Остров мечты (№1) - Остров мечты

Окружающие подобрались. Факт владения речью должен был вроде бы чуть успокоить их, но не помогло. Ну не мог обыкновенный человек вот так запросто усесться в круге чужаков, будто среди друзей детства. И ведь ему было чего опасаться!

— Уж извините, ужин ваш разделять не решусь, — продолжал между тем гость. — Хотя, справедливости ради, не все ныне и такой имеют. Большие беды, большие страдания...

— Да он сумасшедший, — наконец, неуверенно предположил кто-то из товарищей.

— Точно! — подхватил другой. — Ты как забрел-то сюда, убогий?

Добстер, ясно сознавая, что так легко они не отделаются, поморщился. Скосил глаза на сидящего по левую руку Шургу. Напряженные черты лица приятеля выдавали торопливую работу мысли и сосредоточение воли.

— Не будем друг друга обижать, дети мои, — донесся негромкий ответ. — Каждый человек при рождении чист, в душе любого грешника можно при желании отыскать крупицу чистоты, подаренной Творцом. Давайте же обращаться к ней, а не к налету многолетней грязи.

— Насчет чистоты у нас тут сложно, — фыркнули рядом.

— Знаю, — кивнул старец с готовностью. — Случившаяся на нашей земле гроза разрушила жизни многих, разнесла в клочья устоявшийся быт. Многие из вас, вероятно, потеряли родных и близких, однако дает ли эта скорбь право губить вдобавок и собственные души? Задумайтесь, дети мои, на какую дорогу толкает вас страх, на чью мельницу...

— А я, кажется, узнал тебя, старик. — Шурга обогнал разворачивавшуюся проповедь. — Ты ведь один из тех... из поместья на речке, так?

Ночной гость даже бровью не повел.

— Так. Там я сейчас нашел приют, там обретаются мои друзья, от чьего имени я тоже говорю. Это что-либо меняет?

— Многое меняет. Видел я тебя... вместе с приятелями у ворот.

— И что? Разве это мешает нам, сын мой, поговорить по душам?

— Очень даже мешает, — чуть разобравшись в ситуации, Шурга насупился. — И никакой я тебе не сын, старик. Лучше отвечай, зачем пришел?

— По годам вполне годишься в сыновья, — грустно заметил незнакомец. — А коль скоро все мы — создания Творца, то и родственность свою отрицать не должны.

Пока остальные в растерянности хлопали глазами, Шурга насел на гостя:

— Тоже родственничек выискался, гляди-ка! Думаешь, рясу надел, так право учить жизни получил? А чему учить-то? Нету сейчас никаких законов — ни Божьих, ни земных. Растоптаны варварами в одночасье и взойдут ли снова — неведомо. Так что нечему тебе, старик, нас учить, понял?! Другим головы морочь, кто нашего лиха не хлебнул!

— Горячо говоришь, сын мой, — вздохнул старец всё с той же пугающей безмятежностью. — Верю, есть у тебя причины к таким резкостям, а только, пока сей мир не обрушился целиком в Геенну, законы его коренные будут стоять. Не люди их определили, не людям и отменять. Как ни ужасны северные орды, а не под силу даже им хоть чуток поколебать мироздание.

— Только нам от того не легче, — проворчали рядом.

— Верно. Для всякого человека его собственные горести и страдания всегда кажутся важнее любой вселенской заботы. Однако в том числе и тем отличаемся мы от диких зверей, что получили в дар от Господа разум, способный отличить, выделить вечное в буре проходящей суеты. Загляните в свои души, дети мои, и вы увидите буквы одного из вековечных законов: не живет человек без Бога в сердце! Опустится, оскотинится, наплодит гнусностей, просуществует в грязи еще какое-то время, но искру Божью не обретет уже никогда. А без нее... лучше, право, и не беспокоиться спасать свою шкуру.

— Поешь сладко, старик, — злые слова Шурги хлестнули завороженных необычной речью товарищей. — Что ж выходит-то, нам всех простить, расцеловаться и отправляться гуськом себе могилы рыть? И тех сволочей простить, что деревню мою в пепел обратили со всеми жителями? И тех, кто над детьми моими измывался? Да пропади они пропадом эти душа с искрой, если помешают по-настоящему отомстить!

