- Мой корабль базируется в центре этого континентального массива, и с несколькими моими подчиненными произошло то же самое, - сказал другой командир, которого звали Теттер. - Я думал, я единственный, кто столкнулся с такой проблемой.
      - Нет, не единственный, - отозвался Моззтен. Его корабль находился в Соединенных Штатах. - У Больших Уродов эта трава называется... точнее, одно из ее названий - "имбирь". Она оказала вредное действие и на солдат моей команды тоже. .
      - Я издам общий приказ, однозначно ставящий эту траву под запрет, объявил Атвар. - Для усиления действия приказа я бы просил каждого командира особенно тех троих из вас, кто сообщил об этих прецедентах, - издать собственные приказы, силой своих полномочий запретив подчиненным какое бы то ни было употребление этого... имбиря - так вы его назвали?
      - Будет исполнено, - хором ответили командиры кораблей.
      - Прекрасно, - сказал Атвар. - Хотя бы одна проблема разрешилась.
      Механик развел измазанными руками и беспомощно покачал головой:
      - Я очень извиняюсь, товарищ летчик, но причину неисправности обнаружить не могу. Сдается мне, что не иначе как чертова бабушка запустила свою лапу в ваш мотор.
      - Тогда отойди прочь, я сама посмотрю, - сердито бросила Людмила Горбунова.
      Ей хотелось вбить хоть немного понимания в этого тупого мужика, но, видно, у него что голова, что задница были одинаково дубовые - сапогом не прошибешь. Жаль, вместо этого олуха рядом с нею нет ее прежнего механика Кати Кузнецовой. Та действительно разбиралась в моторах и бралась устранять неполадки, а не несла всякую ерунду насчет черта и его дурацкой бабушки.
      Да и пятицилиндровый мотор Швецова тоже не назовешь самым сложным в мире устройством. Наоборот, он настолько прост, насколько вообще может быть прост мотор, но при этом работает. И отличается надежностью, как все, что не передвигается на четырех ногах.
      Внимательно осмотрев мотор, Людмила ясно поняла, что этот идиот механик точно передвигается на четырех ногах. Взявшись за провод, она спросила:
      - Не кажется ли тебе, что этот болтающийся провод от свечи зажигания может иметь какое-то отношение к плохой работе двигателя во время последнего полета? Говоря это, она надежно присоединила провод. Механик мотнул головой, словно ее дернули за веревочку:
      - Да, товарищ пилот, очень может быть.
      Людмила двинулась на него.
      - Тогда почему же ты этого не увидел? - пронзительно закричала она.
      Жаль, она не мужчина. Людмиле хотелось не кричать, а реветь по-бычьи.
      - Простите, товарищ летчик. - Голос механика был смиренным, словно сам он стоял перед попом, поймавшем его на каком-нибудь противном грешке. - Я пытаюсь. Стараюсь изо всех сил.
      Гнев Людмилы разом испарился. Она знала, что парень говорит правду. Беда заключалась в том, что этих его сил недостаточно. В Советском Союзе всегда ощущалась острая нехватка квалифицированных кадров для нужд страны. Чистки тридцатых годов лишь усугубили положение - иногда достаточно было просто что-то уметь, чтобы оказаться под подозрением, Потом пришли немцы, а после них ящеры... Людмиле казалось чудом, если кто-то из технически грамотных специалистов остался в живых. Такие люди Людмиле давно не встречались.
      - У нас есть описания самого "кукурузника" и его мотора. Изучи их как следует, чтобы больше у нас с тобой проколов не было.
      - Да, товарищ летчик.
      Голова механика вновь дернулась вверх-вниз. Однако Людмила очень сомневалась, что у них уменьшится число подобных проколов. Да сможет ли этот парень прочесть описания? До войны он скорее всего был жестянщиком или кузнецом в каком-нибудь колхозе и неплохо умел запаять кастрюлю или изготовить новую лопату. Кем бы он там ни был, когда дело касалось моторов, парень явно пасовал.
      - Давай старайся, - сказала она механику и вышла из укрытия, где стоял ее "У-2".
