судно сами, вас возьмут на буксир. Идите и делайте, что вам говорят!
      Капитан уходит. Армандо следит за всем происходящим на палубе, приоткрыв люк. Из камбуза солдаты вытаскивают ром, баккарди, воду в бутылках. Армандо им кричит:
      - Эй, виски-сода, что делаешь?!
      - Что тебе нужно, щенок?
      - Это грабеж!
      - Молчи! - один из солдат подходит с бутылкой к сержанту. - Смотри-ка, что я раздобыл у этих голодранцев. Вот уж не думал, что у них есть ром. Ведь говорили, что весь ром они должны отправлять в Россию.
      Армандо не унимается. Его оттаскивают за ноги от люка ребята. Но он упирается руками и головой.
      - Эй, украл!
      Сержант пробует из бутылки баккарди, удивленно поднимает брови и говорит:
      - Парень, у тебя, видно, мозги набекрень! - Что бы ни делал американский солдат, он всегда защищает свободу, демократию и многое такое, что тебе непонятно, черт побери!
      Хуанело оттаскивает Армандо от люка, но тот высовывается из него снова. Армандо с растрепанными от борьбы волосами хочет что-то сказать, но сержант вталкивает его под палубу, запирает люк и возвращается к солдатам.
      РАССКАЗ СТАРОГО РЫБАКА
      Ребята сгрудились на нарах под палубой. Сидели, раздумывая над случившимся. На воле сияло солнце, дул ласковый свежий ветерок, слышны были глухие всплески волн у борта.
      Армандо пригладил волосы, поправил разорванный ворот рубахи, оглядел ребят и завозился на своем месте. Ему не сиделось, хотелось что-то сделать, закричать, чтобы его услышали, даже подраться, если нужно. Такая уж натура: секунды на раздумье, все остальное время на действия. Так он вел себя всегда и везде - во время учебы, на практике в море, в отношениях со своими друзьями. Резкий, порывистый, весь в движении. Беспокойная жизнь уличного мальчишки в родном городе Сантьяго-де-Куба выработала у него привычку мгновенно реагировать на все: на окрик пьяного американского солдата (их немало до революции шаталось по улицам его родного города), на подозрительный взгляд полицейского, на занесенную руку для подзатыльника.
      Сейчас загнанный силой под палубу он был вынужден сжаться в комок, покориться судьбе. Покориться? Нет! Раньше, когда Армандо получал крепкий подзатыльник или грубый пинок, он, как побитый щенок, весь съеживался и поскорее старался убраться. "Не попадайся, не попадайся", - стучало в висках. "Ты никто и ничто в этой жизни", - подсказывали ему затаенные в душе обиды. - "За твою жизнь не дадут и одного сентаво богатые и важные сеньоры".
      После революции многое изменилось. Для Армандо началась новая жизнь, появились новые друзья. Постепенно изменилось отношение к самому себе, окрепло чувство собственного достоинства, уважения к своим делам. Но сейчас, в сложном и опасном положении, в какое попали ребята, он мог снова почувствовать себя беззащитным щенком. Но нет, Армандо не струсил, не растерялся. Напротив, он готов сопротивляться.
      В это время к ним подсел Мартин Рохас, пожилой, 58-летний рыбак. Капитан послал его, чтобы подбодрить ребят.
      Рохас был самым незаметным, но и незаменимым членом команды. Его ценили за скромность и большое трудолюбие, за честность и прямоту. Внешне он был похож на неприметный сучок, который всегда в тени и который, кажется, можно сломать одним прикосновением ладони. Но когда пытаешся его сломать, он больно колется и не ломается, как сухая ветвь, а неожиданно гнется, как напоенный соком стебель сахарного тростника.
      Ребятам Рохас нравился ещё и за то, что никогда не говорил общепонятных слов и общепринятых истин. Он начинал свой разговор так, что иногда смешно было слушать. Только под конец улавливался смысл его речи, и потому разговор с ним всегда был интересным.
      Вот и сейчас, подсев на нары, Мартин Рохас начал вытаскивать свои слова из какой-то лишь ему ведомой мысли, бившейся в тисках его рассуждений, как рыба в сети, перед тем как, изловчившись, выпрыгнуть снова в океан.
      - Ну так, ребятки, - начал он и, помолчав, спросил: - А кто видел море во сне?
      - Во сне?
      - А почему во сне?
      - Ну, видел, наверно... Я видел, - неуверенно выдавил из себя Армандо. У него в голове никак не укладывалась такая нелепая и неожиданная мысль: зачем видеть море во сне, когда каждый гаванец видит его сотни раз в день! Армандо на миг закрыл глаза и увидел море у Малекона, море в порту, море на пляже.
      Через несколько минут выяснилось, что моря во сне, пожалуй, никто и не видел, а если и видел, то давно и неясно.
      Ребята сдвинулись ближе к Рохасу.
      - У нас в семье от отца к сыну передавалось поверье, - продолжал Мартин Рохас. - Это было так: кто увидит во сне море, увидит ясно, хорошо, тот будет счастлив. Я уже не помню, кто из наших видел море во сне, но вся семья была несчастна. Мы жили в нищете и всегда были голодными. Я тоже мечтал увидеть море во сне, кажется, даже стал рыбаком из-за этого! Но однажды я все же увидел море во сне, но мне казалось, что не так ясно и хорошо, чтобы ко мне пришло счастье. Оно долго не приходило... - Мартин помолчал, всматриваясь в лица ребят, с напряжением слушавших его. - Но, наконец, счастье пришло. Я увидел море во сне. Потом я получил работу, стал рыбаком.
      Мартин опять замолчал и обвел взглядом ребят. Он увидел, что они понимают его. Каждый из них понимал счастье по-своему, каждый по-своему истолковывал и обдумывал мысли Мартина. Армандо понял их так, что человек, в какие бы условия ни попал, не должен забывать, что он способен постоять за себя и в новых сложных условиях.
      - Дядя Мартин! - Эмилио навалился от резкой качки на плечо рыбака и, чтобы не скатиться с нар, схватился за его руку.
      - Что?
      - Расскажите ещё что-нибудь, ну такое, знаете, интересное!
      - Интересное? Как сказать, почти все в жизни интересное. Ну хорошо, расскажу вам ещё одну историю, пока время есть. - Мартин поднял голову и прислушался к тому, что делалось на палубе.
      Ребята затихли и тоже начали прислушиваться к звукам, доносящимся сверху: шум волн, скрип рулевого колеса и хриплые голоса американских солдат.
      - Это произошло в 1958 году, за несколько месяцев до того, как бежал с Кубы диктатор Батиста. Мне поручили доставлять продукты, медикаменты и патроны к партизанам в горы Сьерра-Маэстра. Несколько раз мне удавалось это проделать и все сходило благополучно.
      - Как-то раз я со своим осликом был на краю большого поля сахарного тростника. Оставалась какая-нибудь сотня метров, и я бы оказался уже в горах. Но тут неожиданно на дорогу из тростника вышли два батистовца с автоматами в руках, двое других появились сзади. Ну и, конечно, руки вверх и все такое... - Мартин остановился вспоминая: - На мне была надета всякая рвань. Ну, был одет так, как ходят крестьяне в тех местах. Меня обыскали. И ничего не нашли. Как я пожалел тогда, что у меня в карманах не оказалось хотя бы десяти песо: они пошли бы их пропивать и оставили меня в покое. Вывернув мои карманы, батистовцы взялись за сумки, висевшие на спине ослика. Там была рыба. Это им не понравилось.
      Все четверо бросились выворачивать сумки. По лицу одного из них я понял, что в руку ему попалась пачка патронов. Он ещё не вытащил её из мешка и не догадывался, что это такое. Но я определил момент, когда он должен был прозреть, прыгнул в тростник и бросился бежать. Высокие стебли сомкнулись, скрыли меня от взоров батистовцев. Вдогонку затрещали автоматные очереди. Cчастливая случайность, что в меня не попали, и не стали преследовать, ловить. Они знали, как меня заполучить: запалили тростник и стали ждать, когда я, поджаренный, выскочу на дорогу сам. Больше деваться было некуда.
      - Но вы же живой! - заметил Эмилио.
      - Живой, а думал, что сгорю. Я решил не выходить на дорогу, лучше смерть от огня. Забрался поглубже, в самую гущу тростника, ну, как вам сказать, оттягивал развязку...
      - Ну дальше, что же дальше?
      - Что дальше? Никогда не терять голову, вот что дальше. Всегда нужно искать выход, не поддаваться панике. Если бы я от страха метался по горящему тростнику, сгорел бы. Я сказал себе: "Стой, Мартин, ищи выход". И я его нашел. Пустил огонь против огня. Схватил горящий тростник, отбежал подальше от огня и выжег для себя порядочное место. Потом огонь меня уже не доставал. Правда, от чада и горячего воздуха я потерял сознание. Очнулся ночью. Батистовцы, видимо, решили, что я сгорел, не пошли меня искать. Так я и спасся, вышел, казалось бы, из совершенно безвыходного положения.
      Старый рыбак замолчал, а потом добавил:
      - Вот так, никогда не теряйте мужества. Побеждает тот, кто не сдается, а упорно борется...
      "Ламбду" резко закачало на волнах. Очевидно, вблизи проходило большое судно. Задержанные кубинские суда вводили в акваторию военно-морской базы США Ки-Уэст.
      Долго тянулось время. Наконец резкие, знакомые толчки о причал, звуки швартовки и грубая команда: "Вылезай!"
      Яркое солнце ударило в глаза. Разобравшись, ребята увидели грязную угольную пристань, Солдатню, топтавшуюся по дощатым настилам, услышали крики команд на чужом языке.
      С угрозами и бранью солдаты согнали рыбаков с пристани на мол и погрузили в крытые брезентом грузовики.
      Вскоре кубинские рыбаки очутились в военной тюрьме. Ребят бросили в одну камеру вместе со взрослыми. Спали на старых газетах. Кормили их один раз в день.
      Прошло три дня. В камеру не раз врывались полицейские, выстраивали всех вдоль стены. По очереди хватали и подводили к столу: снимали отпечатки пальцев, фотографировали. Если кто сопротивлялся, выворачивали руки. Взрослых рыбаков вызывали на допрос, а ребят не допрашивали, будто забыли о них. На третий день к вечеру их вывели во двор тюрьмы и предложили немедленно собираться. Куда - не говорили. Капитан попытался протестовать, но на его протесты никто не обращал внимания.
      - Перевезем в Майами, - сообщили тюремщики. Во время время длительного переезда устали, обессилели от духоты и жажды. Никто не разговаривал.
      Их высадили во дворе новой тюрьмы. Это пленники поняли по высокой кирпичной стене с колючей проволокой наверху и сторожевым будкам с пулеметами по углам.
      ЦРУ БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО
      Внутреннее убранство служебных кабинетов Центрального разведывательного управления США в городе Майами ничем не отличается от убранства таких же кабинетов ЦРУ на любом другом континенте. Различие от северных стран составляют лишь пластмассовые жалюзи от солнца. На Кубе их называют персианами.
      В комнате звонит телефон. К нему прямо от распахнутой двери подходит офицер.
      - 35-й слушает!.. Это ты, Брэдли... Ты уже здесь? Прилетел из Пуэрто-Рико?... Какие новости? Как раз сегодня они есть. Что ж, заходи, все узнаешь...
      - Знаю твои новости, Донат, - Брэдли через пять минут стоит в дверях. - Кто-либо провалился на Кубе? Крупные заголовки в гаванских газетах: "Пойманы с поличным шпионы ЦРУ!". Это? Да?
      - Не угадал. Шеф приезжает.
      - Шеф? Сейчас?
      - Сейчас и срочно.
      - Откуда он? Из Сайгона, Каракаса или Берлина?
      - Представь себе, ни то, ни другое, ни третье. Прямо из Вашингтона.
      - Что-то сверх-, сверхважное?
      - В наши сети попался неплохой улов: кубинские рыбаки.
      - Рыбаки? Сбежали? Просят убежища? Нужна встреча с прессой?
      - Нет! Их захватили наши патрульные корабли. - Офицер подходит к карте. - Вот здесь, у островов Драй-Тортуга - Сухая Черепаха.
      - Конечно, они везли атомные мины, чтобы поставить их у наших берегов? Или оружие для партизан в Гватемалу?
      - У тебя бедная фантазия.
      - Это не моя фантазия, ты хорошо знаешь...
      - Они вошли в наши территориальные воды.
      - Гениально!
      - Однако не нам с тобой пришла в голову эта мысль.
      - И это не фантазия?
      - Нас это не касается. Суть операции в следующем: кубинцы создают свой собственный рыболовный флот, впервые направили несколько своих судов на массовый лов рыбы в Мексиканский залив. Наша задача: сорвать их намерения, напугать рыбаков, ну и ещё кое-что...
      - Подробности этого кое-чего?
      - Наркотики!
      - Наркотики?
      - Да, по нашим сведениям, часть этих судов предназначена для контрабандной доставки наркотиков из некоторых латиноамериканских стран, возможно Мексики и Колумбии, через Панаму... Красные китайцы на наркотиках в своем регионе зарабатывают миллионы долларов, то же пытаются сделать и революционеры-кубинцы.
      - А вот и шеф. - Офицер направляется к двери, приветствуя входящего человека в штатском. - Рады вас видеть, шеф!
      - Хэлло, ребята! Работы предстоит много.
      Донат Бойль протягивает ему листок бумаги.
      - Вот последние сведения.
      - Так, так. Арестованы кубинские рыбаки. С военной базы Ки-Уэст переведены сюда, в Майами, формально для предания суду штата за незаконное нахождение в территориальных водах США. Среди задержанных пятеро подростков. Что они делают?
      - Находятся в одной камере.
      - Ими займетесь вы, - приказывает шеф, обращаясь к Брэдли.
      Брэдли поспешно уходит. Обернувшись в дверях, он спрашивает:
      - Разрешите, шеф, звонить вам?
      - Да, конечно, - кивает головой тот и снова обращается к другому офицеру разведки Донату Бойлю. - Вы говорите, до суда ещё полторы недели. Значит, они в наших руках и у нас есть время, чтобы обработать их, каждого в отдельности, особенно мальчишек. Наша задача: узнать все подробности выхода судов в море и, возможно, у кого-нибудь получить отказ от возвращения на Кубу. Понятно?
      - Так точно, шеф....
      - Где Косой? - перебивает Бойля шеф.
      - Узнав о вашем приезде, я вызвал его немедленно.
      - Как он?
      - В норме.
      Звонит телефон. Офицер берет трубку, слушает, отвечает односложно и докладывает шефу:
      - Косой здесь!
      - Пусть зайдет.
      Кажется, что Косой стоял за дверью, так он быстро появляется в кабинете. Правый глаз его не то что косит, он просто смотрит в сторону. Когда на него смотришь в упор, Косой обычно развлекает вас шутками, занимает разговорами, чтобы вы не обращали много внимания на его уродство. И не дай бог случайно заглянуть в его кривой глаз. Столько в нем злобы, коварства и ненависти, что мурашки пробегают по коже. Лучше не смотреть.
      Шеф приветствует Косого взмахом руки, но её ему не подает.
      - Хэлло, шеф! Есть новое дело?
      - Работа особая.
      - Да?
      - На этот раз ты будешь иметь чистую работу. С мальчишками с Кубы, практикантами на раболовецком судне. Первый этап - моральная обработка, потом посмотрим.
      - Цель?
      - Что-либо узнать о самом плавании, о подготовке к нему, а потом, может быть, кто-то откажется возвратиться на Кубу.
      - Где эти ребята?
      - Они будут переведены в камеру 103. - Офицер протягивает Косому список. - Полная свобода действий. Все, что нужно, будет предоставлено в твое распоряжение. Донесения - Брэдли.
      - Слушаюсь, шеф!
      В ТЮРЬМЕ
      Тюрьма. Американская. В курортном городе Майами. Совсем недалеко от её стен плещется море. Там простор и свобода. Через решетку виден кусочек голубого неба. За решеткой пятеро ребят. Они растеряны, опасаются неизвестности, которая может оказаться для них необычной и страшной.
      Армандо сидит на матраце, брошенном на пол, и, держась за колено обеими руками, раскачивается.
      - Ты о чем думаешь, Армандо?
      Но Армандо не успевает ответить. Лязгает засов, и в камеру вваливаются два рослых тюремщика в форме. Один из них задерживается у двери, другой проходит на середину камеры и обводит глазами ребят.
      - Эй ты, поди сюда!
      - Я? - Маноло, цепляясь за ребят, встает с пола и со страхом смотрит на тюремщика. Ему кажется, что с ним должно произойти что-то плохое. И уж никак он не ожидал, что они начнут с него.
      - Да, ты! Пойди сюда.
      Маноло, оглядываясь на ребят, подходит. Тюремщик берет его за шиворот и встряхивает.
      - Мы забираем тебя отсюда.
      - Почему?
      - Ты ведь не хочешь здесь быть?
      - Как Вы сказали? "Не хочу"?
      - Ну да, не хочешь!
      Тюремщик тащит упирающегося Маноло. Тот ещё пытается уцепиться за дверь. Руки скользят. Тюремщик тащит его без особого усилия.
      В открытую дверь входит Бойль.
      - Что случилось? - обращается Бойль к тюремщикам.
      - Да вот этот парень... Ему, видите ли, общество нужно. Не захотел перейти в отдельную камеру!
      - Мы ещё за тебя возьмемся! - в голосе Бойля слышится злоба.
      Бойль и тюремщики уходят. Маноло опускается на пол, плачет.
      - Ребята... не знаю, что и будет... Страшно! Хочу домой...
      СОН В РУКУ
      Вечером после длинного, заполненного событиями дня, после отчета у шефа, прежде чем уйти к себе, Косой выкуривает пару сигарет.
      Закончив курить, он поднимается и, тяжело ступая, направиляется к себе спать.
      Комната, куда он пришел, была временным его жилищем. Между прочим, все, что окружало Косого, в прошлом владельца ресторана в Гаване, все казалось ему временным. Его работа агента, его тайные, сопряженные с риском ночные путешествия на Кубу, его новые "друзья" и "знакомые" - все представлялось как нечто временное в жизни. Постоянным и реальным ему казался лишь его счет в банке, который, хотя и медленно, все же рос, в основном за счет переводов с секретных фондов американской разведки. Этот счет Косому казался реальным и был для него спасительным крючком, больше того, якорем, с помощью которого, как ему казалось, он может надолго сохранить свое благополучие.
      В течение дня Косой проявлял твердость духа, так же вел себя и ночью на задании. Но совсем раскисал, когда оставался один "у себя дома". В таких случаях ему снились кошмары. От них он просыпался в холодном поту. Ничто не помогало. Каждая "мирная" ночь была похожа на пытку.
      "Может быть, лучше не спать, подумал он, - полежать с открытыми глазами и не пытаться заснуть, а там сон сам его сморит".
      Телефон молчит.
      Из окна видно, как на противоположной стороне улицы засветился электрический фонарь. Он бросает в комнату свой неяркий свет, приглушенный расстоянием и стеклом. Но и такого света достаточно, чтобы на полированной дверце платяного шкафа образовалось белесое пятно.
      Косой ложится на кровать и долго смотрит на это пятно. В его уставших открытых глазах оно то медленно расползается по краям, то, концентрируясь, сужается. А в голове носятся обрывки мыслей, звучат какие-то фразы, всплывают картины последнего бегства с кубинского берега, чьи-то руки, ноги головы, кровь... Он лежит на спине, одна рука на груди, другую по привычке держит на поясе, там, где всегда находится пистолет. Продолжая глядеть на пятно, Косой забывается тревожным сном.
      Ему снится, что забыл запереть входную дверь комнаты, что он поднимается с кровати, идет по комнате... И вдруг обнаруживает, что продолжает лежать на кровати. Сквозь тяжелые, с трудом поднятые веки он видит... светлое пятно на шкафу. Опять оно то расплывается, то сужается в центре... Порывы ветра раскачивают фонарь на улице. Косым овладевает беспокойство. Понимая, что спит, он хочет стряхнуть оцепенение и действительно встать. Он делает резкое движение, вот он уже встал и снова идет к незапертой двери, но опять появляется... светлое пятно и сознание беспомощности, неподвижности.
      Вновь забытье. Им по-прежнему владеет сильное беспокойство. Он ждет, что кто-то должен войти в незакрытую дверь. Уже слышатся шаги. Нужно бежать. И бежать немедленно! Спящий вскакивает с кровати. Но... дверь уже распахнута, и в неё входят они: да это кубинцы с оружием в руках. Они не спешат, зная, что теперь он не уйдет, что за ними право на возмездие; их лица полны неумолимой решимости отомстить!
      В ужасе Косой бросается от двери и прячется на кровати. Здесь его обхватывают чьи-то руки. Кто-то успокаивает его, укладывает в кровать и прижимает к подушкам. Он не видит, кто это, но какое-то чувство мгновенного успокоения подсказывает ему, что это его мать. Он даже видит её. В темноте комнаты белеет её лицо, её руки. Она прижимает его ещё крепче к себе и держит сильнее. А он рвется из её рук. Его ужас неописуем. Ужас переходит в бешенство, и он кричит своей матери: "Ты! Разве не видишь, разве ты не понимаешь?! Они убьют меня! Пусти!"
      В диком страхе Косой сжимает мать так, что из-под его рук брызжет кровь... Снова кровь, какой раз кровь... Он кричит, извивается, напрягаясь всем телом... Светлое пятно появляется вновь...
      Но вот спящий делает глубокий вздох, кошмар кончается, Косой открывает глаза и обнаруживает, что за все время сна он не двинул ни одним членом: руки, ноги и даже поворот тела сохранились такими же, как он засыпал. Он окончательно сбрасывает оцепенение, и им овладевает уже наяву настоящий панический страх. Дрожащими руками он хватает бутылку с ромом и жадно пьет. Однако успокоение не приходит.
      ДОПРОС МАНОЛО
      В комнате для допросов двое американцев - Брэдли и Бойль. Они разговаривают с Косым. Разговор не клеится. Косой курит. Брэдли вскоре уходит из комнаты. Бойль и Косой продолжают разговор. Звонит телефон. Брэдли сообщает, что к ним ведут черномазого и что его, Брэдли, сегодня лучше не ждать, что пока он у шефа.
      В этот момент в комнату подталкиваемый тюремщиком входит Маноло.
      - Вот он, сэр!
      - Пойди сюда!
      Маноло подходит к Косому.
      - Ты будешь говорить о том, что тебя спросят? Да или нет?
      - Мне нечего скрывать.
      - Ну хорошо. Давай сначала просто поговорим. Расскажи о свой работе на судне.
      - Что рассказывать?
      - Ну вот пришли вы на судно, пять учеников рыболовецкого училища...
      - Почему пять? - удивляется Маноло. - Нас было шестеро!
      Агенты переглядываются.
      - Да?
      - Пять и ещё Хоакин!
      - А куда он девался?
      - Капитан сказал, что ночью он перешел на другое судно.
      Бойль делает знак Косому, чтобы тот прервал допрос.
      Маноло уводят.
      Офицер обращается к Косому:
      - Значит был шестой подросток и он исчез в ночи. Это уже меняет дело. Здесь что-то не так.
      Когда Маноло вернулся в камеру, ребята окружили его, расспрашивая о допросе. Как мог, он рассказал им все.
      Ребята приуныли. Теперь они более определенно поняли свое положение, но старались поддержать, подбодрить друг друга. Армандо предложил на ночь рассказывать интересные случаи, которые произошли в жизни каждого. Было решено, что сегодня будет рассказывать Маноло после того, как он отдохнет, придет в себя.
      Маноло лег на тюфяк в углу камеры и стал вспоминать детство, отца, мать, места, где он родился - Сьенага-де-Сапата. Слово "сьенага" означает "болото". Эта местность расположена почти в центре Кубы и занимает обширные пространства с выходом на берег моря. Это большие клочки земли, окруженне жуткой топью.
      Это и южный берег Кубы, обширной бухты Кочинос, глубоко вдающейся в сушу. Во многих местах "сьенаги" живут "сьенагерос" - угольщики.
      Там, где живет Маноло, дымятся высокие пирамиды, в которых обжигают древесный уголь, там водятся крокодилы и обитает самая маленькая в мире птичка сунсунсито; там когда-то жило индейское племя таино, впоследствии уничтоженное испанцами-завоевателями, там нет места королевским пальмам, повсеместно встречающимся на Кубе, а заселяет эти дикие места пальма кана, низкорослая, с растрепанной ветром кроной.
      Небо высокое, синее, голубое, вспоминает Маноло. Ярко светит солнце. Но воздух влажен. Над головой проносится большая птица аура тиньоса санитарный гриф. Он приносит пользу людям, поедая разлагающиеся трупы животных.
      Вьется лента асфальтированного шоссе там, где раньше была непролазная топь. Дорога идет в глубь Сьенаги. За крутым поворотом открывается туристический центр Гуама. На площади - стоянка автомашин, её окружают островерхие "сооружения" - имитации индейских хижин. В одной из них ресторан, в другой - магазин местных керамических изделий. Третье сооружение - пристань для моторных лодок и склад. Рядом - глубокая бетонная чаша. В ней в мутной грязной воде застыл крупный крокодил. От этой бетонной чаши через искусственные каналы перекинуты небольшие изящные мостики. Тонкие настилы, из-под которых сочится вода, ведут в крокодиловый заповедник.
      Крокодиловые вольеры, участки нетронутого болота, обнесены высокой решеткой. В первом из них - молодняк, занимающийся каким-то своим делом и ни на кого не обращающий внимания. Малыши питаются... своими родителями. Приходится жертвовать взрослыми крокодилами для откармливания новорожденных. Больше ничего другого маленькие крокодильчики не едят.
      Для каждого крокодильего возраста свой отдельный участок, иначе нельзя - более крупные твари поедают мелких.
      Маноло нравилось здесь бывать, особенно в центральном загоне. Крокодилов не видно. В загоне огромные лужи, несколько кочек да один обломанный куст. Но Маноло знает, когда появляются крокодилы. Вот на шоссе раздается звук мотора грузового автомобиля. Машина сворачивает к вольеру. Как по команде из грязи и тины поднимаются крокодильи морды. Здесь их около шести тысяч. Когда машина приближается к изгороди, напряжение на болоте нарастает, слышны всплески воды, чавканье грязи.
      Сопровождающий машину служитель питомника кричит: "А комер!""Кушать подано!". На болоте творится что-то неописуемое: крокодилы бросаются к тому месту, где у ограждения стоит машина.
      Служитель из кузова выбрасывает прямо в разинутые пасти требуху и другие внутренности, привезенные с ближайшей скотобойни.
      Захватив кусок, крокодил отползает с ним в сторону, чтобы перекусить в одиночку. Но ему это не удается. Новые полчища серых страшилищ прибывают из болота. Идет настоящая битва, фонтаны грязи и воды летят во все стороны.
      А вот другая, более приятная картинка в туристическом центре Гуама. Стремительный бег моторки по водной глади одного из каналов вспугивает птиц на берегу. Их здесь очень много, но рассмотреть удается лишь кабо монтеро местного попугая, черного, напоминающего огромного жука.
      Лодка вырывается на простор озера. Волны от неё поднимают тучи водяной пыли. На одной из волн медленно разворачивается черепаха кагуама, похожая на большой чемодан, забытый кем-то в воде.
      В озере водятся форель и рыба манхуари - живое ископаемое, насчитывающее в своей родословной сотни тысяч лет.
      Маноло знает также, что с этим озером связано много тайн. Рассказывают, что пираты в далекие времена испанского владычества зарыли здесь большой и ценный клад. Отсюда и название "Озеро сокровищ" - Лагуна дель Тесоро.
      А вот лодка приближается к перекидным мосткам "Индейской деревни" туристского городка на сваях.
      Как-то вместе с отцом Маноло забрался на самую высокую хижину по крутой винтовой лестнице. Наверху устроено нечто вроде сторожевой площадки. Отсюда видна вся Гуама. На небольших островках построены хижины на сваях, протянулись красивые перекинутые мостики, цветы, декоративные кустарники, видны бесчисленные водные протоки. По ним путешествуют на лодках туристы. Их привлекают сюда красивый пейзаж и ничем не нарушаемая тишина.
      На одном из островов создан музей племени таино, обитавшем на Кубе до её открытия испанцами. Очень искусно и с достоверными подробностями воссоздана жизнь индейской деревни: хижины индейцев, сцены из домашней жизни, сцены охоты.
      Маноло нравилось бывать с отцом и в глубине Сьенаги, где нет асфальта и туристских домиков. Обычная проселочная дорога, покрытая красной пылью. Краснозем - цвет кубинской земли. Она ведет в самую гущу изумрудного леса. Корявые, но по прочности не уступающие железу стволы махагуа, анакуавита, дуба, каоба, куахани... Среди леса притаилась небольшая группа деревянных домов, крытых пальмовыми листьями. Выше крыш поднимаются дымные пирамиды: жгут уголь...
      "О чем ещё рассказать ребятам? - думает Маноло. - О Кайо-Рамона поселке, где я живу?"
      Это крупная лесная гранха - поселение, производящее древесный уголь и поставляющее древесину для мебельных предприятий страны. Здесь, на территории гранхи, живут 235 углежогов, живших раньше отдельно. Построена школа, больница, клуб, 160 новых домов. В одном из них и живет семья Маноло.
      "Расскажу ещё о Плайя-Хирон!", - решает Маноло. - Я сам был свидетелем высадки наемников у нас на Плайя-Хирон (пляж Хирон) в апреле 1961 г.".
      - Сначала мы услышали орудийные залпы, это было на рассвете. А вечером предыдущего дня к нам в поселок приехала молоденькая шестнадцатилетняя учительница. Она сказала: "Мы будем учиться писать и читать, а с теми, кто умеет читать и писать, пойдем дальше". Но тут выяснилось, что никто не умеет ни читать, ни писать: все, и дети и взрослые, были неграмотными. Учительница подумала и сказала, что ей придется днем заниматься с нами, с детьми, а вечером - со взрослыми.
      - А утром следующего дня я проснулся очень рано. Поднял голову, прислушался. Где-то сильно ухнуло и ещё раз. По разговору на улице, по шарканью ног я понял, что взрослые давно на улице и что я прозевал что-то важное. Быстро оделся и выскочил за дверь. На лицах взрослых, в их жестах, отрывочных фразах угадывалась тревога.
      - Я отыскал отца.
      - Наемники высадились на Плайя-Ларга и Плайя-Хирон, - сказал он мне. Приказано детей, женщин и стариков спрятать на болоте, а взрослым мужчинам перекрыть дорогу здесь. Ты, Маноло, не останешься с нами, а пойдешь с ними, - отец кивнул на собиравшуюся толпу женщин и детей. - Ты нужен им: никто из ребят лучше тебя не знает проходов в болотах. Отведи их туда, где мы с тобой поймали большого крокодила. Там хоть и попадается эта тварь, но все-таки безопасней. А это тебе. - И отец передал мне винтовку, стоявшую прислоненной к стенке сарая. Я схватил её.
      - Не обольщайся, она сломана, - предупредил меня отец. - Затвор не работает. Другой нет. Ты возьми её, на всякий случай...
      Три дня сидел Маноло на болоте с женщинами и детьми. Он отогнал несколько крокодилов. Успокаивал как мог женщин, беспокоившихся за судьбу своих близких, особенно когда усиливались звуки боя, когда над головой проносились самолеты. И с суровым видом, ни на одну минуту не выпуская из рук, держал при себе винтовку. Никто не догадывался, что из неё нельзя стрелять.
      К концу третьего дня со стороны больших кустов послышались шум, сдавленные крики и ругательства. Все насторожились. Маноло пошел к краю поляны. Неожиданно прямо на него выскочил из кустов вымазанный в болотной тине, с давно небритым лицом, тяжело дышащий мужчина. Впереди себя он держал на вытянутых руках автомат. Все разом вскрикнули и сбились в кучу. Впереди женщин и детей стал Маноло.
      За первым мужчиной в таких же грязных маскировочных комбинезонах появились другие и направили свои автоматы на группу женщин и детей.
      "А-а-а"! - разжал запекшиеся губы тот, который первым вылез из болота. В горле у него что-то клокотало. Видно было, что он из последних сил пробирался по болоту. И все-таки разразился бранью.
      "Надо всех их перестрелять. Иначе нам не выбраться отсюда!" - сказал кто-то за его спиной, и в это время в болоте что-то хрястнуло. Разорвалась мина. Они настороженно повернулись в сторону взрыва. Оттуда снова послышалось хлюпанье. На поляну выскочил с обезумевшими глазами, полный, весь мокрый человек. Автомат висел у него на шее, комбинезон был разорван, в волосах застряла тина. Его гнал панический страх.
      Осмотрев всех ошалелыми от ужаса глазами, он остановил свой взгляд на Маноло, по-прежнему стоявшего впереди женщин и детей со своей винтовкой. Он бросился к нему, сорвал с шеи свой автомат и протянул его Маноло.
      "Где здесь сдают оружие? - выкрикнул он. - Я первый... Я сам сдался... пощадите! Я не стрелял. Я был... поваром!" - Голос его дрожал, рвался на высокой ноте и срывался. Повернувшись к другим наемникам, он закричал: "Сдавайтесь, дураки!.. Там везде, везде милисиано... Их много!"