— Даже на такое готов?

— Готов! — тряхнул головой Шурга. — Ей-ей, Сатане бы продался немедленно и с потрохами, кабы дал силы на достойную кару извергам. Раз наш Всеблагой молчит, то любой союзник сгодится.

Старец удрученно понурился:

— Горе зовет вас к святому делу, дети мои. Только, боюсь, оно же и глаза застит. Не потому ли покамест от вашего мстительного огня страдают лишь другие гердонезцы?

— Другие? Ну вот и до сути дошло! — едва ли не радостно возопил Шурга. — Что, почуяли в поместье запах жареного? О милосердии заскулили?

— Милосердие никогда не будет лишним, сын мой. А что до запаха... Так пока отсюда доносится только запах жареных крыс.

Теперь встрепенулась уже вся лесная компания. Недовольный гул покатился по кругу, будто народ вдруг разом вспомнил про нынешний лихой статус.

— Дай срок, старик, запашок переменится, — процедил Кривонос сквозь зубы. — И тогда кое-кто здорово пожалеет о своих дерзостях.

— Даже в мыслях не имею дерзить, — с прежней обезоруживающей легкостью ответил гость. — Догадываюсь, дети мои, что вы прилежно взялись изучать ватажную науку и, вероятно, вскоре преуспеете в ней. Горько наблюдать подобный выбор, но... я не за тем сюда пришел.

— Наконец-то, — усмехнулся Шурга, — опять вернулись к старому вопросу: зачем? Ведь не нравоучениями же надеешься отстоять свои закрома?

— Не только нравоучениями. Ты правильно понял, сын мой, я здесь, чтобы уберечь твоих и моих друзей от взаимного истребления. Прошлой ночью вы решились на воровство, этим утром — на насилие. Так и до убийств недалеко. Или я не прав? Или вон ту куртку сняли не с избитого до беспамятства человека?

— Выжил все-таки, дрянь? — покривился Шурга. — Нечего было первым с ножиком на людей кидаться. По справедливости и получил.

— Какая же тут справедливость?

— Очень даже большая, старик. Мы-то прекрасно понимаем, что главные враги — варвары. Они превратили нас в нищих бродяг, им и отвечать по всей строгости. Только вот биться-то с завоевателями мы пока не готовы. Сам видишь: ни еды, ни одежды толковой, ни тем паче оружия. Просто на копья броситься? Не дождутся. Окрепнем, соберем народ, подготовимся... вот тогда...

— За счет кого окрепнете, сын мой?

— Да хоть бы и за счет тебя, проповедник! Ради большой правды малыми можно и поступиться. А то попрятались, понимаешь, со своими приятелями за высокий тын, подвалы добром набили и хотите всю беду в лесу пересидеть? Колбасы жрать, когда рядом голодные мрут? Нет уж, хитрецы, делиться-то придется! Не мы, так другие удальцы вас непременно выковырнут да вытрясут до донышка. Разве ж это не справедливость?

Сидящие вокруг костра люди одобрительно загудели.

— Обобрать и убить ближнего, по-твоему, справедливо?

— А сдохнуть под забором богача, оставив врага без мести? — Шурга распалился не на шутку. — Почему я должен жалеть земляка, если он беспощаден к таким, как я? Или у вас, старик, собрались только хорошие? Отлично, тогда поделитесь для начала кормежкой, не все ж нам крыс-то лопать. Получится вполне мирно, тихо и по заповедям Творца. Слабо?

Впервые за время разговора гость промедлил с ответом.

— Видит Бог, мне искренне жаль вас, дети мои, — произнес, неотрывно глядя на робкие язычки пламени. — Горько осознавать, сколь кровавую и разрушительную дорогу вы сегодня выбираете, какое пепелище оставит она от ваших душ. В меру скромных сил рад был бы помочь, однако... у нас иные планы на запасы поместья.

— Ага! — воскликнул Кривонос, но под жестким взглядом Шурги осекся. Добстер только крякнул: бывший сосед, похоже, стремительно овладевал браздами правления в их ватаге.

