Снова наблюдали странный, завораживающий танец, когда десяток человек синхронно выполнял тончайшие пассы с мечами. Равномерный стук барабана задавал нужный ритм, и, повинуясь этому ритму, взлетали, кружась, узкие змеи отточенной стали. Эскобар мог часами, в немом восторге наслаждаться таким фейерверком мастерства. Иигуир, досконально разбиравшийся из военных наук, пожалуй, только в фортификации, решил полностью положиться на оценку друга. Зато ему неожиданно представилась возможность оценить способности хозяев в других, более знакомых областях.

Неутомимый Басо с утра до вечера таскал старика по извилистым стежкам, временами заглядывая и в маленькие островерхие домики. Обычно они оказывались безлюдными, что, впрочем, не останавливало Басо в его рвении. Реже гостей встречали семьи хардаев: миниатюрные скромные женщины, шумная детвора или благообразные старцы. Три таких визита особо запомнились Иигуиру.

Как-то, посещая один из домов, он увидел необыкновенной красоты картину, выполненную на длинном листе тончайшей рисовой бумаги. Простые штрихи черной краски сплетались в дивный завораживающий речной пейзаж, скупые линии оживали, обретали объем и плоть. Иигуир надолго застыл у висящего на стене творения великолепного мастера. Заметив это, Басо, не колеблясь, увлек старика на другой конец поселка. Они оказались в не менее изящном, чем картина, саду, прошли по дорожке мимо опушенных снегом можжевельников к домику. На веранде их встретил перепачканный в краске юноша.

— Здравствуйте. Можем ли мы видеть господина Ано? — заговорил с ним Басо. — Мой друг прибыл из далекой страны и хотел бы познакомиться со знаменитым художником.

— К сожалению, учителя сейчас нет, господа, — ответил юноша невозмутимо, будто общение с чужеземцами вошло у него в привычку, — он в отъезде. Но, если желаете, я могу проводить в его мастерскую.

Мастерской оказалась небольшая холодная комната. Из мебели лишь обтрепанный топчан располагался в дальнем углу, рядом грудились сваленные в беспорядке кувшины и плошки, сплошь запятнанные черной или красной краской. От столь зияющей пустоты комната выглядела не такой уж маленькой. О том же, что за таинство регулярно происходит в ней, говорили только длинные листы бумаги, развешанные по одной, лишенной окон, стене. Иигуир разочарованно обернулся к спутникам — ему показалось, что все листы девственно белы. Однако ученик мастера кивком головы указал в глубь комнаты, и старик проследовал дальше.

Самый последний в ряду лист действительно был готов. Иигуир молча замер около него, затихли и остальные. Зимний лес, строгий и прекрасный, словно ворвался с улицы в дом. Те же скупые штрихи, то ли невероятно точно рассчитанные, то ли гениально интуитивные, теперь пели песню занесенных снегом сосен...

Лишь через несколько минут покоренный Иигуир оторвал взгляд от бумаги. Басо явно наслаждался произведенным впечатлением, ученик поступил проще.

— Вам понравилась картина, сир? — спросил он, оттирая краску с пальцев.

— Это просто... чудо, — отозвался Бентанор.

— Тогда примите ее в подарок.

Старик опешил:

— Разве возможно дарить такой шедевр, сын мой? И что скажет на это ваш учитель?

— Ничего не скажет. Если вы заметили, у нас почти не остается его работ, все продаем или раздариваем. Ведь для художника главное — процесс творения, а вовсе не его результат. Этот лист учитель закончил пару дней назад и, полагаю, уже не станет особо о нем жалеть.

Пока бесценный подарок скручивали, Иигуир смущенно переминался рядом.

— Господин Ано и живет прямо здесь? — Басо кивнул в сторону топчана.

— Просто иногда засиживается за работой допоздна. В нашем деле всякое бывает: то все получается в считаные минуты, то приходится ловить необходимый настрой часами и днями.

— М-да, отвлекать от ловли тут действительно нечему, — усмехнулся Басо.