      Холода уже наступили. Снаружи, там, где не было земляных стен, защищающих от порывов ветра, где сверху не свисала маскировочная сетка с высохшей травой, ветер дул со всей силой, швыряя Людмиле в лицо снежную крупу. Хорошо, что ее летный костюм сшит из меха и кожи и посажен на толстый ватин, а на ногах красуются валенки, пусть и на несколько размеров больше, зато предохраняющие ноги от обморожения. Сейчас, когда пришла зима, Людмила редко снимала с себя одежду.
      Валенки почти заменяли снегоступы, распределяя вес ее тела, когда она шлепала вдоль слякотной кромки такой же слякотной взлетной полосы. Только борозды от ее самолета и самолетов других летчиков, наполненные снежно-грязевым месивом, выделяли полосу среди остальной стели. В отличие от большинства советских самолетов, "кукурузник" был приспособлен для летных полей, являющихся полями в полном смысле слова.
      Вдруг Людмила вскинула голову, а ее правая рука потянулась к пистолету, висящему на поясе. По полосе топал какой-то человек, явно не относящийся к личному составу здешнего изрядно потрепанного войной подразделения советских ВВС. Скорее всего он даже не подозревает, что идет по полосе. Может, красноармеец, судя по винтовке у него за спиной.
      Нет, не красноармеец; одет недостаточно тепло, да и покрой одежды не тот. Людмиле понадобились считанные секунды, чтобы понять, чем отличается одеяние незнакомца; такой одежды она повидала достаточно.
      - Эй, немец! - громко крикнула Людмила. Этот крик был обращен не только к незнакомцу - одновременно она предупреждала своих товарищей на маленькой авиабазе.
      Немец быстро обернулся, схватил винтовку и распластался на брюхе в грязи. "Тертый калач", - без удивления подумала Людмила. Большинство немецких солдат, уцелевших на советской территории, составляли те, у кого боевые реакции вошли в плоть и кровь. Этот был еще и достаточно сообразителен, чтобы не начать палить без разбору раньше, чем узнает, куда забрел, пусть даже густые рыжие усы и делали его похожим на бандита.
      Людмила нахмурилась. Где-то она уже видела такие усы. "Ну конечно, в том колхозе, - вспомнила она. - Постой, как звали того парня? Шульц..." Она выкрикнула, добавив по-немецки:
      - Шульц, это вы?
      - Да. А вы кто? - крикнул в ответ рыжебородый человек. Как и Людмиле, ему понадобилось лишь несколько секунд, чтобы сообразить, что к чему. - Вы ведь та летчица, правда?
      Как и тогда, в колхозе, немецкое слово с прилепленным к нему окончанием женского рода звучало довольно экзотично.
      Людмила махнула, чтобы он подошел ближе. Шульц поднялся на ноги. И хотя не выпустил из рук винтовку, он не стал направлять оружие на нее. Он был чумазым, оборванным и глядел исподлобья. Если Шульц и не являл собой точную копию "зимнего фрица" с советских пропагандистских плакатов, он уж тем более не напоминал того смертельно опасного врага, каким казался летом. Людмила забыла, насколько он рослый. К тому же сейчас он еще похудел, что лишь увеличило его рост.
      - Что вы делаете здесь, среди снегов? - спросил он.
      - Это не снега, а летное поле, - ответила Людмила. Шульц огляделся, но ничего вокруг не заметил. Он усмехнулся:
      - А ваши Иваны действительно знают толк в маскировке.
      Людмила пропустила его слова мимо ушей. Она не знала: то ли это комплимент, то ли он хотел сказать, что здесь и прятать-то нечего.
      - Не ожидала снова вас увидеть. Я думала, вы с вашим майором находитесь на пути в Москву.
      Пока говорила, краешком глаза Людмила заметила, что несколько летчиков и механиков вышли из землянок и следят за ее разговором с немцем. Все они были вооружены. Из тех, кто воевал с нацистами, никто не был склонен им доверять даже сейчас, когда Советский Союз и Германия оказались перед лицом общего врага.