— Стало быть, других-то можно звать к смирению и благочестию, — хмыкнул Шурга, — а самим краюха хлеба дороже Господа? Так что ли, отче? Вот после встреч с подобными проповедниками и теряешь окончательно веру в святые идеалы.

— Я не говорил о смирении, сын мой, — отозвался незнакомец, не поднимая глаз. — Время неподходящее, так что даже сам от смирения отошел. Только у меня свой путь, сложный и извилистый, а ты со своими друзьями ныне встал на нем препоной.

— Правда? Ох ты, какая незадача! Вы уж извините болванов, господа хорошие, не додумались у вас разрешения-то спросить. Одолели, понимаете, разные заботы мелкие, прокормиться там, уцелеть... Но, конечно же, мы немедля все исправим. Так ведь, друзья? Что прикажете, сразу повеситься или просто посторониться?

— Посторониться.

— Как? — опешил Шурга.

Старик, наконец, оторвал печальный взгляд от огня.

— Мы хотим, чтобы ваша... компания ушла отсюда. Незамедлительно. Сторону света выбирайте сами, миль восьми-десяти, полагаю, хватит. Мы настаиваем на этом.

Круг замер от неожиданности. Однако теперь у них было на кого положиться.

— Нагло, — кивнул Шурга. — Ценю таких людей, только не на сей раз. С какой это стати мы-то должны уступать?

— На увещевания вы не поддаетесь... — Старец пожал плечами. — Рядом, похоже, нам мирно не ужиться... Другого выхода не вижу.

— Так вот вы-то и убирайтесь, умники! Здесь прав тот, кто сильнее. Что-то я не замечал в поместье большой армии, а? Станешь уверять в обратном?

— Не буду. Людей у нас, сын мой, вправду немного, зато драться они готовы крепко. Обильно кровь прольется, а в итоге не уцелеет ни поместье, ни ваша компания. Зачем нам это надо?

— А ты не пугай! Из-за стен-то грозить — дело немудреное. Только учти: и не таких зубастых людская смекалка из берлог выуживала.

— Про Хомяка спроси, — наклонился к товарищу Добстер.

Шурга отстранил его, однако просьбе внял:

— Там, откуда ты шел, старик, был наш приятель. Куда подевал?

— С ним все в порядке, сын мой, не беспокойся. — Странный гость, казалось, начал неуклонно утрачивать интерес к беседе, погружаясь вовсе уж в беспросветную грусть. — Лежит сейчас в кустах, невредимый и связанный.

— Что? — изумился Шурга. — Уж не ты ли его, старый, скрутил? Ври да не перебарщивай! Тут все же не дураки сидят, каплю-то разумения имеем. И шуток над собой не любим. До сих пор с тобой вежливо обходились, а ведь можем и не посмотреть на седины!..

Сам Шурга с места не двинулся, но его товарищи будто хорошо обученная стая, колыхнулись в направлении незнакомца. Почувствовав волю новоявленного вожака, они, наконец, побороли в себе робость перед непонятным визитером. Старец глянул на них почти безучастно, перевел взор на хмурого Шургу, затем поднял правую руку. Озадаченные этим жестом ватажники на миг замерли, а потому отчетливо расслышали тонкий, стремительный свист. Взметнув искры, в самую сердцевину костра вошла длинная стрела, закачалась оперенным хвостом.

— Черт!

Все разом отпрянули от кострища, словно наибольшую опасность представлял именно прилетевший снаряд.

— Вам придется покинуть этот край, дети мои, — негромко, но внятно произнес старец. — Увы, либо вы послушаетесь меня, либо... поляжете прямо здесь и сейчас.

— Ах ты, проклятый!.. — рыкнул Кривонос, хватаясь за дубинку.

Новое движение руки старца, еще одна стрела, блеснув из темноты, вонзилась в бревно рядом с мужиком. От народа не укрылось, что послали ее из совсем иного места, а незаурядный стрелок даже позволил ей по пути чуть задеть край рукава седовласого посланника.