Ученик не воспринял остроты гостя:

— Именно. И этот лист, поверьте, тоже не провисел бы до конца недели. Данное творение уже свершилось, ему пора отправляться в мир.

Когда вышли на крыльцо, среди низких серых облаков на мгновение выглянуло солнце. Опушенный сад разом вспыхнул мириадами золотых искорок, словно ограненный алмаз.

— Я заметил, что у хардаев очень красивые сады, — щурясь и кутаясь в плащ, сказал Иигуир. — Признаться, не ожидал от суровых воинов такой тяги к прекрасному. Однако ваш сад, сын мой, выделяется даже среди всех виденных, здесь вправду рождается вдохновение. Господин Ано находит время заниматься и этим?

— Ну что вы, — покачал головой ученик. — Сад действительно получился великолепным, только создавал его совсем другой мастер.

— Вы имеете в виду господина Сагдама? — оживился Басо. — Ведь он тоже живет тут неподалеку, мессир, мы могли бы зайти и туда.

— Вы совсем загоняете сегодня старика, дети мои... — Иигуир покряхтел, но в итоге все же верх взяло любопытство.

Нужный им дом оказался всего лишь третьим вниз по улице, а сад перед ним — воистину очаровательным. Иигуиру он чем-то напомнил картины Ано, вроде той, которую нес сейчас в руках. Изломанные линии ветвей, сменив листья на пушистый снег, обрели особую прелесть. Протоптанная дорожка причудливо петляла между высоким кустарником и отдельными коротко стриженными деревьями, за каждым поворотом открывался неожиданный вид, заросли вдруг сменялись полянками, бормотал хрустальный родник, и не верилось, что это диво возможно разместить на такой крошечной площади.

Навстречу гостям вышел седовласый старец в длинном голубом одеянии. Рени Сагдам был даже старше Иигуира и мог бы, пожалуй, поспорить с ним в богатстве жизненных впечатлений. В отличие от большинства хардаев, редко покидавших отечество, Сагдам объездил почти весь Архипелаг. Юношеская страсть к путешествиям с годами сменилась горячим интересом к растениям. Из самых дальних земель, к немалому удивлению знакомых, привозились странные черенки, семена, саженцы. Почти все это зеленое богатство при изобильном уходе и опеке нового хозяина приживалось в чужом краю. Самые нахальные представители умудрялись удрать из приютившего их сада, прекрасно размножались сами, и подчас уже начинали считаться исконными обитателями Диадона. Мысли же их подлинного воспитателя потекли в другом направлении.

— Некоторые люди полагают красивым сад необычный, чудной, — неторопливо рассуждал Сагдам, пока его племянница, молчаливая худая женщина, накрывала на стол. — Подобно мне, в молодости они везут из заморских стран всякие диковинки, даже те, что не протянут здесь и месяца. Спору нет, необычное создание природы способно помочь в саду, оно выделяется, притягивает взор. Однако ж никакие дебри невиданных чужеземцев никогда не сравнятся по впечатлению с хорошо продуманным, искусно образованным и заботливо ухоженным садом. Даже если его составят самые заурядные, привычные с детства растения... По крайней мере, таково мое мнение, — добавил он.

— Сады, что мы видели у вас и господина Ано, действительно прекрасны, сир, — искренне признался Иигуир. — Чувствуется рука незаурядного мастера.

Лицо длиннобородого старца тронула слабая улыбка.

— Я рад, что они вам понравились, господа. Ано любит повторять, что творчество несравнимо важнее творения, но все-таки высокая оценка последнего тоже приятна. Хотя для меня сад — не просто зеленое творение. Сад — это дитя любви Природы и человека: Природа дает ему жизнь, а человек вкладывает душу. Сад — это место для жизни человека, идеальное место для рождения, пути и смерти. Поэтому если какая-то часть сада противоречит высоким канонам искусства и вместе с тем приходится по сердцу его обитателям — она прекрасна. Если моя работа нравится тем, кто ее видел... я рад прежде всего за них. Думается, что вы, господин Иигуир, сможете это понять. Я посещал ваш собор в Амиарте вскоре после открытия. То здание мог построить только настоящий творец.