      - Мы там побывали, - сообщил Шульц. Он тоже увидел русских. Его глаза постоянно двигались, не останавливаясь ни на секунду. Он все время внимательно следил за окружающим пространством. Незаметно Шульц передвинулся так, чтобы Людмила оказалась между ним и большинством ее соратников. Криво улыбнувшись, он продолжал: - Ваше начальство решило, что лучше послать нас подальше зарабатывать на хлеб, чем позволить сидеть без дела и есть борщ и кашу. Мы и отправились. И вот я здесь.
      - Вы-то здесь, - кивнув, повторила Людмила. - А где же ваш майор?
      - Когда я видел его в последний раз, он был жив, - ответил Шульц. - Мы действовали по отдельности, таков был замысел операции. Надеюсь, с ним все в порядке.
      - Да, - сказала Людмила. - Я тоже надеюсь. Она до сих пор хранила письмо, которое прислал ей Егер. Она подумывала ответить, но так и не написала. И не только потому, что не имела представления, куда адресовать ответ. Переписка с немцем возбудит новые подозрения и добавит еще одну пометку в ее личное дело. Она никогда не видела этого дела - скорее всего никогда и не увидит, если только против нее не будут выдвинуты обвинения. Но она ощущала папку с документами столь же реально, как бараний воротник летной куртки.
      - У вас найдется что-нибудь поесть? - спросил Шульц. - После той еды, что мне приходилось красть, даже каша с борщом покажутся деликатесом.
      - Нам самим не очень хватает, - ответила Людмила. Она не возражала, чтобы один-два раза накормить Шульца, но, с другой стороны, не хотела превращать его в паразита. Потом ей в голову пришла новая мысль: - А вы хороший механик?
      - Очень хороший, - сказал Шульц без напыщенности, но достаточно убежденно. - В конце концов, мне приходилось следить за ходовой частью моего танка.
      - А с авиационным мотором сумеете разобраться?
      - Не знаю, - пожал плечами Шульц. - С этим я не сталкивался. У вас есть его описание?
      - Да. Только оно на русском. - Людмила продолжала по-русски: - Тогда, в колхозе, вы почти не понимали русского языка. А как сейчас, лучше понимаете?
      - Да, немного лучше, - ответил также по-русски Шульц. Теперь его акцент уже не резал слух. Однако Шульц с явным облегчением вновь вернулся к немецкому. - Правда, я до сих пор ничего толком не могу прочитать. Но цифры везде одинаковы, и я могу разобраться по картинкам. Давайте-ка посмотрим, что у вас есть.
      - Хорошо.
      Людмила повела Шульца туда, где стоял недавно оставленный ею "У-2". Экипаж наземной службы тяжелыми, недоверчивыми взглядами встречал ее приближение. Какая-то часть этого недоверия адресовалась Людмиле за ее затею с немцем. Она вновь подумала о папке со своим личным делом, но вслух сказала:
      - Думаю, он сможет нам помочь. Разбирается в моторах.
      - А-а, - почти хором выдохнули собравшиеся. Эти возгласы занимали Людмилу ничуть не больше, чем недоверчивые взгляды. Наряду с ненавистью и страхом к немцам, многие русские привыкли приписывать им чуть ли не волшебные способности просто потому, что немцы происходили с Запада. Людмиле казалось, что она лучше понимает истинную суть вещей. Да, немцы были хорошими солдатами, но сверхсуществами не являлись.
      Когда Георг Шульц увидел "кукурузник", то качнулся на каблуках и усмехнулся:
      - Неужели вы продолжаете летать на этих недомерках?
      - Если и продолжаем, что с того? - с жаром выпалила Людмила.
      Уж лучше бы он оскорбил кого-нибудь из ее семьи, чем ее любимый "У-2".
      Но танкист не собирался издеваться над самолетом.
      - Помню, мы жутко ненавидели эти дурацкие штучки. Всякий раз, когда мне требовалось выйти по большой нужде, я озирался по сторонам, как бы один из ваших самолетиков не появился и не стрельнул по моей голой заднице. Могу держать пари, что ящерам они нравятся ничуть не больше нашего.