      Тот, который вышел из болота первым, поднял автомат и дал очередь по повару. Толстяк свалился. Маноло поднял свою никчемную винтовку, как бы защищаясь. Раздался выстрел. Убийца повара закачался и упал. Маноло посмотрел туда, откуда стреляли. На краю поляны стоял его отец и с ним ещё милисиано. Наемники с перекошенными от страха и злобы лицами стали бросать на землю оружие...
      - С тех пор немало прошло времени, - закончил свой рассказ Маноло. Мои сверстники, как и я, научились читать и писать. Многие разъехались в разные концы острова. Одни продолжают учиться, другие вступили в армию, третьи работают. И я не усидел в родных местах. Гаванское училище. Встреча с вами...
      ДИПЛОМИРОВАННЫЙ
      УБИЙЦА
      В этот же вечер долго не спал и Гарри Брэдли. Он тоже вспоминал свое недавнее прошлое, перебирая в памяти события своей жизни.
      Брэдли сидел в кресле у магнитофона и бездумно крутил ручку настройки тембра. Хриплый звук "хо" и звонкое "о" отдавались по всей комнате. Рычажок поворачивался, зеленый глазок мигал ярче, "хо" раздавалось ещё громче.
      Гарри молод. Ему 28 лет. Чин капитана давал ему возможность считать себя счастливым. Его поездки в страны Латинской Америки по специальным заданиям заместителя начальника ЦРУ в тренировочные лагеря по подготовке диверсантов заканчивались удачно.
      Эквадор, Венесуэла, Боливия, Колумбия - вот этапы его недавнего визита в эту часть света. Сейчас ему вспомнилась тюрьма в столице Колумбии Боготе. Кабинет начальника тюрьмы, где Гарри и полицейский в форме майора разговаривали, курили крепкие сигары и прикладывались к стаканам с хай-болом. Но их беседу прервал тревожный вой сирены. В кабинет вбежал растерянный начальник караула и доложил: взбунтовались политические заключенные, они завладели несколькими пистолетами и автоматами охраны и заняли переходы в правом крыле тюрьмы.
      "Гарри, - обратился майор к Брэдли, - мы локализуем их в правом крыле здания, а вы вызовете своих молодцов из лагеря. Они нам помогут навести порядок".
      "Прекрасная идея", - согласился Гарри и потянулся к телефону. Он говорит по одному лишь ему известному номеру, а начальник тюрьмы отдает приказания дежурному по караулу...
      Вскоре раздается звонок с поста у центральных ворот тюрьмы. Докладывают, что подъехала команда Гарри. Из своего кабинета начальник тюрьмы нажатием кнопки автоматически открывает ворота.
      "Роботы смерти", как называл их Брэдли, уже во дворе. Соскакивают с "джипов", строятся, ожидая выхода своего шефа.
      Гарри направляется к ним. Через несколько минут он примет участие в бойне, которую устроят в тюрьме.
      ...Длинный коридор тюрьмы, решетчатые переходы, заключенные, согнанные в один из коридоров, мечутся в поисках выхода. Те, кто был с оружием, перебиты, те, кто остался в живых, ранены или избиты, их загоняют прикладами в камеры.
      Гарри вспоминает, остались ли ещё патроны в его пистолете. Один из раненых заключенных поднялся на несколько ступенек. Ему осталось сделать ещё шаг, чтобы скрыться за выступом стены.
      "Убить или... Убить", - решает Гарри и поднимает свой пистолет лишь для того, чтобы проверить, есть ли в нем патроны. Оказывается, один был. Заключенный после выстрела, поскользнувшись на ступеньке, вскинулся во весь рост и рухнул вниз, прямо к ногам Гарри, заставив его посторониться.
      Потом ребята Гарри собрались во дворе, закурили. К ним подошел начальник тюрьмы. Гарри молча показал ему свой пистолет. Неиспользованных патронов не было...
      - Хи-ба-р-о-о-о, - хрипел динамик.
      Взгляд Гарри упал на высушенную человеческую голову, которую он приобрел в Эквадоре. И снова ход его мыслей повернул на дорогу воспоминаний. Гарри стал думать о своем недавнем задании, которое он получил и которое должен был выполнить, если бы его не вызвали сюда, в Майами.
      Гарри участвовал в подготовке диверсантов против Кубы. Преимущественно они готовились из молодых людей, бежавших с острова. В свою очередь, и Гарри это хорошо знал, на Кубе были тренировочные лагеря, где готовились "специалисты", тоже диверсанты, по совершению "революций" в странах Латинской Америки. В этих лагерях обучались колумбийские, перуанские, боливийские повстанцы, а так же диверсанты из других стран. После подготовки, тайными путями они возвращались на родину, где организовывали повстанческие, "революционные", террористические отряды, чтобы установить социалистический строй.
      Один из начальников колумбийской национальной полиции, говоря об этих "повстанцах", сказал, что за 35 лет своей служебной карьеры он ещё не встречал "столь бессердечных и жестоких людей".
      В то же время власти острова Свободы, как стала называться Куба после революции, годами скрывают на своей земле десятки преступников, среди которых - бывшие агенты ЦРУ, продававшие американское оружие ливийскому диктатору Каддафи, грабители крупнейших американских банков, мошенники, сумевшие "заимствовать" у страховых компаний США сотни миллионов долларов.
      ...Гарри вспомнился отъезд из Вашингтона. На панели стола призывно замигала зеленая лампочка. Предупредительный сигнал: "Все готово". Капитан встал, прошелся по комнате. Ему нужно было кое-что прибрать, закрыть ящики стола, взять с собой приготовленный небольшой чемодан. Весь план предстоящего задания, в том числе выезд из Соединенных Штатов и следование до места назначения, был продуман до мельчайших деталей.
      Наконец загорелась снова зеленая лампочка, на этот раз без миганий. Для Гарри это означало, что ему пора выходить из здания, сесть в машину и дальше по точно обозначенному маршруту проследовать до аэродрома.
      ...Трап убран. Дверцы закрыты. Самолет крадется по дорожке аэродрома и уходит ввысь, к мерцающим звездам. С этой минуты что бы ни делал Гарри, где бы он ни был - в джунглях, в болотах, в воздухе, под водой, - это выполнение заданий ЦРУ.
      Через несколько часов Гарри подлетал к Панамскому каналу. На аэродроме его встретили два американца. По дороге он перекинулся с ними несколькими короткими фразами. Все обстояло отлично, по словам его попутчиков. Они ехали в специальную школу американских вооруженных сил под названием "Форт-Гулике". Гарри хорошо знал назначение школы и контингент учащихся. Здесь готовили спецподразделение диверсантов - "зеленые береты". Ему нужно было в этой школе посетить сектор Б-11. Здесь находились его питомцы. Это была группа тщательно отфильтрованных кубинских контрреволюционеров, которые проходили ускоренную программу специальной подготовки.
      Подъехали к высоким бетонным воротам. Они открылись бесшумно. Приезжих приветствовал дежурный офицер.
      Гарри направился к месту, где белая черта как бы отделяла уголок школы. Здесь стояли охранники в форме морских пехотинцев. Питомцы Гарри содержались, как в клетке. Им разрешался лишь краткий отдых, игра в бейсбол. Остальное время велась непрестанная подготовка.
      В дежурной комнате Гарри встретил знакомого офицера. Все остальные были на полигоне, расположенном в сельве.
      "Сейчас заканчился тридцатиминутный перерыв, - сказал ему офицер, - и вы можете пойти и посмотреть, что делают ваши ребята".
      Гарри подошел к одной группе, и увидел вымазанных в глине, уставших людей. Они сдержанно поздоровались с ним.
      Когда кончился перерыв, Гарри пошел вместе с ними. Краснощекий сержант морской пехоты США громко отдавал команды. Группа рассыпалась по лесу. Проводилась тренировка на снятие охраны у военных объектов.
      Буквально через считанные секунды группа исчезла в ядовито-зеленой чаще. Сержант продолжал идти рядом, покуривая сигарету. Через пятнадцать минут Гарри уже вымазался по колено в топкой жиже. Подошли к наблюдательной вышке, сделанной из железобетонных конструкций.
      На обзорную площадку поднимал небольшой лифт. На самой площадке стояли полевые телефоны, мощный прожектор для тренировки ночью и телевизор. "Очевидно, для того, - подумал Гарри, - чтобы инструктору не было скучно".
      Прошел час. Сержант получал какие-то донесения по телефону, переговаривался по рации. Гарри подошел к барьеру площадки и ещё раз тщательно начал исследовать окружающую местность в сильный бинокль.
      Вот он заметил, что на одном посту исчез часовой. Спустя мгновение исчезло сразу два часовых. "Сейчас надо действовать решительно: через несколько секунд исчезновение часовых заметит оставшаяся охрана", - подумал Гарри. И в этот момент, пока один из охранников поворачивал голову в сторону соседнего поста, а другой заканчивал свой пятый шаг, чтобы повернуться в противоположную сторону, перед ними выросли нападающие, смяли охранников, отсоединили установки от сигналов тревоги и заложили взрывчатку под охраняемый объект.
      Задание было выполнено. На поляне сошлись обе группы. Руководители начали разбирать действия каждой.
      Гарри и сержант спустились вниз и направились в сторону школы. Здесь Гарри получил свежие кубинские газеты, запрятал их в портфель, положил туда также отчет, подготовленный для него о ходе подготовки своих подопечных.
      На следующий день Гарри Брэдли поднялся на борт небольшого военного корабля под номером 1033. Это судно постоянно бороздило воды Карибского моря, фиксируя все, что представлялось интересным для военных ведомств США. Его называли "глаза и уши флота". Ему ничего не стоило подойти чуть ли не вплотную к торговому судну, идущему под любым флагом, и неотступно следовать за ним столько, сколько нужно было, чтобы определить по малейшим признакам, по радиосвязи, например, его груз и направление курса. Он подходил настолько близко к судам, что создавал аварийную обстановку. Его не раз фотографировали, писали официальные протесты.
      Гарри расположился в каюте первого помощника капитана. Под уютное гудение кондиционера он отключил телефон и начал вытаскивать содержимое объемистого портфеля. Он любил просматривать бумаги полулежа. И на этот раз он положил ноги на стол, закурил трубку и развернул кубинскую газету. На седьмой полосе прочитал крупный заголовок:
      "Пойманные шпионы признали: "Существуют и другие наемники, проходящие тренировку в Никарагуа". Далее шли подробности. "Пойманные шпионы покинули Кубу, один в 1960 году, другой - в 1962 году. Оба завербовались в разведку в Майами. Антонио Алонсо начал свою шпионскую деятельность, завербовавшись в ноябре 1963 года в вербовочном пункте, открытом под маркой торговой фирмы на 26-й улице, между первой и второй авеню Норд-Вест. Мануэль Сото, начав свое путешествие в Майами, закончил его на побережье в Коста-Рике. Место называется Тортугеро. Там он не задержался, отправился в лагерь, который называется Сарапики".
      Гарри углубился в описание этого лагеря, в котором ему приходилось бывать. Задумался, но не надолго и продолжал читать. Сон пришел не скоро. Проснулся Гарри, когда уже виднелись берега Пуэрто-Рико.
      Недалеко от песчаного берега, на котором развевались на свежем морском ветерке метелки кокосовых пальм и в бинокль можно было различить желтые пятнышки созревших орехов, с корабля спустили катер. Через пол часа Гарри высадился в небольшой красивой бухточке, вход в которую сторожили коралловые рифы. О них разбивались изумрудные брызги морской воды. Здесь даже при спокойном море шумел прибой.
      На берегу его встретил заместитель по группе Вико Стар. Широко улыбаясь, он шел навстречу, протягивая обе руки, как радушный хозяин, встречающий дорогого гостя.
      Гарри знал, что все приготовлено к его приезду. В небольшом загородном доме - кабанье он через несколько минут уже беседовал с теми, с кем должен был направиться на подводной лодке к берегам Кубы.
      Гарри выслушал рапорты своих людей, а затем вместе в Вико Старом пошел купаться. По возвращении с моря они плотно поели и разошлись по своим спальням.
      В ту ночь Гарри спал, как никогда, крепко, а встав утром, подумал, что это предзнаменование удачи. Он вышел в небольшой дворик, где все дышало покоем и уютом. Большие красивые цветы не давали никакого аромата, зато пиния - южная сосна, благоухала. Она издавала тонкий аромат, напоминавший Гарри его детские годы, проведенные в Калифорнии.
      В школе радист принес ему расшифрованную депешу. Шеф предписывал Брэдли незамедлительно вернуться в США, но не в Вашингтон, а в Майами.
      "Видимо, что-то важное произошло", - думал Брэдли, готовясь к поездке на аэродром.
      НА ПЛОТУ
      Ночь на плоту, куда спустился Хоакин с борта рыболовецкого судна, прошла спокойно. На плоту находились шесть человек: родители Хоакина - отец Родригес, мать Марта, его двенадцатилетняя сестра, он сам и два перегонщика плота. Хоакин не знал, как их звали, и в этот день так и не узнал их имена.
      События на плоту развивались стремительно, очевидно, по заранее спланированному сценарию.
      После завтрака, когда на море было спокойно, а плот, благодаря ветру и единственному своему парусу продолжал двигаться в сторону американского берега, плотогонщики с родителями Хоакина уединились в палатке для сверки курса.
      Потом из палатки раздались глухие удары и крики.
      Хоакин и сестра забеспокоились.
      Сестра отдала Хоакину большую куклу, которая все время была у неё в руках.
      - Хоакин, - тихо сказал она, - возьми её, ты знаешь, что делать с ней!
      Хоакин положил куклу к себе на колени и на спине надавил пальцем на скрытую пружину. Спина куклы чуть отодвинулась в сторону, и подросток ощутил в своей руке рукоятку пистолета.
      Со стороны казалось, что Хоакин сидит на низком коробе с вещами и держит куклу одной рукой за талию.
      Сестра со страхом и беспокойством смотрела в сторону палатки, Хоакин весь напрягся и внутренне сжался. Похоже, самое худшее, о чем его с сестрой предупреждали родители, произошло.
      Наконец, из палатки выскочил пожилой плотогонщик, на ним молодой. Оба они уставились на детей.
      Пожилой, кивнув в сторону детей, сказал:
      - Займись щенками, они нам тоже не нужны! А я поищу драгоценности. Они, наверно, или в той коробке, на которой сидит парнишка, или даже в кукле, что он держит на коленях. Драгоценности часто прячут в куклы и отдают их детям, меньше подозрений!
      В этот момент Хоакин перестал колебаться и выхватил пистолет. Отец учил его, как с ним обращаться. Он говорил ему: "Не меньше двух попаданий в человека. После одной пули человек ещё может двигаться, после двух - вряд ли..."
      Плотогонщики ещё не успели понять, что происходит, как Хоакин выстрелил. Первая пуля попала старшему плотогонщику в живот, вторая в пах, и он скорчился на месте, низко присев на плот.
      Второй, молодой плотогонщик, в какую-то долю секунды колебнулся испугался направленного на него пистолета и, вместо того чтобы броситься на Хоакина и в прыжке попробовать смять его, повернул к борту плота. Это его и погубило. Первая пуля попала ему в шею, вторая хлестнула по правой ноге, и он свалился в воду. Дети услышали крик и шумный всплеск воды от человеческого тела, упавшего с плота.
      Хоакин, пока стрелял в людей, чувствовал себя как бы вне времени и пространства. Когда первое напряжение прошло, он услышал протяжный крик сестры:
      - Хо-о-а-а-кин!
      Он оглянулся и увидел, что она сидит на плоту, закрыв лицо руками, рыдает и кричит.
      Какое-то движение впереди заставило его посмотреть туда, где корчился со своими ранами пожилой плотогонщик. Тот наклонился вперед, и то ли он собирался ползти вперед прямо на Хоакина, то ли это было просто подергивание раненого тела, но Хоакин не стал ждать инициатив со стороны раненого. Он поднял пистолет и поддержав его другой рукой, выстрелил ему прямо в голову. Тот откинулся навзничь, у него подвернулась одна нога, и рухнул на палубу плота.
      Воцарилась тишина. Хоакин посмотрел на сестру. Та, зажав рот рукой, смотрела на него. Посидев так несколько минут молча, они услышали лишь слабый плеск совсем крошечных волн о борта плота. Ветра почти не было, но плот продолжал плыть вперед.
      ДОПРОС ХУАНЕЛО
      ...Перед допросом Хуанело Брэдли прочитал последние телеграммы информационных агентств, они не содержали ничего нового. Сообщалось примерно следующее:
      "Редакциям газет. Ждите сенсацию о кубинских рыбаках, разоблачения режима на Кубе. Готовится суд над экипажами 4 кубинских рыболовецких судов, задержанных в американских водах. Ждите заявлений кубинских учеников-практикантов. Оставьте место для фото".
      - Твое имя Хуанело? - приступил к делу Брэдли, когда ввели к нему кубинского подростка.
      - Да, Хуанело.
      - Ты хочешь остаться здесь?
      - Нет.
      - Товарищи тебя покинут, если ты будешь настаивать на возвращении домой.
      - Неправда.
      - Ты давно знаешь капитана своей "Ламбды"?
      - Несколько дней, с тех пор как попал на это судно.
      - А раньше не знал?
      - Нет.
      - Ну, что-то слышал о нем? Раньше он рыбачил?
      Хуанело посмотрел на Брэдли и подумал: "Что ему надо от меня? Какое мне дело до капитана, рыбачил он раньше или нет?".
      - Не знаю.
      Брэдли нужно было узнать все, что можно, об этом капитане. Подозрение вызывал тот факт, что этот капитан высадил ночью одного подростка - Хоакина - на другое судно. Но на других судах его не оказалось. Куда же высадил Хоакина ночью капитан? Совсем на другое судно, и оно ушло совсем к другим берегам? Не связано ли это с наркотиками? Эти и другие вопросы интересовали Брэдли. Но практиканты были чистосердечны и искренни на допросах, и американскому агенту ничего больше выяснить не удалось.
      ...Возбужденные перипетиями дня, ребята в ту ночь уснули поздно. Не спал один Армандо. Он понимал, что все складывается неблагоприятно, и он, самый сильный и решительный из ребят, ничего не мог предпринять.
      Армандо ворочался, вставал, ходил. Вспоминал свою жизнь, думал о старшем брате, о сестре, о том, как она погибла.
      Жили они в Сантьяго-де-Куба, на одной из кривых улочек, спускавшыхся круто с холма к широкой, богатой улице Троче.
      Солнца на улицах Сантьяго-де-Куба много, так много, что люди предпочитают прятаться в тени. Воздух чистый. И его тоже много. Есть и вода, напиться можно бесплатно. А вот кусок хлеба, даже маленький, стоит денег. А ведь маленький кусок хлеба может утолить голод. Но чтобы его получить, нужно иметь работу, а работы не хватает не только для женщин, но и для мужчин.
      Иоланда - так звали сестру Армандо - была хрупкой девушкой с тонким бледным лицом. Киоск, где она работала в последнее время, находился в холле гостиницы "Каса гранде". Иоланда продавала изделия местного кустарного промысла. Редко-редко подходил к ней гость отеля и покупал какую-либо безделушку. Сестра получала небольшой процент с проданной вещицы. Этого было, конечно, очень мало. Братья вовсе месяцами почти ничего не могли заработать. Приходилось голодать.
      Иоланда совсем отчаялась. Стала встречаться с матросами. Это её и погубило: она заболела венерической болезнью. С каждым днем на душе у неё становилось все тяжелее.
      Братья проводили в порту целые дни в поисках работы. Однажды им повезло. Они получили работу на погрузке японского парохода. Работали день и остались ещё на ночь, чтобы принести домой больше денег и вылечить Иоланду.
      В ту ночь в доме Иоланда осталась одна.
      Но утром, когда братья, уставшие, но довольные тем, что им удалось заработаь, подошли к дому, из него соседи выносили тело Иоланды. Их сестры. Она покончила с собой...
      После гибели сестры братья решили помогать друг другу во всем. Армандо до боли в глазах смотрел на решетку в окне, сквозь которую были видны звезды, и перебирал в памяти события последних дней...
      Армандо резко поднялся с пола: в полуметре от него прямо по ногам спящих товарищей спокойно прошествовала большая серая крыса.
      - Мерзкая тварь! - с негодованием прошептал Армандо, не решаясь крикнуть или запустить чем-нибудь в крысу, чтобы не разбудить товарищей.
      Крыса прошуршала по полу, ловко вспрыгнула на стену и исчезла в окне.
      Армандо долго не мог уснуть. А когда заснул, увидел кошмарный сон. На другой день он пытался вспомнить, что ему снилось, но так и не смог.
      И ВСЕ-ТАКИ
      Время шло медленно, и все, что происходило, оборачивалось против ребят. В ожидании своей дальнейшей судьбы они сутками валялись на матрацах. Спать никому не хотелось. Хуже всего неизвестность! Когда что-то делаешь, не так тяжело. А что делать здесь? Сидеть? Лежать? Разговаривать? О чем? Только о том, что надо держаться и настаивать на своем, не сдаваться, что бы ни случилось, а случится, видно, может ещё много плохого. Так думали все.
      Наконец тишину нарушил Эмилио и предложил рассказать о себе, о своей прежней жизни.
      Живет он в провинции Пинар-дель-Рио, на самом краю кубинской земли, там, где берег круто уходит в океан. Здесь и пейзаж иной, чем в центральной Кубе.
      Исчезают пальмы. Позади остаются нависшие над горизонтом скалы далеких предгорий. Здесь выращивают самые лучшие сорта кубинского табака. Пропадает колючая проволока, ограждающая пастбище. Вместо проволоки - высокие шесты, на которых на многие сотни метров растянуты белые полотнища.
      Это ограждение плантаций табака от знойных ветров и солнца. Их так много, что кажется, вся местность окрест плывет куда-то, поскрипывают шесты, полощется на ветру белая ткань. И пристанищем этого буйного разгона вдруг становится лобастый взгорок с разноцветными крышами домов, с рубиновыми бусами ярких цветов у каждого дома, а чуть поодаль высится единственный великан этих мест - лавровое дерево - причудливое переплетение мощных корней, дающих жизнь трехметровому стволу в обхвате. В краски природы здесь удачно привнесены другие, созданные человеком: голубые, белые, розовые, кремовые стены одноэтажных и двухэтажных коттеджей. Это поселок для крестьян и рабочих местного хозяйства...
      Рассказ Эмилио прерван. Раздается лязг ключей в замочной скважине.
      В дверях появляется тюремщик. Он останавливается в дверном проеме и равнодушно смотрит, затем поворачивает голову назад и смотрит вдоль коридора: кого-то ждет. Слышны приближающиеся к камере шаги. Тюремщик отходит в сторону. В дверях появляется человек.
      Радостные возгласы ребят:
      - Капитан?! Это вы?!
      - Да, это я! - Капитан устремляется к ребятам. - Как вы себя чувствуете? Все ли здесь?
      - Все! - отвечает Хуанело.
      - Я пришел сообщить вам радостную весть: мы свободны! Янки разыграли комедию суда, взяли штраф с капитанов судов. Штраф ни за что: им хочется как-то оправдаться, сделать хорошую мину при плохой игре. Нас отпускают!
      Покидая тюрьму, ребята невольно оглядывались. До железных ворот их провожал тюремщик.
      Через два часа после освобождения они снова были на "Ламбде". Никто не повернулся и не помахал на прощанье негостеприимному берегу. У всех было одно желание: скорее в море, скорее домой!
      Берег стал медленно-медленно удаляться от кормы, все дальше и дальше. Вот и открытое море. На "Ламбде" идет приборка. На палубу выходит капитан. К нему подбегает возбужденный Армандо.
      - Капитан, все вещи пропали!
      - И рацию испортили, - добавляет капитан, - но мы получили свободу.
      ...Капитан сообщает ещё одну радостную весть: рацию удалось восстановить.
      ...Скоро Гавана. Где же она? Когда покажутся её небоскребы? Когда они, безликие вдали, как бы застывшие среди безбрежного океана, вдруг начнут расти на глазах и город появится весь, как в сказке?
      Первым увидал Гавану Маноло.
      - Смотрите! Смотрите! - кричит он. - Гавана!
      Проходят томительные сорок минут, пока судно приближается к городу, идет узким проливом мимо крепости Морро в акваторию порта и подходит к причалу, заполненному встречающими.
      ВСТРЕЧА В НОЧЬ
      УРАГАНА
      Маноло не задержался в Гаване. Его направили на сафру - уборку сахарного тростника в хозяйство, расположенное недалеко от города Байямо в восточной провинции Кубы Ориенте. Здесь он подружился с девушкой по имени Паула.
      Работы оказалось много. Необходимо было налаживать ремонт сельскохозяйственных машин, создавать ремонтную базу. За запасными частями приходилось ездить в город Ольгин.
      Однажды Маноло и Паула возвращались из Ольгина в Байямо ночью. Друзья предпочитали ночную езду: не было такого палящего и влажного зноя, как днем. Ольгин - Байямо не дальняя дорога. Обычно часам к двум-трем ночи они были на месте и, поспав пару-тройку часов, вновь принимались за работу.
      На этот раз их путешествие осложнилось. За сутолокой дел они забыли об урагане, о приближении которого их предупреждали в Ольгине. Вскоре ураган напомнил им о себе.
      Еще задолго до моста, перекинутого через реку Кауто, дождь плотной пеленой закрыл лобовое стекло кабины грузовой машины, из-под его колес заструились фонтаны воды.
      Маноло, сидевший за рулем, заметил, что в отдельных местах дорога покрыта водой на полметра и больше. Вскоре они остановили машину: фары выхватили из темноты обрыв. Ливень продолжался. Ветер бешено кружил вокруг. Радио у ребят не было, и они не могли знать, что находятся почти в центре урагана. Но, несмотря на все это, Маноло осторожно преодолел опасный участок дороги и сказал Пауле, что они остановятся у поселка Охо де Агуа. Здесь находился родник, и вода в нем была вкусной и на редкость холодной, а вкусную питьевую воду на Кубе встретить трудно. Это знал Маноло. Он знал, где брали воду. Охо де Агуа - глаз воды, т.е. родничок.
      Уже у самого поселка Охо де Агуа, на дороге, заливаемой потоками воды, мелькнул силуэт человека с поднятой рукой. Маноло затормозил, Паула с трудом открыла дверь. Ветер забросил в кабину потоки воды. Спрыгнув прямо в воду, Маноло ушел в темноту. Через минуту он снова открыл дверь и помог насквозь промокшей испуганной женщине влезть в машину. Впрочем, и Маноло промок до нитки.
      Женщина была беременна. Она едва держалась на сиденье и с трудом переводила дыхание. Видно было, что последние несколько часов ей приходилось туго.
      - Ты бы поговорила с ней, Паула, - вытерев лицо, сказал Маноло.
      Но женщина и без расспросов, немного успокоившись, показывала на левое стекло и повторяла несколько раз:
      - Там дети, мои дети...
      Маноло снова выпрыгнул из машины, но тут же вернулся и развернул грузовик так, чтобы фарами осветить левую обочину. По ней с большой силой несся темный поток воды, а дальше лишь угадывались водовороты и белела стена дома.
      - Там дети! - повторяла женщина, указывая на это белесое пятно, и, увидев, что Маноло намерен спуститься в воду, закричала: - Осторожно, проволока!
      До Маноло не сразу дошел смысл предупреждения. Лишь наткнувшись грудью на какое-то препятствие и почувствовав острую боль, он вспомнил, что почти вдоль всей центральной дороги на Кубе пастбища ограждены колючей проволокой. В этот момент его рванул поток и протащил вдоль проволоки.
      Переждав порыв бешеного ветра, Маноло стал медленно, на ощупь искать проход, но провалился в какую-то яму. Грязная вода попала в нос и рот. Его стошнило. Побродив ещё немного по потоку, он нащупал откос, уходивший вверх. По этому откосу почти ползком, задыхаясь и отплевываясь, Маноло пробрался к дому. Дверь искать не пришлось - её смыло. Уцепившись за косяк и друг за дружку, по колено в воде стояли две девочки и дрожали от страха. Увидев Маноло, они бросились к нему. Он подхватил их на руки, но в первые мгновения потерял ориентировку.
      Случайно, уже стоя по грудь в воде, Маноло оказался в проходе. Но тут его снова закрутил водоворот. В эту минуту подоспела Паула. Вдвоем они дотащили детей до машины...
      Однако после этого счастливо окончившегося приключения в ту ночь друзьям отдыхать так и не пришлось. Они и не подозревали, что закончат свое путешествие на финке (поместье) сеньора Гуттьереса.
      ...До того как настала эта ураганная ночь, сеньор Гуттьерес, живший на улице Сеспедес в Байямо, проснулся ранним утром, но не стал залеживаться: предстояло сделать много дел.
      Собираясь сегодня провести ночь в своей загородной усадьбе, сеньор Гуттьерес увидел, что к особняку совсем некстати подкатил на своем "ольдсмобиле" старый приятель Хорхе. Очевидно, у того были веские основания для несвоевременного визита.
      Хорхе бросили наследники, удравшие под крылышко американцев в Майами. Расчет был прост: старика не тронут, а за добром он как-нибудь "пока" присмотрит.
      Сеньор привез большую новость. Торопливо переступив порог гостиной, он возбужденно, но, понизив голос до шепота, заговорил:
      - Вы, наверно, видели сами...
      Сеньор Гуттьерес поднял глаза и внимательно посмотрел на своего гостя.
      - Они бегут! Милисиано бегут в глубь страны! Садятся на грузовики!
      - Ну и что же?
      - Высадка, сегодня высадка! Ну вот, наконец-то!
      Наклонившись ближе, Хорхе изложил подробности своих наблюдений. В ответ на все сказанное сеньор Гуттьерес, сопоставив лишь ему известные факты, изрек одну фразу:
      - Может быть...
      Спустя немного он уехал в поместье, а сеньор Хорхе покатил по улицам города, скромно демонстрируя свою старость и покорность судьбе.
      Вечером того же дня, как только наступила темнота, вблизи побережья Кубы, в условленном месте неглубоко под водой замерла на несколько мгновений подводная лодка.
      Из специального люка, осторожно и мягко разводя руками, выскользнул человек в снаряжении аквалангиста. За собой он вытащил похожий на большую лягушку плавательный аппарат. Захлопнув люк и включив мотор "лягушки", аквалангист, схватившись за ручки рулей, толкнул её перед собой. Через несколько минут "лягушка" увлекла его далеко от лодки, в сторону кубинского берега.
      Это была рядовая, хорошо отработанная операция по заброске агента на кубинский берег. Агентом был уже знакомый нам Косой.
      К этому времени на финке сеньор Гуттьерес заканчивал свои дела. Он заблаговременно включил холодильник, переговорил с прислугой, местными крестьянами, работавшими у него на сахарной плантации, отпустил домой кухарку-негритянку. Дверь во внутреннем дворе сеньор оставил незапертой и, взяв газеты, уселся под навесом.
      Настроение у него было немного подавленное. Может быть, причиной явилась перемена погоды. Воздух был душный и влажный. С трудом дышалось. Нависшие тучи, казалось, вот-вот опустятся на землю и придавят все живое. Уже несколько раз Национальная обсерватория предупреждала население о надвигавшемся с Карибского моря урагане.
      Раньше один вид поместья, уже заметного с поворота центрального шоссе, всегда приводил сеньора в хорошее настроение. Финка "Эсмеральда" "Изумруд", была хорошо известна далеко вокруг богатством хозяина, изящной планировкой и плодородием земель. К более ярким, чем сама тропическая природа этих мест, цветущим декоративным кустарникам справа примыкало огромное пастбище для скота, загоны которого терялись далеко за горизонтом. С другой стороны подступали зеленые квадраты плантаций сахарного тростника. Среди них вилась узкая пыльная полоска красной земли - полевая дорога, плохо ухоженная и разбитая карретами - воловьими упряжками. Ее пересекало крытое асфальтом ответвление с центрального шоссе, ведущее к поместью. Черную ленту асфальта сторожили с обеих сторон стройные королевские пальмы, посаженные ещё дедом нынешнего владельца "Эсмеральды".
      Над всем этим великолепием старого, ещё живущего мира доминировали далеко видимые белые трубы сахарной сентрали - крупного завода, где перерабатывали тростник и получали сахар-сырец.
      Сеньор Гуттьерес не прекратил своего мерного раскачивания даже тогда, когда на небе зажглись первые крупные звезды. Лишь газеты белой шуршащей охапкой сползли с колен и рассыпались у ног. Он раскачивался, равномерно поскрипывая качалкой до тех пор, пока из внутренних комнат не послышалось легкое покашливание.
      Долгожданный гость пришел через заднюю дверь и осторожно вызывал хозяина. В случае опасности тот должен был остаться на месте. Но все было в порядке, и хозяин поднялся навстречу гостю.
      Свет в окнах финки горел недолго. Гостю необходим был отдых. Но спавших крепким, хотя и не совсем спокойным, сном глубокой ночью разбудил настойчивый стук в дверь. Когда хозяин открыл, на пороге стояли двое. Одного из них сеньор Гуттьерес узнал сразу. Это был сосед, милисиано Мануэль Пиканс. Другой даже не угадывался - на него падала тень от пальмы.
      На мгновение какое-то предчувствие заставило его задержать руку на замке двери, но закрыть дверь он уже не мог. Вместе с Пикансом вошел и тот, второй. Им оказался молодой боец революционных сил, вооруженный автоматом.
      Такие визиты были нередки, и сеньор Гуттьерес их не боялся или почти не боялся.