Ужин был скромным: рис, рыба, лепешки и молодое вино, но оживленная беседа затянула трапезу далеко затемно. Иигуир и Сагдам, казалось, нашли друг в друге достойных собеседников, близких и по возрасту, и по опыту, и по любимому делу. Пригревшийся у огня Басо уже давно клевал носом, а они все длили свой разговор...

По дороге обратно юноша сонно молчал и лишь у порога их жилища вдруг спросил:

— А вы заметили, мессир, как мало детей мы встречаем у хардаев?

— Мало?.. Да, пожалуй, ты прав, сын мой. Почти все живут одни. Неужели местные женщины избегают их?

— Именно, избегают. Только причина этого не в хардаях, а в неусыпных стараниях нашей матери-Церкви. Еще сотню лет назад о подобном нельзя было и помыслить. Хардаи — люди неординарные, многие женщины, от крестьянок до принцесс, влюблялись в них без памяти. Видимо, титанические усилия и своеобразная гениальность требовались от Церкви, чтобы окрасить брак с хардаем в столь мрачный цвет. Но своего они добились. Сегодня только отчаянно смелые или безумно влюбленные решаются порвать с привычным миром, получая в спину проклятия от родных и близких. А между тем вся эта гора препятствий, мессир, воздвигается исключительно с одной целью — лишить хардаев детей, будущих учеников и продолжателей их дела. Фактически, не сумев одолеть противников в открытом бою, Церковь ныне возглавляет борьбу за их вымирание.

— Надеюсь, ты все-таки сгущаешь краски, сын мой. Неужели хардаям не хватает учеников? Даже теперь, накануне больших войн?

— Государь понимает эту опасность и сделал ряд правильных шагов. Дошло до того, что малолетних сирот принудительно забирают из монастырских приютов в ученики. Стране сейчас нужнее воины, чем монахи. Однако в результате не проходит и года без покушения на жизнь Его Величества. Боюсь, ярость затмевает Отцам Церкви разум, они готовы принести даже свою родину в жертву своей ненависти!

Иигуир с сомнением покачал головой:

— Все же с насилием в приютах... это лишнее.

— Извините, мессир, я, разумеется, имел в виду насилие не над детьми, а над их опекунами. С этими приютами — отдельная история. Лишенные собственных сыновей, хардаи стали чаще брать к себе забытых всеми бродяжек и сирот. И что же? Вряд ли где-нибудь еще на Архипелаге Церковь вкладывала такие колоссальные деньги в создание детских приютов, как у нас.

— Это — святое дело, сын мой, — попытался Иигуир остановить разошедшегося не на шутку Басо.

— И даже святое дело оказывается подчиненным все той же непримиримой ненависти! Почему гораздо охотнее заботятся о мальчишках? Почему бросают на произвол судьбы калек? Ни одного ребенка в руки хардаев — вот девиз сегодняшней Церкви Диадона! Кстати, мессир, первым его выдвинул ваш добрый друг — кардинал Иошуа.

— Переписываются не только с друзьями, — смущенно пробормотал старик.

Гостеприимный домик в сказочном саду Иигуир впоследствии посещал неоднократно. Эскобар целыми днями пропадал на тренировочных площадках, а при редких встречах лишь блаженно жмурился. Крисгут... Похоже, кунийский слуга оказался единственным, кто чувствовал себя неуютно в Ней-Теза. Аскетичная школа Адиона не прошла даром, юноша созерцал окружающее хмуро и неодобрительно. Отказался даже от привычки всюду сопровождать Иигуира, сосредоточившись на работе по дому. Старика это, честно сказать, не опечалило. Теперь он мог почти каждый вечер наведываться к мастеру Сагдаму, проводя время за долгими зимними беседами. Они по-настоящему сблизились, только здесь в душе гердонезца чуть притухали сомнения, а тайны хозяев казались такими доступными простому смертному...