Теперь оцепенели все. Кривонос выронил палку. Люди, придавленные прежними страхами, боялись шелохнуться, съежившись, водили по сторонам глазами. Даже Шурга заметно побледнел, хоть и ворочал желваками в бессильной ярости. Как ни слабо горел этой ночью костер, его света хватало, дабы озарить всех сгрудившихся вокруг ватажников. В результате они, точно вытащенные под солнце кроты, не различали сейчас ничего, кроме плотной стены мрака, а у невидимых и несчитаных противников были как на ладони. Выцеливай любого, бей по заказу... Разумеется, кабы прыснул народ дружно врассыпную, большинство бы уцелело... скорее всего... Только вот кто отважится начать, обрекая себя на первый удар?..

Старый Добстер облизнул пересохшие губы, огляделся, стараясь не слишком шевелить головой. Нет, пожалуй, смельчаков пока не сыскать. Людей устрашили аккурат так, чтоб и огрызаться не дерзали, и бежать отчаяния не хватало. В конце концов, противники до сей минуты даже не поцарапали никого... Эх, они оставались еще в душе теми же лапотниками, неуклюжими и пугливыми!

— Стало быть, на одно слово Творца решил не полагаться, отче? — с трудом гася бешенство в голосе, осведомился Шурга. Лишних движений и он предпочитал не делать.

— Нужда заставила, сын мой. — Старец устало опустил руки. — Как ты верно заметил, подчас ради большой правды приходится потеснить малую. Что ж поделать, Господь наградил нас не самым совершенным из миров... Короче, вы уходите. Немедленно и безвозвратно. Нам не нужна ваша кровь, тем более что ей будет полезнее пролиться за свободу Гердонеза.

Народ набрался смелости на недовольный гул, однако и тогда продолжал опасливо коситься в сторону черной стены леса. Теперь стрелки мерещились за каждым деревом.

— Может, до утра потерпите? — скривился Шурга.

— Лучше сейчас. И часть пути осилите, и нам выкажете свою добрую волю. Пожитки собирать, полагаю, недолго?

— А что нам помешает завтра же воротиться?

— Не надо, сын мой! — Старик поднял на ватажника глаза, радости победы в них не было ни на йоту. — Не заставляй нас охотиться по чащобам за хорошими, в сущности, людьми. Вы достаточно настрадались, чтобы сложить головы в братоубийственных стычках. Разойдёмся мирно.

Шурга какое-то время пытался выдержать обмен прямыми взглядами, но затем, ворча, отвернулся.

— Стало быть, старик, это мы нынче теснимая малая правда, так? Что же тогда за грандиозные затеи у вас-то в головах?

— Есть кое-что. Возможно, и мы немного поучаствуем в освобождении страны, если Творец будет милостив к дерзновенным планам своих чад. Будущее покажет.

— Скрытничаешь? Понятно... Зачем кому-то беспокоиться о десятке голодранцев, обреченных околеть в первую же зиму? Ладно, собираемся, братцы... Против силы не попрешь...

Все еще гудящий недовольно, круг заколебался, распадаясь. Пожалуй, людям сейчас стало даже легче — нашелся некто, взявший на себя непростое, щекотливое решение. И какая разница: выбирали его вожаком или нет? Едва ли кто в тот момент осознавал, что и поражения порой рождают лидеров.

— Так вы намеревались здесь зимовать? — вдруг обратился старец к Шурге, уже поднявшемуся на ноги.

— Намеревались... Много чего намеревались... пока с тобой, отче, не встретились.

— Не держи на меня обиды, сын мой. Договоримся так: возвращайтесь сюда через... скажем, месяц. Тогда, полагаю, и край окажется вашим, и поместье, и остатки запасов. Устроит?

Угрюмый ватажник обернулся с недоверчивой миной:

— С чего такая щедрость-то? И куда сами подеваетесь?

— Нас уже не будет.

— Вообще?

— Хм, может, и вообще. В любом случае, все, что уцелеет, достанется вам. В безраздельное пользование. Это ведь поможет пережить зиму?

— Еще бы, — покачал головой Шурга. — А вам-то это на кой? Опять милосердие?