      Пиканс в эту минуту далеко не все знал. И тем не менее волновался. Из полученной инструкции, Пиканс хорошо помнил, что нужно быть вежливым, не допускать насилия, конечно, если не случится чего-то непредвиденного. Впрочем, все, что нужно было сделать, было написано в инструкции. Ее-то и вручил милисиано сеньору Гуттьересу, предварительно сказав "Доброй ночи" и вежливо осведомившись, как дела.
      Содержание документа не сразу дошло до хозяина финки. Мельком взглянув на него, он пригласил Пиканса и его спутника сесть. Пиканс решительно отказался.
      - Мы лучше сразу начнем, сеньор, - сказал он. - Сейчас ровно два часа ночи.
      - Что начнем? - не понял хозяин.
      - Вы вот что, сеньор Гуттьерес, читайте бумагу.
      Хозяин подошел ближе к свету. В бумаге было сказано о решении правительства провести вторую аграрную реформу и национализировать всю оставшуюся у помещиков землю.
      Сеньор Гуттьерес сел, ещё раз внимательно перечитал бумагу и только теперь до конца осознал, что пришла та беда, которую он, по крайней мере сегодня, не ожидал.
      - Мы должны все осмотреть и переписать, - донесся до него голос милисиано. - Национализация земель проводится в два часа ночи по всей стране, и ничто не должно этому помешать.
      "Так вот почему все милисиано уезжали за город!" - вспомнил хозяин поместья.
      В это время из спальни вышел Косой. Положение "двоюродного брата" хозяина дома и поддельные документы гарантировали ему безопасность. Но сейчас ему было достаточно одного взгляда на растерянное лицо Гуттьереса, чтобы понять: на этот раз выпутаться будет нелегко.
      - Это кто? - спросил боец, поднимая автомат.
      Вместо того чтобы бойко изложить версию о "двоюродном брате", хозяин запнулся. Его молчание оказалось долгим, достаточно долгим, чтобы боец заставил Косого поднять руки, а Пиканс вытащил из кармана "двоюродного брата" пистолет. Шпиона связали, посадили на тахту в углу гостиной и приступили к осмотру и описи имущества. Нужно было торопиться, чтобы к утру сделать все. Вести шпиона в город сейчас было бесполезно, все были заняты проведением земельной реформы.
      При осмотре финки милисиано нашли склад оружия: автоматы, пистолеты, патроны, ножи, а также портативный радиопередатчик. Склад был заделан очень небрежно. Его не только было легко обнаружить, но и понять, что им недавно пользовались.
      Пока возились, не заметили, как на дворе засвистел ветер, потом начался тропический ливень. Вопреки обыкновению он не прекратился и через час. Ветер крепчал. Затрещала крыша, со двора полетели мелкие вещи, мусор, ветки деревьев. Стихия бушевала.
      Финка сеньора Гуттьереса стояла на высоком холме, и её обитателям серьезная опасность не грозила. Лишь один Пиканс беспокоился. Он встал и подошел к окну. И когда милисиано повернулся, все увидели взволнованное и расстроенное его лицо.
      Косой, что-то сообразив, стал буравить взглядом хозяина дома. Наконец тот поднял на него глаза. Косой взглядом указал ему на милисиано.
      В подобной обстановке мысль работала быстро. Сеньор Гуттьерес придвинулся к Пикансу, в голосе его зазвучало неподдельное участие:
      - Что случилось?
      Пиканс поежился, как от холода, хотя в комнате было влажно и душно: ему явно было не по себе.
      - Вы же знаете, сеньор, у меня там, в низине, дом, семья.
      Косой и хозяин снова переглянулись. Но Гуттьерес не спешил. Это был их последний шанс.
      Включили радио. Взволнованным голосом диктор сообщал: река Кауто вышла из берегов, число мест затопления катастрофически растет.
      Все обернулись в сторону Пиканса.
      Сеньор Гуттьерес ждал. Ему хотелось, чтобы помощником в осуществлении его плана невольно стал молодой боец. Молчание становилось невыносимым. И первым его нарушил боец:
      - Послушай, друг, иди за семьей, я справлюсь один.
      В ответ он услышал хриплый вздох:
      - Не надо...
      Финка сеньора Гуттьереса сотрясалась от мощных ударов урагана. Косого заперли в невере - небольшом изолированном, но прочном помещении, где до покупки холодильника держали лед.
      Мануэль Пиканс прислушивался к каждому звуку снаружи, как бы пытаясь услышать что-нибудь утешительное для себя. Сеньор Гуттьерес несколько раз принимался убеждать его оставить все и бежать спасать свою семью. Уже когда было переписано имущество, в дверь дома второй раз за ночь постучали. Стук был торопливый и едва слышимый за ревом ветра.
      Пиканс и боец после всех событий, казалось, были готовы ко всяким неожиданностям. Открыв дверь они навели автомат и пистолет на её темный проем. В проеме, освещенном колеблющимся светом свечи, появился подросток в изорванной клетчатой рубахе, с лицом в кровоточащих ссадинах и царапинах. С него ручьями текла вода.
      Это был Маноло. Он сказал:
      - Вот, приютите пока! - И сделал знак Пауле, державшей за руки детей. Он провел их за собой в дом и дал дорогу женщине. Та остановилась посреди комнаты, судорожно пытаясь подобрать юбку, чтобы не натекло на пол. Пиканс, первым разглядевший её, бросился к ней.
      - Мариа-Элена!
      Из слов женщины Маноло понял, кого она встретила: Пиканс был её мужем.
      Женщина одновременно говорила, плакала, гладила детей.
      Мануэль Пиканс шагнул к Маноло.
      Маноло почувствовал крепкие объятия милисиано.
      - Ладно, потом. Нужно спешить! - сказал Маноло, дружески похлопал по плечу Пиканса, ласково потрепал детей и, улыбнувшись женщине, повернулся к Пауле.
      - Что будем делать теперь?
      В это время боец привел из неверы Косого. Встретившись с ним взглядом, Маноло на мгновенье опешил:
      - Это он! Это Косой! - вырвался у него крик. Косой отшатнулся, как от удара молнии. Боец крепко держал его.
      - Это он нас допрашивал в Майами!
      СНОВА НА ПЛОТУ
      В это время плот, на котором находился Хоакин с сестрой, продолжал плыть по Мексиканскому заливу.
      Хоакин, успокоив сестру, спрятал пистолет в куклу и отдал её сестре, а сам пошел заглянуть в палатку.
      Долго стоял он перед пологом палатки, не решаясь зайти вовнутрь.
      - Может, они ещё живы, - услышал он голос сестры, и тогда просунул голову, откинув полог палатки пошире, чтобы свет проник туда.
      В палатке все вещи были разбросаны и находились в большом беспорядке. Родители лежали навзничь, из ран ещё сочилась кровь. Глаза остекленели и застыли, как бы устремив свои последние взоры в потолок.
      Хоакин в одно мгновение увидел белизну лиц, неподвижность и неестественность положения рук и ног убитых. Он отпрянул наружу из проема палатки, посмотрел на сестру, та расширенными глазами смотрела внутрь. Хоакин сел на настил плота и разрыдался. При этом у него мелькнула мысль: "А ведь они и сестру хотели убить", - о себе он не думал.
      Плот продолжал плыть, а дети сидели на нем безмерно одинокие и несчастные.
      Уже начинало темнеть, когда сестра перебралась к Хоакину и, обняв его за плечи, прижалась к нему.
      - Что будем делать, Хоакин?
      - Не знаю, - Хоакин встряхнул головой и огляделся вокруг. От неожиданности он вздрогнул: прямо на их плот шло небольшое судно. Он указал на него сестре.
      - Они спасут нас!
      На палубе судна стояли люди и махали им руками.
      Вскоре плот оказался рядом с судном. Оно совсем на малой скорости подошло вплотную и на плот спрыгнули два человека.
      Ребятам показалось, что пришло спасение. Но они не знали и не могли знать, что владельцем судна был известный контрабандист наркотиков, наркобарон по прозвищу Тибурон - Акула. Теперь он как раз пытался доставить значительную партию наркотиков во Флориду - американский штат на юге страны.
      - Шеф! - закричал один из подручных Тибурона, спрыгнувший на плот. Здесь что-то не ладно!
      - А что?
      - Трое убитых и двое ребят живых... Один подросток, другая - девочка лет двенадцати... Что, сестра? ...Парень говорит, что это его сестра... Двое убиты, что в палатке - это его отец и мать... Третий - плотогонщик... Доставлял их в Майами.
      - Сам "скис" и родители ребят тоже?
      - Да, шеф, "скисли" до смерти.
      - Как ты думаешь, кто их так?
      - Сейчас спрошу, - говорящий обращается к детям, те молчат.
      - Шеф?
      - Да?
      - Дело темное, судя по всему, это семья, бежавшая с Кубы.
      - И трое убитых, - откликается Тибурон, - нам надо уходить отсюда быстрее, если нас здесь обнаружит американский корабль береговой охраны, нас обвинят в убийстве, и электрического стула не избежать.
      - Что делать, шеф?
      - Детей снять с плота, все вещи сюда на борт, плот с трупами поджечь, чтобы следов не осталось.
      Детей обыскали. Когда нашли пистолет, Тибурон обнаружил, что из него стреляли и в нем ещё остались патроны. Он присвистнул и внимательно посмотрел на Хоакина. Тот выдержал взгляд, но ничего не сказал.
      Тибурон приказал выбросить пистолет за борт. Он снова присвистнул, когда в вещах кубинской семьи нашли драгоценности на большую сумму. Но он больше не смотрел на Хоакина, а велел отнести драгоценности в свою каюту.
      Тибурон умел быть осторожным. Он не убил детей, потому что боялся попасть на электрический стул. Наркотики, это ещё не убийство. Можно попасть за них в тюрьму лет на 15, но остаться в живых, а потом можно и откупиться, - главное быть богатым.
      БУДЕШЬ МОЛЧАТЬ!
      После всего случившегося у Хоакина как-то притупилось сознание. Он сидел у борта судна и смотрел в одну точку. Тела он своего не чувствовал, а перед глазами стояли кровавые сцены недавних событий.
      Из прострации его вывел окрик Тибурона:
      - Эй, малый, пойди сюда!
      Хоакин посмотрел в сторону, откуда долетел голос, и увидел, что Тибурон стоит в открытой дверце рубки, и рукой подзывает его к себе.
      Между ними состоялся неутешительный для Хоакина разговор.
      Первое, что он услышал от наркодельца, - это было обвинение его в двойном убийстве.
      - Я защищался! - пытался оправдаться Хоакин. - Они ведь убили наших родителей!
      - Ты этого никогда не докажешь, - был ответ.
      Хоакин смолчал, он не знал, что сказать, да и вообще не знал, как ему быть дальше и что делать.
      - За убийство в Америке полагается электрический стул!
      Хоакин продолжал молчать.
      - Вот что, малый, - продолжал Тибурон, - ты полностью в моих руках. Я мог бы убить тебя и твою сестру, и концы в воду! Но я никогда не пойду на мокрое дело. Хватит с меня и того, что уже есть на мне...
      Хоакин отвел взгляд от наркодельца и не стал смотреть в его глаза.
      Тот сказал, что доставит Хоакина в Майами, выдаст ему на первое время двести долларов. Пусть найдет там родственников или какое-либо дело.
      - А как же наши драгоценности? - спросил Хоакин. - Они стоят десятки тысяч долларов!
      - А были ли эти драгоценности? - усмехнулся Тибурон. - Ты видел, как я их брал? У тебя есть доказательства?
      - Доказательства? Разве они нужны? Драгоценности были в вещах...
      - Послушай! - грубо прервал Хоакина Тибурон. - Ты будешь молчать! Да, будешь молчать обо всем. Все "концы" уже в воде или сгорели, там, на море. Тебе деваться некуда... Я могу тебя и твою сестру выбросить в море... Если вас там и найдут на лодке, ты даже не сможешь доказать, кто же ты такой... Понял?.. Потому-то ты будешь молчать... Будешь молчать, черт побери!
      Хоакин молчал, отвернувшись от Тибурона.
      Тот не выдержал этой его позы и резко развернул его к себе лицом.
      - Ну, ладно! За драгоценности я тебе помогу, в Майами устрою к хорошим людям, они дадут тебе работу, а сестру оставлю у себя, её ведь кормить надо и заботиться о ней, а у тебя ничего пока нет...
      Хоакин не понял, хорошо это или нет, когда их разлучали с сестрой, в то время он многое не знал, не понимал и не мог предвидеть - слишком большие потрясения ему пришлось пережить, и сознание его было как бы под каким-то прессом, из-под которого ему было трудно выбраться.
      Тибурон умел хорошо считать деньги, и поэтому он, доставив наркотики, продал сестру Хоакина в публичный дом на острове Пуэрто-Рико. Этот остров когда-то добровольно присоединился к Соединенным Штатам Америки.
      Хоакин после многих передряг добрался до города Майами в штате Флорида, США, где надеялся найти родственников.
      В МАЙАМИ
      После глубокого сна на новом месте в Майами Хоакин выглянул в окно. Оно находилось на первом этаже давно неремонтированного дома с сильно облупившейся краской на щербатых стенах.
      На улице стояла жара. Из окна просматривалась набережная: широкая асфальтированная полоса дороги с редкими прохожими, опущенными метелками пальм, быстро снующими машинами. На всем этом взгляд не задерживался. Хотелось смотреть дальше, туда, где раскинулась необъятная синь моря, смотреть и воображать его прохладу.
      Только вчера Хоакин попал в этот дом. В порту, куда зашло легально судно Тибурона, его встретил небольшого роста человечек с испуганным лицом. Уже около часу он ожидал на пирсе их прихода. Пока проходили таможенный досмотр, человечек нервно расхаживал по настилу пирса, обмахиваясь шляпой, сделанной из панамской соломки.
      Хоакин ещё раз посмотрел в окно. Мир, казалось, замер в солнечном мареве. Выходить не хотелось. Гостеприимство человечка, который встретил их в порту, простиралось до того, что он запер Хоакина в комнате, сам же куда-то исчез, а на окнах была решетка.
      Вдруг на улице обстановка изменилась. Это произошло до того, как Хоакин ещё не успел принять решение, что делать дальше.
      Раздались выстрелы. Приглушенные расстоянием, они не вызвали большого беспокойства у Хоакина. Но вот на асфальтированной дороге перед окном появились бегущие фигурки людей. Отсюда с далекого расстояния они казались небольшими. Казалось, что кто-то затеял детскую игру. Фигурки падали, некоторые из них поднимались и бежали дальше. Крови из окна не было видно. Можно было только предположить, что те, кто упал и не поднялся, лежали в лужах крови.
      Через несколько мгновений перед окном пронеслись машины, в которых находились полицейские. Хоакину пришлось отойти от окна. Он заметил, как несколько шальных пуль прочертили борозды в кирпичной стене.
      Хоакин воспринимал дальнейшие события по звукам, которые доносились с улицы. Вот снова раздались автоматные очереди.
      Прошло несколько длительных минут тишины, и площадь взорвалась криками людей. Сразу трудно было понять, что кричат. Наконец ему удалось разобрать, что беснующаяся толпа негров выкрикивает ругательства и угрозы в адрес стражей порядка.
      Теперь Хоакин стал разбиратся в обстановке. Еще вчера хозяин дома, где он находился, тот самый испуганный человечек, предупредил его, что в Майами негры затеяли беспорядки негритянских кварталах в связи с тем, что судья оправдал белого полицейского, застрелившего молодого негра. А так как дом, где находился Хоакин, граничил с негритянским кварталом, Хоакину было запрещено покидать его.
      Хоакин уже понял, чем занимаются Тибурон и этот маленький человечек.
      На пирсе они начали говорить на местном диалекте - диалекте жителей Антильских островов, расположенных в Карибском море. Они полагали, что Хоакин их не поймет.
      Этот диалект состоит из смеси английского, испанского и голландского языков, в нем было немало и таких оборотов речи, которые трудно поддаются переводу. Но Хоакин знал этот язык. В их доме долго жила негритянка с острова Ямайка, она-то и обучила его этому диалекту.
      Хоакин понял, что Тибурон поставляет нелегально крупные партии наркотиков в Майами, а человечек сообщил хозяину, что беспорядки в негритянских кварталах затрудняли в последнее время торговлю наркотиками, а одна из их оптовых баз поверглась даже разгрому беснующейся толпы. Это произошло случайно, но произошло.
      В результате были потерянны немалые деньги...
      Хоакину ничего не оставалось делать, как сидеть взаперти.
      Человечка, национальность которого Хоакину не удалось определить, звали Майкл; он ушел, даже не попрощавшись. Только обернулся, когда уходил, и посмотрел внимательно на подростка, как бы чтобы получше разглядеть его и запомнить.
      Хоакин за эти дни осунулся и выглядел плохо. Ему казалось, что все происходящее - это дурной сон, в котором он перестает быть самим собой. Да и был ли он когда-то самим собой, разве что в только в детстве, которое кончилось там, на море.
      Начало жизни в Майами показалось Хоакину очень трудным. Для каждого человека в его положении кажется, что прежний его мир рухнул, а какой-то новый начинает зарождаться вокруг него. Ему очень не хотелось потерпеть поражение в этом новом мире. Но судьба распорядилась им так, как хотела она.
      В раннем детстве он был счастливым ребенком: о нем заботились в семье, он хорошо учился, знал помимо родного испанского английский язык. Что же теперь ему делать, лишившись всего и прежде всего своих близких? Это положение сковывало волю, хотелось забыться или зарыться в глубокую нору, где можно было бы не встречаться с жестокой действительностью.
      Что с ним будет в Майами, куда он впервые попал в качестве нелегального лица, да ещё с помощью торговца наркотиками? Нужно попытаться найти родственников, они, наверное, смогут помочь.
      Подул горячий порывистый ветер. На улице стихло, но никто из его дома не отваживался выходить наружу.
      После долгого затишья на улице снова появились люди и машины. Тошнотворный запах перевернутых и горящих машин проник и в комнату Хоакина.
      Здесь, вдали от мест столкновения, полиция стала загонять закованных в наручники негров в полицейские машины. Многие из задержанных понимали, что даже если они будут драться кулаками, зубами, ногами за свои права, они все равно их не получат.
      Брань и толчки полицейских заставляли негров двигаться быстрее. Они начали садиться в машины, стараясь держаться друг за друга.
      В толпе задержанных не было мечтателей, романтиков. Это были, как правило, неудачники, безработные, уличные торговцы наркотиками, просто протестующие против насилия и беззакония.
      Глядя на эту картину, Хоакин начинал понимать, что это будет теперь и его мир. Среди них будет и он, если ему не повезет в новой жизни.
      По прежней привычке Хоакин любил быть вместе с другими детьми, но теперь он был в мире взрослых, и самое лучшее, думал он, в этих условиях не обращать на себя внимания. Как зверь в лесу. Чем меньше он оставляет после себя следов, тем меньше опасности быть съеденным другими. Это поможет спастись от многих неприятностей.
      Какой-то внутренний голос ему подсказал, что спрятаться за спины других ему не удастся, каждый отвечает здесь сам за себя.
      Хоакин понимал, разом лишившись всего - семьи, благополучия, что кто-то должен быть грязью в этом прекрасном мире. Грязь есть в этом мире, но она не пристает к богатым людям, даже если и попадет им под ноги. Настоящая грязь, человеческая, здесь, где находился сегодня Хоакин.
      Чувство неустроенности не покидало Хоакина в течение нескольких часов. А, очутившись в небольшой комнате, он тоскливо спрашивал себя, что будет с ним завтра.
      Человечек по имени Майкл сказал, что завтра его распределят на работу. Завтра... Скорей бы оно наступило. Может быть, завтра настанет новая жизнь. Хоакин, как он думал, будет получать свою заработную плату и тратить её как хочет, ходить куда хочет.
      Хоакин провалялся в тяжелом глубоком сне до раннего утра. Утром он пытался собрать отрывки мыслей, но не смог. Лишь пробормотал про себя:
      - Скорей бы уж!
      Этим он хотел немного приободрить себя. Утром следующего дня он снова увидел Майкла. Угрюмое выражение его лица не исчезло за ночь. Беспокойство по-прежнему светилось в его глазах.
      Майкл пришел не один. С ним был высокий мужчина с длинным лицом и вытянутым подбородком. Он возник в проеме двери и быстро скользнул взглядом по Хоакину.
      Мальчик подошел и остановился перед мужчиной.
      - Вот этот, - сказал Майкл.
      Мужчина вежливо поздоровался с Хоакином.
      - У меня есть работа для тебя, - сказал он. - Надеюсь, ты согласен на любую, тебе выбирать не приходится.
      Хоакин молча кивнул головой. Он приучил себя больше молчать и меньше говорить.
      Мужчина долго вглядывался в глаза Хоакина, потом сказал:
      - Все остальное узнаешь от Майкла.
      Хоакин вместе с рассказом о своей будущей работе получил и новое имя Джек Харрисон. Ему сказали, что в Америке лучше называть себя по-американски - меньше будут обращать на тебя внимание.
      Хоакин-Джек с этим согласился. К тому же он - несовершеннолетний, и в свои 14 лет не придавал значения тому, как его будут называть. Ему не хотелось возвращаться назад, к прошлому, а он намеревался бороться за свое будущее. Какое оно будет - время покажет.
      Где-то в сознании всплыл вопрос: а как его друзья по рыболовецкому училищу? Но он и представить себе не мог, что в эти дни они тоже находятся в Майами, в американской тюрьме.
      В тот же день Хоакина-Джека направили на работу. Местом его работы оказался большой отель на одной из улиц Майами, плавно спускавшейся к морю.
      В кабинете менеджера отеля его долго не задержали. Обо всем уже позаботился высокий мужчина, заходивший в дом Майкла.
      Менеджер, прекрасно одетый мужчина средних лет с лысиной ото лба до затылка, нашел какой-то список и медленно провел по нему большим пальцем с золотой печаткой.
      - Имя? - и мужчина впервые внимательно посмотрел на подростка.
      - Джек Харрисон, - быстро сказал Хоакин, репетируя этот ответ все время, пока шел в отель.
      - Аванс получишь завтра. Иди вниз.
      Внизу, у заднего подъезда дома, где помещался отель, на нешироком заасфальтированном дворе шла своя жизнь. Подъезжали машины, их разгружали люди в спецовках.
      Его жизнь теперь будет протекать внизу: в четырех нижних этажах, которые уходили под землю. Здесь были расположены гаражи для трехсот машин, бензоколонка, мусоросвалка. Ему досталась работа на свалке. Поначалу он подумал, что другой работы у него не будет, но он ошибся. Работа оказалась первым шагом к большим переменам в его жизни.
      Ко входу в гараж подъезжали шикарные машины. Джек видел все это со стороны. Служители в ливреях брали машины у приезжих, сами ставили их на место. Им часто переподало на чай. Эта была белая каста нижних этажей. К ним же принадлежал и заправщик машин. Вместе в конторке при гараже они варили кофе, в свободное время курили и говорили на какие-то свои темы, к которым Джек не имел никакого отношения.
      В самом нижнем четвертом этаже работали те, кто занимался мусором. Здесь было так жарко, что все работали без рубашек в одних шортах. Здесь горели лампочки без светильников, было мало воздуха. В этом месте проводили текущий ремонт машин, подзаряжали аккумуляторы и исправляли электрооборудование, меняли покрышки.
      Сюда в свободную минуту приходил и Джек и молча наблюдал за работой. Иногда и ему давали что-нибудь сделать.
      Особой заботой Джека стали две разбитые машины, стоявшие в самом дальнем углу гаража, с них были сняты кое-какие годные детали. Но багажники у них были целые, они запирались, и в них хранились наркотики. Отсюда они распространялись по всему кварталу.
      Задача Джека и его сменщика заключалась в том, чтобы к этим машинам не подходили чужие люди. Кроме того, Джек загружал машины, подметал пол, чистил большие мусорные ящики.
      Джек стал снимать комнату и жить отдельно от Майкла. Однажды ночью, когда ему не спалось, он думал о том, как бы раздобыть побольше денег. Об этом он думал с каждым днем все упорнее. Окружающая жизнь затягивала его в свой водоворот. Хотелось иметь не только лишнюю рубашку, лишние шорты, но и купить что-нибудь из вещей. Конечно, его хозяева приплачивали ему за охрану наркотиков, но это было мало. Часто он думал и о сестре, где она и что с ней...
      Шли дни за днями. Джек научился немного экономить, немного откладывать на черный день. Так бы продолжалось ещё долгое время, если бы не новая встреча со старым знакомым.
      Однажды вечером он прогуливался по улице, где жил. Ему было немного скучно, но все-таки он чувствовал себя более устроенным, чем несколько месяцев назад.
      Совершенно неожиданно кто-то тронул его за плечо. В первое мгновение Джек отскочил в сторону и лишь потом обернулся.
      Перед ним стоял мужчина, который заходил к Майклу и направил его на работу. Джек заметил, что он не очень изменился, хотя был лучше одет, но по-прежнему худой и бледный.
      Они поздоровались. Мужчина спросил Джека, как идут дела, сказал, что его зовут Бен и он отыскал Джека, чтобы предложить ему новую работу.
      Джек, конечно, не знал, что Бен связан с мафией Майами, а той все время нужны новые исполнители, которых впоследствии можно было бы безнаказанно ликвидировать.
      Бен сказал, что Джек может хорошо заработать в новом деле. Только много времени спустя Джек понял, что Бен был простым вербовщиком.
      - Ну а что же нужно делать?
      - Я и сам особенно не знаю, но я могу познакомить тебя с одним человеком, который, может быть, тебе поможет.
      На следующей неделе они с Беном пошли знакомиться с этим человеком.
      Комната, куда они вошли, была кабинетом с длинными столами, большим количеством стульев и телефонами на небольшом столике под самой рукой у плотного, уже в возрасте человека с седоватыми висками. Он молча посмотрела на вошедших, вспоминая кто это и зачем пришли.
      - А-а-а... - как бы припоминая, протянул он.
      Хозяин кабинета скрестил руки на животе, внимательно следя за тем, как Джек и Бен отодвигали стулья и садились.
      Джек по уже выработанной привычке молчал. Он научился ждать.
      Помещение, где они сидели, находилось под ипподромом. Здесь на скачках местная мафия отмывала деньги, а седовласый, будучи хозяином ипподрома, прикрывал связи мафии.
      - Какой у тебя сейчас заработок? - спросил у Джека седовласый.
      Джек назвал сумму и сказал, где работает.
      Он смотрел прямо в лицо говорящему, не опуская и не отрывая от него глаз. За спиной бесшумно открылась дверь. Джек не решился обернуться, только лишь когда седовласый снова заговорил, он немного скосил глаза. Вошедший был явно кубинец - черноволосый, с небольшими усиками на верхней губе и с черными густыми волосами на пальцах рук.
      - Вот нужный нам парнишка, возможно, он подойдет, - кивнул седовласый на Джека.
      Кубинец тронул Джека за плечо, приглашая следовать за собой. Они прошли снова тем же коридором и зашли в другую комнату.
      Здесь ему предложили сесть, и кубинец сказал, что ему все о нем известно; известно и то, что его настоящее имя - Хоакин, а не Джек, но его по-прежнему будут называть Джеком, правда, на Кубе, куда его будут засылать, у него будет снова кубинское имя.
      - Теперь ты будешь работать со мной. Будем тебя готовить...
      - К чему?
      - Если ты подойдешь нам, станешь богатым человеком. Расскажу, что надо делать. Работа связана с твоим недавним прошлым.
      - Плот, что ли? - задал вопрос Джек.
      - Отчасти. Объясню, в чем дело. Сюда в Майами прибывают плотогоны без своих клиентов. Это те, которые убивают своих клиентов, а драгоценности грабят, как это было с твоими родителями. Но очень редко, когда плотогонов убивают, большей частью они добираются до Майами с богатой добычей... Мы, кто "мы" - это неважно, вычисляем их и все драгоценности отбираем, а что делаем с ними, тебе понятно...
      - В Майами обосновалось много бежавших с Кубы людей. Немало среди них богатых людей, которым не удалось вывезти из страны свои богатства, свои драгоценности. Они зарыли их в земле возле своих домов, замуровали в стенах домов. Мы ищем этих людей, выведываем об этих драгоценностях и посылаем своих людей на Кубу, чтобы изъять их и привезти сюда. Ты станешь одним из наших людей и снова увидишь Кубу. Найдешь драгоценности, получишь свою долю и станешь богатым. Раньше искали пиратские клады на островах Карибского моря, теперь мы ищем реальные клады на Кубе... Ты можешь спросить, как все это делается? Увидишь со временем...
      Из того, что говорил кубинец, Джек запомнил главное: он снова сможет попасть на Кубу.
      - Ты нам подходишь, потому что ты не американец. Мы можем тебя выдать за любого латиноамериканца не индейского происхождения.
      Джек только пожал плечами, ему было все равно.
      ...Джек постарался разобраться в самом себе. Сейчас это далось ему легче, чем раньше. Он был больше уверен в своем будущем, страх перед ним прошел. Его не обеспокоило самое страшное: остаться голодным, без работы.
      "Что ты хочешь, - задал он себе сам вопрос. Ответить ему не оставляло труда. Не знаю. А что бы ты хотел? Тоже не знаю. Кого ты любишь? Никого. Даже безразлично отношусь к самому себе. Все безразлично".
      После того как Джек пережил свои страхи, казалось, что ему стал совершенно безразличен окружающий его мир.
      ...Ощущение новизны и какой-то внутренней радости от перемены судьбы не покидало Джека. Он теперь жил в туристическом приморском городе. Майами вобрал в себя внешний вид американских городов с небоскребами, роскошными отелями, парками, прекрасными пляжами, уютными виллами. У города была ещё одна характерная черта: он был похож на приморский латиноамериканский курорт. Здесь была шумная, разноцветная и разноликая толпа туристов. Бирюзовое море подступает к самым нарядным в Мексиканском заливе пляжам, расцвеченным зелеными метелками пальм, разноцветными зонтиками и белой пеной прибоя.
      В Майами, в его теплый тропический климат, устремилась после революции основная масса кубинских эмигрантов. Сначала это были богатые граждане, дельцы, банкиры, сахарозаводчики, крупные адвокаты, известные врачи. Затем Майами захлестнул поток эмигрантов со средним достатком, которые уже не селились в роскошных виллах, не скупали земельные участки, не занимали лучших номеров в больших гостиницах. Эти люди жили за счет американского правительства, которое содержало их, выплачивало им деньги, снабжало продовольствием, подыскивало работу. Это были бывшие военные, профсоюзные боссы, профессора, архитекторы, содержатели публичных домов, гаванские проститутки высшего класса.
      Пышным цветом расцвела в Майаями торговля наркотиками, азартные игры, проституция. Американцы из других штатов страны опасались приезжать на этот курорт. По вечерам раскрывались двери множества баров, отелей, разного рода подвальчиков. Улицы Майами заполнялись молодыми кубинскими женщинами.
      Все хотели одного: денег, денег, денег. Любыми средствами.
      Были также эмигранты, которые вынуждены были довольствоваться малым. За гроши они нанимались мойщиками посуды, официантами, билетерами, чтобы как-то суметь просуществовать в этом американском рае.
      К местной мафии добавилась мафия кубинская, тесно сотрудничая с контрреволюционными кубинскими организациями. Здесь же действовало отделение Центрального разведывательного управления США, осуществлявшее вербовку новых агентов для засылки не только на Кубу, но и в другие страны Латинской Америки.
      УБИЙСТВО
      После того как Джек вынужден был связать свою судьбу с кубинской мафией, он оставил прежнюю работу и получил больше свободного времени.
      Через несколько дней кубинец отвез Джека за город, где находился трехэтажный особняк, обнесенный небольшой стеной, поверх которой росли кактусы. За забором была большая площадка для стоянки машин, росло несколько высоких пальм. За домом находился бассейн, в котором ежедневно меняли воду. Два верхних этажа занимали спальные комнаты. Самый нижний этаж был оборудован под офис.
      К 8 часам утра все приглашенные собрались внизу. Здесь находилось довольно просторное помещение с цементным полом, ровномерно гудящим кондиционером, сильным электрическим светом, и небольшим баром в углу, где можно было на скорую руку приготовить коктейль со льдом. Вдоль трех стен стояли столы и стулья, в центре - ещё один стул.
      Все приглашенные расселись за столами вдоль стен.
      В комнату втолкнули среднего роста кубинца, с полным лицом, большими губами и глазами, запрятанными в нависших над ними бровями. Его одежда рубаха, брюки и черные полуботинки были измазаны грязью и носили следы поспешного бегства. По его лицу было видно, что он нервничал и плохо провел ночь.
      По ходу вопросов, которые задавали, Джек понял, что допрашиваемый должен рассказать историю своей последней нелегальной высадки на Кубу.
      - Где ты высадился? - спросил Бен.
      - Недалеко от города Мансанильо на южном побережье Кубы в провинции Ориенте. Сначала мы попали на небольшой манговый островок, всего лишь в полутора километрах от берега. Дождавшись ночи, мы спустили резиновую лодку и поплыли в сторону берега...
      - Сколько вас было?
      - Двое.
      - А сколько вернулось?
      - Один.
      Вопросы следовали один за другим. Как выяснилось, один из высадившихся был убит во время перестрелки с кубинскими милисиано, когда они пересекали центральное шоссе.
      Через полчаса допрашиваемого подвергли пытке. Он с трудом двигался. У него на лице появились кровоподтеки, он прерывисто дышал и не мог поднять головы и смотреть прямо в лицо Бену.
      Джек понял: теперь он скажет правду.