Однажды, зайдя с улицы, Бентанор удивился встретившей его тишине. Прошел в гостевую комнату и в отблесках пламени камина не сразу заметил своего друга. Тот сидел на полу посреди комнаты, поджав ноги, прямой, но не напряженный. Ни словом, ни движением не отреагировал он на скрипнувшую половицу. Иигуир и раньше пару раз замечал хардаев за подобным занятием, однако впервые повезло наблюдать это столь близко. Осторожно обошел застывшую фигуру, присел на краешек сундука. Ярко освещенное лицо Сагдама завораживало, излучало невероятный сплав бесстрастности и уверенности. Сперва Бентанор сравнил его с лицом спящего или мертвеца, но уже через минуту поймал себя на том, что именно таким представил бы лицо Бога. Кощунственные мысли вконец смутили старика. Захваченный внутренней борьбой он совсем потерял счет времени и очнулся лишь от легкого прикосновения к плечу. Рядом стоял улыбающийся Сагдам.

— Осмелюсь прервать ваши размышления, друг мой.

Иигуир осознавал, что стал свидетелем чего-то важного и глубоко личного, но любопытство пересилило:

— Что... это было?

— О чем вы?

— Ну, это ваше... сидение на полу.

Сагдам понимающе кивнул:

— Медитация?

— Медитация, — повторил Иигуир. — И что же она собой представляет? Что дает?

— Это путь, один из путей. Способ гармонизации внутреннего мира, постижения своей изначальной природы, истины или «духа воды»... Много витиеватых слов изобретено за века, хотя, пожалуй, не стоит забивать ими голову, друг мой.

— Нет-нет, это очень важно... И все хардаи обязательно занимаются этим?

— Не все и не обязательно. Хотя это классический путь, существует и множество других. Строго говоря, их бесконечное число, столько, сколько вообще существует занятий у человека. Суть ведь не в том, что делать, а в том, как. Постигать истину можно и очищая выгребные ямы.

— Но вы все же предпочитаете писать картины и обустраивать сады.

— Верно, но не только. По большому счету вся жизнь хардая — это медитация. Главным же образом, как вы знаете, мы предаемся ратному делу. До сей поры дожили только любители этого.

— Неужели и посреди смертельной битвы уместно искать истину?

— Скажу вам как бывалый воин, друг мой, — вновь улыбнулся Сагдам, — именно там и есть самое подходящее для этого место.

Иигуир закрутил седой головой:

— Н-не очень понятно, хотя... очень притягательно. Ну, хорошо, допустим, это часть вашей... веры... или мировоззрения. Но скажите, друг мой, что могут дать такие упражнения вам как воинам?

— Пожалуйста, самый простой пример. Я уже стар, мои мышцы не способны к такой быстрой работе, как в юности. Тем не менее в несложных состязаниях на реакцию, вроде банальной игры «в шлепок», я дам фору многим молодым. Можете подтвердить хотя бы у Басо.

— И в чем секрет?

— Обычный человек неизменно отделяет себя от мира, от происходящих перед ним событий. Когда что-то случается, он сперва реагирует эмоционально, переживает увиденное. Затем подключается разум, начинает анализировать, рассуждать. И только после рождается команда для его молодых, резвых мышц. Это нормально, правда, задержка на мгновение порой стоит поражения в игре, а на поле брани — жизни. И что может подобный человек противопоставить другому, исключившему первые две ступени реакции? Для такого соперника реакция действием — естественное продолжение самого события, он, образно говоря, думает мышцами.

— Вы так не доверяете разуму?

— Разум... — помедлив, отозвался Сагдам. — Разум, друг мой, — орудие могучее, но своенравное. Отсюда необходимость контролировать его, держать в узде. Предоставленный же самому себе, он имеет привычку наносить непоправимый вред.

Подобные разговоры Иигуир заводил много раз и все с одинаковым результатом. Сагдам вроде бы ничего не пытался скрывать, говорил простые вещи, но когда дыхание замирало в остром предчувствии — постижение местных тайн вот-вот свершится, пальцы вновь хватали пустоту. Никакие мудрость с опытом не помогали уяснить странное миропонимание, а следовательно, никакие теплые отношения с Сагдамом — до конца растопить льдинку беспокойства на дне души. В противоположность Эскобару, откровенно упивавшемуся боевым мастерством хардаев, Иигуир не ощущал, что со своей стороны продвинулся в осмыслении хоть на шаг с первого дня в Ней-Теза.