      Людмила перевела его слова на русский. Словно по волшебству, враждебность наземного экипажа растаяла. Руки соскользнули с оружия. Кто-то достал кисет с махоркой и протянул Шульцу. У того во внутреннем кармане находился кусок старой газеты, не успевший промокнуть. Когда он свернул цигарку, один из русских поднес ему огня.
      Прикрыв цигарку рукой, чтобы на нее не капало с маскировочной сетки, Шульц обошел вокруг самолета, внимательно разглядывая двигатель и двухлопастный деревянный пропеллер. Когда он вернулся, на лице его играла недоверчивая улыбка.
      - Он что, действительно летает?
      - Да, он действительно летает, - серьезным тоном ответила Людмила. И повторила эти слова по-русски. Несколько механиков громко расхохотались. - Ну и как вам кажется, можете вы помочь, чтобы он продолжал летать? - спросила она по-немецки.
      - А почему бы нет? - вопросом ответил Шульц. - Похоже, здесь не нужно столько усилий, как для поддержания танка на ходу. Будь этот мотор еще проще, вам пришлось бы запускать его с помощью резинового жгута, как детскую игрушку.
      - Гм, - произнесла Людмила, сомневаясь, что ее задело это сравнение.
      Маленький мотор системы Швецова был выносливым, как лошадь, этим стоило гордиться, а не высмеивать. Людмила махнула Шульцу:
      - Повернитесь кругом.
      Шульц щелкнул каблуками, словно Людмила была фельдмаршалом с красными лампасами на брюках, и молодцевато повернулся кругом.
      Жестом, Людмила показала двоим своим товарищам встать позади Шульца, чтобы он не видел ее действий. Потом отсоединила тот самый провод свечи зажигания, который сама заметила, а ее механик-недотепа - нет.
      - Теперь можете повернуться. Найдите неполадку в моторе.
      Шульц подошел к "У-2", изучающе вглядывался в мотор не более пятнадцати секунд и поставил на место открученный Людмилой провод. Казалось, его улыбка спрашивала: "Почему бы в следующий раз вам не задать задачку посложнее?" Механик, которому не удалось отыскать эту неисправность, сердито глядел на немца, словно подозревал, что чертова бабушка каким-то образом переселилась из самолетного мотора в Шульца.
      - Этот человек будет полезен у нас на базе, - сказала Людмила.
      Ее глаза подзадоривали наземную службу поспорить с нею. Никто из мужчин не произнес ни слова, хотя по глазам некоторых было видно, что они вот-вот выплеснут едва сдерживаемые чувства.
      Немецкий фельдфебель бронетанковых войск выглядел столь же ошеломленным, как и стоящие рядом советские военные.
      - Сначала я сражался плечом к плечу с группой русских партизан, а теперь вступаю в Военно-Воздушные Силы Красной Армии, - сказал он, обращаясь больше к самому себе, чем к Людмиле. - Надеюсь, Бог мне поможет, и эти факты не попадут в мое досье.
      Значит, нацисты тоже беспокоятся о своих досье. Людмила подумала, что у них с Шульцем есть что-то общее, хотя сказать ему об этом не могла. Впрочем, этого и не требовалось. Они оба знали, о чем можно говорить, а о чем нет.
      Шульц также знал, что означают адресованные ему враждебные взгляды. Он достал фляжку и бросил ее тому механику, который глядел свирепее всех.
      - Водка, русский водка, - сказал Шульц, причмокнув губами. - Очень карашо.
      Изумленный механик вытащил пробку, понюхал содержимое, затем со всей силой стиснул Шульца в объятиях.
      - Разумный поступок, - сказала Людмила, когда наземный экипаж пустил фляжку по кругу. - Майор Егер это бы одобрил, - добавила она.
      - Вы так думаете?
      Людмила нашла волшебную фразу, открывавшую доступ к душе Шульца, Его узкое, худощавое лицо просияло, как у мальчишки, которому сообщили, что ему присудили премию за лучшее сочинение года.
      - Я думаю, фрейлин, что майор Егер - настоящий мужчина.