      - Так где твой напарник? - снова спросили его.
      Тот тупо молчал несколько минут, но потом заговорил и довольно быстро, опасаясь, что его молчание может снова привести к пыткам.
      - Мы благополучно выбрались на кубинский берег, никакой перестрелки не было. Добрались до болота... Их много в устье реки Кауто. Нашли хорошую нору, залегли. Долго не спали... Я не виноват. Это виноват он. Я его не тянул за язык. Он сам мне рассказал...
      - О чем он болтал?
      - Он рассказал мне, что запрятал большие ценности в своем бывшем особняке в Гаване, в Мирамаре. Он описал место, где у него были захоронены кольца, золотые часы, бриллианты.
      - Где же это?
      - Нужно было войти в ванную комнату в его доме и с правой стены вынуть несколько кафельных плиток, отсчитав пять от крана с горячей водой и семнадцать от пола. Там и находится клад... Я не удержался. Нужно же было ему рассказывать все это...
      - Ну что же дальше?
      - Когда мы уснули, вернее, когда он уснул, я так и не заснул в эту ночь, я сделал это.
      - Что?
      Говоривший чуть развел руками, пожал плечами, как бы давая понять, что и все так ясно.
      - Я убил его. Я не хотел делить с ним его клад... Там были большие деньги. Я стукнул его по голове и тут же погрузил голову в болотную грязь. Затем закопал. Да, он ещё говорил, что у него были большой ресторан в Гаване и загородная вилла. У меня этого никогда не было. Я думал, что, если достану этот клад, стану тоже богатым, и делиться мне ни с кем не хотелось, - при этом говоривший посмотрел на Бена.
      - Ты не должен был этого делать, - сказал кубинец, сидевший возле Бена, его звали, как узнал из разговора Джек, Луисом. - Тот человек должен был с нами поделиться. Мы организовали вашу поездку, а ты вмешался некстати, - закончил Луис. - Теперь отдай клад или поплатишься!
      Хорхе снова заговорил:
      - Я хотел завладеть этим кладом. Меня никто не задержал... И вот наконец я в Гаване. Конечно, я дождался ночи. К двенадцати часам ночи я был у дома номер 57 в Мирамаре. Это довольно красивый особняк, и, как я понял, здесь, как и в соседних домах, расположились кубинские бекадос... Ну это мальчишки и девчонки, которых полностью содержит и обучает государство... Мне удалось пробраться в ванную комнату. Это сделать было нетрудно, все спали. На мое счастье, там горел свет, видимо, его забыли потушить ребята. Я все плитки отсчитал и измерил правильно. Надавил кафель, снял его, он поддался легко. Я обрадовался, но тут же понял, почему он так легко отошел: его снимали и, видимо, совсем недавно. Клада не было. У меня дрожали руки, но я понял, что, возможно, кто-то из мальчишек случайно обнаружил этот клад... Я стоял как оглушенный. Все мечты мои рушились... К утру я выбрался из Гаваны... Дальше вы знаете...
      Хорхе вывели во двор и завели в небольшой сарай, сделанный из досок и покрытый пальмовыми ветками. У решетчатых дверей сарая Бен дал сильный пинок в зад Хорхе так, что тот пулей влетел в сарай.
      Картина, которую затем увидел Джек, надолго ему запомнилась. Бен вынул пистолет и пригрозил им Хорхе:
      - Ты будешь говорить!
      ...Из рассказа Бена Джек знал историю этого человека. До революции он был владельцем нескольких рыбачьих лодок с моторами. Он сдавал их в аренду и нажил достаточно денег, чтобы самому не работать. Затем он эмигрировал с Кубы, занялся другим прибыльным делом: тайной переброской по морю людей, бегущих с Кубы. Побег стоит дорого, потому что он связан с большим риском, риском не только попасть под автоматные очереди пограничников, но и заблудиться в просторах океана, сбиться с курса, попасть в шторм. И эту часть риска не раз брал на себя Хорхе.
      - Вот когда ты возвращался с Кубы, где не обнаружил клад, о котором рассказывал, ты прихватил с собой кого-либо?
      - Было это...
      - И как было?
      - Со мной оказалась целая семья... Они умерли в дороге. С берега стреляли. Всего в лодке у меня было пять человек: муж, жена, бабушка и двое детей. Двоих ранило, когда нас обстреливали... Мы ушли ночью, вдогонку нас обстреляли. Ранили бабушку и мужчину...
      Хорхе замолчал делая вид, что ему нечего больше сказать.
      Молчали и все остальные.
      Хорхе вынужден был продолжать свой рассказ.
      - Мы сбились с курса. Два дня и две ночи нас носило по штормовому морю. Лодку заливала вода. Бабушка и мужчина умерли первыми от ран. Бочонок с водой пробило пулями. Мне нечем было поить остальных... Женщина на третьи сутки сошла с ума. Когда я потерял сознание от жажды, она, по-видимому, схватила детей и утопилась в море.
      - И это все?
      - Ну, моя лодка потом дошла до берега.
      - Что везла с собой эта семья? - задал вопрос до этого молчавший Луис.
      - Разное барахло. Его смыло волной.
      - А эта семья была богатая?
      - Я не спрашивал.
      - Свидетелей, конечно, не было?
      - Конечно.
      - Можно верить в то, что ты рассказал?
      Хорхе в ответ лишь пожал плечами.
      - Странно, как это все получается. Семья была одной из самых богатых в Гаване. Возможно, что она везла с собой кое-какие богатства, - Бен обратился к Джеку.
      - Как и наша семья, - ответил тот, - иначе зачем же они бежали через море в Америку?
      Хорхе продолжал хранить молчание.
      - Может быть, ты все-таки расскажешь правду? - По губам Луиса промелькнула тонкая змеиная усмешка.
      Джек её тоже заметил, а Хорхе вытер обильно выступивший со лба пот.
      - У нас есть доказательства, - Луис посмотрел в глаза Хорхе, - что ты воспользовался богатством, которое везла семья, независимо от того умерили они сами или их убили. Вот свидетель-ство - письмо родственников погибших, - Луис протянул Хорхе лист бумаги, на котором было что-то написано. Тот испуганно отшатнулся от него и замахал руками.
      - Я ничего на знаю, ничего не знаю!
      - Где деньги, драгоценности?
      - Я ничего не знаю, ничего не знаю!
      - Зато знаем мы!
      Джек предполагал, что кубинские мафиози добьются того, что Хорхе сознается во всем.
      Они продолжали настаивать, чтобы тот рассказал все.
      Но ведь трудно заставить человека говорить, если в его делах нет живого свидетеля.
      Была только сила, вернее, насилие, и могла быть снова пытка.
      Но этого не потребовалось.
      Хорхе сознался. Даже Джек, переживший свою трагедию на плоту, внутренне содрогнулся во время этого рассказа.
      Хорхе снова начал рассказывать:
      - По нас никто не стрелял. Мы благополучно отплыли от кубинского берега. Сначала шли на веслах, затем нас понесло по течению, а часа через два глубокой ночью я включил мотор, и мы понеслись в открытом море. До утра я не знал, что делали пассажиры, видимо, спали. А утром они начали просыпаться, умываться, пить кофе, которое я заготовил в термосах... Когда мы были далеко в море и кругом не было никого, я подошел сзади к мужчине и, ни слова не говоря, ударил его веслом по голове... Ну а с остальными справиться не составляло труда... - Хорхе помолчал. - Ну я выбросил его за борт тут же. Женщины в ужасе закричали. Пока я добивал бабушку, мать бросилась перед мной на колени и умоляла пощадить детей...
      - Ну и что же дальше? - с холодной гримасой спросил Бен.
      - Дальше... Так я и сделал дальше... - И Хорхе поведал подробности убийства остальных. - Когда я убил мать, один из детей бросился в море, спасаясь от окровавленного весла, но на свежую кровь появилась стая акул, которая набросилась на трупы, и за несколько минут все было кончено.
      - Ну а драгоценности? Там они были?
      Все напряженно ждали ответа.
      Хорхе понял, что о нем почти все известно и отпираться не имеет смысла.
      - Да, там они были. Я снял также с трупов золотые кольца, ожерелья, золотые часы.
      В этот момент по знаку Луиса в сарай внесли небольшой баул, который опорожнили на стол. Из него посыпались кольца, кулоны, серьги, деньги в американских долларах.
      - Это они?
      Хорхе взялся за горло, как будто его кто-то душил, и начал растирать его, не говоря ни слова. Ведь он думал, что все хорошо запрятано.
      - Может быть, ты нашел в особняке и тот клад, про который говоришь, что там его не оказалось, ну-ка вспомни? - спросил Бен.
      - Нет, нет, там я ничего не обнаружил, клянусь!
      - Мы тебе не верим, в этом все дело! Да, в этом все дело. Ты сейчас врал и дальше будешь врать. Ты нам больше не нужен... В этом все дело! подытожил свои слова Луис.
      Джеку трудно было предположить, что предпримут мафиози на этот раз.
      Никто не задавал больше вопросов. "Кто, - спросил себя Джек, - должен защищать бежавших с Кубы? Да никто, - ответил он сам себе. - Здесь интересуются только деньгами и драгоценностями. А для меня это урок, чтобы я не смел что-либо утаивать. Вот почему мафиози затащили меня сюда".
      Хорхе, не дождавшись, когда его снова начнут спрашивать, поспешно заговорил сам:
      - Я сам во всем сознался... Больше ничего не было. Пощадите меня. Я сделаю все... все, что от меня захотите!
      Его слова повисли в воздухе.
      Хорхе пытался закрыться руками, но Бен подставил ему подножку и выстрелил в голову падающему человеку. Пистолет был с глушителем и не произвел много шума.
      Хорхе упал навзничь, затем перевернулся на правый бок и затих.
      Джек смотрел на все это застывшимот ужаса взглядом: он уже видел убийство и сам убил двоих людей там на плоту.
      Луис нагнулся над убитым, пощупал пульс и сказал Джеку:
      - Пойди к машине и принеси с заднего сиденья большой пластиковый пакет, он застегивается на красную молнию.
      Когда труп запихали в пакет и уложили в багажник машины, Луис пояснил Джеку, что труп отвезут за город, где находятся обширные болота, поросшие высоким камышом, сбросят туда, а там его сожрут крокодилы.
      ПЕРВЫЕ ДЕЛА
      С этого момента Джек работал на банду мафиози в Майами, так он определил свое новое положение, хотя ему никто об этом прямо и не говорил.
      Ему казалось, что он очень далеко отдалился от своей прежней жизни, а о будущем он не думал.
      Джеку стали давать самостоятельные поручения. Правда, он догадывался, что каждый его шаг проверяется. И все же это было его дело, и он многое стал понимать о жизни мафиози. Он узнал, например, что мафия пользовалась людьми как пешками и во многих случаях жертвовала ими, если это было необходимо.
      Люди, с которыми встречался Джек, раз связавшись с мафией, уже никогда не могли вырваться из её сетей.
      С одним из вновь "завербованных" пришлось столкнуться Джеку.
      Перед Джеком сидел молодой мужчина. Ему могло быть лет 30, не больше. Джек понимал, что этот человек где-то пересек свои пути с мафией и ему не уйти от нее. А Джеку надо было найти партнера по проникновению на Кубу.
      - Курите? - Джек любезно предложил сигарету.
      Тот взял и тут же сказал:
      - А на Кубе таких сигарет сейчас нет.
      Джек сообразил, что кубинец недавно убежал с Кубы и хорошо знает, что там есть, а чего нет.
      Как оказалось, будущий его партнер был мелким служащим в одном из самых роскошных отелей Гаваны - "Капри".
      Но он был очень недоволен тем, что теперь происходит на Кубе. Во-первых, он не мог примириться с тем, что на Кубу не приезжали американские бизнесмены, которые платили большие чаевые, во-вторых, тем, что должность, которую он хотел получить сам, назначили другого.
      - И вы знаете почему?
      - Нет, почему же?
      - Да потому, что он милиси-а-но-о! Милисиано, член народной милиции. Понимаете, он милисиано, а я нет! Вот меня и обошли.
      - Ясно, но это нечестно! - Джек решил поддержать мнительность и болезненное тщеславие своего собеседника. - Раз милисиано, значит получай! А нет, так и по шапке. Конечно, это обидно!
      - Еще как! А я ведь работал лучше того, понимаете?
      - Конечно, я бы тоже не стерпел и убежал от таких порядков. Порядочному человеку там не место. - Джек старался попасть своему собеседнику в тон.
      Он внимательно всмотрелся в его лицо. На нем лежала печать забот и тревоги... "Может быть, неважно питается? Скорее всего, так оно и есть. Ведь в Майами трудно вновь прибывшему кубинскому эмигранту найти работу", подумал Джек. А вслух сказал:
      - Устроились уже в Майами?
      Тот весь поддался вперед:
      - А что, можете что-либо предложить?
      - Для хорошего человека работа найдется.
      Тот откинулся на спинку стула и немного помолчал, не зная, хороший он человек, или плохой. Для него хорошим был его хозяин, если не заставлял много работать, хорошим был тот клиент, который давал ему чаевые, хорошим был, видимо, он сам для других, когда умел услужить.
      - Надо сделать так, чтобы те люди, которые вас обидели, поплатились за это.
      - Хм, поплатились, Америка вон какая большая и то ничего не может с ними сделать.
      - Америка? При чем здесь Америка? А вот такие, как вы, разве должны стоять в стороне? Вас обижают, оскорбляют, отнимают хорошее место, имущество. Разве вы можете стоять в стороне?
      Это был веский довод для сознания кубинских эмигрантов. Страшно было им: а что если Америке удастся снова вернуться на Кубу? Ведь они, бывшие, могут опоздать?
      Далее Джек в разговоре следовал по установившемуся шаблону. Предлагал работу неизвестно от чьего имени, хорошие деньги. Если собеседник соглашался, ему давали понять, что назад пути нет. Прежде чем пустить его в дело, ему толково объясняли, что за малейшее несоблюдение заказа или отказ от его выполнения, его ждет смерть.
      Если вербуемый не соглашался, ему сначала давали всевозможные обещания, затем начинали угрожать. И не было случая, когда бы мафия оставляла такому человеку лазейку, чтобы он мог улизнуть.
      Джек знал, что таких людей забрасывают на Кубу, особенно не беспокоясь за их судьбу. Это были низшие звенья мафии, они выполняли самую черновую работу, их часто "теряли" и поэтому набирали такого сорта людей довольно много, даже про запас. Стоили они мафии не дорого. Помимо обещаний, которые, как правило, не выполнялись, потому что большинство таких людей гибло, им платили в месяц от 300 до 400 долларов за все: за риск, за работу, за вынужденное безделье, когда по тем или иным причинам нельзя было осуществить намеченное дело.
      В свободные дни, когда не было особого задания, такие, как Джек, помогали местной мафии контролировать торговцев наркотиками. Одновременно в Майами могло находиться несколько партий героина и марихуаны. Эти сильнейшие наркотики провозили контрабандой и затем распространяли по всем штатам Америки. Поэтому провести через Майами крупную партию наркотиков считалось большой удачей для мафии.
      А ведь были ещё конкуренты, которых нужно было убирать. По сути постоянно велись кровавые разборки. Ставки в них оплачивались чистым золотом и жизнью. Убитые были и с той, и с другой стороны. В одном из сражений и Джек чуть было не поплатился жизнью.
      Этот день был, как и все в Майами. К полудню иссяк поток машин на центральных улицах, закрылись жалюзи на витринах магазинов, шторы на больших зеркальных окнах контор, банков, торговых центров. Обласканные морем и солнцем отдыхали в своих номерах с охлажденным воздухом богатые туристы, которых всегда много на местных курортах.
      А в это время Джек вместе с остальными членами банды лихорадочно готовился к предстоящей операции.
      Тщательно проверяли оружие, в таких случаях имелся приказ: в ответ на выстрелы убивать не колеблясь.
      К намеченному дому подъехали, когда уже начинался вечер, и улицы снова заполняла говорливая, шумная публика; у навесов кафе толпились мужчины, за чашечкой кофе обсуждавшие последние новости.
      Три машины, в которых разместилась группа, остановились в разных местах. Вышешедшие из них мафиози влились в протекавшую по тротуарам толпу людей: кто-то слонялся у входа в кинотеатр, кто-то расположился у стойки бара, у прилавка, где продавали кофе.
      Через определенное время каждый направился к заранее намеченному месту. Когда все собрались на своих местах, а для этого отводилось не более 10 минут, один из них направился к двери небольшого и совсем невзрачного домика.
      Перед ним был разбит небольшой садик. По виду это был дом мелкого служащего. В нем, помимо кухни, должно быть было не более 2-3-х комнат.
      Джек знал, что торговцы наркотиками были очень мобильными и могли прятать свой товар в самых разных местах: от убогой хижины до роскошного особняка.
      Вот у двери дома появился человек. Он постучал в дверь один раз, затем второй. Никакого результата. Видимо, те, кто находился за дверью, поменяли условные сигналы.
      Из засады руководитель банды подал знак, и к двери подошел ещё один человек. Вдвоем они выломали замок, уже не таясь и не скрываясь.
      Группа ворвалась в дом. Послышались крики, затем хлопнул одиночный выстрел. Из дома, спустя несколько минут, донесли: никто не убит.
      Джек, который стоял у задней стены дома и наблюдал за гаражом, немного отвлекся, прислушиваясь к возне и звукам внутри дома. Обернувшись, он вдруг заметил, что дверь гаража, пока он на неё не смотрел, приоткрывалась. Вроде бы она стоит на своем месте. Джек опустил глаза к земле, туда, где дверь проделала полукружье на земле. Он пытался вспомнить: то или не то расстояние отделяло неплотно прикрытую дверь от стенки гаража.
      Он думал, одновременно прислушиваясь к событиям в доме: главные события происходили там, а ему оставалось лишь обследовать гараж.
      И Джек шагнул в сторону гаража. Ему нужно было пройти не более пяти метров, чтобы убедиться, что за дверью, вызвавшей его подозрения, никого нет.
      Очевидно, за ним следили из самого гаража в невидимую для него щель. Как только он сделал первый шаг к двери и занес ногу для следующего, дверь неожиданным рывком отбросили в сторону, и первое, что увидел Джек, было дуло пистолета, направленное прямо на него.
      Джек попытался выхватить свой пистолет, но не успел этого сделать. Он всем телом откинулся в сторону, чтобы пуля не попала в него. Падая, он сообразил, что пистолет его противника дал осечку.
      Противник, не оборачиваясь, устремился вперед, чтобы перебежать улицу и скрыться в подворотне ближайшего дома. В одной руке он сжимал пистолет, а другую оттягивал увесистый сверток.
      Упав на землю, Джек выхватил свой пистолет и выстрелил. Лежа, он увидел, что бежавший резко споткнулся о край тротуара, нелепо откинулся назад и, подвернув под себя правую ногу, шлепнулся на мостовую.
      Сверток, описав дугу, упал поодаль.
      Джек, вскочив на ноги, бросился к нему, полагая, что это и есть основная часть добычи, но не успел. Другие из его группы, находившиеся ближе, подскочили к убитому и схватили сверток.
      Джеку достался пистолет убитого. Он снял затвор и осмотрел его: заело патрон - он стоял в патроннике косо.
      Кончилось все тем, что сверток и пистолет забрал руководитель банды.
      ОХОТА НА КЛАДОДЕРЖАТЕЛЕЙ
      И вот новое задание. На этот раз ему поручили искать кладодер-жателей - тех людей, которые, уехав с Кубы, оставили там по тем или иным причинам свои драгоценности, спрятав их в надежном месте. Нужно было войти к этим людям в доверие и пообещать за определенную сумму вывезти драгоценности с Кубы.
      Джек должен был найти в Майами нескольких женщин, которые в дальнейшем наладили бы связь с богатыми семьями, бежавшими с Кубы и осевшими в Майами. Они смогли бы стать в них гувернантками или любовницами и выпытать все о драгоценностях, а затем в дело вступали бы другие люди. Конечно, ему нужно было искать их среди кубинских эмигранток.
      Джек вначале поразился легкости работы. Ведь в Майами с наступлением вечера множество женщин, бежавших с Кубы, заполняли улицы. Их можно было встретить в барах, отелях, у витрин роскошных магазинов. Однако жестокая действительность жизни в Майами обнажила все худшие стороны жизни. Рая они здесь не получили, а есть, пить, одеваться было нужно. Нужда, отчаяние, моральная неустойчивость гнали их на улицы.
      Среди этих женщин, по мнению Джека, можно было легко завербовать многих, пообещав им деньги.
      Но это не то, разъяснили Джеку: нужны женщины, которые ещё не втянулись в проституцию.
      Нужно искать таких. Среди таких женщин имеются женщины из бывших состоятельных слоев. С такими легче работать, они образованы и, в силу своего прежнего образа жизни, более подходят для выявления обладателей драгоценностей и золота.
      Джеку приобрели приличный костюм и выдали деньги на "представительские" расходы. Выйдя первый вечер на улицу, он растерялся. Куда идти?
      Задание было столь необычным, что он не знал, как за него взяться.
      Джек посмотрел вдоль улицы: открытые двери баров, музыка, кинотеатры, кафе. Подошел к ближайшей стойке и бросил монету на прилавок.
      - Кофе.
      Чашечка горячего кофе как бы немного прояснила мысли.
      Улица, бары, кинотеатры не годятся. Нужно идти в хороший ресторан. Он постоял, вспоминая. Может быть, в "Перлу"? Там просторный зал, посреди фонтан, негромко играет оркестр. Посетителей немного, ресторан дорогой. "В первый день можно хорошо и поужинать, - рассуждал Джек, - а потом посмотрим. Деньги не свои, а чужие".
      Перед входом в ресторан он остановился и осмотрелся. К нему сейчас же подскочили мальчишки-чистильщики. Джек поднял ногу и поставил её на ящик, сплошь оклеенный яркими рекламками.
      "Что ж, - думал он, - это и хорошо, осмотрюсь для начала...".
      Пока ему чистили туфли и так блестевшие, он, выбирая монету, смотрел на людей, которые входили и выходили из ресторана. Это были вполне респектабельные люди, явно имеющие хорошие доходы. Шли они уверено, совсем не обращая внимания на швейцара в ливрее, услужливо распахивавшего дверь.
      Так же сделал и Джек. С независимым видом он прошел мимо швейцара и вошел в зал. К нему тотчас же подошел метрдотель. Джек выбрал столик у окна, откуда был виден весь зал, и занял два места - к нему чуть позднее должен был подойти Антонио, тот кубинский эмигрант, с которым он познакомился несколько дней назад.
      Джек получил задание от своих хозяев контролировать все действия Антонио.
      В зале ресторана оказалось немного народа.
      Джек понял, что пришел довольно рано для ночной публики, но ему торопиться было некуда. Он детально ознакомился с меню, несколько раз посмотрев в зал поверх золотого обреза карточки, куда было вложено само меню.
      Джек решил плотно не ужинать. Он тщательно выбрал закуску, горячие блюда, бутылку легкого вина, которое он и не собирался выпивать, но брал для приличия.
      В этот момент и появился Антонио.
      Оглянувшись по сторонам, он заметил Джека и направился к нему.
      Пока Джек занимался официантом, Антонио рассеянно смотрел по сторонам.
      Вот в зал вошли две женщины. Антонио начал присматриваться к одной из них. Она была гораздо моложе своей подруги, стройная брюнетка, лишь мельком взглянувшая в его сторону. Ее подруга была маленькая, толстенькая.
      Антонио продолжал наблюдать за обеими женщинами, показав Джеку глазами на них.
      Женщины сели недалеко от их столика.
      Антонио бросал на них нарочно скучающие взгляды, как человек, который ещё не знает, на что ему решиться. Он заметил, что они взяли только кофе и какие-то сладости.
      Когда принесли вино, Антонио, налив в рюмку, начал смаковать его, отхлебывая по маленькому глотку. Затем он занялся горячим, сделав вид, что совсем не интересуется женщинами. Они использовали этот момент, чтобы в свою очередь рассмотреть Антонио и Джека.
      В этот момент Антонио неожиданно поднял голову и в упор посмотрел в глаза брюнетки. Та, смутившись, поспешно отвела взгляд.
      С этого момента Антонио пристально и открыто начал разглядывать её. Через несколько минут ему в голову пришла новая мысль. Он подозвал официанта и попросил за его счет поставить дамам бутылку хорошего вина. Антонио проследил глазами за тем, как официант поставил вино на стол, как женщины удивленно подняли брови, и в этот момент он подошел к их столу. Подходя, он в упор смотрел в лицо брюнетки и был тотчас же приглашен за их столик.
      Они попробовали вместе вино, некоторое время поговорили о его достоинствах.
      Джек остался на месте. Расплачиваясь, он достал все доллары, которые ему дали для задания, и демонстративно перебирал их на глазах у женщин.
      Расплатившись, Джек небрежно сунул оставшиеся доллары в боковой карман, кивнул Антонио, и направился к выходу. Джек свое дело сделал: он увидел, с кем будет знакомиться Антонио, и мог спокойно уйти.
      Антонио решил не церемониться:
      - Может, прогуляемся?
      На улице, когда подруга брюнетки немного от них отстала, он сжал локоть брюнетки и решительно заявил:
      - А нам сюда.
      Та быстренько попрощалась. Антонио остановил такси, и они молча уселись в него, а когда такси проехало несколько кварталов, женщина как бы невзначай спросила:
      - А мы собственно куда?
      - Ко мне.
      Антонио провел с ней всю ночь на квартире, которую ему заранее указали.
      Он узнал у неё имя, адрес, номер телефона, а главное её прошлое. Она оказалась из обеспеченной семьи, но здесь в Майами была на грани нищеты. Пособия ей как беженке хватало лишь на несколько дней, на работу она устроиться не могла. Ее муж, профессор международного права Гаванского университета, немного старше её, не вынес тягот эмигрантской жизни и умер от приступа стенокардии.
      Расставаясь, Антонио пообещал позвонить. И действительно позвонил через несколько дней, но сам не смог встретиться, а передал брюнетку своему товарищу.
      "Друг" обошелся с ней грубо, мало заплатил денег, та, уходя от него, даже расплакалась с отчаяния. Все это входило в планы мафии.
      Зато когда Антонио снова позвонил ей, она искренне обрадовалась его звонку.
      - Это вы?
      - Да, конечно, а что-нибудь случилось?
      - Я так рада, то вы позвонили... Приезжайте ко мне, я хотела бы с вами поговорить...
      - Что собственно случилось?
      - Ваш друг... Он был очень груб, но это не по телефону, приезжайте! Ну, пожалуйста!
      Антонио приехал. Брюнетка больше не хотела встречаться с его другом. А с ним другое дело. Она даже намекнула, что она готова на длительную связь с ним, лишь бы получать от него постоянную поддержку.
      - Об этом можно подумать, - туманно ответил тот. - А сейчас поедем ко мне.
      - К вам? Значит, вы не забыли меня! - она явно обрадовалась такому повороту дела. - Но ведь можно же остаться у меня, - с улыбкой ответила она.
      - Лучше у меня!
      - Хорошо, хорошо!
      Они поехали. А когда вошли в квартиру, брюнетка в растерянности отскочила к двери.
      - Что ты? Знакомься, это мои друзья, - сказал Антонио, указывая на троих незнакомых брюнетке мужчин.
      Та растерянно, повернулась к нему:
      - Но я шла к одному мужчине...
      - А здесь сразу четверо?
      - Сейчас все выясним, - один из говоривший обратился к Антонио. - Ты можешь идти. А вы останетесь с нами.
      - Но...
      - Никаких но, все объясним, ничего плохого с вами не будет.
      Когда Антонио ещё не ушел, для начала разговора ей показали фотографии, когда она была с ним первый раз. От него требовалась одна фраза:
      - Здорово получилось, хорошо видно, что это мы.
      Остальное Антонио не касалось, и он ушел.
      Подобную операцию с женщинами Антонио и Джек проделывали несколько раз. Так вербовали они женщин для мафии.
      НЕУДАЧА
      На этот раз была молодая девушка. Она жила вдвоем с братом, и её приглядела мафия в качестве "живого товара" для продажи в публичный дом в Аргентине.
      Дело было срочным. Девушка подходила со всех сторон - хорошенькая, молодая, неиспорченная. Ее брат оставался в Майами, получив часть денег за проданную девушку.
      Вначале все шло хорошо. Джек передал девушку в руки Бену, и её отвезли в загородный дом, где готовили для отправки новую партию девушек.
      Но вышда накладка: когда её оставили одну, она сбежала.
      Она была в полном отчаянии, и торопилась вернуться домой, чтобы искать утешения у брата. Но его дома не оказалось. Пометавшись по комнате, она увидела записку от брата, от которой её бросило ещё в большее отчаяние. Брат писал, что сегодня он домой вернется поздно, заночует у знакомой. Это было сделано для полиции - в случае, если она станет искать девушку, брат здесь не при чем. "Вот записка, он ждал её дома".
      Альма в страхе за свою судьбу упала на тахту и слезы полились градом.
      Альма - в отчаянии. Ее заставляют быть проституткой. Нет, никогда! Лучше умереть. Лучше расстаться с жизнью! Но не она виновата в этом, а те, кто опозорил её, те, кто принуждает её заниматься этим ремеслом.
      Мысль о смерти показалась ей чем-то неизбежным. Она уже не раз встречалась с таким исходом жизни. Среди кубинских эмигрантов было немало таких, которые с отчаяния принимали подобные трагические решения.
      Чувство жалости и беспомощности снова завладело всем существом Альмы, сжавшейся в комочек на тахте.
      Подняв глаза, наполненные слезами, она вдруг увидела, что недалеко сидит и смотрит на неё ночной мотылек, влетевший в открытое окно. Он пошевелил своими большими крыльями, и они раскрылись, как маленький черный зонт с яркими каплями дождя. Мотылек нервно подергал усами и снова совсем по-дружески посмотрел на девушку.
      Позабыв все на свете, глазами ребенка девушка долго любовалась мотыльком. Ей казалось, что он принес ей приветы от тех хороших людей, которых она могла встретить в жизни, но не встретила. А она знала, какими они должны быть: ласковыми и внимательными, заботливыми и добрыми. Именно этих чувств не хватало ей в жизни.
      Какой-то шум у двери отвлек её от мотылька.
      Обернувшись, девушка увидела два крысиных глаза. Ее охватила ненависть к животным, так злобно и алчно смотрящим на мир. И она вспомнила такие же злобные глаза искусителя, подло поступившего с ней.
      Схватив щетку, девушка запустила её в крысу, и поэтому та, подходя снова к распахнутой двери комнаты и заглядывая туда, избегала попадаться на глаза девушке.
      Альма продолжала сидеть, задыхаясь от внезапно вспыхнувшей в ней ненависти. Она вспомнила первый разговор с тем мужчиной, потом его жадные липкие руки, поросшие густыми волосами. Она вспомнила все и снова все переживала. Наконец Альма заплакала по-настоящему, бурно. Слезы беспрепятственно сбегали с глаз на грудь, на колени.
      И последнее, что она хотела сделать в ту обычную для города ночь, просмотреть фотографии своих родных. Достав их, она глубоко задумалась.
      ...Прошло немного времени, и в лачуге вновь появился ночной мотылек. Он, очевидно, не забыл своего нового знакомства. Покружившись у люстры, мотылек описал несколько неровных кругов по комнате, явно опасаясь приближаться к центру. Все более и более беспокоясь, он стал поспешно искать выход и, наконец, совсем исчез из круга света, отбрасываемого люстрой.
      Почти всю ночь продежурила у раскрытой двери комнаты крыса. Ее привлекал сюда животный инстинкт. И он не обманул её. Заглянув уже перед самым рассветом внутрь, крыса смело вошла туда: под потолком раскачивалось тело девушки.
      Получив указание срочно разыскать сбежавшую Альму, Джек прежде всего позвонил ей домой. Ему ответили сразу.
      - Кто это? Кто звонит? - кричал взволнованный мужской голос.
      - А что такое?
      - Вам ведь Альму? Так она повесилась! По-ве-си-лась! Понимаете? Вы не тот знакомый, о котором она говорила?!
      - Нет, - сразу нашелся Джек.
      - Она оставила письмо...
      - Письмо?
      - Я отдам его в полицию!
      Джек тут же принял решение:
      - Никуда не уходите, я сам приглашу полицию. Ничего не трогайте, никуда больше не звоните. Не уходите из дома, слышите?
      Джеку нужно было во что бы то ни стало завладеть письмом. В нем могли содержаться какие-то сведения о том, что произошло с Альмой.
      Никакой полиции он приглашать не стал, а попросил ещё и Антонио поехать с ним. Его больше всего беспокоило письмо. Ведь оно могло попасть в другие руки, а тогда... Джек хорошо понимал, что тогда его ждет, и поэтому бешено торопился.
      Через несколько минут они ворвались в комнату, где висел труп Альмы. Уже рассвело, и брат, вернувшийся домой, неподвижно сидел в кресле-качалке, отупевший от отчаяния, мертвенно бледный, а на коленях у него лежало злосчастное письмо.
      Джек направил на него пистолет:
      - Письмо сюда!
      Тот открыл было рот, чтобы сказать "нет", увидев пистолет, дрожащей рукой протянул письмо Джеку.
      Письмо тут же было прочитано.
      - Ах, ты черт! - невольно вырвалось у Джека.
      В письме упоминался Антонио как прямой виновник самоубийства Амелии.
      Джек оглянулся на него, тот внимательно следил за ним и понимающе кивнул Джеку.