Довелось путешественникам столкнуться и с другой стороной знаний клана. После долгих морозов неожиданно потеплело. Небо по-прежнему оставалось хмурым, однако пушистые сугробы осели, а с крыш звонко сыпалась капель. В воздухе запахло весной, еще далекой, но неизбежной. Как-то утром, видимо застудившись на обманчиво теплом ветру, Бентанор едва сумел встать с кровати. Вновь дал о себе знать навязчивый спутник последних лет — радикулит. Пока Эскобар сочувствовал мучениям старика, Басо, сразу войдя в курс дела, отвел, почти отнес больного в один из домиков на окраине.

Там, в жарко натопленной комнате, до краев наполненной дурманящими ароматами трав, плотный, голый до пояса мужчина уложил Иигуира лицом вниз на деревянный стол. Сперва короткие, толстые пальцы мягко пробежали вдоль спины, затем начали неспешно растирать поясницу, время от времени смазывая ее странной, резко пахнущей жидкостью. Вскоре обволакивающее тепло растеклось по телу старика, под тихое мурлыкание лекаря, напевавшего какую-то песенку, он едва не заснул. Дождавшись, пока спина хорошо разогреется, хардай вновь ощупал позвоночник, наложил на него ладонь и вдруг несильно, но отчетливо ударил. Старик вскрикнул и сел на столе, ошарашенный: боли не было и в помине. Лекарь, вытирая руки холщовым полотенцем, наблюдал за Иигуиром с улыбкой.

— Не хочу вас зря обнадеживать, сир, — уже прощаясь, сказал он в дверях, — за один визит такие недуги не лечатся. Могу обещать только пару месяцев спокойной жизни. Вот если бы вы пожили здесь подольше... Во всяком случае, используйте это для растираний. — Он протянул Иигуиру горшочек с темной, вязкой, как кисель, микстурой.

Спустя еще пару дней, когда старик беседовал на веранде с Басо, тот резко замолчал и взглядом указал на улицу. Иигуир обернулся. По едва подернутой снегом дорожке сада к ним шел Хонан Энго. Традиционный черный плащ хардая дополняли золотая застежка и вышитый золотом пояс — символы ранга.

— Очевидно, что-то прояснилось по нашему делу, — вымолвил Иигуир.

— Я подожду в доме, мессир. — Басо, понимая, что он лишний при такой встрече, удалился, утянув за собой и застывшего с подносом Крисгута.

— Благоприятные вести, господин Иигуир, — после обмена приветствиями сообщил Энго. — Трое наших людей согласны отправиться с вами на запад. Они прибудут сюда до конца недели.

— Вы считаете, троих достаточно для подобной задачи?

— Вполне.

— А эти люди понимают, что уезжают на долгие годы... возможно, навсегда? От друзей, семьи, в совершенно иной конец Поднебесной, — продолжал расспрашивать Бентанор.

Верховный Магистр пожал плечами:

— Они сами сделали свой выбор. Не сомневайтесь: это опытные воины и достойные наставники. Я хорошо их знаю, с одним даже вместе вырос. Подготовить полсотни отличных бойцов им вполне по силам.

— Должен заверить, что безмерно благодарен вам за содействие, мессир.

— Пустое. Хочу только кое о чем предупредить, господин Иигуир: во всех документах будет указано, что вы получили от клана оружие и советы. Ничего больше, понимаете?

— Э-э... не совсем.

— Как, по-вашему, сир, поступят мелонги, узнай они про это дерзкое предприятие? Без сомнения, не станут ждать годы, а вырежут весь лагерь в короткой вылазке. Даже наши воины вряд ли смогут уберечь каждого.

— Но откуда же варварам знать о... затее?

— Ох, господин Иигуир, — покачал головой хардай, — вы недооцениваете Бренора Гонсета с его подручными, а ведь именно с ними вам и предстоит начинать борьбу. В наш век влиятельные силы имеют уши везде, глаза — в любом захолустье. Удивлюсь, если за время долгого путешествия вы не привлекли ничьего враждебного внимания.