      - Да, - ответила Людмила и поняла, что, наверное, у нее с Шульцем могут найтись еще кое-какие общие взгляды.
      ГЛАВА 14
      Когда Йенс Ларсен заполучил велосипед, пересечь на нем Огайо, Индиану и Иллинойс и добраться до Чикаго представлялось хорошей идеей. Летом в местах, не затронутых вторжением, это действительно было бы приятным путешествием. Но крутить педали зимой, пробираясь через территорию, почти целиком оккупированную ящерами, - такое предприятие с каждой минутой выглядело все глупее и глупее.
      Однажды он смотрел кинохронику, показывавшую колонну полузамерзших немецких солдат, взятых русскими в плен под Москвой. Русские в своих белых маскхалатах и на лыжах казались способными пройти куда угодно и когда угодно. Йен-су представлялось, что и он сможет действовать в том же духе... если он вообще тогда задумывался об этом всерьез. Страшно признаться, но сейчас он здорово напоминал одну из тех ходячих нацистских сосулек.
      Когда температура упала ниже нуля и замерла на минусовой отметке. Йенс спохватился, что у него нет теплых вещей, необходимых для длительного пребывания под открытым небом. Он как мог исправил положение, нацепив на себя всю имеющуюся одежду, но такой "луковичный" вариант не спасал его от дрожания на ветру.
      Вторым серьезным обстоятельством, упущенным из виду, было то, что этой зимой никто не чистил дороги и даже не посыпал солью. Автомобиль - он все-таки тяжелый и движется быстро, и, что приятнее всего, в его "плимуте" имелся обогреватель. Но велосипед ехать по снежным заносам не мог. Что же касается льда... Йенс падал чаще, чем мог сосчитать. Только везение идиота уберегало его от переломов рук и ног. А может, у Бога действительно существует в Его сердце уголок для детей, пьяниц и таких отъявленных дураков?
      Йенс взглянул на карту, которую прихватил на заброшенной бензоколонке. Если он действительно находится там, где ему кажется, значит, вскоре он доберется до городка Фиат в штате Индиана. Увидев название города, Йенс выдавал из себя улыбку и произнес:
      - И сказал Господь: Фиат, Индиана, и стала Индиана<Здесь игра слов. Слово "fiat", перешедшее в английский язык из латыни, может переводиться и как "повеление", "приказ", и как словосочетание "да будет". - Прим. перев.>.
      Шедший от дыхания пар обволакивал Ларсена облаком морозного тумана. Раза два, в особенно холодные дни, у него леденели усы и успевшая отрасти борода. Он давно уже не видел себя в зеркале и потому не знал, как выглядит. Честно говоря, это Йенса не особенно и заботило. Рыскать в поисках бритвенных лезвий он считал пустой тратой времени. К тому же без зеркала и горячей воды бритье превращалось в слишком уж болезненную процедуру, чтобы отважиться на такую жертву. Вдобавок новая растительность согревала щеки и подбородок. Жаль, нельзя целиком обрасти шерстью...
      Сейчас, как и почти во все дни путешествия, на дороге он был один. Легковые машины и грузовики просто перестали ездить, и уж тем более здесь, на оккупированной ящерами территории. Поезда тоже почти не ходили, а в тех немногих, что встречались Йенсу, в окнах вагонах он видел ящеров. В такие моменты ему очень хотелось иметь белый маскхалат, чтобы не привлекать внимания пришельцев. Но те, проносясь мимо, не обращали на него никакого внимания.
      Йенсу думалось, что во вторжении существ из иного мира есть одно преимущество по сравнению, допустим, с вторжением нацистов или японцев. Ящеры не разбирались в особенностях жизни людей. Какой-нибудь гестаповец, заметив на дороге одинокого велосипедиста, наверняка заинтересовался бы, что тот за птица, и передал по радио приказ задержать такого путешественника для допроса. Тогда как для ящеров он был просто частью окружающего ландшафта.
      Ларсен проехал мимо сгоревшей дотла фермы и искореженных останков двух автомобилей. Выпавший снег припорошил поля, но не сгладил шрамы от бомбовых воронок. Здесь шли бои, причем не так давно. "Знать бы, - думал Йенс, - как далеко на запад простирается контроль ящеров над Индианой и насколько трудно будет вновь попасть на удерживаемую американцами территорию".