      Джек предложил брату деньги за письмо с условием, что он ничего не скажет полиции о письме, ведь может всплыть и его неблаговидная роль в судьбе Альмы.
      - Если договорились, вызывай полицию! - бросил брату на прощание Антонио.
      На том и разошлись.
      В ПАСТИ АКУЛЫ
      Куба - самый большой остров в Карибском море, и, чтобы попасть на него, Джеку снова пришлось плыть по Мексиканскому заливу. Ему страшно было это представить, но делать было нечего, ведь его посылали на Кубу за драгоценностями.
      Отправлялся туда он не один - с ним был парень лет 26-ти, крепкий, смелый, умевший метко стрелять из пистолета и мастерски владевший ножом. Прозвище у него было Йейито, а на самом деле его звали Андрес Насарио.
      Этой первой поездки на Кубу Джек опасался как никогда. Ему казалось, что, высадившись на Кубе, он попадет в пасть акулы, откуда ему уже не выбраться никогда. У него даже появилось сравнение своего положения с реальной жизнью: он видел, и не раз, как акульи пасти хватали свою жертву.
      До революции, когда их семья жила в большом достатке, устраивались увеселительные прогулки по морю на моторном катере.
      На борт катера брали несколько бойцовских петухов, скупив их в местах, где устраивались петушиные бои, во время которых зрители делали ставки на деньги - на победителя.
      Петухи, выработавшие свой бойцовский "ресурс" и негодные к кровопролитным сражениям с соперником, продавались задешево. Вот их-то и скупали любители азартных игр на море.
      Катер уходил далеко в море, потом бросал якорь и останавливался, вокруг него разбрасывали куски кровоточащего мяса, а пассажиры катера ждали, нетерпеливо поглядывая вокруг.
      Немедленно на запах крови собирались стаи хищных акул. Тут-то и начинались самые азартные игрища на воде. Первого петуха, легко подбрасывая в воздух, выкидывали за борт.
      Петух, не желая тонуть, хлопал крыльями, производя страшный шум, и на этот всплеск жизни бросалась первая акула.
      Петух убегал от неё по воде, взмахивая крыльями и крича во все горло от отчаяния и страха за свою жизнь. Зрители на катере приходили в возбуждение.
      Когда первый петух пропадал в пасти акулы, в море выбрасывали сразу несколько петухов. Шум стоял невероятный. Зрители на катере делали ставки, вскакивали на ноги, прыгали на месте, орали и свистели: всех интересовало, чей петух продержится более других на воде.
      Азарт нарастал и на воде, и на катере. Через несколько минут за одним оставшимся петухом охотились уже несколько акул.
      Джек ясно запомнил одну сцену на море, и, похоже, он будет помнить её всю жизнь.
      Последний петух оказался очень сильным, выносливым и сообразительным. После нескольких пируэтов на воде, когда петуху удалось избежать острых, как бритва, акульих зубов, он сумел запрыгнуть на борт катера, ища там спасения. От радости, что спасся, он победно и звонко закукарекал.
      Но не тут-то было! Люди оказались безжалостными. Один из них схватил весло и направился к петуху, чтобы прогнать его снова в море. Петух не сдавался, он прыгал по катеру, спасаясь от преследователя. Своими глазами он оглядывал смотрящих на него людей, прося о помиловании.
      Джек на какое-то мгновение перехватил его взгляд - столько в нем было мольбы о помиловании, о спасении!
      Силы оказались неравными. Петуха снова согнали в море, и он погиб в пасти самой быстрой акулы...
      Отправляясь на Кубу, Джек вспоминал эту сцену и сравнивал себя с тем петухом: у него не было выбора, он должен был оказаться в пасти акулы. Там его схватят, и... он пропадет, как тот петух. Опасность поездки на Кубу он сознавал хорошо. Но он будет бороться, он не петух, а человек, у него хватит сил и возможности вернуться назад, ведь ему ещё надо найти свою сестру и жить дальше...
      От побережья Флориды Джека и его спутника Йейито отправили на рыболовецком судне прямо в открытое море. Это судно не раз доставляло на американский берег из Панамы крупные партии наркотиков, и поэтому его капитан был хорошо знаком с мафией из Майами. Доставить двух людей в открытое море по просьбе мафии ему ничего не стоило, тем более что она не раз выручала его из трудных ситуаций.
      В море, когда судно изрядно удалилось от берега, Джек вспомнил разговор с теми, кто его посылал на Кубу.
      Ему казалось, что кубинские мафиози, обосновавшиеся в Майами, организовали там нечто похожее на невольничий рынок из людей, бежавших с Кубы и пытающихся найти какую-нибудь работу.
      Мафиози собирали вокруг себя беженцев, покинувших свои дома, собственность, землю, откликнувшись на зов свободы в Америке. Здесь в Майами им казалось, что их страданиям пришел конец, они сумели одолеть все препятствия и достигли земли обетованной. До них, конечно, доходили страшные истории об убийствах и насилиях, на улицах Майами, но они думали, что все это их не коснется.
      Двое разговаривали между собой, когда им представили Джека:
      - Мы выдадим его за бекадо т.е. учащегося на полном государственном обеспечении.
      - И оденем его в форму бекадо, - заметил другой.
      Джек хранил молчание.
      - Ты ведь из богатой семьи? - спросили его.
      - Да, из очень богатой, - ответил он, понимая, что эти двое все о нем знают.
      - Очень хорошо! Когда ты попадешь на виллу, принадлежавшую ранее какому-либо кубинскому богачу, ты сможешь хорошо ориентироваться?
      - Да, сеньор, - ответил Джек.
      - Вот и ладно. Тебе все объяснили?
      - Этот вопрос можно и не задавать, - вмешался другой кубинец. - Он получил все инструкции. Скажу только одно: вернешься без драгоценностей, за твою жизнь никто не даст и ломаного гроша. Тебе это понятно?
      Джек был упрямым подростком и соглашаться умереть в случае неудачи ему не хотелось, поэтому он, вместо того чтобы снова повторить: "Да, сеньор!", ответил:
      - Я вернусь не с пустыми руками.
      Старший кубинец, заросший черной бородой чуть ли не до ушей, с растрепанными волосами и в черных лакированных ботинках, хмыкнул и повертел головой. Ответ Джека его не очень устроил. Поэтому кубинец показал Джеку фотографию старой женщины.
      - Это твоя бабушка?
      Джек промолчал.
      Кубинец хмыкнул.
      Семья Джека действительно оставила на Кубе бабушку, весьма преклонного возраста, сторожить оставшиеся дома богатства в надежде, что кубинские революционеры не тронут женщину столь преклонного возраста.
      - Так вот, - снова заговорил старший из мафиози. - Бабушка для тебя все, что осталось в жизни. Мы её не тронем, не одна твоя семья оставила престарелых родственников на Кубе, мы знаем для чего... Но если ты сбежишь, да ещё с драгоценностями, мы прихлопнем твою бабушку, ты все понял?
      Джек снова промолчал: не их дело - его бабушка.
      Другой мафиози перевел разговор на миролюбивый тон.
      - Все ясно. Желаем тебе успеха, быстрого возвращения. Ты знаешь, что получишь хорошее вознаграждение.
      Джек кивнул головой. Он намерен вернуться во что бы то ни стало и получить вознаграждение, чтобы не бедствовать.
      - Я вернусь, - сказал он, - мы ещё встретимся, я все сделаю.
      Чтобы придать уверенности своим словам, он засмеялся, обнажив в улыбке блестящие белые зубы. Он не хотел показать этим двум мафиози, что боится.
      ...Почувствовав качку на море, Джек отогнал от себя недавние воспоминания. В это время их вызвали на верх, на палубу. Была ночь, только полная луна высветила длинную серебряную широкую дорожку на море. По ней неспеша, навстречу их судну, двигалась небольшая лодка под парусом.
      Кто-то из моряков, стоявший рядом, сказал:
      - Ланча лангостера - лодка для ловли лангустов!
      Лодка подошла.
      Джека и его спутника за считанные минуты переправили на нее. Вслед за ними спустили два рюкзака - один с провизией, другой с оружием, и лодка быстро отчалила от судна, пересекла лунную серебряную дорожку и растворилась в темноте между светлым небом и темным морем.
      Джеку показалось, что лодка слишком маленькая для плавания по морю. Но нет, оглядев её, он убедился, что это отличная ланча лангостера. Небольшой приземистый кубрик располагался ближе к носу, так как лангусту ловили с кормы. На корме, как заметил Джек, находились два ведра без донышек и несколько длинных деревянных шестов, раздвоенных на конце, вроде двузубых вил. Джек знал, как этими приспособлениями пользоваться.
      Обычно лодка заплывала на мелководье так, чтобы под её килем было не более одного-полутора метров воды. Один из ловцов брал ведро без донышка, опускал его в воду до половины, и вода служила ему как линза - приближая дно.
      Ловец замечал норку лангуста или его самого, зарывшегося в донный песок, и деревянной рогатиной ловко выковыривал лангуста из норки, затем делал быстрое движение рукой с рогатиной, как бы завинчивая в полоборота лангусту вокруг рогов палки, и тут же, не повреждая его и не давая ему сорваться с рогатины, забрасывал в лодку. За два-три часа можно было на хорошем месте выловить дюжину лангустов. Перекупщики за крупную особь платили до 10 долларов, а продавали в рестораны США и Канады уже за 20 долларов.
      Джека и Йейито попросили спуститься в кубрик, а их рюкзаки запрятали в другое место. Вход в кубрик прикрыли куском старой широкой доски.
      Джек почувствовал, что лодка стала набирать ход - заработал мотор. Через несколько часов их выпустили на палубу.
      Старшим на лодке был рыбак по прозвищу Эль Негро. Он сказал им:
      - Главное, что нам нельзя даже близко подходить ни к одному кубинскому судну - нас всех арестуют. У меня есть опыт высадки на кубинский берег... Я доставлял туда людей из контрреволюционной организации "Альфа 66" вместе со взрывчаткой и боеприпасами... Участвовал в перестрелках с берегом... Приходилось и быстро уходить на север, к американским берегам...
      Слушая рассказ Эль Негро, Джек понял, что их принимают не за тех, кем они являются на самом деле, и поэтому молчал, как молчал и его напарник. Им было до лампочки, как идут дела революции на Кубе, так и дела контрреволюции. У них свои дела, свое задание, но распространяться об этом они не могли.
      Другой рыбак по имени Антоньико угостил их горячим кофе со сгущенным молоком и предложил поесть "русского мяса", а то утром им наверняка будет не до еды. Он пояснил, что "русское мясо" - это тушеная говядина с большим количеством жира.
      - Мы этим жиром смазываем мотор, - пояснил Антоньико. - Никто не может объяснить, почему русские в свои консервы кладут так много жира. В американских консервах одна только тушеная говядина.
      - Дело в том, - вмешался в разговор Эль Негро, - как мне объяснили на Кубе, у русских долгая холодная зима, они на этом жире жарят картошку и едят его много, чтобы не замерзнуть... И ещё на Кубе эту тушенку называют "карне де партидо" - "партийным мясом", ею питаются все коммунисты на Кубе, ну и нам кое-что перепадает! - закончил, улыбаясь, Эль Негро.
      За час до рассвета лодка причалила к суше.
      - Это остров "Эль Параисо" - "Рай", - пояснил Эль Негро. - Дальше нам ходу нет. Остров небольшой. Он находится в полутора часах ходу на моторке до кубинского берега. Раньше здесь жили рыбаки, от них ещё осталось несколько хижин, сейчас заваленных ураганом... Но приютиться есть где... Можно даже разводить костры... Пограничники здесь практически не бывают. Рыбаки жили здесь потому, что через него проходила немалая часть контрабанды, сейчас контрабанды нет, и рыбаки покинули остров. Одной рыбой не проживешь... Утром вы особенно по острову не гуляйте, ближе к вечеру за вами должна прийти моторка...
      - Должна? - задумчиво спросил Йейито, ни к кому определенно не обращаясь.
      - Должна, - ответил Эль Негро, - это все, что я знаю... Но мы вас больше не увидим, что бы с вами здесь не случилось.
      Эль Негро неопределенно пожал плечами, а Джек понял, что, если за ними не пришлют моторку, они на острове с замечательным названием "Рай" умрут с голоду.
      - А рыбаки сюда с берега заходят? - спросил он.
      - Сейчас почти никогда или очень редко, - ответил Антоньико. - Мы здесь были один раз два месяца назад, завезли сюда белобрысого, веснушчатого американца, но его ждали здесь на острове. Что с ним было дальше, мы не знаем. Прощайте!
      Рыбаки помахали им руками, и лодка плавно отошла от берега. Джек и Йейито остались на берегу одни. Они долго стояли радом со своими рюкзаками, гдядя вслед удаляющейся лодке. И тут они вдруг ощутили, как на них начали набрасываться полчища комаров.
      - Это москитас! - воскликнул Йейито, - их полно на Кубе, особенно когда нет ветра. Они такие маленькие, что их не увидишь. Единственное спасенье от них - разжечь костер.
      Они отошли от берега метров на пятьдесят и натолкнулись на полуразрушенную хижину: одна стена упала на землю, а кровля из сухих пальмовых листьев развалилась по земле.
      - Вот из неё мы и сделаем костер! - воскликнул Джек.
      - Только подальше от самой хижины, а то загорится весь дом, будет большой пожар, и его можно увидеть с берега, - поправил Джека Йейито.
      Вскоре метрах в двадцати от развалившейся хижины запылал небольшой костер.
      Была и без того свойственная Кубе жара и духота, а возле костра жара совсем нестерпимая, но огонь и дым спасал людей от свирепо жалящей мошкары.
      Когда рассвело, москитас исчезли, в костер перестали подкладывать пальмовые листья, и он затух сам по себе.
      Джек и его напарник отправились осматривать остров. Он и на самом деле оказался невелик. На нем располагалось несколько разрушенных ветрами хижин, ещё они обнаружили три навеса для сушки рыбы и вышли к небольшой бухточке, где был сооружен дощатый причал.
      - Вот сюда, по всей видимости, придет за нами лодка, - предположил Йейито.
      - Придет? А если нет? - попытался высказать свои сомнения Джек.
      - Не будем гадать, - остановил его Йейито. - А теперь спать. Мы ведь эту ночь практически не спали. - Йейито повернулся и пошел в глубь острова к одной из хижин.
      Джек глубоко вздохнул, посмотрел под дощатый настил причала, где в лучах утреннего солнца на небольшой глубине плавало множество разноцветных рыб.
      "Какая красота!" - подумал он и направился вслед за Йейито.
      Проспали они почти до вечера, устроившись за обвалившейся крышей одного из домов, находившегося недалеко от причала.
      Первым проснулся Йейито. Встав на ноги, он сладко потянулся, но длинный смачный зевок у него не получился - он не успел закрыть рот, как увидел у причала лодку. На ней и около неё никого не было.
      - Вот это да! - воскликнул он и энергично пнул ногой спящего Джека.
      - Ты чего? - тот перевернулся с боку на спину и снизу посмотрел на Йейито.
      - Смотри, там! У причала!
      Джек разом вскочил на ноги, и они быстро направились к лодке.
      В ней действительно никого не было. Лодка - с мотором, укрепленном на корме, а причальная веревка на носу была хорошо зачалена за одну из досок.
      - Никого, - озадаченно сказал Джек.
      - Тише, звать и кричать не надо. Можно затаиться где-нибудь и ждать того, кто подойдет к лодке, а можно и поискать его, - предложил Йейито.
      - Пойдем поищем, - ответил Джек. Ему не терпелось скорее покинуть остров, внутренне он чувствовал, что отсюда следует убраться немедленно. Дальнейшие события показали, что интуиция его не обманывала.
      Они зашагали прочь от причала, чтобы пересечь остров по центру. Вдруг они услышали впереди какой-то шум, похожий на плеск воды, правда, слабый, едва уловимый. Остановились и прислушались. Шум, с перерывами, явно слышался впереди.
      Йейито дал знак Джеку тихо следовать за ним, а сам стал осторожно продвигаться дальше.
      Пройдя немного вперед, они увидели широкую воронку в земле, откуда и шел шум.
      Йейито весь подобрался и ещё более осторожно двинулся вперед, Джек за ним. На краю воронки он остановился и, заглянув вниз, буквально опешил: на дне воронки сидел совершенно голый человек и плескался в воде, которая понемногу сочилась из одной стены. Это был молодой, черноволосый, худой кубинец.
      Он поднял голову и внимательно посмотрел на Йейито, потом на Джека, но ничего не сказал.
      - Амиго? Друг? - первым заговорил Йейито, у которого была быстрая реакция и уменье молниеносно ориентироваться в обстановке.
      - Амиго! - уверенно ответил молодой мужчина, продолжая плескаться. Здесь пресная вода, советую вам тоже принять этот душ, потому что на берегу у вас времени на это не будет. Я приехал за вами!
      Джек облегченно вздохнул.
      Мужчина встал с корточек, взялся за край воронки и выпрыгнув на землю, представился:
      - Николас! Я ваш "контакт", тот, кто должен вас встретить, отвезти на берег и помочь отправиться дальше в Гавану. Так будете мыться? Вам придется переодеться здесь на острове, я привез другую одежду.
      Джек и Йейито переглянулись.
      - Давай ты первый, - сказал Йейито Джеку, - я за тобой.
      - Не торопитесь, - прояснил ситуацию Николас, - у нас ещё есть время. Нам нужно достичь берега где-то в светлых сумерках. Чтобы нас заметили, но не очень бы разглядели... Должен вам сказать, что ещё день-другой, и вы здорово бы вляпались в невеселую историю. Здесь, на острове, вскоре должна высадиться крепкая пограничная застава с пулеметами, а у причала встанет сторожевой катер с пушкой.
      - Почему? - тревожно спросил Джек; недаром подумалось ему: он так хотел отсюда поскорей убраться.
      - Не вовремя вы прибыли на Кубу, - пояснил Николас. - Американцы готовятся высадиться...
      - Американцы? А в чем дело?
      - Дело в том, что русские завезли на Кубу свои ракеты с атомными зарядами и сейчас их устанавливают по всему острову. Американская печать пишет об этом, да и весь мир этим взбудоражен. Ракеты, если понадобится, могут достигают всей территории США. Так русские защищают революцию на Кубе, а американцы, что американцы? Они хотят покончить со всем этим - с русскими ракетами и с кубинской революцией сразу, одним махом... Готовят высадку на Кубу - 300 тысяч солдат и технику... Так вы здорово вляпались, ребята, зато, если американцы высадятся здесь, вы станете свободными на свободной Кубе... А? Что скажете, парни?
      Ошеломленные парни молчали.
      Джек хотел бы пережить все это в Майами.
      Йейито лихорадочно думал о том, как им быть дальше. Рвануть отсюда назад на лодке Николаса? Бензина не хватит и на полдороги, да и вряд ли Николас прихватил с собой нужный запас горючего. А как они оправдают свое бегство? Мафии все равно нужны бриллианты, которые они наметили взять.
      - Но планы же наши не нарушены? - спросил Йейито.
      - Нет, их никто не отменял.
      - Тогда будем действовать, как и предполагалось.
      После того как Джек и Йейито помылись пресной водой в воронке, Николас переодел одного из них в форму учащегося - бекадо, а второго - в форму милисиано - народного дружинника, их старую одежду он забрал себе, объяснив, что на Кубе с одеждой плохо и их одежда пригодится, пойдет в дело, какое, он не объяснил.
      "Наверное, продаст", - подумал Джек.
      - В этой форме вам нечего бояться, но и лезть на показ тоже не нужно. Хорошо, что вы выспались, ночью на легковой машине вы поедете в Гавану, а там - за дело.
      К кубинскому берегу лодка с Джеком и Йейито действительно причалила, когда стали сгущаться сумерки.
      Николас привязал лодку к причалу и повел ребят к себе домой.
      Дома на берегу располагались среди высоких королевских пальм. Это были крестьянские хижины - бойо, покрытые пальмовыми листьями и с навесами с одной стороны, под которыми можно было посидеть вечерком.
      Под навесом у дома Николаса стояла машина выпуска 1957 года, марки "шевролет".
      Показав на нее, Николас сказал:
      - На ней вы и поедете в Гавану.
      - На ней? - Йейито покачал головой. - Машина изрядно потрепана. Переднее стекло пробито пулей, потрескалось, хотя отверстие от пули и заклеено.
      - Да, но пробито стекло не со стороны шофера, - заметил Николас. Ехать можно. Сейчас все машины на Кубе в таком состоянии, запчастей нет. Эта ещё ходит прилично. Мотор шестицилиндровый, скорость на шоссе до 180 километров в час, правда, спидометр не работает. И вот ещё что, слабый аккумулятор, вы его подзарядите на сентрале - сахарном заводе под Гаваной, там свои люди, они помогут. Радиатор и бензопровод протекают.
      В багажнике есть сухая горчица и хозяйственное мыло. Если потечет радиатор в дороге, насыпите в стакан сухой горчицы, размешаете с водой и вольете в радиатор - течь залепит хорошо; а потечет бензопровод - в том месте, где течет, замажете мылом и завяжите тряпочкой - до Гаваны доедете. А там храни вас Бог и святая дева Мария!
      Пока Николас все это говорил, Йейито обреченно покачал головой, но его остановил Джек:
      - Пошли, нам нужно поскорей отсюда выбираться, надо ехать!
      - Да, надо! - подтвердил Николас.
      Джек понял, что тот хочет от них поскорее избавиться.
      - Я дам вам провожатого, он поведет машину отсюда, а на шоссе ночью вы смените его, он плохо видит в темноте. На выезде его никто не ос-тановит он местный, назад вернется автобусом.
      На ужин своим гостям Николас предложил желтый рис и по кусочку "лечон асадо" - жареного поросенка.
      На прощание он сказал:
      - Не останавливайтесь нигде по дороге надолго. Если остановитесь перед переездом, пропуская поезд, не глушите мотор, если сядет в это время аккумулятор, быть беде, все может случиться с вами. Не дай Бог нарветесь на проверку, документов никаких пока нет, кроме формы, которая на вас, на неё вся надежда, да и на то, что едете ночью... Хорошо, чтобы не было грозы, ночью в грозу при сильном ливне ехать по скользкому шоссе совсем плохо... Прощайте!
      Машина тронулась. За рулем сидел местный доктор, в очках, но и в них, по словам Николаса, ночью он плохо видел.
      Йейито на это не обратил внимания и сразу же завалился спать на заднем сиденье.
      Джек устроился рядом с водителем и тоже задремал. Усталость и переживания брали свое.
      Сколько он спал - не помнил. Он проснулся внезапно, как будто кто-то толкнул его в бок, выпрямился на сиденье и сразу же посмотрел вперед.
      То, что он увидел, привело его в ужас. Впереди ехал грузовик с открытым задним бортом, из которого на дорогу торчали длинные толстые доски. Каким-то подсознательным чутьем он понял предупреждение Николаса: водитель видел грузовик, но не видел досок. Еще мгновение, и те своими концами могли бы врезаться в лобовое стекло их автомобиля и снести им головы или пропороть грудь. Из них троих в живых остался бы только Йейито, который спал на заднем сиденье.
      - Грузовик! Грузовик! Впереди грузовик! Останови немедленно!
      Водитель сразу же среагировал на это предупреждение, свернул на обочину и затормозил.
      Джек объяснил ему, чем им грозило приблизится ещё хоть немного к машине с досками.
      - Извини, я их не видел, - оправдывался тот.
      - Хорошо, я поведу машину, а через час мы разбудим Йейито, он к этому времени, наверное, выспится.
      Пока Джек был за рулем машины, он предался воспоминаниям.
      Сентраль, куда они ехали, он знал. Это завод "Эктор Молина", построенный в 1910 году и расположенный на территории провинции Гавана. Его владельцем был хороший друг его отца миллионер Альфонсо Гомес, владевший ещё пятью сентралями с прилегающими к ним сахарными плантациями.
      Такой завод - это крупное многоярусное сооружение, от земли до крыши заполненное сплетениями труб, механизмов, печами, жаром и шипением вырывающегося отовсюду пара. Между ярусами оборудованы крутые деревянные лестницы и тонкие мостки-переходы.
      Здесь из рубленого сахарного тростника выжимают сок, потом эту жидкость выпаривают.
      Джек вспомнил, как он читал о примитивном сахарном заводе начала XIX столетия на Кубе. В те времена прессы для давления сахарного тростника делались из дерева. Это были три ствола, между которыми зажимались стебли срубленного тростника. Вкруговую стволы вертелись благодаря привязанным к ним быкам. Как только быки начинали ходить, стволы вертелись, а из зажатых между ними стеблей тростника появлялся сок, его называли "гуарапо". Сок, собранный в медные котлы, варился до выпаривания, получался желтый сахарный песок.
      В наше время плантаций и сахарных заводов стало больше, они занимают почти половину территории Кубы.
      ...Джек вспомнил, как грузили в порту Матансас и "их сахар" для отправки в США.
      Раскаленный солнцем бетонный причал далеко уходит в море. По проложенным посредине его рельсам небольшие тепловозы тянут вагоны. По одну сторону причала стоти большое выкрашенное в рыжеватый цвет судно под американским флагом со множеством звезд и полосками во всю длину.
      У борта судна обычная суета погрузки. Рабочие выволакивают из вагонов большие тугие мешки с сахаром, ловко зацепляют их канатом за крюк крана, а те, медленно раскачиваясь над причалом и палубой, приближаются к трюму и исчезают в нем.
      На противоположной стороне причала загружается другое судно сахаром сеньора Альфонсо Гомеса...
      Англичане, пиратствовавшие в Карибском море во второй половине XVIII века, назвали Антильские острова, куда входит и самый большой антильский остров Куба, "сахарными островами". Сахарный тростник на Кубу завез испанский конкистадор Диего Веласкес. К тому времени, когда англичане в XVIII веке захватили Гавану, на Кубе созрели все условия, чтобы сделать этот остров великим производителем сахара: плодородные земли, лежащие близко к портам, леса, дающие хорошее дерево для повозок, строений, и достаточно дров, нужных для работы сентралей, а также обилие скота для кормления рабов и перевозки повозок с тростником.
      За одиннадцать месяцев своего господства на Кубе англичане завезли на остров большое количество рабов из Африки для работы на сахарных плантациях.
      Негры работали по двадцать часов в сутки и умирали тысячами, а владельцы заводов и сахарных плантаций получали миллионные прибыли...
      Джек тряхнул головой, отгоняя воспоминания: в рассветной дали показалась высоченная, врезающаяся в синеву неба белая бетонная труба. Такие трубы сентралей, так же как и стройные королевские пальмы, неотделимы от кубинского пейзажа.
      Джек остановил машину, разбудил Йейито и передал ему руль.
      Около суток они пробыли на сентрали. Остановились в доме Фернандо Наполеса - старшего механика сентраля, пожилого седого человека, располневшего с возрастом. Но его по-прежнему почитали новые хозяева сентраля - барбудос - бородачи, как большого специалиста.
      Джек отдыхал с дороги, отсыпался, а Йейито шушукался с механиком и куда-то уходил с ним.
      За это время они подзарядили аккумулятор, смазали машину, долили бензина и масла в мотор. Можно было ехать дальше.
      Выехали в шесть часов вечера, чтобы приехать в Гавану к самому концу дня. Они должны были остановиться в Гаване по адресу, который дал им механик Фернандо.
      Перед отъездом Йейито зазвал Джека в ванную комнату и, закрыв дверь на крючок, спустил штаны.
      - Смотри, - показал он Джеку: к внутренней стороне правой ноги у него был прикреплен пакет, завернутый в полиэтиленовую пленку. - Это драгоценности сеньора Альфонсо Гомеса, бывшего владельца сентраля. Их сохранил преданный ему механик Фернандо... Заметил, где у меня пакет?
      - Да.
      - Нож всегда с тобой?
      Джек кивнул.
      - Так вот, если меня убьют... - Йейито выдержал небольшую паузу, если меня убьют, я говорю серьезно, срежешь пакет и постараешся вернуться в Майами, тогда деньги, причитающиеся мне, передадут родственникам. Ты понял?
      Джек снова кивнул головой. Он хотел спросить, а если его тоже убьют? Но, зная немногословность Йейито, подумал, что тот ему ответит: "Тогда делу конец!"
      С тем они и поехали дальше.
      Джек сидел на заднем сиденье, отдыхал.
      При въезде в Гавану, где стало больше легковых машин, Джек заметил, что все они такие же или почти такие же потрепанные, как и их машина. Он вспомнил рассказ механика сентраля о том, что на Кубе почти все машины и механизмы из Америки, а оттуда в связи с революцией совершенно прекратили поставку запасных частей.
      Дальше Джеку раздумывать не пришлось, так как подъехали к дому, где они должны были остановиться. Это был дом, близко расположенный к центру Гаваны. Недалеко от этого места находился проспект Карлоса Терсеро. Раньше дом с ухоженным двором и цветником принадлежал богачу, убежавшему в США после революции.
      Двухэтажный дом был предоставлен офицеру - капитану Повстанческой армии Фиделя Кастро, занимавшемуся в ходе боев в горах Сьерра-Маэстро, на востоке Кубы, подрывами мостов, закладкой мин на горных тропах, изготовлением самодельных гранат.
      Капитан по имени Пелайо Мартинес Амадор жил в этом доме с молодой женой и дочерью 8 лет. Жена наполовину китаянка, а на Кубе сравнительно много китайцев, родила ему дочь совсем похожую на китаянку. На Кубе таких детей зовут чино - мальчик и чина - девочка, редко употребляя настоящее имя.
      Девочку звали на самом деле Тита, а мать Нанси.
      Капитан не любил свою семью, на девочку не обращал внимания, а матерью пренебрегал, разочаровался в революции, пьянствовал и собирался все бросить и бежать с Кубы. Вот почему Джека и Йейито поместили в этот дом.
      Капитан мог бежать с Кубы вместе с ними, но не хотел брать с собой ни жену, ни ребенка. Пока гости из Америки жили у него, сделать это помог ему случай.
      Капитан часто отлучался из дома, ему было поручено руководить созданием производства пороха на одном из предприятий в Гаване.
      При доме был каменный гараж, в котором капитан Пелайо хранил боезапасы, оставшиеся у него от периода повстанческой борьбы.
      И Джек, и Йейито чувствовали себя стесненными в этой семье. Девочка ходила за ними по пятам - ей было все интересно, её мама тоже не оставляла без внимания гостей.
      Как-то в один из вечеров, когда капитан и Йейито отправились надолго по делам, Нанси отвела Джека в свою спальню и поведала ему историю своей горькой жизни с мужем. Рассказывая об изменах мужа, она расплакалась, но потом, успокоившись, отвернула подушку на кровати и вытащила из-под неё револьвер старого образца, но с боевыми патронами в барабане.
      Джек определил на взгляд, что хотя револьвер и старый, но хорошо смазан и убить из него человека можно.
      Потом Нанси достала написанное ею письмо и отдала Джеку почитать. Оно было короткое и подписано "Нанси". В нем говорилось, что она, Нанси, добровольно уходит из жизни, так как жизнь у неё не сложилась, простить измены мужа не может, а дочку просит отдать своим родителям.
      К удивлению Джека, письмо заканчивалось революционным лозунгом: Патрия о Муэрте! Венсеремос! Родина или смерть! Мы победим!
      Прочитав эти последние слова, Джек искренне рассмеялся.
      - Ты чего? - тревожно и удивленно спросила Нанси.
      - Как можно думать о собственной смерти и говорить одновременно: Мы победим!
      Нанси нисколько не смутилась.
      - Одно другому не мешает! - воскликнула она. - Я ничего не боюсь, даже смерти! А революции все равно желаю победы!
      У Нанси был такой вид, словно она собиралась защищать свою позицию от всех возможных возражений Джека.
      - Все это так неожиданно для меня, особенно то, что ты хочешь застрелиться. Это не выход, это глупость, ерунда! - начал Джек долгий разговор с Нанси.
      Как не был он ошеломлен этим письмом, он почувствовал, что Нанси необходимо поделиться с кем-нибудь своим горем, а письмо и револьвер - как бы защитная реакция на существующие раздоры в семье.
      Джек долго убеждал Нанси не делать поспешных шагов, подумать, потерпеть...
      На следующий день Джек обо всем, что случилось, рассказал Йейито. Тот воспринял рассказ обеспокоенно.
      - Не дело это, - подытожил он. - Мы не можем в такой обстановке находиться. Тем более что на Кубе и вокруг неё назревают более серьезные дела, чем мы с тобой думаем.
      - А что?
      - Завтра узнаешь. Сюда, к нам, придет кое-кто, и нам придется, возможно, поработать не на себя...
      - На дядю?
      - Да, на очень серьезного дядю, ты даже и представить не можешь, насколько серьезная нам предстоит работа, но... - заметив желание Джека задавать вопросы, он сказал: - Отложим все до завтра.
      В этот день и произошло то, что помогло капитану Пелайо избавиться от семьи.
      Во второй половине дня Нанси пошла за чем-то в гараж. Как оказалось, там перегорела электрическая лампочка, и она вернулась в гараж с заженной свечой. И в это время по какой-то причине взорвался баллон с порохом, стоявший в углу гаража.
      Нанси осталась жива, но ей сильно обожгло грудь и лицо. Молодую женщину отвезли в больницу для лечения ожогов, а дочь капитан переправил родителям Нанси, которые жили в китайском квартале Гаваны.