— Не забывай, сын мой, что у нас вдобавок имеются и общие враги. Неужто мы станем им подыгрывать, вредя друг другу? Предлагаю от чистого сердца. Согласны? Или ты мне не доверяешь?

Шурга окинул незнакомца хмурым взглядом, вздохнул:

— Нет у меня причин доверяться тебе, отче... Но тем не менее... бесово семя, я тебе поверю...

Вопреки сомнениям Эскобара бродяги действительно покинули окрестности поместья. Опринья потерял из виду шайку милях в трех на северо-западе, последующие осторожные прощупывания леса результатов не принесли. Край успокоился, умиротворился, вновь погрузившись в прежнюю чащобность. Теперь его никто не беспокоил. Опять зашагали по дорогам сборщики, все новые маленькие воины вливались в бурлящее варево, затеянное Иигуиром. Нашелся даже мальчишка, потерянный Бахмуром. Он и впрямь оказался не только крепок не по годам, но и смел — разведчики обнаружили скитальца уже на подходе к поместью. Таким образом, у заговорщиков в кои-то веки хватало поводов для радости. Без всяких потерь они отстояли свой дом, свои замыслы от опасных соседей, и теперь можно было беззаботно шутить над неловким солдатом, едва не ранившим стрелой Иигуира. Сам старик, казалось, и не задумывался, сколь близко от беды пришлось ему балансировать. Едва ли три весьма посредственных лучника сдержали бы дюжину разбойников, отважься те кинуться в атаку или наброситься на бесстыдно блефовавшего гостя. А ведь, как бы ни рассуждал Иигуир о достаточности прожитой жизни, гибель в его планы явно не входила.

События той ночи служили пищей для пересудов вплоть до возвращения Бойда. Приехал он молчаливым и мрачным, пропустил мимо ушей рассказы встречающих и сразу пригласил руководство заговора на совет.

— Для начала о хорошем, господа. — Толстяк окинул взглядом соратников. — Судно я нашел, называется «Эло». Не сравнится, конечно, с «Аргамоном», но вполне крепкая посудина. Капитан прежде служил у меня и сейчас согласился за символическую плату нас перевезти. Провиант также закуплен. Теперь о главном, то есть о плохом. От верных людей я узнал, что схвачен Мауром.

— Дьявольщина! — вырвалось у Беронбоса.

— Сведения точны? — спросил Эскобар.

— Достаточно точны. Его взяли на выезде из Ринглеви. С ним находился еще ребенок.

— В чем его могут обвинить? — Иигуир прикрыл глаза руками, словно не желая выказывать свою тревогу.

— Понятия не имею. Возможно, проводилась обычная облава, и хватали всех подряд. К тому же Мауром служил в королевской гвардии — это уже повод. Хуже, если мелонги заподозрят что-нибудь более серьезное. Тогда могут вырвать истину любыми путями. Надеюсь, мы все узнаем в ближайшее время.

Эскобар поморщился:

— Какое там, поздно будет. Ждать нельзя. Скажет что-либо Мауром под пытками или нет, мелонги все равно могут выйти на нас. Мальчишка выболтает то, что слышал от солдата, найдут людей, у которых они останавливались. Достаточно предположить маломальский заговор или даже просто всплыть любому из наших имен, как вся округа будет тотчас поставлена на уши.

— Да, здесь становится слишком горячо, — произнес Иигуир. — Кажется, приспевает время выбираться из страны, друзья. Сколько у нас детей на сегодня?

— Тридцать восемь, — откликнулся Беронбос.

— Что ж, подождем, пока вернутся сборщики. Один из них, кажется, еще здесь, пусть задержится. Рассчитываю, остальные приведут хотя бы человек пять. Но в любом случае ждем не больше недели. Затем достаем деньги и сразу трогаемся в путь, так что всем следует быть наготове.

— Все же чертовски рискованно, мессир, сидеть здесь еще неделю, не зная, что готовят для нас в столице, — заметил Эскобар уже после совещания, оставшись с глазу на глаз с Иигуиром.

— Рискованно, друг мой, — вздохнул тот. — Только выхода нет, каждый ребенок сейчас на вес золота. Ты. помнится, грезил о сотне уникальных бойцов? А тут и половины не набирается.