      Но больше всего его волновало, остается ли Чикаго свободным, жива ли Барбара и не является ли это его зимнее странствие бесполезной затеей? Йенс редко позволял таким мыслям прорываться наружу Всякий раз, когда это случалось, он начинал сомневаться в необходимости продолжать путь.
      Ларсен вглядывался вдаль, прикрыв глаза ладонью от слепящего снега. Впереди действительно виднелись домики. Либо это Фиат, либо, если он сбился с пути, еще какой-нибудь столь же заурядный городишко.
      В стороне от дороги он заметил темные фигурки, продвигающиеся по заснеженной равнине. "Охотники", - подумал Йенс. В тяжелые времена любые припасы во благо. Добытый олень может превратить зимовку впроголодь в относительно сытое существование.
      Йенс был не ахти каким следопытом (хотя за последнее время он многому научился), но, приглядевшись к тому, как двигаются эти темные фигурки, он насторожился. Его недавний поспешно сделанный вывод оказался неверным. Охотники, по крайней мере те, что относятся к человеческой породе, так не ходят. То был один из патрулей ящеров.
      Хуже всего, что они тоже заметили Йенса. Ящеры немедленно отклонились от своего маршрута, повернув в сторону дороги. Он подумал было кинуть велосипед и броситься куда глаза глядят... Да, вернее способа получить вдогонку пулю не придумаешь. Уж лучше всем видом изображать из себя безобидного путешественника.
      Один из ящеров махнул ему рукой. Ларсен тоже махнул в ответ, затем слез с велосипеда и стал ждать, когда они подойдут. Чем ближе подходили ящеры, тем все более нелепыми и жалкими выглядели. Такое несоответствие удивило Йенса; вообще-то пучеглазые чудовища не должны страдать от превратностей погоды. Во всяком случае, в сериалах про Бака Роджерса и Флэша Гордона так оно и было.
      Из всего патруля лишь двое были одеты в форменную утепленную одежду. Остальные нарядились так, словно побывали на барахолке, где торгуют краденым. На них были напялены человеческие пальто, шарфы, шляпы, зимние шаровары и ботинки. Ящеры походили на грустных маленьких бродяг. И несмотря на обилие одежды, они все равно мерзли. Тоже "зимние фрицы", только с чешуйчатой шкурой.
      Пришелец, что махнул Йенсу рукой, вывел отряд на проезжую часть, где снега было немногим меньше, чем в окрестных полях.
      - Кто вы? - спросил он по-английски у Ларсена. Жаркий выдыхаемый воздух клубами плавал вокруг него.
      - Меня зовут Пит Смит, - ответил Йенс. Его уже останавливали патрули ящеров, но он никогда не называл своего настоящего имени, опасаясь: вдруг пришельцы каким-то образом сумели составить список физиков-ядерщиков. И даже вымышленные имена он никогда не называл дважды.
      - Что вы делать, Пит Ссмифф? Почему быть здесь? В устах пришельца первый звук придуманной Ларсеном фамилии превратился в длинный шипящий, а двойное "ф" на конце напоминало акцент лондонских кокни
      - Собираюсь навестить моих родственников. Они живут сразу же за Монтпельером, - ответил Йенс, назвав небольшой город, расположенный, судя по карте, к западу от Фиата.
      - Вам не холодно? - спросил ящер. - Не холодно на этот... этой вещи?
      Он явно забыл слово "велосипед".
      - Конечно холодно, - ответил Ларсен. Он чувствовал, что, если осмелится сказать обратное, ящеры наверняка его застрелят. Надеясь, что голос звучит достаточно недовольно, Йенс продолжал: - Когда надо, приходится ехать на велосипеде. Бензина для машины нет.
      Сейчас эти слова с полным основанием мог бы сказать каждый. Йенс умолчал о том, что его лишенная жизни машина осталась в восточном Огайо.