      На следующий день в дом капитана заявился важный гость. Это был худощавый мужчина, лет сорока, с небольшими усиками и черными, коротко подстриженными волосами. Он носил форму офицера Повстанческой армии.
      Форму и документы ему достал капитан Пелайо. Он представился гостям капитана как Сампайо Перейра. Уже потом Джек узнал, что это был крупный агент ЦРУ - Центрального разведывательного управления США. На него работали на Кубе около ста осведомителей. Нужны они ему были для того, чтобы знать, где и какие ракеты размещают на Кубе русские.
      Перейра сказал, что ракеты могут нести ядерные заряды и достигать всей территорию США. Русские хотят защитить кубинскую революции, а американцы оккупировать остров, чтобы покончить с ней и отвести от себя ядерную угрозу, исходящую с острова.
      Эти события разворачивались наа Кубе, а так как Куба находится в Карибском море, то мировая печать назвала этот период Карибским кризисом.
      Слушая Перейру, Джек чувствовал, как от ужаса, охватывающего его, у него шевелятся волосы на голове. "Вот и попал я, - подумал он, - в настоящую акулью пасть. Того и жди, что пасть эта захлопнется".
      Но худшее для Джека было впереди.
      Перейра обратился к нему:
      - Нам нужна твоя помощь, Джек! Ты здесь оказался очень и очень кстати! Буквально через день-другой на Кубе начнется высадка 300 тысяч американских солдат. Уже сейчас к берегам Кубы приближается армада американских боевых и десантных судов! Джек, нам нужно послать тебя на разведку в расположение русских военных объектов и разведать подходы к ним...
      - Меня? - Джек подпрыгнул на месте и еле удержался от крика.
      - Тебя. У нас есть план. Тебе легче, чем кому-либо другому, подобраться к тому месту, где расположены русские ракеты в центральной части Кубы, в провинции Лас-Вильяс, между городами Санта-Клара и Кайбайрен. Санта-Клара - это главный город провинции, ты это и сам знаешь, а Кайбайрен - небольшой город и порт на морском побережье.
      Пока Перейра говорил, Йейито сверлил Джека взглядом, показывая ему, чтобы тот ничему не противился.
      Наконец, Йейито не выдержал и воскликнул:
      - Ты подумай, Джек! Если сюда придут американцы, ты будешь герой, тебе вернут все богатство твоей семьи! Подумай!
      После этих слов Джек как-то обмяк, волнение его улеглось, он понял, что выхода у него нет, его могут просто пристрелить, если он окажется непослушным.
      Заметив состояние Джека, Перейра сказал:
      - Вот и хорошо, ты, кажется, понял, что от тебя требуется. Вечером из Гаваны уезжаем в Санта-Клару, страховать тебя будет Йейито, а пока у тебя есть несколько часов, прочитай вот это.
      Перейра протянул Джеку пачку напечатанных на машинке листков:
      - Русский текст, переведенный на испанский язык.
      - Что это?
      - Дневник одной русской учительницы, которую прислали на Кубу учить кубинцев русскому языку. В дневнике она обращается к своему жениху, который остался в России. Нам удалось его скопировать, здесь ты найдешь многое такое, что поможет тебе понять отношение русских к кубинцам и кубинцев к русским, особенно обрати внимание на подчеркнутые места. Об этом мы потом с тобой поговорим.
      Джек сразу же взялся за дело. Вот что он прочитал:
      ДНЕВНИК
      "Алеха мой, хороший мой!
      Завтра будет десять дней, как я на Кубе. Всем написала письма, а тебе не могу. Как-то трудно свыкнуться с мыслью, что единственным средством общения остались письма. Каждый день думаю о тебе, даже больше того, стараюсь смотреть на все твоими глазами; мысленно примеряю, что тебя особенно может заинтересовать, а письменно не получается. Может, ещё оттого, что устаю очень, от обилия впечатлений, от незнания языка, да и просто проходит естественный процесс акклиматизации, следствием чего является вялость, сонливость и т.д. Но сегодня-таки решилась, тем более что представляется удобный случай послать тебе письмо. Начну все по порядку, с самого прибытия.
      Проснулись мы около Гаваны. Почему-то стало грустно-грустно, когда стали собирать вещи все те, кто плыл на Кубу преподавать кубинцам русский язык. Долго смотрели на мерцающую вдалеке Гавану, потом надели самые лучшие платья, настроились на праздничный лад, потопили танечкины зимние боты и мои кожаные рукавицы на радость и разочарование местным чайкам, очень крупным и почему-то черным, как пираты.
      В восемь часов утра снялись с якоря и пошли полным ходом к порту Гаваны, которая, как сказка, все явственнее возникала перед нашими взорами. Сначала мы увидели небоскребы, четко вырисовывающиеся на розовом от восходящего солнца небе; у нас создалось впечатление о Гаване, как о сказочном городе синих небоскребов. Потом мы остановились, чтобы принять на борт лоцмана и двинулись дальше.
      На гаванской набережной Малекон ещё стояли невыспавшиеся влюбленные и местные рыбаки, слабо реагировавшие на наши радостные приветствия. Наконец, наш порыв был более чем поддержан рабочими, плывшими с одного берега бухты на другой в страшного вида, почерневших от времени развалюхах-катерах на предприятия Гаваны. Негры в цветных рубашках, мулаты и другие пассажиры этих посудин так раскачивали свои лодочки, приветствуя нас, посылая воздушные поцелуи, поднимая руки кверху для приветствия, что мы боялись за жизнь пассажиров и катеров. Порт огромен, кораблей масса, из них половина наших. Поприветствовали их тоже.
      Самое высокое здание порта украшено красным полотнищем с белыми буквами: "Фидель! Никита! Мир и дружба!". От восторга пролилась первая кровь: Гриша, тоже преподаватель, так спешил сфотографировать эти слова, что стукнулся головой о корабельную балку.
      Народу на берегу сначала было немного. Теплоход по расписанию должен был прибыть в шесть часов вечера, потому знали о нашей досрочной утренней пришвартовке немногие.
      Сразу же завязались контакты с находившимися на причале кубинцами, на почве обмена значками и медными денегами.
      Нас не выпускали на берег до выполнения некоторых формальностей, а встречающих, соответственно, не пускали на теплоход. Но для кубинско-советской дружбы это обстоятельство оказалось малозначимым. Кубинцы издавали самый распространенный здесь звук для привлечения внимания: "Псс! Псс! Псс!". Хоть это и неэстетично для нашего уха - ничего не поделаешь! Без него здесь ни такси не остановишь, ни бармена не подзовешь. Они лезли на корабль по подъемному крану и швыряли монеты прямо на палубу. Какой-то милисиано (доброволец, что-то вроде нашего дружинника), зажав карабин между колен, - приветственно улыбался, тетечки в военной форме швыряли цветы.
      Характернейшая для кубинцев сценка: пять человек рабочих разгружали пароход, остальные 35 приветствовали русских.
      Наконец нас выпустили на берег, разгрузили вещи, подали автобусы. Тут я увидела двух своих лучших подруг, приехавших раньше: похудевшую и ревущую Лариску и толстую Аню, несущихся мне навстречу. Сразу Гавана стала родной и понятной... Они без долгих разговоров посадили нас в машину и повезли домой.
      По дороге они пытались что-то мне говорить, трепались с шофером на чистом испанском языке и здорово мешали рассамтривать Гавану. И вообще я от них только и слышала: "Успеешь ещё все увидеть!".
      Устроилась я хорошо. Район очень живописный, раньше здесь жили гусанос (контра, сбежавшие в Америку). Они и сейчас бегут, два раза в неделю прилетает американский самолет, чтобы забрать их. Причем, Фидель отпускает всех с единственным условием: никогда больше не возвращаться на Кубу. Но часть этой публики ещё занимает роскошные особняки, имеет по нескольку машин, на которых носятся по городу с бешеной скоростью. Завидев русских, которых здесь узнают безошибочно, показывают языки или посылают вслед ругательства на испанском языке.
      Сам понимаешь, я не пропускаю такой возможности и отвечаю тем же, только с большим искусством.
      В большинстве домов, покинутых богачами, расселили бригадистов, т.е. участников похода за ликвидацию неграмотности. Все они пробыли в горах у крестьян по 5-6 месяцев и обучили грамоте от пяти до пятнадцати крестьян гуахиро. Им от 12 до 23 лет.
      Девочки и мальчики живут отдельно и учатся тоже раздельно; одеты в защитного цвета юбки и брюки, серые блузы с оранжевой полосой. Эта полоска цвета того дерева, на котором гусаносы повесили одного из бригадистов по имени Конрадо Бенитес. Так кубинцы чтят этого героя. Ребята занимаются четыре часа русским, потом два часа перерыв, затем начинаются четырехчасовые занятия в "секундарио басик" (средней школе). Все они состоят на полном обеспечении государства, вплоть до бесплатного проезда в автобусе и обслуживания в парикмахерской.
      Молодежь здесь отличная, хотя, к сожалению, мало думающая. И вообще это характерная черта многих кубинцев. Алеха, я боюсь делать выводы, слишком велика разница между фильмами о революционной Кубе и Гаваной. Но, во-первых, Гавана - это далеко не вся Куба. Как много у них формы, нарядности, красивости. Это, конечно, чудесные свойства кубинцев - смеяться над трудностями, радоваться в полную силу, быть искренними до наивности и правдивыми до конца. Восхищаясь легкостью, с которой они живут, тем больнее нам, людям, умеющим работать, наблюдать сплошь и рядом полнейшую безалаберность и отсутствие рабочих навыков и самостоятельности мышления.
      Спрашиваю у бригадистов: "Что вы будете делать, когда окончите школу?" - "Не знаем"... "А зачем вам нужно учить русский язык?... Молчание.
      Что характерно для Кубы, так это жить сегодняшним днем. Пока мы не работаем, а у кубинцев очередные праздники. Вчера, сегодня и завтра. "Социалистическое рождество" - сугубо семейный праздник, когда собираются все родные, едят традиционного поросенка с рисом и черными бобами, жареную курицу, фруто-бомбу с сыром (что-то вроде варенья, очень вкусно), пляшут, поздравляют друг друга.
      Аню и меня пригласили в одну семью. Рождество был первый праздник, потом очередная годовщина кубинской революции - это первого и второго января. Пятого января всем детям родители делают подарки, так что занятия у нас начинаются с восьмого.
      Алеха, помнишь, конечно, наши споры о нужности кубинцам русского языка. Я теперь могу ответить на эти споры, во-первых, потому, что разговаривала с девчонками, была у Аньки на уроке, во-вторых, потому, что сама заменяла Катю в её классах и смогла познакомиться с ребятишками. Понимаешь, сейчас на Кубе нет совсем специалистов, нет и базы для них технической, специальной литературы, своего оборудования. Кубинцы не создавали ничего сами, поэтому русский язык им нужен прежде всего сейчас для общения с русскими специалистами, которых здесь пропасть, а впоследствии для чтения нашей технической и прочей литературы, ибо они не в состоянии за короткий срок перевести её на испанский, да и типографий у них почти нет. Посмотрел бы ты на их книжные магазины, полупустые или заполненные американской продукцией. Раньше, говорят, по искусству много книг было, их теперь и у букинистов не найдешь.
      Кроме того, ведь кубинцы очень ограниченный в смысле духовного мира народ. Американцы развращали Кубу, как могли. Бары на каждом шагу, а деться кроме них некуда. Раньше ещё были публичные и игорные дома. Говорят после ликвидации этих заведений, на площади Революции была демонстрация проституток под лозунгом: "Фидель! Дай нам работу!" Это, конечно, не могло не отразиться на характере и интеллектуальных запросах народа. Вернее, таких запросов, за редким исключением, нет. А многие люди страдают от отсутствия книг, концертных залов, музеев и т.д. Представляешь, как они смотрят на наших девчонок? Я была на уроках у Тамары, её девушки видят в своем преподавателе идеал, ловят каждое её движение, её мысли. В полной уверенности, что русские преподаватели самые умные люди на свете, ибо при всем уважении к кубинским учителям нельзя сказать об их широком кругозоре. Они дети своей страны, в сущности, очень небольшой. А наши девчонки учат их думать. Знаешь, как это трудно.
      Света Кирпичникова, есть у нас в доме такая девчонка, проводит с ними такие беседы для развития мышления: задает вопрос: "Что хорошего было сделано человечеством?", ответы единодушные:
      - Совершена революция на Кубе!
      - Куба строит социализм!
      - Произошла революция в России!
      - Колумб открыл Кубу!
      Вот так! Но все же заставила их пошевелить мозгами... Ты не представляешь, как это важно. Ведь грош цена слепой вере, не подкрепленной убеждением. Потому у них сплошь и рядом такие сценки: все рабочие пляшут, поют интернационал, а работает только один.
      Кубинские девушки и ребята могут с воодушевлением петь революционные песни и не готовить домашних заданий. Или такой пример: были мы в одном маленьком городке на традиционном карнавале. В городе грязь. Наш ученик Хесус бросает окурки на пол бара. Мы говорим: "Зачем же здесь сорить?" Он отвечает: "Еще не было революционного закона, чтобы не сорить. Фидель скоро выступит о дисциплине, тогда сорить не будем". Мы говорим: "А сами что же?! Вы не понимаете, что это нехорошо?" Он пожимает плечами: "Ведь революционного закона ещё не было". И так во многом.
      Но что поражает в кубинцах, так это их потрясающая искренность. Совершенно бесхитростный народ. И умение веселиться. Из всего кубинец делает шутку. Причем, их юмор не тонкий, не юмор слов, а юмор ситуации. Так, в парикмахерской Тамарка делает комплимент женщине-мастеру в форме милисиано, что она очень добрая. Та смеется: "Ну да, добрая! Мы добры только к своим женихам, да и то только когда они верные". Все радостно смеются минуты три. Причем, так заразительно, что ты хохочешь вместе с ними.
      И ещё одно чудное качество, правда, у мужчин - это отношение к женщине. Многие кубинцы не видят и не ценят внутренний мир женщины, но уж внешнему виду воздают должное. Причем, они никогда не издеваются над недостатками, а лишь ищут достоинства. Потому даже некрасивая женщина чувствует себя богиней, ибо чем-то достойным внимания мужчины она, несомненно, обладает. Ну уж, а русские девушки вследствие своей непохожести на кубинцев, котируются очень высоко. Без конца слышишь за спиной: "О! Кэ линда!" - "Какая красивая!" И нет здесь сальных, оскорбляющих взглядов с дальним прицелом. В глазах лишь восхищение и доброжелательство. А одна женщина сказала Тамарке: "Все русские девушки очень красивы и похожи, как сестры". И с кубинцем никогда не страшно куда-нибудь пойти в первый раз (я не пробовала). Правда, девчонки нам говорят второй раз уже не стоит пробовать.
      Как относятся к русским? Вопрос сложный. В общей массе относятся очень хорошо. Тут сильно влияние китайцев, обратно пропорционально их экономической помощи: они завозят на Кубу дорогие авторучки, веера, шлепанцы, зонтики, фонарики и брошюры с докладами Мао-Дзедуна, выставленными вместе в портретом этого деятеля в каждом книжном магазине.
      Другой пример. Вдруг увидели знакомую полицейскую машину, охраняющую наш район. Она, естественно, остановилась, меня познакомили с Педро, Рафаэлем и Карлосом. Рафаэль сказал, что он горд, что разговаривает с советскими друзьями, что Советский Союз - великое государство. Из-за этого он и его семья стали коммунистами-революционерами, но на Кубе не все это понимают. Но со временем поймут.
      Или идешь по улице, без конца раздаются гудки автомашин, высовывается негр или мулат, кричит: "Товарич!" и машет рукой. Ему ничего от нас не надо, просто хочется подчеркнуть свое расположение к нашей стране. А сколько раз останавливался грузовик, оттуда вылезал солдат и жестом приглашал сесть, чтобы доехать до дома.
      В нашем районе, где изучают русский, на каждом шагу слышишь приветствие на русском языке. Это очень-очень трогательно.
      Гавана живет спокойно, но... Почти ничего нет в магазинах: чудесные витрины пусты и пусты полки. После национализации обувной промышленности и магазинов даже обувь выдается по карточкам, по три пары в год на душу. В барах можно купить много вкусных вещей, но на вынос ничего не продается. Карточки на Кубе сегодня - это распределение продуктов питания в определенном количестве.
      А внешне Гавана очень разная, я ещё мало её знаю, поэтому много писать не хочу. Совсем она не небоскребная, только с парохода и самолета кажется такой. Небоскребы, конечно, есть и очень красивые, стилизованные.
      Старая Гавана - это грязные улочки, трех-четырехэтажные дома с галереями и колоннами; каменная мостовая, масса лавочек и баров, где можно выпить кофе из маленьких чашечек или рефрески - освежающие напитки, разные соки, которые здесь делают мастерски, съесть мороженое и даже пообедать.
      По выложенным камням тротуарам, цокая высочайшими каблуками, проходят красивые кубинские женщины. Действительно, очень грациозные и прекрасные в большинстве своем. Здесь считается приличным ходить в бигудях по улицам, в кино и театр, обтягивать все части тела так, что смотреть слегка неудобно и т.д. Считается шиком прийти в общественное место женщине лет под шестьдесят в узких белых брючках или сиреневых в цветочках. И вообще, кубинцы живут по великому принципу: "Чеши, где чешется!". Они его понимают и в буквальном и в переносном смысле. Но это у них здорово получается!
      Большинство районов Гаваны застроено одноэтажными и двухэтажными особняками, в одном из которых мы и живем. Наш район самый зеленый, расположенный на берегу Карибского моря, рядом со знаменитым Миромаром, районом американских и кубинских миллионеров. Мы живем в двухэтажном особняке. На первом этаже - стеклянная гостиная, огромная, заставленная диванами и зеркалами, тут же кухня, гладильня, и просторное помещение. Мы здесь пишем письма и занимаемся испанским, хотя можно устроить и танцзал. На втором этаже - четыре комнаты, где живем мы, десять девчонок.
      Чем мы занимаемся в свое свободное время? Немного испанским, письмами, но, главное, носимся по Гаване, облазали с Катей живописнейшие уголки нашего района, заброшенные прекрасные сады с роскошными заброшенными особняками, которые пока пустуют. Это далеко довольно от Гаваны, а с транспортом плохо. Знаешь, как плохо, ведь запасных частей нет. Сплошь и рядом наблюдаешь такую картинку: буквально у светофора останавливается такси и дальше не может ехать. Тогда какая-нибудь машина долго его толкает, пока мотор не заработает. На улицах масса наших грузовиков.
      Рядом с нашим домом пруд, а около него живут гусаносы в уругвайском посольстве. Кубинцы отношения с Уругваем порвали, а они почему-то сидят за загородкой под охраной и выезжают только на приемы. Мы с Катей идем мимо, как вдруг подходит кубинец с автоматом и говорит: "Товарищи! Здесь сидят ваши враги, они могут стрелять из-за решетки, лучше обойдите стороной". А за оградой на пригорке сидят человек двадцать мужиков в черных шляпах и скалят зубы, пуская нам вслед ругательства. Почти каждый вечер у нас стреляют, но это не опасно, стреляют для профилактики в воздух, иногда в чаек. С оружием здесь обращаются оригинально: стоит солдат, голова обвязана полотенцем от холода, винтовка прислонена к пальме, а он с увлечением играет на губной гармошке. Вот так!
      А ещё я была на карнавале в одном маленьком городке Гуиносе, расположенном в 50 километрах от Гаваны. Это было чудесно. Даже не сам карнавал, он проводился в городе в первый раз и, по-моему, скопирован, правда, в миниатюре, с гаванского.
      Нас с Катей принимали в семье её ученика Карлоса. Родители очень простые, доброжелательные, веселые люди. Учили танцевать меня ча-ча-ча и румбу.
      В провинции кубинские дома очень своеобразны, потолки и стены - из простых досок, даже не окрашенных с подпорками, как в сарае. Но зато обязательно несколько комнат, хорошо обставленных: гостиная, столовая, спальня, кухня и т.д. И неизменные иконы, вернее барельефы богоматери, портреты вождей революции и фотографии сыновей в рамках. Мама Карлоса с восхищением смотрела на мои ноги, мне даже стало неудобно. Потом она сказала: "Какие красивые!" Я чуть со стула не свалилась. Оказалось, потом Карлос мне объяснил, что у кубинок некрасивые ноги, они спортом не занимаются: "Фидель заставлял всех девушек играть в волейбол и другие игры. Скоро и у наших женщин будут ноги толстые, как у русских".
      Очень трогательно ребята заботятся о нас, не разрешают знакомиться подряд со всеми, когда сажали в автобус, попросили солдата присмотреть за нами, и он всю дорогу сидел к нам лицом и улыбался.
      * * *
      Хороший мой! Здравствуй!
      Теперь я на уроке произношу каждый звук четко и ясно, теперь у меня есть 23 кубинских ребятенка, которые со своим темпераментом к концу дня оставляют меня совсем без сил. Правда, ребятенок - понятие относительное, ибо у некоторых из моих учеников блестит на пальце серебряное колечко, символ того, что он уже жених (а парню 16 или 17 лет). А если серьезно, то я очень счастлива. Жизнь заполнена до предела, часто остается лишь опустить голову на подушку, чтобы через 6 часов поднять её снова. Пока трудно очень, устаю до слез. Во-первых, распорядок дня сжат до минимума. Встаем в 7 часов, в 7 ч. 45 мин. я уже сижу в своем классе. До 11 ч. 45 мин. официально идут занятия. Но я ещё работаю над фонетикой до половины первого или больше. В час - обед, потом готовлюсь к испанскому и русскому языкам.
      Кубинцы есть кубинцы, и в этом плане я их переделывать не собираюсь. Кубинские революционеры (я имею в виду людей, участвовавших в революции) интересны не своим особым внутренним миром, особым каким-то отношением к людям, т.е. очень высоко ценящимися для нас вещами, а главным образом своей биографией. Так и мои ученики. В 15 лет они имеют смутное представление о карте мира, о других народах, но уже смотрели смерти в глаза, сами делали революцию. Где-то они что-то безвозвратно потеряли (интерес ко всему на свете). Но они обладают взрослой ответственностью за свою жизнь и революционным фанатизмом.
      Так вот. О биографии моего ученика Леонеля. Родился в Ориенте, в Гуантанамо, в семье было ещё 8 человек детей. От пуль солдат погиб в 1957 году один брат, второй - тоже революционер, был схвачен и посажен в тюрьму. Тогда в движение Фиделя Кастро вступил и Леонель. Он занимался подготовкой восстания в Сантьяго-де-Куба, пока Фидель был в Мексике, а потом занимался снабжением армии Фиделя, доставал взрывчатку, бомбы, пулеметы. Потом ушел из армии. После революции не разрешают служить в армии квалифицированным рабочим. Армия построена на добровольных началах. Хочешь - служи, не хочешь - уходи. Солдат получает 110 песо в месяц, может жить дома, если служит недалеко. В полку обязан быть каждый день: шесть часов занят, шесть часов свободен, и только один раз в неделю имеют суточное дежурство. Если ты записался в армию, то должен служить два года. Если ты уйдешь, не отслужив срок, то тебя больше никогда в армию не возьмут.
      Так вот, после армии Леонель стал работать на заводе токарем, потом год проучился в Советском Союзе. А сейчас работает мастером на заводе. У них сейчас создают свой рабочий класс, которого не былов и в помине.
      А главного я ещё не написала. Наконец, наступило долгожданное второе января - праздник кубинской революции. Так ждала этого дня, что заснуть не могла. Площадь Революции в Гаване - это чудесно! Просторно, светло, прекрасно! Никаких пропусков не нужно, чтобы посмотреть парад, только на трибуны идут по специальным разрешениям. Народу... ужас сколько! И жара соответственно! Я встала около самого шоссе, около милисиано, рядом с девчонками. Уже 10 часов, народу много, жарко, мне ничего не оставалось делать, как встать за спину огромнейшего негра. А потом меня так стиснули, что только смотри и крепко держись на ногах. Так и стояла я под палящим солнцем, окутанная дымом сигар, рядом с пожилой женщиной с добрым лицом, очень внимательной ко мне. А потом начался парад! Парад был продолжительный, одних танков прошло около 100 штук, и длился в общей сложности часа полтора.
      Интересно было смотреть на колонны марширующих кубинцев, пытающихся идти четким шагом. Вот уж наши ребята с ними помучились, ведь раньше кубинцы семенили мелкими "шажками" в ритме танца ча-ча-ча. Так трогательно было смотреть на старательно, но далеко не безупречно вышагивающих солдат. Но когда на площади появились женщины в форме милисиано, все ахнули - так красиво и четко и в то же время изящно у них получалось. А посмотрел бы ты на лица зрителей: огромные радостные глаза, открытые рты с забытыми и приклеенными к губам сигарами.
      А потом был утомительный для нас и интереснейший для кубинцев парад техники. Нам было интересно смотреть на демонстрацию мощи "нашего оружия". В каждом танке, на каждой машине и "катюше" сидело по одному переодетому нашему солдату. Народу нужно было показать, что есть оружие, есть чем защищаться. Этим и объясняется взрыв радости, встречающий каждую новую машину, пушку и танк. Да, интересная деталь. Представляешь, идут танки, много-много, а за ними бежит белая собака, абсолютно игнорирующая это дело. Или за несколько минут до парада обнаруживается, что у грузовика забыли покрасить одно колесо. И вот под одобрительные крики всех присутствующих несется солдат с ведром белой краски и устраняет недостаток, или представь ровную цепочку серо-голубых милисиано, опоясывающих площадь, а внизу такая же ровная строчка оранжевых апельсиновых корок. Здорово, правда? Где ты ещё такое увидишь?!
      А потом мне стало плохо так, как никогда раньше, от солнца. Я почувствовала, как горячо оранжевое солнце и слепящий свет, и как-то механически стала выбираться из толпы, пока не уткнулась в живот какого-то мулата. Для Кубы это вполне естественно. Ничуть не удивившись, он положил мне руку на голову. И лишь когда я стала садиться на землю и когда увидели, что я падаю, поднялся шум. Потом меня тащили по солнцу куда-то, пока, наконец, в свои руки дело не взяла какая-то энергичная женщина с прохладными руками, сразу организовавшая и тень, и санитаров с носилками. А потом я, подобно той собаке, гордо проплывала мимо трибун параллельно с танками. А вслед неслось: "О! Молоденькая! Советская! Красивая".
      А потом я услышала: "Фидель! Фидель!" Это везли ракеты "земля-воздух", а Фидель на трибуне сидел со счастливым лицом ребенка, который получил любимую игрушку. А потом меня перепоручили нашим военным - они ходят здесь в клетчатых ковбойках и широких брюках, как специалисты по сельскому хозяйству, они-то и домчали меня до дома.
      Теперь об интереснейших встречах, за последнее время их было две. Одна произошла в центре Гаваны около Капитолия, где раньше заседал кубинский парламент. После получки мы как всегда устроили поход по магазинам, нагрузились пакетами и потопали домой. По дороге я уселась на скамейку, а Катька побежала звонить Павлу, чтобы он доставил нас домой на такси. Сижу одна и думаю, конечно, о тебе (учти, когда я одна, всегда о тебе думаю), как вдруг подходит ко мне толстая тетенька, просит разрешения сесть рядом, спрашивает, кто я. Когда я сказала свою национальность, то она так обрадовалась, что я испугалась, как бы на её крики не сбежались милисиано и солдаты. Когда подошла Катька, мы узнали, что эта женщина - член районного Комитета защиты революции (эта организация занимается буквально всеми вопросами - от охраны зданий до организации детских садов и столовых).
      Она из очень обеспеченной семьи, получила образование в США, там она изучала коммерцию, вышла замуж за врача довольно левых взглядов и с тех пор не работала, имеет сына и дочь. После революции с головой ушла в работу: днем учится на курсах инструкторов (изучает марксизм-ленинизм), потом дежурит в комитете, вечером 4 раза в неделю читает по 3 часа лекции.
      Подъехала на машине её дочь, девушка 19 лет. И совсем уж не кубинского склада: серьезная, обстоятельная. Она учится в университете на медицинском факультете, член Комитета защиты революции, милисиано и т.д. По всему видно, что она гордость матери. Когда они нас повезли домой, обнаружилось, что девушка отлично водит машину, абсолютно без всяких эмоций и т.д. Мы знаем кубинских девушек, которые кроме великих способностей раскрашивать физиономию ни черта не могут (не все! Но в большинстве своем), а тут такое чудо! Оказалось, что она через месяц выходит замуж, жених тоже студент университета. Она нам сказала, что до свадьбы на некоторое время поедет на практику в Сьерру - в горы.
      В то же время у каждой кубинской красавицы есть лишь отличное тело и все, понимаешь? Да и ребята в большинстве своем такие же (я не о революционной молодежи говорю). Их интересуют красивая жизнь, тряпки, машины, как удачнее устроить личную жизнь, даже форму многие носят потому, что модно. У них нет литературы, даже самые интеллигентные люди плохо знают историю своей страны. Кинотеатры ломятся от публики, а 4 или 5 театров, где идет по одному спектаклю в сезон, почти пустуют.
      Вчера же, гуляя с Ленкой по Гаване, наткнулись на её знакомых мужчин (работают администраторами на заводах, учатся в вечерней школе, у одного уже семья, у другого скоро будет). Ребята умные, как черти, да к тому же хитрые. Устроили с нами трехчасовую беседу на политические темы.
      Разговор начался необычно, с вопроса, нравятся ли нам кубинцы. Мы отвечали вполне пристойно, тогда один из них говорит: "У нас все быстро: революция быстрая, специалистов готовим быстро, быстрая любовь, быстрые браки и разводы и т.д.". Нам пояснили, что часть кубинцев просто уходит от всех сложностей революции, то есть или вредит ей, или покидает родину. Так, например, большая часть шоферов настроена против Фиделя. Как объяснили нам ребята, раньше шоферы ездили в деревню, покупали продукты у крестьян и перепродавали их втридорога. Теперь это запрещено. Подорожал бензин, устанавливаются нормы у таксистов.
      На Кубе встречаются такие контрасты: часть людей неизвестно на какие доходы живет роскошно и бездумно, часть работает на износ, неделями, месяцами не бывая дома, живя на таблетках, не ложась спать по 5-6 суток.
      Вчера была суббота, вечером приходит наш ученик Рауль с каким-то пакетом. Оказывается, он купил две открытки с видами нашей улицы, одну для меня, вторую - для своей мамы. Так и сказал: "Натали, вы мне здесь, как товарищ, сестра и мама". А потом рассказал такое, от чего до сих пор тоскливо на душе. Понимаешь, они здесь поставлены в идиотские условия: без разрешения (которое, кстати, почти не дается) не могут пойти в кино, в театр, просто гулять в Гаване, не имеют права ходить друг к другу в дома, видеть девочек (которые после восьми часов носа не высовывают из дома). Денег им не дают, домой отпускают раз в неделю, а сейчас даже решили - раз в месяц. А кто живет в провинциях, тот вообще по полгода, а то и больше, родителей не видит. А ребятам от 14 до 19 лет. Девчонки многие не выдерживают таких порядков. А у мальчишек другие проблемы. Вот Рауль. Всю неделю глаз не поднимал. А вчера мне говорит: "Натали, многие не понимают, почему мы иногда плохо учимся. Но вот в прошлое воскресенье я получил телеграмму из дома, что мать лежит в больнице (а у нас ещё двое маленьких ребят, отца нет, старшая дочь, 21 года, сама без мужа воспитывает двух крох, работают обе женщины по домам, убирают, стирают и пр.)". И вот этот парень весь в мыслях дома, он же отлично знает, каково сейчас семье. Говорит, что не может есть, так как не уверен в том, что его родные в эту минуту имеют рис или кусок хлеба. Он говорит, что долго думал, куда пойти: работать на сахарный завод или учиться. Но потом решил, что если будет работать, то не сможет учиться. А сейчас, если пройдут эти два года, он станет учителем "и маме будет помогать и революции". А парню пятнадцать лет!
      А вчера были на концерте, который давали русские солдаты у нас в клубе. Концерт был отличный: хор пел всякие знакомые кубинцам песни, а когда заиграл эстрадный оркестр мелодии из "Веселых ребят", все танцевали на месте, потом все пели Гимн 26 июля, а потом ребята пели лирические песни. В конце пели "Интернационал", взялись за руки и покачивались в такт. А перед этим почтили память убитых двух маленьких детей в одной из деревень. На мой вопрос, почему гусаносы так зверски убивают совсем крохотных детей, ребята ответили, что эти сволочи хотят исказить истинное положение вещей на Кубе, крича на всех перекрестках, что на Кубе террор Фиделя. А ребята меня оберегают. Вечером, если мы куда-нибудь идем, провожают до самых дверей, чтобы какой-нибудь хитрый гусанос не устроил засаду.
      Алеха, а вот и поездка далеко от Гаваны.
      Это поездка в провинцию Лас-Вильяс, в главный город Санта-Клару и по самой провинции. Напишу тебе о впечатлениях, полученных от общения с простыми кубинцами. Знаешь, здесь, в Санта-Кларе, обычном провинциальном городе, я как-то поняла, чем удивительно симпатичен и притягателен этот народ. Прежде всего радушием, знаешь, таким искренним и честным, что забываешь и о неумении говорить по-испански, и что ты гость, да ещё в чужой стране. Если они смеются чему-то, то так заразительно, что и ты начинаешь хохотать на весь дом. Если тебя чем-то угощают, то так просто и с таким достоинством и так тактично, как если бы ты взял собственный кусок хлеба с собственного стола у себя дома. У кубинцев не испытываешь никакого стеснения.