— Ну, это, мессир, меня не останавливает. Вероятно, Творцу понравилось всегда ограничивать круг моих подчиненных полусотней, так постараемся же взять качеством. А там, кто знает... и в Валесте сироты с бродяжками встречаются. Многие за кусок хлеба с готовностью примут военную стезю.

Старик покачал головой:

— Однако у них не будет гореть сердце жаждой отмщения мелонгам. Думаю, иной раз это пламя способно удесятерить силы воина, а значит, есть прямой резон сидеть здесь до последней минуты. Да и людей ведь не бросить, так?

— Это вы о сборщиках? Напрасный риск, мессир. Многие из них вовсе не собираются покидать Гердонез. Четверо уже просились у меня в вольные ватаги.

— И все же подождем их самих, — сколь возможно мягко подытожил Бентанор.

Неделя прошла в напряженном, тяжелом ожидании. Пока женщины героически принимали на себя буйство ребячьей вольницы, жизнь взрослых обитателей поместья мужского пола после доделки линии частокола будто распадалась на две половинки — бесконечные дозоры на стенах сменялись только коротким сном в обнимку с оружием. Исключение составляла лишь пара лазутчиков, что осторожно исследовала окрестности. В любой момент могла наступить развязка. Зарядили дожди, разведчики приходили в потемках, грязные и мокрые до нитки. Им даже не требовалось ничего докладывать — само появление без тревожных криков сообщало о том, что судьба дарит затерянному в чаще селению еще один день.

К концу недели вернулось шесть сборщиков. О последнем, как и о Мауроме, никаких новостей не последовало. Эта неизвестность угнетала особенно сильно. Воображение издерганных людей рисовало самые мрачные картины, в каждом шорохе леса слышались шаги приближающихся врагов.

Наконец, после мучительных колебаний решились продолжить развитие заговора. От имени Бойда был отряжен гонец к капитану корабля. В устном послании обговаривались время и место предполагаемой погрузки — небольшая бухточка вдали от дорог и жилья. Затем начали формировать две экспедиции.

— Друзья мои! — обратился Иигуир к собранным слугам и солдатам. — Я знаю, что в последнее время вы самоотверженно трудились и внесли огромный вклад в осуществление нашей задумки. Знаю также, что у каждого есть собственные планы на будущее. Каждый вправе сам выбрать тот путь борьбы, к которому склонно сердце. Однако сейчас я искренне прошу еще немного помочь в начале нашего пути. Как только все будет погружено на корабль, обещаю, вы сможете свободно определиться: ехать с нами или остаться в Гердонезе. Нынче же для нас бесценен каждый спутник, каждый верный клинок. И я очень полагаюсь на вас, дети мои.

Первому отряду предстояло доставить к кораблю детей. В него вошли двое солдат, четверо слуг, две женщины-служанки и семья Беронбоса. Сам Алиссен должен был возглавить его, но он так упрямо отказывался, что командование взял на себя Иигуир.

— Да дворецкий Бойда не хуже знает все местные тропинки! — оправдывался Беронбос. — Как же я смогу ехать в обозе, когда другие идут на рисковое дело? Нет уж, мое место среди них! Хоть тут-то, мессир, не заставляйте меня сторониться опасности, не трус же я, в конце концов!

Кроме бородача второй отряд составили также Эскобар, трое солдат и двое слуг. Под руководством Бойда он направлялся в самое осиное гнездо — к замку Тьюнир за королевскими сокровищами. Затея представлялась опасной до крайности. Располагался замок совсем недалеко — каких-то миль пять напрямую, в ясную погоду верхушки его башен можно было разглядеть с близлежащих холмов. Вместе с тем столкновение с любым патрулем на подступах к замку обещало верный и печальный финал.

Каждый понимал это, потому расставание получилось долгим и тревожным. Когда общими усилиями рыдающую Марику оттащили от мужа, колонна Иигуира первой тронулась в путь.