      Пока ящеры говорили между собой, их голоса походили на свист и шипение паровых двигателей. Потом тот, кто расспрашивал Ларсена, обратился к нему:
      - Вы идти с нами. Мы спрашивать вас об другие вещи. - Он махнул стволом оружия, желая убедиться, что Йенс его понял.
      - Но я не хочу! - воскликнул Ларсен.
      Сказанное было одинаково справедливым и для воображаемого Пита Смита, и для него самого. Если ящеры затеют серьезный допрос, то быстро обнаружат, насколько мало он знает о своих вымышленных родственниках, живущих к западу от Монтпельера. Возможно, им даже удастся установить, что у него вообще нет родственников в тех краях. А если ящеры это установят, они, вероятнее всего, начнут копать намного глубже и постараются узнать, кто он такой на самом деле и почему катит на велосипеде по восточной части Индианы.
      - Не иметь значение, что вы хотеть, - сказал ящер. - Вы идти с нами. Или оставаться.
      Он вскинул оружие, прицелившись Ларсену прямо в грудь. Смысл был ясен: если он останется здесь, то навсегда. Пришелец Заговорил на своем языке наверное, переводил спутникам то, что сказал Йенсу. У них широко раскрылись рты. Ларсену уже доводилось видеть такой жест, причем довольно часто, и он догадался, что это значит: ящеры смеялись над ним.
      - Я пойду, - сказал он, ибо другого выбора не оставалось.
      Ящеры выстроились по обе стороны от его велосипеда и повели Йенса в Фиат.
      Городишко растянулся вдоль Шоссе-18: несколько десятков домов, универмаг, бензозаправочная станция компании "Эссо" (сейчас ее колонки были похожи на снежные холмы) и церковь. Все это помещалось по одну сторону дороги. Вероятно, универмаг был главным источником существования города. Двое ребятишек с криками носились по пустому шоссе, бросаясь снежками. Они даже не взглянули на проходящих ящеров. Успели привыкнуть. "Дети быстро приспосабливаются", подумал Ларсен. Жаль, ему это не дано.
      В универмаге ящеры устроили свой штаб. Забор из острой, словно бритва, проволоки опоясывал здание, не позволяя никому подойти слишком близко. Перед универмагом стояла небольшая сторожевая будка. Ларсен не позавидовал бы человеку, несущему там дежурство. А торчащему в будке пришельцу, должно быть, было намного холоднее.
      Когда ящеры открыли входную дверь универмага, в лицо Йенсу пахнуло жаром. В считанные секунды он попал с мороза в пекло. Потовые железы, которые, как он думал, погрузились в спячку до следующего лета, неожиданно заработали. В шерстяной шапке, пальто и свитере Йенс чувствовал себя словно мясное блюдо в закрытой кастрюле, только что перенесенной из ледника в духовку. - Ax! - разом произнесли ящеры. Все как один они стащили с себя одежду и погрузились в столь любимую ими жару. Они не возражали, когда Ларсен сбросил пальто, шапку, а немного погодя и свитер. Но даже в рубашке и брюках ему все равно было жарко. И хотя ящеры моментально разделись догола, Йенс в последний раз раздевался при всех лет в тринадцать, в плавательном бассейне. Дальше снимать с себя одежду он не стал.
      Пришелец, говоривший по-английски, подвел Ларсена к стулу, а сам уселся с другой стороны стола. Потом протянул руку и нажал кнопку на небольшом аппарате, стоящем на столе. За прозрачным окошечком внутри машины что-то завертелось. Йенс пытался понять, для чего это устройство.
      - Кто вы? - спросил ящер, словно видел его впервые. Йенс повторил имя выдуманного Пита Смита.
      - Что вы делать? - задал новый вопрос пришелец, и Йенс вновь рассказал свою историю про мифических родственников, живущих к западу от Монтпельера.
      Ящер взял другое устройство и что-то туда сказал. Когда оно прошипело ответ, Ларсен даже подпрыгнул. Ящер произнес еще что-то. Так они разговаривали с машиной в течение нескольких минут. Вначале Ларсен подумал, что это какой-то странного вида телефон или радиостанция. Однако чем дольше ящер пользовался этой машиной, тем сильнее Йенсу казалось, что машина говорит сама. Понять бы, что она говорит... Вдруг из ее недр прозвучало его выдуманное имя.