      Алеха, ты знаешь, как я люблю дорогу, всякую, и знакомую, и незнакомую. А тут всюду пальмовые рощи, банановые плантации и бесконечные заросли сахарного тростника. Скоро, кстати, он поспевает, и мы с молодыми коммунистами поедем на рубку. Провинциальные городишки все удивительно одинаковые: одноэтажные домики с деревянными подпорками-колоннами, узкие улочки, бесконечные бары, большие и маленькие, крошечные лавчонки, где продают кофе. Уличные мальчишки-чистильщики обуви с деревянными ящиками в руках, где хранят щетки и мази, продавцы газет. От наших городов они, помимо всего прочего, отличаются прекрасными дорогами и приятными в смысле современных форм домами. Внутри, правда, не совсем так хорошо, как снаружи.
      Из Санта-Клары нас повезли по направлению к северному побережью, в сторону портового городка Кайбайрена. До него не доехали, а попали к нашим русским солдатам. Помнишь, я уже писала, что они ходят в клетчатых рубашках и широких штанах. Раньше они давали нам концерт в Гаване, а теперь мы приехали к ним в гости. Ты, наверное, знаешь о наличии наших ракет на Кубе. А теперь американцы объявили блокаду Кубы и готовятся к высадке на остров.
      Встреча прошла хорошо. Часть наших ребят в клетчатых рубашках и широких брюках, но с автоматами несла дежурство у ракетных установок, другие встречались с нами. Пели песни, вспоминали Родину. Наши солдаты были очень благодарны нам за посещение, ведь многие из них уже по шесть месяцев не отходили и на сто метров от расположения своей части. Наш визит снял напряжение у ребят, и мы тепло попрощались, обещали снова приехать.
      При отъезде из части мы познакомились ещё с одним молодым кубинцем. Представь себе такую картину: развороченная красная земля (на Кубе почва краснозем), по ней ползет большой советский гусеничный трактор С-100, на который навешено сразу два агрегата - мощный кусторез и пятизубовый рыхлитель почвы. А на тракторе сидит молодой кубинский парнишка, на голове у него наша русская зимняя меховая шапка с поднятыми ушами. Он останавливает трактор и приветливо машет нам рукой. Подходим. Парнишку зовут Сантьяго. Он сносно говорит по-русски, учился в Союзе на механика, а шапку одевает как память о своей поездке к нам.
      Он объясняет, что воюет с марабу - колючим кустарником-сорняком. Здесь он расчищал площадку для русских ракет, которые помогут разбить американский империализм.
      Сантьяго рассказал, что марабу - такой колючий кустарник, что даже птицы на садятся на него, а водители колесных тракторов не решаются заезжать на земли, где он растет - в два счет проткнет покрышку шин. Рубить его крестьянским мачете (длинный широкий нож) намного труднее, чем сахарный тростник, и даже обычные бульдозеры плохо справляются с этой работой. К тому же марабу - сорняк с претензиями, он не растет где придется, а захватывает самые лучшие, плодородные земли..."
      На этом эпизоде Джеку было велено прервать чтение.
      Ему сказали:
      - Запомни имена: Сантьяго - кубинца и На-тали - русской учительницы и как выглядит этот кубинец, особенно его русскую шапку-ушанку.
      - Я ещё раз прочту это место, - попросил Джек, уже начиная соображать, что от него хотят.
      Джеку объяснили, что от него хотят. Его отвезут в город Санта-Клара, а потом до того места, где была Натали, то есть прямо к местности, где расположены русские ракеты. Ему нужно будет найти Сантьяго в его ушанке и представиться учеником Натали, сказать, что он в этих местах навещает своих родственников, и выведать у Сантьяго все о русской ракетной базе, особенно о подходах к ней. Его заставили выучить несколько русских слов, таких как: "Здравствуй", "Как дела?", "Давай, давай!", "Хорошо", чтобы он не попал впросак, когда скажет Сантьяго, что изучает русский язык.
      Один из спутников Перейры предложил дать Джеку литровую бутылку чистого спирта для русских солдат.
      - Дело в том, - сказал он, - что русские солдаты, когда находятся в увольнении, скупают весь 96-градусный спирт целыми ящиками. На Кубе его никто раньше не покупал. Дело дошло до того, что Фидель запретил продажу спирта в магазинах. А литровая бутылка будет подарком русским солдатам.
      - Не надо! - резко оборвал говорящего Перейра. - Это вызовет подозрения. Откуда у бекадо спирт? И никаких подарков!
      Ночью на машине из Гаваны вместе с Джеком выехал Йейито. К утру они были на месте. Все прошло довольно спокойно. Джек отыскал Сантьяго, передал привет от Натали и подарил ему несколько русских газет, чему тот очень обрадовался. Из разговора с Сантьяго Джек кое-что узнал для выполнения своего задания. С интересом осмотрел машину, на которой работал Сантьяго а, когда тот снова завел мотор трактора, распрощался с ним.
      Джек и Йейито вернулись в Гавану в тот же день, ближе к вечеру.
      В доме капитана их ждал Перейра.
      - Хорошо, что вы приехали, - сказал он, - а то я уже собирался отбыть. Все изменилось. Высадки американцев на остров не будет! - Перейра замолчал, чтобы увидеть, какое впечатление эти слова произвели на его собеседников.
      Джек широко раскрыл глаза, а Йейито пожал плечами, как бы задавая вопрос: "Почему?".
      - За эту ночь, ребята, пока вы были в дороге, два руководителя: русский премьер Никита Хру-щев и Джон Кеннеди, президент США, договорились покончить дело миром, решить Карибский кризис, избежав ядерной войны.
      - И как же это? - спросил Джек.
      - Никита Хрущев обещал вывезти русские ракеты с Кубы, а Джон Кеннеди снять блокаду с острова и отменить высадку на Кубу своих войск.
      - Так почему все это? - настаивал Джек, который был уже уверен, что через короткое время он получит обратно все богатство своей семьи.
      - Поясню коротко, - ответил Перейра, - тороплюсь! Дело в том, что Фидель Кастро заявил, что кубинцы будут тем народом, который первым сгорит в пожаре атомной войны. И Джон Кеннеди первый понял, что и он, и Никита Хрущев при наличии на Кубе русских ракет стали заложниками Фиделя Кастро. В этих условиях, даже при нежелании русских запускать свои ракеты, он мог спровоцировать начало военных действий, и тогда атомная война была бы неизбежна. Несколько часов спустя, когда Кеннеди сообщил свои соображения Хрущеву, тот тоже понял создавшееся положение, и обе стороны решили покончить атомное противостояние мирно. Все понятно?
      - Более менее, - только и ответил Джек. В этот момент он опять почувствовал себя как бы в акульей пасти. Как же они отсюда выберутся? Он знал, что на всем протяжении морского побережья Кубы расставлены войска, посты, пулеметные расчеты, в бухтах стоят вооруженные катера, а кое-где на первой линии обороны находятся русские солдаты. Обо всем этом Джеку рассказал Йейито, когда они ездили в Санта-Клару.
      Как бы отвечая на его немой вопрос, Перейра ободряюще сказал:
      - Не все так плохо. Подождите немного, через пару дней войска и милисиано уйдут с побережья, они там уже около десяти дней и делать им там больше нечего. Оканчивайте свои дела и выбирайтесь обратно. Если будут большие затруднения, Йейито знает, где меня найти.
      Перейра ушел и больше Джек его никогда не видел.
      - Что будем делать? - спросил Джек у Йейито.
      - Во-первых, нам нужно захватить ещё один клад с бриллиантами и золотом. Адрес ты помнишь?
      - Да, - кивнул головой Джек. - Это в Сороа, недалеко от Гаваны. Когда мы туда поедем?
      - Через пару дней. Но у нас проблема с капитаном. Ты не забыл, что его нужно взять с собой? Ведь он хочет бежать с Кубы, оставив здесь жену и ребенка. Нет? Ну вот и хорошо, но это осложняет наше положение.
      Джек пожал плечами. Он порядком устал и хотел немного отдохнуть, забыться и сказал об этом Йейито.
      - Все зависит от нашего капитана Пелайо, он скоро вернется с позиций, тогда и будем планировать наши дальнейшие действия, а сейчас давай отдыхать.
      ЧИНА
      Позавтракав, Джек и Йейито расположились у телевизора посмотреть последние новости. Показывали прибытие на Кубу какой-то делегации. Встречать делегацию в гаванский аэропорт "Ранчо Боэрос" приехал Фидель Кастро и какие-то люди, не похожие на кубинцев, которых Джек не знал.
      - Это делегация русских во главе с одним из их руководителей Микояном, - сказал Йейито.
      - А кто рядом с Фиделем? - спросил Джек. - Такой высокий, худой, рыжий и костистый? Это не кубинец!
      - Это русский посол, - пояснил Йейито.
      - Несолидный он какой-то.
      - Только на вид. Как сказал Перейра, помимо того, что он посол, он ещё большой чин в КГБ - русском шпионском ведомстве. Человек широкой русской натуры - пьет и любит женщин. Свою жену оставил в Москве, а сейчас крутит любовь с молодой женщиной, заведующей секретариатом в посольстве. Перейра вознамерился было воспользоваться этой слабостью посла и подсунуть ему красивую кубинку, своего человека, но не тут-то было, посол опытный чекист, как говорят русские, и на подобную приманку не клюнул... Первая шифровка, когда он стал русским послом на Кубе, была: "Выпил с Фиделем бутылку водки и съел полбанки икры...". Американцы научились разгадывать посольские шифровки в Москву, - пояснил Йейито.
      - А зачем Микоян прилетел на Кубу? - прервал его Джек, - про посла слушать ему было неинтересно.
      - Он прилетел на Кубу, чтобы уговорить Фиделя не обижаться за вывоз ракет и, конечно, что-либо пообещать взамен. Ведь Фидель потерял многое с вывозом ракет, а главное - теперь он не может бесконтрольно манипулировать миром и войной.
      - А это... - что-то снова хотел спросить Джек, но в это время в дверь позвонили.
      К ним заявились родители хозяйки дома с её дочкой Титой. И первый вопрос их был:
      - Где Пелайо? Положение Нанси в больнице очень тяжелое, и ему надо к ней ехать и поговорить с врачами. Разве его дома нет?
      - Нет, - ответил Джек. - Он эн тринчерас - в окопах.
      Эн тринчерас - в окопах - на Кубе говорили про тех людей, которые ещё не вернулись с боевых позиций.
      - Да уже многие вернулись! Ведь янки блокаду сняли! Почему же его ещё нет?
      Джек пожал плечами. Он знал, что капитан уже вернулся с позиций, но, не заезжая домой, отправился в Кайбайрен, чтобы с рыбаками договориться об их побеге.
      - Но, сеньора, - в разговор вмешался Йейито, обращаясь к матери Нанси. - Может быть, мы чем-нибудь поможем? Мы друзья капитана!
      - Может быть, и да. Если вы съездите в больницу и поговорите с дочерью, успокоите её, скажете, что Пелайо скоро появится, и поговорите с врачами, Нанси легче будет переносить свое состояние.
      - Конечно, это можно.
      - Возьмите с собой Титу, она знает, куда ехать, бывала там с нами. Потом, пожалуйста, отвезите её к нам домой, - женщина протянула бумажку с адресом.
      - Хорошо, сеньора, мы все сделаем. Пожалуйста, не беспокойтесь.
      - Большое вам спасибо. Телефон наш Пелайо знает, пусть позвонит, когда приедет.
      - Боюсь, сеньора, что, хотя он и торопится домой, ведь он офицер, и его могут задержать.
      - Мы это понимаем. Но все же пусть поторопится, когда приедет. Мы уходим, до свидания!
      Когда родители Нанси ушли, Йейито отвел Джека на кухню, чтобы поговорить о том, как им быть дальше.
      - Пелайо не вернется, он будет ждать нас в Кайбайрене. Тебе же придется с девочкой ехать в больницу. Все сделаешь, как сказала старуха. Сегодня же нам нужно смотаться в Сороа, это несколько часов езды от Гаваны, ты знаешь. Заберем там клад и сегодня же к ночи постараемся быть на месте побега. Я поеду заправлюсь бензином, а ты займись девочкой - чиной, она действительно похожа на китаянку.
      - Хорошо, - Джек кивнул головой, - я понимаю, нужно торопиться. Что-нибудь взять из вещей Пелайо?
      - Да, я знаю, что взять, их заберем сейчас и прихватим с собой немного еды. Действуй!
      Джек вернулся в комнату и занялся девочкой.
      - Так тебя Тита зовут? - спросил он её.
      - Да-а, - протянула, - можешь меня звать Чина, так меня зовут на улице.
      - Стоит ли, давай я тебя буду звать Тита. Да ты и не похожа на китаянку, может быть, чуть-чуть.
      - А я белая?
      Джек знал, что на Кубе все чернокожие, смуглые, светлосмуглые люди хотят быть или казаться белыми. Черная негритянка хочет выйти замуж за более светлого негра, чтобы дети были светлее, черный негр жениться на светлой мулатке. Зная это, он ответил, не лукавя, потому что кожа Титы была лишь только немного смуглой:
      - Да ты белая почти.
      - А я тебе нравлюсь?
      - Нравишься, - Джек почувствовал, что говорит искренне. - Ты славная девочка.
      - Тогда можно, мы поиграем вместе?
      - Можно, - Джек подумал и спросил, - а во что?
      - В куклы!
      Джек рассмеялся:
      - Давай в куклы!
      Тита принесла куклу.
      - Вот посмотри, какая она красивая!
      - Она чертовски хороша! И новое красное платье, красивые белые клипсы, и модные босоножки. Ай да кукла!
      - Тебе нравится?
      - Да!
      - Тогда ты бери её и иди гулять с ней. А я приготовлю обед.
      Джек взял куклу в руки и хотел было подняться со стула. Но Тита его остановила:
      - Это же все понарошку, ты сиди здесь и вроде гуляешь, расскажи ей что-нибудь, а я тоже послушаю.
      В этот момент дверь неслышно отворилась и вошел Йейито, и Джек услышал голос над своей головой:
      - Ну вот, можно ехать! А доиграете потом.
      - Нет! - начала было сопротивляться Тита, но её перебил Джек:
      - Мы же едем к твоей маме, разве ты забыла?
      Джек положил куклу на стул, взял девочку за руку и, выйдя на улицу, сел с ней в машину, а в это время Йейито запер дверь дома.
      В больнице их провели в большую светлую комнату для посетителей, в которую выходило несколько дверей. У одной из стен комнаты на красиво оформленном постаменте стоял бюст Камило Сьенфуэгоса, одного из героев кубинской революции, трагически погибшего уже в мирные дни при аварии вертолета над открытым морем. У бюста стояла вазочка со свежими цветами.
      Джек задумчиво смотрел на этот бюст, задавая себе вопрос, зачем люди жертвуют собой во имя революции, когда его за руку тронула Тита:
      - А вот и мама!
      Джек посмотрел в ту сторону, куда его тянула девочка, и растерялся.
      Он увидел всю забинтованную женскую фигуру в больничном халате. Не забинтованными были только глаза и узкая полоска губ.
      - Ты говорить можешь? - спросил он Нанси.
      Та отрицательно покачала головой и хриплым шепотом, наклонясь к уху Джека, прошептала:
      - У меня только ноги целы, опалены взрывом грудь и лицо, лицо больше, чем грудь, её предохранила одежда. А где мой муж, где Пелайо?
      - В окопах пока.
      - Передай ему записку и скажи, что я его жду... Он мне очень нужен.
      Нанси наклонилась к дочери, обняла её одной рукой и что-то тоже сказала ей на ушко.
      Джек, оставив мать с дочерью, прошел в кабинет к лечащему врачу и представился ему как родственник Нанси.
      Врач сообщил ему ещё одну новость.
      - Все бы ничего, - сказал он, - все излечимо, рубцы, конечно, останутся, но наша пациентка, оказывается, беременна. Вы понимаете, что это значит? Нет? Я так и думал, вы ещё молоды и далеки от подобных случаев. Дело в том, что женщина испытала сильный шок и роды могут быть очень тяжелыми, может случиться непредвиденное и с ребенком... Нужно поставить обязательно в известность мужа. Когда он появится? Вы говорите, что скоро? Это хорошо, возможно, придется делать аборт... Все это передайте мужу.
      ... В машине, когда они отвозили девочку бабушке и дедушке, Джек думал над превратностями жизни. Он пришел к заключению, что революция калечит судьбы людей. Так погибли его родители, сам он убивал людей, теперь вот капитан Пелайо бежит от революции и бросает свою беременную жену в тяжелом положении и своего первого ребенка, девочку, Чину. "Нет, революция - это плохо", - пришел к заключению Джек.
      СОРОА
      Йейито гнал машину в Сороа на самой большой скорости, ведь они сегодня, когда стемнеет, должны быть в Кайбайрене.
      Сороа - это возвышенное место, сравнительно недалеко от Гаваны. На этой возвышенности не так жарко и душно, как в Гаване, и чаще дует ветерок. И поэтому Сороа стало местом отдыха. В центре Сороа - большой бассейн с пресной водой, расположенный между склонами небольших возвышенностей. На этих склонах построены уютные коттеджи. На одной из возвышенностей расположена главная достопримечательность Сороа - крупный орхидеарий. Это большой одноэтажный дом, малая часть его жилая, остальные довольно значительные помещения заняты орхидеями. Все это построил и создал один крупный кубинский сахарозаводчик, большой любитель орхидей, этих красивейших экзотических цветов. После революции он бежал с Кубы, оставив кубинцам орхидеарий стоимостью три миллиона долларов.
      Сюда-то и направлялись Джек и Йейито. Они решили больше не возвращаться в Гавану, предварительно загрузив в машину вещи Пелайо и еду, которую намеревались забрать с собой в море. Мешочек с бриллиантами Йейито отдал Джеку, привязав его к спине. За ремень брюк под рубашку он рекомендовал ему засунуть пистолет.
      - Сам я возьму другой клад в Сороа, а этот тебе. Ты помнишь?
      - Что?
      - Что я тебе говорил: если убьют меня, забери во что бы то ни стало то, что у меня, ну, а если тебя, - Йейито щелкнул пальцами, - то я возьму бриллианты, без них нам возвращаться нельзя... Нас не поймут. Ты тоже так думаешь?.. Я так и знал!
      Сороа их встретил тишиной и безлюдием. Перед тем как попасть в дом миллионера, им пришлось на машине преодолеть очень крутой подъем. Машина его взяла легко, а затем уже они выехали на открытую и ровную площадку стоянку для машин. Их машина оказалась единственной.
      - Стрелять не придется? - тихо спросил Джек.
      - Ни в коем случае, если придется стрелять, то до Кайбайрена нам не добраться. В крайнем случае используем нож, но здесь все вроде тихо.
      - А где упрятан клад?
      - В дальнем конце дома, за туалетом. Ты отвлеки вопросами о цветах милисиано, который здесь, вероятно, дежурит, а я якобы пройду в туалет. Разговаривай громко, чтобы я слышал, в какую сторону вы направляетесь.
      Оказалось, что не милисиано, а милисиана, то есть женщина встретила их в здании. Это была очень полная, словоохотливая смотрительница орхидей. Она очень обрадовалась посетителям и сказала, что покажет все, все, все.
      - У нас в связи с блокадой давно не было посетителей, вы первые, - она внимательно посмотрела на форму милисиано Йейито и форму бекадо Джека. В этом взгляде заключался её немой вопрос.
      На него ответил Йейито:
      - Во время блокады я был в Мариэле. Там стояли и русские части.
      - Да, я знаю, это под Гаваной, в газетах писали, что русские намереваются там строить для нас тепловую электростанцию.
      - Насчет электростанции я не знаю, - ответил Йейито, - но там были и русские ракеты.
      После взаимного знакомства женщина-милисиана успокоилась и повела гостей осматривать орхидеи.
      Джек и Йейито восхищались каждым цветком. Когда они проходили через кухню, чтобы перейти в другую часть здания, чтобы прордолжить осмотр, Йейито потянул носом воздух:
      - Кофем не пахнет!
      - Два дня как кончилось, - посетовала Эдит, так звали женщину, - из-за блокады не завезли, не до того было.
      - Понятно! - сказал Йейито, - но оно у нас есть. - Он вытащил из кармана бумажный пакет с молотым кофе и передал его Эдит.
      - О-о-о! - только и могла сказать она.
      - Давайте сварим кофе и передохнем с дороги, - предложил Джек.
      Какой же кубинец или кубинка, не пившая два дня кофе, откажется от него!
      Эдит стала хлопотать у плиты.
      Джек предложил, что, пока будет готовиться кофе, они сами осмотрят оставшуюся часть коллекции орхидей, а Йейито спросил, где здесь туалет.
      - Прямо и направо, - показала Эдит. - Как услышите запах готового кофе, приходите.
      - Конечно!
      Джек бродил по комнате, уставленной стеллажами с орхидеями, а Йейито пошел в сторону туалета и надолго скрылся там. Он уже начал нервничать, когда снова появился его напарник и успокоительно кивнул головой.
      - Будем пить кофе?
      - А почему бы и нет?
      Когда они вернулись на кухню, оказалось, что кофе уже готов и даже разлит по чашечкам.
      Наполовину пустой пакет с кофе стоял на столе. Джек понял, что Эдит возвращает его им. Он посмотрела на Йейито и показал ему глазами на пакет.
      - Нет, это вам, Эдит, в подарок от нас, у нас ещё есть!
      Эдит горячо поблагодарила и, когда было выпито кофе, вышла их провожать. Они дружески похлопали друг друга по спинам и на прощанье помахали руками.
      В машине Йейито сказал Джеку:
      - Все в порядке. Клад у меня. Он был цел, потому что здесь мало бывает народа. А теперь Кайбайрен. Там мы оставим машину у знакомого Пелайо и проберемся к морю. На лодке, которая будет ждать нас у берега, уже должен быть Пелайо. Вот здесь, если нас попытаются остановить, стрелять придется... Нам нужно будет во что бы то ни стало прорваться к лодке и сделать это быстро, иначе она может уйти в море и без нас.
      В ответ Джек только тяжело вздохнул.
      Но ничего не случилось, все обошлось благополучно. На подъезде к Кайбайрену они подобрали в условленном месте человека - знакомого Пелайо.
      Немного постояли на обочине дороги, в ожидании, пока достаточно стемнеет. Затем их новый знакомый повел машину сам. Он вывел её на берег и посигналил фарами в стороны моря. Через несколько минут появилась лодка светлый силуэт на черной воде. Джек и Йейито быстро взяли вещи из машины и, погрузившись по колено в воду, направились к лодке. Там им помогли подняться на борт.
      Лодка бесшумно отчалила, а в этот момент на берегу погасли фары машины. Все произошло очень быстро.
      До места они добирались всю ночь и весь следующий день.
      Находясь уже в Майами, Джек думал, что никогда больше не попадет на Кубу таким опасным путем, но пришлось сделать это снова. Он не волен был выбирать...
      СТРАХ, КОТОРЫЙ НАДО ПЕРЕЖИТЬ
      В той жизни, которой жил Джек, его часто навещало чувство страха, почти физическое его ощущение. Как будто он всегда был с ним, только иногда отпускал душу и не тревожил его.
      Ощущение страха было связано с одним воспоминанием. Однажды Джек видел, как на небольшой сельской бойне резали свиней. Их подводили к прямоугольному цементному квадрату, покрывавшему участок земли, над которым был сделан дощатый навес, державшийся на тонких обструганных рубанком столбах. В одном углу свиней резали, в другом разделывали, а в третьем шлангом смывали с туши и с цементного пола кровь. Не успевала быть смытой вся кровь, как новую свинью вытаскивали из загона на площадку.
      Джек обратил внимание, что свиньи ясно понимали, что с ними собираются сделать. Они визжали от страха, и у них отчаянно тряслись задние ноги.
      Однако мясники пинками подгоняли животное к месту забоя и одним взмахом руки запускали длинный стальной нож в горло.
      Каждый раз, когда Джеку казалось, что его снова собираются послать на Кубу, он вспоминал эту бойню и чувствовал себя на месте свиньи, которой вот-вот должны вогнать в горло стальной клинок.
      Джек часто вспоминал город Камагуэй, где они жили до того, как их семья перебралась в Гавану.
      После революции в Камагуэе многих "гусанос", так звали богатых кубинцев, пытали в застенках местной сегуридад - службы безопасности.
      Жители обходили стороной этот дом пыток. Он был довольно большой, двухэтажный, обнесенный невысокой оградой, за которой стояли у цветочных клумб деревянные кресла-качалки. На них отдыхали те, кто "трудился" в этом доме. Они выглядели усталыми и смотрели на мир пустыми бесцветными глазами. Когда из окон дома неслась громкая музыка, жители окрестных домов знали: пытки начались.
      Арестованных "гусанос", по словам тех, которые остались живыми после пыток, приводили в комнату, где висел плакат "Лучше быть несправедливым, чем проигравшим". Уже этот плакат давал понять арестованным о том, что их ожидает.
      Здесь на арестованных заводили бумаги, потом отводили в другую комнату, где находились длинные полированные столы, около которых они раздевались догола и на них надевали наручники. Голых пытать было легче.
      Пыточная - полукруглая без окон комната, довольно большая. В ней много света от сильных электрических ламп. Простые столы, деревянные лавки, стулья. К единственному деревянному креслу подведены провода с металлическими клемами на концах - "электрический стул" для пыток.
      Все оборудование для пыток сделано в США. Оно тайно закупалось членами кубинской миссии при ООН и дипломатическим багажом отправлялось на Кубу. Среди этого оборудования был "кнут" - пластмассовый шнур со стальной проволокой внутри. Им можно избивать, не вызывая повреждений, зато разрывая внутренние органы. Стальная палочка с боковой резиновой ручкой: чтобы вызвать резкую вибрацию всего тела жертвы, заставить его трястись в пляске, после которой мог наступить разрыв сердца, шок или просто помешательство, достаточно было ввести её в тело и соединить с электрической розеткой. Жертву в это время привязывали к кушетке.
      Были и щипцы, которыми вырывали ногти, электрический экран, возле которого медленно "обжаривали" допрашиваемого. Если допрашиваемый умирал, его труп разрубали на части, которые отвозили в крокодилий питомник и скармливали крокодилам. Время от времени крокодилов забивали, а из их кожи делали различные вещи - сумочки, женские туфли, зонты, которые затем продавали заезжим туристам.
      Вот почему Джек так боялся новой поездки на Кубу - его ведь могли поймать и подвергнуть пыткам.
      Но пришел день, когда Джеку все же сказали: "Теперь снова на Кубу".
      Джек не ответил ничего. Его молчание приняли за согласие.
      Теперь уже Джек отчетливо понимал, что на Кубе он нужен банде как подросток, на которого меньше будут обращать внимание.
      НА ОСТРОВЕ
      Хотя шел первый день октября, духота и влажность были невыносимы. В одних трусах перед зеркалом Джек чистил зубы, прилагая минимум физических усилий.
      После утреннего туалета вытер спину полотенцем - оно сразу намокло от обильного пота. И все же помещение, где находился Джек, казалось прохладным. Это был большой квадратный сарай с земляным полом и высокой крышей, крытой пальмовыми листьями, что давало хороший приток воздуха для проветривания.
      С Джеком находились двое взрослых - Антонио и другой кубинец по имени Севальос.
      ...Высадку произвели с небольшой моторной шхуны в провинции Матансас.
      Через день их перебросили в Гавану, куда они добрались в междугородном такси, выкрашенным в неяркую желтую краску с черной полосой по борту. Их разместили в нескольких машинах, среди обычными пассажирами.
      Шофер машины, в которой ехал Джек, выбрал не центральное шоссе, а идущую параллельно ему белую дорогу - Виа Бланка. По нижней дороге Центральному шоссе - было намного дальше, но дорога эта пролегала по прекрасной живописной местности. По обеим её сторонам распологались высокие, дикие утесы с буйной тропической растительностью, раскидистые пальмы у дороги с крупными гроздьями желтых орехов, красная пыль вдоль кромки поля, густые зеленые под цвет моря листья бананов, похожие на застывшие гребешки волн.
      На Виа Бланка ничего этого нет. Она протянулась натянутой тетивой вдоль крутого обрыва к океану. Полное безлюдье, застывшее безмолвие влажного воздуха, однообразие серых камней, голубого неба.
      Лишь изредка на эту высоту из долины Юмури, с другой стороны дороги, поднимаются орлы и, едва не задевая крыльями стекло машины, величественно плывут по воздуху, возвращаясь в долину.
      На Виа Бланка нет опасных поворотов. По ней можно ехать со скоростью 120 км в час, почти не касаясь руля, в полной безопасности.
      Джека поместили в ФОКСе - одном из самых красивых небоскребов Ведадо аристократического в прошлом района кубинской столицы. Здание похоже на огромную раскрытую книгу, поставленную торчком на берегу океана, и его прекрасно видно из многих мест как самого города, так и особенно со стороны моря. В этом небоскребе раньше жило немало богатых семейств - крупных адвокатов, сахарозаводчиков, латифундистов. Теперь же в основном остались старики и старухи, оберегающие оставшиеся ценности, в то время как остальные члены этих семейств перебрались в Майами.
      Приютил Джека небольшого роста сухощавый старик, в прошлом один из известных гангстеров на Кубе, в свое время бежавший из знаменитой американской тюрьмы Синг-Синг. Старик жил на 23-м этаже в шестикомнатной квартире, с большим балконом, выходящем на море, с двумя ванными комнатами и тремя туалетами (третий для прислуги).
      Из окна небоскреба видна набережная, расположенный здесь же "автосервисио" - "автообслуживание", вокруг которого сновали разноцветные машины, а неподвижная зеленая бензоколонка безотказно протягивала к ним свои тонкие черные щупальца.
      Еще дальше за серым парапетом набережной - море, поднимаясь выше и выше, доходит до горизонта. Под слепящим солнцем, кажется, все оно покрыто белесой пластиковой пылью. Под ней смутно рябит вода, разбиваясь иногда на тысячи неуловимых блик.
      Утром и вечером море и небо соединяют красные, желтые, синие и совсем темносиние лучи солнца. Ночью небо, когда начинается гроза, покрывается сеткой молний такой густой, что, кажется, оно все горит.
      Намечавшаяся встреча в тот день не состоялась. Гость, которого ждал Джек, не пришел, что вызвало у него большое беспокойство. Что-то нарушилось?
      Но вот раздался звонок. Распахнув дверь, Джек увидел перед собой незнакомого человека, но тот, предугадывая возможные вопросы Джека, произнес пароль. Пришедший был явно взволнован.
      Он сразу же заговорил:
      - Все может сорваться!
      - Почему? - с тревогой спросил Джек.
      Он знал, что долго оставаться в Гаване они не могут. Могла произойти случайная встреча с кем-либо из своих однокашников по рыболовецкому училищу, и тогда он снова должен будет стать Хоакином.
      Джеку следовало найти человека, который хранит драгоценности одной семьи, обосновавшейся в Майами.
      Антонио и Севальос обеспечивали транспорт и связь с США.
      - Возникла непредвиденная сложность, - продолжал незнакомец. Нужный нам человек заболел... У него приступ аппендицита. Он находится здесь же в ФОКСе, но на другом этаже. Надо бы положить его на операцию, но мы потеряем много времени.
      - Все это очень опасно! - вмешался Антонио. - Мы должны были получить от него драгоценности, а ему пообещать переправку в Америку. Что же теперь делать?
      В разговор втупил старый гангстер:
      - Как избавиться, вы знаете, труп можно будет ночью выбросить в море... А драгоценности забрать. Все можно и нужно сделать сегодня. Завтра будет другая встреча. А сейчас спустимся на 15-й этаж в квартиру "15-М", а то больной сильно мучается! - говоривший мрачно усмехнулся.
      Они вышли из квартиры и подошли к двустворчатым дверям лифтов. Четыре лифта беспрерывно функционировали между этажами.
      Одна из зеленых дверей бесшумно открылась. Входя в лифт, Джек увидел на высоком узком стуле у пульта с кнопками красивую, лет 23-х, черноволосую, полногрудую мулатку.
      Спутник Джека, хорошо знавший весь обслуживающий персонал ФОКСы, поздоровался с девушкой:
      - А, Мартика, как поживаешь? Нам пятнадцатый.
      - Ничего, а вы?
      - Тоже ничего, а где же Хулио?
      - Он обедает.
      - А ты оставила свои телефоны и заменяешь его?
      - Что поделаешь...
      - Посмотри, какой хороший со мной жених для тебя.
      Мартика скользнула по Джеку взглядом.
      - Да он ещё молодой!
      Все заулыбались.
      В это время лифт затормозил, и двери открылись.
      - Пятнадцатый, ваш этаж! До свидания, молодежь, - с улыбкой проводила Мартика своих пассажиров.
      Гангстер открыл дверь квартиры своим ключом.
      Из спальни доносились приглушенные стоны.
      - Я скажу, что один из вас врач, - заговорил приглушенным шепотом гангстер. - Оружия у него нет, да и он ослаб, мучается все утро. Главное, чтобы не кричал. А когда стемнеет, часов в одиннадцать вечера труп перенесем в машину по черной лестнице, там тоже есть лифт, машина стоит в гараже внизу, не нужно выходить на улицу.
      Они вошли в спальню. На кровати, разбросав подушки и подмяв под себя простыни, лежал немолодой человек, видимо, от сильной боли у него изо рта стекала струйка пены. Он молчал, весь сжавшись и ожидая очередного приступа резкой боли.