Идти предстояло более двух дней. Саткл, дворецкий Бойда, вел их по самым безлюдным местам, по еле заметным лесным тропам. Это уменьшало опасность наткнуться на мелонгов, которые вроде бы избегали забираться в такую глухомань, но зато вынуждало двигаться пешком, без повозок, лишь с несколькими вьючными лошадьми. Поэтому дорога превращалась в плотную череду коротких привалов. Главной же проблемой оказалось удержание под контролем полусотни бесшабашных сорвиголов. Сколько ни пытались внушить им всю серьезность положения, ребячья шаловливость то тут, то там вырывалась наружу. Кто-то из мальчишек вдруг устраивал возню, на крик сбегались взрослые, а за их спинами колонна уже рассыпалась по окрестным кустам. Новые потасовки, обиды, капризы, кого-то отыскивали, иных догоняли... Когда же подступило совершеннейшее отчаяние, на выручку неожиданно пришла заурядная усталость. Через пару-тройку часов пути озорной задор сник, к середине дня вовсе исчез, а под вечер дети уже брели, как лунатики, спотыкаясь о корни и не обращая внимания на комаров. Когда, наконец, отряд остановился на ночлег, многие уснули, не дождавшись ужина.

— Хоть сейчас затихло воинство, мессир. — Саткл кряхтя опустился рядом. Чуть моложе Иигуира, он не был столь привычен к дальним походам, отчего воспринимал их тяжелее.

— Главное, чтоб завтра встали. — Бентанор покачал головой. — Жалко малышей, однако опоздать ни за что нельзя. Ни корабль, ни отряд Бойда ждать, скорее всего, не смогут.

— Ну, ребятишки-то еще денек потерпят. Малость откормились, отдохнули, мыслю, справятся. Из окрестного бы мира не пришло беды.

Иигуир насторожился:

— Что-то заметил, друг мой? Люди?

— Врать не буду, мессир, не знаю. Народ вдали мелькал, но углядел ли нас — Бог ведает. Одна надежда, не привык еще местный люд при любой странности спешить к варварам на доклад.

— И никогда Господь такого позора не допустит.

— Ох, привыкнут, мессир, не сомневайтесь. Народ, как тесто, — рано или поздно под любую власть подстраивается. Поначалу-то, конечно, гудит, супится, а когда живот потребует... И спины согнут, и шапки ломать будут.

— Но ведь не все?!

— Верно, найдутся обязательно и буяны, что ни копий, ни виселиц не устрашатся. Куда ж без них? Много, чую, еще кровушки земля Гердонеза впитает. Только основной пласт человеческий, мессир, для лютой войны не годится. Его забота — сеять, множиться, пашню собой удобрять. Если такого силой к топору не вынудят, не озлобят сверх меры...

— Что же, если не озлобят?

— Власть людям нужна, — вздохнул Саткл, расправляя плащ для ночлега. — И чем меньше человечек, мессир, тем больше потребность. Где барон гордится самоволием, там простолюдин ищет защиты у верховной власти. Бранит ее украдкой, ненавидит за подати, но в трудную минуту непременно поспешит на поклон.

— Это к мелонгам-то?

— Ну... варвары, конечно, звери, так ведь и прежние правители агнцами не были, правда? Привыкнет народ, стерпится. Немного дольше, может, лет десять поерепенится, а после утихнет. Следственно, возвращаться нашим мальчикам предстоит совсем в иную страну. Да вы ложитесь, мессир, умаялись же небось. А завтра путь еще сложнее окажется. Поля с луговинами чаще пойдут, петлять примемся, ровно зайцы, по перелескам прятаться.

— Да, — тихо произнес Иигуир. — И глаз на нашу ораву отыщется не в пример больше.

— Так я ж, мессир, и говорю. Слава Творцу, доносчиков варвары покамест много не набрали. Проскочим.