      Ящер повернул к Ларсену один из своих глазных бугорков.
      - Мы не иметь сведения о вас. Пит Смит. - Эти слова могли означать вынесение приговора. - Как вы объяснить это?
      - Видите ли, сэр... простите, как вас зовут?
      - Я есть Гник, - представился ящер. - Вы называть меня верховный начальник.
      - Хорошо, верховный начальник Гник, я полагаю, что причина, почему у вас нет никаких сведений обо мне, вполне объяснима. До последнего времени я просто жил на своей маленькой ферме и никого не беспокоил. Если бы я знал, что встречусь с вами, я бы предпочел и дальше никуда не вылезать.
      Это было самое лучшее объяснение, которое в спешке смог придумать Ларсен. Он вытер рукавом вспотевший лоб.
      - Возможно, - неопределенно заключил Гник. - Эти ваши родственники - кто, что они есть?
      - Это сын брата моего отца и его жена. Его зовут Улаф Смит, а ее Барбара. У них двое детей: Мартин и Джозефина.
      Называя своих воображаемых родственников ("Какова величина квадратного корня из минус одного родственника?" - пронеслось у него в мозгу) именами отца, жены, брата и сестры, Йенс надеялся, что таким образом сумеет запомнить, кто есть кто.
      Гник вновь обратился к машине и выслушал ее ответ.
      - Нет сведения о таких Большой Уроды, - сказал он, и Ларсен подумал, что все кончено. Затем ящер добавил: - Пока не иметь все сведения, - сказал он и сделал новый вдох. - Но скоро заложить их в этот машина. - Гник постучал когтистым указательным пальцем по говорящему ящику.
      - Интересно, а что это такое? - спросил Ларсен, надеясь увести пришельца от расспросов о несуществующих родственниках.
      И хотя Гник ростом не дотягивал ни до баскетболиста, ни до футболиста, он был слишком умен, чтобы не распознать "обманный бросок".
      - Вы не задавать вопросы к я. Я задавать вопросы к вы. - Лица ящеров обычно мало что выражали, но выражение на лице Гника Ларсену не понравилось. Вы задавать вопросы к я, чтобы узнавать секреты Раса, да?
      "Да", - подумал Йенс, хотя признание такого рода вряд ли оказалось бы умнейшим из его поступков. Но и дурачка из себя корчить тоже не стоило. Поэтому он ответил:
      - Я ничего не знаю и знать не хочу о ваших секретах. Просто никогда не видел ящик, умеющий отвечать, вот и все.
      - Да. Вы, Большой Уроды, есть при-ми-тив. Гник произнес это трехсложное английское слово с видимым наслаждением. "Наверное, - подумал Ларсен, специально выучил его, чтобы сбивать спесь с чванливых людей". Но подозрительности у ящера не поубавилось.
      - Может, вы узнать про этот вещи потом рассказать другой подлый Большой Уроды?
      - Я ничего не знаю ни о каких подлых Больших Уродах, то есть людях. Ларсен отметил, что и у ящеров, и у людей существуют одинаково презрительные прозвища друг для друга. - Я просто хочу повидать моих родственников, вот и все, - добавил он.
      - Мы узнавать об это больше. Пит Смит, - ответил Гник. - Сейчас вы не покидать город название Фиат. Мы оставлять ваш транспортный предмет здесь. Он до сих пор не мог запомнить, как произносится слово "велосипед". - Потом задавать вы еще вопросы.
      Ларсену захотелось крикнуть: "Вы не можете этого сделать!" Он уже открыл рот, но, спохватившись, тут же закрыл. Гник обладал здесь всей властью. И если пока он с безразличием отнесся к легенде Йенса, это еще не значит, что он не сможет проверить и легенду, и самого Йенса, чтобы получить картину, более соответствующую его пониманию. Поэтому меньше всего сейчас стоило волноваться из-за потери велосипеда.