— Но, мессир, мы всю дорогу старались... И на Диадоне имеются слуги варварской Империи?

— Конечно... — В глазах Энго старику почудилась скорее печаль, чем озабоченность. — Большие деньги всегда отыщут лазейки в слабые души. Имперским осведомителям, впрочем, здесь даже усердствовать особо не понадобилось: ваше послание на имя короля, участие в дворцовом приеме, десятки чиновничьих глаз в Канцелярии, Иностранной Палате... Всякий любопытствующий мог войти в курс ваших, сир, намерений.

Совершенно оторопевший Бентанор развел руками:

— Но... как же... мы ведь хотели...

— Как лучше, — кивнул Магистр. — Понимаю, сир, и не собираюсь порицать. Некоторые меры предосторожности мы примем сами, об остальном заботиться вам: никаких лишних слов, никакого победного ликования. Повезете наших людей, будто контрабандный товар, крадучись, тайком. С ними я еще поговорю отдельно, вам разъясняю сейчас.

— Ясно, мессир. — Старик опустил седую голову. — Но многие друзья... осведомлены уже...

— Басо и Дейга? Им тоже все растолкуют. Это порядочные люди, способные внять доводам разума. Будь по-другому, в ворота Ней-Тезы им бы не въехать.

— То есть... у нас еще есть шанс остаться незамеченными?

— Надеюсь, что да, иначе не отпускал бы вас обратно. И не переживайте, сир, пока достаточно лишь усиленной осторожности. Пройдемся?

Они спустились с веранды в сад, изящный и пустынный, неторопливо двинулись между отороченных заледеневшим снегом слив.

— Каково ваше нынешнее впечатление о хардаях? — прервал продолжительное молчание Энго. — Не поздно отказаться от своей просьбы.

— Ни в коем случае. Ваши люди, бесспорно, великолепны, мессир. Редко встретишь такое совершенство в своем деле.

— Имеете в виду ратное искусство? Ну, я, пожалуй, не сказал бы, что оно является нашим основным делом. Правильнее будет все же считать хардаев воинствующими монахами, нежели философствующими воинами.

— Однако жизнь ваша при этом отдаленно напоминает монашескую.

Магистр усмехнулся:

— У нас действительно нет обетов и заповедей, богослужений и молитв, но разве это главное? И не в оценке ли формальной, обрядовой стороны веры вы, господин Иигуир, разошлись с отцами Церкви? Становление хардая — это прежде всего работа духа, самозабвенный прорыв к Истине... Разве не тем же должны заниматься в настоящих монашеских общинах? По-моему, очень похоже.

— Тогда в чем же, наконец, суть вашей веры? Я постоянно ощущаю, что понимание где-то рядом, но так и не смог уловить его. Рассудок, вероятно, стареет.

— В чем суть? — Энго покачал головой. — Хороший вопрос, сир, только не знаю, что вам и ответить. У нас говорят: «Пока не постигнешь, не поймешь».

Иигуир удивленно поднял брови:

— А эта... медитация... Она заменяет вам молитву?

— Не больше, чем любое другое занятие. Просветление одинаково доступно и медитирующему, и сражающемуся, и подметающему пол. К тому же я бы это сопоставил скорее не с молитвой, а с прямым духовным слиянием с Богом... однако боюсь окончательно вас смутить. Если же нужно услышать что-то похожее на постулаты, то примите, например, следующий: «Не разделяй».

— И что он означает?

— Не следует выделять никакой предмет из целостной картины мироздания. А прежде всего не нужно выделять самого себя. Слейтесь с окружающим миром и живите в нем... будьте им...

— Вы против осознания себя как личности?

— Человек должен осознать себя личностью, хотя... — Энго помолчал, — ему и не следует делать этого. Впрочем, точно так же можно продолжить каждое из моих предыдущих рассуждений.