Утром им предстоял тяжелый, с ломотой во всем теле подъем и еще один день бесконечных тропинок, гудения мошкары, хлещущих веток да цепляющих за ноги корней. Долгий путь да еще под начавшимся нудным, моросящим дождем всем давался нелегко. Самых уставших детей, тех, что просто опускались на землю с беззвучными слезами, приходилось время от времени подсаживать на лошадей, женщины стойко терпели сами и поддерживали ребят. Болезненный Саткл на второй день сильно захромал, однако, стиснув зубы, продолжал идти впереди отряда. Рядом с ним шагал Иигуир, осунувшийся, но по-прежнему непреклонный. Кое-где даже начали срезать дорогу по пустынным полям, надеясь сойти за обыкновенных беженцев. Казалось, кошмарному пути не будет конца, однако уже в сумерках, когда все мечтали лишь о ночевке, Саткл вдруг объявил, что можно успеть выйти к побережью еще до настоящей темноты.

— Совсем чуть-чуть поднатужиться осталось, милые, — уговаривал он хнычущих малышей. — Потерпите, отсюда меньше часа ходу, и будем на месте. Там-то уж, чаю, отдохнете без спешки.

Доводы разума на вконец измученных детей влияли слабо, зато Иигуир поддержал идею тотчас. Никто не мог заранее сказать, сколь успешно протекает сейчас вылазка отряда Бойда; примчись друзья на берег раньше срока, встреча могла бы и сорваться. Затворив сердце для жалости, Иигуир скомандовал возобновление похода. Женщины бросились поднимать усевшихся на землю ребятишек, кто-то, забыв о своем статусе воина, заревел в голос. Цепочка обессиленных людей поплелась в толщу густеющего на глазах мрака.

До цели оставалось уже совсем немного, когда из кустов навстречу им выступила рослая фигура человека в надвинутом капюшоне. Возглавлявшие колонну старики разом остановились, вжавшись плечом в плечо. Для стычки это был, пожалуй, самый неподходящий момент. После адской дороги губы не слушались, отказываясь заговорить, пальцы безнадежно запутались в поисках оружия. Только мысль не утратила прежней легкости, стремительно рисуя картины предстоящих кошмаров. Однако незнакомец, помедлив, первым нарушил гулкую тишину:

— Мессир Иигуир? Я не ошибся? — приблизился, нерешительно оглядывая стариков, затем все же шагнул к Бентанору. — Примите мое почтение, мессир. Я — Денлин, моряк с «Эло». Капитан Левек ожидает вас и ваших людей.

— Для начала ты здорово меня напугал, — покачал головой Иигуир. — Вы нас ждали именно здесь?

— Капитан выставил посты на всех тропах, ведущих к бухте. Дескать, и вас вовремя углядеть, и... опасность. Для боя, конечно, не поможет, зато сняться с якоря времени хватит.

— Осмотрительно. Только ведь ночь уже на носу, сын мой. А если бы мы не прибыли до утра?

— Хм, едва ли капитана интересуют подобные... Впрочем, давайте-ка, мессир, я провожу вас до места, там все и выясните.

Через несколько минут они спустились к бухте. Шагах в ста от берега черной тушей покачивался приземистый одномачтовый корабль. Невзирая на глубокие сумерки, на нем бойко копошилась россыпь огоньков, самый яркий озарял форштевень, что задирался вверх головой какого-то сказочного дракона. Сопровождавший колонну моряк пронзительно свистнул и помахал рукой. Последовала короткая суматоха, затем от корабля отвалила шлюпка, в которой среди гребцов с факелом в руке стоял невысокий мужчина в бесформенной рыбацкой робе. Сойдя на берег, он прямиком направился к путникам. На морщинистом лице морехода, донельзя заросшем бесцветной щетиной, казалось, раз и навсегда застыло кислое, недовольное выражение.

— Рад приветствовать вас, мессир! — Стянув шапку с лысоватой головы, мужчина натужно изобразил улыбку. — С прибытием, господа. Меня зовут Левек, я хозяин и капитан судна. Всю эту толпу предстоит погрузить?

— Почти. Вы сможете взять на борт сразу пятьдесят человек? — спросил Иигуир.

— Это будет, скажу я, нелегко. Старушке «Эло» такой груз в диковинку. И удобств, мессир, могу обещать лишь чуть больше, чем мешкам с зерном. Хотя, с другой стороны, путь невелик, не страшно.

— Мы должны еще дождаться наших товарищей, капитан. Они скоро подойдут.