      Больной перевел взгляд на вошедших.
      - Слушай, парень! Я привел тебе врача. Сейчас он тобой займется. Тебе сразу станет легче, - сказал гангстер.
      Джек занялся поисками драгоценностей, остальные склонились над больным.
      Антонио резким движением своего тела навалился на ноги больного. В то же мгновение Севальос протянул руку к его горлу и сдавил что было силы. Другую руку он оставил какое-то время свободной.
      Когда больной конвульсивно сжался и открыл рот, чтобы закричать, Антонио резко всунул свой сжатый кулак в рот, заталкивая его все дальше, чтобы закрыть доступ воздуха к легким. Одновременно он что было силы зажал пальцами сонную артерию на горле жертвы. Больной напрягся всем телом, но не смог оказать большого сопротивления.
      Когда по телу пробежала вторая волна судороги, Антонио разжал пальцы на горле и вытащил кулак. Затем поднялся и набросил простыню на труп.
      ...Отъезжая от ФОКСы, Джек думал о трупе в багажнике, который им нужно было выбросить в море. В машине находились ещё Антонио и Севальос. Драгоценности были у Джека.
      Машина неслась по гаванской набережной. Минуя поворот в порт, она скрылась в туннеле, идущем подо дном моря. Вместе с электрическим светом от фонарей, который заливал выход из тоннеля и начало загородного шоссе, их машину встретила неожиданно резкая очередь из крупнокалиберного пулемета.
      Джек в страхе пригнул голову, но Антонио рассмеялся и показал на море. Это стреляли из крепости, в виде предупреждения, для слишком далеко отплывшего на лодке одиночки любителя-рыболова. Иначе он мог уплыть без разрешения в море.
      Джек посмотрел в ту сторону: он-то хорошо знал, чем это может кончиться.
      Старинная крепость осталась позади на холме, уступая место современным зданиям морского госпиталя. К нему вверх вела широкая бетонная дорога, у начала которой находится приемной пункт для больных.
      А ниже по левую сторону шоссе раскинулся новый район Гаваны - Гавана дель Эсте, Западная Гавана.
      Это район стильных высоких жилых домов, построенных самыми современными методами. Он существует как продолжение самой Гаваны, но на другом берегу гаванской бухты, там, где начинается собственно океан.
      Широкая вода подступает к белым, желтым и сиреневым стенам домов, отражается голубым пламенем в больших окнах, заносит свой свежий, просоленный запах в комнаты.
      Пока машина неслась по Виа Бланко, мимо курортных местечек и пляжей, Джек задремал. Ему почудилось, что они проехали всего минут десять пятнадцать.
      - Очнись, приехали!
      - Уже? Так быстро?
      - Быстро? Почти час, мы в Аройо-Бермехо!
      - Что это такое?
      - Это тоже хороший пляж, но от Гаваны он расположен километрах в 50, поэтому здесь мало народа, а ещё хорошо то, что можно близко подъехать на машине к морю.
      Действительно, от узкой проселочной асфальтированной дороги ответвления главного шоссе море находилось всего лишь в 15 метрах.
      Они взяли труп, бросили ему на грудь кусок заранее запасенной веревки и потащили через редкие прибрежные заросли. Под ногами похрустывали пустые ракушки, иногда попадался небольшой краб, не успевший убежать в сторону при приближении людей. Труп положили у самой воды.
      Антонио пошел вдоль берега, отыскивая увесистый кусок камня. Быстро нашел его и, вернувшись на место, привязал к ногам, потом подумал и немного отпустил веревку.
      - Пусть поплавает, скорее найдут акулы. Джек, в карманах ничего нет?
      - Нет, все в порядке.
      - Сходи за резиновой лодкой.
      Принести её и надуть было делом нескольких минут. Затем они погрузили труп в лодку, и Джек хотел было оттолкнуть её от берега.
      - Погоди, - сказал Антонио. Он нагнулся над трупом, достал складной нож и нанес на трупу несколько ран. - Так лучше, акулы скорее по запаху крови найдут его. А к утру от него ничего не останется. От берега далеко не отплывай, а то заметят...
      Джек быстро греб ручным веслом и когда почувствовал, что оно на всю вытянутую руку не достает до дна, остановился. Затем медленно без всплеска столкнул труп в воду, сбросив за ним и камень. Через минуту он был на берегу. Лодку, выпустив из неё воздух, поспешно сунули в багажник.
      Стараясь не хлопать громко, закрыли дверцы машины и тронулись в обратный путь.
      Когда машина вновь миновала туннель и они оказались на гаванской набережной, Джек услышал голос Антонио:
      - Будем ночевать в другом месте, а сейчас пошли пешком.
      Они припарковали машину и, выйдя из нее, оказались почти у президентского дворца.
      После длительной поездки на машине они с удовольствием пешком направились к центру по улице Прадо, мимо Центрального парка, мимо гаванского белокаменного Капитолия. На его мраморных ступеньках у главного входа сидел милисиано с винтовкой в руках.
      Джек и его спутник старались держаться подальше от вооруженных людей, но повсюду их было много, и они все время чувствовали себя в опасности, а ведь до новой их явки, нужно было пройти ещё центром Гаваны.
      Продя Центральный парк они вышли на оживленную площадь. Слева она пропадает в лабиринтах кривых и очень узких улиц старой части города. Прямо перед собой Джек увидел огромные буквы "ОЙ" - название центральной газеты.
      У входа в здание дежурили молчаливые бойцы вооруженных сил с автоматами в руках.
      Чуть справа от здания газеты "ОЙ" расположились многочисленные кафе, лавочки, где продается всевозможная мелочь, за ними видна яркая вывеска театра "Марти". Перед зданием театра - столики ресторана, вынесенные на улицу, за ними возвышается небольшая эстрада.
      С эстрады раздавались мелодии новых песен. В толпе, которая дружно подхватывала эти мелодии можно было видеть извечный люд Гаваны: портовых рабочих, милисиано с сигарой во рту, шоферов такси, разносчиков газет, лотошников.
      Они на миг задержались среди этой разношерстной толпы послушать популярную на Кубе мелодию нового танца "Мозамбик".
      Джек обратил внимание на то, что тротуаре сидит парочка влюбленных и даже услышал страстный выдох подруги высокого парня.
      - Пипо...
      Постояв немного и послушав музыку, они пошли чуть дальше по площади, туда, где начинается авенида (проспект) Дель Монте. Они не спешат, они должны выглядеть как просто прохожие и ничего больше.
      От площади авенида сбегает вниз, теряя свои строгие очертания, дробясь на переулки и закоулочки старого города.
      У открытого киоска они останавливаются, чтобы выпить сока сахарного тростника. Продавец закладывает несколько стеблей в выжимной барабан, который скручивает их, а в это время в стаканы стекает немного мутный, приторно сладкий сок. В стаканы бросают колотый лед, и напиток готов.
      Пьют с наслаждением, жарко, и любое холодное питье приносит облегчение.
      Не успевл Джек сделать последний глоток, как почувствовал, что кто-то похлопывает его по плечу:
      - О, Коко!
      Коко - кличка Джека на Кубе. Он оглянулся и увидел старого гангстера, который нашел их в том месте и в то время, как это было обусловлено раньше. Со стороны кажется, что это встретились приятели и они обмениваются дружескими приветствиями.
      - Кэ таль, как дела?
      - Виен, и ту кэталь? Хорошо, а как твои?
      - Тоже хорошо, мучас грасиас, большое спасибо.
      Не сговариваясь они пошли вниз по Дель Монте и свернули направо в неширокую старую улочку.
      Недалеко отсюда - Гавана двадцатого века, сверкающая неоновыми огнями, а здесь - средние века.
      Высокие кирпичные серые от времени стены, над ними ещё выше - узкие окна, внизу замшелые камни мостовой, среди которых пробивается зеленая трава. Тротуар сделан из каменных плит. Многие из них по краям потрескались и осыпались.
      Пройдя буквально несколько шагов, они вышли на небольшую, стиснутую со всех сторон старыми каменными домами площадь. Она не круглая, а немного овальная. Посреди её находится старый, забытый временем и людьми разрушенный фонтан, похожий на осыпающуюся каменную глыбу. Его ложе внутри там, где положено быть воде, заполнено спекшимся серым песком. Сама площадь не более нескольких метров в поперечнике.
      С площади Джек и его спутники вышли в короткую, но более широкую улицу, которая в десяти шагах пересекает другую, на ней распологаются дома с решетками и небольшими балконами. Они остановились у расхлябанной, немного кособокой двери, выкрашенной в желтый цвет. Одна половина её, открываясь, издавала хриплый, сдавленный немазаными петлями звук на всю улицу.
      - Здесь, - негромко сказал старый гангстер.
      Он открывает двери и приглашает зайти.
      За дверью видна деревянная лестница, выкрашенная также в желтый цвет, ведущая наверх. Ее ветхие перила, кажется, срослись с каменной стеной. Между двумя каменными стенами не жарко, даже веет какой-то прохладой.
      Наверху гостей встретили двое старых людей. Старуха и старик. Старуха почти ничего не говорит, а старик, похоже, немного помешанный и быстро заговаривается.
      Вместе с Джеком он вышел на открытый балкон, с которого видны черепичные крыши старой Гаваны, узорчатые чугунные и медные решетки балконов, узкие запутанные улочки. Старик пытался что-то ему сказать, по получился набор бессвязных фраз.
      С балкона Джек заглянул во внутрь квартиры. Здесь нет деревянных полов, как и везде на Кубе, все они каменные, чтобы не было так жарко.
      На балконе два старых плетеных кресла-качалки, остальная рухлядь распихана по углам за ненадобностью в двух комнатах. Часть первой комнаты занимает небольшая кухонька с очагом на древесном угле. Посредине обеденный стол и одна кровать-кушетка. Все это старое, покрыто старыми тряпками и тряпочками. Дальше ещё одна небольшая комната с двумя такими же кроватями и колченогими стульями.
      Пока старуха о чем-то шепталась со старым гангстером, Джек посмотрел вниз в узкий каменный проем. Высота метров пятнадцать. Узкий проход зажат между двумя кирпичными стенами. Внизу каменная мойка с кранами, разделенная на секции.
      В одной из них древняя старуха с распущенными волосами и мокрым подолом юбки мыла лохматого пса. Он стоял на задних ногах, опираясь на каменный край, и терпеливо выслушивал ласковые приговаривания хозяйки, намыливавшей его густую шерсть.
      Настоящая собачья тоска светится в его глазах и изливаеися в тихом поскуливании. Но вот собака вымыта, тщательно протерта её шерсть, а она все стоит на задних лапах.
      Наконец, хазяйка надела ей на шею розовую ленту и повязала её бантом.
      Старуха вытаскивает из кармана небольшой, но емкий пузырек и его содержимое, бесцветное вливает в собачью пасть. Та не сопротивляется, покорно глотает.
      К Джеку подошел старик, пытаясь заговорить, но Джек услышал от него очередную речь, полную бессмыслицы.
      Позвали к столу. Все уселись и понемногу пригубляют стаканы, в которых размешаны кока-кола, немного рому и лед.
      Вдруг муж старухи сказал совершенно нормальным, осмысленным голосом, от которого Джек даже вздрогнул:
      - Завтра все получите и уезжайте поскорее через провинцию Лас-Вильяс, и минуя горы Эскамбрай, сразу спускайтесь к морю.
      Потом старик поднялся и вышел на лестницу. Здесь он снова негромко пробормотал что-то невнятное, чтобы соседи слышали и ничего другого подумать не могли бы.
      Вернувшись в комнату старик больше ничего не говорит и не отвечает на вопросы. Лишь когда Джек попытался узнать у него дальнейшее, тот тихо и угрюмо бросил:
      - Завтра, все завтра.
      Спали на балконе, было очень жарко, влажно и душно. С первыми лучами солнца перешли внутрь помещения и расположились прямо на полу.
      После скромного завтрака старик вынес им небольшую плетеную сумку, с которой хозяйки ходят на базар, и бросил коротко:
      - Все здесь!
      Квартира этих старых людей служила передаточным пунктом, к тому же они были свидетелями того, что драгоценности переданы.
      Чтобы завладеть драгоценностями, нужно было убрать того, у кого они хранились. Здесь, в Гаване это исключалось, необходимо убрать тех в Майами, кому надо было передать их. Но это было уже дело не Джека.
      ВОЗВРАЩЕНИЕ СЕСТРЫ
      Джек выглянул с балкона на улицу: там было тихо, ничего подозрительного не наблюдалось.
      Старый гангстер подогнал машину к самому дому. Когда усаживались, Джек с удивлением обнаружил в машине ещё одного человека. Это был Косой.
      В ночь урагана, когда его захватили милисиано в провинции Ориенте, ему удалось сбежать от них и добраться до Гаваны, где он нашел приют у Марио старого гангстера.
      Когда все расселись в машине, Марио сказал тихо, но твердо, обращаясь ко всем сразу:
      - Надо Косого взять с собой и доставить в Америку.
      Машина тронулась.
      Косой понимает, что после ареста и побега, у него земля горит под ногами и ему следует поскорее исчезнуть с кубинской земли.
      Антонио очень беспокоило появлением Косого в их компании. Он не знал, что это агент ЦРУ, но все же лишний человек в их деле совсем не нужен, поэтому он думал о том, как избавиться от Косого. "Может, убрать его в море, но там будут другие люди, значит это не годится".
      Он пристально посмотрел на Джека, затем перевел взгляд на Косого. Джек понял выразительный взгляд Антонио.
      На выезде из Гаваны Марио передал руль Антонио и вышел из машины. До дома он доберется на такси, а всем остальным он пожелал "буэн виахе" "счастливого пути".
      И вот снова Виа Бланка. Несколько часов пути и они пересекли границу провинции Лас-Вильяс.
      Ехали берегом моря. С одной стороны изумрудные волны разбивались о черные отполированные прибоем скалы, с другой находились зеленые пастбища для скота, огороженные колючей проволокой.
      Потом дорога уходит от моря. Теперь по обеим её сторонам простирались живые изгороди из кактусов, обработанные поля, плантации банановых деревьев. Наконец, они подкатили к небольшому ранчо - сельской усадьбе, прикрытой кокосовыми пальмами.
      В усадьбе Джек и его спутники немного отдохнули, подкрепились и, пересев на джип хозяина, продолжили свой путь. Вел джип Перес Бермехо, хозяин ранчо.
      Вечерело, но видно ещё было хорошо. Направляясь к берегу моря, джип забрался в самую гущу мангровых зарослей. Стало слышно, как невдалеке заплескалось море.
      Антонио, тихо переговорив с хозяином ранчо, сказал ему, чтобы тот выгрузил резиновую лодку и сразу же уезжал обратно. Что тот и сделал.
      Джек зажег карманный фонарик. Антонио передал свернутую резиновую лодку Косому.
      Джек понял: чтобы у того руки были заняты.
      Первым шел Антонио, за ним Косой, затем Джек и Севальос. Драгоценности на этот раз у них были в рюкзаках за плечами.
      Когда Косой немного нагнулся, пролезая под низко висящей веткой, идущий сзади Джек ударил его по затылку рукояткой пистолета. Удар получился не очень сильным, и Косой, тренированный агент ЦРУ, сразу же попытался выпрямиться, но не успел.
      Этого удара ждал Антонио. Мгновенно он вонзил свой нож в грудь Косому. Тот молча упал.
      Свернутую резиновую лодку передали Севальосу, который с Джеком пошел вперед, а Антонио несколькими взмахами ножа добил Косого.
      Крадучись, группа вышла к морю.
      Надули и спустили резиновую лодку на воду.
      Тихо расселись по местам.
      Джек оттолкнулся коротким веслом от берега. Лодку подхватило течением и понесло в открытое море.
      Примерно через час её пассажиры услышали тарахтение мотора.
      К ним на помощь спешила шхуна, которая ранее их высадила на кубинский берег. Джек посигналил фонариком. Шхуна подошла совсем близко, и скоро беглецы с Кубы со своими драгоценностями были на её борту.
      * * *
      За эту поездку Джек получил от мафии немалую сумму денег. И он решил, что теперь пора подумать и о сестре.
      О своих делах он поговорил с Беном, рассказал о сестре. Оказалось, что Тибурон продал её в один из публичных домов в Пуэрто-Рико.
      Бен заверил Джека, что через неделю его сестра - Хуанита - будет с ним, потому что у него есть знакомые парни на этом острове, только Джеку придется оплатить авиабилет до Майами.
      - Но ты нам тоже кое-что сделаешь, - сказал Бен, пристально глядя на Джека. - Это, возможно, будет и в твоих интересах... Надо будет убрать Тибурона.
      Джек удивленно вскинул глаза.
      - Не удивляйся, он стал нашим конкурентом. Переманивает наших оптовиков по покупке наркотиков к себе... Держит более низкие цены. Нам это не подходит...
      - Так что, можно с ним кончать?
      Бен молча кивнул головой.
      - Мы поможем тебе, подстрахуем! Но тебе придется отсюда сматываться, если ты кончишь Тибурона. Отомстишь за себя и нам поможешь. Ты согласен?
      Джек молча кивнул головой и стал готовиться к встрече с Тибуроном.
      Наконец настал день отмщения.
      Когда Джек оказался у гостиницы "Нуевитас", где остановился Тибурон, был поздний вечер.
      Небо слабо светилось, солнце запряталось где-то за облаками. Было очень тихо.
      Джек, несмотря на то что чувствовал себя хорошо, все же ощущал приступы внезапного страха. Руки его вспотели.
      За несколько метров от входа в гостиницу его остановил Антонио. Он сказал:
      - Все в порядке. Коридорные подкуплены. Дежурный внизу мешать не будет. Тибурона накачали виски, девка от него ушла пять минут назад. Действуй!
      Джек подошел к двери номера, где был Тибурон, нажал на неё и открыл.
      Прислугу с этажа удалили заранее.
      Он прошел одну комнату и подошел к спальне. Оттуда не было слышно ни звука.
      Джек разработал свой план. Он решил убить Тибурона, разбудив его. Ему хотелось, чтобы тот увидел его, увидел того, кто пришел отомстить ему.
      Рванув дверь спальни, Джек открыл её и войдя загрохотал стулом, опрокинул его, но в ответ не услышал ни звука. Оказалось, его жертва крепко спала.
      Подойдя к постели, он убедился в этом. Его план срывался. Но ему уже казалось, что так будет лучше. Он вынул пистолет с глушителем и приставил его к виску спящего. Выстрел был похож на негромкий хлопок в ладони.
      Под простыней дернулось тело Тибурона, перевернулось и скатилось к ногам Джека.
      Джек нагнулся, вынул кинжал, несколько раз вонзил его в грудь лежащего на полу человека и бросил его тут же.
      Затем минуту посмотрев, как кровь медленно растекается по полу, он спокойно вышел. Дело было сделано.
      ...Через неделю он был вместе с Хуанитой. Ей исполнилоськ этому времени 13 лет, ему 15. Они стали собираться в дорогу, чтобы покинуть Майами.
      ПРИКЛЮЧЕНИЯ ХУАНИТЫ
      После встречи брата с Хуанитой она рассказала ему все, что с ней произошло.
      - Тибурон отправился со мной на остров Пуэрто-Рико, который, как ты знаешь, является частью Соединенных Штатов, как свободно присоединившееся государство... Тибурон взял за меня много баксов...
      - С Тибуроном, - прервал Хоакин сестру, - я рассчитался. Я убил его!..
      По словам Хуаниты, её не сразу поместили в бордель. Как оказалось, есть немало мужчин, которые предпочитают заниматься "любовью" с детьми и хорошо за это платят. Около двух миллионов детей в мире - девочек и мальчиков с шести и более лет принуждают люди или нищета заниматься проституцией, среди них оказалась и Хуанита.
      Сначала Хуаниту приучали к занятию проституцией. Ее привезли в столицу Пуэрто-Рико - Сан-Хосе и поручили "хозяйке", которая учила её ремеслу проститутки.
      Два дня пробыл Тибурон с Хуанитой в Сан-Хосе.
      Тибурон ожидал весточки, когда ему нужно будет отвести Хуаниту в условленное место и получить за неё деньги.
      Сам он Хуаниту не трогал: невинную девочку он мог продать подороже. Первый день он провел бездарно: напился с утра, пошел бродить по городу, затем вернулся в гостиницу, снова напился, на этот раз в стельку, и отправился спать.
      Этого ему не хотелось, тем более что существовала реальная возможность провести день по-другому и поскорее уехать с острова, но не получалось...
      После завтрака он все же пойдет, обязательно пойдет по адресу, который он получил, но сигнала не было, и он опасался попасть в полицейскую облаву в том районе, где продавали девочек туристам.
      ...Тибурон вышел с Хуанитой из гостиницы в плохом настроении. Он мог бы завтракать и в самой гостинице, но там было дороже: Тибурон был скуп и считал деньги, понимая, что они ему могут понадобиться в случае, если придется откупаться от полиции.
      По утрам он предпочитал перекусывать в небольшом заведении, которое держал итальянец через улицу напротив.
      Сегодня он думал о Хуаните, о том, как бы подороже её продать. Он думал об этом, пока они шли в заведение итальянца.
      Это была большая длинная комната с широкой стойкой направо при входе.
      Посредине зала стояли столики, каждый для четырех клиентов, а слева у глухой стены, оклеенной рекламами туристских агентств, столики были отгорожены друг от друга высокими ширмами.
      Глядя на них, Тибурон почему-то вспоминал кожаные шоры на глазах у пугливых лошадей. Завтрак в этом месте Тибурон назвал про себя "сидеть за шорами". Сегодня он чувствовал себя неспокойно и ему хотелось побыть с Хуанитой подальше от посторонних любопытных глаз, поэтому он прошел "за шоры".
      Растягивая завтрак, Тибурон заказал Хуаните стакан взбитого ананасового сока - "хуго батидо", а для себя - чашечку крепкого кофе. Он думал, как ему быть, рукой ощупывая бумажку с адресом, которую он положил в правый карман.
      "Нет, все-таки пойду, рискну. Время идет, а время - деньги", - думал он, припоминая поздний разговор в гостинице. "А почему же нет? Почему мне не заработать тысячу баксов на этой девочке? Чем я хуже других?".
      Он попытался представить себе отношение других продавцов к продаваемым детям. Эта тема не раз всплывала в разговорах между наркодельцами, они торговали и детьми, так как это был очень прибыльный бизнес.
      Он увидел свое отражение в зеркале: высокий, сутулый, костистый, с пустым, отсутствующим взглядом, за которым скрывается жестокость и бесчувствие к человеческим страданиям.
      Вчера к нему в гостиницу пришел агент по продаже детей - невысокий, вертлявый, с заметной лысиной на голове, по прозвищу "червячок".
      Он всегда носил расческу в кармане. Волосы зачесывает с одной стороны на другую, тщательно пригоняя волосок к волоску, чтобы прикрыть всю лысину: большую, желтую, как внутренность спелого плода манго.
      Агент принес Тибурону адрес:
      - Вы прочитаете его и запомните, а бумажку потом уничтожите.
      Заканчивая завтрак за "шорами", Тибурон после долгого раздумья решил, что пойдет все же сегодня по этому адресу.
      Такси они оставили, немного не доезжая до старой части города, да и не было смысла ехать дальше. Лучше не торопиться, осмотреться при подходе.
      В самую последнюю минуту, если он увидит полицейских, можно и не повернуть за угол, а пройти прямо и вернуться назад в номер, подождать еще, не стоит в этом случае рисковать.
      С этой мыслью Тибурон двинулся вперед, отыскивая указанный в адресе дом.
      Пройдя небольшую площадь, на которой примечательными были старинная церковь и скульптура Колумба, открывшего Новый Свет, он попал в лабиринт узких улочек старого города. Они буквально засасывали прохожего - хотелось идти и идти вперед мимо небольших кафе, лавчонок, мастерских, облупленных стен, потрескавшихся каменных крылечек, почти съеденных ржавчиной за века решеток, прикрывавших маленькие окна.
      Улочки прошлого влекли куда-то вдаль искать неизведанное и неизвестное, заставляли ближе присмотреться к людям, а сделав это, нетрудно было заметить, что они никуда здесь не торопятся.
      В одном месте Тибурон и Хуанита внезапно остановились и посмотрели себе под ноги: вся плита, на которой они стояли, была выложена ключами разных размеров. Они были врезаны в камень и отшлифованы башмаками. Так и есть: они оказались у мастерской, где делали ключи и чинили замки.
      Подозвав старика в старых застиранных белых брюках, в соломенной шляпе, в серой рубашке, стоявшего на углу с протянутой рукой, Тибурон спросил его, как пройти на нужную им улицу.
      - Пройдете до портняжной мастерской, там она и будет, сеньор, услышал он в ответ, а вслед за ним и просьбу о милостыне.
      Тибурон протянул ему самую мелкую монету из своего кармана и сразу же отошел, чтобы к нему не обратились другие нищие.
      Портняжная мастерская, как оказалось, находилась как раз в том доме, который ему был нужен. Вывеска мастерской была тусклой, поблекшей и висевшей над входом, вероятно, не один десяток лет.
      "Вряд ли здесь шьют что-либо новое, видмо, починка и ремонт" - подумал Тибурон, входя в мастерскую.
      С порога он увидел две комнаты. В первой, слева от входа, стоял большой стол для закройщика. Перед ним сидел на высоком табурете старый негр с клочковатой редкой бородкой и проворно орудовал иглой над какой-то одеждой.
      Пожилая женщина рылась в сваленном в углу ворохе одежды.
      Вдоль стены, где было одно окно, стояла длинная вешалка с готовой, отремонтированной одеждой.
      С облупившихся, потрескавшихся стен смотрели старые засиженные мухами цветные картинки, изображавшие религиозные сценки.
      Через дверной проем была видна и вторая комната. Там стрекотала ручная швейная машинка. За ней, сильно согнувшись, сидела располневшая молодая мулатка, очевидно, дочь или сноха закройщика-негра.
      При появлении посетителей все вскочили как по команде.
      Появление нового человека в этой мастерской, которой пользовалось только население соседних кварталов, было такой же сенсацией, как, например, появление осла, заговорившего вдруг человеческим голосом.
      Первой нашлась молодая мулатка, она бросила машинку и, подойдя к Тибурону, спросила:
      - Что угодно многоуважаемому сеньору? - Она развела руками, показывая всем своим видом свою крайнюю услужливость.
      Тот объяснил.
      - Сеньору нужно видеть Коки Реглу?
      - Да.
      - О, я вас проведу, это здесь во дворе, - мулатка поспешно сбросила фартук, поправила волосы и направилась к двери.
      Они обогнули дом и через небольшую калитку, обитую проржавевшими листьями железа, вошли внутрь.
      Здесь они увидели тесный дворик, облупленные серые стены, узкую каменную выщербленную плитку порога, на который ему указала мулатка.
      - Она живет здесь.
      Переступив порог, они очутились в комнатке с одним окном. В ней никого не оказалось.
      - Посидите, она сейчас придет, я её найду!
      Тибурон опустился на старый стул, заскрипевший своими полуразрушенными соединениями, и начал осматриваться, но ничего особенного не увидел, так как окно пропускало мало света.
      Спустя минуту Тибурон почувствовал, что в комнате уже кто-то есть. Хуанита тоже посмотрела туда же - на дверь. Регла вошла и остановилась у порога, не решаясь первой заговорить.
      Тибурон рассматривал её с некоторым удивлением: она оказалась молодой и довольно-таки хорошенькой.
      Женщине было около двадцати четырех лет. Простенькое темно-синее платье оттенялось только ярко белевшими пуговичками. Открытые босоножки делали её ноги стройными и немного худыми. Последняя пуговичка не была застегнута, откинутый воротник открывал высокую шею. У неё был правильный подбородок, смуглое, узкое лицо, большие глаза, подобранные красной лентой густые черные волосы.
      - Регла?
      - Да.
      Больше они ничего не успели сказать, так как в этот момент в комнату с улицы вбежала босая девочка с растрепанными волосами.
      - Мама! - но, увидев незнакомых, замолчала.
      - Ваша дочь?
      - Да... она нам не помешает. - Регла взяла дочь за руку и вышла во двор, пригласив вместе с ней выйти и Хуаниту. Вернулась она быстро и остановилась напротив Тибурона.
      - Моя дочь поможет вашей девочке привыкнуть ко всему.
      - А что она тоже..? - задал вполне понятный вопрос Тибурон.
      Регла кивнула головой и сказала:
      - Она участвует в этом деле, но мужчинам я её не отдаю. При ней девочки скорее привыкают к делу, а когда они свыкнутся, я этих девочек отдаю в бордель.
      Тибурон к этому времени уже составил себе первое впечатление об обстановке. "Живут как бы в семье, деваться ей некуда, - подумал он. Убежать не может, кругом незнакомый город".
      - А где же они встречаются с мужчинами, у вас? Здесь, наверное, не очень удобно?
      - Нет, здесь они только живут. Их забирают и привозят назад... - Регла помолчала, потом подошла к тумбочке и вынула оттуда сверток в полиэтиленовом пакете:
      - Вот деньги, считать не нужно, все, что мне передали. Вам лучше скорее уйти.
      Тибурон попрощался и вышел во двор. Девочек здесь не было.
      Он быстро добрался до гостиницы. А на другой день улетел.
      - У Реглы, - рассказывала брату Хуанита, - я пробыла недолго. Просто мне дали свыкнуться с обстановкой... Первый раз забрали меня из дома Реглы через три дня. Все эти три дня мы играли во дворе дома с дочкой Реглы, её звали Анхелика... Меня привезли в богатый дом и отдали на потребу старику. Как мне объяснили, этот богатый старик заплатил очень много: он верил, что если овладеет невинной девочкой, то продлит себе жизнь... Я кричала и боролась... Меня держал сильный мужчина, а старик насиловал... Потом, в других случаях, меня заставляли изображать невинность, чтобы клиенты больше платили... Если я делала что-то не так или не то, меня били и били жестоко. Очень скоро меня повезли к одному мужчине. Ему было лет 40, было очень страшно. Тогда я узнала, что такое секс, он всему меня научил.
      - Меня тогда отвезли в бордель... Я не люблю заниматься сексом... Там меня никто не любил, все за деньги... Там я часто думала, что случится со мной, когда наступит конец света и мне придется отвечать перед Богом?...
      - ...Когда мне было очень плохо, я просила отвести меня в церковь, и я думала о том, что сделает со мной Бог за мои грехи... Но меня заставляли, били, говорили, что, если я не буду стараться, меня будут колоть наркотиками... Как ты думаешь, Хоакин, простит мне Бог мои грехи?
      - Простит, если мы будем молиться, и он нас простит, - ответил задумчиво Хоакин. Он думал о том, что им делать дальше, после того, как они из Майами перебрались в Мексику.
      Здесь Хоакин занимался наркотиками, дела шли хорошо, но его беспокоило душевное состояние сестры.
      Снова он услышал, что она говорит:
      - Самое ужасное в том, что я испытала - это сознание неотвратимости, непреклонности чужой воли, меня заставляли, и я не могла избежать этого, и это в тысячу раз страшнее, чем физическая боль... Мне кажется, что от этого чувства я никогда не смогу избавиться...
      - Сможешь! - прервал Хуаниту Хоакин. - Я уверен, что сможешь, я знаю как!
      - Как же, как?
      - Убить человека!
      - Убить человека! Что ты говоришь, Хоакин?! На мне и так много греха...
      - Когда ты убьешь человека, ты подавишь в себе эти чувства неотвратимости чужой воли, это тебе поможет... Ты увидишь! Ты увидишь, что сама станешь другой...
      Разговоры на эту тему между братом и сестрой происходили несколько раз, вот наконец брат сказал сестре:
      - Мне поручили убрать одного человека: он взял партию героина, а деньги за него не вернул. Убивать будешь ты!
      Хуанита замотала головой, но брат её убедил:
      - Избавишься от того страшного чувства побитой собаки, надо, надо это сделать!
      Хоакин сделал так, что этот человек увлекся Хуанитой, и та пообещала ему провести вечер с ним.
      Когда он впервые увидел Хуаниту у него не появилось и тени сомнения, что с ней "все можно", если он хорошо ей заплатит.
      После ресторана, когда он повез Хуаниту в машине к себе домой, все и случилось.
      Сестра получила от брата самые подробные инструкции, как себя вести.
      Когда машина остановилась у светофора на тихом перекрестке, Хуанита вытащила из сумочки рукой, одетой в перчатку, небольшой пистолет и несколько раз выстрелила в голову водителя. Он дернулся и быстро сник за рулем.
      В это время у машины затормозил на своем автомобиле Хоакин.
      Пересаживая сестру в свою машину, он забрал у неё пистолет, сказав ей при этом:
      - Сегодня мы с тобой заработали две тысячи баксов, а завтра ты уже будешь другим человеком! Будь спокойна, это убийство никто не будет пытаться раскрыть, за наркодельцов полиция не отвечает!
      По дороге домой брат сказал фразу, которая определила всю их последующую жизнь:
      - Ты знаешь, Хуанита, мне думается, что мы с тобой люди двадцать первого века. Похоже, что в этом столетии общество поделится так: половина людей будет преступниками, а вторая половина будет их ловить, преследовать и сажать в тюрьмы!
      КОНЕЦ
      Наш литературный псевдоним - К. и Т. Енко
      (Ткаченко Владимир Герасимович,
      Ткаченко Константин Владимирович)
      3 июня 2002 г.
      г. Москва