Увидев совершенно обескураженное лицо гостя, Магистр рассмеялся:

— Не стоит расстраиваться, сир. Не у вас одного возникают сложности с пониманием нашего образа мысли. На Диадоне давно в ходу присказка «бессмысленно, как спор с хардаем». И любые объяснения... Не обижайтесь на сравнение, сир, но как объяснить слепому от рождения красоту подлунного мира? Затратив массу усилий, можно описать в подробностях каждый предмет вокруг, каждый камешек и снежинку, однако, что есть «красота», человек все равно до конца не осознает. Тут необходимо сперва прозреть.

— Поймите меня правильно, мессир. Я расспрашиваю вас не из досужего любопытства. Предполагаю, что подобное изменение сознания предстоит перенести и моим мальчикам?

— Конечно. А это по-прежнему вас пугает?

— Не то чтобы пугает... — замешкался Иигуир. — Но если бы можно было как-нибудь обойтись...

— Едва ли так получится. — Хардай усмехнулся. — Понимаю ваше стремление, мессир, сохранить у детей веру отцов, но... едва ли. Просто научить обращаться с мечом — значит не передать им и четверти мощи хардаев. Вдобавок... нам любопытен сам подобный опыт.

— Интерес, выходящий за рамки военной политики?

— Безусловно, мы заинтересованы в организации очага сопротивления в тылу врага. Также не буду скрывать — отправляющимся с вами хардаям лучше пожить какое-то время на чужбине. Но кроме того... Видите ли, господин Иигуир, просветление, или Нейдзи — «дух воды», постигается в любом деле, совершаемом человеком, в любом месте и в любое время. «Не видящий света в песчинке не увидит его и в райских кущах», — как говорили Великие. Однако наше учение, хоть и живет уже много веков, никогда пересечь пределы Диадона не пыталось.

— Хотите проверить, удастся ли учению пустить корни и на Срединных Островах. Я правильно понимаю?

— И это в том числе.

— А если обучение не будет проведено в полном объеме, оно лишится вашего интереса? Вы вправду полагаете, мессир, что столь необычные убеждения способны широко распространиться у нас, в стране, давно и глубоко преданной Единому Творцу?

Энго пожал плечами:

— Едва ли. Скорее всего, через одно-два поколения в Гердонезе вовсе о них забудут. Если, конечно, еще раньше об этом не позаботится Церковь. Может, чуть-чуть растворить дверцу, ведомую нам... Круг адептов Нейдзи, сир, никогда не был слишком широк, даже в лучшие годы охватывал лишь несколько тысяч человек. Вероятно, Нейдзи и не свойственно становиться религией народов. Культ Вин-Шу, а затем единотворчество справились с этим куда успешнее.

— И вас это не расстраивает? — внимательно посмотрел на собеседника Иигуир.

— Нисколько. Ведь мы нашли свой путь, показали его возможности. Для искателей Истины он будет отныне всегда открыт.

— Многие считают, — сказал, помолчав, старик, — что я все на свете знаю. А вот между тем на закате жизни сталкиваюсь с непонятным и удивительным мировосприятием.

Магистр улыбнулся:

— Послушайте, о чем станут говорить наши наставники с детьми, сир, и, надеюсь, кое-что для вас прояснится. Человеку, заявившему о присутствии Бога в каждой душе, это должно быть по силам.

— Но не окажется ли это слишком сложным для детей?

— Напротив. Учение Нейдзи вовсе не является оторванной от жизни, умозрительной конструкцией. Не успевший закостенеть в догмах и традициях ребенок воспримет его легко и естественно. Куда больше трудностей может ожидать ваших подопечных в случае победы.

Иигуир удивленно поднял голову, а Энго продолжал:

— На Диадоне, сир, хардаи защищены не только законами и военной мощью, но и вековым почитанием, преданиями, доверием народа. Нас уже немногие понимают, однако большинство все еще уважает. Ваши же воспитанники, господин Иигуир, рискуют остаться чужаками в собственной стране... И вообще, подумайте серьезно об их дальнейшей жизни. Освобождение Гердонеза не должно стать единственной целью бытия, иначе, достигнув ее, они зависнут в пустоте. Впрочем...